*
############################## В память о поэте ##############################
*
ПОСЛЕДНИЙ РЫЦАРЬ ЭВТЕРПЫ
*
*
Стихи и поэзию чем дальше, тем всё чаще разделяет пропасть огромного размера. Одичавшее человечество давно изгнало чувственную Эвтерпу из всех своих давно и безнадёжно атрофировавшихся органов чувств, и если сегодня поэзию ещё можно представить в виде льющегося с небес божественного света, то большинство стихов воспринимается как грубая и мёртвая почва, которую не в силах оживить самые магические лучи. К счастью – и это редчайший случай , – ещё встречаются счастливые исключения – когда в одной личности судьбоносно соединяются обе субстанции.
Один их таких баловней судьбы – Максимилиан Потёмкин. Он из тех, кто даже если бы ни написал ни строчки – всё равно был бы поэтом. Потому что наш Макс появился на свет не на земле, а на одном из светил поэтического космоса.
Возможно даже, что на Альдебаране. И уже оттуда его благодаря Бог знает каким обстоятельствам занесло в наш унылый и обесточенный прагматичный мир, где он вынужден притворяться таким как все – хотя у него плохо получается. Но как бы он ни маскировался, его мгновенно выдают беспредельная доброта, разящее наповал обаяние, а главное – явно нездешней природы простодушие, по которому определяют истинных романтиков – идеалистов от Бога. Все упомянутые качества его личности в максимальной степени проявляются, когда он оказывается на подмостках, покоряя публику своим актёрским мастерством. И тогда становится очевидным, что для поэта Макса Потёмкина театр,сцена – естественная среда обитания и единственное место, где ему по-настоящему легко и комфортно.
Для утончённых натур интересно не то, что видят все, а то, что скрыто от глаз профанов. Так и поэзия ценна не отпечатанными в типографии строчками, а тем, что находится за их пределами. Стоит вглядеться, вслушаться в пространства между поэтических смыслов Макса, как открываются причудливые бездны, состоящие из тончайших ароматов недосказанностей и мимолетных видений, которые вставляют истинных искателей прекрасного почище любого кокаина.
Еще Максимилиан обладает волшебным свойством – наполнять слова, которые он рождает, таинственной энергией. В результате его стихи обретают крылья, отрываются от земли и отправляются в полёт к фантастическим горизонтам. Понятно, что унося с собой и нас – его грешных поклонников. И там, в вышине начинается настоящее таинство приобщения человека к своему божественному первоисточнику.
Актёрское образование научило Макса Потёмкина оперировать эмоциями – например, выстраивать их в такой последовательности, чтобы из них получались поэтические вселенные. Но для начала эмоции нужно откуда-то извлечь, родить, создать. К счастью, Макс прекрасно овладел ремеслом волшебника. Ему даже магическая палочка не требуется. Вчитайтесь в его стихи – и вы увидите, как окружающий нас материальный мир с его приевшимися предметами и проявлениями можно трансформировать в совершенно новые формы и состояния. Зачем? – спросите вы.
А затем же, зачем кубисты, сюрреалисты и прочие модернисты взрывали на своих холстах привычные смыслы и очертания, разлагали их на цветовые молекулы, чтобы снова собрать уже в ином, изнаночном обличии. Они мечтали освободить своих уставших от однообразия современников из плена обыденности и зашоренности, расширить их сознание до космических масштабов, и тем самым разбудить спящие в каждом из нас неограниченные возможности.
По сути Макс занимается тем же самым – только с поправкой на нашу трагическую в своей безысходности эпоху, когда все желания кроме самых низменных умерли, и всем давно плевать на тайны параллельных реальностей. Тем труднее, почётнее и благороднее миссия поэта Потёмкина – быть одним из последних рыцарей поэзии.
Понятно, что ни одному, даже самому гениальному поэту ещё не удалось обойтись без упоминания о чисто земных, бытовых предметах. Но тайна поэзии в том, в какой степени улицы, фонари, аптеки пресуществляются в атрибуты высших сил – в платоновские эйдосы, из которых рождается материя. Мы не случайно, пытаясь написать пару тёплых слов о нашем Максе, вспомнили о фонаре.
Потому что одно из пронзительнейших стихотворений из сборника, который вы держите в руках, как раз продолжает развивать блоковский образ. «Потому что во тьме, потому что во мгле, в самом тёмном, что только найдёшь на земле, что таит ниспадающий вечер, мы нещадно горим из окон и витрин, мы и есть фонари, мы и есть фонари! А горящий – бессмертен и вечен».
И если у великого символиста фонарь – символ раз и навсегда застывшей и неизменной метафизики, вечного возвращения (умрёшь – начнешь опять сначала), то у Макса он обретает героический, прометеевский пафос восстания против установленного порядка вещей ради спасения страдающих душ.
«Никому не дано возвратиться назад, и поэтому слепо лучами мы наощупь летим в оголтелую тьму. Мы на помощь как будто стремимся тому, кто без нас истекает отчаяньем». И дальше – открытие огромной философской глубины, примирительная попытка оправдаться перед Творцом вселенной за дерзкое вторжение в ту область, где законы человеческого гуманизма бессильны перед лицом неумолимого рока.
«Я не знаю, но вижу, как истовый свет, пребывая со тьмой в неразрывном родстве, сам себя обрекает на смысл».
Остается надеяться, что подобные послания поэта Максимилиана Потёмкина будут услышаны в тех сферах, которым они адресованы. Потому что «не будет иного, чем яростный бег, сколь бы долго ни длился пылающий век. Но таких не придумано чисел».
*
Игорь Дудинский
советский и российский журналист, писатель, арт-критик.
*
*
*
********************СТИХИ МАКСИМИЛИАНА ПОТЁМКИНА********************
*
*
*
Это просто красиво, смотри ни смотри,
Как в смуглеющей мгле всполыхнут фонари,
До того бессловесные стражи.
Это день совершает прощальный поклон,
И ему посвящают огни за стеклом,
И поэтому морок не страшен.
Потому что во тьме, потому что во мгле,
В самом тёмном, что только найдёшь на земле,
Что таит ниспадающий вечер,
Мы нещадно горим из окон и витрин,
Мы и есть фонари, мы и есть фонари!
А горящий бессмертен и вечен.
Я не знаю, кому это всё рассказать.
Никому не дано возвратиться назад,
И поэтому слепо лучами
Мы наощупь летим в оголтелую тьму.
Мы на помощь как будто стремимся тому,
Кто без нас истекает отчаяньем.
Я не знаю, но вижу, как истовый свет,
Пребывая со тьмой в неразрывном родстве,
Сам себя обрекает на смысл.
И не будет иного, чем яростный бег,
Сколь бы долго ни длился пылающий век.
Но таких не придумано чисел.
03.II. 2021 г.н.э.
*
*
*
МОЙ ДРУГ, ВЧЕРА Я ДУМАЛ О ТЕБЕ
*
Мой друг, вчера я думал о тебе.
Нам трудно пересечь свои орбиты,
Но не было ни грусти, ни обиды,
Мой друг, когда я думал о тебе.
Я думал не о том, как ты бредёшь,
Сбирая и разбрасывая камни.
Ну, не построил дом ты, но пока мне
Так радостно, что ты еще бредёшь.
Не так уж выбираем мы пути,
Как нам порою хочется представить.
Они нас забирают. Только память
За нами стелется, покуда мы в пути.
И не о том я думал, что и ты
Вчера, быть может, обо мне подумал,
А есть ли я ещё? Что ж, это юмор.
Я есть, допустим. Значит, есть и ты.
Ты прав, мой друг, хотя бы тем, что есть.
И тем ещё, что ты мой друг доселе.
Мы поняли, что с этой карусели
Не слезть без спросу. Так оно и есть.
И всё ж пустяк, что мир устроен так.
Я думал о тебе - вот это важно!
Как думал? Просто взял тебя отважно
И начал думать. Было это так:
"Мой друг, вчера я думал о тебе.
Нам трудно пересечь свои орбиты,
Но не было ни грусти, ни обиды,
Мой друг, когда я думал о тебе…"
Москва 2002
*
*
*
БАЛЕТ
*
Движений умных тщательный азарт
Уж увенчался торжеством крещендо,
Уже воскрес поверженный Ротбарт
И шлёт поклон под плеск аплодисмента.
Стихия под названием «БАЛЕТ»,
Где всё во власти музыки и жеста
Сбирает дань – и вот несут букет.
Чайковский спрятан в палочку маэстро.
И кажется естественной вполне
Неравноценность триумфальной жатвы
И всех трудов от первых «ballone»
До битвы и победоносной клятвы.
Но зритель сыт. Он заплатил с лихвой
За два часа минутою оваций,
И гардероб уж пенится толпой,
И здесь пространства нет для вариаций.
А в закулисном мире тишина.
Смертельно ранены, лежат в углу пуанты,
И шут угрюмый курит у окна,
Измяв небрежно вычурные банты.
Петербург, 1992 г.
*
*
*
Не глядите прямо на свечу.
Не глядите, я вас научу.
Нужно свечку как бы повернуть,
вот тогда она и явит суть.
Вы поймите, вам не нужен свет.
Кто глядит на свет, представьте, слеп.
Вы вглядитесь лучше в полумрак,
Где клубится первородный страх.
Поглядите в темноту за ним.
Поглядите, хоть глазком одним!
Там зияет явь, ещё ничья –
вот что освещает нам свеча.
Там ярится нерождённый свет,
о котором даже слуха нет.
Кто сумеет, тот его узрит.
А свеча… Свеча пускай горит.
Москва, сентябрь 2012 г.
*
*
*
Всё пришло к своей предельной сути.
Холодно, спокойно и светло.
Строгие проходят мимо люди.
Горько спит собака у метро.
Осень отбаянила-сыграла,
получила золотой расчёт.
Меч к земле. Откинуто забрало.
Гул затих, и время не течёт.
Ни тоски, ни радости, ни жути,
что остановилось колесо,
но всё строже и прямее люди,
но всё глубже и смертельней сон.
Долгий взгляд потерянного солнца.
Словно храм, воздвигся в небе свет.
Всё застыло. Только сердце бьётся,
и конца и края битве нет.
Москва, 30 ноября 2013 г.
*
*
*
Листва покрылась патиной морозной,
И, к шелесту приплюсовавши хруст,
Ноябрь вводит скрипку виртуозно
В привычную полифонию чувств.
От оплеухи снежной не заплакав,
Я к гардеробу добавляю шарф
И – всё, пожалуй. Я вам не Иаков –
Пред Необорным делать антраша.
Молодцевато скрипнув на рессорах,
Годок-возок не рушится в кювет,
хоть этому не сорок раз по сорок,
А много больше. А ль не скучно? «Нет»
Молчит душа, перегрустив о вечном.
Деревья бдят крестами вдоль дорог.
И всё вокруг гораздо больше речи,
Которой я противиться не смог.
Москва, 1 ноября 2009 г.
*
*
*
В.Ш.
*
Как черно. Приезжай. Приезжай!
Я погиб, моё тело из тлена.
Между нами зияет межа –
и огромней, и глубже вселенной.
Я вцепился рукой мертвеца
В сигарету, в бутылку, в бумагу.
Ты пойми - я уже отмерцал.
Я разбил свою жизнь-колымагу.
Приезжай же, пусть я и исчез.
Приезжай, не томясь головою.
Я горел миллиардом свечей,
Миллиардом же глоток я вою:
ПРИЕЗЖАЙ! Не любя, не стыдясь,
В черноту, где оплывший огарок.
Приезжай в эту горькую грязь,
Мой последний нежданный подарок.
Приезжай - хоронить, воскрешать,
Не потратив ни боли, ни ласки.
Приезжай, хоть расстрига-душа
Навострила отсюда салазки.
Как же годы мои без тебя
Так убого во тьму просновали!
Приезжай, говорю, не любя.
Не изыскивай обоснований.
Я застыл в этом гиблом "теперь",
(приезжай - во плоти и воочью!),
И молюсь на закрытую дверь
Как икону, что не мироточит.
Приезжай. Больше нет ничего.
Всё исчезло - и слово, и память.
Осень ссыпалась мёртвой листвой.
Приезжай. Чтоб навеки оставить.
Москва, ноябрь 2015 г.
*
*
*
В.Ш.
*
Как много скарба за плечами.
Угрюмый и священный труд.
Две стороны одной печали,
Неиссякающей к утру.
Две стороны. Чеканны лики.
Глаза упёрлись в окоём.
Две перехожие калики,
Бредущий каждый о своём.
Клокочет пятница людская
И кормит пеной стар и млад.
Соприкоснувшися висками,
Они за пятницу глядят.
Они глядят за воскресенье,
Пусть и не веруют в него.
И хоть их веки,
покраснели,
Они не сникли головой.
Они давно не в хороводе,
О них безмолвствует трава,
Хотя они ещё во плоти.
Как тяжела их голова!
Уж лучше б ей они качали,
Кляня нажитое добро,
Две стороны одной печали,
И - путь их, вставший на ребро.
Геленджик, сентябрь 2015 г.
*
*
*
ТАК
*
Через тонкий воздух мы идём с собакой.
Кто кому ведомый – сразу не поймёшь.
Так вот и идём мы несколько двояко.
Шмыгнуло колено. Значит, будет дождь.
Так идти друг с другом только мы умеем.
Вряд ли кто-то даже близко так пройдёт.
Нас, ходьбы друг с другом знатных корифеев,
Видно, кто-то мудрый вдумчиво ведёт.
Мы ему оставим наших тропок смыслы.
Только без собаки, знаю, не пройдёшь.
Строгие деревья, ветви не провисли…
А мои приметы говорят про дождь.
Москва, 3 октября 2010 г.
*
*
*
Зашёл сегодня в незнакомый храм.
Там треск и хор, и золото жирнело.
В таком же храме и моя сестра
Уж сколько лет как окликает небо.
Я, просквознув в поющую толпу,
Вдруг ощутил, что так смятенно вежлив,
Что испытал панический испуг
Вползавшего из тьмы во свет кромешный.
И я стоял, крестился невпопад.
Смутился, как закашлялся священник,
И пели люди. Пела вся толпа,
А я молил в смущеньи о прощеньи.
Стесняясь целовать, поскрёб стекло,
Где был укрыт от мира лик святого,
И что-то по щекам моим текло,
И, истекая, превращалось в слово.
Поставил свечку, вышел, прикурил.
Дрожало пламя полтора мгновенья.
И дым клубился у меня внутри,
А там внутри клубилось песнопенье.
Москва, ноябрь 2015 г.
*
*
*
В заветной вышине костров не разожгут,
Усталых матерей не приласкают дети,
И промелькнёт судьба в заоблачный приют
По ветхому мосту в рассохшейся карете.
Мне счастие дано следить движенье звёзд,
Но чёрная земля уже призывно шепчет,
И смелое дитя раскачивает мост,
Мерцает серебром его узорный чепчик.
Дитя, остановись! К тебе идут волхвы
По голубым пескам в сияющих одеждах.
Они твоей святой коснутся головы,
И всё, что рождено, уже не будет прежним.
Дитя, беги, беги! Мне слышен гром копыт.
То кони, как чума и страшен их возница.
Твоя земная мать, непризнанная, спит,
А ты же слишком горд, чтоб ей хоть раз присниться.
В заветной вышине не разожгут костров,
Земля не разожмёт запёкшиеся губы,
И прочь летит судьба, а на колёсах – кровь.
Мне слышен лай собак и золотые трубы.
Петербург, 9 марта 1993 г.
*
*
*
БИРЖЕВАЯ ПЛОЩАДЬ
*
Расправив горделиво ростры,
Над неподвижною волной
Стоят торжественные сёстры
Во славу вечности земной.
Нева надменнее и шире
Пред удивительной семьёй,
Где, невозможен в этом мире,
Поднялся портик над землёй.
И, очарованные взглядом
Змееволосой головы,
Сплошным, неумолимым рядом
Глядят трагические львы,
Чьи брови как кривые пашни
Изрыли каменные лбы,
а пасти вывернуты страшно
дыханьем смерти и судьбы.
Петербург, 25 марта 1993 г.
*
*
*
Орут вороны: «Март, март!»
Гремит вороний мат, мат.
Земля сочится грязью –
здорово, непролазье!
Ура вороньим сварам!
Я был зимою старым.
Я был зимою мёртвым.
Я пил зимою с чёртом.
Она пришла – в воронах,
засевших в лысых кронах,
и в хмуром небе мятом,
где серп застыл стигматом.
Пришла. Зимой исхлёстан,
Я поклоняюсь вёснам.
Их тридцать пять скопилось.
За что такая милость?
Москва, 2010 г.
*
*
*
В комарином омуте
пляшут сторожа.
Где-то в этой комнате
спит моя душа.
Я не то чтоб нищий,
я почти что жив,
часто говоривший
о борьбе души.
Не свисти, рогатый,
мне из-за плеча.
Мы с тобой богаты
только по ночам.
Белою громадиной
вырастет рассвет.
Мы с тобой украдены
со своих планет.
Сироты-подкидыши,
друг за друга в тень.
На каком же идише
мне с тобой свистеть?
Худенький да слабенький,
ты ли в сторожа!
Неужели, маленький,
ты - моя душа?
Петербург, 1994 г.
*
*
*
В.Ш.
*
Верунь, я еду в Петербург.
Ты извини, что я был груб.
Вернее, это ты решила.
Я ж честно поддержал игру.
В окне мерещится Москва
Уж на излёте. Так, едва.
Мне двадцать лет она блазнится.
Я в этом мираже эсквайр.
Пока что фонари подряд
С дорогой строем говорят,
Но скоро свора строевая
Закончит свой за мной пригляд,
И я проникну в темноту
Как в ту единственную, в ту,
Что спит сердито и далёко,
Но тоже как бы на посту.
Верунь, я еду в Петербург...
Москва, ноябрь 2015 г.
*
*
*
Какой здесь ветер, доннерветтер!
В шести квадратах кухни шквал,
И я на ней как на корвете,
А за бортом бурлит Москва.
Вскипает яростно и дико,
В декабрь ухнув целиком,
И дёргает листами книга,
Заложенная коробком.
Трясётся утварь в перепуге -
Трусиха, белоручка, слизь! -
Да я сижу как сыч. А слуги,
Видать, ещё не родились.
И ветер воет, рвёт и мечет
Во всю неистовую прыть.
Окно, конечно, недалече,
Да некому его закрыть.
Москва 2015 г.
*
*
*
Я проснулся живым и бодрым:
расчехлю новый день. Посмотрим!
Может быть, я смогу утешить
тех, кто жив, и не терпит нежить.
Может, что-то смогу подправить.
Может быть, неживым на зависть
я достану из ниоткуда
новых смыслов живое чудо.
Мало солнца, и неба мало.
Но зато они без обмана.
Но зато мы под ними ходим -
кто-то вживе, а кто-то вроде.
Москва, лето 2013 г.
*
*
*
Д.М.
*
Моя печаль бела, как молоко.
Моя печаль окрашена зарёю.
Моя печаль настолько далеко,
что не моею кажется порою.
Я понял всё давно и глубоко.
Я принял всё торжественно и мудро.
На голову мне льётся молоко,
как будто вправду наступает утро.
Поезд Москва-Петербург, август 2013 г.
*
*
*
Казалось бы,
всё дышит здесь бедой.
Кривой луны
фальшивый золотой,
Лазутчик кот,
что зрим, благодаря
Предательскому свету
фонаря.
За три часа
до хриплого рассвета
Внезапно прекратившееся
лето,
Напялив ватник
и собрав бутылки,
Уходит в направлении
Бутырки.
Ползёт с востока
облачный конвой,
Ещё не видимый, незваный,
роковой.
В обрывках
бытия
ночной клаксон,
Случайный пьяный,
радио «Шансон»,
плевок сквозь зубы,
пальцы жжёт бычок,
Внезапный ужас,
взгляд через плечо!..
…На выдохе – берёзы в три ряда.
Ты шёл оттуда – значит, не туда.
Меж трёх берёз, отсюда не видна,
Лежит твоя огромная страна.
Москва 20…г.
*
*
*
Он вправду капает как слёзы,
Ленивый неумёха-дождь!
Забавно, когда бремя прозы
Вот так с поэзией сведёшь!
Скажи мне, друг-метеоролог,
Специалист по небесам,
Кто нам приоткрывает полог?
Кто приобщает к чудесам?
Мне б этой августовской ночи
Напиться дочерна – и спать.
Но нет – лепечет дождь воочью.
Вдох-выдох – и опять, опять…
Москва, 01.08.09.н.э.
*
*
*
Корявая латиница на стенах -
Не тот язык, что стоит изучать.
Но искренность, что ценим в Мельпоменах,
Средь бела дня пугает словно тать.
А ты, сам-друг по жизни рукопашной,
Расширь глаза и не брани хорей.
Мне слышен гул вигилии неряшной
Опухших от бессилия царей.
«Патриции достойны порицанья», -
Сказал бы Сцевола, и оказался б прав.
Но я сгорю от лёгкого дыханья
Средь сточных вод каналов и канав.
Что ж, будем жить, не зачумляясь верой.
К чему душе вериги да тюрьма!
А кто болел надеждою-холерой
Уже давно, давно сошёл с ума...
Умей дышать размашисто и жадно,
Коль мир угрюм и не по мерке сшит.
Увы, земля действительно всеядна.
Но вечность дышит в ветоши души.
Петербург, 1992 г.
*
*
*
РЕЗЮМЕ
*
Максимилиан Потёмкин
Привет, возможный мой работодатель!
Не смог я не откликнуться на зов,
хотя давно покинул Альма-матер,
где мастерством овладевал с азов.
С тех пор я превращал стремленье в опыт.
Без строчки я ни дня не пропустил
и в разных жанрах написал достаточно много,
чтоб разработать эксклюзивный стиль.
Чем Ваше предложенье мне по нраву -
я с детства был адептом малых форм.
И хоть я не снискал земную славу,
мне всё-таки хватало на прокорм.
Писал я о политике, культуре,
по социалке пробегался враз,
велят - пишу о короле Артуре,
предложат больше - то про нефть и газ.
До слова был всегда охоч я напрочь.
Тропой во тьме казалась мне строка.
Так, год назад, писал немало я про
утилизацию АТСК.
Не думайте, что я холодный циник,
и музу отправляю на панель.
Я просто жадный до письма сангвиник.
Засим оревуар, мон колонель.
*
*
*
В.Ш.
*
Как тихо этот день прокрался мимо
С повадками обученного мима.
Но ночь сумела просочиться тише:
Казалось бы, куда, а вот поди же.
Она вокруг ложится слоем ровным,
И пусть не вдруг, но станет дом огромным,
А я, являя трещину сквозную,
Ложусь ничком от ночи одесную.
Казалось бы, ну ей какое дело,
Что рядом с ней надтреснутое тело
Безудержной тоскою иззияло
Под строгой половиной одеяла,
Но - тишина. Она богаче речи.
Она огромней и тоски, и трещин,
Так в темноте похожая излишне
На профиль твой - беспомощный и хищный.
Москва, январь 2016 г.
*
*
*
ПРИТЧА О ЗАЙЦЕ
*
(перевод с корявого)
Шёл заяц. Утомлённые пейзане
Слегли колосьями под солнечным серпом.
Но заяц шёл – без дум, без притязаний,
Без памяти, без мыслей о «потом».
Он просто шёл, влекомый высшим смыслом.
Трава пред ним сминалась на корню,
Пока река блестящим коромыслом
Не преградила зайцеву стерню.
Казалось бы – смирись, упрямый путник!
Иль отдохни, иль вдоль свой путь направь.
Но лишь рассудок тешат эти плутни.
Ступила лапа на речную рябь.
Ничто не колыхнулось, не качнуло –
Ведь заяц шел, как путь его пролёг.
Лягушки в камышах мерцали снуло,
Спал в трещине древесной мотылёк.
Когда есть Путь – преград не существует.
Когда есть Цель – сомнений не дано.
А полдень беззастенчиво лютует
И чёрное призывно шепчет дно.
И заяц шёл. Не больше и не меньше.
Вода, земля – он равен был всему.
Но вдруг раздался крик. Одна из женщин,
Что принесла обеднюю суму,
Его узрела: «Люди, люди! Заяц!
Да нет, не там! Смотрите, на реке!»
Десятки взглядов, в путника вгрызаясь,
Его зажали словно в кулаке,
И будто что-то хрустнуло, сломалось.
И всё вернулось на круги своя.
Лишь на воде круги. Какая малость!
Зато вода мокра, тверда земля.
Москва 2015 г.
*
*
*
Ю. П. КУЗНЕЦОВУ
*
Утро тянет сизой хмурью.
День грядёт, неумолим.
Я, объят священной дурью,
Мну словесный пластилин.
Берегись, крикливый критик!
Близок твой последний час.
Я тебе такой эпитет
Закатаю между глаз!
Мне бы к вечности поближе.
Мне бы мрамор, чёрт возьми!
Всё отдам, подняться лишь бы
До космической возни.
Вот бы я ввязался в драку –
Слева Пушкин, справа Блок,
А на нас идут в атаку
Байрон, Данте, Архилох.
Вот бы громовые вирши
Потрясали бренный мир;
Вот бы град четверостиший
Солнце бледное затмил!
Мы не то ещё смогли бы,
Только чу! – в конце концов
Вырастает грозной глыбой
Недовольный Кузнецов.
Москва, 2002
*
*
*
ОДА ЕДЕ
*
Еда! Как много в этом звуке,
А также запахе слилось!
О, фаршированные щуки!
Вы, пропечённые насквозь,
С подрубленными плавниками,
Немного смазаны жирком,
Блестите медными боками,
Уж не жалея ни о ком...
Но этой пищей иудейской
Не ограничены умы.
К какому ж из кухонных действий
Прилежно обратимся мы?
Вот океан лещей солёных...
Он мне дороже всех стихов.
И груды милых, прокопчённых,
Отговоривших языков.
Ошибся Гёте! Мефистофель
Не тем героя искушал.
Поднес бы жареный картофель -
И вот вам Фауста душа.
А нашпигованные жабы?
А вяленые червячки?
Китайцем был бы я, когда бы
Я русским не был бы! Почти...
Я расскажу вам самый страшный,
Свой самый непотребный сон:
Я ЗА СТОЛОМ! Но где же брашна?
Где звон бокалов в унисон?
Ни мелкорубленных салатов,
Ни маринованных грибов,
Ни устриц, ни вареных раков,
Ни испечённых пирогов.
Неправда ль, ужас? Измождённый,
Я просыпаюсь и бегу,
Вгрызаюсь в окорок верчёный
И подсолённое рагу...
Еда! Божественная мысль ли
Иль демонический искус -
Не знаю я. Но в этой жизни
Ты - главное из всех искусств!
Москва 1999 г.
*
*
*
Мне кажется, я больше не боюсь.
Поэтому я больше не молюсь.
Поэтому я небо не кормлю
и этим никогда не оскорблю.
Мне кажется, что каждому бы так.
Пусть кажется. Ведь каждый жить мастак.
Я знаю, что не знаю ничего,
но тем незамутнённее чело.
*
*
*
ВСАДНИКИ
*
Три старика играли джаз,
и им потворствовал сентябрь.
Он джазу равен был, хотя мог
и больше быть на этот раз.
Он мог подмять и стариков,
и филигранный лепет трио,
но вдохновлялся этим ВИА
и усмирял себя легко.
Один из троицы седой
Угрюмо шоркал по ударным.
Он жил в противоборстве с кармой
и намозоленной бедой.
Другой же был отверст вовне;
играл как предавался блуду.
Он верил музыке как чуду
и был что истина в вине.
Про третьего же не скажу.
Он был по центру вдавлен в сумрак,
и тех двоих являлся суммой,
и это нагоняло жуть.
Камланье в шесть костлявых рук.
Ответ в незаданном вопросе…
Я понимал – наступит осень,
Когда замрёт последний звук.
Едва замрёт последний звук,
Грядущей тишиной подчёркнут,
Тогда…
Но сам я замер вдруг –
В густой тени
стоял
четвёртый.
Москва 29 сен 2013.
*
*
*
Снег упал - и не шевелится.
Просто рухнул - и лежит.
На машину и на деревце,
на чужие гаражи.
Он послушен и беспомощен,
хоть ругайся - всё снесёт.
А мы топчем его, сволочи,
и ворчим на это всё.
Не пройти, мол, не проехати,
всё не этак - что за жизнь!
И зарплату платят нехотя,
и чужие гаражи.
Что ни пробуем, ни делаем,
всё не ладно, всё враньё.
А вокруг сияет белое
и гуляет вороньё.
Москва 2014 г.
*
*
*
Мой дьявол стоял по-за правым плечом
и лыко вязал оловянное.
За правым, за правым он был размещён,
и пах валидолом и ладаном.
Мне тоже казалось, что кружится мир,
но оси при этом смещённые.
И дьявол мой пьяный со мной, чёрт возьми,
болтался за правым плечом моим.
Я глуп был и весел. Я тешил слова,
и думал, что строю навечное.
А дьявол меня сам себе наливал,
мой дьявол, мой правый, заплечный...
Москва, лето 2013 г.
*
*
*
Май горючий, горячий. Одесса!
Так ещё не бывало с тобой.
Мутно врёт ошалевшая пресса
Над полсотней закрытых гробов.
Твоё небо подёрнуто пеплом,
По проулкам гуляет зима.
Как случилось, что снова окрепла
С корнем выдернутая чума?
Словно мчались куда-то, да юзом
Вдруг пошли и сорвались в кювет,
Где пылают дома профсоюзов,
Где за гордость свинцовый ответ.
Сорок шесть? Сорок восемь? Как молот,
Здесь прошлась, улюлюкая, гнусь.
Их, ублюдков, никто не отмолит.
Принимайте меня в профсоюз!
Москва, май 2014.
*
*
*
Я чёрно-бел, и это не слова.
Мне не идут касания "едва".
В полутонах я тоже не силён.
Я словно тот в посудной лавке слон:
чуть шевельнёшься - грохот и разор.
Зато не эпигон я и не вор.
Я столько лет учил себя не лгать,
что правда - моя рать и моя гать.
Я чёрно-бел, а это нелегко.
Кому-то я белей чем молоко,
но тем, кто в казуистике ретив,
я штопаный, пардон, презерватив.
Кому-то я сияющий маяк,
но большинству - пердящий в луже хряк.
Не то что бы об этом я скорбел,
но вынужден признать - я чёрно-бел.
Я чёрно-бел, и сам себе не люб,
но сорок лет терплю себя, терплю.
Не так уж долго потерпеть и вам.
Я чёрно-бел, и это не слова.
Я далеко не лучший из мужчин,
но всё же ярче копотных лучин.
Мне не нужны ни слава, ни почёт.
Меня спасает то, что бело-чёрн.
...Когда по венам плещет кислота,
становится нагою красота.
Я чёрно-бел, и это не слова,
что также подтверждает голова.
Москва, лето 2014 г.
*
*
*
Сдуру я открыл окно.
Сдуру за окном темно.
Здравствуй, глупый мотылёк!
Это я тебя завлёк.
Не хотел, конечно, но
Сдуру за окном темно,
Сдуру я его открыл,
И сижу под шелест крыл.
Ты как будто не в себе.
Ты в мучительной борьбе.
То побьёшься головой,
То застынешь, сам не свой.
Что тебе мои углы!
Ты дитя кромешной мглы.
Не сходи со мной с ума.
Мгла - свобода, свет - тюрьма.
Я бы сам туда шагнул,
Только свету присягнул.
Только в четырёх углах
Я забыл, что значит мгла.
Вот и ты про свет забудь.
Суть - свобода, а не путь.
Свет тебя поймает, как
И меня. А я - дурак.
Ты прости, что бог не свят.
Бог всего лишь сорок ватт.
Даже если был бы сто -
Тут углы, а там простор.
В этих чёртовых углах
Ты сгоришь как на углях.
Ты сгоришь, как я горю.
Убирайся, говорю!
...Ночь протяжна и черна,
Как моя во всём вина.
Как упрёком тишина.
Как же дует из окна!
17 июля 2015 г.
*
*
*
ОТ ЛИЦА ДОЧКИ
*
Когда тебе почти одиннадцать,
Пора задуматься о возрасте.
Не выйдет ветошью прикинуться.
Сейчас совсем другие скорости.
Нам, девочкам… Вернее, женщинам…
Вернее… Ну, вы меня поняли! –
Порою многое обещано.
Как хочется, чтоб всё исполнилось!
Ведь вроде трудишься без продыха,
И вся пятёрками увешана –
Увы, никто не ценит подвига,
Который совершает женщина.
Весь день – учёба, аэробика,
Домашка, домра и сольфеджио.
Неужто в этом нету подвига?!
(Заметьте, что сержусь я вежливо).
Быть девочкой - работа трудная.
Попробуй побеситься в платьице!
Мальчишки скажут: «Вот занудная».
Но ведь не им придётся краситься!
Мужчина хочет – и не бреется,
А может и не мыться даже.
А женщина скорей повесится,
Чем явится без макияжа.
А каждый раз плести косички?!
Какого фига, ай эм сорри!
Права у нас пока что птичьи,
Зато обязанностей море.
Подумаешь о женской доле
И тихо выпадешь в осадок.
Ещё семь лет учиться в школе!
А мне уже второй десяток.
Проходит жизнь, как электрички
Минуют тихий полустанок.
Пусть будет так… Но я косички
Свои плести не перестану!
Март 2014.
*
*
*