Часто пишу эссе, но уже не публикую. Холод сковывает суставы, а в голове слова складываются в строки, мольбы, стенания, окончательно прогоняя сладкий флёр забвения. Что ж, ладно, беспокойные, вы победили. Привычным движением открываю лептоп, зажигаю лампу и пытаюсь из хаоса роившихся внутри, мыслей создать что-то оформленное.
Ты снился мне сегодня. Я спала на твоей кровати, в твоем доме. Мне было так странно там. Я помню цвет пледа, размер окна, выходящего в парк, ширину комнаты.
"- Я впускаю тебя в свою жизнь," - эти слова звенени в ушах еще долго после пробуждения. Впускаю в жизнь. В жизнь. Как интимно это звучало тогда.
Пытаюсь вернуть себя к жизни новеллами Цвейга. Словно дефибрилиатор, прикладываю к уже давно переставшему биться, сердцу, просто, чтобы хоть что-то почувствовать.
Герои его такие же, как мы когда-то: горящие, жаждущие жить, отчаянные, отчаявшиеся. Поставившие однажды на кон все.
Запомнилась история про двадцать четыре часа из жизни женщины. Знаешь, у нее самым ярким в жизни был один день. День, когда она любила. Горела. Жила. Когда она очертя голову, отдалась чувствам, забыв обо всем. Она, добропорядочная дама, провела ночь с игроком в покер в дешевом отеле, а на следующий день была готова идти за ним на край света. Разве не прекрасно? Разве не в этом и заключается жажда жизни?
Я часто разговариваю с тобой. Я все еще знаю, что ты чувствуешь. Эта игла, вонзившаяся в мое, истрепленное в лохмотья, сердце, сейчас ноет особенно сильно. Болит там, но я ревностно ее берегу. Теперь мне жить с ней, носить в себе, где бы я не была.
...любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в
переулке, и поразила нас сразу обоих.
Так поражает молния, так поражает финский нож. Булгаков явно что-то знал.
Слова даются все труднее, приходится вытаскивать их, словно обледеневшие ветки из горла. Они не прорастут уже никогда. Это хрупкое чувство, которое некоторым даже не доводилось испытывать, нам было ниспослано сполна. Как награда за былые заслуги. Как проклятие за прегрешения.
Любовь моя, душа моя, жизнь моя, боль моя, как мне забыть тебя? Как, прикасаясь к словам великих не думать о тебе? Я хотела написать роман, который бы вместил в себя всю боль, все отчаяние и горечь, чтобы они наконец, отпустили меня. Но мы же знаем с тобой - слова материальны. С ними надо быть осторожным. Это был бы проклятый роман. Как истории Артуро Перес-Реверте или Карлосa Руисa Сафонa. Он бы искалечил жизни. Поэтому я периодически воскрешаю себя словами давно умерших людей. Поэтому не пишу больше.
Эта женщина, героиня Цвейга, знала своего возлюбленного каких-то несчастных двадцать четыре часа. Раньше я бы не поверила, что такое возможно. Пронести чувства через всю жизнь. Сейчас я ее понимаю.
Познав истинную любовь уже не страшишься смерти. Ну что еще тебе может предложить жизнь? Отчаянные безумцы - Данте, всю жизнь лелеявший образ Беатриче, или выдуманный Дон-Кихот, ни разу не изменив своей Дульсинее - сколько их, оставшихся верными своей любви до конца, видев ее раз в жизни? О них слагали легенды. Их имена останутся в веках. Не это ли великая сила любви?
Иной раз слепое чувство, словно амок, гонит несчастного, как бешеного зверя, снося все вокруг, разрушая его жизнь и жизни близких. Но если спросить себя - предпочел бы ты остаться серым человеком, всю жизнь проведя в декорациях дешевого артхаусного фильма, или все-таки попробовал бы тот вожделенный вишневый пирог, даже ценой собственной жизни - что бы ты выбрал?
20.02.2024