Bellum omnium contra omnes. Dum spiro, spero. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt (Сенека). Хроника текущих событий. Target Generation. Docendo discimus. Жизнь в Дании. Esse quam videri. Dixi et animam levavi.
Начался, и за ночь закончился, отвод украинских войск с полуокруженной Авдеевки, - из-за пределов Украины, я смог разглядеть этот финт за два дня до этого масштабного события, - чего не мог увидеть: так это того, что несколько израненных героев были расстреляны супостатом на “Зените”. Скупые строчки телеграмм(каналов), доносят ожесточенный характер этой войны. Мне остается только верить в то, что украинское командование знает, что делает. Другие, утешительные месседжи, пока не успокаивают мысли. Где же будет проходить та черта, в которую снова упрутся украинские защитники? Сегодня, в воскресенье, то бишь 18 февраля, по всей Украине будут колобродить российские попы с навербованными в свою секту, “верующими”? (Инсайдерская информация не подтвердилась). Какая уж там в сердцах вера у тех, кто живет ненавистью к Украине? Официальной веры в Бога, зиждущейся на откровенной ненависти к своему народу, я еще не встречал еще ни в какой религии. Бред какой-то! Это просто вражеская диверсионная группа коллаборантов. Все. Точка. Но оказывается, что в Украине и такое внутреннее беспутство было рекультивировано, после получения независимости в начале 90-х. Сексоты через этот религиозный шалман постоянно влияли на политику. Это прямые наследники колонизаторов. Суть РПЦ в Украине - в нетерпимости и прокленах по отношению к титульной нации, что категорически неприемлемо в условиях кровавой войны. Они пытаются показать свою силу, в связи с активностью россиян на поле боя? Хочется увидеть, чем ответит “зеленое шапито”, которое оказалось, их стараниями, при власти в Украине. Наверное, будут охранять от тех, которым пролитая за свободу, кровь украинского народа, дороже церковных понтов. Это - жесть, чтоб во время войны, подобные выползки, активировали свое давление на власть. Стоит заметить, что даже в мирное время, в нормальном государстве, все это держится на цепи суровых законов, а не оставляется на самотек. Это новости: из жизни пятой колонны. Сложные чувства, - казалось бы, что такого непотребства не может быть в суверенном государстве, - но в Украине это присутствует. И, судя по действиям в парламенте, где кишмя кишат враги, представляющие собою “зеленых кротов” и прочую парадную шушару из сексотской шайки, - эту церковную, законспирированную, эфэсбэшнею структуру, еще долго не прикроют. Так глубоко она укоренилась за тридцать лет украинской безответственности перед будущими поколениями. Здесь на Западе, - в Дании, например, - роль церкви сведена, практически, до нуля. Это правильно - Бог во всем: в любви, в красоте окружающего мира, в прекрасных дорогах, в домах, в декоративных собаках, в обработанных полях, в совестливых людях. Но, никак не в церквях, золотых иконостасах и прочей блестящей мишуре. Я не вижу здесь экзальтированных толп “верующих”, пышущих ненавистью к другим верам; люди научились жить, соответственно своим внутренним убеждением, которые проявляются только во взаимном уважении. В образцовых хосписах и даже в тюрьмах, - везде царит государственный порядок, выраженный в неукоснительном соблюдении всеми норм определенных законов. Действия этих законов видно невооруженным взглядом. В этом и скрыт великий промысел Господа! А не в количестве поклонов и молитв, как это действует в примитивных обществах и последователей карго-культа. Это выражено и в ухоженности таких, сравнительно, небольших городков, как Нюкёбинг. Такое количество великолепных дорог и автомобилей на них, мне кажется недоступной мечтой в Украине. Хотя Киев может с этим, моим утверждением, не согласиться, - но, уже за двадцать километров от столицы, - можно с уверенностью говорить, что мы отстали от цивилизации на несколько столетий. Как радостно видеть людей выгуливающих своих собак. Остальные обыватели городков в машинах, едут по своим делам. Не нарушая правил и не торопясь никуда. Все всегда успевают. Везде велодорожки, даже между городами. Двух-трехэтажное жилье разбросанное по всей Дании. Вокруг этих домов растут замечательные растения, собранные со всего мира, которые радуют глаз. Нет торжества чернокленов (клен татарский) и борщевика Сосновского.Образцово подстрижены лужайки. Зеленые изгороди. Всему этому надо будет учиться, чтоб обустроить свой быт. Это и есть вот тот самый храм, в котором растворяется божий смысл. То что построено у нас на деньги прихожан - эти огромные дворцы с позолоченными банями, - в них нет веры в человека, а в какого-то мифического мужика на небе. Что-то обманчивое, еврейское. Библия - не что иное, как собрание литературных сочинений древности. Для того времени - это возможно было нечто потрясающее умы людей, которые вынуждены были выживать в тех условиях. Словом “раб” там буквально усеяны страницы. Это все было затащено на Русь, когда человек 180 сантиметров считался богатырем святорусским. Да и величественные храмы в старину, строились часто для того, чтоб ублажить тщеславные сердца сильных мира того. На это не скупились. Жизней своих рабов тоже не жалели. Это все и привело к вырождению религии. Человеческие чувства перестали приносить радость. О своей любви я написал во что ее превратили сексоты. Перечитав это, я пришел к мысли, что слишком легко подхожу к вопросам Любви. К основам жизни самого человека. Мой опыт говорит, - возвращаясь к теме любви, - сексот не человек. Все к чему он прикасается на этой земле своим злым разумом - ведет к смерти. Однажды, увидел я этого Шнурка, которым, Наде, подменили нашу первую любовь. “Він же ж хуже, дитинко!” Уже отсидевший срок на химии? болезненно выглядящий в свои (где-то около сорока лет), на каком-то левом, явно подержанном (лучшее, что нашлось в то время в Конотопе?), но: Мерседесе!, - влетающий, в добитое до ручки, колхозом, село. Я, даже, порадовался за этот гребанный цирк. Умеет же пустить пыль в глаза. Холерик, по-темпераменту. Второй раз, всего набухшего то ли от пьянки (скорее всего), то ли от какой-то сердечной болячки, ехал уже в автобусе. А, через год, узнаю, что его уже нет в живых. Последний ухажер, Мацедун, пытается держать меня в курсе ее дел. Вначале, я даже пытался как-то интерпретировать, но, потом, перестал, ибо подумал, что этого они от меня и добиваются. Пытаются утвердить меня в мысли, что они уничтожили меня этой потерей. Утвердили меня, как неудачника. Могли и ее использовать: хоть в темную, хоть в светлую, она всегда покупалась на их доводы - готова была к глупым интрижкам. Я не повелся, конечно. Да, в человеке остается частицы, оставленные первой любовью. Присутствуют они и во мне. Это частички той первой, которая открыла взгляд на эти вещи; которые когда-то имели чарующую силу и бесконечную власть над тобой, звали на свидания, могли переживать за другого человека. Это превращалось в дух самого любящего. Оно превращалось во внутренний диалог. Потеряв ее, этот диалог стал одним из десятков, который каждый день, непрерывно, ведется в самом себе. Я общаюсь и с ней, той, пятнадцатилетней девчонкой, с которой наша любовь не стала общей судьбою. Если этот диалог прервется во мне, прервется творческая нить. Это уже из области творчества. Там мы чистые оба. Там - Бог! Когда-то я перестану творить на этой основе, и - умру. Поэтому я дорожу этой любовью. Любовь, которая помнит девочку и школу, уже не соответствует нынешней женщине, которая ее неоднократно предала. Это даже не симулякр, это болотный огонек, который мерцает в пределах холодного утра. Я быстро остыл к той женщине, которая тогда помещалась в той девочке. Слишком уж многие старались, чтоб так вышло. Та, девочка, просто не сопротивлялась, и я, чувствуя ее присутствие в себе (как неопытный юнец) пытался отвечать ей тем же. Об этом не стоит жалеть. Но для творчества, она сбереглась во мне очень хорошо. Это помогает мне в этом плане. Это, наверное, и станет той, финальной точкой, в истории любви, которая становится только бессмертной в наших душах. Как бы мы к ней не относились. Любовь - великая сила, вот только приходит она (как это случилось со мною), с не той, благородной целью, которая изначально была заложена в ней самой матушкой-природой. Она предавалась, как наркотик к творчеству, а не к счастливой жизни ее обладателя. Но без нее, мой путь, не был бы столь насыщенным; это утверждение - однозначно. Я должен благодарить бога и за нее, именно в таком виде. Я не спасал похищенную красавицу, которая отдалась злодею - хотя по-большому счету: там особо-то и нечего было спасать, - я лишь поквитался с некоторыми злодеями. В этом и состоит заключительный акт, моей саги о великой и бескорыстной любви. Мы ведь и продержались-то вместе, если вычитать с этого строка два с половиною месяцев ее катания на мотоцикле с литвиновским, прищавым целочкником, около трех с половиною месяцев, - это капелька, в океане жизни. На большее, чем понюх табака, такая любовь, не заслуживает, а также на несколько страниц в моем новом романе. Я и так очень старался растянуть, это сомнительное удовольствие - вправляя мысли в довольно-таки широкий ковер своего первого, искреннего чувства. Не ставшей таковой, любовь, по чисто социальным предрассудкам, заморозила меня внутри. За что, сексоты получили щедрые премии и пышные регалии со стороны доминирующих альфа-самцов, коими являлись все почетные должности в местных органах власти. Мелкий Кальсон, окончив строительный техникум в Конотопе, руководил работой плотников. Его боевая подруга, окончив тоже этот учебное заведение, пошла по стопам своей свекрови. Та еще б…дь, говорили, была. Сам я в эти дела не вмешивался. Я, занятый литературой, вообще старался не влезать в эту социальную грязь. Но надо было работать, и я вынужден был после пропащих колхозных складов, становиться радиомонтером. Мне посоветовал это сделать, Игорь(Москвич). Чинить всю эту трухлявую рухлядь. Каждое утро, я вынужден был звонить с конторы колхоза в Конотоп, отчитываясь о проделанной за день работе. И наблюдать всю эту колхозную трахомудь вблизи. По одну сторону, в конторе сидели: любовница и жена, председателя Коцура; по другою - бывшие целки от Бардакова-сына. Этот “целочник” взялся было возить их, в колхозном бобике, по здешним лесам. Якобы “позвонят с города”, чтоб “отвезли” отчеты… Я, потом, возвращаясь из другого села, куда меня отправляли по заведомо ложным, телефонным звонкам, видел все эти “отчеты” в аккуратных купальнях, на старице Сейма. Сравнительно скоро все это выяснилось. Девки повыходили, как бы, замуж. Все это закончилось. В конце концов, после того уже как я уехал в Киев, написал там свою “Трепанацию ненависти”, этот 3,14…страдалец, Бардаков, повесился. Видать что лишение, колхозных рабынь, невинности, не приносит этим земным “божествам”, вожделенных богатств. Ничто не может заменить божественного чувства любви. Одна, дочь местного холуя, из того же сексуального кружка, вышла замуж в соседнее село, но это не принесло никому счастья. Вскрылась подноготная. Ее старшая сестра, как раз пыталась облить меня помоями. С нею, меня, пытались ввергнуть в какую-то интригу, допускаю мысль, что даже с возможной женитьбой на ней, чтоб за спиной продолжался этот, сексуальный эксперимент. По селах тоже ценят все эти сексуальные практики. Я легко избежал злой участи, поскольку ожидал от них только подвохов. У меня был большой опыт выживания в этих условиях еще со школы. В этом нет ничего плохого и хорошего. Скоро, красивая дама, вышла замуж за бывшего моего кореша, того самого, который утверждал: что выслал мне деньги в Туву. Что-то, потом мне говорили: там тоже толку не было. Я хорошо знал и ту, и того, чтоб в это легко поверить. Я целых два года проработал телефонистом в режиме военных действий. Они рвали все, до чего могли дотянуться. Как будто партизаны остались с войны в тех лесах, через которые проводилась связь. Особенно, с тех пор, когда я отказал отдать землю моей матери какому-то знакомому Бардакова. Захотелось им прихватить землицы у меня. Подделали в сельсовете документы, и начали на ней строительство. Вижу, работа у них идет полным ходом. Пришлось идти к прокурору. А там их дружбан, такой же коррумпированный сексот и подонок, который говорит, что:”... ничего в этом плохого нет. Это совсем не подделанная подпись в документах”. - “Да как же так? - спрашиваю. - Как же не подделанная? Вот подпись моей матери. А эти - ни на что не похожие карлючки!”. - “ Может заберешь заявление?”- Спрашивает, прокуроришка доверительным тоном, пытаясь договориться. - “ Не могу, - говорю ему, поставленному блюсти государственные интересы. - Нарушен закон и кто-то должен понести наказание”. Что-то они там крутили вертели, пытаясь загнать меня в угол, чтоб наказать за это. На мой фельетон на эту тему, сноха альфа-сексота Б., что-то изобразила в подобном формате. Короче, они замяли скандал. С годами, Лузана, который председательствовал тогда в сельском совете, и поставивший, те, гнусные закорючки, уже прогуливаясь по селу под ручку со своим Паркинсоном, заявился и ко мне, направляемый местными шутниками. Над ним посмеялись по указке Бардакова, поскольку он считал свою, сексотскую планиду, значительно выше этого выскочки. Лузан был: “сестрое…м” Канавца, председателя районного совета; его ставленником. Эти, оба, сельские 3,14…страдальцы, так и выясняли отношения до конца жизни, кто из них главнее. Я был не удивлен, когда во дворе увидел трясущегося Лузана. О Лузане, я тоже написал фельетон в колхозном листок, когда тот еще не болел этой гадостью. Он, - рассказывали мне потом журналисты, - заявился в редакцию со своими дружками, с коммунистическим приветом в голове, катался там от злости на диване, понося меня на чем свет стоит. В то время, эта коммунистическая зараза, из колониального прошлого держала, бразды правления в Конотопе в своих руках. Впрочем, до сих пор, - читаю украинские издания, - они (кагебисты в душе) следят за журналистами. Скандал за скандалом. Уничтожили бы уже это осиное гнездо на Владимирской, 33, и засыпали метровым слоем соли? Чтоб никогда не возрождалось, это, кальсоновское быдло! Там, кроме убийц, растлителей малолетних девочек (целочников), экономических вампиров, подворотных гопников, базарных крышевателей, стукаческих агентурных хомячков, интернет-троллей и всякой филологической шушары на хлебных должностях модераторов (бывших перлюстраторов), больше никого нет. Все это, быдло, надо кормить обществу. Лучше, одним махом, прибрать этих нахлебников. Они так и будут пристраиваться, своими липкими щупальцами, к будущему Украины. Это - трэш! Вся эта сталинская шушера, с тоннами стукачей-бездельников, все еще пытается доказать свою потенцию. Когда, я заложил на своем участке обширные, клубничные грядки, и начал выползать из этой социальной грязи, они всполошились. Стал подавать голос и братец: “ На этом не выживешь. От, я…”. Это такой способ у гебнявой прослойки села давить психологически на оппонента. Отец умер в цветущем мае, в 1993 году, в очень солнечную, красивую погоду - 5 числа. Он пригласил меня в этот день помочь ему. Я вспахал огород, и начал его искать. Нашел возле улья. Он был мертв. Похоронил уже на следующий день. Сама природа салютовала ему прекрасным цветочным фейерверком. Он очень любил природу. Он любил свои вещи: мотоцикл КА-750М, до самой смерти ему прислуживало несколько глубоких, украинских книг, шкаф и старинные уже столы в стиле 40-50-х годов, кожанка... Это все что составляло ему основу понятий о богатстве. Земля пухом, Иван Трофимович. Через 40 дней, я перешел в его хату. Через какое-то время - перекрыл ее шифером, продав выращенный картофель. Со мной оставалась мать. Так, продавая клубнику на конотопском базаре, я и прожил десять лет. Это были непростые 90-е. Тогда лютовали некоторое подобие банд, которые культивировали в стране страх, и неуверенность в завтрашнем дне, державы Украина. Но, если ты работаешь на своей земле, то, это, практически, не ощущалось мною. Если бы не желание отомстить Бардакову за утрату первой любви; за его сексотское, алчное нутро, проявляющее в разорении окружающего мира. Эти гады, очень легко откликнулись на мои посылы. Вначале, они, как змеи шипели, что ничего не могли сделать. Занялись от безысходности отчуждением отцовских, клочков земли с березками. Начались безобразные суды за эти клочки, принадлежавшей мне земли. Было несколько судов. Я все это выдержал. В конце концов, я вынужден был бросить все это и уехать в Киев. Это самая короткая версия произошедшего ристалища, которое подробно описано в “Трепанации ненависти”. Конечно же, я отправился в Киев из-за литературы. Мне давно уже надо было выбираться из села, чтоб попробовать вписаться в ее плоть. Что манило меня всегда; Москва уже не привлекала. А Киев был близок: по духу и по времени. В нем, я начал печататься в “Народной газете”. Была публикация в газете "День", когда она была еще свободной газетой, а не сексоткским, позорным листком, как сейчас.
…Однажды, 18. 04. 2005 года, - я сяду в простую электричку - и отправляюсь в этот самый прекрасный на земле для меня, европейский город.
18. 02. 2024