(из воспоминаний немецкого солдата)
Помню, однажды к нам в лагерь приволокли пленного русского солдата. Выглядел он хуже некуда. Грязная разорванная рубаха прилипла к лоснящемуся от пота и грязи телу. Разило от него, как от скунса. Степан, так звали русского.
Но взгляд его оставался непримиримым. Тяжелым, с затаённой ненавистью к захватчикам поработившим его страну. От этого взгляда по телу бежали мурашки и прошибал озноб.
Холодный, как камень, норов этого человека чувствовался на расстоянии. Варварский. Лютый. Волчий...
Ещё до войны я много слышал о морозной русской зиме, но даже представить не мог, насколько она в действительности невыносима. Огромная, как континент, страна, бескрайние величественные просторы с населявшими их людьми, которых согревала в лютую стужу только их горячая дикарская кровь.
Январский холод проникал всюду. От него не спасали ни костры, ни утеплённая зимняя одежда. Даже новая обувь на овечьем меху, присланная нам из Германии с последним обозом, которую так хвалили командиры вермахта, не спасала ноги от обморожения. "Русская зима" — у нас, в Европе, даже отдалённо не представляют, что это такое на самом деле.
Командование уверяло, что предстоящее сражение за город будет недолгим. Русские были измотаны в последних боях. Казалось их силы давно уже на исходе, а значит одержать победу не составит для нас большого труда.
Нам, простым солдатам вермахта, хотелось верить в такого рода заверения командиров всем сердцем. И я, отчасти, действительно в это верил, окрылённый победоносными речами нашего гениального фюрера, но только лишь до тех пор, пока не увидел русских своими глазами...
Они не стали ждать нашей атаки, а вместо этого напали сами!
Первыми. Контратаковали. Несмотря на наше явное превосходство, как численное, так и в вооружении.
Их героизм и решимость не сравнятся ни с чем. Они тащили пушки волоком на себе, через сугробы, без помощи техники и лошадей. Уносили с поля боя раненых товарищей взваливая на плечо, под несмолкающий грохот артиллерии и пулемётов. Их не страшило ничто — ни смертоносный шквал разившего со всех сторон свинца, ни многочисленные трупы павших в бою товарищей. Их бесстрашие было необъяснимым, словно сам языческий бог, которому веками поклонялись их предки, пришёл им на помощь, вселился в них и стал орудием их возмездия. Свирепые нелюди в человечьем обличье, они не знали усталости, не знали сомнения или страха.
После нескольких атакующих волн, с трудом, но всё-таки отбитых нами, наступление русских постепенно сошло на нет. Вермахт всё таки пересилил врага. Основные ударные силы русских были разбиты за несколько часов кровопролитного боя сокрушительным огнём нашей артиллерии и бронированной мощью танков. Наступило временное затишье, отныне мы были на подступах к городу, нам оставалось только его захватить.
Мы дружно ликовали и наполняли стаканы шнапсом, радуясь одержанной нелёгкой победе, но всё же многое заставляло насторожиться. Офицеры молча смотрели вдаль, разглядывая передовые рубежи в оптику, и с опаской шептались между собой о чём-то, что старательно скрывали от нас, солдат.
Те бои стали для меня самыми памятными за всю войну. Иначе и быть не могло, ведь в них состоялось моё боевое крещение. Меня, зелёного не нюхавшим пороху новобранца, мобилизовали неделей ранее, и вот я впервые оказался на передовой.
Всё, что я успел по неопытности в самой первой стычке с врагом — это выпустить из винтовки пару-тройку патронов в направлении русских, ни разу даже как следует не прицелившись. Эпицентр кровопролития обошёл меня стороной, а дальше наступила радость — мы живы, и мы победили!
Но как же мы ошибались, жестоко и неоправданно... Как заблуждались в своей наивной вере в то, что одержали окончательную победу и сломили упрямых русских...
Минула бессонная ночь и наступило промозглое утро следующего дня. Утро, на которое было намечено взятие города.
Колонны грузовиков с пехотой стягивались к месту предполагаемого столкновения с неприятелем — целенаправленно, со всех направлений. Мы заняли новые рубежи, готовясь захватить город приступом. Солдаты после вчерашней победы над русскими, сломить которых было действительно нелегко, воодушевились, все как один.
Но оптимизм иссяк в ту секунду, когда нам на головы обрушились небеса...
Отступление русских, как оказалось, было только уловкой. Они выманили нас с оборудованных для обороны позиций, заставив пехоту бросить окопы и устремиться в открытое поле. Заставили наших командиров поверить в близость скорой и лёгкой победы, вынудили развернуть бронетехнику в широкий атакующий строй. А дальше обрушили на нас всю ярость и мощь своего оружия!
Сперва они пустили в ход авиацию, сбросив нам на головы сотни смертоносных бомб невиданной мощи. А следом предприняли новую контратаку. Ещё более отчаянную, ожесточённую и бесшабашную.
Штрафники! Русские генералы бросили их в последний, решительный бой!
Я видел русского солдата, который бежал на нас с обломком винтовочного приклада, а его сосед по атакующему строю шёл в атаку с сапёрной лопатой. Я не верил своим глазам, но это действительно было правдой. Большая группа русских штрафников притаилась в небольшом леске, поджидая приближения нашего передового отряда. А когда мы заметили их, было уже слишком поздно. Русские штрафники оказались в непосредственной близости, они ринулись на нас, и нам не оставалось ничего другого, как схлестнуться с ними в рукопашном бою, в котором русским не было равных, а значит мы были обречены.
Наш передовой отряд был сметён натиском штрафников в мановение ока. А дальше... Мы дрогнули и побежали...
Я слышал за спиной грохот автоматных очередей и не чувствовал ничего кроме страха. Неуправляемый первобытный ужас охватил меня в ту минуту, как и всех прочих немецких солдат вокруг! Я чувствовал его присутствие, словно он был живым воплощением злобного языческого божества, преследующего по пятам захватчиков чужой земли. Он буквально стёр в порошок самообладание арийских воинов, казавшихся бесстрашными ещё вчера.
Помню как я вставал и падал. Падал снова и снова вставал, чтобы бежать после этого ещё быстрее. Какая-то сотня безумных, не ведающих страха русских повергала в панику и гнала, как хищник гонит травоядное стадо, несколько тысяч обезумевших от первобытного ужаса немецких солдат. Мы роняли оружие из дрожащих слабеющих рук, а русские поднимали его и косили нас вдогонку автоматными очередями из новообретённых трофеев, словно смертоносной свинцовой косой.
Не понимаю, что помогало русским — что помогло им нас победить. Не понимал тогда, не понимаю и до сих пор. Их бесноватый языческий бог, которому поклонялись столетиями их предки? Любовь к усатому тирану Сталину, противоречащая здравому смыслу? А может, просто, желание освободить родную землю от иноземного сапога? Желание прогнать захватчика и очистить от его присутствия землю, которую их предки издревле пахали обычной деревянной сохой, впрягая лошадь в поводья. Не знаю, что именно из перечисленного, а может все это вместе взятое...
Русские даже не понимали, что воюют с самой могущественной армией мира — с несокрушимым, победоносным рейхом. Не понимали, ни тогда ни после, и понимать категорически не желали. Они просто шли на нас в штыковую — несокрушимые и несгибаемые, как закалённая сталь, свято верящие в то, что смерть за Родину, это вовсе не смерть, а высшая из наград.
И потому они были обречены победить!