Гоша Чан, задыхаясь, выбрался из-под завалов, рухнул на асфальтовую прогалину и перевернулся на спину. В глубине под плитами продолжало что-то скрежетать и лилась вода, заполняя пустоты под разрушенным судовым ангаром.
Над ним, перебитое изломанной арматурой, висело небо неопределенного сине-золотистого цвета, когда вечер еще только набирает силу, а день лениво уступает солнечный трон.
На бетонный выступ над головой уселась жирная чайка. Из-под желтых лап посыпалась земляная крошка.
Гоша, собрав мысли, постарался сосредоточиться на птице, но мерзавка, глянув на него, тут же поднялась в воздух и улетела, хлопая огромными крыльями.
Подавив волну раздражения из-за глупой птицы, он перевел взгляд на прорезывающийся сквозь купол лунный серпик, подсекавший пуповину бледно-золотистого облачка. Выровнял дыхание, представляя, как руки обретают опору…
…и встал из иммерсионного кресла, стряхивая с себя облеплявшие его старомодные точечные сенсоры «Сколтех-3».
Допотопная аппаратура с глухим стуком ссыпалась на шерстяной ковер – еще одно вопиющее проявление консерватизма.
Тут же из-под кресла выбрался краб-уборщик, стыковал датчики в материнский гексаэдр и направился куда-то по коридору, держа его над собой в подобие спортивного кубка.
Гоша походил по комнате, разминая ноги.
За окнами стоял вечный гул Москвы. Шестьсот миллионов человек, большинство которых никогда не видели света солнца, живя в комфортабельных кампусах-тоннелях нижних ярусов. Ели и дышали, и суетились – так же, как их древние предки в лесах Гондваны.
Размявшись, Гоша подошел к распределительной колонке и спросил охрипшим голосом пинту пива. Автомат, поворковав, cгенерировал стакан черного как деготь густого портера, размалеванный под зрелую бересту, что соответствовало «русскому» профайлу ID. Если вы добавите букву «п», тара будет изукрашена Гансами и Гретелями в костюмчиках a’la трахт, танцующими на кельнской лужайке.
В мире, давно плевавшим на этнический колорит, населенным генетически-тюнингованными существами, назвавшимися когда-то «людьми», «собаками», «овцами» и тому подобное, это воспринималось как довольно остроумная шутка.
Выпив залпом пиво, Гоша щелкнул пальцами – и картинка снова сменилась.
Окно спальни выходило в пустынный, освещенный анемичными фонарями переулок в виду нарядной Шуховской башни. Словно фосфоресцирующий чулок, надетый на вздернутую ногу исполинской мадмуазель, опрокинувшейся на спину посреди Москвы 2000-х.
В маленькой прихожей горел торшер и сочился запах газа из кухни, который Гоша научился не замечать. Где-то за стеной рыкал телевизор, дергалась машинка с бельем и кудахтала соседка, сцепившись с мужем.
Гоша снова щелкнул пальцами…