(повесть)
Часть 1.
- Эх ты, Боря-горе, – думал он сам про себя.
Так порой одолевали Бориса мысли. Нет, не сказать, чтобы там уж очень часто, но почти каждый день, это уж точно. И в это время ему казалось, что будто где-то что-то жмёт. Только когда он работал, ему было хорошо. Он полностью уходил в эту гармонию красок, цвета и тонов. В невероятную силу прикосновения кисти к холсту, творившую, как ему казалось, чудо и волшебство. Запах красок казался ему ароматом луговых цветов. В это время он забывал обо всём. И даже о том, что он художник, как называли его некоторые. Иногда кто-то вспоминал слово «живописец». Порой за глаза называли: художником от слова «худо», или даже маляр. Кто-то, подчас богохульничая, говорил про него почему-то – богомаз. А ему отчего-то понравилось название «тюбик». Такое он впервые услышал, когда пьяный мужичок, рассматривая картинку на этикетке бутылки, сказал своему другу:
- Смотри-ка, интересную картинку тюбик нарисовал!
- Не понял, – переспросил друг.
- Чо, не понял, да я этих художников, тюбиками зову, – ответил мужичок, пряча бутылку в карман и мельком бросив взгляд в сторону художника.
Ему казалось, виноват во всём покойный друг Василий. Встретились они с ним как-то в городе на выставке картин. Разговорись. Художник художника вычисляет быстро. Как рыбак рыбака. Говорили тогда долго и много. Василий неожиданно спросил:
- У тебя картин много?
- Да так, есть малость, – скромно ответил тогда Борис.
- Выставки делал? – вновь спросил Василий.
- Да делал там у себя в районе, – снова ответил Борис.
- Нет, ты давай в город пробивайся, – вещал ему Василий.
- Зачем мне это? Уж больно хлопотно и накладно, – начал отбиваться Борис. – Я ведь больше для себя рисую. Для души.
- А ты что ж, в союз художников вступить не хочешь? Нет такой мечты?
Борис не ожидал такого вопроса. Он опустил глаза и ответил не сразу, подбирая слова:
- Врать не буду, да ты и сам знаешь, кто с детства этим болеет, кто ж, скажи, не мечтает. А ты сам-то в союзе? – спросил Борис.
- В союзе, – ответил Василий. – Дело, конечно, хлопотное, но если есть мечта, то тогда стоит к этому стремиться, а уж примут или нет, это дело другое. Даже ради любопытства, и то можно напрячься.
- Не знаю, что тебе и сказать. Можно, конечно, как ты говоришь, и напрячься, – ответил Борис, чувствуя, как невольно заряжается. Брови его сдвинулись. Голова чуть наклонилась вперёд. Лицо выражало характер упрямства. – А тебя самого-то как приняли?
- Меня-то? В бане! – улыбаясь, сказал Василий.
- Как это в бане? – не поняв, удивлённо спросил Борис.
- Не очень, конечно, просто, но в бане. У нас тут в городе выставка была большая. Я тоже участвовал. Приехала из Москвы представительная коллегия. Сказали, что по результатам выставки будет приём в Союз. Прошла выставка. Надо сказать, успешно. Все были довольны многими работами. Мои тоже слегка похвалили. Пустяк, как в том анекдоте, а приятно. Я уже себя в Союзе видел. Но радовался я преждевременно. Как говорят, сам себя сглазил. Прошло заседание коллегии. Объявляют результаты. А я своей фамилии не слышу. Я туда, сюда. Никто ничего не знает. Даже документы мои не найдут. Да всем уже не до этого. Говорят, ладно, потом в другой раз. Все на банкет, а я не знаю, что и делать. Начал искать документы, еле-еле нашёл только на второй день. Ну, думаю, пролетел, как фанера над Парижем. Начал искать коллегию, а она почти в полном составе в бане расслабляется. Я набрался то ли храбрости, то ли наглости, и туда, к ним в баню. А меня не пущают. Ладно, один знакомый с чёрного хода запустил. Ну, я разделся, и в парную. Вот там, в парной, и разговорились. Кто я, да что я. Один из коллегии говорит: «Так я его работы на выставке видел, мне понравились». Потом второй вспомнил. Говорит: «Поздравляем. Ты теперь в Союзе». Ну, я им всё и поведал, что зря поздравляют. Они немного поспорили и мне говорят: «Беги, тащи картины и документы». Я им вроде бы говорю, зачем картины-то в баню. А они: «Тащи, ещё посмотрим». Я чуть не на мыло одежду напялил и побежал. Принёс. Картины расставил. «Коллегия» из парной вышла, в простыни закуталась, ходит и картины смотрят. Потом говорят: «Картины забирай. Документы, оставь и за пивом. Считай, что ты в Союз принят. Не большое недоразумение вышло». Вот так вот, – заключил Василий.
Борис внимательно слушал. Краски на его лице и выражение взгляда чуть заметно менялись от ситуации рассказа. Порой в глазах можно было рассмотреть картину недоверия.
Прочитав всё это в собеседнике, Василий сказал:
- Ты можешь, конечно, мне не поверить, но дело было именно так… Ты вот что, давай действуй. Насчёт рекомендаций не беспокойся, нарисуем, в смысле напишем. Начальство у нас в городе по части художества нормальное. Можно сказать, хорошее. Сам талант, и других поддерживает.
Обменявшись адресами и номерами телефонов, расстались. Василий обещал заехать, когда поедет на своей машине в Москву. Обещание своё он вскоре выполнил. Долго рассматривал «шедевры» Бориса в его маленькой мастерской. Потом сидя за столом, поднял стопку водки и, смотря через неё на картины, сказал:
- Если кто-либо назвал что-либо искусством — это искусство. Правда не помню кто такое выдал. Но у тебя, это скажу точно, искусство. Не смотря конечно на некоторые ошибки. Но это искусство. Выпьем за твоё искусство. Моё мнение – ты художник.
Они долго сидели в этот вечер. Говорили, говорили и говорили. И, конечно, пришли к общеизвестному выводу, что каждый художник, да и каждый человек видит окружающий мир конечно совершенно по своему, пропуская это видение через свои чувства и душу. Долго спорили, можно ли до конца понять смысл, вложенный в картину художником. С трудом согласились, что нет, наверное, нельзя. Приблизится к этому, можно, а понять до конца, нет. Долго спорили, что в картине важнее? Свет, воздух или колорит. Потом пришли к выводу, что искусство не может выражать всё только в розовых или чёрных красках. Воздух мастерской дрожал от профессиональных выражений.
На следующий день, когда расставались, Василий напомнил:
- Ты не забыл, о чём мы с тобой говорили? Да, да, о вступлении в Союз художников.