Пермь, ночь, еле успели на поезд, он проходящий. На перроне одни проводники. Наш, молодой мужчина, забеспокоился, что мы не в меру выпили, меру, как известно, устанавливаем себе сами.
— Все едете?
— Самый трезвый.
В купе одинокая девушка напугалась. Проводник объясняет ей, что перевести некуда, дожидается, пока мы обнимемся, и выпроваживает ребят на перрон. Тронулись, и я разглядел попутчицу:
— Первый раз вижу, чтобы такая красивая девушка ехала одна. Поклонники наскучили?
— Моему некогда.
— Кто любит, не знает этого слова.
Она вышла, я разделся и лёг. Возвращается, приподнимаюсь на локте:
— Вы слишком хорошо обо мне думаете.
— Делать мне больше нечего.
— Не ждите от меня.
— А что я должна ждать? — напугалась она больше прежнего.
— Что я уйду в коридор стоять, а вы будете тут спать спокойно, — и отвернулся к стенке.
Стук колёс и звон бокалов в памяти мгновенно убаюкали. Под утро проснулся, вижу: спит сидя, не раздевшись. Кашлянул — вздрогнула. Я засмеялся и отвернулся.
В Кирове никого не подсадили, я пошёл по своим делам, она спала лёжа, закутавшись. Через полчаса вернулся бодрый. Дверь в купе открыта, проводник с чаем:
— Берите, вам особенно нужен.
— Покрепче нет?
— Ресторан ещё закрыт.
Пробуем пить, горячо, она представляется:
— Наташа. Извините, что я плохо о вас подумала.
— Борис, — почтительно наклоняю в ответ голову, — лучше плохо подумать, чем потом сожалеть. А вам больше идёт «Натали».
— О которой Лепс поёт?
— Иглесиас лучше. Пушкин так жену называл.
Рядом с ней, на полке лежит открытый альбом Верещагина. Проявляю осведомлённость:
— На родину едете?
— У нас она общая.
Держит стакан, обручального кольца нет, при такой внешности должно быть, и я предполагаю:
— Вы с ним схожи.
— Это в чём же?
— Он был повенчан с войной, не любил её, но с ней никак не расставался, писал её оборотную сторону. И вы были замужем за военным.
— Да, но, в отличие от Верещагина, муж «погиб» только для меня.
— Есть ещё сходство — пробуете рисовать.
— А вы опасный человек. Хотите скину опусы на телефон?
— Буду в списке ваших поклонников.
В Череповце донёс её сумку до здания вокзала, пожелал удачи и продемонстрировал спортивную походку. Не оглянулся.
Где-то через неделю в Питере звонок.
— Здравствуйте. Вы меня не забыли?
— Лишний вопрос, Натали, — внутри что-то откликнулось.
— У меня билет на завтра, обещанной гостиницы нет. Извините, что беспокою.
Звоню приятелю: «Недорогой одноместный номер в центре, на сутки». Встречаемся с ней в кафе, по лицу видно, что её расчёты на Питер не оправдались. Я ей понадобился, чтобы помочь, или хочет зачеркнуть мной неслучившееся? Что, произвёл впечатление — не стремился к этому.
— Где лучше купить краски?
Сопровождаю до лавки художника на Невском. Там выставка:
— Кто такой?
— Их много, всех не упомнишь, но даже на такого денег вряд ли хватит. Напишете, будут вас смотреть. Впрочем, на вас и без картин смотрят.
В гостинице она предлагает: «Не поднимешься глянуть, как меня устроили?» — перешла на «ты». В номере смотрит в окно:
— Меня вдохновляет красивая архитектура. Стемнеет, и она будет загадочной... тайны лучше разгадывать вдвоём.
— И мне нравится, но сегодня никак. К большому сожалению завтра не помогу донести сумку, совещание у высокого начальства.
Подхожу. В глазах благодарность или что-то большее. Касаюсь губами её щеки. Замерла, но я заставляю себя отстраниться, гоню себя к двери, на выходе оглядываюсь. У неё висят руки, и голос стал тихим.
— Не исчезай. Будешь у нас, позвони.
Через девять дней ругаюсь, что они автоматически сосчитались, звонит мушкетёр. Он не здоровается:
— ЧП!
— Неужто самолёт врезался?
— Сам врезался, ему к дню рождения добавили развод и переселение в однокомнатную. Там дурдом!
— А что, дом дур был лучше?
— Прилетай разбираться, у тебя опыт, целых два развода.
— Бывают целые, бывают половинчатые, какие чаще статистики нет. Что опять случилось?
— Вот именно, опять! Поехал он на хутор подправить дачу. От станции километра три, поэтому взял машину, и подругу. Днём они подправляли выпивкой развлечения, а вечером — стук в дверь, жена вдруг приехала… помочь. Барабанит, а он не отпирает, боится женской драки. Жена плюнула, на дверь тоже, и ушла. Утром подала на развод. Боимся запьёт, поддержать нужно.
— Я его всегда поддерживал, в смысле, выпить. Завтра прилечу, — корю себя, что обрадовался подаренной возможности, и тут же нашёл, чем её ограничить, — закажи гостиницу, на сутки.
— Один день? А зачем гостиница?
— Пить с ним за компанию — быстрее втянется. Его могла бы спасти любимая женщина, но где её взять? И ещё, я боюсь.
— Кого?
— Увидишь.
В аэропорту набираю Натали. Не сумел дольше затянуть со звонком, чтобы не было ей времени приготовиться: «У нас грустное мероприятие. Ребята, ты их видела, будут без жён. Если хочешь узнать почему, я тебя заберу, скажи откуда».
Прежде всего едем с мушкетёром к Володе. Плита из серого гранита с моей фамилией. В Питере родители и бабушка вместе, но фамилии у всех разные. Здесь плита высокая, места хватит ещё двоим, с этой же фамилией. Вот только судьба перепутала, самого юного поместила вверху. Кто знает, где буду я с такими выкрутасами.
Сидим у виновника. Ребята оглядываются на кухню, там Натали долго колдует с закуской, и недоумевают.
— Откуда красавица? Чем ты её удивил?
— А чем такую можно удивить — невниманием.
Натали предстала сама, как видение, и на большом подносе из нарезанных разной формы разноцветных овощей преподнесла картину «Витязь на распутье», вместо копья — бутылка.
Чуть не попадали от смеха и восторга. Я встаю.
— Лучше Натали не скажешь. Ты был сильнее всего, кроме этого недуга, — обращаюсь к виновному, — выпьем за выбор трезвого пути.
После нескольких тостов звонивший мушкетёр выводит меня на кухню.
— Да, есть кого тебе испугаться.
— Не её. Самый страшный враг — это ты сам, от него не убежишь.
Виновник «торжества» кричит: «Борька, можно твою красавицу поцеловать? Я таких в жизни не видел, только в кино». Натали заглядывает к нам, я её успокаиваю.
— Мы сейчас уйдём по-английски, — мушкетёру советую, — вам тоже лучше завязать. Пить с ним долго — внушите, что он прав.
— Договорились. Завтра приму Алка-Зельтцер и отвезу тебя в аэропорт.
На ушко мне поясняет: «Не нужно лишних слёз».
Тёплый вечер застыл в ожидании прохлады. Гоню свои ожидания и вызываю такси. Что Натали решит не знаю, как будет лучше, и что именно лучше, тоже не знаю. Она выбирает: «Я с тобой». На душе отчаяние — зачем потакаю своим инстинктам? В номере она, как в Питере, смотрит в окно.
— Не та красота, и заката нет. Вместо него — ты.
— Да, не восход. Знаешь сколько мне лет? — неуклюжая попытка остановиться.
— Судя по друзьям, ты должен быть старше моего отца, — смеётся, — но глаза художника видят другое.
Она надолго исчезла в ванной, по коридору бегает мальчишка, в соседнем номере орёт телевизор, в нашем — неистребимое мужское сластолюбие. Я раньше воздерживался, и никакого труда это не составляло, а тут, не удаётся выгнать себя в ресторан и напиться. Что это, возврат к старым привычкам? Слишком долго мы вместе и нужен перерыв? А ты думаешь, чем может закончиться? Извиняться не умеешь, да Ира и не примет. Поздно будет локти кусать.
Но тут вышла Натали, тряхнула головой, чтобы прическа, как и всё остальное была свободной, и без слов поплыла. Её уверенные, красивые ноги растоптали остатки моих колебаний. Потом говорили её ожидающие глаза, на помощь к ним пришли осторожные руки, нежные и сильные. А мои безвольно повисли, не могли остановить вовремя, и теперь они, в отличие от меня, никак не могут сбросить вину.
После я узнал, что живёт она с сыном, школьником, сейчас он у бабушки, в Верещагине. Здесь двухкомнатная квартирка — им достаточно. Но из оборотной стороны жизни ей никак не выбраться. И тут я, такой необычный.
Утром явился мушкетер.
— Слово — закон, — завидует Натали, — помятый, но не сдавшийся.
— Ты тоже не всю ночь спал, — оценивает он мой вид.
В дверях оглядываюсь. Жалость и вина, какое сочетание может быть ужаснее? У неё дрогнул голос: «Не пропадай».
Спускаемся по лестнице, мушкетёр вздыхает.
— Только о тебе мы вчера и говорили. Даже наш однолюб в себе засомневался: «Я бы тоже не устоял». За тобой приехал, чтобы тебя увести. Обрати внимание: «увести», а не «увезти». Может зря?
Ира с мамой, слава богу (здесь уже Бог, а не дьявол), были на даче, я выдумал срочную работу и не поехал. Четыре дня ушли на приведение моей психики в сносный вид, в этом нам с ребятами за столом никто не мешал. Несколько раз оправдывался, отвечая на смс Натали, и тогда приятели не могли понять — «Что вдруг случилось? Ты куда-то исчез».
Из повести "Признание в любви"