23 февраля в нашей стране отмечают «День защитника Отечества», считается, что в этот день надо поздравлять всех мальчиков и мужчин, даже тех, кто никогда не служил в Вооруженных силах страны и даже инвалидов по здоровью, которые никогда не будут защитниками России. Не знаю, откуда пошла такая традиция. Меня впервые поздравили с 23 февраля в 9 классе девчонки из класса, подарили книгу. Правда, тогда это был обычный рабочий день, и назывался «День Советской армии и военно-морского флота». Мы уже знали, что с 1922 года в СССР эта дата ежегодно традиционно отмечалась как «День Красной армии», с 1946 года — «День Советской армии», с 1949 года — «День Советской армии и Военно-морского флота». 23 февраля являлся рабочим днём для всех советских граждан, за исключением военнослужащих.
В СССР всегда с большим уважением относились к военнослужащим, служить в армии и на флоте считалось престижным, и в какой-то мере даже выгодным, особенно парням из семей рабочих и крестьян. Бесплатное обмундирование, питание, проезд по железной дороге, денежное довольствие для офицеров привлекали в военные училища всех парней, проходящих по состоянию здоровья. Ведь были комплексы БГТО и ГТО разных ступеней для оценки готовности юношей к военной службы в послевоенные годы. А до войны были кружки в Осоавиахим, ОАХ — советская общественно-политическая оборонная организация, существовавшая в 1927 – 1948 годы, предшественник ДОСААФ, куда записывались все юноши и даже девушки. Этому способствовали и снимаемые в ССР кинофильмы, такие, как «Трактористы», «Чапаев» и многие другие. Так наше молодое поколение готовили к неизбежной войне с капиталистическим миром. И они победили.
Еще большое уважение к людям в военной форме стало после победы в Великой Отечественной войне. И не только к тем, кто служил, но особенно к ветеранам, которые прошли через горнило боев на фронте и на морях. Мы с удовольствием слушали этих людей, которых приглашали в школу проводить беседы 23 февраля. Мы, школьники старших классов, уже стали понимать, что наши солдаты и матросы воевали не только с Третьим рейхом, но со всеми их союзниками, т.е. почти со всей Европой. И гордились, что наша армия и флот победили этого сильного врага, правда, это обошлось большими человеческими жертвами.
Сейчас, став взрослым и даже пожилым человеком, я понимаю, что в годы советской власти были разные люди, и настоящие герои, и просто сознательные молодые люди, но были и преступники. И они по-разному проявили себя в годы смертельной опасности для нашей страны. Но настоящих патриотов, «мальчишей-Кибальчишей», было больше, чем «плохишей», о которых писал знаменитый писатель Аркадий Гайдар. Написали историки, что войну выиграли вчерашние советские школьники, для которых в стране Советов открылись все дороги в жизни, а вот у их отцов была одна дорога – та, по которой шли их родители - кто в шахтеры, кто в рабочие, кто работать в поле на благо своих хозяев.
Недавно пересмотрел старый, 1955 года выпуска, художественный фильм «Герой нашего времени», снятый по произведению Михаила Юрьевича Лермонтова. Обратил внимание на сказаные накануне дуэли главного героя Печорина слова, передающие его мысли. Слова о том, что он был предназначен судьбой для чего-то хорошего, для больших дел, но его не так воспитали, и если утром его убьют, то все, к чему он был готов, пойдет прахом. И меня посетили примерно такие же мысли, как Печорина: «Сделал ли я всё, к чему у меня были способности и все ли я их реализовал?». Конечно, ответить на свой вопрос я сам не смогу, поэтому попрошу ответ у своих читателей. И не только у них, но и у своих земляков, коллег, которые меня знают.
Я родился в поселке далеко на севере Хабаровского края в 1947 году. Но сказать, что жители поселка Херпучи были оторваны от Большой Земли, хотя до ближайшего города Николаевска-на-Амуре, было больше 200 км по прямой, а если плыть по реке Амгуни, а потом Амуру, то и все 400 км, нельзя. Реки были единственным транспортным путем в те послевоенные годы. Летом по ним ходили пароходы, катера, моторные и весельные лодки, а зимой, когда реки сковывались льдом, по ним прокладывали зимники, по которым и ездили автомобили, возившие грузы.
Но даже в то время было радио, в каждой квартире висела большая тарелка-репродуктор, который вещал с 6 часов утра и заканчивал в полночь. Радио обычно не выключали, слушали все подряд, что передавали. Утром и в самом конце работы радио это был гимн Советского Союза, слова которого я запомнил еще с тех пор, когда не умел читать. Передавали по вечерам всевозможные радиоспектакли, или записанные постановки ведущих театров. На всю жизнь запомнился один спектакль, «Свадьба с приданным», один из героев которого Курочкин пел свои куплеты, начинающиеся словами «Хвастать,, милая, не стану, знаю сам, что говорю…» Потом, когда по этой пьесе был снят художественный фильм и его показывали в поселковом клубе, я был мал, для нас, школьников младших классов, показывали сказки или мультфильмы. И этот фильм я впервые увидел, когда появился интернет.
Но кроме сказок в кино, нам вначале читали сказки из книжек, а потом, когда я научился читать, я сам перечитал книжки со сказками, стоящие у нас на этажерке. Запомнилась одна, богато иллюстрированная и весьма большая с названием «Нивсхие сказки». Я уже знал, что нивхи, это один из малочисленных народностей севера, живущих на Дальнем Востоке, в частности, на берегах Амура. Мне так понравились эти сказки, что я на полном серьезе жалел, что я не нивх.
Нашими соседями по небольшой, общей площадью квадратов 60, квартире, в которой было 2 кухни, две спальни и один коридор, была семья, в ней муж был директором клуба, а жена учительница русского языка и литературы 5-7 классов. Уже много лет спустя, когда начал писать историю нашего Херпучинского прииска, узнал, что наша соседка была одной из первых учительниц нашей школы, и преподавала в ней с самого появления школы в 1933 году. Именно этот год был и датой рождения государственного золотодобывающего прииска. Это была очень скромная женщина, никогда не носила «Орден Почета», которым её наградили.
До этого, с 70-х годов 19-го века, золото в этих местах мыли старатели так называемым мускульным способом, где рабочими инструментами были лопата, ведро и лоток. А река Херпучинка, протекающая через наш поселок, получила название на языке местных аборигенов – негидальцев, еще одного из малых народностей севера. В переводе с негидальского Херпучи – «деревянная лопата».
Когда стало известно, что в русле реки Херпучинка есть золотой песок, благовещенский купец Харлампий Тетюхов откупил этот участок и организовал там небольшой прииск. Это стало возможным, когда царская власть отменила царскую монополию на добычу золота. И в окрестностях нашего поселка было несколько приисков, образованных купцами. Одним из них владела внучка полководца Александра Суворова. Добывали золото и китайцы, от них даже остались фанзы в местах добычи золота. Я маленьким видел эти фанзы на Успенском и на Седьмой Линии. Так назывались когда-то небольшие прииски.
Но все это мне стало известно много позднее, в школе нам историю появления прииска не рассказывали. А зря, ведь тогда были еще живы те, кто работал на прииске с 1933 года. Если бы школьный историк организовал группу школьников, то они могли запросто расспросить старожилов, и история прииска получилась бы более полной, чем написал её я.
Но я забежал далеко вперед, почти на полвека. А пока я, рожденный недоношенным с весом 2200 грамм и чуть не умерший в младенчестве, к школе подрос, был самым высоким в классе, но и самым худым. А так как моя мама была учительницей немецкого языка, который терпеть не могли местные пацаны из неблагополучных семей (увы, были у нас и такие), то получая «двойки» от моей мамы на уроках, после них поколачивали меня.
Мой отец в это время уже был директором семилетней школы в соседнем поселке и не мог защитить своего первенца. Но он был мудрый человек и решил, что спасение утопающих дело самих утопающих, и выписал мне спортивную газету «Советский спорт» и журнал «Физкультура и спорт», чтобы увлечь меня к занятиям спортом. И он оказался прав. Я увлекся спортом, стал заниматься им весьма активно, даже поднимал рельс, а потом ось от вагонетки, чтобы накачать силу. А когда на прииск вернулся после службы в армии Юра Асанов, занимавшийся в армии тяжелой атлетикой, и по его инициативе профком прииска купил настоящую штангу, я был в числе тех мальчишек, который стал тренировать Юра. И один из немногих, кто не бросил это тяжелое занятие. Сдавал все нормы и с гордостью носил на школьной форме вначале значок БГТО, а потом ГТО.
Позже, когда Юра уехал учиться в институт по направлению от прииска, я, в то время ставший лучшим легкоатлетом нашего района имени Полины Осипенко в беге на 100 метров и в прыжках высоту и в длину, за что получил на районных соревнованиях ценный приз – наручные часы, уговорил председателя профкома отдать штангу в школу. В нашем небольшом школьном спортзале мы установили сделанные на уроках труда помост и стойку для приседаний и жима лежа, и поднимать штангу стало несколько человек. Когда я учился в 11 классе, мы даже устроили соревнования штангистов в актовом зале школы на сцене, и посмотреть на нас пришла половина прииска. В сумме троеборья я сумел выиграть и почти официально получил титул самого сильного человека на прииске.
Меня уже давно никто не бил, я уже не был худосочным мальчишкой, а имеющей развитую мускулатуры юношей. В те годы считалось, что хорошо развитый молодой человек должен уметь прыгать выше собственного роста и поднимать вес больше, чем весит сам. И я вполне соответствовал эти критериям. Имея рост 178 см, я сумел преодолеть планку на высоте 180 см, а со своим весом в 72 кг еще в школе поднял над головой в толчке 95 кг.
Но не только по физическим параметрам я соответствовал развитому молодому человеку, но и по образованности. От родителей я унаследовал хорошую память и ум, а от отца склонность к порядку и дисциплине. Он был членом КПСС, именно партия направила его работать в соседнее село Оглонги на должность директора школы. Он имел только среднее специальное образование, по диплому был учителем начальных классов, все остальные предметы он осваивал сам. Учителя в школе частенько болели, все же север, морозы за 40 градусов зимой, и отец, чтобы не было пропусков занятий, сам приходил в класс и вел уроки по физике, химии, математике, истории, т.е. все предметы школьной программы для семилетней, а потом восьмилетней школы. И был еще директором её, а значит, решал и все хозяйственные проблемы. Он редко уходил в отпуск летом, ведь надо было готовить два здания школы к новому учебному году в суровых северных условиях.
Отец стал для меня примером во всем. От него я научился делать всю мужскую работу в доме – пилить и колоть двора, носить воду, выносить помои, разгребать снег на дорожках, топить печи. Многое дали нужного мне по жизни и уроки труда в школе, именно там научили работать с деревом и металлом, паять и т.п.
В дошкольные годы я не ходил в детский сад, и поэтому не был приучен к дисциплине. И в первом классе допускал на уроках нарушения дисциплины. Об этом сказали отцу, он поговорил со мной, и этого разговора хватило мне на всю жизнь. Что же он сказал такого? Он сказал, что он, как директор школы и мама, как учительница, требуют от учеников хорошо учиться и дисциплины на уроках. А как они могут это требовать, когда их сын сам плохо себя ведет. Не подводи нас с мамой, сынок. И все. В тех пор по поведению у меня всегда стояла пятерка.
Впрочем, пятерки были у меня и по большинству школьных предметов, кроме пения. Музыкального слуха у меня нет, хотя слушать хорошие песни люблю до сих пор. В школе даже подражал Иосифу Кобзону, знал тексты всех песен в его исполнении, начиная со шлягера «А у нас во дворе». Еще четверка стояла у меня по русскому языку и по литературе. Хотя считаю, что по литературе я заслуживал пятерку, по крайней мере, в выпускном классе. Ведь все три последних сочинения в своей жизни я написал на пять. Это были сочинения за 11 класс, на выпускном экзамене и на вступительном экзамене при поступлении в медицинский институт. Причем я был единственный юноша в 1965 году, который сдал все вступительные экзамены на пятерки.
Нас правильно воспитывали в школе, и не менее правильное воспитание я получил в семье. Мы читали произведения, входившую в школьную программу не только русских классиков 19-го века и первой половины века 20-го, но и современных авторов, где поднималась патриотическая тема. Про пионера Павлика Морозова, про Павку Корчагина из романа «Как закалялась сталь», про Молодогвардейцев Краснодона, летчика Алексея Маресьева. Кроме книг об этом, смотрели и фильмы на эти темы. На всю жизнь запомнил слова из романа про Павку Корчагина, когда он рассуждает о правильно прожитой жизни, чтобы не было стыдно за бесцельно прожитые годы. И этому принципу я следовал всю жизнь.
Учительница литературы в старших классах, и она же директор школы, В.Н.Аляева, поручила мне выступить со стихотворением Маяковского «Стихи о советском паспорте». Она мне подсказала, где надо ставить акценты во время чтения со сцены вначале в школе, а потом в клубе, когда отмечали очередную годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. А перед Новым, 1965 годом, мы с моей одноклассницей Ларисой Шарабариной сыграли сценку свидания из «Евгения Онегина». Оба раз публика в зале громко аплодировала.
К окончанию школы у меня не было мыслей, кем я хочу работать в самостоятельной жизни. В нашей семье было мнение, что я должен получить высшее образование, но какое? Но считали мои родители, что учиться я должен в Хабаровске. Это родной край, тем более что под Хабаровском жили мои дедушка и бабушка, у которых всегда я мог получить помощь, если что. В то время в Хабаровске было четыре института. Но иметь дело с металлом всю жизнь я не хотел, поэтому политехнический институт и институт железнодорожного транспорта отпадали сразу. В педагогический меня взяли бы с руками и ногами, причем на любой факультет, особенно физвоспитания, но родители знали мои способности, да и сами имели богатый опыт работы учителями, и мне не посоветовали туда сдавать документы. Оставался только медицинский.
В мединститут был самый большой конкурс в тот год, особенно на лечебный факультет – 11 человек на место. Но со своим аттестатом и знаниями я не побоялся сдать документы на лечебный факультет. Когда сказал маме об этом (она была в Хабаровске, а отец оставался ремонтировать школу), он всплеснула руками и сказала: «Саша, да ты же брезгливый, а там кровь, гной, трупы». Пришлось сказать, что я прошел тест и мне это не страшно. Что это был за тест, спросите? Поясню.
Как я уже написал, под Хабаровском жили бабушка с дедушкой, и с ними младший их сын Володя. Он был всего на год старше меня, на год раньше окончил школу, но из-за болезни не поступал в тот год в институт. Поэтому пошел работать слесарем на судостроительный завод. А его одноклассник Юра Дудник поступал в мединститут и не прошел по конкурсу, поэтому устроился работать санитаром на кафедру анатомии. Вот он и предложил мне пройти тест на профпригодность – повел в анатомку, где трупы плавали в больших ваннах в формалине, на столах лежали отдельные части человеческого тела, неприятный запах формалина. Володя сразу присел у двери, плохо стало, а я ничего, обошел всю анатомку, и Дудник авторитетно сказал: «Поступай к нам. Годен».
Но за годы учебы в институте, где узнал, какие специальности есть в медицине, я так и не выбрал ни одну, которая был мне понравилась больше всех. Поэтому распределение меня на военную службу во флот считаю для себя благом. У меня была возможность «отмазаться» от военной службы, жена, маленький ребенок, второй на подходе, но я решил пойти служить, иначе как я буду смотреть в глаза тем парням, которых отправили служить, но у них не было повода для «отмазки». Это был второй мой мужской поступок.
А первый случился за 3 года до этого, когда я повел в ЗАГС девушку, которая от меня забеременела. У нас с ней затем было 48 лет совместной жизни, трое детей, два сына и дочь, и четыре внука. Все, слава Богу, выросли здоровыми, а сыновья и 3 внука ростом переросли меня.
Третий мужской поступок я совершил, когда попросился служить на подводную лодку. К этому времени я немало прочитал о флоте, знал, что во годы Великой Отечественной войны наиболее отличились морская пехота и подводный флот. И к тому времени, когда началась моя военная служба, подводный флот стал атомным и ракетоносным. Но вот служить мне пришлось на старой, уже 15 лет за плечами, дизель-электрической подводной лодке 611 проекта, с очень тяжелыми условиями обитания. Но все это не испугало меня, ведь за год до этого я проходил военную практику на базе подводных лодок в пос. Заветы Ильича, и даже выходил на одной из лодок 613 проекта в море и погружался в морские пучины, и там, на этой лодке, прошел посвящение в подводники. Знал, что это служба опасная, особенно на таких не очень совершенных субмаринах. Не зря ведь платили так называемые «морские» и «гробовые», т.е. подводникам - за риск.
Служба у меня шла неплохо. Я самый первый из пришедших в тот год (а это был 1971 год) молодых лейтенантов сдал зачеты на самостоятельное управление боевой частью, и стал полноценным начальником медицинской службы. Но еще до этого, не имея фактически допуска, согласился выйти в море на чужой лодке во время учений КТОФ «Восток» на лодке радиолокационной дозора, когда испытал все «прелести» штормового моря на лодке с огромной антенной на рубке, не имеющей возможности погрузиться. Субмарину бросало как щепку. Посланный за мной в качестве помощника курсант военно-медицинской академии имени Кирова весь поход лежал, только пил, и его пришлось извлекать из лодки на лямках. Ничего, провели это как учение по эвакуации раненного. Прощаясь со мной, курсант сказал: «Рожденный ползать, плавать не может». И этот выход я считаю своим четвертым мужским поступком.
Почему же послали в море врача без соответствующего допуска, спросите? Да по той причине, что в нашей 6-й эскадре подводных лодок, куда входили 2 бригады – 4-я и 19-я, базирующиеся во Владивостоке, был недокомплект 12 врачей. Вот поэтому и послали врача с лодки, которая в это время проходила капитальный ремонт, т.е. моя Б-63. Поэтому за те полгода, что лодка ремонтировалась и проходила заводские испытания, мне не раз приходилось выходить в море на чужих субмаринах самых разных проектов. Так что я узнал внутреннее устройство и ракетных лодок 629 и 651 проектов, более современной 641 проекта, и даже получил приглашение служить на ракетной лодке 629 проекта, командиру которой я понравился во время похода на заводские испытания. Но лодка базировалась в бухте Конюшково вдалеке от цивилизации, и я отказался, не стал менять Владивосток на Конюшки.
А пятым мужским поступком, правда, во многом вынужденным, была «автономка», т.е. боевой поход с торпедой со спецзарядом, т.е. ядерным. Бывшие моряки из моих читателей знают, что это за «автономка». А других не хочу пугать. Ведь мы были чем-то вроде одноразового инструмента. Если бы пришлось пускать такую торпеду по врагу, то и у нас шансов остаться в живых не было бы. Так что за два месяца похода седых волос у меня изрядно добавилось.
Мне нравились все офицеры в нашем экипаже. Но особенно два человека – заместитель командира по политчасти В.Г.Кудлаев и командир БЧ-5 А.Г.Сайпулаев. Первый был настоящий комиссар, который все время проводил среди личного состава старшин, матросов. А второй был и знающим командиром боевой электромеханической части, и просто хорошим человеком, мы с ним дружили, несмотря на некоторую разницу в возрасте. На заставке наша с ним фотография у памятника погибшим подводникам на территории береговой части 19-й бригады подводников. Между нами помощник командира субмарины Зуб.
Кудлаев много говорил со мной о поведении врача среди экипажа. Говорил, что среди всех офицеров лишь двое – он и я – отцы-командиры. Что нам надо не быть запанибрата с матросами, но и входить в их положение, не быть строгими сверх меры. Я так себя с ними и вел. К тому же на следующий год Кудлаев сделал меня пропагандистом, т.е. я вел политзанятия с матросами. Комсомольцы экипажа оказали мне доверие, избрав своим комсоргом. Незадолго до моего увольнения в запас меня приняли кандидатом в члены КПСС. Меня все же уговорил Кудлаев вступить в партию, мол, критикуют его в политотделе бригады, что хороший офицер, своевременно получивший следующее звание старшего лейтенанта, пропагандист и комсорг, и не коммунист – не порядок. А я очень уважал Виктора Григорьевича. Мне дали три рекомендации о вступлении в партию – одну комсомольская организация, вторую Кудлаев и третью – Сайпулаев. Партийное собрание экипажа приняло меня кандидатом, а политотдел эскадры утвердил решение партсобрания. Отец, когда узнал об этом, пожал мне руку.
Хотя военная служба у меня шла, я уволился в запас. Почему, спросите? Просто в это время вышел новый приказ министра обороны, утверждающий критерии годности к военной службе. И я со своей близорукостью, с -2 и -3 диоптриями коррекции до 1,0, по старому приказу был годен к службе в подплаве, а теперь только к службе на берегу. А приличного места для прохождения службы на берегу для меня не нашлось, да я и не хотел становиться кадровым офицером. Считалось, что военный врач и не военный, и не врач.
Так я оказался на «гражданке». И тут я совершенно случайно пришел в ту медицинскую специальность, которая как никакая другая, подошла мне по моим природным способностям. Хорошая зрительная память, способность видеть объемным плоское изображение, неплохая теоретическая подготовка и умение логически мыслить, знание клиники основных болезней, диагностикой которых мне пришлось заниматься, плюс работа в рентгеновском отделении клинической больницы с разнообразной патологией – все это позволило мне семимильными шагами осваивать свою профессию врача-рентгенолога. К тому же мое звание коммуниста требовало от меня быть образцом во всем – и в работе, и в общественной жизни. Я хорошо выполнял все партийные поручения, которые мне давали члены первичной партийной организации больницы. И разовые, как, например, председателя участковой избирательной комиссии, так и постоянные – председателя комитета народного контроля больницы. И через год работы в больнице меня приняли в члены КПСС.
Праздник 23 февраля и во время работы на «гражданке» я считал для себя священным. Поэтому появлялся в этот рабочий день в парадной форме с кортиком на поясе. Днем ходил в халате, а когда начинали поздравлять мужчин в небольшом актовом зале, появлялся при полном параде. В первый раз мое появление произвело настоящий фурор среди сотрудников больницы, которые были в большинстве женщинами.
Кроме своей работы по основной специальности, я дежурил в травматологическом пункте больницы, где не хватало врачей. Освоил специальность врача-эндоскописта. Вначале бронхоскописта, смотрел бронхи под наркозом жестким бронхоскопом Фриделя, а после увольнения врача-хирурга, занимающегося эндоскопией желудка и 12-перстной кишки, стал заниматься и эндоскопией этих органов гибким аппаратом «Олимпус». Все это делалось в интересах диагностики разных заболеваний, и правильно оценивалось сотрудниками больницы. Да, это давало мне возможность больше зарабатывать, надо было кормить, одевать и обувать мою немаленькую семью, но каждый труд должен оплачиваться. Увы, заработки врачей в советское время были невысокие, и большинство мужчин-врачей имели подработку. Но вот ночевать дома мне приходилось примерно пять раз в неделю, остальные ночи проводил на ночных дежурствах. Дважды в неделю мой рабочий день продолжался 34 часа подряд.
Я был самым молодым членом партии в нашей первичной партийной организации, не такой уж маленькой, количество членов в ней колебалось около 80 человек. В ней были врачи, средние медработники, обслуживающий персонал, а так же пенсионеры из близлежащих домов. Их было немного, но они были, к тому же еще и умирали. О том, что меня собираются выбрать парторгом, не скрывал ни прежний парторг И.С.Гриншпун, заведующий стоматологической поликлиникой в составе больницы, ни избранная на его место участковый врач Н.П.Елисеева. Говорила на эту тему со мной и бывшая главный врач Е.Д.Бацунова, которая, выйдя на пенсию, на 0,5 ставки работала врачом-рентгенологом. У нас с ней установились очень хорошие отношения, и я от неё узнал много нюансов работы организатора здравоохранения. Она тоже считала, что я самая достойная кандидатура на должность парторга такой крупной больницы, как наша 11-я, в которой работает более 2,5 тысяч сотрудников. Стационар на 480 коек, три поликлиники, женская консультация, травмпункт, 32 здравпункта на промышленных предприятиях – такой была самая крупная в городе Хабаровске больница. Как меня избирали парторгом, можно прочитать здесь. http://proza.ru/2022/03/24/515
Назвать мое согласие избраться на должность парторга вряд ли можно считать мужским поступком. Ведь избирали меня коммунисты, большую часть которых в нашей больнице составляли женщины. Так или иначе, меня избрали, а вскоре была принята новая Конституция СССР, в которой появилась статья 6, впервые говорящая о том, что члены КПСС должны принимать участие во всех сферах деятельности в стране. И наша партийная организация перестроила свою работу в свете новых требований. Она стала считаться наиболее боевой среди «первичек» в медицинских учреждениях города Хабаровска как по мнению горкома КПСС, так и отдела здравоохранения горисполкома. А коль так, то обратили внимание на меня как парторга.
И я получил весьма лестное для любого карьериста предложение – стать главным врачом такой же клинической больницы, разве что с чуть меньшей амбулаторно-поликлинической службой. Самой весомой в этом предложении была возможность получения квартиры. Для меня жилищная проблема была очень острой. Моя семья в составе 5 человек жила в кооперативной квартире моих родителей полезной площадью 27 кв. м. После переезда родителей в Хабаровск по выходу на пенсию нас стало 7 человек на такой небольшой площади двухкомнатной квартиры. Все дети спали на полу, поставить дополнительные кровати или даже раскладушку было негде.
Но я не был готов стать главным врачом такой крупной больницы. Весь мой опыт в «гражданском» здравоохранении составлял три года, был я всего рядовым врачом-рентгенологом, не имеющим совершенно никакого опыта руководящей работы даже небольшим коллективом. И несмотря на такое заманчивое предложения, я отказался от него.
Но пока со мной в разные дни беседовали заместитель заведующей горздравотделом Л.Г.Журбук, третий секретарь горкома КПСС Н.Г.Коростелева, заместитель председателя горисполкома З.В.Завгородняя, главный врач нашей больницы Л.Н.Яковлева, узнав, что у неё уводят нужного специалиста, к тому же хорошего парторга, пошла на прием к первому секретарю райкома КПСС М.П.Мещерякову с просьбой выделить нужному специалисту квартиру. Тот выслушал все аргументы, счел их весомыми, и дал поручение председателю райисполкома А.И.Ионову подыскать мне квартиру. Тот нашел временный вариант, по площади и количеству комнат квартира не удовлетворяла мою семью с разнополыми детьми, но обещал после сдачи в эксплуатацию еще одного дома дать мне другую. Кстати, я получил первую квартиру раньше, чем назначенный на должность главного врача городской онколог В.А.Шкап. И мы смогли переехать туда всей семьей, освободив квартиру моих родителей. А через полгода мне выделили трехкомнатную квартира в Затоне на улице Шевчука, и это было очень важное событие в жизни нашей семьи.
Когда мои дети были еще в дошкольном возрасте, все трое переболели менингитом, заразившись свинкой от соседского мальчика. Они лежали в детской инфекционной больнице, им делали спинномозговую пункцию. Поэтому, когда они вылечились и подросли, я стал укреплять их иммунитет. К этому времени я уже имел первую квалификационную категорию, стал заведующим отделением, много дежурил, стала работать и моя жена, и наш семейных бюджет уже подходил к полтысячи рублей в месяц, что для юга Хабаровского края вполне хорошие деньги. И мы стали всей семьей почти каждый год ездить в Приморье купаться и загорать на море. Дети научились плавать и нырять, я им купил маски, ласты, и наша семья уже не представляла свой летний отдых без моря. В семье на каждого члена был велосипед, мы все вместе катались по тротуарам Затона. А зимой все вместе ходили на каток играть в хоккей. Может представить, даже 1 января мы ходили на каток.
Я еще мальчишкой любил хоккей, но пока не переехал в Хабаровск, эту популярную у России игру своими глазами не видел. Катался на коньках плохо, да какие в те годы были ботинки с коньками, горе одно. Но когда мы переехали в Затон, где был стадион «Водник», и на нем проходили матчи по хоккею с мячом на первенство края, появились возможности кататься на коньках. Была команда «Водник, многие игроки были моими соседями, ведь я жил в ведомственном доме Амурского речного пароходства. Один из них продал мне хорошие ботинки с коньками, и я стал более уверенно стоять на коньках и играть с малышней в хоккей. А потом во время командировки в Ленинград купил отличные ботинки с коньками фирмы Salvo, и стал очень популярен среди пацанов Затона. Еще бы, у дяди коньки-ледорубы. Я научился точить коньки под желобок и теперь на коньках мог сделать любой вираж. Меня стали брать в группу здоровья уже взрослые мужики, и я с ними по субботам-воскресеньям играл в хоккей.
Много времени отработав в травмпункте, я мог хорошо зашивать раны, поэтому принес домой набор атравматических игл с нитками, иглодержатели, пинцеты, и когда мои дети или их друзья резали ноги стеклом, которого было полно в песке на берегу Затона, я их зашивал. Этот набор инструментов я стал брать на каток, и когда во время матчей на первенство края случались раны, я их зашивал, хотя на матче присутствовал и врач, но как правило, терапевт. Так что я стал уважаемым всеми мужиками Затона врачом, хотя никто не знал моего имени. Все просто обращались – «доктор».
Всегда считал, что сделанное добро вернется добром. Однажды днем 1 января зашил рану на лице молодому соседу. Он получил её во время празднования Нового года. Протрезвев, пошел в городской травмпункт, но там рану зашивать отказались, мол, много времени прошло после травмы. А рана не украшала его вполне симпатичное лицо.
И он пришел ко мне с просьбой зашить. Я это сделал, обильно смазал зеленкой и посоветовал периодически ею и мазать. Рана зажила первичным натяжением, и мужик пришел меня благодарить. Я сказал, что, если потребуется мне что-то сделать, я попрошу его мне помочь. Он был сварщиком высокой квалификации и работал на судоремонтном заводе. И когда у меня образовался на трубе горячей воды свищ в туалете, причем на стенке, обращенной к стене, он с помощью зеркала заварил его и течь прекратилась. А слесарь из домоуправления отказался сделать, мол, нельзя подобраться.
Я проработал в больнице 13,5 лет, и 9,5 лет был парторгом. В районе я считался неплохим работником, входил в состав разных комиссий на районных партийных конференциях, а также в состав комиссий, образуемых в районе. Поэтому, когда я получил приглашение перейти на работу в краевую клиническую больницу на должность главного рентгено-радиолога края и дал согласие, стала возражать третий секретарь райкома КПСС А.Г.Шопина. И тогда я пошел на прием к первому секретарю райкома Н.Н.Данилюку. Я знал, что он работает в своей должности последние недели, должен был перейти на должность председателя крайисполкома. Поэтому я правильно построил свой разговор с ним в присутствии Шопиной.
Я сказал, что всегда соблюдал партийную дисциплину, и если райком КПСС будет категорически против моего перехода на должность главного специалиста края, то я откажусь от неё. Но если вы считаете, что должность заведующего рентгеновским отделения городской больницы - предел моей служебной карьеры, то я считаю, что достоин большего. Данилюк выслушал меня и обратился к Шопиной. Он сказал, что район должен приветствовать, когда из него людей приглашают на работу в край, и он не видит причин отказать мне в моей просьбе. После этого разговора я стал оформлять перевод на другое место работы. К этому времени я уже 6 лет был заведующим самым крупным в крае рентгено-эндоскопическим отделением в составе 42 штатных должностей, 3 года внештатным главным рентгенологом города Хабаровска, членом правления краевого научного общества рентгенологов, врачом высшей квалификационной категории и вполне соответствовал должности, на которую получил приглашение. Я был уверен, что справлюсь.
Должность, на которую меня пригласили, была в штате краевых, областных и республиканский больницы с 1959 года. Но в Хабаровском крае по каким-то причинам этот приказ Минздрава СССР не выполнялся. Вместо штатной должности была нештатная на 0,5 ставки, которая заполнялась заведующим рентгеновским отделением краевой больницы. Все сводилось к очень редким поездкам в районы края и составлением годового отчета по рентгеновской службе за год. Но Хабаровский край был не один такой.
Например, в департаменте здравоохранения Москвы такую же должность на 0,5 ставки занимала заведующая кафедрой рентгенологии НИИ имени Склифосовского профессор М.И.Щербатенко. Я, будучи в НИИ на учебе по неотложность рентгенодиагностике, обратился к Щербатенко за советом, как главный внештатный рентгенолог города Хабаровска. Какое же у меня было удивление, что она, кроме составления годового отчета по ЛПУ подчинения департамента здравоохранения Москвы, ничем не занимается. Да и этот отчет выполняет её доцент Э.А. Береснева. Так что не она мне, а мне пришлось давать советы профессору. После этого она пригласила меня на должность заведующего рентгеновского отделения НИИ и даже сводила к директору, академику Комарову, который обещал выделить мне квартиру, если я соглашусь. Но мне переезжать в Москву совсем не хотелось, и я, сказав, что подумаю, посоветуюсь с женой, хотя уже знал, что все равно откажусь.
Имея за плечами 6 лет работы руководителем самого крупного в крае отделения, где было в штате 42 сотрудника, 4 рентгеновских, 2 флюорографических и 1 кабинет эндоскопии (бронхоскопию я выполнял в операционной), причем вся организация флюорографических кабинетов началась при мне, я знал, что мне новая должность по плечу.. Да еще почти десять лет работы парторгом крупной больницы, в составе которой был стационар и развития амбулаторно-поликлиническая служба дали мне такой опыт организации, что мне ничего не было страшно. Поэтому создать новое в структуре краевой больницы рентгено-радиологическое отделение, в штате которого было 6 врачей-рентгенологов, 1 врач-радиолог, 1 инженер, 6 техников-дозиметристов, мне не составило никакого труда. А потом, когда в медицине разрешили вводить бригадную организацию труда, самым трудным оказалось выбить финансирование согласно штатному расписанию. Бригадный подряд впервые в Хабаровском крае появился в нашем отделении. Затем мне пришлось немало выступать перед трудовыми коллективами больницы и поликлиник края, делясь опытом своей работы.
И не только в крае. На пленуме Правления республиканского научного общества рентгенологов, членом которого я был избран, в городе Йошкар-Оле, я поделился своим опытом организации бригадного подряда в рентгенологии.
Я проработал в должности главного рентгено-радиолога края полтора года. За это время я объездил все больницы в крае, где были рентгеновские кабинеты, за исключением одного, самого маленького Аяно-Майского района, где была всего одна больница и меньше 5 тысяч жителей во всем районе площадью больше, чем площадь 30 европейских стран. На местах я оказывал организационно-методическую помощь и консультировал больных. Так что я знал, чем живут все рентгенологи края, где хуже, где лучше, и чем надо помочь и кому.
Поэтому, когда пришло сообщение, что в начале октября приезжает главный рентгенолог РСФСР профессор П.В.Власов с проверкой, я не волновался. Ему, работавшему на 0,5 ставки главным специалистом республики, еще у меня можно будет поучиться. Так и случилось. Власов, увидев завешанные стены в моем кабинете таблицами по деятельности рентгеновской службы каждого города и района, долго выпытывал, как я получил такие данные. И убедившись, что они взяты не с потолка, а из годовых отчетов, понял, что благодаря им я могу дать объективную оценку деятельности службы в разрезе каждого региона края. И потом он отразил это в итоговой справке. Да и никаких замечаний при посещениях кабинетов в ряде лечебных учреждений разного профиля он не сделал. Так что при подведении итогов проверки в кабинете заведующего отделом здравоохранения крайисполкома А.И.Вялкова он больше хвалил меня за организацию рентгеновской службы в крае. И это сыграло в моей карьере свою «роковую» роль.
Окончание следует