Шпион при моём штабе! — ахнул комдив. — Расстрелять!
"Случилось это в сорок четвёртом году..." — начал рассказ дядя Гриша, известный среди однополчан как Гришка Ипатов. Мы с ребятами в это время подслушивали, прячась за дверью.
"Одно время в полку начали поговаривать, что при штабе дивизии завёлся гитлеровский шпион, — продолжал дядя Гриша. — Слишком часто за последнее время немецкому командованию удавалось предугадать где именно, на каком фронтовом участке и в какие сроки начнётся наступление Красной Армии. Смутные подозрения понемногу превращались в упрямый и безоговорочный факт. Но кто он, этот шпион, и как сумел затесаться в ряды Красной Армии, оставалось только гадать. Тем более удивительным казалось то, что шпион этот не мог быть простым солдатом, потому что при штабе, как общеизвестно, состоят на службе исключительно офицеры.
И вот, в связи с этими разговорами и подозрениями, к нам в дивизию для соответствующего разбирательства прибыл офицер из "Особого отдела".
Все особисты в те годы, насколько мне помнится, выглядели примерно одинаково: угрюмые выражения лиц, проницательный взгляд, безукоризненная выправка. Ни тени страха или сомнения в волевом чеканом профиле, ни капли жалости: ни к своим, ни к врагу. Все окружающие без исключения для них подозрительны. Они, как бульдоги на службе хозяина, безупречно натасканные в своём деле — преданные сторожевые псы.
Но тот особист, в звании майора, под данное описание ни коем образом не подходил. Севастьянов Афанасий Арсентьевич был добрейшим души человеком. Но только на первый взгляд.
Сперва я искренне не понимал, как он оказался в рядах особистов, уж очень этот Севастьянов отличался от себе подобных. Не понимал, пока не случилось то, о чём пойдёт дальнейший рассказ.
И вот, стало быть, приехал этот особист, по фамилии Севастьянов, к нам в дивизию со своей секретной проверкой, которая по факту была ни для кого не секретом. Повстречался кое с кем из офицеров, переговорил с глазу на глаз, потёрся при штабе и около. Вынюхивал, присматривался, наблюдал — с целью выявления и пресечения вредоносной деятельности.
В последний раз обмозговав все имеющиеся на руках факты и убедившись окончательно в своей правоте, Севастьянов явился к командиру дивизии для разговора с глазу на глаз. Дословно тот разговор ни мне, служившему в то время при штабе, ни кому-то ещё, понятное дело, был неизвестен. Но с кое-какими его подробностями я после всего случившегося был ознакомлен.
Внимание Севастьянова сразу привлёк капитан Капризов, выписанный двумя месяцами ранее в штаб дивизии из штаба фронта.
На первый взгляд капитан этот казался вполне себе нормальным мужиком. Я, насколько помнится, не слышал, чтобы он кричал или хотя бы повышал голос на кого-то из сослуживцев или подчинённых. Никто из командирского состава дивизии даже не заподозрил, что с капитаном этим что-то неладно. Насторожился только приезжий — Севастьянов.
Не хорошо он на капитана посматривал, всякий раз когда с ним встречался — с прищуром, с подозрением. Эти самые подозрения он и изложил в разговоре с глазу на глаз командиру дивизии.
Комдив, выслушав Севастьянова, поначалу не очень ему поверил и даже в какой-то момент вспылил. Тряс кулаками от возмущения и грозился покарать предателя собственными руками, если таковой действительно завёлся в его дивизии. Но Севастьянов его вовремя осадил — в своей манере, мягко и аккуратно:
— А вы не торопитесь ломать дрова, — хитро прищурился он, затягиваясь папироской, — наломать их мы завсегда успеем. Дело это, простое на первый взгляд, на самом деле совсем не простое, если как следует разобраться. На нём, этом деле, можно ох какую славную кашу сварить!
— Объясните, не водите вокруг да около! — взвился комдив, отдавая себе отчёт, что на кон поставлена честь дивизии. — На чём основываются ваши выводы? И есть ли у вас доказательства?
— В русском мате этот Капризов совсем не силён, — привёл Севастьянов первое доказательство. — Наблюдал я давеча как при глажке галифе он об раскалённый утюг обжёгся. Какое при этом у русского человека словцо непроизвольно вырвется, будь он действительно русским?
— Матерное, какое ещё? — ответил комдив с ухмылкой.
— Вот именно! — кивнул Севастьянов. — Слово или целое выражение "на русском народном" про половые извращения среди близких родственников. А ваш Капризов пролепетал что-то совсем не похожее. "Боже милостивый!", в этом духе. Про чью-то мать и те места, куда кого-то в подобных случаях посылают, он даже не заикнулся.
— Не Капризов это, — продолжал назидательно Севастьянов, — а "подсадная немецкая утка". А настоящего капитана Капризова давно буравят трупные черви. Прикончили, по всей видимости, твоего Капризова, прикопали наспех под старой осиной и самозванцем его подменили, как раз перед переводом в вашу дивизию. Он, Капризов, насколько я знаю, был направлен сюда командованием фронта на замену проштрафившемуся майору Бахметьеву, которого за пьянство отослали в штрафной батальон. А, стало быть, настоящего капитана Капризова здесь в лицо никто не знает и знать не может. На этом и строились расчёты гитлеровской агентуры.
Комдив после этих слов нахмурился не на шутку. Честь дивизии, казалось, уже не спасти. Дошло до него, что не прост этот Севастьянов, взвешивает слова, знает о чём говорит.
— Уж больно он чистенький и лощёный, — продолжал аргументировать Севастьянов. — И доступ к секретным документам имеет.
— Это все ваши доказательства, майор, или есть другие? — спросил комдив не без неудовольствия.
— Я видел его сапоги! — ответил ему особист. — И не просто видел, а тщательно рассмотрел. — Прищурился Афанасий Арсентьевич. — Речь пойдёт о гвоздях, которыми подбивают подошву. У наших, советских, гвоздей шляпка круглая, а у немецких пятигранная. Как раз такими, пятигранными гвоздями, подбиты подошвы сапог капитана. Я убедился в этом три дня назад, когда Капризов выставил сапоги за дверь для просушки.
Комдив нахмурился, как грозовая туча, и рявкнул:
— Где эти сапоги? Я должен удостовериться сам!
— Желаете удостовериться? — хмыкнул Севастьянов. — Есть способ проще! Взгляните на ордена на его парадном кителе!
— Советские офицеры размещают их в определённом порядке, — пояснил он то, что итак известно всякому. — Обязательно и только так! В соответствии с негласным фронтовым этикетом. И этот порядок не постоянен, он меняется день ото дня в зависимости от событий происходящих на фронте, присвоения новых наград и их значимости для воина. Но немцам незнакомы такие тонкости, их шпионы на этом засыпаются регулярно.
— Ряженый в моём штабе! — ахнул комдив, до которого наконец дошла вся ужасающая правда ситуации. — Подсадной!!!
Лицо его исказилось гримасой ненависти и гнева.
— Расстрелять! — выпалил он. — По законам военного времени!
— А я бы всё-таки не торопился с крайними мерами, — назидательно произнёс Севастьянов. — Крайние меры, они потому и "крайние", что после них исправить уже ничего нельзя.
— Хорошо, — ответил комдив после паузы, которую взял для обдумывания. Казалось, он подостыл и собрался с мыслями. — Как бы вы поступили на моём месте? Я слушаю, выкладывайте!
Севастьянов неторопливо и тщательно затушил окурок в стеклянной пепельнице и сказал, наконец, главное. То, к чему так настойчиво и грамотно подбирался в течении всего разговора:
— Нужно сделать вид, что шпион не выявлен. А затем обдуманно и планомерно подсовывать ему время от времени ложную информацию. Хорошая могла бы получиться игра, если накормить немецкий штаб тщательно выверенной дезинформацией!
И только в эту минуту комдив по-настоящему понял, как непрост он, этот Севастьянов. Сыч, а не человек. Видит людей насквозь и использует внезапно возникнувшие преимущества как виртуозный стратег.
— Поступим как вы сказали... — согласился он, обдумав все "за" и "против".
Прошло после той беседы некоторое время. Накормили наши штабисты немецкий штаб дезинформацией, всё сделали по плану Севастьянова: расчётливо и аккуратно. А вслед за этим ударили силы дивизии по немецкой обороне на том участке, где наступления немчура не ожидала никак. Прорвали красноармейцы фронт и глубоко вклинились во вражеские тылы.
А майор Севастьянов ещё не раз добивался похожих успехов, ведь классный особист в своём тылу бывает подчас полезней даже самого отъявленного и ловкого шпиона в тылу врага!"