Эта мысль не давала мне покоя всё время, пока он говорил.
Как приятно сесть…
- А вы - что думаете? – спросил он меня.
Я сказала:
- В целом я согласна. Но есть отдельные моменты, которые…
- Вот-вот – оживился он. – Именно их я и имею в виду. Так что вы думаете?
Я думаю - как хорошо сесть, снять кофту, расстегнуть…
- Так что же?
- Отдельные моменты заслуживают более тщательного рассмотрения.
- Когда вы возьмётесь за диссертацию? - спросил начальник. Я подумала, что уже взялась, вопрос – когда закончу, если вообще получится. – Безусловно, следует структурировать газетный материал и сосредоточиться на отдельных периодах. Вопрос - как подойти к разбивке на периоды?
Можно долго шутить над манерой начальника ставить вопрос, будто важнее его ничего сейчас нет. Но если без шуток, то это здорово - ставить вопрос так, чтобы не было для всех ничего важнее и серьёзнее, чем ответ на него.
- Подойти нестандартно, не так, как принято, - сказала я.
- Как в воду смотрите, - сказал он. – Мне кажется, мы не должны ограничивать себя исследованием газет в зависимости от их социально-политических направлений. Тогда наиболее…
Зазвонил телефон. Начальник, поморщившись, снял трубку и сказал «Первый газетный первого периода».
(Мобильными в архивах пользоваться не разрешалось; фолианты ставили на специальные подставки и перелистывали только в разовых прозрачных перчатках).
Прежний шеф - если звонили, когда он говорил, поднимал трубку и сразу нажимал на рычаг, а затем клал трубку на стол. Он продолжал говорить, трубка лежала рядом и действовала нам на нервы сначала громким протяжным гудком, потом - душераздирающими короткими. Мы сидели и слушали - трубку и шефа. Закончив, шеф опускал трубку на рычаг.
- Вас к телефону, - сказал шеф Светлане и опять поморщился.
Теперь можно спокойно помечтать. Светлана у телефона - это надолго.
Как хорошо сесть…
Светлана бросила трубку и сказала начальнику:
- Надо бежать!
- Вам срочно? - спросил начальник. – Что-нибудь случилось?
- В овощном - лук, - сказала Света, - удалось проскочить и привезти.
Все задвигали стульями, вставая.
- Надеюсь, вскоре вы все будете на месте, - сказал начальник.
- Да, это через дорогу. Вам сколько взять?
Они собрались и пошли к выходу.
- Вы остаётесь? - спросил начальник.
Я поняла, что делаю ошибку - ведь можно и раньше, если случай подвернулся.
- Хочу рассказать вам об эксперименте Шерифа и Ховленда. Они изучали процесс оценочного суждения…
- Извините, придётся выскочить, - сказала я и катапультировалась из своего уголка.
Я пролетела вместе со всеми по лестницам, но на первом этаже изменила траекторию. К счастью, вахтёр был на месте, и чёрный (служебный) ход был открыт. Я сбросила скорость, с деловито-озабоченным лицом прошла мимо вахтёра, проскользнула в подворотню и через пять минут была у цели. Я оглянулась на всякий случай. Знакомых - никого. Я вошла.
Обычно я прихожу чуть позже. По средам.
Я села, сняла кофту, расстегнула верхний крючок на юбке, чтоб ничто не мешало; вытянув ноги, устроилась поудобнее и стала ждать. Ещё чуть-чуть - и я растворюсь в блаженстве.
Вот и знакомый силуэт.
Он приблизился и тихо задал вопрос, который вошёл у нас в ритуал.
Я кивнула и погрузилась в томительное ожидание, которое становилось тем нестерпимее, чем меньше времени оставалось ждать.
Вот, наконец. Его мягкие шаги. Умелые руки. Любимый запах. Ну вот, уже почти… Я заставляю себя не думать ни о чём, кроме хорошего, и улыбаюсь, как, впрочем, всегда, когда он это делает - переставляет с подноса на столик чёрный кофе с корицей, пять конфет «Лісова пісня» (откуда берут, их давно нигде нет) и свежие (ещё тёплые) сырные палочки.
Он пожелал мне приятного аппетита и бесшумно удалился.
Я погрузилась в нирвану воспоминаний…
. . .
Когда я вернулась, начальник сидел один, уйдя с головой в какие-то бумаги. Я поторопилась - вполне можно было посидеть ещё с полчасика. Кафе обслуживает посетителей только по средам до часу, в остальные дни работает только доставка. . . .
Я прошла к своему столу, устроилась в уголке, раскрыла папку, всё из неё извлекла, разложила по столу и стала думать, как я приду домой, вымою руки, пойду на кухню, надену передник и изжарю себе яичницу с гренками… Нет, яичница была утром. Лучше отварить длинную вермишель (20 минут с момента закипания), откинуть на дуршлаг, посыпать тёртым сыром (ах, жаль, с сыром не получится, он у меня быстро уходит, только куплю, когда удаётся, - и уже нет). . . не посыпая сыром, заправить томатом(нет, без него, тоже нет) и сливочным маслом , капельку поперчить, вывернуть в глубокую тарелку, посыпать укропом и петрушкой и сесть с полной тарелкой…
- Ты уже? - спросила входя Света. - Что-то я тебя не заметила. Вот ваш лук.
- Я была в другой очереди, - сказала я.
- Варит у тебя котелок, - сказала Света. - А у нас продавщица… Спит за прилавком. Я хоть успела, а девочки попали на сигнал тревоги, придётся торчать в подвале, пока не кончится. А я успела в наш почти подвал.(Так она называла газетный архив, он действительно располагался ниже первого этажа).
Мы поговорили немного, а когда дали отбой, Света отпросилась - у неё ребёнок простужен, надо в аптеке купить полоскание, ещё кое-что, в ближайшей может не быть, далеко ехать. Можно не успеть до комендантского часа…
Она ушла.
Начальник сказал:
- Я читаю о том, как воспринимаются газетные материалы аудиторией. . . не так важно, держишь в руках или смотришь на экран. Оказывается, наибольшим количеством людей воспринимается информация, близкая к нейтральной. Информация, которая противоречит направленности установок аудиитории, сразу попадает в диапазон отклонения. Поэтому нейтральная …
Зазвонил телефон. Начальник снял трубку и буркнул: «Газетный первый период слушает».
- Вас, - сказал он.
Я взяла трубку.
Мой мужчина сказал, что сегодня вечером зайдёт.
Я сказала: «Хорошо, приходи».
Вообще-то у нас с ним всё хорошо; а когда я ему сообщила, сказал - можем пожениться, только срочно. Но что надолго не обещает. Кто ж знает, как и когда может закончиться. Для каждого, для меня в том числе - чем можетзакончиться , пояснил он. Лучше, чтоб ребёнок имел отца и мать. А в общем, решать мне. Я не согласилась. Они сейчас бомбят роддома и больницы – мол, там натовские инструкторы и вояки с натовским оружием…
- Ты знаешь роддом, у которого бомбоубежище одно из лучших по прочности, а в остальном ближе к номеру «люкс», только с родзалом и операционной.
- А потом что я буду делать? В аптеку не выйти, не то , что в магазин или поликлинику. Родителям сказала не приезжать, пусть остаются, хотя путёвки закончились. Лучше как-нибудь там, чем здесь с бомбами.
- Ты сама знаешь, как. Рассказывала о некоторых.
- Я не такая сильная. Девять… уже восемь… месяцев я не выдержу. Да и потом - кто знает, что через месяц будет…и как это будет. У тех, о ком рассказывала, кто-то есть рядом. А если ни тебя, ни родителей не будет… уже не говоря о том, что все эти дни меня мутит – кусочка в рот взять не могу, а от запаха съестного наизнанку выворачивает.
Я ему объяснила, он меня понял. А врач всё уговаривала. Она совсем юная, многого не понимает, как и я в её возрасте. ..
Я сказала - выпишите направление.
А после УЗИ порвала направление. Людей запросто сотнями и тысячами убивают, словно соревнуются - кто больше. Не буду в этом участвовать.
Он сказал, что надеялся, что я так и сделаю. Мы сейчас пойдём распишемся - он вскоре должен уехать - быть на подступах к городу, а не в самом городе… Я сказала - теперь хорошо, что родители не приехали, но мне теперь плохо. И страшно. И я не пойду расписываться.
- Почему?
- Потому что стала суеверной. Чтоб не накликать плохого. А так ты вернёшься, чтобы расписаться.
- А может, останешься? Тебя же никто не заставляет, пока, во всяком случае, - после паузы сказала я.
- Они заставили своими бомбёжками и обстрелами.
- А вдруг будут переговоры и о чём-то договорятся?
- С ними нельзя говорить, если говорить не то, что они хотят слышать.Надо исходить из того, что они на все сто правы, поэтому научат дураков, как правильно жить. Они вроде как забыли, что сами начали.А нам их системы залпового огня, которые лупили ночью по спальным районам, на всю жизнь запомнятся.
- Они говорят, что мы начали, в 2014 году. В Донбассе.
- Не их дело, что в чужой стране происходит. Мнят себя по-прежнему полицаем и соглядатаем над всеми.
Словно гордятся, сколько детей в Донбассе убили в 2014 («вы!» - они гордо тычут) – как будто не знают, что тогда их банды убивали детей за пределами объявленной ими республики, в том же Донбассе.
- А может, и не знают.
- Они знают тот кусок, который хотят знать. Заявляют, что они – пострадавшие. Поэтому бомбят Киев, Харьков, Одессу, Чернигов, Сумы, Мариуполь, Херсон… Долго перечислять… Мол, восстанавливают мировой порядок. Обвиняют, конечно, «проклятых хохлов», которые все жадные, тупоголовые , ходят с чубами в шароварах, пьют «горілку» и говорят «лише українською», дай им сала и автомат в руки – и больше ничего не нужно ; а сами они храбрые-славные-добрые, милосердно-сердобольные (хоть к ране прикладывай, которую сами же и нанесут), да ещё и пострадавшие. Мол, не получили гарантий и вынуждены проклятыми натовцами, которые нас против них настропалили, нас бомбить, чтоб мы вели себя, как надо. Как им надо. И вообще – им все угрожали, строили пакости…а мы – прежде всего. Словом, «мы их принудили, чтоб они нас бомбили».
- Старая шутка: быть жертвой – лучшее алиби.
- Насчёт гарантий тоже старая шутка – стопроцентные гарантии даёт только страховой полис.
- В виновных не одни натовцы, не одни гражданские – у нас нацисты, фашисты, бандеровцы, террористы, неонацисты… словом, сам Люцифер…С ними надо не говорить, а действовать. Вот я и иду, и со мной такие же (и даже те, кто оружие впервые видит), чтобы не пустить этих шутников с автоматами в город.
- Не все же неадекватные, есть нормальные.
- Неадекватные, как и нормальные, есть везде. Шанс говорить с нормальными среди них с каждым днём всё быстрей стремится к нулю.
- Один врач сказал: «Убивать под лозунгами «Это не люди» - одно, а уничтожать города под лозунгами «Мы несём добро и справедливость» - совсем другое. До такой аморальности и цинизма не додумался даже Гитлер».
Он сказал, что далеко не всё ему здесь нравилось, «да ты же знаешь, сама ходила, выступали против устно и письменно…». Но сейчас всё это неважные мелочи, когда под бомбами погибло столько людей… и тех, кто выступал, чтоб с ними дружить…надо защищаться от тех, кто вообразил себя «самыми справедливыми хранителями истинных ценностей» .Он надеется, что самого страшного не будет. И у меня всё будет нормально.
Но как я тут буду? Мне надо что-то придумать. Чем заниматься, чтоб не думать, а если с тобой…завтра… или со мной сегодня ночью… через три часа…
- Ты же работаешь. И близко от дома.
- Да, близко, и работы сейчас больше – несколько человек уехали. Одна женщина уехала с ребёнком к сестре в Германию, одна с семьёй – в Молдавию (муж – классный программист, устроился в отличную фирму)… Наташа с дочкой практически живут в бомбоубежище, почти не выходят… Света теперь близко, потому что переехала к родственнице - её дом разбомбили, к счастью, они успели в укрытие…
Вот разве то хорошо, что тошнить перестало. Как раз был перерыв на обед, и вдруг буфет заработал (впервые! со дня войны), я испугалась, что от запахов станет плохо, подумала, куда бы подальше… И вдруг запахло лимоном и кофе, и ничего, и всё как рукой сняло - сразу есть захотелось. Я купила и поела (творог был очень вкусный, и кефир хороший, не кислый), но не наелась, а только разожгла аппетит и пошла за второй порцией. Буфетчица уже сворачивала свою работу (да и и перерыв на обед заканчивался), но я пошла за добавкой, а потом за кофе с лимоном, она сказала - «Вы что, есть на работу пришли?» Я сказала - «Пришла в буфет,где едят, а люди в буфете работают, чтоб кормить… и почему не есть, если хочется и дают. Продают, точнее».
- Вот и займись этим, - сказал он.
- Чем? - спросила я.
- Едой.
- Едой?!
- Сделай из еды культ.
- Не смеши! Я не гурман, что есть под рукой, то и съела. Что еда! Её три недели не привозили, ни хлеба, ни молока не было… Я ночью не всегда сплю, не только из-за тревог - как начнёшь представлять этот ужас…
- Чтобы выключить мозг, нужно включить тело!
- Как я включу тело, если ты будешь… кто знает, где будешь!
- Девушка, откуда у вас пошлые шутки старых дев и убеждённых холостяков! Хватит думать о сексе, думай о еде! Тело - это прежде всего воздух, вода и еда. На воздух не всегда выйдешь, водоканал у них пока не получается уничтожить…вода есть. Занимайся едой. Ты же умеешь готовить…
- Нужно мне для себя одной готовить!
- Думай, что это нужно не только тебе одной. Значит, и мне нужно.Покупай то, что врачами рекомендуется, что сама любишь, что можно в магазинах купить… которые рядом, конечно, далеко нельзя ездить.
«А ведь правда…» - подумала я.
Ах, все эти разговоры (общение, культура, свобода, власть, любовь, дружба, лидерство и т.д.) - неплохи, конечно, без кое-чего и жить нельзя, но как ни крути: «первейшая потребность - удовлетворение жажды и голода» (раскройте на первой странице); и вообще: 40 процентов энергии уходит на переваривание пищи - сама природа «за».
До конца дня было ещё далеко, и я вышла в туалет. Когда я уже причёсывалась перед зеркалом, зашли девочки из второго газетного покурить. Мы немножко поболтали, я поделилась, как можно отвлечься, и одна из них рассказала, как делать рыбный салат (она готовила выборку по своим газетам, рецепт попался ей на глаза).
Я сказала: «Видишь, как полезно готовить выборку».
Она согласилась - да, зря она отбрыкивалась, тем более всё равно раз в месяц каждый должен её подготовить.
Я привела ногти в порядок и хотела идти, но зашла секретарша и стала рассказывать обстановку на подступах к городу - по последним сведениям. Потом она сказала о сокращениях, что шеф оставшихся трогать не позволит, так что живых сокращать не будут - только свободные ставки. «Свободных много?» - спросила я. «Три ставки - хотели больше, но шеф сказал, что оставшихся пенсионеров трогать сейчас нельзя».
Кто-то сказал - молодец шеф, сейчас в нашем городе на одну пенсию жить нельзя, а как послушаешь вести с фронта, можно только купить верёвку, чтоб повеситься.
Я сказала - вешаться нельзя.
Меня спросили - почему. Потому что уныние – один из самых тяжких грехов? А неверие – ещё хуже?
Я сказала - нет никакого неверия и уныния, это так только, эпизоды. Прежде всего, конечно, поэтому. А потом - нельзя, пока в доме есть хоть что-то из продуктов.
Меня спросили - почему.
Я сказала - если повесишься, не сможешь их съесть и они пропадут. Жалко.
Я собрала папку, завязала тесёмки, положила на место, взяла сумку, попрощалась с начальником (остальных не было) и ушла.
Я торопилась, чтобы успеть всё приготовить к его приходу, и чтобы есть спокойно, не торопясь. Он всегда ест быстро, всегда торопится. Хватает громадными кусками. Я, глядя на него, тоже начинаю спешить, как на пожар; съедаю много, а удовольствия - ноль.
Ничего у меня на этот раз не получилось - началась тревога, транспорт остановился, все вышли и почти все остались на остановке - метро рядом нет, а насчёт подвалов и бомбоубежищ, кто ж его знает, я на этой улице почти не бываю. Кто рядом жил, побежали домой, но они ничего не сказали насчёт бомбоубежищ - наверно, их и не былоздесь никогда, обычно говорят, где укрыться.
Тревога длилась пятьдесят минут. Я ёжилась и думала: «Похоже, бомбят не этот район. Доберусь до дому и поедим вдоволь горяченькой вермишельки». Чтобы не думать о... Видела руины жилых домов - жуткое зрелище…
А потом всё закончилось, и транспорт пошёл. На предыдущих остановках тоже ждали, и я пропустила два автобуса и троллейбус, прежде, чем втиснулась. Пришлось сойти на две остановки раньше, чтоб выпустить, но войти уже не пришлось, и я пошла пешком. По дороге зашла в магазин за сыром. Я говорила себе , что мне полезно гулять и представляла тарелку с вермишелью и почти доплелась, но встретила соседку.
Она сказала, что сумела вывезти родителей из Мариуполя. В подвале месяц, без еды, без лекарств, хорошо - запас воды был, мочёные яблоки съели в первую неделю, потом, у кого что было, давали детям. Я сказала, что моей знакомой удалось под обстрелами «освободителей» вывезти дочку и внука только благодаря тому, что была машина, они вдвоём хорошо водят, и повезло, что никого не ранило - машину обстреляли,зацепило, но была на ходу. Она сказала, что родители, пожилые люди, никак в себя не придут, не знает, чем и как их поддержать, вроде должны радоваться, что живы и хотеть есть, а они до сих пор в шоке и аппетита нет.
Я сказала: «Купите сыр. В нашем гастрономе хороший сыр. По вкусу как швейцарский, а стоит как обычный. А написано «Морской» - название».
Она сказала: «При чём тут сыр?». И сама ответила: «А это идея! Мама любит швейцарский сыр…до войны любила… это вроде как из мирной жизни кусочек… схожу».
Только вошла и бросила сумку - звонок. Я подумала: «Неужели он не придёт, потому что уже уехал?»
Звонил знакомый - у него родился мальчик, три с половиной, рост пятьдесят. Я обрадовалась. Поздравила и спросила, как жена себя чувствует, как врачи,акушерки, медсёстры работают, и что делать , если тревога. Он сказал, что все работают, как - не может сказать, потому что впервые в роддоме и особо за ними не наблюдал, наверно, хорошо, потому что у его жены всё хорошо. А бомбоубежище у них шикарное, ещё с проклятых советских времён, с удобствами - санузлы, кровати, медикаменты, посуда...
Да, жена в порядке, только молока мало; советуют побольше сыра, творога, чая с молоком. Проблематично - молочный завод разбомбили, дороги обстреливают, купишь тут что-нибудь.
Я сказала, что у меня два пакета сухого молока, один могу дать. Сказала, что у нас в магазине рядом хороший сыр и предложила купить.
Он попросил полкило.
Потом подумал и поправился: «Лучше полтора».
Я только повесила трубку, а тут - звонок в дверь. Я немножко расстроилась, что не успела даже воду поставить для вермишели. Он сказал, что торопится, ужинать не будет. Их переводят в область.
- Там завтра-сегодня будут танки?
- С чего ты взяла?
- У начальника связь с кем-то из военных, секретарша услышала и передала нам.
- Не совсем так… будем надеяться, что их не пустим. К нам же в город не пустили. Хотя они трепались, мол, сами ушли… мы с ребятами были там, видел я, как …
Я сказала, что боюсь за него. И за себя тоже. Ведь родители точно не приедут, да я и не хочу, чтоб сейчас ехали. Слишком опасно. Он сказал, опасно - у них вооружения куда больше, чем у нас, знали, на кого напасть, чтоб хапнуть побольше, но прикрываются высокими идеями.
Я сказала – чем грязнее дело, которое делаешь, тем выше идея,которой его оправдываешь.
Он сказал – ничего, не будем думать – больше-меньше, будем делать своё дело: защищаться.
- Ты можешь не пойти, - сказала я.
- Не могу.
-Есть профессиональные военные, пусть ставят военные цели, генерируют военные идеи и решают военные и задачи.
- Нет у меня идей, кроме как защищать тебя, себя, город…
- А я одна останусь?
- Ты теперь не одна.
Когда он одевался, вспомнил, что у него для меня сюрприз. Он выбежал в коридор и вернулся с двумя банками.
- Ты больше любишь в томате, но не было. Это в масле.
Я сказала - спасибо, отлично, я и в масле очень люблю; обожаю рыбные консервы, давно их не ела.
Он сказал - наверно, многие не ели, очередь громадная. И сказал, что жаль, что не расписались.
Я сказала - вернёшься и распишемся.
Он сказал - вот я уйду, вскроешь баночку и съешь.
- Съем, конечно, - сказала я. - И вторую тоже.
. . .
На работу я пришла, как всегда - вовремя, значит, первая, то есть вторая - после начальника. Он сидел, отмечал что-то карандашом в книге и выписывал на лист. Он спросил, когда я думаю начать работу над диссертацией; я ответила, что уже. Он сказал - надо заниматься своим делом, и всё будет хорошо; надо хорошо продумать и сформулировать тему, от этого много зависит, спешить не надо. Я сказала, что не буду спешить.
Начальник сказал, что хочет прочитать кое-что - по его мнению, это будет мне интересно. Он начал читать с листа:
«Значительное количество газетных материалов, которые апеллируют к общественному мнению, свидетельствуют об отражении этим периодическим изданием позиции, выражающей одно из крайних общественно-политических направлений, существующих в данном обществе, а также о его социальной нестабильности…»
Зазвонил телефон. Начальник снял трубку, сказал «Слушаю» и сразу же положил. «Сорвалось», - сказал он, взял лист, но тут телефон опять зазвонил. Но снова сорвалось, и так несколько раз. Начальник положил трубку на стол и прочитал:
«Апеллятивность и рекламность в газетах хорошо дополняют друг друга и обладают значительным воздействием на аудиторию, особенно молодёжную и (или) неподготовленную; у подготовленной они иногда могут вызвать эффект, противоположный тому, на который рассчитывал автор».
Начальник опустил трубку на рычаг, и телефон сразу зазвонил. Шеф снял трубку и сказал «Да». Он поговорил, потом положил трубку и сказал, что Светлана не придёт - сыну не лучше. Вызвала врача и сядет на больничный.
Я вынула всё из папки, разложила и стала мечтать, как он вернётся, как я надену то платье цвета морской волны, которое ему нравится… Шеф о чём-то спросил, я что-то ответила, и продолжала.
. . .
Я едва не запоздала с обедом…
Потом я пошла на улицу пройтись и через три шага столкнулась со Светой. Я спросила, как сын. Она сказала - вроде ничего, но ничего не ест. Конечно, мясокомбинат раздолбали, базары закрыты. Никто ничего не привозит, боятся - прилететь может в любой момент,лупят по дорогам и по транспорту.
- А вот ведь достала! Сестре на работе сотрудница принесла - живёт в пригороде, у неё хозяйство. Боится оставаться, переезжает в город, будет жить на работе, спать в ординаторской…
Она вынула мясо и показала. Мясо и вправду было красивое, яркое, розовое с белым - хоть натюрморт с него пиши, Снейдерсу дать не жалко. Она согласилась, что можно писать - хоть картину, хоть поэму. А дать - она бы не дала, ни Снейдерсу, ни Кальфу - мясо для её сына, чтоб он ел, высыпался и поскорее выздоравливал. Я согласилась, но сказала, что Кальф ни при чём; и она согласилась, что именно Снейдерс. У неё и одна из лекций начиналась : «Снейдерс - Рубенс натюрморта», а Кальф - это, пожалуй, Рембрандт натюрморта (Света на этом собаку съела, она искусствовед). Я бы ещё с ней потолковала о жизнеутверждающей страстности в изображении битой дичи, но она побежала кормить ребёнка.
Я вернулась к своему столу. Никого кроме шефа не было. Он сидел и жевал бутерброд, запивая его чаем из термоса. Я пожелала ему приятного аппетита и хотела выйти, чтоб не мешать. Зазвонил телефон - странный звонок, как будто не телефонный. Шеф снял трубку и сказал: «Вас, но ничего не слышно». Дал мне трубку и вышел из комнаты.
Я действительно ничего не слышала, какой-то шум, и всё. Потом услышала. Его голос.
- Ты в порядке?
- Что со мной может быть, как ты?
- Цел! Хочу таким и вернуться… Помни, о чём говорили, так и делай…
Разговор прервался.
Я стояла возле телефона, когда начальник вошёл.
- Смогли поговорить?
- Да, немного.
- Вот и отлично!
Я подумала, что могу сегодня себе позволить.
Он сказал, что, конечно, на сегодня я свободна.
Я поднималась по лестницам и думала, что нельзя думать о плохом, буду, как он говорил - дома ещё целая банка, можно сделать салат по тому рецепту. Но есть другой (мне сказали сегодня утром из отдела иностранной периодики): на 1 банку консервов 3 ошпаренных луковицы, 3 варёных картофелины, 3 крутых яйца; мелко нарезать и класть слоями,заливая майонезом (хорошо дополнить сметаной, если есть): слой лука - слой майонеза; и сметана; слой рыбы - слой майонеза; и сметана; слой картофеля - слой…