Не всегда историческая память справедлива, оставляя в тени личности достойные, которые в своё время. волею судьбы, были теми «тихими» новаторами, изменившими события и повлиявшими на судьбы людей.
Присмотревшись к нынешним художникам, заслуженным и даже очень известным, окончившим хабаровский худграф, можно заметить в их творчестве «корни, корешки, веточки с листьями», идущие от личности Евгения Михайловича Фентисова. Вроде бы, Е.М. Фентисов ничего значительного в искусстве и не сотворил, но его экспериментальные поиски «новой» живописи оказались благодатной почвой для молодых, начинающих творцов, которые стали яркими индивидуальностями, «взбудоражившими» устоявшийся коллектив местных художников.
Евгений Михайлович Фентисов был одним из ведущих, уважаемых педагогов худграфа. Удивительно сдержанный на эмоции, корректный в общении, даже суровый на вид, и совершенно внешне не похожий, на устоявшийся образ художника. Запомнился мне внимательным взглядом на собеседника, как будто видит человека насквозь, а ещё манерой вести разговор, объяснять долго, обстоятельно и даже нудно, и при этом помогая, для убедительности своих слов, движением правой руки, вроде бы, он держит кисть или карандаш.
Худграфовская атмосфера, в те времена, была наполнена энтузиазмом, отражая взаимное, творческое сотрудничество между педагогами и студентами, но Евгений Михайлович держал дистанцию, оставаясь при этом открытым к общению.
На нашем курсе Фентисов не работал, но был всегда рядом: на просмотрах, обсуждениях выставок, практиках, каких-то самостоятельных занятиях. Как нам в студенческие годы хотелось во время просмотров знать мнения преподавателей по наших семестровым работам. Иногда нам удавалось подслушать эти споры, и мы были свидетелями дискуссий, которые проходили с «большим жаром и пылом», особенно около работ Сахатова, Лепетухина, Фёдорова, Золотарёва и других наших творческих однокурсников. Мы слышали в обсуждении примерно такие высказывания:
«… И чему научился этот студент? Он не освоил программу, не прибавил навыков в академической постановке по рисунку, а по живописи – одни эксперименты…»
«… Нет, уважаемые коллеги, обратите внимание на количество дополнительных работ, у студента есть своё понимание искусства…».
Вот такие противоречивые мнения были у наших педагогов. Обидно было, когда слышали, что Лепетухин по рисунку на младших курсах получал «удовлетворительно», а также другие наши творческие однокурсники получали не очень высокие отметки, хотя на просмотр приносили огромное количество работ. Зато на старших курсах их творчество уже оценивалось по достоинству. Мы знали, что Фентисов всегда поддерживал этих ребят.
Сегодня покажется странным, что преподаватель тратит свое время, и не в рамках учебного процесса, а по доброй воле «возится» со студентами. Евгений Михайлович приносил нам такие интересные альбомы по искусству, которые достать в то время не представлялось возможным. Меня удивило отношение к книге, он не листал страницы, а бережно перекладывал в соответствии с предварительно сделанными закладками. Таким образом было видно, что преподаватель подсказывал нам, на что нужно обратить внимание. А иногда Фентисов проводил вечерние посиделки-беседы, конечно, обсуждалась информация, которая была за рамками учебных программ, и очень смелая по тем временам, из области «западного, загнивающего, зарубежного искусства».
До сих пор помню, как на одном из первых заседаний, посвящённых знакомству с французскими художниками «фовистами» (дикие), Фентисов восторженно показывая иллюстрации, высказал такие важные для нас идеи, которое оказали на нас значительное воздействие. Привожу слова, конечно, не прямая цитата: «Запомните, художник цветом создает свой мир в картине, не нужно подбирать краски как в реальной жизни или на натуре, а цветовые отношения нужно придумывать, чтобы передать настроение, замысел, даже есть такое направление в современном искусстве - «ташизм», когда художники отказываются от предметного изображения и зритель получает эмоции только через цветовые пятна, их ритм, количество, и воздействие этих произведений - не менее действенное, чем сюжетная композиция». И на последующих занятиях по живописи мы стали «дикими», увлеклись красить открытыми цветами.
В другой раз, рассматривая альбом картин Рене Магритта, я высказала своё мнение, что не нравятся мне эти работы, они страшные, пустые. выдуманные и безжизненные. Как возмущенно отреагировал Лепетухин, сказав, что через много лет я пойму этого гениального художника, и мне станет стыдно… и я скажу, что прав был Лепетухин! Через много лет, посетив в Париже Центр современного искусства Жоржа Помпиду, я перед картинами Магритта подумала: «Да, прав ты, Саша!». Кстати, здесь же, с радостью увидела знакомое произведение из «фентисовских» альбомов, «Частичное помрачение. Шесть явлений Ленина на рояле» Сальвадора Дали.
Наверное, читатель подумает, какими мы «тёмными» студентами были, по крупицам собирали знания, но не соглашусь, потому что просто мы были «голодными», мы умели ценить новую информацию. А Фентисов ненавязчиво «ставил нам голову на нужное место». На четвёртом курсе» он был у нас руководителем музейной практика в Москве и Ленинграде. Мы, ошарашенные бродили по залам Эрмитажа, Русского музея, Третьяковки, перед глазами проскакивали эпохи, сюжеты, великие мастера, рамы, роскошные интерьеры, и через несколько дней уже ничего не воспринималось. Хотя наш мудрый Фентисов предупреждал нас, что картины нужно смотреть выборочно. Да, откуда же нам было знать, что выбирать в мировой истории искусств?
В одном из залов Эрмитажа, когда я вместо картин уже у окна рассматривала ленинградский зимний пейзаж, ко мне подошел Евгений Михайлович и предложил вместе с ним посмотреть его любимых художников. Он открыл мне малых голландцев, долго рассматривали картину Питера Брейгеля Младшего «Поклонение Волхов», тогда я узнала про особую технику письма, «послойного высветления» от темного к светлому и про контурные линии, которых нет, но они получаются после каждого последующего верхнего слоя. И про «цветные тени» Рембрандта я запомнила на всю жизнь, ведь
действительно, такая глубина получается при многослойной, лессировочной живописи.
В залах импрессионистов вдруг наш строгий Фентисов, несмотря на январь на улице, «расцвёл» весенним настроением Парижа, Он стал весёлым, будто встретил хороших друзей, которых давно не видел. Подходил от одной картины к другой и «разговаривал» с этими французскими художниками. Когда подошли к Гогену, меня охватило полное разочарование, мои представления не совпали с подлинником. По репродукциям я представляла какую-то сложную цветовую палитру, а увидела небрежность, закрашенные фигуры обычной охрой, местами просвечивал холст, не покрытый красками. Эх, наивное восприятие картины, но честное.
Финалом нашей экскурсии по Эрмитажу был «Танец» Матисса, по-моему, это самое любимое произведение Фентисова. Стоял он долго и молчал, не обращая на нас внимания, и ничего не объяснив, произнёс, что нам нужно почувствовать этот «круговорот жизни».
В Русском музее Евгений Михайлович неожиданно собрал нас в зале, где были работы Константина Коровина, предложив полюбоваться настоящей живописью русского импрессиониста, и предупредил, что он ничего не говорил про «русский импрессионизм». Время было такое, импрессионисты, как и всякие модернисты были только на Западе, в нашей стране никаких западных течений быть не может.
А еще Евгений Михайлович успевал в Москве и Ленинграде «пробежаться» по книжным лавкам, целый чемодан хороших книг он тогда привёз в наш любимый кабинет истории искусств, а часть в свою домашнюю библиотеку. Помню, как он радовался, что ему удалось приобрести факсимильное издание альбома театрального художника Л. Бакста. Позже я узнала, что он уговорил институтскую библиотеку, выделить кабинет с книгами по искусству у нас на факультете.
В этот год на факультете создавалась студенческое творческое объединение «СТО», в которое вошли творчески активные студенты: Игорь Захаров (РОСС), Роман Цымбало, Валерий Сахатов, Александр Лепетухин, Сергей Золотарёв, Юрий Быков, Николай Вагин, Анатолий Блажнов, Тамара Анциферова (я), Надежда Травникова и другие. Нам казалось, что мы сами «с усами», сами решаем кого принимать, сами писали «Декларацию», сами определяли, какие темы изучать и как по-современному работать. Позже я узнала, что инициатором создания такой творческой группы был Е.М. Фентисов, который в своё студенческое время тоже был членом авангардного кружка художников.
Эта группа просуществовала недолго, года полтора, но её деятельность запомнилась хорошей наглостью и смелостью, вперемежку со студенческой дурью, в смысле глупости. Например, позировала молодая девушка, подруга нашего эффектного красавца, Игоря Захарова, так Лепетухин стал рисовать натуру, наклонившись вниз головой, утверждая, что приток крови к голове обостряет цветовое восприятие и обобщает образ в целом, а Захаров демонстрировал экспрессию, то он отбегал от мольберта, то потом быстро подходил и резкими движениями передавал своё отношение к модели в виде пятен и линий, даже мял бумагу, растирал краски движениями ладоней, как бы передавал свои тактильные ощущения. Роман Цымбало утверждал, что в каждой женской модели присутствует христианский образ Матери.
Но, наряду с подобными экспериментами, было много полезного. Однажды, на занятиях кто-то предложил, и все поддержали - рисовать натуру непривычными, нетрадиционными материалами и техниками, так появилась типографская краска, процарапывание по восковой бумаге, даже в ход пошла сапожная вакса, мятая бумага, цветные обои, различные фактурные отпечатки. У кого на рисунке интересно получились волосы у натурщицы, которые были сделаны ребристой подошвой ботинка. Наверное, с тех пор Александр Лепетухин полюбил типографскую краску и разные эксперименты с материалами. Вот еще пример другого задания, которое получилось полезным и результативным – в технике аппликации, путём вырезания из цветной бумаги, изобразить обнажённую натурщицу, которая нам позировала. У многих тогда получились интересные работы. наподобие «живописи ножницами» Матисса. Возможно, эту тему подсказал нам Фентисов.
Кроме практических заданий были теоретические обсуждения по актуальным проблемам современного искусства. Интересно, что темы докладов, написанные на бумажках, мы вытаскивали из шапки, чтобы ни у кого не было возражений. Мне досталось записка, где написана такая тема: «Плоское и плоскостное в живописи». Безусловно, что я толкового могла изложить, но готовилась серьёзно, потому что выступать перед своими друзьями – это не просто, а очень ответственно. И отказаться нельзя, ведь мы подписывались и обязались выполнять «Декларацию». Ох, в интересное время учились, конечно, мы не ангелами были, веселились, влюблялись, выпивали какое-то гадкое вино Агдам, Вермут, Солнцедар, как живы остались после такой «бормотухи».
Пожалуй, самое запоминающееся событие в студенческой жизни – это преддипломная рисовальная практика. Нас уже не шокировали трудности пленэрной жизни, отсутствие городских условий, ранние подъёмы, мы воспринимали пленэр как коллективный отдых на природе. Фентисов повёз нас в свои любимые места – Низовье Амура. Национальные посёлки: Булава, Тыр, Кальма покорили нас своеобразным колоритом, огромным пространством и жителями, местная детвора везде с нами ходила, охотно нам позировали.
Было видно, что Евгений Михайлович здесь бывал ни в первый раз, его уважительно примечало жители, почти в каждый дом приглашали, старики беседы долгие вели и «трубки курили», мастерицы свои рукодельные тапочки дарили. И наш преподаватель «потерял» привычный суровый вид, он ездил с рыбаками на путину, разделывал на берегу рыбу, рыбачил с пацанами, садился на вёсла в лодку, уединялся с альбомом и любил вечерами бродить босяком по берегу Амура.. А мы? Мы загорали, купались, писали академические постановки, бродили по селу за этюдами, подружились с местной молодёжью, выступили с концертом в клубе, разрисовали школу.
Познакомились мы с прекрасной ульчской мастерицей – Очу Росугбу, которая нас просто покорила умением сразу вырезать орнаменты, по-моему она не придумывала эти узоры, она так мыслила и, при этом разговаривала как с реальными образами – рыбка плывет, холода наступают, птицы улетают. И замечательный Дмитрий Ангин, наш худграфовец первого выпуска, а поселке Булава такую необычную детскую художественную школу создал, девочки вышивают, мальчишки все увлечены резьбой по дереву.
Прекрасные воспоминания сохранились об этом пленэре, только краски у нас быстро закончились, особенно белила, и мы даже «воровали», выдавливали из тюбиков, если кто-то оставит этюдник без присмотра, а взамен в тюбик заполняли белой зубной пастой. Шутка такая, студенческая. Отсутствие некоторых материалов, Евгений Михайлович предложил заменять экспериментальными техниками.
Многие мои однокурсники продолжили пленэрную тематику в дипломных работах. Фентисов в основном, как выпускник Всесоюзного института кинематографии, совместно с преподавателем И.П. Анашкиным, руководили студентами, которые создавали мультфильмы, и рисованные, и кукольные, даже были игровые. Сколько кропотливого труда, определенной самоуверенности требовалось от студентов, ведь программы худграфа не предполагали обучению искусству художника-мультипликатора, сценариста и режиссера в одном лице. Эти фильмы - большое событие на факультете, в день защиты собирались зрители разных курсов. Жаль, что не сохранилась эти видео страницы истории худграфа.
Хотелось бы вспомнить ещё одну положительную инициативу в организации нестандартного подхода к организации завершающего этапа обучения нашего курса, которая исходившая от Фентисова как заведующего кафедрой рисунка и живописи. Нас разделили на группы в зависимости от направлений дипломных работ: на живописцев, графиков и прикладников. В нашей живописной группе мы каждый день рисовали и писали натурные постановки. Хорошую подготовку получили, спасибо Леониду Альбинскому, который преподал нам курс академического рисунка.
Выпустив наш курс, Евгений Михайлович также продолжал увлечённо учить других студентов и продолжал вместе со своими единомышленниками творить новое искусство. Сахатова, Лепетухина, Золотарёва, Блажнова сразу оставили преподавать на худграфе. Хабаровское отделение Союза художников к начале 80-ых годов расширилось, в него вошли не только наши выпускники, но и приехавшие молодые художники из Москвы и Ленинграда, которые «оживили» хабаровскую художественно-богемную обстановку.
Но Евгений Михайлович держался в стороне, не увлекался разными творческими мероприятиями с выпивкой. Когда мы стали коллегами, то несколько раз была в гостях. он приглашал в мастерскую, предварительно согласовать день и время. Нет, он не показывал свои картины, не интересовался чьим-то мнение о своих работах. В мастерской меня удивляла простота и чистота, вымытые полы, палитра без засохших красок и кисти, каждая обвернута бумажным колпачком. За чаем из фарфоровых чашек и ложечкой на салфетке, можно было бесконечно вести разговоры.
Я узнала про его студенческое время, что учёба в Москве, в престижном ВГИКе была голодной, особенно первые курсы были тяжёлыми. По его словам, он поступил после армии, вокруг были артистки, разодетые, красивые москвички, а мы вдвоём ходили в шинелях, Василий Шукшин не стеснялся, а я стыдился, потом сбросил военную шинель, но «внутри меня шинель долго еще осталась» …
На вопрос, почему Вы не остались в Москве, ведь была прямая дорога на Мосфильм, работать с известными актёрами, режиссёрами? Он ответил, что причин было несколько, и возраст, мне перевалило за 30, и отсутствие жилья, да и матери с сёстрами, которые жили в Хабаровске, нужно было материально помочь, и не хотелось быть зависимым и воплощать идеи режиссера, мечталось быть самостоятельным в творчестве.
Излагая свои взгляды на современное искусство, Евгений Михайлович говорил, что искусство должно быть разным и честным, а хорошее искусство видно сразу, там мысли и чувства художника должны быть. Про своё творчество он примерно так рассказал: «Меня «сломали» западные художники, на втором курсе совершенным открытием стала большая выставка Пабло Пикассо, которая проходила в Пушкинском, затем переворот в моей голове произошёл на выставке художников зарубежных стран как Востока, так и Запада, во время Всемирного Фестиваля молодежи и студентов в Москве., а французские художники импрессионисты меня окончательно изменили. Я познакомился в московской среде сс нашими художникам-авангардистами, некоторые из них объединились в группу «Новая реальность», нас не устраивали рамки соцреализма. Я стал членом студенческой группы авангардного искусства в институте, но она быстро распалась.
А на четвертом курсе в 1959 году мощное впечатление произвели американские художники Ганс Хофманн, Джексон Полокк, Марк Ротко и другие представители нью-йорской школы абстрактного экспрессионизма, с которыми я познакомился в Москве на «Американской национальной выставке». Я совсем по-другому стал смотреть на искусство, я почувствовал свободу, что искусство может говорить на своём языке. Вы даже не представляете какая внутренняя борьба происходила внутри меня, я постоянно был недоволен своими работами. Меня не понимали коллеги и педагоги.
Мне думалось, что Хабаровск далеко от Москвы, и здесь нет такого идеологического давления на художника, а встретил провинциальный союз художников с жестким контролем местной партийной власти, когда работы на выставки выполнялись только по заказным темам. Я понимал, что без среды, без единомышленников трудно существовать художнику. Много раз мне хотелось вернуться обратно в Москву, но я приехал по направлению и три года должен был отработать. Женился, семейные заботы жена, маленький ребенок и работа с молодежью – всё это затянуло.
Я подружился с Григорием Зинченко, выпускником Московского полиграфического института, который тоже приехал преподавать в Хабаровске на худграфе. Мы жили рядом в общежитии, у нас были дети одного возраста, у меня – сын, у него дочь.. Мы были единым целым по взглядам, пониманию творчества, тогда имели заказы Хабаровского книжного издательства. Но, отработав положенные по направлению три года, они уехали в Болгарию, он был женат на болгарке, они училась вместе в Москве».
По себе знаю, как педагогическая работа захватывает всё больше времени, отодвигая свои творческие планы на потом. Так и у Фентисова затянулись поиски собственного стиля в искусстве, многие его бывшие студенты стали членами Союза художников, активно участвовали в выставочной деятельности. Конечно, с абстрактной живописью на зональные выставки не попадешь, а вот графика была более свободной, допускались графические листы различные пространственно-временные совмещения. И Фентисов отошёл от масляной живописи, обратился к технике пастель, которая объединяла и живопись, и графику. Он почувствовал долгожданную свободу, творческие поиски стали приносить удовлетворение. Первая персональная выставка состоялась довольно поздно, когда ему исполнилось 50 лет, а в 53 года вступил в Союз художников СССР по секции графики.
В 1986 году Фенисов совершил неожиданный поступок, «хлопнув дверью», уволился с худграфа, не доработав три года до пенсии. Говорят, что поводом послужили серьёзные разногласия с руководством института. Но эти сложные и лихие 90-ые годы оказались самыми плодотворными в жизни художника, Евгений Михайлович Фентисов спешил наверстать упущенное время.
Многое не успел, рано ушёл из жизни, в Токио (Япония), где проходила его персональная выставка, ему было всего 64 года.
Е.М. Фентисова считают своим Учителем: Игорь Захаров (Росс), известный художник мирового уровня, проживает в Мюнхене; Роман Цымбало, заслуженный художник РФ; Наталья Заровная, известный российский график, член Союза Художников МОСХ; Валерий Сахатов – известный российский живописец, член МОСХ; Сергей Золотарев, член Союза художников РФ и его ученики, члены СХ РФ: Илья Нигай, Александр Рябчуг; Александр Лепетухин, заслуженный художник РФ и его ученики, члены СХ РФ: Геннадий Арапов, Андрей Паукаев, Сергей Тюканов, Юрий Дунский, Елена Марченко и много других талантливых художников.
Мудрая и любящая супруга - Валентина Тимофеевна, собрала творческое наследие Е.М. Фентисова, оставив себе на память несколько работ, и полностью передала на хранение в Дальневосточный художественный музей.
Тамара Давидова,
Август, 2023.