Видимость плохая. К тому же мы идем замыкающими, которым достается вся дерьмо предыдущих машин. А в хвосте потому, что наша - единственная, не переоборудованная обратно под дизель. У всех всё как у людей, а у нас электродвигатель. И это на тяжелом бронетранспортере. Охренеть как повезло. И неизвестно, когда дадут другую или переоборудуют эту. Вот же были идиоты в свое время в американской армии. Ну всё что можно испоганили, козлы!
Да, вот тебе и подарочек, шестиколесный тяжелый бтр «Cougar-F66», «защищенный от подрыва на минах и нападений из засады».
Рядовой Ченг, водитель, уверял перед выездом, что успел зарядиться, километров на пятьсот хватит, но что это такое при нештатной ситуации? Потом, как мы вернемся к своим, если не удастся подхватить киловатты в чужой деревушке? Дизеля нас утянут? А если им самим придется смываться, тогда?.. Всегда мы рискуем жопой, вот буквально всегда. Эта «Пума» уже сколько раз латана. И экипаж — кто в раю, кто в госпитале, кто в бегах. Только мы втроем пока в строю и держимся вместе — я, Ахойи и Карумбо. Без нас точно всё рухнет. И машине придет бронированный пипец.
И это тяжелое-претяжелое чувство межвременья, трудно его описать, оно в рейде всегда с тобою. То ли скушно, то ли нервно-тревожно, то ли хочется уже, наконец, чтобы наступила хоть какая-то определенность, пусть даже и заварушка, а то и ад кромешный. И, вместе с тем, боязно, и говоришь себе: «Тихо, полегче. Пусть хоть так. От ожидания никто не умирал».
Ахойи мается. Но вот достал гантель и качает руку. Бтр потряхивает, и его качающуюся руку тоже. Вообще он спокойный и добродушный. Широченная черная харя, редкие зубы делают его похожим на бегемота. Может даже шевельнуть ушами. Карумбо — тот беспокойный, нервный, взрывной. Сплюснутая черная морда, глаза навыкате, мясистая вывороченная вперед нижняя губа. Бормочет: «Яп-яп-яп». Потом начинает напевать: «Заберите нас на Гугол, может там найдем мы угол?» Ахойи перекладывает гантель в другую руку, говорит по-товарищески: «Заткнись, нигра». Ахойи вскидывается: «А чё, а чёя? А чу-чу, по-чуть-чуть?» Начинает тихо хихикать, шарит по карманам. Чиркает зажигалкой, её вспышка выхватывает болтающуюся радостно губу.
Потянуло сладким разложением марихуанины, крепко модифицированной. «Курнём?» - улыбается в полутьме, обращаясь к Ахойи, ко мне. «Гони сюда, браза», - говорю, сам для себя неожиданно, и тянусь к оранжевому оазису сигареты. Пока там здоровяк отложит свою гантельку, успею всласть затянуться. Ну, ну вот. Сразу хорошеет же на душе. Порядок! Передаю третьему. Сержант Фелтон, что сидит рядом с Ченгом, принюхивается. Поворачивается и сердито выговаривает: «Совсем охренели, нигры?» И, конечно, натыкается на упорное сопротивление бойцов. «Йоу! - кричит Карумбо. - Заткнись, белый ублюдок!» Сержант показательно громко шлепает по своему автомату, снимает с предохранителя. В ответ Карумбо делает то же самое, только в три раза быстрее. Конечно, нам изрешетить его сзади — не фиг делать, а вот ему, оборачиваясь, - задача. Карумбо, клацая зубами, подзадоривает: «Поиграем, начальничек?!»
Ситуацию, как всегда, спасает наш бегемот. «Фу, - выдыхает он и добродушно оправдывается, - сержант, настоящая травка. Бьюсь об заклад, ты бы и сам не отказался, если бы не был облечен высокой властью предводить нас во тьму кромешную. Может, все же попробуешь?» Фелтон сердито крутит головой, отмахивается от заманчивого предложения. Ему нельзя. Это очень досадно, но такова жизнь. И, остывая, жалуется Ченгу: «Вот не люблю, когда меня сдуру называют белым ублюдком». Тот покачивает головой, соглашается: «Скотство».
Я тоже считаю, что это скотство. У человека всего четверть белой крови, а ему нет-нет, да и ткнут «белизной» прямо в морду. Наверное, это почти что тот же расизм, что и у расистов. Парнище даже на вид почти такой же черный, как, к примеру, Карумбо. Нет, все же чуть белее. Слегка. Вот плохо, что пока нет точных девайсов для таких случаев. Чтобы всё досконально измерить. Ученые заняты чем угодно, кроме насущного. Да и техники - тоже, если судить по нашему бтр. Могу предположить, что белая бабушка была таковой не до конца. Вернее, наоборот, только до... Ну, то есть когда доходило до конца, она как минимум пунцовела. Тьфу, ну и пошлости же я излагаю, пусть даже и внутренне. Всё же сказывается напряжение. Ну, так вот: давайте не будем ханжами. Каждому нормальному черному парню хочется не бульдожицу, а белую бабу, правильно? Но вот как это выглядит с точки зрения общественной морали? Зато потом мы начинаем оценивать потомство с точки зрения цветов и оттенков. И по жизни срываемся на всякие некорректные замечания, как только что озвученное. Вот. Чернейшее тщеславие и идиотизм.
Рассуждал, пока не наткнулся взглядом на виновника торжества. Он полностью отдался на волю дорожной качки и извивался в своем боевом кресле, радостно хихикая. Здоровяка тоже разобрало, он сжимал лицо ладонями, мужественно пытался сдержать смех. Да и я, оказывается, давно смеюсь. Ко мне укоризненно обращается сидящий напротив кореец Хван: «Вы, бразы, все-таки эгоисты». Скорчив недоуменную рожу, кидаю ему на колени бычок, говорю: «Йоу, это ты о чём?» Он жадно, обжигаясь, хватает лакомство. Затянувшись, говорит: «Фак, забористое дерьмо». Забористое дерьмо идет по рукам дальше.
Хотя, если немного прийти в себя: мы же едем на задание. Отправились в рейд. Днем подбирались к границе, потом затаились на своей территории. С наступлением темноты с затемненными фарами движемся по вражеской. Наша «Пума» идет последней, и это совсем неспроста. Если отстанем, или, не дай Бог, и вовсе застрянем, нас никто дожидаться не будет. Тем более, искать. Мы — слабое звено. Но при определенных условиях и отвлекающая единица боевого порядка. Возможно, в этом есть свой расчет нашего мудрого, блестяще эбонитового командования. Хотя до сих пор ничего подобного не случалось. Как говорится, Бог миловал.
А пока, возвращаясь в прекрасное расслабленное состояние, в упоение/опьянение дружбой или чем там еще мы... едем и едем буквально хрен знает куда. Вернее, название есть: «Слоупстоун-Хиллз», но оно мало мне о чем говорит.
Внезапно впереди полыхнула вспышка. «Мина!» - крикнул китаец и ударил по тормозам. «Какая к хренам мина!» - орет сержант. Что значит Ченг совсем еще молодой и необкатанный, если говорить о боевой и мобильной обстановке. Машина защищена от мин и самодельных взрывных устройств, но колеса может разнести вдребезги. Но раз ничего такого не случилось, то мин нет. Жаль, что наш ветеран-водитель Жак убит. Жаль. «Выйду посмотрю», - говорит боязливо водитель. И пугается самого себя, собственной безрассудности. «С ума сошел?!» - сердится сержант. До нас долетает раскатистый, увесистый подзатыльник грома. Гроза, это просто гроза. Однако ничего такого в прогнозе погоды не было, что и странно.
***
Да, мы, наш отряд — важная для выживания демократии сила. О единстве, единении в защите её цитадели постоянно говорит наш черный Вождь. И неважно, что этот ашкенази выглядит как белый. Важно то, что мы думаем в унисон, дышим в унисон. Демократии нужны хлеб и зрелища. Расисты — кучка из двадцати с лишним штатов — отгородились от нас границей, пробив в самом центре страны, в самом сердце демократии брешь. Наши великие города впали в немую растерянность, всемогущая логистика отступила, завалилась, обессиленная, истекая горюченной кровью. Мы стояли на пороге анархии, когда ограниченные налёты отдельных бразеров на банки могли превратиться в повсеместные погромы рынков. И тут вперед выступил Вождь. И он сказал: «Ноу-нет!»
Мы — ударная сила рейда. Такая же нужная и важная, как и ребята, что охраняют границу или вступают с врагом в постоянные стычки, там и тут, пытаясь выявить слабое место для нанесения сокрушительного удара.
***
Из раздумий меня вывел гул надвигающегося хаоса. «Езжай!» - орал на водителя Фелтон, по-видимому, уже не в первый раз. «Пума не едет!» - орал в ответ осмелевший от безысходности Ченг. Оба пакистанца, Шахид и Мохаммед, что-то стенали то ли на арабском, то ли на урду. Индиец Джамал, впившись в щеки ногтями, рыдал, его горячие слезы капали на наколенники. Бразилец Оливо с самых задних рядов, потрясая автоматом, божился Девой Марией, что «угандошит чертова водилу», если мы сию же секунду не тронемся с места.
Карумбо, бесновавшийся больше всех, даже от избытка чувств подпрыгивающий, наконец, просто не выдержал. Он выдернул Ченга из сиденья, скинул на пол, а сам, подобно летучей мыши, рывком влетел на его место. Похлопав отмирающими крыльями (это живоописание, конечно), затем проведя рукой по приборной доске, издал воинственный клич. Машина рванула вперед.
Заметил направленный на меня взгляд Ахойи. «Что это было?» - спросили мы друг друга, и чуть не расхохотались, как последние идиоты.
***
Между тем сержант беспокоен. И не только потому, что слева от него сидит хренов Карумбо. Насколько мы отстали от основной группы? Какими путями она идёт в Слоупстоун-Хиллз, как её догнать или хотя бы воссоединиться в деревушке, которую запланировали ободрать? Поэтому Фелтон постоянно елозит пальцем по какой-то истерзанной карте или же нервно зыркает на GPS. «Здесь налево!» - командует он. «Точно налево? - сбавляя ход интересуется самозванец-водитель. - Прямо дорога получше!» Вращая глазами, сержант орёт: «Я сказал налево!» Карумбо бессвязно и грозно сыплет ругательствами, когда сзади дипломатично вмешивается Ахойи: «Джентльмены, вы взаправду взялись нас угробить?»
И то: ситуацию грех усугублять. Представить только, что мы в любую минуту можем напороться на блок-пост, на мину, на засаду, а тут такое… Сержант мудро ставит вопрос на голосование. Пощелкав девайсами, проголосовав, уходим налево.
***
Порою всё происходящее представляется затянувшимся сном, всё более кошмарным. Особенно если ты еще помнишь хорошие времена. Когда заходишь в магазин — и вот тебе на выбор всё, чего душа не пожелает. Ряды полок с продуктами, с полуфабрикатами, напитками и прочим. Даже трудно перечислить всё, ведь я не менеджер по товарам. Одних названий наберется не одна страница текста, так что хрена там. В этом аквариуме я не один, нас много. И с каждым годом, с каждым ударом штампа клерка по угражданиванию новозапрыгнувших — всё больше. Мы, упершись грудью в тележки, отставив задницы, бродим вдоль полок со жратвой. Протяни руку — и она твоя. А на заднем дворе разгружаются огромные фуры. Город пережевывает хлеб и зрелища. Особенно люблю ямайский мясной пирог — пальчики оближешь, хоть и не сравнить с домашним. Хватаю картонную коробку с восемью пирогами внутри и прижимаю к сердцу. Приду домой, разогрею в микроволновке. Завалюсь на диван, включу хороший фильм, и буду смотреть и есть, есть.
Но потом, после какого-то инцидента… Э, да что ж теперь хорошего, бразы, достойные времена давно закончились. Нынче город тянет свою черную, испещренную шрамами руку к хлебу, к жизни. Булькает, хрипит, пуская незамутненную предрассудками слюну голодного. Любое продовольствие! — девиз наших рейдовых отрядов. Для победы над расистами необходимо пока выжить, сберечь силы для решающего удара. У врага тоже свои продотряды, и они заходят на нашу территорию, обдирая фермеров. И тоже, случается, забирают трупы на переработку, или мы одни такие, по-вашему?
***
Вот мы и в этой деревушке, как там её. Всего пару огоньков в окнах. Поздний час. Наших не видно. Фелтон хочет её объехать туда-сюда. Обнаружить магазины. Или мельницу. Да что угодно в таком роде. Конечно, существенно загрузиться мы не сможем. Для такого в середине отряда обычно идут три грузовика. А что мы? А ничего! Хоть что-то прихватим. Но пока ничего, ничего же не видать, и вот это бесит. Уйти так далеко от границы? Совершенно напрасно? «А-а-а! - орёт Карумбо. - Суки! Уроды! Где наш груз!»
- Да заткнись ты! - орёт сержант.
- Йоу, бразы, - вмешивается Ахойи, - в этой ситуации нам ничего другого не остаётся, как…
Мы обходим дома. Вернее, не мы, а карающий меч. От сверкающего правосудия которого не уйдет никто. Это он ковыряется в этой грязи, в переплетении жалких улиц и переулков. Он зачищает дом за домом, дом за домом. «Самых жирных тащим в машину», - вполне разумное распоряжение от командира. Много провианта не наберем, но хоть что-то. Хотя меня уже мутит от запаха крови, да и остальных, думаю, тоже.
***
«Самооборона Тудэй», местное независимое агентство, утром:
«Когда-то в рабочем поселке … в штате ... кипела жизнь и коптил завод по производству автозапчастей. После закрытия предприятия минимум половина жителей разъехалась. Не осталось ни одного крупного магазина. Ночью в поселок ворвалась группа озверевших цветных на армейском броневике. Боевики убивали всех, в том числе стариков, женщин, детей. Множество трупов затащили внутрь машины. Цель их нападения не ясна. Прибывшая по тревоге нацгвардия уничтожила нападавших.
Население перепугано. Растут всевозможные слухи и домыслы. Одновременно наблюдается всплеск возмущения, неконтролируемый рост напряженности. Люди требуют от властей защиты. В штате перекрыты все дороги, идущие к восточному побережью».
«Ньюз фром зэ Бокс», федеральное и на четверть независимое агентство, через день:
«Как уже сообщалось, позапрошлой ночью на полузаброшенный рабочий посёлок … в штате ... напала этническая банда. Они прибыли на тяжелом армейском бтр «Cougar-F66», по-видимому, угнанном. Бандиты уничтожены подоспевшими подразделениями нацгвардии. Местные независимые новостные агентства наперебой сообщают леденящие душу подробности той ночи. Подлинные обстоятельства и цель нападения пока выясняются.
Этому очень мешает паника и неконтролируемый рост напряженности во внутренних и приграничных штатах. На дорогах к восточному и западному побережью, а также на юг, к старой госгранице, стихийно растут блок-посты. Повсеместно происходят стычки.
Призываем граждан соблюдать порядок и законность! И подписывайтесь на наши каналы!»