Приодевшись «по-приличнее» и, для солидности, нацепив на блузку ромбик об окончании высшего учебного заведения, я направилась в Управление Просвещения г. Небит-Дага. На втором этаже, над входом мне опять пожелали «Хош гелдиниз». В приёмной комнате было несколько туркменских женщин, которые предложили мне подождать, хотя других посетителей не было, но было видимо, что в настоящий момент у них происходит важная процедура – разноска чая по кабинетам начальства.
Приняла меня заместитель начальника, она, долго, рассматривая моё направление и диплом, кому-то звонила, разговаривала на туркменском языке, потом направила меня в другой кабинет, где тоже рассмотрели мои документы, опять с кем-то работница управления вела беседу, объяснив, что у них почти все школы с туркменским языком, но есть школы со смешанным контингентом и три русские школы. Во всех школах нет потребности в учителях рисования, и мне они могут предложить только часы черчения в нескольких школах. Я попросила, чтобы на моём направлении написали отказ, что им не нужны такие специалисты. Но нужно было видеть удивлённые глаза и посветлевший цвет лица этой смуглой туркменской женщины, и её полное молчание. Я поняла, что на моих бумагах стоит подпись очень важного, высокого уровня чиновника, и моё направление действует магически на всех здешних сотрудниц.
Тут и обеденный перерыв наступил, оказывается в городе, в связи с жарким климатом, с 12 до 15 часов не работают ни школы, ни одна организация. Весь немногочисленный город на это время как будто «вымирает», редко по улицам пройдёт какой-то случайный прохожий, а мой маршрут в обеденный перерыв состоял от аппарата газированной воды до другой газировки.
Моё повторное, послеобеденное посещение также продолжилось хождением по кабинетам, от одного заместителя к другому заместителю заместителя, пока, наконец-то меня не принял сам начальник Управления Просвещением. Выглядел этот туркменский мужчина, как и подобает большому руководителю, – тучным и грозным. Он внимательно смотрел то на меня, то на мои документы, и, наверное, думал, с какой луны я свалилась на его «бедную» голову. Я попросила написать отказ на направлении, сказала, что мне не нужны «подъёмные» деньги, я сама уеду. Он много с кем-то по телефону говорил на туркменском, с кем-то ругался по-русски, местная девушка приносила ему чай, он опять звонил и вдруг с радостью сообщил, что меня ждут в Управлении Культуры. И моё направление согласовано с самим Министром культуры Туркменской ССР. Я поняла, что открепление мне давать никто не будет.
В этом же здании, только в кабинете первого этажа меня радостно приняла молодая, красивая русская женщина, которая, подписав какие-то документы, сказала, что с сегодняшнего дня меня принимают педагогом по специальным дисциплинам в детскую художественную школу. Она написала мне адрес, где я временно буду проживать и адрес моей работы. Записка выглядела странно, как будто номер телефона: 207–2–30 и 209 -3.
Девушки в гостинице объяснили, что город делится на две части, по левую сторону от памятника Ленину - старая часть, а правая рука показывает на новый город. Весь город разделен на кварталы, названий улиц нет, поэтому всё, что начинается на 200, это новые кварталы, а на 100 – в старом или левой части города. Внутри квартала есть своя нумерация, например, 207 – это новый квартал, потом номер дома -2 и номер квартиры -30. А второй адрес, квартал 209, номер дома 3.
Утром я отправилась на работу. По этому адресу находилась средняя школ которая располагалась в двух корпусах, а пустующее здание на самом краю города было отдано детской художественной школе. Вход со стороны пустыни и на окне, рядом с входной дверью, как обычно, написано «Хош гелдиниз». Директор – мужчина-туркмен, неопределённого возраста, наверное, лет сорока, явно демонстрировал из себя важного и занятого человека, он не поздоровался и радостных эмоций не проявил, представился – Мередов Сахид Мередович.
Первый вопрос, который мне был задан директором: «Композиция – это что?» Я, как на экзамене стала отвечать, что это создание, организация художественного произведения и т.д. «Нет, у меня одна бумаг здез, живопиз я знай, - краска, рисунк, я знай – карандаш, я не знай композиция». Меня такой смех внутри разбирал, какой же ты директор, если не знаешь учебную дисциплину – композиция. Я тогда поняла уровень знаний моего директора, но серьёзно объяснила, что на композиции дети должны картину придумывать, тогда он ответил: «А… я знай».
Директор достал новенький документ, сделав в моей «Трудовой книжке» первую запись, что я с сегодняшнего дня принята на должность педагога, и завёл на меня папку «Личное дело № 1», в которую вложил мой листок с данными и копию диплома и положил всё в сейф, около которого он восседал как будто в банке деньги охранял.
Далее он поинтересовался, замужем ли я, узнав, что я, незамужняя девушка, предложил выдать меня замуж за богатого туркмена, а я за жениха ему должна буду заплатить. Мой смех его так разозлил, сказал, чтобы я «писал бумаг», что, проживая в г. Небит-Даге. я не выйду замуж за туркмена. Я приняла этот разговор за шутку и написала по глупости заявление на имя Мередова С. М., что я, такая-то, обязуюсь не выходить замуж за мужчину туркменской национальности. Директор на полном серьезе подшил эту «бумаг» в моё личное дело. Таков был мой первый рабочий день и начало постоянных конфликтов с директором.
Мне сказали, что я буду вести все дисциплины, а он будет обучать детей «скульптур из пластилин», я тогда подумала, что же будет с «пластилин» в такую жару. Очень жаль, что других педагогов в художке не было, а весь коллектив, состоящий из туркменского директора и русской учительницы. С первого дня было понятно, что мы находились на абсолютно противоположных полюсах: этнических и культурных традиций, профессиональных знаний и понимания мироустройства. В конце учебного года от постоянных резких хлопаний дверь в кабинет директора сломалась.
(Продолжение следует)
-