Телевизор

- Людк, а, Людк! Слышь? – Мужской голос из глубины склада резко прорвался сквозь плотный шум.

Я дернулась от неожиданности и вынырнула из болота своих мыслей на поверхность реального мира. Рев двигателей автокаров, скрежет гидроцилиндров, скрип пластиковых упаковок и шуршание гусениц роботов-ТСД обрушились на меня со всех сторон, и я на мгновение потеряла концентрацию. Пальцы, державшие чашку с цикорием, ослабли, и горячий напиток выплеснулся на колени, покрытые синим фартуком.

- Твою ж! - Я подскочила с табурета. Он упал с глухим стуком, который сразу же утонул в какофонии звуков. – Чего там?

- Ну поди сюда! – Из-за угла высунулось улыбающееся усатое лицо кладовщика Василь Егорыча и заговорщицки подмигнуло мне.

Я раздосадовано топнула ногой и принялась стягивать мокрую униформу. Бросив фартук на стол, я поплелась за мужчиной.

- Гляди! – Кладовщик неопределенно повел рукой и довольно уставился на меня. – Ну? А?
 
Я оглядела пространство, но не обнаружила ничего интересного. Рутинная приемка товара – желтые погрузчики на автопилоте ставят коробки на паллетные стеллажи, а красные ТСДшки – роботизированные терминалы сбора данных, катаются туда-сюда, сканируют штрихкоды, и отвозят нужные продукты ко входу в торговый зал, где их принимают мерчандайзеры и расставляют на прилавки.

- И чего? – Я нахмурилась. Разгадывать ребусы Василия не хотелось. Хотелось поскорее убраться со склада и продолжить свой обед - из открытых ворот тянуло холодом, обожженные ноги саднили и до кучи гадко пахло нагретым дизелем и сырым картоном.
Усатое лицо тоже нахмурилось клочковатыми шатеновыми бровями.

- Ну ты шо? Вот же! - Егорыч подошел к одному их паллетов, на который только что поставили ящик и отогнал ТСДшку, тихонько пискнувшего от возмущения. - А ну, пшел отседа. А ты, Людк, глянь, что сегодня привезли.

Он пошарил волосатой рукой, извлек из коробки толстый продолговатый предмет, похожий на батон "докторской", и помахал им над головой. Не дождавшись от меня никакой реакции, пояснил:
- Колбасуп привезли. И не какой-то там, а импортный. Просто открой, кинь в воду и вари, представь, а? Счас первые выкупим себе по корпоративной скидке, остальное выкинем на полки. А то эту пропастину, - он мотнул головой в сторону двери в торговый зал, - жрать невозможно.
 
И тут он, несомненно, прав. Отличительная черта нашего времени – надувное изобилие. Визуально магазины забиты по завязку – экзотические фрукты и овощи, даже те, для которых еще не наступил сезон, любые виды мяса и морских гадов, разнообразная бакалея. Но если подойти и рассмотреть эту красоту поближе, окажется, что есть абсолютно нечего. Килограммы вяло-сморщенной моркови и картофеля, твердые, как кирпич, недозрелые манго, десятки сортов бананов и мандаринов, среди которых найдется лишь пара-тройка не зараженных гниением плодов. Тянешь руку к роскошно упакованной сырной тарелке, собираясь подать ее к праздничному столу – в корзине оказывается "молокосодержащий продукт с заменителем молочного жира, произведенный по технологии сыра". Выбираешь колбасную нарезку для бутербродов на завтрак – получаешь "пищевой продукт, изготовленный с использованием немясных ингредиентов, в рецептуре которого массовая доля мясных ингредиентов от пяти до шестидесяти процентов включительно". И, конечно, вся эта "натуралка" (которая, по сути, на одну половину генно-модифицирована, а на другую – голимая синтетика) стоит немалых денег. Средний класс уже смирился и вовсю пользуется пищевыми принтерами, которые "печатают" любые блюда из питательного органического субстрата – от овсянки до шашлыков. Кто-то с доходом повыше продолжает ходить по магазинам и рыться в кучах продуктов, выискивая наиболее съедобные. Конечно, не ради вкуса, а лишь из-за напускной статусности и приверженности старым традициям. А кто-то вроде меня - простой продавщицы, которая не может позволить себе ни такую кухонную технику, ни настоящие продукты, перебивается списанкой и дешевыми полуфабрикатами. Если вдуматься, то и первые, и вторые, и третьи питаются одинаково плохо, но каждый думает, что именно он выигрывает больше.

Василь Егорыч светился так, словно он самолично изобрел это гастрономическое чудовище. Он с восторгом рылся в коробке, доставал очередную упаковку замороженного колбасупа и бережно прижимал их к груди, как хрупких, завернутых в одеяльца, младенцев. Холодные пухлые колбаски пестрели аппетитными названиями: «Солянка», «Гороховый», «Суп-лапша», «Борщ». Я взяла по одной каждого вида, представив, как сытно и тепло будет в желудке всю следующую неделю, и как обрадуется жидкой пище мама, которой уже тяжело жевать.

Мама не обрадовалась. Вернувшись с работы, я обнаружила ее там же, где оставила – в инвалидном кресле-каталке перед телевизором. Седая полная женщина в сером застиранном халате в красный цветочек сидела в темноте, не шевелясь и не моргая, и смотрела в мерцающий экран, на котором транслировали купание лидера страны в крещенской купели в окружении нескольких десятков полицейских дронов, приведенных в боевую готовность, и множестве толстых важных священников в белых рясах. Она не отвлеклась от просмотра, чтобы поприветствовать меня, лишь молча кивнула головой.

Под ноги с мяуканьем и урчанием выкатился кот Чуча и сразу же начал рассказывать мне обо всех произошедших с ним за день событиях. Черный с просединами пушистый старичок, наверное, единственное существо, которое всегда искренне радуется моему возвращению домой. И немудрено - не будь меня, судьба его могла сложиться не лучшим образом. Чуче было уготовано стать обедом в одном из психоневрологических интернатов или тюрем, так же, как и всем прочим уличным животным, в рамках проекта "Помоги жить", суть которого заключалась в зачистке Города от бесхозных зверей для санитарно-эпидемиологической безопасности, и предоставлении дешёвого сырья для кормления заключённых и недееспособных граждан с наименьшей нагрузкой для бюджета.

По счастливой случайности моему малышу удалось сбежать с мясной фабрики: десять лет назад, проходя мимо "МясПрома" в особенной злой, жёлтый снегопад, я чудом заметила этот напуганный комочек и мгновенно приняла решение оставить его себе. Живи я где-то в центре, новых домах с установленной системой слежения "Око", мне могло бы светить наказание за хищение государственного имущества и содержание животного без документов. Но в нашем аварийном бараке на окраине Третьей продольной магистрали, к счастью, таковое не было установлено, и о существовании питомца никто бы не узнал. Поэтому я спрятала маленького нелегала под плащ, и поселила у себя, конечно же, вызвав мамино недовольное цоканье и поджатые губы. В её голове не укладывалась мысль о том, что можно было полюбить кормового зверя — это как испытывать жалость к пресерве из сельди или привязанность к замороженному суповому набору из курятины. Но у меня было другое мнение.

Кот закрутился, выпрашивая ласку, и зашевелил редкими усами, обнюхивая меня и взволнованно причитая на своём кошачьем - его пугал запах улицы после того, как однажды он вылез в окно и получил ожог лап реагентами, которыми посыпают улицы. Я щедро погладила его, успокаивая, и отправилась готовить ужин.

Производитель не соврал надписью на упаковке – готовка и правда заняла всего несколько минут. По кухне и, соединенной с нею широкой аркой, комнате густо растекся аромат копченостей и лимона, горячая влага от кипящей кастрюли осела на стены, сделав обстановку в крохотной квартирке по-особенному уютной.

- Мам, кушать. – Позвала я, но ответа не последовало.

Я вздохнула и подкатила инвалидное кресло к накрытому столу - мама тут же попыталась повернуться обратно к телевизору, пыхтя и неловко заворочавшись, подобно большому старому медведю.

- Да ты поешь сначала, - я придвинула к ней пиалу с горячей солянкой, - остынет ведь.

Мама раздражённо скребнула ложкой по дну миски, зачерпывая суп, громко хлюпнула и вынесла вердикт:
- Кислятина.

Она неаккуратно отодвинула посудину, расплескав половину содержимого на скатерть, и принялась отталкиваться дрожащими руками от стола, чтобы кресло откатилось назад. Она тяжело дышала и упрямо толкалась, тряся стол и расплескивая мою еду, вслед за своей. Я устало откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

- Люда, чтоб тебя! Помоги мне немедленно! – Гневно потребовала женщина.

Я ответила ей, не открывая глаз:
- Пока все не съешь, из-за стола не встанешь.

Мама злобно взвыла и стала грохотать коляской:
- Я пропущу…  Я из-за тебя все пропущу! Разверни меня, кому говорят!

- Там нечего пропускать, мама, - я до боли сдавила пальцами виски, - Он не делает ничего важного, ничего интересного. Никаких заявлений или новостей.

- Ты что, совсем, что ли? Ты что это, а? – Изумленно пролепетала старуха.

 Я не видела её лица, но знала, что сейчас она тупо уставилась на меня, рот её приоткрыт и  округлился, нижняя губа оттопырилась и дрожит, а толстые пальцы нервно сжимают и разжимают подлокотники кресла. И она продолжит так сидеть и причитать, пока я не исполню её желание. Она готова отказаться от еды и сна, только бы не отрываться от экрана – натуральная зависимость. А сколько ещё таких стариков? Все они уже ментально мертвы, выхолощены телевизором. Только ещё не знают о собственной смерти – осознать нечем.

Я молча поднялась, откатила кресло туда, куда хотела мать. Она тотчас же припала к изображению, наклонив голову вбок, как цирковая собака, и едва не затаив дыхание в подобострастии и восторге.

- Свет выключи, - бросила она через плечо.

Я подчинилась. Синь ночного января тут же засочилась сквозь стекла и налипла на стены, похоронив под собою только что появившийся робкий уют. Ехидный холод из кухонного окна обжигающе хлестнул меня по голым щиколоткам – это окно у нас открыто всегда, даже зимой, потому что если со мной что-то случится, то Чуча, по крайней мере, сможет сбежать. Осмелится ли он сунуться на улицу – другой вопрос. Хотя, и на этот случай я держу всегда наполненные тазик и ведро в ванной, чтобы он мог долгое время иметь доступ к воде. Одиночество - это когда ты живёшь не один, но тебе всё равно не на кого положиться.

Все эти мысли перемешались в голове, сердитое частое дыхание превратилось в прерывистое, стены резко стали малы и сомкнулись вокруг меня, а слева за грудиной тупо закололо что-то горячее.
Аппетит пропал.