Да это же фрицы, едрён-батон! Мы продрыхли с ними бок о бок всю ночь!
"Городские бои, такое дело, — начал дед очередной рассказ, — что иногда всё настолько запутывается, что совсем ничего не понятно. Часто даже невозможно определить, с какой стороны от линии разграничения ты находишься. Толи с нашей, толи давно забрался в тылы врага. В каких кварталах и домах засели гитлеровцы, а в каких расположились красноармейцы очень трудно понять. Иногда случаются такие казусы, что до смешного доходит. Да-да, даже на войне так бывает — хоть стой, хоть падай! Об одном таком случае при штурме Варшавы, столицы нынешней Польши, сейчас расскажу.
Наш взвод дерзкой лихой атакой выбил фрицев из небольшого предместья Варшавы. Потом из следовавшего за предместьем городского квартала и следующего за следующим, по ходу отступления врага. Мы закрепились на новых позициях, вдали от прежних рубежей, и оказались, если говорить прямо, в глубоком немецком тылу.
Продолжительный бой утомил и вымотал нас до предела. Вечер подходил к концу, близилась ночь, пора было устраиваться на ночлег. Мы выбрали для этого подходящий подвал, достаточно уютный, сухой и теплый, заваленный досками и прочим древесным хламом, который вполне подходил на роль импровизированных лежанок. Но перед этим на всякий случай осмотрели несколько близлежащих улиц. Фрицев в непосредственной близости как будто не было.
Солдаты пошли устраиваться на боковую, а я занял пост у входа в подъезд, в качестве караульного. Мое двухчасовое дежурство прошло без происшествий, а следующим на пост заступил сержант Пантелеев. Я, в свою очередь, направился спать.
Ноябрьские ночи морозные, та поздняя осень в Польше мало чем отличалась по климату от нашей российской средней полосы. Пантелеев оглядел окрестности зорким солдатским глазом, но кроме пары гражданских на другой стороне улицы, бредущих по им одним известным делам, никого не заметил, и, убедившись, что в окрестностях всё спокойно, закурил папироску. Он основательно продрог и, чтобы не маячить огоньком на видном месте, залез в какую-то кладовую. В кладовой, понятное дело, было куда теплее, чем на улице, и, докурив папироску, Пантелеев присел "на пару минут" на замшелый стул, запрятанный в кладовую вместе с прочей мебельной дребеденью покинувшими квартиру хозяевами. В какой-то момент он, уставший и утомленный прошедшими сражениями, провалился в нечаянный сон.
Я проснулся, когда рассветное солнце вовсю пробивалось сквозь грязное окно подвала. Не знаю, что именно меня разбудило, я сам был весьма удивлен этим фактом — за три предшествовавших дня я был измотан, пожалуй, больше прочих бойцов нашего взвода. Словно что-то подтолкнуло меня — тревога, предчувствие, а может инстинкт "встревоженного хищника", выработавшийся сам собой на войне и не раз спасавший мне жизнь в пиковых ситуациях.
В комнате было душно и раздавался забористый храп. За последние пару дней солдаты сильно вымотались и спали в следствии этого "без задних ног", если выражаться без церемоний.
Внезапно я заметил, что нас в комнате стало значительно больше, чем было накануне вечером. У дальней стены и вдоль длинного коридора расположились на полу и похрапывали какие-то незнакомые мне бойцы.
Присмотревшись, я заметил, что на них были плащи сшитые совсем не по-нашему, не по-советски. А при виде их оружия и головных уборов с нацистской символикой у меня похолодело за пазухой.
"Да это фрицы, едрён-батон!" — я был потрясён этой мыслью, шарахнувшей по голове, словно кувалда. — "Мы продрыхли с ними бок о бок всю ночь!"
Сам собой задавался вопрос: "как такое могло случиться и куда подевался наш часовой?"
Я машинально схватился за автомат и, только когда почувствовал его вороненую сталь у себя в руках, немного успокоился.
Решив действовать самостоятельно, я аккуратно и тихо собрал немецкие шмайсеры, стараясь не греметь железом и не задеть спящих. Я не стал покамест будить наших, опасаясь, что заодно могу потревожить и фрицев. И только закончив со сбором оружия, толкнул в бок старшину Присядкина.
Проснувшись, тот в недоумении уставился на меня, а я, приложив палец к губам, сунул ему в руки автомат.
Сперва Присядкин ничего не понял спросонья. Но, протерев глаза, он был ошеломлен точно также, как пару минут назад был ошеломлен я сам.
Затем очень тихо мы разбудили остальных наших.
"Сейчас будет весело!" — прошептал я Присядкину и тихо усмехнулся в усы. Мы взяли на прицел спящих фрицев, я пнул одного из них в бок и громко выкрикнул: — Хенде хох!
Фрицы повскакивали, как ошпаренные, очнувшись и не понимая, что происходит. Они хватались за все подряд, пытаясь отыскать оружие. Пока не разглядели нас, солдат в советской форме, смеющихся и с автоматами наготове, нацеленными на них.
Оказывается, фрицы давно присмотрели этот уютный подвал как место для ночлега и регулярно наведывались сюда. Ночующих групп было несколько, и поэтому, зайдя в подвал накануне поздним вечером, никто из них не обратил внимания на то, что часть спальных мест уже занята. Фрицы не посчитали нужным зажечь огонь, опасаясь, что станут в этом случае мишенью для вражеского огня. Они утомились за прошедшие дни не меньше нашего, а потому завалились спать, как и мы, "без задних ног".