Налил дед водки в гранёный стакан, выпил залпом, закусил тёртой редькой и начал рассказ, вспоминая Великую Отечественную. Я приготовился слушать.
"Всю войну я прошёл связистом, — рассказывал дед, — до самой победы, до самого Берлина.
Рано утром двенадцатого февраля сорок второго года меня разбудили. Причину мне немедленно разъяснили: сразу две линии связи были повреждены.
Матерясь на немецких миномётчиков, забрасывавших нас минами без перекуров и выходных, я взял инструмент, полевой телефон и катушку с кабелем, перекинул автомат через плечо — и вот, я готов.
Без происшествий добрался до лесной опушки, но дальше мне стоило быть осторожным — всё пространство вокруг да около, начиная с этого места, простреливалось напрямую со стороны немецких позиций.
Я собственноручно прокладывал кабель от штаба корпуса до землянки командира полка несколькими днями ранее, а потому прекрасно знал, где именно он пролегает. Снежный нас был мне не помехой в поисках обрыва.
Я шёл по краю оврага, когда со мной случилась неприятнейшая оказия. Снег провалился под моими ногами, я соскользнул и кубарем покатился вниз. Летел, кувыркаясь и чертыхаясь, я наверное целую вечность, упав под конец лицом в снег, но приземление получилось относительно мягкий. Если не считать ногу... Там что-то хрустнуло. Сильной боли как будто не было, но ногой пошевелить я не мог, а это был совсем уж нехороший признак.
Ещё не разглядев ничего вокруг, я уже понял, что не один. Часто моргая и отплёвываясь от снега, я осмотрелся. Рядом со мной, в паре метров, стояли три фрица. В руках одного из них был мой полевой телефон и катушка с кабелем. Но моего автомата у них не было, значит для меня было не всё потеряно.
Я пошевелил рукой, пытаясь нащупать за спиной автомат. Один из фрицев понял, что я что-то затеял и навёл на меня дуло шмайссера.
— Фстафай, усский! — сказал он на ломаном русском, обращаясь ко мне.
Я не без труда поднялся на ноги, но тут же снова едва не упал. Правой нога отозвалась такой болью, что я почти закричал, не сделав этого лишь потому, что вовремя стиснул зубы.
Я бросил взгляд на ногу, там что-то торчало прорвав штанину. Кривясь от боли, я заподозрил, что это сломанная кость. Появилась кровь и к горлу подступила тошнота, но я терпел, скрипя зубами. "Трус никогда не побеждает, а победитель никогда не сдается!" — вспомнил я слова тренера из секции самбо. Указав кивком на рану и кривясь от боли, я задал немцу вопрос:
— Перевязать можно?
Тот безразлично кивнул.
Я выдернул ремень из брюк и перетянул им ногу. Затем достал из кармана пакет для перевязки ран.
Фрицы наблюдали за мной посмеиваясь и переговариваясь о своём. Один из них деловито подул в трубку моего полевого телефона и сказал туда что-то по-немецки. Двое остальных расхохотались.
— Das ist gut! — воскликнул один из фрицев.
"Будет сейчас тебе "дас ист", а после будет и "гуд". — Подумал я со злостью, косясь между делом по сторонам и ища взглядом потерянный автомат.
— Das ist gut! — закивали фрицы с ухмылками на холёных рожах, видя мою растерянность.
Наконец, я заметил автомат. Увидел его совсем рядом, за стволом молодой сосны. Он лежал так удачно, что не мог попасть на глаза фрицам.
Обмотав кое-как сломанную ногу бинтом я выпрямился во весь рост. Фрицы издевательски расхохотались. Один из них встал в боксёрскую стойку, выставив перед собой кулаки. Толи в шутку, толи всерьёз.
"Трус никогда не побеждает, а победитель никогда не сдается!" — подбодрил я себя, встав напротив фрица тем же манером и приняв его вызов.
Теперь смеялись все трое. Отдав оружие сослуживцу и скинув шинель, фриц приготовился драться. Смешки и подтрунивания товарищей его подбадривали.
Фриц сходу пошёл вперёд и сделал несколько выпадов, целясь попасть мне кулаком в лицо. Мне трижды удалось увернуться, но на четвёртый раз он попал. Кулак прилетел мне в зубы, в голове зазвенело. На губах я почувствовал вкус крови.
— Das ist gut! — закричали от радости двое фрицев не принимавших участия в драке, подбадривая своего бойца.
"Сделаю я вам "дас ист гуд", дайте только шанс к автомату приблизиться! — подумалось мне. Но в ту же секунду кулак фрица-боксёра с силой прилетел мне в солнечное сплетение, заставив согнулся пополам от боли.
— Никогда не сдамся! — прошептал я сквозь зубы упрямо.
В тот момент, когда фриц нагнулся, чтобы посмотреть что со мной, я резко выпрямился и со всей силы ударил его убийственным хуком в челюсть. Фриц пошатнулся, закатил глаза и рухнул в снег.
Пока двое других фрицев соображали что к чему, ошарашенные произошедшим, я прыгнул в сторону, добрался до своего автомата, навёл на них ствол и выкрикнул:
— Хенде хох!
Немцы молча уставились на меня осоловелыми глазами и послушно вздёрнули руки повыше.
— Автоматы на снег, не то пристрелю!
Тот из фрицев, что знал русский язык перевёл мои слова второму. Оба безропотно выполнили, что я сказал. Третий, изрядно ошарашенный моим неожиданным хуком, поднимался в это время на ноги.
— Вперёд! — повёл я стволом автомата, указывая всем троим в какую сторону им следует топать.
Спустя пять минут мы вышли через овраг к опушке. Идти было трудно, боль в ноге была адской, но я терпел сжав зубы. Здесь, на опушке, меня должны были увидеть наши. Мы прошли ещё десяток шагов и меня действительно заметили. Навстречу мне спешили четыре бойца — бежали со всех ног по сугробам.
Я обрадовался и потерял сознание".