ИЗВИНИТЕ, ЗИНАИДА, ПИШУ ОТДЕЛЬНОЙ СТАТЬЁЙ, РЕЦЕНЗИЮ МОДЕРАЦИЯ ПОЧЕМУ-ТО НЕ ПРОПУСКАЕТ.
Итак, на вашу критику моего очерка "За что Шолохов получил Нобелевскую премию".
"Поднятая целина" - роман с двойным дном. В том-то и дело, что Шолохов НЕ ИДЕАЛИЗИРУЕТ СВОИХ ГЕРОЕВ! ННеужели вы серьёзно считаете, будто писатель "героизирует" Макара Нагульнова, когда вкладывает в его уста слова: "Да я… тысячи станови зараз дедов, детишков, баб… Да скажи мне, что надо их в распыл… Для революции надо… Я их из пулемета… всех порежу! — вдруг дико закричал Нагульнов, и в огромных, расширенных зрачках его плеснулось бешенство, на углах губ вскипела пена"?
Он ведь рисует образ РЕЛИГИОЗНОГО ФАНАТИКА, припадочного эпилептика. Да, он жалеет его. И это можно понять. Шолохов показывает дикость, зверство с обеих сторон. Как аукнется, так и откликнется. Ведь чуть выше Давыдов произносит свой монолог:
"— Ты их жалеешь… Жалко тебе их. А они нас жалели? Враги плакали от слез наших детей? Над сиротами убитых плакали? Ну? Моего отца уволили после забастовки с завода, сослали в Сибирь… У матери нас четверо… мне, старшему, девять лет тогда… Нечего было кушать, и мать пошла… Ты смотри сюда! Пошла на улицу мать, чтобы мы с голоду не подохли! В комнатушку нашу — в подвале жили — ведет гостя… Одна кровать осталась… А мы за занавеской… на полу… И мне девять лет… Пьяные приходили с ней… А я зажимаю маленьким сестренкам рты, чтобы не ревели… Кто наши слезы вытер?"
Разве это не страшно? Не мерзко? Это не оправдывает того, что делают коммунисты в Гремячем Логу. Шолохов просто пытается быть объективным. Ведь перед монологом Давыдова мы знакомимся с возмущёнными криком души Размётнова;
"— Да разве это дело? Я что? Кат, что ли? Или у меня сердце из самородка? Мне война влилася… — и опять перешел на крик: — У Гаева детей одиннадцать штук! Пришли мы — как они взъюжались, шапку схватывает! На мне ажник волос ворохнулся! Зачали их из куреня выгонять… Ну, тут я глаза зажмурил, ухи заткнул и убег за баз! Бабы — по-мертвому, водой отливали сноху… детей… Да ну вас в господа бога!.."
Ну я же вот читал ваш очерк о раскулачивании в "Поднятой целине". Разве Шолохов описывает раскулачивание с сочувствием и одобрением? Ну бред же!
И ДЕЛО НЕ ТОЛЬКО В РОМАНЕ. ВСПОМНИТЕ ПИСИМА ШОЛОХОВА О РАСКУЛАЧИВАНИИ, КОТОРЫЕ ОН ОТПРАВЛЯЛ СТАЛИНЙ. Сталину!!! Вы хоть представляете, какой отчаянной смелости это был шаг?! И вот вам цитаты из письма Сталину от 4 апреля 1933 года:
"Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти: в хут. Волоховском Лебяженского колхоза ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми?
Мне казалось, что это один из овчинниковских перегибов, но в конце января или в начале февраля в Вешенскую приехал секретарь крайкома Зимин. По пути в Вешенскую он пробыл два часа в Чукаринском колхозе и на бюро РК выступил по поводу хода хлебозаготовок в этом колхозе. Первый вопрос, который он задал присутствовавшему на бюро секретарю Чукаринской ячейки: «Сколько у тебя выселенных из домов?». «Сорок восемь хозяйств». «Где они ночуют?» Секретарь ячейки засмеялся, потом ответил, что ночуют, мол, где придется. Зимин ему на это сказал: «А должны ночевать не у родственников, не в помещениях, а на улице!»
После этого по району взяли линию еще круче. И выселенные стали замерзать. В Базковском колхозе выселили женщину с грудным ребенком. Всю ночь ходила она по хутору и просила, чтобы ее пустили с ребенком погреться. Не пустили, боясь, как бы самих не выселили. Под утро ребенок замерз на руках у матери. Сама мать обморозилась. Женщину эту выселял кандидат партии — работник Базковского колхоза. Его, после того как ребенок замерз, тихонько посадили в тюрьму. Посадили за «перегиб». За что же посадили? И, если посадили правильно, то почему остается на свободе т. Зимин?"
ЭТО УЖЕ НЕ ЛИТЕРАТУРА, ЭТО ПОСТУПОК. ЭТО ЖИЗНЬ.
Просто надо уметь читать роман. Тот же Давыдов, ведь как он показан в начале "Поднятой целины"? Тоже неоднозначно. В общем-то, до приезда в Гремячий Лог - раздолбай и пьяница, то ему зуб выбили в пьяной драке, то накололи на животе неприличную татуировку:
"Недоставало еще того, чтобы эта милая, невинная девочка увидела, что изображено у него на груди и животе. Правда, татуировка на обоих полушариях широкой давыдовской груди скромна и даже немного сентиментальна: рукою флотского художника были искусно изображены два голубя; стоило Давыдову пошевелиться, и голубые голуби на груди у него приходили в движение, а когда он поводил плечами, голуби соприкасались клювами, как бы целуясь. Только и всего. Но на животе… Этот рисунок был предметом давних нравственных страданий Давыдова. В годы гражданской войны молодой, двадцатилетний матрос Давыдов однажды смертельно напился. В кубрике миноносца ему поднесли ещё стакан спирта. Он без сознания лежал на нижней койке, в одних трусах, а два пьяных дружка с соседнего тральщика – мастера татуировки – трудились над Давыдовым, изощряя в непристойности свою разнузданную пьяную фантазию. После этого Давыдов перестал ходить в баню, а на медосмотрах настойчиво требовал, чтобы его осматривали только врачи-мужчины.
Уже после демобилизации, в первый год работы на заводе, Давыдов всё же как-то отважился сходить в баню. Прикрывая обеими руками живот, он разыскал свободную шайку, густо намылил голову – и почти тотчас же услышал где-то рядом с собой, внизу, тихий смешок. Давыдов ополоснул лицо, увидел: некий пожилой, лысый гражданин, опираясь о лавку руками, изогнувшись, в упор, беззастенчиво рассматривал рисунок на животе Давыдова и, захлебываясь от восторга, тихо хихикал. Давыдов не спеша вылил воду и стукнул тяжёлой дубовой шайкой чрезмерно любознательного гражданина по лысине. Не успев до конца рассмотреть рисунок, тот закрыл глаза, тихо улегся на полу. Все так же не спеша Давыдов помылся, вылил на лысого целую шайку ледяной воды и, когда тот захлопал глазами, направился в предбанник.
С той поры Давыдов окончательно простился с удовольствием попариться по-настоящему, по-русски, в баньке, предпочитая мыться дома. При одной мысли о том, что Варя могла хоть мельком увидеть его разрисованный живот, Давыдова бросило в жар…".
ТАКОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО ШОЛОХОВ СПЕЦИАЛЬНО ПОДБИРАЕТ ЭТИ ШТРИШКИ ДЛЯ СВОИХ "ПРАВИЛЬНЫХ" ГЕРОЕВ. Ну в самом деле, на кой шут он впёр эту похабную татуху на брюхо Давыдову?! Да неспроста. Он заодно показал, что в двадцатипятитысячники чаще всего с заводов и фабрик посылали тех, кто задолбал уже свой простотой. Хорошего пахаря, ценного работника невесть куда не пошлют. А выпивоха и бездельник - кому он нужен? Я утрирую, конечно, но именно такое впечатление создаётся, когда сейчас читаешь "Поднятую целину". Это нам в школе преподавали, что Нагульнов и Давыдов - светлые и чистые персонажи. Ну да, они вроде и хотят быть такими. И Шолохов пытается найти в них хорошее. Но ведь Давыдов - тот же Шариков. Отнять и поделить. А Нагульнов - аообще шариков-доберман. Почитайте только портретную характеристику, которую Шолохов даёт походя:
"Он был бы красив той неброской, но запоминающейся мужественной красотой, если бы не слишком хищный вырез ноздрей ястребиного носа, не мутная наволочь в глазах".
Бррр... Вы в самом деле полагаете, что так описывают положительного героя? Шолохов объективен. Он пытается проникнуть вглубь человека,показать, и чёрное, и белое, и серое.