Второй этап
Эпизод 1
Еще учась в школе, я предполагал поступить в институт. Причем ни в какой-нибудь, а в самый престижный, типа МГИМО или МГУ. Но все пошло не так.
Моему поколению не повезло. Те скрепы, ориентиры и идеалы, которые до поры, до времени царили в обществе, наполняли содержанием личность, держали ее в нужных рамках и вели проторенной дорожкой к достойной цели – больше не действовали. Нет, я тоже, как и все, прошел обязательную школу октябренка, пионера и комсомольца, но в какой-то момент почему-то перестал ощущать в себе те качества строителя коммунизма, которые должны у меня быть, исходя из умных наставлений, просмотра правильных фильмов и чтения нужных книг.
Внешне я соблюдал правила, которых от меня требовали – ходил на сборы и собрания, участвовал в праздничных демонстрациях, говорил, когда надо, правильные слова. Но красивые и верные фразы не доходили до сердца. Я не ощущал связи между тем, что от меня требовали и моим внутренним состоянием. Я, может, и хотел бы, но не выходило. И это меня тревожило – получается, что я не такой, каким должен быть.
Без внутренней связи не было живой жизни, а сами требования становились пустышкой, воздушными шариками, которые легко лопались.
То ли времена стали другие, то ли мы изменились, то ли в стране стало что-то происходить не так, как надо.
Наконец, наступили годы, которые перечеркнули прежнюю жизнь всех, в том числе и мою, резко перевернули ее. Огромная страна рухнула, у нее не стало будущего. Не скрою, мною невольно овладело глубочайшее чувство утраты чего-то чрезвычайно важного. И самое страшное, что я, как многие другие, тоже потерял былую уверенность в будущем. А как же без нее? Это все равно, что плыть на корабле без руля и выверенного курса – он будет метаться туда-сюда, крутиться на одном месте, пока сам не потонет или его не подобьют.
Значит, надо искать себя в новых условиях.
И вместо того, чтобы поступать в институт, я после окончания школы дождался призыва и пошел на срочную службу в армию.
Армию я любил с детства. Мне нравились люди в форме, подтянутые, немногословные, твердо знающие, что они хотят и что должны делать. Мне нравились команды, подаваемые уверенным командирским голосом. Мне нравилось четко исполнять приказы. Мне нравились воинский порядок и единство, скрепленное присягой и долгом.
Мне повезло, я попал в одну из мотострелковых частей под Тамбовым, где еще сохранились традиции воинской чести. Где не было разлагающего влияния новых веяний, типа, а не пора ли командиров демократическим путем выбирать на общих собраниях военнослужащих, а не назначать, надо ли исполнять присягу, данную раньше, и вообще, кому мы теперь должны служить?
Наш командир роты такого рода разговоры резко пресекал, и требовал от нас, молодых солдат, того, что должно быть – дисциплины, воинского умения, строгого подчинения приказам. Он повторял, что армия – это не трибуна для дискуссий, в ней нет места разброду и шатаниям, родина у нас одна, и в смутные времена именно мы – армия – являемся ее защитой, опорой и надеждой.
И многозначительно подняв вверх указательный палец и обводя нас медленным взглядом, отчеканивал:
. – Зарубите крепко себе это на носу!
Я с удовольствием изучал военное дело, метко стрелял из автомата и кидал гранаты, охотно совершал многокилометровые марши, учился водить БТР и не бояться, сидя в окопе, танка, который грозно надвигается на тебя.
…В то осеннее утро роту подняли по тревоге в 4 часа. В полной боевой экипировке нас посадили в крытые брезентом автомашины, и мы направились в сторону столицы. Как пояснил командир роты, в стране произошел государственный переворот, и мы должны восстановить законную власть.
Я сильно волновался, но был горд – предстояло настоящее, большое дело, которое, без сомнения, покроет нас славой.
Ехали мы несколько часов. Когда до Москвы оставалось совсем немного, вдруг раздались автоматные очереди, наш автомобиль, бывший в центре колонны, дернулся и резко остановился, прозвучала резкая команда срочно выгружаться.
И первое, что я увидел, выскочив из кузова – падающие на землю солдаты, сраженные пулями. Казалось, пули сыпались со всех сторон.
Мы попали в засаду.
Мне повезло – я умудрился выкатиться под машину и спрятаться за колесами. И стал стрелять в ту сторону, откуда били по нам. Бой был скоротечный, от нашей роты почти ничего не осталось.
Люди, которые встретили нас огнем, были в камуфляжной форме без знаков отличия. Откуда-то появились машины скорой помощи, в которые быстро погрузили раненых и убитых. Командир роты тоже был убит. Нас, оставшихся в живых человек десять, разоружили и в закрытом автомобиле куда-то увезли. Я еще успел заметить, как пожарные машины из брандспойтов смывали водой кровь с асфальта.
Да, это была та еще битва за асфальт!
Потом меня допрашивал следователь в гражданской одежде средних лет с усталым лицом: откуда я, как служил, о чем говорили мои сослуживцы, почему поехал в Москву? Особенно его интересовало, какие разговоры вел с нами командир роты. И еще – стрелял ли я?
Я все честно выложил, что действовал по приказу и что действительно стрелял.
– Почему вы стреляли?
– Потому что выполнял свой долг. Я считал, что на нас напали бандиты.
Следователь встал, задумчиво прошелся по кабинету, потом мрачно вымолвил:
– Время сейчас такое, что каждый по-своему понимает, что для него есть долг.
И немного подумав, повторил, качая головой:
– Да, как он его воспринимает.
Я промолчал, не поняв, что он имеет в виду. Да и какое мне дело до его абстрактных рассуждений: долг всегда есть долг.
Вот только ребят жалко, которые погибли. За что?
Через месяц меня демобилизовали, и я отправился в Москву.
Позднее, как я ни докапывался, ни в моем личном деле, ни в каких-либо других документах, ни в газетах не было ни слова о том чрезвычайном происшествии.
Эпизод 2
Москва стала одной громадной барахолкой. Везде, даже на Красной площади, с утра до вечера стояли вереницы женщин, мужчин, парней и девушек, стариков и старух – и все чем-то торговали. Никаких прилавков не было, товары были разложены перед продавцами на складных столиках или прямо на земле, покупатели ходили вдоль километровых шеренг и высматривали нужную вещь. По сравнению с пустыми витринами магазинов здесь было незамысловатое изобилие: купить можно было все что угодно – от продуктов до ботинок и одежды, от презервативов до спиртного. Если очень захотеть, то и пистолет. Были ли бы деньги. И откуда что взялось?
Я остановился на квартире у приятеля, который работал охранником в каком-то частном банке. Таких заведений вдруг развелось в столице, как собак нерезаных, они вырастали, как грибы, и быстро лопались, словно мыльные пузыри. Сегодня банк, внешне солидный, завлекает красивой вывеской со звучным названием и огромными процентами, а завтра глядишь – нет ни вывески, ни банка, ни денег несчастных вкладчиков.
В тот день я вышагивал по площади Дзержинского, ставшей теперь Лубянской, мимо шеренги торговцев, опоясавших знаменитый Детский мир, и размышлял о том, чем мне заняться. Приятель приглашал устроиться, как и он, охранником в банк, но предложение меня не устраивало, оно казалось мне слишком скучным и малопривлекательным.
Мне хотелось чего-то более значительного, серьезного, где можно было бы заняться настоящим делом и проявить себя. Например, вступить на бескомпромиссный путь борьбы с бандитами, которые заполонили столицу.
Вот что было бы по мне!
Раздумывая по ходу прогулки об этом, я стал свидетелем странной сцены. По ряду торговцев вдруг прошло оживленное движение. Кто-то полез в карманы, доставая деньги, другие быстро складывали нехитрый товар и скрывались в ближайшей подворотне.
Вдоль шеренги двигались крепкие личности в количестве трех и собирали с продавцов дань. Отдавали им безропотно, но недалеко от меня произошел инцидент. Худой мужичок, торгующий поддержанными вещами и бэушными детальками, отказался платить, заявив, что у него нет денег.
– Просто так здесь не торгуют, – зловеще-ласково проговорил крупный парень с красным одутловатым лицом. – Разве ты об этом не знал?
– Я ему говорила, Паша, – льстиво затараторила стоящая рядом торговка. – Да, говорила. И деньги у него есть. Он недавно продал штаны, фуфайку и еще что-то, сама видела.
– Нехорошо врать, братан, – укоризненно покачал головой парень и сквозь зубы процедил. – Плати, падла. А не то…
И, словно подтверждая реальность угрозы, ногой сбил столик, на котором лежали вещи. Столик перевернулся, а все, что было на нем, посыпалось на асфальт.
– Это тебе для начала маленький урок.
Тут я не выдержал и подбежал к вымогателям. Я моментально понял, что призывы к порядочности и душещипательные беседы с такими громилами бесполезны, поэтому сходу хорошенько приложился кулаком по красной роже. Парень отлетел на асфальт, но быстро поднялся.
– Ты что, сука! – заорал краснорожий. – Не знаешь, кто здесь хозяин! Это моя территория.
Дальше последовала цепочка полновесного смачного мата.
Он кинулся на меня. Я снова его ударил, на этот раз в солнечное сплетение, так что он согнулся пополам и заорал от боли.
Расправившись аналогичным образом с двумя его сообщниками, я отправился в сторону метро.
Я отошел метров на пятнадцать, как услышал чей-то тревожный крик: «Берегись!» и, быстро обернувшись, увидел направленный на меня пистолет. Я успел отскочить в переулок, как раздался выстрел. Пуля звонко шваркнула по углу стены, но меня не задела. Я бросился бежать, за спиной прозвучали еще два выстрела, на мое счастье, пули снова пролетели мимо.
Мне удалось скрыться от преследователей.
Отдышавшись, я сел на скамейку. Я был возбужден, но страха не испытывал. Мои нервы были натянуты до предела и звенели, как струны, адреналин играл в крови и стремился вылиться наружу. Это очень приятное состояние, и оно было гораздо ярче и острее, чем даже те ощущения, которые я испытывал ранее, когда побеждал на соревнованиях по боксу.
Я с удовольствием размышлял о том, что буду бороться с этой нечистью, поганящей нашу жизнь, до скончания веков.
Мой поступок не остался без внимания. Вечером в коротком телевизионном репортаже корреспондент со слов свидетелей рассказал, как неизвестный герой на Лубянской площади вступился за бедного старика и раскидал троих вооруженных рэкетиров.
И этим героем был я! Приятно, однако.
За ужином я сказал приятелю, что завтра пойду устраиваться в московский ОМОН.
Эпизод 3
– Зачем вы хотите поступить в ОМОН? – вперив в меня внимательный взгляд, спросил грузный мужчина в зеленой форме с погонами майора. Мы сидели в скромном кабинете, где кроме стола, двух стульев и большого сейфа в углу больше ничего не было.
Я объяснил.
– Хорошо, – кивнул головой майор. – Вы боксер, отслужили в армии, имеете среднее образование… Но ОМОН – это не просто милиция, это – элита в том смысле, что на нее возлагаются особо трудные задачи. Помните, в песне «Наша служба и опасна, и трудна…», а в ОМОН все это надо умножить в несколько раз. И здоровье должно быть идеальным, как у космонавтов. Вы это понимаете?
Я кивнул головой.
– Вас могут поднять среди ночи, направить в любой город, давать задания, связанные с риском для жизни. Вы обязаны беспрекословно выполнять все приказы, пройти трудные испытания.
– Меня это не пугает. В армии было то же самое. А здоровье у меня отличное, – твердо сказал я. – Вы возьмете меня или нет?
– Ишь ты, какой шустрый, – усмехнулся майор. – Существует определенный порядок. Мы не можем принять без проверки. Хорошо, завтра поедете в Щелково вот по этому адресу, пусть посмотрят на вас, оценят ваши физические данные. А там поглядим.
…Физкультурный зал мне понравился – большой, светлый, высокий, напичканный разными спортивными снарядами и тренажерам. Тут были турники, брусья, пудовые гири и силовые штанги и многое другое, в воздухе чувствовалась атмосфера азарта и напряженного труда, молодые парни тренировались, качались, поднимали тяжести… В одном углу был ринг, на котором двое боксировали, другие, разбившись на пары, на матах отрабатывали приемы самозащиты и нападения.
– Без тренировок у нас нельзя, – сказал младший лейтенант, который предварительно встретил меня на проходной, представившись командиром отделения. – Давай посмотрим, на что ты способен. Учти, никакого официального зачета сейчас не будет, я хочу оценить твои возможности.
Я без труда выполнил требуемое: надо было отжаться от пола 60 раз – легко; подтянуться на перекладине не менее 20 раз – свободно; упражнение на пресс: подъем корпуса в положении лежа 60 раз – без проблем; выпрыгивание из приседания на одной ноге и опускание на другую ногу 60 раз – даже не поморщился; наконец, упор присев – упор лежа 60 раз – и это выполнил без напряга.
– Молодец. – похвалил младший лейтенант. – Подходяще. А как насчет бокса? Не сдрейфишь?
Мне натянули боксерские перчатки, а в спарринг-партнеры дали одного бойца. После минуты бокса я заметил его слабую сторону.
Он вел агрессивный бой, но без точного расчета, очевидно, заранее считая меня слабым соперником, да и стойку не всегда выдерживал, опуская руки. Я мастерски сделал несколько финтов, и по мимолетному взгляду соперника понял, что он в некотором недоумении. Я начал изматывать его, выполняя ложные движения корпусом, то и дело отступая назад. И тут он совершил главную ошибку, ринулся в наступление, сделав длинный выпад и перенеся центр тяжести на переднюю ногу. Я только этого и ждал, мой следующий удар сбил его с ног.
Судья, а это был все тот младший лейтенант, прервал бой.
– Молодец, – снова повторил он. – Такие нам нужны – упорные, волевые, смелые и с холодным умом. Я наблюдал, как умело и трезво ты вел бой. Скажу майору, что ты нам подходишь. Кстати, ты в армии не в спецназе служил?
– Нет, в мотострелковом полку, под Тамбовым.
– В какой части?
Я назвал.
И обрадованный похвалой, не обратил внимания, что после моего ответа он как-то слегка насторожился.
Я пошел к скамейке, где лежала моя спортивная сумка, а потом направился в раздевалку. По дороге увидел, как трое бойцов окружили младшего лейтенанта и о чем-то горячо говорили ему, указывая взглядом на меня.
Что ж, похоже, я произвел на них впечатление, и мои успехи не оставили их равнодушными. Глядишь, скоро мы будем в одной команде.
На другой день майор в зеленой форме встретил меня сухо, без недавнего радушия и внимания. Не вдаваясь в подробности и объяснения, он сразу заявил мне, что, по заключению командира отряда, я им не подхожу.
– Как так? – вскрикнул я, ошеломленный. – Вчера мне говорили, что именно такие, как я, им нужны.
Майор, рассеянно рассматривая свои ногти, пожал плечами. Разговор был окончен.
Удрученный, нет, сраженный наповал, я вышел на улицу.
– Ну, я вам еще покажу, бюрократы несчастные, – зло бормотал я. – Я вам еще покажу.
Мое самолюбие было страшно уязвлено. Обида нестерпимо жгла меня. Я считал себя вполне достойным и физически подготовленным для службы в ОМОН.
Гораздо позднее, когда я уже в который раз прокручивал в уме эту ситуацию, я вспоминал, как изменился в лице младший лейтенант, узнав, в какой конкретно части я служил в Тамбовской области. Однако какой-либо связи между данным фактом и беспричинным отказом в приеме меня в ОМОН, так и не нашел.
Или все-таки была какая-то связь, неизвестная мне?