2012 год.
1.
Где-то в глубине души Колин чувствовала, что с приездом в Джексон всё будет по-другому. Ощутила это, как только оказалась под его открытым небом. Но не верила. Боялась разочароваться, если ничего на самом деле не изменится и уже через несколько месяцев семья снова сорвется в новый город.
В свои двадцать Колин проще было перечислить города США, в которых они с семьей ещё НЕ побывали. Именно города, даже не штаты. И больше половины из них она уже не помнила: ни улиц, ни людей. Её детство смело можно назвать тяжелым. Они с семьёй, извечная троица – папа, мама, Колин – и полгода не задерживались на одном месте. Причиной всему была нестабильная, но весьма прибыльная работа родителей. Они покупали старые дома, приводили в божеский вид и быстро продавали, спеша на поиски нового места. Бесконечные переезды, смена климата, обстановки, окружения истощали как физически, так и морально. Впрочем, у Колин не было выбора. Она смирилась со своей участью, ведь родителей не выбирают.
Аэропорт Джексон-Хол встретил нежной росписью заката. Солнечный диск утонул в неровных линиях горизонта, но город согревал приезжих специально припасенными остатками дневного тепла. Шел жаркий август. С приближением ночи, в воздух проникала мерзлота, однако после холодного Преск-Айла, где семье Робинсон-Кук довелось прожить три с небольшим месяца, температура была более чем приятной. Устроившись поудобней на заднем сидении такси вместе с Эвелин, Колин безмолвно наблюдала, как темнеет небо и боролась с внутренним голосом, нашептывавшим ей слова надежды.
Фонари вдоль северной трассы Кэш-стрит, не мигая провожали новых жителей Джексона на протяжении всех девяти миль. Как ночные постовые – несли дозор и освещали строго отведенную им территорию. Такси убаюкивало после долгого утомительного перелёта. Несмотря на бурную беседу молодого водителя и родителей, девушку медленно, но верно, уносило в страну снов. Дальше дороги ничего не было видно, только где-то впереди мелькали огни городка.
«Это к лучшему, – подумала Колин. Она закрыла глаза, сильнее кутаясь в любимую вязаную кофту, и положила светлую голову на мамино плечо. Не хотелось смотреть в окно. – Меньше увижу – меньше запомню». – Она больше не желала привязываться к местам, которые неизбежно придется покинуть. Поэтому, даже хорошо, что они ехали после заката, когда почти ничего нельзя разглядеть.
Сколько Колин себя помнила, они всегда переезжали. Многим местам как нельзя кстати подходит слово «Место», потому что зачастую очередное временное пристанище бывало крайне сложно, а то и вовсе невозможно, назвать «Домом». Просто язык не поворачивался назвать те сараи чем-то столь благородным, подразумевающим под собой уют, тепло, а главное защиту от всякого рода осадков. За пару месяцев родители превращали «Место» в «Дом» – надежный и уютный, где Колин отчаянно хотелось остаться навсегда, прожить в нем до самой смерти. Но как только ремонт подходил к концу, жилище спешно продавалось, и вся семья снова отправлялись в путь. Впору было открывать бродячий цирк «Шапито», не хватало только шатра, а бродячие артисты уже имелись.
Колин всегда интересовал один единственный вопрос: когда же родители насытятся бесконечными путешествиями и уйдут на покой – обоснуются где-нибудь основательно и девушка, наконец, сможет поступить в университет, как и мечтала? Но они только отмахивались, уже устав повторять одно и то же, и в один голос твердили снова, и снова, и снова: «Денег много не бывает!»
Такси незаметно промчалось по дорогам Джексона и остановилось у обочины напротив потускневшей таблички: «Паин-драйв. 632». Эвелин разбудила дочь, тихонько потрепав за колено.
– Что, уже приехали? – поинтересовалась та, выбираясь из машины и спросонья озираясь по сторонам.
Дома на улице стояли достаточно далеко друг от друга, открывая просто невероятный вид на небо. Жаль только свет уличных фонарей слепил глаза и не давал возможности насладиться редкой красотой.
Пока сонная Колин гипнотизировала единственный дом на улице, в окнах которого не горел свет, таксист выложил немногочисленный багаж и, получив расчёт, вернулся в машину. Та с дружелюбным урчанием скрылась за поворотом, оставив приезжих наедине с их новым домом.
Генри закинул на плечо сумку и направился к ближайшему дому, терпеливо волоча за собой чемодан. Колёсики богажа отмеряли метры по гладкой заасфальтированной дорожке ведущей к мрачному и одинокому дому.
С каждым шагом Колин приходилось поднимать голову всё выше и выше. В тени густых ветвистых деревьев, раскачивающихся на ветру с угрожающим потрескиванием, дом нагонял мистический ужас, хоть и не выглядел замшелым замком. В сравнении с жилищами, в которых Колин доводилось останавливаться раньше, это ни шло ни в какое сравнение. Огромное, красивое и цивилизованное.
– Он точно наш? – с недоверием остановилась Колин на полпути к дому и, раскрыв рот, смерила современную постройку до самой крыши. На улицу со стороны подъездной дорожки выходили четыре огромных окна на первом этаже и три на втором – центральное прямо над крыльцом было самым большим. Сколько же дневного света оно могло впустить в дом. Колин невольно задумалась: планируют ли родители оставить его или избавится? Оно выглядело необычно. В чистых и целых стеклах, как в зеркалах, отражалась улица. Мысль о габаритах не могла не радовать. Ведь это означало, чтобы просто обновить такой интерьер нужно минимум четыре месяца, а то и больше.
Колин расплылась в сонной улыбке и сделала неуверенный шаг навстречу к дому.
– Да, Колин, он наш, – с наслаждением протянул Генри. Тень скрывала его сияющие глаза, которыми он смотрел на дом, в ожидании когда Эвелин откроет дверь. – Десять комнат, включая гостиную, кухню, столовую и библиотеку, и всё наше.
Радость испуганно притаилась в груди, гася искры, готовые вырваться и осветить фасад. Генри явно чего-то не договаривал, но Колин была слишком уставшей чтобы допытываться.
Она поправила на плечах тяжелый рюкзак, норовивший утянуть ее к земле. Ноги боролись с неистовым желанием сдаться перед гравитацией в любой момент.
– Мне всё равно, где уснуть, – Колин с трудом разлепила веки, отчаянно борясь со сном, который побеждал и вот-вот собирался отправить ее в нокаут. – Могу даже тут – на крыльце, как сторожевой пёс.
– Пса нам в доме только не хватало, – Эвелин активнее завозилась в последнем из трех замков – один надёжнее другого, так что на них семья явно сможет сэкономить – не менять на новые. На бо;льший анализ у Колин не было ни сил, ни желания.
Наконец, дверь распахнулась, впуская усталых путников внутрь.
«И снова я дома», – с тяжелым вздохом мысли Колин беззвучно растворились в полудрёме, так и не дождавшись, пока их озвучат.
Свет роскошной люстры озарил каждый уголок большого холла и шесть дверей второго этажа, выходящих на внутренние болкончики-корридоры по обе стороны открытого пространства. Кремовые стены зрительно увеличивали и без того приличное пространство почти вдвое. Запрокинув голову, чтобы оглядеться, Колин пошатнулась. Чутьё кричало о подозрениях – тут нечего ремонтировать! – сознание же отмахнулось от них словами Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра».
Плечо отца не позволило Колин упасть навзнич. Ненавязчиво Генри подтолкнул дочь вперед и кивнул на лестницу. Широкая, идеальная она вела на второй этаж, куда у девушки просто не осталось сил подняться.
– Мама покажет твою комнату. – На мгновение сон как ветром сдуло. Колин выпучила серые глаза на свою надежную опору и тот засмеялся. – Да-да, твоя собственная, топай уже.
Оно стоило того, чтобы отдать последние силы для преодоления финишной прямой, отделявшей уставшее молодое тело от места долгожданного отдыха. Генри подцепил тяжелый рюкзак за петлю, не давая ему опрокинуть дочь навзничь, пока та покоряла домашний Эверест в тридцать мучительных ступеней.
Эвелин шла немного впереди. Блики света от огромной люстры путались в её русых локонах, выгоревших в своё время под беспощадным солнцем Лос-Анджелеса, где она выросла и родилась сама Колин.
– Ванная есть в каждой спальной комнате, – Эвелин привычно рекламировала преимущества нового объекта, словно продавала его дочери. Впервые почувствовав себя на месте покупателя, Колин заулыбалась. Последние два года своя комната и тем более своя ванная – были пределом её мечтаний.
Генри потянул дочь за петлю рюкзака ближе к стене и подальше от тонких и невысоких пирил, казавшихся ненадежными. Со второго этажа открывался головокружительный вид на холл и люстру, увешанную сотнями сверкающих кристаллов. Дом напомнил гостиницу с шикарными номерами и потрясающим персоналом. Только табличек на дверях, располагавшихся друг напротив друга и разделенных холлом, не хватало для полного антуража.
Мама остановилась напротив белоснежной двери – третьей справа – и распахнула её, торжественно всплеснув руками.
– Ваши апартаменты, мисс Робинсон!
– Мам, пап, я вас люблю, спокойной ночи, – пролепетала Колин, и влетев в комнату, рухнула на большую постель. Утопая в ее мягкости и блаженстве девушка моментально засопела. И даже тяжелый рюкзак за спиной не мог помешать ей уснуть.
Ей не хотелось думать о будущем, в котором она вряд ли что-либо могла изменить. Безысходность нередко наталкивала Колин на мысли о смерти. Впервые они появились ещё в средней школе, когда уже не хотелось заводить знакомства и находить общий язык со сверстники, ведь все равно скоро их предстояло оставить. Тогда-то Колин поняла, что смерть – не выход. Но знала, рано или поздно все умрут, и она тоже. Если быть точней – боялась, что всё-таки «рано», и старалась подготовиться к встрече со смертью. Так странно, ведь оказалось, эти двадцать лет жизни вели её именно к тому моменту – когда она не сможет умереть, хотя это останется единственным, чего ей будет хотеться в отсутствии возможности просто жить, как человек. Эта судьба была предопределена Колин ещё до её рождения.
2.
Телефон в руке завибрировал, вмешиваясь в звуки ночной улицы. Старый, кнопочный. С другими он не уживался. Глядя на него, парень вдруг понял, что даже не помнит, какой рингтон был у него. Устройство всегда стояло на беззвучном, но даже так казался ему слишком шумным.
Старейшины были нетерпеливы, как всегда.
– Они въехали, – отчитался он, не сводя взгляда с окон дома Пэйтонс.
– Что на счёт Дорейна?
– Он не объявлялся. – Наблюдатель сильнее надвинул кепку на глаза и шагнул назад, в тень дома через дорогу от объекта, когда к большому панорамному окну на втором этаже подошла женская фигура. К ней приблизился мужчина и обнял со спины. Наблюдателя коробило, что свои возможности ему приходилось тратить на слежку за обычными людьми. И девушка, храпевшая как паровоз, ценности не представляла. Пока. Но Дорейн был явно другого мнения, если его след тянулся за семьёй от самого Мэна до Вайоминга. Его даже видели в округе Парк, но на территории Титона он больше не появлялся. – Уверен, он скоро появится.
– Надеюсь, Рэй, – коротко ответили на другом конце телефона и отключились.
– Лучше бы нам больше не встречаться, – теперь, когда Рэй снова остался один, он больше не боялся раскрыть свои искренние мысли, которые никто не должен был слышать, особенно Старейшины.