Часть 3.
Борис услышал, что в посёлок приехал к родителям знаменитый художник-земляк. Был он моложе Бориса, но уже был хорошо известен. Жил в Москве, ездил по заграницам. Выставлялся. Как говорил один знакомый, сам себя сделал, то есть изваял. Борис порой радовался за Валентина. А как не радоваться: его дед покойный, когда-то жил напротив. Как ни говори, а соседи. И закружилась у Бориса в голове мысль:
- А что если у Валентина рекомендацию попросить? От такого мастера. Это будет большой плюс при вступлении в союз. Да и вообще сходить поговорить с таким человеком – дело стоящее. Узнать, что там, в мире искусства. Чего нового. А то тут в своём соку варишься, а мир-то искусства – он не стоит на месте.
Борис сразу как-то не попал к Валентину. Свои дела. Картину надо дописать. Как говорят, до ума довести. Но это процесс такой. Можно сказать, нескончаемый. Вроде бы всё. А на другой день встанешь, посмотришь, и кажется, что здесь вроде бы не то, тут не так. Где свету не хватает, где краски не те, где тени не так лежат. И начинаются исправления. А тут только начни. А время летит.
И ещё Борис всегда мучился в сомнениях:
- Пойдёшь к Валентину, а тот занят или ещё что, может, на этюдах. Да мало ли что. А потом, как насчёт этой рекомендации просить? В общем, не любил Борис людям надоедать. Отрывать их дел. Дела людей ему всегда казались важнее его дел.
- Нет, отказать он мне, кажется, не откажет, всё-таки земляки как-никак. Потом, он мои картины видел. Говорил, что нормально. Правда, не хвалил, но и особых замечаний не делал, – рассуждал Борис про себя. – Да нет, не должен отказать.
И вот Борис наконец собрался. Жена увидев, что он надумал уходить, спросила:
- И куда же это ты? По лицу вижу, опять чего-то просить.
- Да нет, – слукавил Борис. – К Валентину, поговорить, пообщаться. Как ни говори, а души-то у нас с ним родственные.
- Передавай привет. Я с его матерью когда-то вместе работала, да и отца хорошо знаю. Мужчина такой обходительный, вежливый, и поздоровается, и поговорит. Весёлый такой всегда. Глаза умные с хитринкой. Валентин-то на нево, кажется, похож.
- Ладно, передам персональный твой привет, – пообещал Борис.
- Ты бы взял что-нибудь для приличия. У меня там есть, – предложила неожиданно подобревшая жена.
- Так он не употребляет. Как там говорят, здоровый образ жизни ведёт. Утром даже трусцой бегает, – ответил Борис жене и вышел.
Борис шёл по посёлку и невольно отмечал, что можно бы нарисовать.
- А то говорят всё нарисовано-перерисовано, и мало кому что интересно, и никого ничем не удивишь. И художников развелось тьма. Вот они и выдумывают разные формы. Извращают порой, боже упаси, – размышлял Борис. – А если все художниками станут? А мне кажется на всех и тем и красок хватит. Ты только через душу и сердце всё это пропускай и рисуй, как ты видишь и как ты каждой клеточкой всё это ощущаешь.
С этими мыслями он вошел в дом, где расположился Валентин. Тот вёл урок. Борис понял: это был урок рисования для своих и соседских детей.
Борис поздоровался. Извинился. Засмущался и хотел уйти. Валентин остановил его:
- Проходи в соседнюю комнату, посиди. Мы всё заканчиваем. Я сейчас подойду.
Борис сел. Осмотрелся и прислушался.
Голос Валентина в соседней комнате звучал важно и назидательно. Через некоторое время Борис понял по доносившимся умным и учёным словам, что они больше предназначались для него.
- Неужели изменился? – мелькнула у Бориса мысль. – Не может быть. Он же был нормальный хулиганистый мальчишка. Я же помню. Правда, были у него разные заскоки. Любил порой повыпендриваться. Но кто же этим не страдал. Правда в юные годы есть у товарищей хорошее лекарство от этого.
И Борис невольно потёр рукой нос.
В это время в соседней комнате поднялся шум.
Борис понял: урок закончился.
Валентин пришёл и сразу начал рассказывать о столичной жизни, о выставках, в которых участвовал. Потом перешёл к загранице. Италия, Франция, Германия, Америка – такое Борису и не снилось.
- Эх Боря-горе, а ты где был? Что видел? – слушая Валентина, думал Борис.
Они долго разговаривали. Валентин был в настроении и нахваливал тамошнюю жизнь.
- Вот там можно жить и творить. Есть на что посмотреть и на холсте изобразить. И старины-то сколько сохранилось! Руки так и чешутся, – говорил Валентин, посматривая на Бориса. – У нас тоже, конечно, есть и тоже кое-что писать можно.
Борис молчал, порой думая:
- Как же так? Ведь ты свою популярность на картинах с темами своего края сделал… Нет, он наверно просто меня заводит… Каким-то образом надо к ререкомендации перейти. А может лучше напрямую, без всяких там дипломатий.
И он решился.
- Валентин, ты меня, конечно, извини. У меня к тебе одна просьба есть. Ты меня знаешь. Работы тоже видел.
- Конечно, видел. Картины нормальные, – подтвердил Валентин, не поняв ещё, куда клонит Борис.
- Мужики меня тут в Союз художников толкают вступить. Да у меня, у самого, не скрою, мечта такая давно была. Ты как на это смотришь? Мне бы рекомендацию, – завершил свою мысль Борис.
Лицо Валентина сразу изменилось и стало серьёзным.
Он немного помолчал и голосом, в котором зазвучали нотки официальности, сказал:
- Видишь ли, Борис Александрович…
Борис почувствовал, что какие-то невидимые силы начали вдавливать его в кресло, на котором он сидел.
Валентин продолжил:
- Ты понимаешь, надо ведь участвовать в конкурсах. И не просто участвовать, а побеждать. Дипломы там разные иметь. Потом я ведь сам к председателю Союза художников на приём ездил. После этого только меня приняли.
- Так мне мужики, ну, художники, говорили, что вроде бы… – с некоторым напряжением выдавил из себя Борис.
- Я не знаю, кто и что тебе говорил, – перебил Бориса Валентин. – А ты слушай, что я тебе говорю. Нацеливай себя на конкурс и на победу в нём. А сейчас я тебе рекомендацию дать не могу.
Борис почувствовал, что вспотел, при этом он подумал:
- Вот тебе рекомендация. Вот тебе выставка. Вот тебе конкурс. Вот тебе баня. Вот тебе и веничком по роже… Неужели его тоже люди также, к которым он, как пить дать, зачем-нибудь да обращался? Не зря меня жена-то Боря-горе называет. Ну ничего, я закалённый. А потом мир-то не без добрых людей. Что на нём свет клином, что ли, сошёлся? Василий же, говорил, напишет.
И Василий написал.
Причём Борис перед этим просил его, чтобы тот сильно не преувеличивал. Писал в рекомендации всё как есть на самом деле.
- Ещё две надо, – вручая, сказал Василий. – А впрочем, там недалеко, в ваших краях, моя старая знакомая художница живет. Да ты её знаешь. Тамара. Да мы ж с тобой к ней, как-то заезжали. Женщина она деловая. Я ей в своё время тоже рекомендацию давал. Ты к ней заскочи. Привет от меня передашь. Думаю, всё нормально будет.
- Да уж, деловая, это точно, – подтвердил Борис. – Она постоянно там у себя выставки организует. Меня всё приглашает. Я у неё пару раз был. Выставлялся. Свои картины подарил. Всё расхваливала. Она мне свои подарила. Мне вот почему-то картины других больше нравятся, чем свои. И почему-то картинам других я больше радуюсь, чем своим. А на свои посмотрю, вроде бы здесь не так, тут не то.
- Борис, так это же хорошо! Значит, ты не зазнаёшься, это раз. А во вторых самое главное: у тебя не пропало стремление к совершенству. А то ведь порой как? Человек достиг чего-то, ну и давай клепать, как по трафарету… Так с Тамарой, я думаю вопрос решён.
К Тамаре Борис не поехал. А, наверное, надо было. Он решил позвонить по телефону.
Тамара обрадовалась звонку Бориса. Она веселым голосом говорила в трубку телефона:
- Ты понимаешь, а я совсем недавно вновь смотрела твои картины… Такие яркие, светлые, душевные и тёплые. Смотришь, вроде бы простые, а краски такую мягкую доброту излучают. Мужу твои картины тоже нравятся, он говорит, ими даже лечиться можно.
- Ладно тебе. Не перехвали, – смущённо ответил Борис. – А мне, твои больше нравятся. Слушай, тебе привет от Василия. Мы с ним в городе виделись. Что? Как он? Да нормально. Вот мне рекомендацию написал. Какую, какую. Для вступления в Союз художников. Да. Ты ведь уже в Союзе. Да. У меня к тебе просьба. Какая? Может быть, ты мне тоже, рекомендацию черкнёшь?
Трубка ответила молчанием.
- Алло, алло! Тамара, ты меня слышишь? – переспросил Борис.
После некоторой паузы он услышал уже не окрашенный весёлыми нотками, спокойный голос Тамары:
- Да, Борис, я слышу...
И вновь голос остановился, словно встретившись с невидимой преградой.
- Что ты мне скажешь? – с некоторым трудом спросил Борис.
- Что я тебе скажу? – ответила трубка. – Я даже не знаю, что и сказать. Ты понимаешь? Когда я вступала, было столько трудностей. Мои картины чуть-ли не под микроскопом рассматривали, прежде чем дать мне рецензию. Разные там эксперты, художественные критики. Тебе тоже надо так. Если будет положительная оценка, тогда я тебе напишу. Вот что я тебе скажу. Ты слышишь меня?
- Да, да, слышу, слышу, – торопливо ответил Борис, как бы залпом запивая горькую пилюлю. – Ты меня извини, я ведь не в курсе этого дела. Мне Василий посоветовал. Экспертов так экспертов. Буду искать. А как у тебя дела?
- Я выставку готовлю. Может, приедешь, выставишься с нами? – сказала трубка.
- Загадывать не буду… Будет возможность, приеду… Спасибо за приглашение… Извини, жена зовёт, кто-то пришёл. Пока, пока. До свидания, – ответил Борис, понимая, что не совсем корректно завершает разговор, но говорить дальше почему-то не мог, хотя злости и обиды в себе не чувствовал.
Он прошёлся по мастерской и вслух произнёс:
- Завтра же пойду в церковь и свечку за здравие поставлю и Валентину, и Тамаре. Люди-то хорошие, но что-то к ним в душу такое потихоньку пробирается.
Вскоре позвонил Василий и узнав, как дела, сказал:
- Надо было самому ехать. Когда человеку в глаза смотришь, ему сложнее отказать. А ты женщине, по телефону. Ладно, махнём с тобой в городок моей молодости. Там у меня дела кое-какие заодно и твои обломаем. И вообще тебе надо немного встряхнуться.
И вот они колесят с Василием по улицам городишка на его стареньком «жигулёнке» и встречаются с его друзьями. В машине у них картины. Василию выпала удача, он продал несколько своих картин по предварительной договорённости.
Потом заехали к Сашке. Старому другу Василия. Тот болел. Отказывали ноги. Он с большим трудом передвигался, но картины писал. В конце недели обязательно расслаблялся. Как говорил: устраивал себе праздник. День художника. А проще говоря принимал традиционное русское лекарство.
Сашка обрадовался гостям. Он встал и уселся на край кровати, закурил.
- Вчера у меня День художника был, – немного испортился, сказал Александр.
Борис не понял.
- Это он каждый крайний день недели День художника отмечает. Старая привычка, переросшая в традицию. Вы тут поговорите, а я в машину, принесу лекарство, – пояснил Василий.
- Ты жене только не показывай, – бросил он вдогонку Василию.
Борис и Александр разговорились. Василий принёс заодно и картины Бориса.
Александр выпив водки, вновь закурил. Василий обратился к Александру с просьбой помочь Борису, показывая его картины.
- Мужики не обижайтесь, не могу. Ну не знаю я его. Вижу картины нормальные, но не могу, – отрезал Александр.
И всё же поездка оказалась удачной. Борису повезло. Василий, сидя за рулём, сказал:
- Сейчас заедем к Николаевичу, и всё будет нормально. Он бывший военный. Годков ему уже много, а он двух пудовой гирей креститься. Мужик вот такой, что надо. Он в армии-то каждую свободную минуту рисовал. В душе и в деле художник. Причём настоящий, как и мужик.
Николаевич встретил их радушно.
- Мужики! Можно бы и по рюмочке, но не могу. Дела. Давайте вот чаю.
Присели. Немного поговорили. Василий повёл разговор к рекомендации.
- Василий, тебя я знаю, ты плохого человека не привезёшь, – сказал Николаевич. – Я даже картины смотреть не буду. У нас как, у военных, если с человеком в одном окопе сидишь, то должен верить в него, а он в тебя. В общем, ребята, так. Сейчас не могу, жена болеет. Давайте адрес. Даю слово офицера, рекомендацию вышлю. Как штык.
Так оно потом и вышло.
На обратном пути Василий сказал:
- Ну вот, как только Николаич пришлёт, а он сказал – сделал, ты тогда документы в город к начальству.
- Так ещё одну рекомендацию надо. Ты сам говорил, – ответил Борис.
- Третью тебе сам наш начальник даст. Умный хороший человек. К тому же талант. Взвалили мы на него эту должность. Он, бедный, за копейки теперь и крутится. Своим творчеством заняться по-настоящему некогда. Понимаешь, у него там в Москве, авторитет, а без авторитета на этом месте никак нельзя, – сказал Василий и замолчал, глядя вдаль на набегавшую дорогу.