Моему семейству – с любовью
Ювеналий Крупеников
Крушение, или 42/52
Конечно, не всё здесь является выдумкой, и, тем не менее, любые совпадения – случайны.….
Часть третья
1. Индєпєндєнцiя
1
Год Чёрной Обезьяны „порадовал” новыми ценами, которые иначе как сногсшибательными назвать было нельзя. Теперь белый батон стоил 1,8 или 2,2 рубля (подорожал в 3 раза), баночка сметаны 200 грамм - 11,8 руб. (в 11 раз), шампанское - 118 рублей, сыр - 19 рублей (был 3 руб.), „Фанта” - 4,75 руб. (вместо 1,0 руб.), минеральная вода - 1,77 руб. (вместо 0,77 руб.), курица - 50 руб./кг, вино столовое - 25 руб., креплёное вино - 30 руб. Стоимость проезда в такси возросла в 5 раз, проезд в общественном транспорте - в 2 раза. Но это повышение цен товаров в магазине не прибавило. В ходу был такой анекдот:
Покупатели:
- А почему у вас так пусто в магазинах?
Продавцы:
– А мы теперь - республика нэзалэжная, поэтому товары в магазине у нас и не залеживаются.
В январе вместо купонов одноразового действия, в „незалэжной” Украине ввели так называемые купоно-карбованцы, которые в народе быстро прозвали „курвонцами”. Говорили, что они были отпечатаны в Канаде. Первоначально их номиналы были такими: 1, 3, 5, 10, 100, 200, 500 и 1000.
Купоно-карбованцы с номиналами от 1 до 200 даже не имели никаких номеров, те появились лишь на купюрах с номиналом 500. Ходили упорные слухи, что в аэропорту „Борисполь” при разгрузке новых дензнаков какие-то шустряки сразу же умыкнули один миллион новых „денег”.
Цены в новых дензнаках стали такими: сахар - 7,5 куп/кг, подсолнечное масло - 8,3 куп/кг, яйца - 18-21 куп/десяток, за тот же белый батон, стоивший когда-то 22 копейки, теперь надо было выложить 3 купона, стоимость колбасы достигала 200 куп/кг, водка продавалась за 35 куп/бутылка, вино - за 30 куп/бутылка, залоговая стоимость посуды составляла от 1 до 1,5 купонов.
Наряду с новыми дензнаками продолжали ходить и советские деньги, обмен осуществлялся по курсу 3 рубля за один купоно-карбованец. На базаре цены за килограмм были такие: яблоки - 40 руб., лук - 30 руб., квашеная капуста - 40 руб. творог - 80 руб.
Когда за ужином разговор на тему этих несуразных цен уже походил к концу, Егор решил немного „порадовать” Диану и заметил:
- А наши оптимисты-юмористы утверждают, что кое-где цены даже падают. Вот здесь, в „Рогах и копытах” в рубрике Новости торговли написано: Как сообщил Госкомценфинами, с 1 января 1992 года родина, друзья и вдохновение будут продаваться по ценам значительно ниже рыночных. И некоторые, как читатель А. Самойленко, утверждают, что За всё хорошее надо платить, за нехорошее – переплачивать. Лично я думаю, что сегодняшние цены - это лишь начало, жалкие цветочки, а настоящую вакханалию мы ещё увидим, причём, очень скоро…За ростом цен дело не станет…
Полно было в Киеве и разговоров о том, что Украина и Россия готовы воевать между собой из-за Крыма и Черноморского флота. Но этого, слава Богу, не произошло, правда, две братские страны ожесточённо делили Черноморский флот, и перед моряками в Севастополе стояла нелёгкая задача: срочно определиться, в какой стране продолжать служить. А свободная от цензуры пресса писала:
Разинул кто-то рот
На Черноморский флот,
А бабка, что на днях угасла,
Не помнила уж вкуса масла…
Говорили, что из 500 тысяч военнослужащих, проходивших службу на Украине, ей присягнули только 46 тысяч человек. Двадцать шестого февраля крымский парламент объявил о выходе полуострова из состава Украины, но этот шаг к желаемой цели не привёл – в России властям явно было не до Крыма. Там разгорался острый конфликт между президентом Борисом Ельциным и спикером Верховного Совета Русланом Хасбулатовым.
Одна бойкая московская газетка по этому поводу даже тиснула статейку под названием „Как верный Руслан хозяина покусал”, намекая на злобную сторожевую собаку из сибирского концлагеря в повести Георгия Владимова „Верный Руслан”.
В общем, всё свидетельствовало о том, что раскол огромной страны продолжался, а в киевских подземных переходах бродячие бородатые музыканты бренчали на своих ободранных гитарах такие куплеты:
Ренегаты- партократы
Срочно ищут виноватых -
На кого б взвалить вину
За разбитую страну.
Где всё плохо – для людей
И вольготно – для б**дей…
На Украине город Львов запретил у себя в области трансляцию радиопрограммы „Маяк” и телеканалов российского телевидения. Многие боялись, что подобное произойдёт и в Киеве. На свет вылезла целая категория людей, которым всё равно, где быть и кому служить – лишь бы поближе быть к государственной кормушке.
Оказывается, они могут быть коммунистами, националистами, предпринимателями, мафиози, служителями церкви, переходить с одной стороны на другую, поменяв знак своих „убеждений”; и отстаивая свои шкурные интересы, они не брезговали никакими средствами. Все из „товарищей” стали уже „панами”, а в России - „господами”, прежнее слово, привычное в обращении, теперь осталось для общения только в армии.
Егор, когда в компании друзей заходила речь о ренегатах, всегда вспоминала такой анекдот:
Является домой муж из райкома, хмурый и сердитый.
- Ну что, прошёл партчистку? – спрашивает жена.
- Нет, - уныло отвечает он ей. – Попёрли меня…
- А как же так?
- А вот так! Только я зашёл в комнату, где парткомиссия сидит, как мне в лоб прямо вопрос: „Ты у Махно на свадьбе на гармошке играл?” Ну, я и признался…
- Что ж ты, дурак, не мог соврать? – возмутилась жена.
- Да как же тут соврёшь, когда за столом сидели все те, кто на свадьбе гулял?!
Вот и началась теперь масштабная приХватизация - обмен власти на собственность, и творилось это везде, по всем осколкам бывшего некогда могучего Союза. На Украине бывшая партийная номенклатура, оставшаяся при власти, шла на любые уступки западенским националистам из Галичины, лишь бы сохранить свои привилегии. Девятнадцатого марта в Киеве состоялся очередной националистический шабаш с требованием выхода из СНГ.
На экономику всем „херiвникам” было, что называется, „фиолетово”, курвонец стремительно обесценивался, вместо продуктов были пустые полки. В общем, „незалэжная” жизнь была такая, что хоть стой, хоть падай, и в газете, где эпиграф призывал не пропадать поодиночке, можно было прочитать такие строчки:
Усы (от „радости”?) обвисли,
Лениво реет новый стяг,
„А чтобы вы все, холеры, скисли!”,
В глазах читаю работяг.
За что боролись, драли глотки,
„Ганьба!” кричали от души
Дрались за ржавые подлодки,
А на какие жить шиши?
А ренегаты-партократы,
Держа по ветру чуткий нос,
Подались срочно в „демократы”-
Теперь на них огромный спрос.
Взбесились цены, как собаки,
И рупь покойником глядит,
В преддверии кровавой драки
Всё синим пламенем горит…
Национальная независимость была мифом, за которым прятались алчные фигуры местных партийных вождей, мечтающих о волшебной возможности самим „керувать” в своих вотчинах. Популярным был такой анекдот:
- Миколо! Ти кiм би хотiв бути?
- Царем!
- Так ти ж до цього не здатний!
- А я нацарюю на двадцять карбованцiв, а потiм втiку!
В первом номере журнала „Октябрь”, на который Егор подписался на этот год, его внимание привлекла публикация известного писателя Бориса Васильева, где тот отметил 4 книги бытия для России, которые заканчиваются следующими этапами:
- державы киевских Рюриковичей;
- державы московских Рюриковичей;
- крушение империи Романовых;
- крушение империи большевиков.
Тяжёлый крест этих этапов лежит на Александре Невском, Борисе Годунове, Александре Керенском и Михаиле Горбачёве.
Борис Васильев писал:
„Мы уже вступили в мрачную полосу Смутного Времени, поскольку налицо его главные признаки:
- недоверие к властям на всех уровнях;
- лавиноподобный рост преступности;
- обнищание значительной части народа;
- ощущение беззащитности, вплоть до отчаяния;
- массовый приток беженцев;
- страх перед завтрашним днём, породивший поиски веры, мистику, слухи, утрату бытовой морали и принципов общественной нравственности”.
Со всем этим можно было полностью согласиться; а что касается разгула преступности, то он просто зашкаливал. Ни дня не обходилось без того, чтобы на страницах газет не появлялось сообщение об очередном заказном убийстве.
Возникла новая профессия - наёмный убийца, киллер, который за деньги мог из снайперской винтовки ухлопать кого угодно - по заказу. Развелось невидимое количество воров и грабителей, и вскоре во всех домах окна первых этажей укрылись за массивными стальными решётками, чего отродясь не было, во всяком случае - со времён революции 1917 года. Квартиры обзаводились двойными дверями, которые были уже бронированными. Вставляемые в двери замки становились всё хитроумнее и дороже. В подъездах наиболее аристократических домов появились либо консьержки, либо замки.
- Помнишь, как „Рога и копыта” когда-то резвилась на 16-ой странице „Литературки”, высмеивая действия милиции и её активных пинкертонов? - спросил Резчиков жену, проглядывая сводку происшествий сегодняшнего дня. - А мы хихикали и крутили пальцем у виска, мол, какая тут Неотвратимость: Трое негодяев, сорвав пломбу, похитили из железнодорожного вагона тюк мануфактуры. Каково же было их изумление, когда, вскрыв тюк, они обнаружили в нём сотрудника угрозыска, находившегося там в засаде. А теперь посмотри, что творится!
- Да, сплошное Чикаго 30-х годов, но уже - на днепровских берегах, - согласилась Диана. - Я сегодня к соседке заглядывала, а у неё столе в кухне какая-то газета лежит с рубрикой - На Бессарабке говорят…
- Я с такой тематикой пока ещё не встречался …И что же там говорят?
- Сначала идёт какая-то белиберда несусветная, что, мол, - Троллейбусники уступили и перенесли забастовку на четверг. Но во вторник и среду они будут ездить только по правой стороне. Вот такой односторонний юмор…И потом - про криминогенную обстановку в городе: - А вчера на „Патенте” – оказывается, это рынок такой есть в Киеве - стреляли. Разбиралась кавказская мафия с тибетской. Осталось 2 трупа. Оба чувствуют себя хорошо.
- Нисколько не сомневаюсь! Диана, им уже который год хорошо, за наш счёт, конечно…И это всё про разборки гангстеров?
- Да, но я почему тебе про эту газету говорю? Меня немного смутило такое сообщение: - Скоро купоны будут менять на гривны. Обмен начнётся без объявления в 4 часа утра. При себе иметь справку из ЖЭКа, на что растрачены купоны первого образца.
- Ну, это - местные шуточки, чтобы обывателей чуточку попугать! -засмеялся Егор. - Это тебе не Одесса, которая знает, где - юмор, а где - понты!
- Думаю, что с некоторых пор наша жизнь - это уж точно сплошной юмор! И не только в Одессе…
- Но что радует, Диана? Оказывается, кооперативное движение на территории бывшего Союза живёт повсюду. Вот тут в заметке Ещё один кооператив! читатель А. Даутов сообщает: Одна из новинок открывшегося на днях в гор. Кукушкинске кооперативного страхового общества – это страхование имущества на случай конфискации.
- Это явно не наш случай: слава Богу, обходимся без дачи, машины, лодки и богатых родственников. Но всё равно на душе что-то не по себе, словно из под ног привычный коврик выдернули, и не знаешь, чего ждать от завтрашнего дня…
Прав был Аристотель, когда утверждал, что „Страх - это ожидание зла”. Это ожидание неминуемого зла, которое может нагрянуть с любой стороны, просто убивало, делало жизнь непредсказуемой, парализовало волю и желания что-то делать и к чему-то стремиться. К власти пробились интриганы, для которых верна была пословица: „Кто не умеет управлять, тот правит”.
2
В институте положение становились всё хуже и хуже: из Москвы прямым текстом сообщали, что бывшее союзное министерство, ставшее теперь республиканским, не собирается финансировать киевское отделение, оказавшееся в незалэжной стране. Близкие к завершению работы, правда, будут оплачены, но никаких новых работ открывать уже не планировалось.
Местное отраслевое министерство хозяином института себя ещё не чувствовало. Карповскому с большим трудом удалось уговорить прежнее московское начальство профинансировать поездку делегации на заключительное собрание ИК-IX в Женеве: ведь нужно же было достойно завершить все работы исследовательского периода, за которые он отвечал как вице-председатель и руководитель Рабочей Группы РГ-3/IX.
В Москве они договорились, что делегация на своём рабочем столе в зале заседания поставит две таблички - России и Украины. Оставалось только надеяться, что в Международной организации такие таблички уже изобразили, иначе их придётся самим написать чёрным фломастером.
Владислав, встретивший их в аэропорту Женевы, сказал:
- Ребята! Моя судьба, наконец, прояснилась! Я уже морально был готов через год сваливать отсюда в Киев, ведь у нас раньше правило ротации действовало. А сейчас, сами видите, партия свою руководящую роль отыграла… Теперь срок работы бывших советских граждан в Женеве уже определяется не решением всесильного парткома, направившего спеца в Швейцарию, а департаментом персонала Международной организации.
- Ну, и какие у тебя перспективы? – спросил Резчиков.
- Насколько я знаю, - ответил Старичев, - у местного начальства ко мне отношение хорошее, моей работой на вычислительном центре организации довольны. И есть надежда, что я теперь в Женеве останусь работать до выхода на международную пенсию, то есть, пока мне не стукнет 61 год!
- Так тебе теперь не надо и энную часть честно зарабатываемой валюты сдавать в миссию в виде партийных взносов! - быстро сообразил Карповский. - То-то я вижу, что у тебя уже и новая тачка появилась! Смотрится очень впечатляюще, поздравляю!
- Спасибо! Мне она тоже больше нравится, да и надёжнее, чем мой прежний голубой драндулет… Нам уже продлили вид на жительство, а сын и дочь, заканчивающие учёбу в женевском университете, вскоре смогут получить швейцарское гражданство. Ну, а собственное жильё для покупки я себе уже присмотрел.
В Женеве их поселили прямо в миссии, очевидно, в новых экономических условиях миссия решила, что грех упускать возможность подзаработать твёрдую валюту для своих нужд.
На флагштоках справа от входа в главное здание миссии флаги России, Украины и Белоруссии ещё развевались рядом, но Владислав сказал друзьям, что украинское представительство уже подыскивает себе в городе другое помещение.
Карповского и Резчикова вместе поселили в апартаментах, где раньше размещали членов делегации, приезжавших из Союза на очередную встречу нескончаемой конференции по разоружению. Очевидно, в вопросе о разоружении уже был достигнут определённый прогресс, так как соседние апартаменты тоже были свободны, и в них поселили прилетевших с киевлянами московских переводчиков, с которыми Фёдору и Егору раньше не приходилось встречаться.
В хорошо знакомом им зале заседаний в башне на этаже „sous-sol 2” Фёдор с Егором разыскали ящик, где хранились таблички с названиями государств-членов Международной организации, и нашли там совсем новенькие, чистые белые картонки с надписями „Russie” и „Ukraine” [Примечание 1].
- Ты посмотри, как тут быстро отреагировали на развал Союза! - заметил Карповский. - Даже прежней таблички „UdSSR” в ящике уже и след простыл…
Кроме Бориса Кубичека, никого из делегатов не интересовало, что там произошло с огромной и великой страной, никто не приставал с дурацкими ненужными вопросами, где находится Украина. Обычно Фёдор с Егором на такой вопрос отвечали, что столица Украины находится недалеко от Чернобыля, и тогда географических познаний мистера или месье, задавшего вопрос, обычно хватало для того, чтобы тот уразумел, о какой стране идёт речь.
Карповский заседания своей Рабочей Группы РГ-3/IX провёл достаточно успешно, и всё, что наработали в этом исследовательском периоде, собрание приняло без особых поправок. Теперь всё это должны были утвердить в следующем году на Пленарной Ассамблее в Хельсинки.
В одном из известных магазинов на рю де Лозанн, где продавали всякую бытовую электронику и радиотехнику, Егор соблазнился и недорого купил себе портативный радиоприёмник фирмы „Sony” с прекрасным качеством звучания. Когда сидя на диване в апартаментах, он собрался похвастаться этой покупкой перед Фёдором, то оказалось, что как ни крути верньер настройки, приёмник не „ловит” ни одну станцию. Из высококачественного динамика доносился только ровный шум, который в радиотехнике называют „белым”.
Расстроенный Егор решил при более ярком свете рассмотреть, все ли нужные кнопки нажаты и правильно ли выбран рабочий диапазон частот. Он вышел на балкон, и тут из радиоприёмника грянула модная мелодия, которую часто можно было слышать в каждом магазине Женевы. Резчиков сразу же понял, в чём тут дело, и сказал своему напарнику:
- Послушай, Фёдор! Здесь такая мощная экранизация апартаментов от электромагнитного излучения, что просто фантастика! Сверхчувствительный японский радиоприёмник в комнате не „пашет”!
- А что ж ты хотел? - мигом откликнулся Фёдор. - Ведь вопросы, которые эксперты по разоружению обсуждали здесь вечером между собой, безусловно, заслуживали этого. Так что от подслушивания защитились надёжно!
- Ну и ну, а я уже думал, что придётся покупку в магазин возвращать!
В тёплую апрельскую субботу Владислав повёз их в район горы Большой Салев, нависавшей над Женевой. Отсюда открывался чудесный вид на город, голубеющее Женевское озеро и долину реки Роны.
Оставив машину на стоянке, Старичев провёл своих друзей к большой площадке, заканчивающейся крутым обрывом. На ней несколько человек в шлемах, комбинезонах и пилотских очках расстилали на земле огромные цветастые полотнища со стропами, прикрепляли их к своим поясам и начинали разбег в сторону обрыва, волоча за собой цветастый купол, который постепенно разглаживался и наполнялся воздухом, приподымаясь над землёй.
Воздухоплаватель зависал над обрывом, и подхваченный восходящим потоком, нагретым солнечными лучами, взмывал вверх и начинал плавно скользить по горизонтали, удаляясь от точки старта. Внизу над долиной уже парили, опускаясь или подымаясь, несколько таки прямоугольников, под которыми раскачивались маленькие фигурки пилотов.
- Это вы видите любителей полетать на парапланах - сообщил Владислав своим друзьям. - Так называются парашюты с большими прямоугольными куполами особой формы. Очень модное сейчас здесь развлечение!
- И всем можно кататься? - поинтересовался Резчиков.
- Нет, этих любителей готовят на специальных курсах, где серьёзно изучают теорию и практику воздухоплавания. - объяснил Владислав. - Некоторые из пилотов настолько искусно владеют техникой полётов, что могут часами висеть в небе, вовремя оседлав нужные восходящие потоки. Да и ухитряются, на спор, сесть как можно ближе к тому месту, где их в автомобиле ожидают жена или приятель, которые подбросили пилота к стартовой площадке, а потом уехали в указанное место.
- А вон я вижу, что летают 2 человека вместе! - заметил Карповсий.
- Ну, это уже зависит от площади купола параплана, но один из парочки, болтающейся под ним, обязательно должен быть подготовленным пилотом! - разъяснил Владислав.
3
Киевский НИИ, где работал Егор, стали покидать специалисты. Одним из первых „свалил” Валерий Городевский, которому когда-то симпатизировал заместитель начальника института Улановский, но так и не смог поставить его начальником отдела коммутации.
Валерий был когда-то соседом Резчиковых, его кооперативный дом находился на том же Коломиевском жилом массиве, что и дом Егора. Была у него двухкомнатная квартира „паровозиком”, но когда в семье появился второй ребёнок, Городевский поменялся на трёхкомнатную квартиру в „сталинке” рядом с Московским универмагом.
Говорили, что теперь Валера открыл свой бизнес: держал на Владимирском рынке известную всем алкашам лавочку, торговал алкоголем. И, видно, торговал удачно: сначала приобрёл заграничную „тачку”, а вскоре переехал в какой-то другой район, уже в четырёхкомнатную квартиру.
Затем исчез вечный член партбюро, принципиальный партиец Дима Гнедкин, непримиримый борец с нарушителями партийной дисциплины.
Вскоре он открыл ресторан „Богуславка” в подвале на углу улиц Максима Кривоноса и Просвещения, недалеко от студенческого общежития строительного института. В этом заведении позже и самому Егору удалось побывать: два раза - на юбилеях, и три раза - на поминках. Нельзя сказать, чтобы Дима очень процветал, сам он, наверно, не сильно в ресторанном деле разбирался, а всем заправляла его жена, похожая на торговку с одесского Привоза.
С загадочным выражением лица бегал по этажам начальник отдела стандартизации и нормоконтроля, частый заместитель секретаря партбюро, кандидат юридических наук Реонольд Терентьевич Ключицкий, которого покойный Серёжка Рязанов в шутку называл только Реостатом Терентьевичем.
Постоянный председатель комиссии по подведению итогов социалистического соревнования между отделами (за что коллективу отдела полагалось увеличение квартальной премии на 10 процентов), Ключицкий, сталкиваясь в коридоре с сотрудниками, к которым он питал доверие и уважение, с озабоченным видом говорил, что сейчас он очень занят, так как усиленно готовится к собеседованию в одной очень ответственной организации.
Там ему для предстоящего разговора даже специальный вопросник дали, и в нём много замысловатых юридических головоломок.
Позже выяснилось, что Реонольд Терентьевич, успешно пройдя собеседование, занял должность юриста в банке „Правэст”, куда вскоре перетянул другого соратника по партбюро, Василия Григорьевича Марфиненко, успешно организовавшего в институте работу вычислительного центра.
В банке Василий Григорьевич возглавил отдел энергетики и поддержки персональных компьютеров. Затем дорогу в банк, владельцем которого оказался прыткий юрист по фамилии Чурновецкий (прежде работавший в Киевском университете доцентом кафедры криминалистики и заместителем проректора по научной работе). протоптала дочь Ключицкого - Ирэна. Та, по примеру, отца выбрала профессию юриста, немного поработала в „конторе глубокого бурения”, а потом почему-то очутилась в банке „Правэст”, где вскоре стала доверенным лицом Чурновецкого.
В литературных кругах киевских руховцев вдруг возник Александр Гураковский, бессменный председатель ревизионной комиссии партбюро, теперь регулярно публиковавший в каких-то сомнительных издательствах, пока мало известных широкой публике, воспоминания „о тяжёлых годах коммунистического засилья на Украине”. Тон изложения был ёрнический, кто-то из бывших коллег Егора называл литературные произведения Гураковского зубоскальными. Сейчас такие литературные „произведения” уже пользовались определённым спросом.
Сокурсник Резчикова, Дима Кураковский со своей женой Люсей съездили в США к Роману, сводному брату Димы; на обратном пути домой зацепились за Германию, оформились на ПМЖ в Берлинеж; в Киеве у них осталась квартира, в которой жила мать Люси.
Пару лет они прокантовались „социалистами” - так в шутку называли тех, кто жил в Германии на социале, т.е. на пособии, - но потом чета Кураковских освоилась и нашла себе работу. Дима подался в „контору”, которая занималась реализацией патентов. Позже, при очередном визите в Киев, Кураковский рассказывал Резчикову, что их фирма работает над созданием маломощного, до 1 кВт, ветряка для получения электроэнергии. Он предназначался для индивидуальных пользователей.
За „бугор” подалась и хорошая знакомая Дианы по политехникуму, преподаватель английского языка Тамара Каминская. В перерывах между занятиями Диана и Тамара часто спускались по бульвару Шевченко в кафе, где варили особенно вкусный кофе. Разговоры крутились вокруг последних событий на педсовете и специфики работы в академических и отраслевых научно-исследовательских институтах. Несколько раз Диана приглашала чету Каминских на день рождения Егора, на свой день рождения в августе - не получалось, она почти всегда отмечала его в отпуске, обычно - в Одессе.
Муж Тамары, Аркадий, работал начальником лаборатории в институте проблем прочности Академии наук Украины, и при всей своей активной научной работе ухитрился, будучи председателем ЖСК, построить великолепный дом на Печерске по соседству с Ботаническим садом, получить в доме четырёхкомнатную квартиру и защитить докторскую диссертацию.
Познакомившись на именинах у Егора с Александром Котлярским, он сразу же нашёл с ним общий язык. На банкете, состоявшемся в ресторане Речного вокзала по случаю защиты Аркадием докторской диссертации, куда были приглашены и Резчиковы, Егор услышал, как один из поздравляющих в своей речи сказал:
- У Тищенко эта проблема была исследована для коэффициента прочности, равного 1,4, у Прядко - для значения 2,1. А вот Аркадий Александрович решил эту сложнейшую задачу в общем виде и показал, что теперь вы можете взять любое значение коэффициента и с помощью выведенной им формулы получить то, что вам требуется!
Егор решил, что при таком подходе к исследованию Аркадий заслуживает всяческого уважения. А вот педагогические способности Аркадия явно не блистали. В один из дней Диана сильно удивилась, что Тамара отказалась от традиционного похода в кафе и спешно засобиралась домой. Диане она объяснила, что Аркадий готовит дочку к поступлению в киевский институт гражданской авиации, поэтому регулярно занимается с ней физикой и математикой.
- Но он при этом так раздражается, если Ириша что-то не понимает, так орёт на ребёнка, что я боюсь, как бы он ненароком её не прибил! - взволнованно выпалила Тамара. – Так что я побежала, чтобы ситуация была под контролем…
В институт дочка Каминских поступила, а ближе к окончанию обучения вышла замуж за Сергея Уланского, отец которого, доктор физико-математических наук, работал в одном институте с Аркадием, а мать, доктор медицинских наук, преподавала в медицинском институте. Сам Сергей, работая в институте проблем прочности, уже в молодом возрасте защитил докторскую, но когда разразилась перестройка, ударился в модный бизнес – стал продавать зарубежные персональные компьютеры, хлынувшие в страну.
Очень быстро его фирма стала солидным предприятием, и Сергей Уланский ушёл из института. Вскоре он создал совместное предприятие с чехами и перебрался в Прагу. Потом туда переехали его родители, а теперь уезжать собрались и Аркадий с Тамарой. Тамара бросилась покупать картины, которые, как она свято верила, там, на Западе окажутся ценным вложением денег.
Долго они занимались продажей своей квартиры, пока не продали её представителям какой-то американской благотворительной организации за 20 тысяч долларов; до последних дней пытались с „наваром” продать свою чёрную „Волгу”.
- Ну, вы, наверно, там сможете сразу купить квартиру? - поинтересовалась Диана у Тамары.
- Ну что ты! - рассмеялась Тамара. - Там эти деньги, что мы получили - копейки, нужно раз в десять больше!
Это же сказал и герр Александр, который переживал, что упустил такую выгодную сделку; он теперь зачастил в Киев, организовал здесь совместное предприятие с каким-то Василием Правцом и его товарищами. Он на полном серьёзе уверял Диану и Егора, что эти киевские мальчики просто молятся на него и нахваливают его при каждом удобном случае. Вот так и получалось: одни спешно уезжали из страны, другие приезжали сюда, чувствуя, что здесь можно прилично заработать…
4
- Опять ты надолго задержался на своей работе, я уже в третий раз котлеты разогреваю! - сердито выговаривала Диана мужу, который с мрачным видом тыкал вилкой в тарелку. - Что, опять сражался с Фёдором?
- Да нет, как раз вместе ломали головы, где же взять деньги на финансирование работ в следующем году…Ведь мои сотрудники ждут от меня реальных шагов, чтобы они не остались без зарплаты. Мы и так уже, куда только ни совались - и в наш Ощадбанк, обещали им сеть передачи данных разработать на основе нашего оборудования…И на вычислительном центре Госбанка столько времени толковище вели, и к ментам совались, и в России, у газовиков были. И везде - одни туманные обещания, в этом бардаке никто не знает, что завтра будет! А пока даже на аванс следующего месяца не знаем, откуда деньги наскрести…
-А вот директорша нашего техникума, не в пример вам, деньги нашла!
- Это как же? Они, что, на дороге валялись? - с иронией спросил Егор.
- Почти…Она 4 комнаты на первом этаже техникума сдала в аренду какому-то банку, и говорит, что ещё нашла и какого-то спонсора, чуть ли не из-за „бугра”. Так что наши преподаватели кое-какие деньги в прошлом месяце получили…Ну, а сама директорша себя явно не обидела, когда в августе следующий набор в техникум проводила…Даже в отпуск на это время не пошла…Сам понимаешь, что от благодарных родителей отбою не было…
- „Может быть, мне к Богатину за помощью обратиться? - подумал Резчиков. - Он, когда мы у него в Одессе были в гостях, хвастался, что теперь руководит какой-то шарагой, у которой в Киеве даже филиал имеется… Я тогда, по его совету и приглашению, ещё даже в какое-то акционерное общество вступил, уж больно он мне его нахваливал…И взял-то Володя с меня за это действо всего 50 долларов”.
Когда-то, в далёкие студенческие времена Егор с Богатиным вместе учились в alma mater, но после второго курса Володя неожиданно исчез и объявился на одесском заводе „КИНАП”, продукцию которого покупали даже в ряде развитых европейских стран. Богатин вскоре выбился в группу настройщиков, которые ездили в заграничные командировки на пуско-наладочные работы, неоднократно бывал в Париже, Риме и других известных культурных центрах, недосягаемых в ту пору для рядовой советской публики.
Его женой вскоре стала студентка Оля Бокий, с которой Диана познакомилась на вступительных экзаменах в институт. Та приехала в Одессу из города Черкассы, на экзаменах получила, вроде бы, проходной балл, но теперь должна была с матерью срочно вернуться домой по неотложным делам. Мать Оли оставила Диане свой домашний адрес и попросила дать в Черкассы телеграмму, когда будут вывешены списки принятых абитуриентов.
- Когда вывесили списки,- рассказывала Егору Диана, - я с трудом пробилась сквозь гудящую от волнения толпу, быстро нашла себя в списках и стала разыскивать фамилию Бокий. Прошла по списку раз, потом другой – нет тут моей знакомой Оли…Наскребла я мелочи, чтобы отправить телеграмму, на следующий день сюда примчались Ольга и её мать. Стали выяснять, что – к чему, и оказалось, что в самый последний момент из Москвы пришло распоряжение – дополнительно зачислить двух абитуриенток из дружественного Вьетнама. Вот Ольгу, чей проходной балл был, что называется, на грани, и выбросили из списков. Мать тут, правда, активно начала бегать и хлопотать по всем партийным и прочим влиятельным организациям, и спустя две недели Ольга всё-таки была зачислена в студентки. Мать её потом меня благодарила и кланялась, мол, если бы я не нашла денег на телеграмму, то всё бы пропало, поезд к тому времени уже бы ушёл…Вот и стала Бокий моей первой студенческой подругой…
Вскоре Богатин покинул „КИНАП” и очутился в одесском обкоме партии, где со временем выбился на должность замначальника сектора общего отдела. Ольга после окончания института, естественно, осталась в Одессе и очутилась на кафедре электроники Одесского политехнического института. Вскоре у Богатиных родился сын, молодая семья получила двухкомнатную квартиру в новом доме, разместившемся в ободранном одесском дворе недалеко от пересечения улиц Кирова и Карла Маркса. Сын оказался ровесником дочери Резчиковых – Марины, и Ольга при очередной встрече с Дианой и Егором, привозившими дочь к бабушке в Одессу на летные месяцы, неоднократно намекала своей подруге, что готова стать и свекровью её дочери, мол, у неё на этот случай даже фамильные серьги сохранились…
- Я, конечно, отшучивалась, как могла. - говорила Диана Егору, - Против Володи-младшего я лично ничего не имею, мальчик он симпатичный, неглупый, хорошо воспитанный, но наследственность его мне совсем не нравится!
- Что ты имеешь в виду? – спрашивал Егор.
- Как, что? Ты, что забыл, что Ольга болела туберкулёзом в течение чуть ли не двух лет? Хоть и выбралась из этой халепы, но всё ещё продолжает курить! Ну, как тебе это нравится? Уж это я совсем отказываюсь понимать! Мало того, что я со своим полиартритом маюсь, так теперь ещё и с такой опасной хворобой, не дай Бог, будешь иметь дело…Нашей дочери, которая тут воспалением лёгких переболела, даже в больнице на Слободке пришлось лежать, это явно ни к чему!
Володя-старший при встрече с киевскими друзьями говорил разные умные речи, больше подходящие пропагандисту-агитатору на очередном семинаре партийно-политического просвещения, жаловался на беспричинное отсутствие патриотизма у одесских обывателей, всё осуждал несознательность граждан, стремящихся уехать на историческую родину, напирал на возрастающую опасность коварного сионизма.
Те выпускники-сокурсники, которые остались в Одессе, утверждали, что Богатин, по своей работе в обкоме партии, несомненно, связан с „контрой глубокого бурения”.
По мнению Егора, слухи эти имели все основания выглядеть правдоподобными: ведь недаром Богатин пару раз повышал свою квалификацию на сборах в Киеве; происходило это в таинственной усадьбе с жёлто-белым особняком, зажатыми между улицами Красноармейской и Горького, рядом с небольшим городским садиком и высоченным готическим собором.
Мать Ольги, заболев, продала свой дом в Черкассах, переехала в Одессу к дочери и поселилась за ширмой в гостиной, где на раскладном диване спал Володя-младший. Продолжалось это довольно долго – пока Богатин, ещё до катастройки, не получил комфортную однокомнатную квартиру в новом высотном доме, выстроенном на Черноморской дороге, куда он с женой и перебрался, оставив городскую квартиру своему сыну.
После катастройки Богатин некоторое время оставался без работы и зачастил в кино, после чего стал доказывать своим друзьям, что Сильвестр Сталлоне в фильме „Первая кровь” – просто великолепен, а сам фильм – совсем и не антисоветский, как говорилось о нём в Союзе раньше.
Очевидно, старые друзья не оставили Богатина без поддержки, и вот теперь, в эпоху наглой и беспощадной рыночной экономики, его пристроили в какой-то шарашке, у которой явно имелись заветные доллары и немецкие марки, причём, в достаточном количестве…
Вспомнив все эти обстоятельства, Егор на следующий день переговорил с Карповским, получил его одобрям-с и связался по телефону с Богатиным. И удачно – тот как раз собирался в Киев для проверки своего филиала. На встрече он пообещал Егору всяческую помощь и в качестве первого шага передал ему проект договора с условиями предоставления кредита для выплаты очередного аванса.
Но тут в дело вмешался начальник института Михайловцев, он с подачи планового отдела, проштудировавшего раздобытые Егором бумаги, счёл условия кредитования не только малопривлекательными, но даже и опасными для института. Пришлось Егору звонить своему приятелю с извинениями за поднятый переполох.
Правда, плановый отдел института окажется прав в своих подозрениях, а сама шарашка Богатина вскоре будет ликвидирована. Об этом Егор узнает летом в Одессе при очередной встрече с Володей-старшим, и получит, тем не менее, назад свои 50 долларов.
Вскоре Богатина прихватит разрушительный сахарный диабет, который быстро сведёт его в могилу. Через 2 года после похорон разрушится и дружба старинных подруг: Диане на очередной встрече выпускников alma mater вдруг покажется, что черкасская подруга несомненно имеет какие-то виды на её благоверного.
Хотя Диана всегда будет смеяться над рассказом своей институтской подруги Гали о том, как к ней вдруг заявилась агрессивно настроенная Береговая, которая, не переступая порога, потребовала, чтобы та прекратила звонить её второму мужу, Диме Гончарцу, под предлогом организации следующей встречи выпускников.
- Представляешь эти страсти на лестнице второго этажа, - скажет она со смехом Егору, - а Галка ей и отвечает: - „Да у меня таких ухажёров, как твой Дима – на рупь пучок! Сильно он мне нужен, в свои-то под 80 лет!
- Можно подумать, что самой Галке чуть ли не восемнадцать! – саркастически ответит на это Егор.
И в этом случае, с овдовевшей Ольгой, тоже возникнет дурацкая ссора, и контакты с семьёй Богатиных прекратятся… А жаль… В нашем возрасте терять друзей – последнее дело…
5
Через месяц после возвращения из Женевы Карповский, прихватив с собой Егора, отправился на разведку в республиканское отраслевое министерство. Он решил поговорить с первым заместителем министра о возможности финансирования института. Начальник института Михайловцев этим же вопросом занимался в Москве, надеясь продолжить работы по спецтематике, включая курирование разработок, внёдрённых на челябинском радиозаводе.
Первый зам был занят - у него сидела иностранная делегация, поэтому Карповский решил, на всякий случай, переговорить с начальником технического управления.
К большому удивлению Егора им оказался его сокурсник Валерий Меденков, который ещё совсем недавно занимал в проектном институте отрасли должность главного инженера проектов (ГИП). Он был руководителем многих работ, выполнявшихся на территории Украины, и часто взаимодействовал с республиканским министерством, в частности, с первым заместителем министра. Тот хорошо знал Валерия и после провозглашения Украиной незалэжности предложил Меденкову возглавить техническое управление.
Меденкова они нашли в тесной комнатушке, окна которой выходили во двор, когда тот в телефонную трубку настоятельно отсылал своего собеседника к какому-то очень важному пану Горбулину. Закончив разговор, он смущённо развёл руками и сказал:
- Ну что поделаешь с этими безнадёжными идиётами? Уже третий раз им говорю, чтобы они обращались не в министерство, а выходили на более высокий уровень, ну, хотя в Кабмин, или в Администрацию президента…
Он внимательно выслушал Карповского, которого хорошо знал по множеству конференций и семинаров, и сказал, что министерство только сейчас начинает заниматься вопросами отраслевой науки. И неожиданно, хитро прищурив глаза, спросил:
- А кто из вас, ребята, мог бы пойти ко мне заместителем?
Егор, встретив взгляд Валерия, отрицательно помотал головой - лезть в чиновники он не собирался. В кабинете повисла тишина, прерываемая шумным сопением Карповского. Наконец он промолвил:
- Могу я подумать над Вашим предложением, Валерий Иванович? Скажем, до завтрашнего утра?
- До завтра? - переспросил Меденков, улыбнувшись. - Не вижу никаких проблем, вот Вам моя визитка, на ней указаны телефоны, по которым можно меня вызвонить…
В коридоре, когда они шли к выходу, Карповский принялся объяснять Егору:
- Я с Виктором работать больше не могу. У меня такое ощущение, что моё мнение он спрашивает, руководствуясь правилом: „Вам куда? Потому что мне – в другую сторону!”. Вот сейчас объединение отделов замышляет, а каких - не говорит, мол, подумай сам и дай свои предложения! Надоело всякую фигню слушать, что институт сможет на работах по спецтематике ещё долго продержаться. На твоей „Трапеции” решил крест поставить, не хочет ни с кем из московского министерства говорить на эту тему. Хорошо, что мы разработку коммутационной станции ИСК-2,4 вовремя развернули, теперь уже её не остановишь…В общем, подумаю я, до завтра время есть!
Предложение Меденкова Карповский принял и через 2 недели был оформлен по переводу заместителем начальника технического управления. В разговоре с Егором он сказал, что обживается на новом месте и будет держать его в курсе дела – какие есть виды „на урожай”, то есть, на финансирование из республиканского министерства.
В июне зять Егора, Юрий, защитил кандидатскую диссертацию на соискание учёной степени кандидата физико-математических наук. Насколько понимал Егор, тема его работы была связана с робототехникой, но лезть в детали у него не было желания. Защитился, и, слава Богу! Если бы не Марина, то зять тянул бы кота за хвост ещё неизвестно сколько времени.
Что эта защита Юре теперь давала, Егор тоже не сильно понимал: Юрий с Мариной, побывав три раза с коммерческой целью в Югославии, теперь постоянно, при малейшей возможности ездили в Польшу, продавая на базарах всякий ширпотреб из Украины. Внук Сёрёжа на это время переезжал на Лейпцигскую к дедушке с бабушкой.
На работе группа Сарчука добилась первых успехов в освоении техники проектирования ПЛИС: они получили микросхему, которая выполняла функции модема по Рекомендации R.20. Теперь Сарчук приставал к Егору, требуя уделить самое тщательное внимание дальнейшей разработке устройств с использованием ПЛИС, и никакие разъяснения Резчикова на тему плохого финансирования до Сарчука явно не доходили.
Не добившись своего, он ринулся к Стасику Закревскому, назначенному замом вместо Карповского, а от него, не получив поддержки, помчался скандалить к Михайловцеву. Вся его группа теперь на Егора смотрела волком. Работы по созданию телефонной станции для республиканского министерства было решено усилить, в связи с чем у Резчикова забрали сектор Вольфберга и присоединили его к отделу Юры Братнера.
Вскоре от Михайловцева Резчикову поступило организационное предложение. Начальник института не стал вызывать Егора к себе, а сам пришёл к нему в кабинет, сел у окна, немного колеблясь с чего начать. Резчиков насторожился, не зная, чего ждать от визита начальства. Две недели назад у него с Михайловцевым была небольшая стычка. Тот вызвал Егора к себе, заглянул в письмо, лежащее перед ним, и спросил:
- А кто такой Петрович? Я тут получил письмо от ГлавНИИ ВЦ Госплана, этот Петрович значится его исполнителем. Кто он по должности?
- Это главный специалист у них, занимается он разработкой сети связи ЭВМ министерств и ведомств, размещённых в Киеве, - ответил Егор. - А что они хотят?
- Да вот приглашают тебя на совещание по аванпроекту сети, так прямо в письме и сказано: „просим направить Резчикова!” – начальник нервно передёрнул плечами и продолжал, - А это, вроде бы, нам с Закревским решать, кого на такое совещание отправить! Прямо какая-то партизанщина получается…
- Не знаю, - растерянно пробормотал Егор, - мне Петрович ни о каком письме не говорил, не звонил, а виделись мы с ним неделю назад. Ты же знаешь, что там у них наши четыре комплекта аппаратуры передачи на 48 кбит/с работают, так мы с Антоном Лозуренко результаты измерений на длинных линиях с ними обсуждали. А знакомства у нас с ними – давние, и все – в порядке личной инициативы возникли…
- Я думаю, что на этом совещании следует быть Закревскому, а не тебе, - принял начальник волевое решение.
А Егор подумал:
„Вот так, по решению начальства, получается совсем, как в том дурацком анекдоте - „Муму написал Тургенев, а памятник поставили Гоголю”. Я тут протоптал дорогу к нужным клиентам, а теперь к ним попрётся Закревский, который всю жизнь занимался спецтематикой и в вычислительных сетях ни фига не разбирается!”
Но начальник тогда явно погорячился, и Закревский через день убедил его в том, что на совещание ему надо идти обязательно вместе с Резчиковым, который в том ГлавНИИ ВЦ уже все входы и выходы знает…
Теперь же, вспоминая тот недавний разговор, Егор ждал, что Михайловцев скажет дальше. Тот спросил, какое у него недоразумение с Сарчуком, и, выслушав Егора, пожал плечами:
- Ну, тут всё ясно и понятно, не можем же мы работать за промышленность. Показали действенность и эффективность такой технологии и теперь можем познакомить с ней завод, причём – за отдельный договор между нами и ними, надо же какие-то деньги зарабатывать…
Немного помолчав, Михайловцев, наконец, решился:
- Мне кажется, что нам в институте, с учётом нынешней ситуации, необходимо провести некоторую реорганизацию. И я её вижу такой: целесообразно создать новый отдел, который бы назывался отделом документальной связи. В него включить твой отдел и отдел факсимильной связи. Ты, наверно, в курсе дела, что Симаков собрался на пенсию. – сказал он. - Вот ты бы мог возглавить этот новый отдел. Как ты на это смотришь?
Это предложение было для Резчикова неожиданным, и он сказал, что подумает. На том они расстались.
Оставшись один, Егор стал размышлять. Объединяться с факсимильщиками ему явно не хотелось, он знал, что команда Симакова будет не в восторге от того, что их присоединят к нему. Один Терентьев там чего стоит, он ведь уже засиделся в начальниках лаборатории. А с ним у Егора практически никаких точек соприкосновения по работе не было. Познакомились, правда, ещё давным-давно: вместе на целину ездили после второго курса и вместе в одной футбольной команде там играли против местных, кажется, это на лужайке возле харчевни было...
Да и тащить на себе прошлые грехи этого аппарата-урода под названием „Штрих”, ведущий разработчик которого уже два года, как подался в Израиль, ему было явно ни к чему. По передаче газетных полос по каналам связи головным в Союзе было ленинградское отделение института, а киевлянам после питерских спецов приходилось только крохи подымать, они тут на подхвате были...
С темпланом – полная неясность, да и с кем работать? Ваня Музыченко из отдела ушёл - подался в баптистские проповедники. Сектор Вольфберга из отдела забрали, да и сам Семён Павлович, отправив своего сына Павлика учиться в американский университет, наверно, тоже за ним последует.
И вообще, зачем ему эта лишняя головная боль с финансированием такой огромной оравы в 80 человек? Нет, сейчас в стране явно не те времена, чтобы быть начальником…Всё вверх тормашками полетело, коту под хвост…
И действительно, не успев родиться, СНГ уже раздирался внезапно вспыхнувшими военными конфликтами. В Южной Осетии шла война, продолжались военные действия в Абхазии и Нагорном Карабахе, боевые столкновения начались в Таджикистане.
В Приднестровье молдаване захватили Бендеры, и. если бы не решительные действия нового командующего 14-ой армией генерала Александра Лебедя, то бои в Приднестровье не удалось бы остановить. Опять там румыны зашевелились, вон, на границу самолёты СУ-25 и СУ-29 согнали.
Недаром двоюродная сестра Егора, Татьяна со своим мужем за бесценок продала свою уютную квартиру в Дубоссарах и через Одессу подалась на историческую родину в Тверь. Хорошо, что там от бабушки наследство осталось – старый дом, на который все положенные бумаги уцелели.
На следующий день Резчиков зашёл к Михайловцеву и сказал, что возглавить новый отдел он не берётся, поэтому вот заявление с просьбой перевести его на должность ведущего научного сотрудника. Михайловцев молча пожал плечами и на заявлении начертал резолюцию: „Согласен. ОК - Прошу оформить”.
Об этом в институте стало известно очень скоро, и в кабинете появился растерянный Юра Тарханов, который прямо с порога спросил:
- Это правда, что ты написал заяву и уходишь с должности начальника отдела?
- Да, - кивнул головой Егор, уже не сомневаясь в правильности своего выбора. – Впору объявить: „Вниманию сотрудников отдела! Все, кто держали на меня за пазухой камни, можете их выбросить! Я вам больше уже не начальник!”
- И что собираешься делать?
- Пока пойти в отпуск, а там видно будет!
- А кто у нас начальником будет?
- Меня на эту тему Виктор не спрашивал…Не знаю, может быть, он тебе, Юра, эту должность предложит?
- Не думаю, скорее Терентьева назначат. Ты же помнишь, как он на „свободных демократических выборах” энергично агитировал за кандидатуру Михайловцева? Вот теперь его время наступило… Ну, ладно, я пошёл, товарищ ведущий научный сотрудник…
Потом в кабинете возникали один за одним Вольфберг, Турбаев, Женя Громцев, Володя Корганд, которые сначала удивлялись принятому Егором решению, а потом утверждали, что они хорошо понимают, почему Егор так поступил.
Заглядывала и расстроенная Светлана Фёдоровна: теперь, в связи с предстоящим объединением отделов, она предчувствовала хлопотную инвентаризацию, а после неё неизвестно, кого из двух материально ответственных новый начальник оставит на прежней должности…
Дома Диана с пониманием отнеслась к решению своего мужа, сказав, что хватит ему пропускать через сердце все неприятности и хлопоты за всю эту команду, численность которой хотят теперь увеличить почти в два раза. Надо немного и дух перевести, уж больно сложное время наступает…
А через 2 дня новым начальником объединённого отдела назначили Терентьева. Егор успел с ним договориться о том, что его кабинет пока остаётся за ним до осени, а после отпуска будет видно, как раскручиваются события.
6
Свалив с себя тяжёлую ношу начальника отдела, Егор отправился в отпуск - вдогонку за Дианой и Серёжей: они неделю тому назад уехали в Крым в посёлок Песчаное. Диану туда послали на проверку практики, которую в местной конторе связи проходили шесть студенток киевского политехникума. Бахчисарайский районный узел поселил их в пансионате, расположенном всего в 50 метрах от моря.
Берег здесь был пологий, песчаный, место для купания было идеальным. Пансионат имел свой отгороженный участок пляжа, где места хватало всем. Местные жители прямо на пляж притаскивали изумительные персики, крупную жёлто-красную черешню и розовые помидоры „бычье сердце”. Еда в столовой пансионата была сносной, но порции большими размерами не отличались. Поэтому Серёжа терпеливо дожидался того момента, когда раздатчицы уже видели, что можно некоторым едокам дать и добавку. Потом, к пяти часам, вдоволь наплававшись в тёплой воде, внук прибегал к бабушке и спрашивал:
- А ещё не файф- о-клок?
И Диана устраивала ему с Егором очередное чаепитие, с печеньем или с творогом и сметаной, купленными на местном базаре. Коротая время до ужина, внук забирал у Егора конторскую книгу, где были вклеены вырезки из „Крокодила” „Литературки” и других газет, и обнаруживая хорошее чувство юмора, заливисто смеялся, приглашая Егора и Диану присоединиться к нему:
- Вот послушайте, что пишут: Сделай сам - Так отвечает на претензию клиентов закройщик ателье Л. Рашпилев. Есть и какое-то Происшествие: На проходной мясокомбината г. Загряжска был задержан грузчик В.Чупраков. Он держал говяжий язык за зубами.
- По нонешним временам – это и немудрено! – усмехнулся Егор.
- А теперь про погоду: В Москве ожидалась тёплая погода с температурой 25-28 градусов, без осадков. Эти ожидания полностью оправдались на Северном Кавказе. Но и здесь погода – тоже люкс-мармелад! Как и обещала вчера бабка, у которой мы очень дёшево персики купили. Всем она говорила, что у неё спина болеть перестала, а это – к хорошей погоде! Зачем ей по аптекам бегать? Про них тут тоже объявление есть: - Аптека закрыта на ремонт. Ближайшая закрытая на ремонт аптека находится за углом. Уже можно смеяться…
- Значит, будем теперь персики покупать только у этой бабки, чтобы нам хорошей погоды хватило до отъезда! – пошутила Диана. – Что ещё ты там нашёл?
- Какая-то Глотовская швейная фабрика наладила выпуск маек для бегунов с художественной вышивкой „Не уверен – не обгоняй”. Я бы себе такую купил, чтобы в школе на физкультуру ходить.
- Значит, на завтрашней ярмарке смотри в оба! – обнадёжил внука Егор. – Чем ещё там смешат народ?
- Досрочно! Очередной жилой дом строители управления № 1313 опять сдали комиссии на полгода раньше, чем построили. Подписано – Михаил Задорнов. Я про такого знаю, его часто по телеку видел…А вот тут пишут, что у перестройки, оказывается, были Провозвестники реформ: Задолго до перестройки добились демократии в ресторане „Дубки”. Тут всегда было по 3 кандидата на одно место.
- Ну, для нашей системы обслуживания это привычное дело…Что ещё там интересное есть, Серёжа?
- Какой-то В. Мастусов из Запорожья в заметке Раньше срока пишет: В г. Капелюхове на берегах красавицы Попейки значительно раньше намеченного срок введен в строй химический комбинат со всеми своими вытекающими последствиями.
- Да, не повезло реке-красавице, теперь в сточную канаву превратится!
- А кто такой Икар? – спросил внук
- Это герой древнегреческой мифологии, который вместе со своим отцом Дедалом покинул остров Крит, которым правил кровожадный тиран Минос. Он с отцом сделали себе крылья и скрепили их воском. В полёте Икар не послушался отца, и радуясь обретённой свободе, поднялся близко к солнцу, от жары воск расплавился и Икар разбился…Понял? А что там про него пишут?
- Да вот здесь написано - За лаврами Икара: Закрепив за спиной крылья, Петляев отважно прыгнул с крыши штамповочного цеха и, удачно спланировав, приземлился за забором, где сразу попал в крепкие объятия работников охраны. В отличие от Икара крылья у него были не самодельные, а от „Жигулей” [2].
- Непонятно, зачем ему эти крылья понадобились? Тогда жутким дефицитом шины от „Жигулей” были, - пожал плечами Егор.
- А дедушка Володя, - внёс уточнение внук, - хвалился, что удачно купил шины и колпаки для своей белой „Волги”. Ну, а это – не про нашу столовую…
- А что именно?
- Да вот написано: Работники столовой давали клиентами только пищу для жалоб.
- Ты, во всяком случае, на вчерашний компот уж точно не жаловался! Аж 3 стакана выпил! Хорошо, что на раздаче Анечка была, она всегда тебя жалеет, мол, чего этот киевлянин такой худющий?
Через 2 недели сюда прикатили родители внука, Марина с Юрой, а Диана с мужем поездом вернулись в Киев. Там они с огорчением узнали, что за время их отсутствия цены продолжали неумолимо расти. Как говорили в очередях в магазине: „Вiльнiй державi – вiльнi цiни!”.
Билет на самолёт Киев-Одесса уже стоил 440 рублей, получалось, что за последние три года он подорожал в 20 раз! Батон вместо 3,4 рубля продавался уже за 16 рублей, проезд по железной дороге вырос в 2 раза. Кило колбасы „останкинская” вместо 49 рублей теперь обходилось „всего лишь” в 181 руб., кило сливочного масла – 204 рубля, бутылка водки „Гайдамацкая” – 86 рублей.
Чтобы купить 1,5 кило сахара, надо было в специально назначенном магазине предъявить талон с печатью, подождать, пока тебя найдут в списке и попросят расписаться. И это при цене 70 рублей за кило»! Хорошо, что при этом ещё не надо было приносить присягу на верность отчизне, непонятно какой. А про прежнюю цену в 77 копеек за кило теперь можно было детям рассказывать разве что в виде волшебной сказки…
Национальный банк Украины принял решение, что „…временно, до введения полноценной национальной денежной единицы, в республике допускается параллельный оборот в сфере торговли и услуг, как купона, так и рубля по курсу один к одному”.
Поэтому можно было видеть и чувствовать, что творится в бывшей столице нашей бывшей Родины. Приезжающие из московских командировок сотрудники института говорили, что и в Москве цены сейчас не лучше, но уже кое-что купить в магазинах было можно. Сахара там – навалом, но по 68 рублей за кило, бутылка водки стоила 112 рублей, чаю не было никакого и нигде, но можно было купить растворимый кофе по цене от 150 до 175 рублей за банку.
Метро стало по рублю, а ведь ещё пару лет назад отечественная интеллигенция ожесточённо дебатировала по вопросу возможного повышения стоимости проезда с 5 до 10 копеек.
Вид государственных магазинов был удручающим, без всякого намёка на изобилие. То, что продавалось - „кусалось”: бананы – 200 руб, апельсины – 150 руб, лимоны – 225 руб, сыр – 190 руб, икра – 138 рублей за баночку в 140 грамм, армянский коньяк – 181 руб, заграничный спирт Royal – 360 рублей за литр. Импортной зубной пасты „Colgate” нигде нельзя было найти.
В конце июля свояк Александр прислал Диане приглашение для приезда в ФРГ, и Резчиковы начали готовить документы для получения визы. За какую-то бумажку в Отделе виз и регистраций (ОВИР) надо было заплатить 210 купонов, потом оформить страховку за 78 немецких марок и 100 купонов, внести 50 марок консульского сбора и за 170 марок купить авиабилеты до Берлина и обратно.
Марки Егор привёз из Женевы, обменяв на них сэкономленные от командировки швейцарские франки. Заполненную анкету они сдали в посольство ФРГ, размещавшееся на улице Гончара за цирком. Спустя два дня после сдачи документов Диана получила немецкую визу с месячным сроком пребывания и вскоре отправилась из аэропорта Борисполь во второе зарубежное путешествие.
В берлинском аэропорту Шёнефельд её встречала знакомая Александра, она по его поручению купила Диане билет до Бремена, но с пересадкой в Гамбурге. Немецкого языка Диана не знала, ну, разве что помнила из кинокартин про войну три слова „хальт”, „хэнде хох‘ и „капут”, но не была уверена, что они ей сейчас пригодятся и выручат в трудную минуту. Она больше надеялась, что английский язык, который прилежно учила и в школе, и в институте, в нужный момент ей всё-таки поможет.
Пока что она помнила, что ей надо сделать пересадку „нах Бремен”. С этими словами, но в вопросительной форме, Диана и тащила свой тяжёлый чемодан по перрону гамбургского вокзала и с завистью поглядывала на пассажиров, которые запросто катили свои чемоданы на колёсиках.
Вежливые немцы не оставили без внимания явно заграничную пассажирку, и Диана благополучно добралась до нужного перрона, от которого стремительный региональный поезд помчал её в Бремен.
Ну, а там её с нетерпением ожидала вся троица семьи Котлярских, включая и племянника Арика, которого в пятилетнем возрасте Диана в последний раз видела пятнадцать лет тому назад. Племянник подошёл к ней, поцеловал и по-русски, но с некоторым акцентом, сказал:
- Добрый день, тётя Диана! Добро пожаловать в Германию!
Затем на шикарном „Мерседесе”, которым рулил Александр, они проехали по Бремену; получилось что-то вроде маленькой экскурсии по старинным немецким улицам и площадям, с осмотром памятника знаменитым бременским музыкантам. Вскоре машина выбралась из города на автобан и помчалась в город под названием Зике.
Трёхэтажный дом Котлярских располагался на тихой Вальденбургершрассе недалеко от школьного стадиона, среди таких же похожих домов, у дверей которых стояли один или два автомобиля.
На первом этаже дома Котлярских располагалась стоматологическая клиника, которая здесь называлась словом „праксис”, за левой дверью с надписью „privat” крутая лестница выводила в широкую прихожую на втором этаже, где размещались большая, с выходом на балкон, гостиная, вся заставленная стильной мебелью, с роскошными цветными вазами на комодах и завешенная картинами в золочёных рамах.
К гостиной примыкали две спальни и просторная кухня. Из кухни лестница вела на третий этаж, где в трёх просторных комнатах с островерхими потолками в окружении книг и всевозможной бытовой радиотехники жил Арик.
За две недели, пролетевшие, как один день, Диана побывала во всех достойных магазинах города Зике; обзавелась босоножками своей мечты и обновлённым гардеробом; купила в подарок мужу чемодан фирмы „Carlton”, на колёсиках, получив твёрдую гарантию продавца, что чемодан останется цел, даже если его переедет автомобиль.
Она подивилась тому, что трубы городского хозяйства здесь меняют не потому, что с ними что-то неладно, а просто из-за того, что прошли положенные 20 лет их эксплуатации. Диана смогла убедиться в том, что погода здесь - не сахар, и в течение дня может измениться несколько раз – от яркого солнца до мелкого надоедливого дождя.
Она здесь удвоила свой словарный запас, пополнив его словами „данке”, „гут морген” и „чусс! , получила от сестры в подарок продовольственную помощь стоимостью в сто марок, с трудом выкатив из универсама доверху загруженную коляску; забрала приглашение для дочери и отметила свой день рождения [3]. Ну, а теперь уже пора и домой собираться...
В Берлин Диана поехала вместе с Асей; та созвонилась со знакомым Александра, Игорем, и договорилась, что они с сестрой переночуют у него две ночи. Когда поезд миновал какую-то станцию, Ася спросила Диану:
- Ты заметила, как застучали сейчас рельсы? Это мы въехали на территорию бывшей ГДР!
В Берлине на вокзале их встретил Игорь, врач-психотерапевт, некогда служивший в группе советских войск в Германии. Когда при развале Союза и выводе войск из ГДР началась всеобщая неразбериха, Игорь сумел остаться в Германии и получить тут вид на жительство. Сейчас он работал в одной частной клинике, был в ней на хорошем счету и к нему всегда с охотой записывались пациенты, прослышавшие об отзывчивом и грамотном русском специалисте.
Диана с сестрой весь следующий день проездили по Берлину, осматривая его достопримечательности, переезжая из бывшей восточной зоны в западную. Вечером они вернулись домой, не чувствуя ног, горя единственным желанием - поскорее лечь спать,
Но не тут-то было: к Игорю „на огонёк” забежали два бывших сослуживца, тоже оставшиеся в Германии. Жена хозяина выставила на стол лёгкую закуску и бутылку водки „Столичная”, невесть каким путём очутившуюся в этом берлинском предместье, и гости на первую рюмку предложили тост „За Колю”.
- За какого Колю они собираются пить? - потихоньку спросила сестру недоумевающая Диана.
- Понимаешь, - шепнула старшая се5стра, - у новых русских в Германии это – традиционный тост за Гельмута Коля, председателя Христианско-демократического союза, федерального канцлера ФРГ. Он много сделал для объединения Германии, убедив вашего Мишку Горбачёва присоединить ГДР к ФРГ. К тому же, именно благодаря его либеральной политике некоторые сообразительные граждане из группы советских войск в ГДР вовремя приняли решение остаться в Германии.
Ну, а что случилось с остальной армией, Диана хорошо знала. Она помнила, как Егор с негодованием плевался по адресу Горбачёва и Шеварнадзе, по вине которых войска из бывшей ГДР вернули в бывший Союз и, в буквальном смысле слова, разместили, а по сути, бросили в лёгких палатках посреди заснеженных полей. А сколько имущества при этом оставили в Германии – на многие миллиарды марок!
В аэропорт Шёнефельд сёстры приехали на электричке, посадку объявили вовремя, и они расстались, надеясь на скорую встречу. В самолёте Диана оказалась одной из первых и заняла своё место во втором ряду. Едва она успела пропустить к иллюминатору пассажира, сказавшего ей „гут морген”, и уложить свою ручную кладь в отсек над своим креслом, как у неё за спиной раздались громкие крики. Обернувшись, она увидела, что стюардесса загораживает путь пассажиру, молодому худощавому арабу, а тот угрожающе кричал ей:
- Do not touch me! [4].
Стюардесса по-прежнему не пропускала его в салон, а возбуждённый араб угрожающе надвигался на неё, продолжая во все стороны размахивать кожаным портфелем.
„Ну, всё, – подумала Диана, - сейчас он возьмёт меня в заложники, да и моего соседа тоже”.
Скандал затягивался, посадка в самолёт задерживалась, в иллюминатор Диана увидела, как к трапу самолёта под завывание сирены на большой скорости примчалась полицейская машина. Из неё выскочили трое полицейских, один из которых удерживал на поводке лающую немецкую овчарку. Через пять минут араба скрутили, и у Дианы отлегло от сердца.
- А я думал, что этот террорист захватит нас в заложники и будет угрожать взорвать самолёт! – сказал Диане сосед, оказавшийся соотечественником, - А как оперативно действовала полиция, просто блеск!
Вернувшись домой, Диана похвасталась красивой брошью, которую ей подарила старшая сестра. Это был изящный петушок, гребень которого сиял красной эмалью, а роскошный хвост – эмалью зелёно-синей, вся птичка сверкала блестящими камешками.
Выяснилось, что с этим петушком Ася приезжала в Киев, когда хотела восстановить оборванные связи со своей младшей сестрой. Но тогда сёстры так и не встретились: Диана боялась, что это навредит как ей, так и Егору с его зарубежными поездками…
- И я очень рада, что петушок, наконец, до тебя добрался, - сказала Ася. – Я просто верила, что мы всё-таки встретимся. Очень жаль, что мама не дожила до этого времени, а я не смогла прилететь на её похороны…
Дома в Киеве Диана оказалась одновременно с Мариной, дочь с мужем на неделю ездили в Польшу, а Егор с Серёжей одни оставались на хозяйстве на Лейпцигской. День рождения Дианы отметили ещё раз и на киевской земле, и для него очень пригодилось то, что Егор называл „гуманитарной помощью” из Германии – в универсаме города Зике Ася накупила целую кучу таких деликатесов, о которых на Украине уже и не вспоминали.
К тому времени цены сильно „подпрыгнули”: хлеб – 4 рубля, сахар – 70 руб., яйца стоили 80 рублей за десяток, пол-литра молока – 9 рублей, сыр – 250 рублей (да ещё в очереди настоишься), бутылка водки – 300 рублей, мясо – 95 рублей в магазине и 300 рублей на базаре, маргарин – 144 рубля, колбаса варёная – 146 рублей, колбаса копчёная – 388 рублей, капуста – 30 руб за кило, картошка на базаре – 35 рублей, яблоки – 80 рублей, лук – 45 рублей, литр импортного спирта Royal – 1650 рублей, бутылка пива – 30 рублей.
Один рубль стоил 1,7 курвонца, на базаре за одну немецкую марку давали 300 рублей. Зарплата у Егора на должности ведущего научного сотрудника в институте составляла 13200 рублей. Вот и получалось, что трудился он аж за 44 дойчемарки!
Возмущало то, что при всех этих взбесившихся ценах, при оплате покупки начислялся ещё и какой-то странный налог на добавленную стоимость (НДС), которого в бывшем Союзе и в помине не было. Величина его была солидной – 20%, а какую-такую стоимость добавлял покупатель, купив товар, никто из придворных экономистов, вечно торчащих на телеэкранах, внятно объяснить не мог.
Оформив визу по приглашению Александра, где она почему-то значилась как „Bekannte”, Марина на две с половиной недели уехала в Зике [5]. Она мечтала, что богатый родственник, может быть, купит ей там автомашину, как он это сделал для племянника Рената, и ей ничего не стоит преодолеть свыше 1600 километров между Бременом и Киевом.
К счастью, этого не произошло, но, как догадывался Егор, какая-то материальная помощь оказана ей была. Во всяком случае, когда муж Юра со своим братом встретили её в аэропорту Борисполя и привезли домой на улицу Ломоносова, где их ждали Егор с Дианой, Марина сказала мужу:
- Я возвращаю тебе те доллары, что ты дал мне на поездку!
Егор с Дианой этому немного удивились, а через две недели они узнали, что прожив почти 9 лет, Марина и Юра разбегаются в разные стороны. Собственно, в квартире на Ломоносова остались Марина с сыном, а Юра ушёл жить у своих друзей.
Цены продолжали „радовать” покупателей своими резкими движениями: яйца уже стоили 170 рублей, сливочное масло – 363 рубля и продавалось по спискам, водка – 300 рублей, бутылка сухого вина – 263 рубля, доллар – 418 рублей. Проезд на всех видах общественного транспорта повысился с 0,5 до 5 купонов, батон подскочил до 19 купонов, хала – до 22 купонов, молоко – с 6 до 14 купонов. Всё остальное исчезло, словно ничего и не было. На работе у Дианы в учительской кто-то рассказал такой анекдот:
Возле продовольственного магазина стоит „Скорая помощь”, проходящая старушка крестится и говорит: „Наверно, опять цены поднялись, вот кто-то и упал в обморок!”.
Была у советских людей такая популярная вещь, как „авоська” – хозяйственная сумочка-сетка, связанная из ниток; в кармане она много места не занимала, и её всегда с собой все таскали, в надежде, что „авось, какой-нибудь дефицит по дороге встретится”. Хохмачи, не слишком сочувствующие власти, запустили в народ такой анекдот:
Армянское радио спрашивают: „Останется ли авоська при коммунизме?”.
Армянское радио отвечает: „Да, останется! Но называться она будет „нихренаськой”, потому что исчезнут и деньги, и продукты!”.
Теперь выходило так, что прогноз армянского радио сбывался лишь наполовину: в стране не только коммунизм не построили, но и то, что было при развитом социализме, почти всё разрушили, под корень свели. Вот и шастает народ по улицам с этими „нихренаськами” и хватает всё, что под руку попадётся.
Появилась и новая профессия - „челнок”, т.е. бывший член бывшего общества, который в поисках пропитания мотался по стране или за „бугром” с сумкой на колёсиках, которые в России назывались „тачанками”, а на Украине - „кравчучками”, в честь первого президента. Говорят, этим символам разрухи благодарные граждане-паны-господа-товарищи даже где-то памятник поставили, то ли в России, то ли на Украине…
Двадцать шестого декабря на улицы Киева вышли десять тысяч работников завода „Арсенал” с требованиями не только поднять им зарплату, но и выплачивать её регулярно. На работе Егору зарплату подняли до 17,0 тысяч рублей, но платили её неаккуратно. Поэтому Диана иногда называла его „бедным в особо крупных размерах”.
А все вокруг только и говорили о том, что с Нового года цены увеличатся уже пятикратно, Ведь наступающий Новый Год – это Год Петуха, уж точно будем с голым задом сидеть на заборе и кукарекать до посинения… Вот и „ложились горькие стихи на равнодушную бумагу” молодёжной газеты, укладывая годовые итоги в следующие строфы:
Растёт недовольство собою,
Зарплатою, властью, страной,
И нашею жизнью с тобою,
И нашею горькой судьбой.
Я не ропщу, судьба! Совсем
Я предстоящего не трушу,
Глубокая тоска, меж тем,
Сильнее всё заполоняет душу.
Бреду осторожно, как волк,
И щёлкаю нервно зубами,
И всё не возьму себе в толк:
Что сделали, сволочи, с нами?
В последний декабрьский день года, когда на экране телевизора закружилась серпантином, песнями, плясками и тостам передача новогоднего „Голубого огонька” Егор прикинул: в этом году ему пришлось отпахать в 11 командировках с общей продолжительностью 61 день, т.е. каждый шестой день в году его где-нибудь да носило.
Вон, в Питере в НИИ ДС побывал 2 раза и не в самых лучших погодных условиях, хорошо, что коллеги поселили в уютной гостинице „Спутник”. В почти ещё зимнем марте чуть не грохнулся на обледенелом тротуаре улицы Подлесной в Минске, потом в медпункте завода „Промсвязь” ему на лодыжку наложили тугую повязку; хорошо, что растяжение было лёгким.
В мае утешила своей почти летней погодой Одесса, а в гостинице „Центральная” он долго не мог вспомнить, а в каком же номере они жили здесь всей семьёй, пять человек, сорок четыре года назад, когда отца с Сахалина перевели в эти благословенные края? И только вернувшись в Киев, вспомнил, что номер был 85-й и располагался он на третьем этаже…
2. Прощай и снова здравствуй, наука!
7
В первый день Нового года стало известно, что Чехословакия окончательно разделилась на две страны – Чехию и Словакию. Преобразование это произошло цивилизованно, мирно, по обоюдному согласию, без всяких территориальных претензий и недоразумений между двумя новыми странами. Вот такое получилось европейское эхо от развала Советского Союза.
А на его новых обломках, на Украине, цены в новом году продолжили свой стремительный рост: яйца подскочили до 240 крб, мясо в магазинах – 750 крб, отвратительная варёная колбаса со странным названием „Кальмиусская” – 1200 крб, копчёная колбаса - 1600 крб, бутылка водки – 420 крб, торт – 400 крб; проездной билет на трамвай плюс троллейбус продавали за 380 крб; бутылка молока подорожала до 60 крб; за конфеты, стоившие ранее 3 рубля, теперь надо было платить 1400 крб; за пустую бутылку давали 20 крб; за печенье уже выкладывали 120-600 крб, за шампанское – 1200 крб; куры стоили 1080 крб/кг, яблоки – 100-150 крб, банка ставриды – 270 крб. Не обошли цены и парикмахерские: в мужском зале за стрижку брали 100 крб,
Егор, глядя на новый прейскурант киевских Фигаро, часто вспоминал, как покойный Серёжка Рязанов, на вопрос парикмахера - „Как вас стричь?”, всегда на полном серьёзе отвечал: „На рубль! Сперва машинкой, а потом – ножницами!” И это он ещё шиковал: обычно такая стрижка стоила всего семьдесят копеек. Но эти времена, похоже, безвозвратно канули в Лету. А теперь получается так, как на гитаре бренчал один бродячий музыкант с сальными космами в подземном переходе на Крещатике:
Сменили с визгом серп на вилы,
Подальше молот заховали,
Про самостийность протрубили,
И в 20 раз… жить хуже стали.
В конце школьных каникул у Егора в кабинете неожиданно появилась его дочь, отношения с которой в свете последних изменений в её семье были далеки от приятных. Не сильно-то радовала Егора с Дианой ситуация, в которой внук оставался без отца…
- Я к тебе на минутку, папа, по дороге на работу, - сказала она, - Ты же знаешь, что мы с Юрой расстались…
Она немного помолчала, а потом ошарашила Егора:
- Ну, в общем, я выхожу замуж за немца. Он – коммерсант, здесь у него совместное предприятие с какими-то знакомыми дяди Саши. Живёт он у меня, но вот какая оказия: у Серёжи на коже появилось какое-то стойкое раздражение. Боюсь, может быть, это какой-нибудь стригущий лишай прицепился? Как бы тогда это всё не перебросилось на волосы…Не мог бы он недельку пожить у вас на Лейпцигской и подлечиться? Что ты на это скажешь?
А что на это ей мог ответить Егор? Он подумал, что Диана будет просто в шоке, но выходить из сложившегося положения всё-таки надо.
- Ну, привози его, - проговорил Егор. с трудом удерживая себя от дальнейших неприятных вопросов, на которые ему даже не хотелось получить ответы.
К удивлению Егора, Диана выслушала очередные „новости” о дочери спокойно, хотя ему было видно, что она еле сдерживает себя, чтобы не расплакаться. Прибывшего на Лейпцигскую улицу внука она сразу взяла в оборот, потащила в детскую поликлинику к кожнику; тот направил их на анализы в специальную лабораторию на бульваре Шевченко.
Там внука в полутёмной комнате осмотрели с помощью лампы ультрафиолетового излучения, сказали, что стригущего лишая у него нет, но для более тщательного исследования взяли соскоб с поражённого участка кожи. Через день по результатам соскоба кожник сказал, что внук может посещать школу, назначил какую-то импортную мазь, которой надо было мазаться три раза в день. Спустя неделю в лечении наметился прогресс, но внук пока оставался на Лейпцигской.
На работе все разговоры крутились вокруг цен, которые к началу февраля существенно подросли. Картошка на базаре стоила от 75 до 150 крб, яблоки – 150-200 крб, мясо – 600-1200 крб, масло – 1260 крб, маргарин – 168 крб, водка – 600 крб, яйца -449 крб, белая хала – 28 крб, колбаса варёная – 800-950 крб, колбаса копчёная – 1500-2000 крб, чай грузинский – 310 крб, апельсины - 800-900 крб. В обращение были введены купюры в 50 и 100 тысяч купоно-карбованцев. За одну немецкую марку давали уже 900-1000 крб, за доллар – 1700 крб, а зарплата Егор составляла 17,5 тысяч крб, то есть, 10 с половиной долларов. Но и её давали нерегулярно.
От невесёлых мыслей по поводу происходящего вокруг, Егора отвлёк телефонный звонок.
„Наверно, опять Терентьев зовёт для очередного толковища” – подумал Резчиков. - „А ведь только вчера два часа толкли воду в ступе, и так ни до чего конкретного не договорились”. Он снял трубку и услышал голос бодрый голос Карповского:
- Привет! Ну, как ты там поживаешь, товарищ ведущий научный сотрудник? Никак? Ну, это теперь не новость. Послушай, Егор Сергеевич, ты бы мог ко мне подъехать? Да, прямо сейчас! Хорошо, жду…
Положив трубку, Егор подумал, за каким чёртом он понадобился Фёдору, может быть, есть какие-то новые материалы из Международной организации, которые ещё не добрались до института? Ну, ладно, придётся позвонить Терентьеву, скажу, что записан на приём к врачу в поликлинике, а поеду на Крещатик…
Только уже выйдя из министерского лифта на пятом этаже, Егор спохватился, что не спросил у Карповского номер его комнаты. Поэтому он решил заглянуть в кабинет Меденкова, в котором они с Фёдором были в прошлом году, чтобы узнать, где ему найти своего бывшего начальника. Когда он, постучавши, приоткрыл дверь, то удивился, что вместо Валерия увидел Карповского. Поздоровавшись с Егором, не вставая со своего вращающегося модернового кресла, Карповский жестом указал Егору на ближайший стул и спросил:
- Ну, как тебе работается с Терентьевым? Не сильно он тебя угнетает?
- Пока мы с ним видимся редко, - ответил Егор, - он от Михайловцева не вылезает, а я всякие свои хвосты дотягиваю, и по аппаратуре ТВУ-15М, МОСТу, и по сетям аренды цифровых каналов. Да со Светой Весницкой заканчиваю работы по Синей Книге.
- Скажи, Егор Сергеевич, а к работам по КП ЕНСС тебя не привлекали?
- Ты имеешь в виду Комплексную программу по созданию Единой национальной системы связи? Наслышан я о такой работе с вашей конторой…Нет, меня не трогали, этим у нас только Бартеньев занимается, немного Юру Тарханова на это дело дёргали, может быть, и Терентьева, я – не в курсе, и слава Богу. Меньше знаешь – крепче спишь…А почему ты, Фёдор Владимирович, спрашиваешь? Да, кстати, а где теперь твой начальник Валера сидит? В каком кабинете?
- Дело в том, что Меденкова министр наш, П-й, снял за провал сроков разработки КП ЕНСС, установленных специальным приказом по министерству… И начальником управления научно-технической политики назначил меня. Мы теперь так называемся – УНТП. Так что сейчас не я у него замом, а он у меня!
- Я тебя поздравляю с новым назначением, с повышением в должности и, наверно, в зарплате! И давно это случилось?
- Три дня назад, - ответил Карповский, перебирая бумаги на столе. - Я тебе должен сказать, что Валера – плохой организатор, не понимаю, как он мог столько времени ГИПом работать? Это Юрий Алексеевич его проталкивал сюда, а теперь сам только головой качает да руками разводит. Я уже понял, что тут в министерстве специалистов по отраслевой науке нет, они этим делом сроду не занимались. Прежнее Техническое управление только инструкции ОПТУСам писало о том, как организовывать социалистическое соревнование между районными конторами и подводить итоги работы, техучёбу контролировало да семинары два раза в год проводило, по новой аппаратуре. Короче, работать тут - не с кем...
Он заглянул в один разноцветный листок и спросил:
- Поэтому, как ты смотришь на то, чтобы перейти сюда на работу, на должность главного технолога УНТП? Мы это могли бы оформить переводом, по письму из министерства, со всеми вытекающими последствиями... У тебя сейчас какая зарплата? Кажется, 17 тысяч с половиной? А тут будет 31 тысяча с той же половиной, почти в два раза выше, и выдают её гарантировано, как по часам. иногда дают премию …Что ты на это скажешь?
Предложение было для Егора неожиданным, и он задумался, глядя, как Фёдор продолжает перебирать свои бумаги на разноцветных служебных бланках. С одной стороны, в институте ему всё уже смертельно надоело, ведь он там проработал 31 год, теперь число новых начальников над головой только увеличилось, а толку от этого не прибавилось. И людей из его прежней команды осталось – всего ничего…
И ежу понятно, что с Терентьевым он не сработался, самостоятельности лишён, а быть на подхвате – как-то не с руки. Уже была с Геной небольшая стычка, когда тот, как новый начальник отдела, захотел у Егора отобрать телефонный номер, оставшийся ещё от Мирославского. А ведь все его друзья и коллеги только этот рабочий телефон и знают…
С другой стороны, с Карповским он всё-таки нормально проработал чуть ли не 30 лет. Ладили, конечно, не всегда, но Егор всегда знал, где в спорах с Фёдором ему лучше остановиться и не зарываться. Где надо гавкнуть, а где – и промолчать в тряпочку. Те 50 франков в Женеве, конечно, не в счёт…Вон, сколько полезного вместе сделали для страны, на телеграфной сети – везде аппаратура, которую вместе разработали. А сколько Рекомендаций пробили, участвуя в работе Международной организации. Кстати, теперь в институте ему туда дорога, наверно, будет закрыта…
Ведь предлагал же он Михайловцеву организовать в институте лабораторию, нацеленную на работы по международному сотрудничеству, аналогично тому, как это сделали в Москве, открыв лабораторию № 125, где командовал Лубенской-Тамбиев из подразделения Поляника. Тот даже какие-то ускоренные курсы английского языка закончил при институте иностранных языков имени Мориса Тореза.
Так нет же, не захотели, Симаков, бывший начальник факсимильного отдела, влез и всё испортил, сам на создание такой лаборатории претендовал. Вот уже и Терентьев этим заинтересовался.
А тут, в министерстве, что он делать будет? Не говоря уже о том, что здесь все официальные бумаги надо, наверно, только на украинском языке составлять... Правда, украинский язык для него – не проблема, в школе всё-таки учили не напрасно. Как его теперь злопыхатели-остряки называют? А, вспомнил: „дермова”, это от сокращения слов „державна мова”.
- Я тебя, конечно, не тороплю, - прервал его размышления Карповский, - во всяком случае, у тебя есть время до завтрашнего обеда. Вот тебе мой номер телефона, когда надумаешь – позвони…
Егор вышел из здания почтамта и по Институтской улице потихоньку побрёл домой; тащиться обратно на работу, на улицу Соломенскую, дом 13, смысла не было никакого - рабочий день заканчивался. Уже по дороге, взвесив все „за” и „против”, он решил, что ему следует принять предложение Карповского.
Во-первых, теперь на работу можно будет пешком ходить, тут ходу-то всего минут пятнадцать. А это для здоровья очень полезно.
Во-вторых, ведь это же государственная служба, и первым её благом было то, что в такое смутное время зарплату здесь выдают регулярно, и будет она почти в два раза больше, чем в институте. Да и не надо ломать тут себе голову, где найти заказчика с тематикой, которая прокормит отдел, в котором ты, хоть больше и не начальник, но всё равно должен думать, чем заниматься, чтобы деньги раздобыть, и не только для себя…
А ведь цены-то на месте не стоят: яйца стоят уже около 290 крб, водка, которая вдруг стала называться „Чумацкой” (а у алкашей – „Чумазой”), уже шла за 505 крб. Чай грузинский – 398 крб за цыбик, у хохмачей он известен как „чай - индийский, сорт - последний”. Они и колбасу „Останкинскую”, ту, что за 950 крб, переименовали в „ГэКаЧэПэшную”, на балет „Лебединое озеро” намекают. Сыр, пока, прежний остался, голландский, за 1770 крб, мясо в магазине – 750 крб, индейка - 1100 крб, вино – от 400 до 900 крб, сливочное масло (по спискам) – 600 крб, а на базаре – более 1500 крб, сахар – 105 крб.
Да что там говорить, когда бывший семирублёвый утюг, правда, со всеми европейскими наворотами, теперь продают за 700 крб! Вон, немецкая марка стоит уже 1300 крб. Недаром же вчера бастовали водители киевских трамваев и троллейбусов, требуя, чтобы минимальная зарплата была установлена на отметке 10 тысяч крб, а реальная - не менее 46 тысяч. В общем, дело ясное, что положение – тёмное, пора из института уходить.
Диана, которой он рассказал о визите в министерство, одобрила его решение.
Через неделю Резчиков, пройдя собеседование с Дубовиком, заместителем министра, отвечающим за кадры, был по переводу зачислен главным технологом УНТП.
Заполняя анкету, Егор долго думал, как ему ответить на вопрос последней графы о родственниках за границей и поддерживает ли он какие-либо контакты с лицами за рубежом. Решил он, было, оставить этот пункт без ответа, но кадровичка обратила на это внимание.
Пришлось ей объяснять, что на прежней работе из его отдела за рубеж уехало много бывших коллег, и он не видит причины, почему не отвечать им на телефонные звонки или на поздравительные открытки к Рождеству и Новому Году. Кадровичка, недовольно вздёрнув брови, сказала, чтобы он поставил в этой графе прочерк.
Когда с оформлением было всё закончено, Карповский вкратце проинформировал Резчикова, что в отрасли прошли так называемые рыночные преобразования, в результате которых на министерство теперь возложены обязанности нормативного и регуляторного органа, определяющего техническую политику в отрасли, а функции повседневной хозяйственной и эксплуатационной деятельности переданы так называемым операторам.
В этом качестве выступают „Укртелеком”, созданный на базе киевской междугородки, „Укртек”, объединивший территориально-технические управления магистральной связи, осколок треста „Межгорсвязьстрой”, именуемый теперь как „Свемон”, с предприятиями по строительству линейно-кабельных сооружений, и „Утел” - новая организация, предоставляющая услуги международной связи, а также одна новая фирма „UMC”, которая в середине года собралась сдавать в коммерческую эксплуатацию сотовую сеть по технологии NMT-450 [6].
.- Но об этом мы ещё подробно поговорим в другой раз, а теперь идём, я тебя познакомлю с твоими новыми коллегами! – сказал Карповский
Он прошёлся по комнатам, которые занимали его подчинённые, и представил Егора сотрудникам УНТП; на удивление, их оказалось немного: Меденков (впрочем, вскоре уволившийся при очередном реформировании управления), Свиридов и четыре женщины. Приняли его достаточно прохладно, одна из сотрудниц, Валентина Васильевна Карташенко, узнав, что он женат, явно огорчилась. Другая, Мария Михайловна, явно была не в восторге, когда Карповский попросил её показать Резчикову, как на персоналке составлять служебные письма. Более или менее доброжелательно его появление встретила Валентина Ивановна, которая ознакомила с азами канцелярской работы. Ну и Меденков поздравил его с началом работы и передал привет Диане.
Рабочее место Егора располагалось в комнате, находившейся в самом конце длинного коридора пятого этажа; своими двумя широкими окнами она выходила на Крещатик. По многочисленным томам полного собрания сочинений вождя мирового пролетариата и годовым подборкам партийных журналов, разместившихся на застеклённых полках, нетрудно было догадаться, что раньше здесь размещалось партбюро министерства. Даже телефон тут был цвета обложки партбилета.
Егор сразу же созвонился с Юрой Тархановым и договорился, что ему, под министерское письмо, во временное пользование привезут ЭВМ „Электроника-60” и принтер из его бывшего кабинета. В общем, „процесс пошёл”, как говаривал один „минеральный секретарь”.
Теперь надо было разобраться в отношениях с дочерью. Они были сложными, Егор с Дианой тяжело переживали последнюю новость, им казалось, что дочь живёт не в соответствии с теми принципами и моралью, которые ей были привиты родителями. Мало того, что выскочила спозаранку замуж, поставив их в дурацкое положение, так теперь ещё этот развод… Ну, впрочем, и развод ещё куда ни шло, не она первая, и не она последняя, а вот то, что новый хахаль – импортный, да ещё без оформления элементарных гражданских процедур – это уже третий шок в отношении с родным дитятей.
Память услужливо подсказывает тот знаменитый абзац из „Голдфингера”, согласно которому сплошные вражеские действия получаются. Как тут не вспомнишь слова А.И.Герцена, что „наша казнь – в наших детях”. С тех пор, как она заскочила к нему в институт, от неё никаких звонков родителям не было. Кажется, это в прошлогодней телепередаче „В мире животных” говорилось, что кошка, встретив через год своих подросших котят, уже не только не ощущает по отношению к ним никаких материнских чувств, но даже и не узнаёт их. А тут ещё в голове помимо его воли крутились какие-то совершенно идиотские строчки, которые он недавно услышал по радиоточке:
Он в жизни бы тоски не ведал,
Когда б двух отпрысков имел:
Один его, возможно, б предал,
Другой бы, точно, - пожалел…
На вечный тот вопрос
Ответ запомни ты:
Мы для детей – навоз,
Они для нас – цветы.
Не вызывали одобрения и симпатии дочери с зятем в адрес руховских организаций. Совершенно случайно Егор с Дианой узнали, что те приняли активное участие в проведении РУХом избирательной компании по выборам в Верховную Раду. Потом Марина даже показывала бумажку с благодарностью от руководства РУХа. Время от времени с каким-то театральным деятелем, режиссёром, депутатом Верховного Совета дочь работала, разбираясь с материалами по голодомору на Украине в тридцатых годах.
Однажды, когда Марина с мужем собрались в очередную коммерческую вылазку в Польшу, встал вопрос, с кем оставить Серёжу. Диана и Егор тогда дружно болели гриппом, и Серёжу отвезли в штаб РУХа. Наводя о нём справки, Егору даже пришлось беседовать с самим Черноволом: тот на вопрос Егора „А можно ли мне поговорить с внуком?”, спросил кого-то из своего окружения:
- А де в нас отой хлопчик, у якого мати говорить тут тiльки росiйською мовою?
Дочь потом рассказывала, что сам Черновол ничего против использования русского языка в их офисе не имел, а его малосимпатичная, во всех отношениях, жена Атена всегда шипела по этому поводу...
Егор вспомнил, как однажды видел лидера РУХа, разгуливавшего со своей женой и охранниками по Печерскому рынку. Продавцы, узнав Черновола, смотрели ему вслед, потом между ними начались оживлённые разговоры, которые сводились к выводу: ну, подумаешь, Черновол! Именно от дочери Егор с Дианой услышали популярный западенский анекдот:
- Дiду, ви чули, що Совети у космос полетiли?
- Да невжеш-то ж усi?
Так себе был анекдотец, даже на троечку не тянул. Ну, подумаешь, ещё один уцелевший бандерлог затосковал в несбыточных мечтах относительно проклятых москалей…
Но, как говорится в народе, „хоть круть-верть, хоть верть-круть”, а с дочерью всё равно надо приходить к какому-то миролюбивому решению, а для этого придётся поехать к ним на Ломоносова. Диана туда ехать не решилась и послала на разведку Егора - узнать, как там дочь перенесла грипп, и не болел ли Серёжа.
В их бывшей квартире царил небольшой беспорядок: на паркете красовалась модель радиоуправляемого автомобиля, пульт управления от которого валялся на диване. На пианино лежали разноцветные немецкие журналы и раскрытые пачки американского аспирина. На обеденном столе разместилась пузатая бутылка фруктово-ягодного напитка „Sangria”, банка шоколадного крема „Nutella”, коробка бутербродного маргарина „Rama”, рядом теснились стаканчики йогуртов и батончики „Snickers”.
С кресла свешивались разноцветные свитеры, к его спинке прислонились коробки с колготками и прочей галантереей, тут же сверкала бижутерия.
Навстречу Егору с дивана поднялся худощавый усатый мужчина средних лет, одетый в вельветовые брюки и грубошёрстный свитер. У него было узкое лицо; слегка волнистые волосы цвета тусклой соломы на его голове уже начинали редеть. На ломаном русском языке он поздоровался с Егором, а потом спросил, говорит ли тот по-английски. После этого объясняться было уже немного легче, так как из немецкого языка Егор знал от силы слов сто, если не меньше.
Выяснилось, что немецкого жильца зовут Бенно Раззолини, он коммерсант, и с Мариной его познакомил Александр Котлярский. Коммерсант Бенно, прослышав, что в Зике живёт бывший эмигрант из Киева, приехал к тому на консультацию по вопросам организации бизнеса в Украине. Александр сказал, что самую последнюю информацию о Киеве может дать племянница его жены, которая как раз сейчас и гостит у них.
По результатам беседы с племянницей коммерсант Бенно пришёл к выводу, что ситуация на Украине такова, что там можно прилично заработать, вложив некоторые средства в совместное предприятие, которое могло бы продавать в Киеве немецкие легковые автомобили и некоторые виды продовольствия, а закупать там лесоматериалы, металл и кое-что ещё. Вот и возник коммерсант Бенно в столице Украины. А вскоре здесь должен был появиться и его новый компаньон Александр.
Начало для знакомства было положено, дочь быстро накрыла стол для чаепития, и Егор с немецким гостем выпили по рюмке коньяка, пожелав друг другу здоровья и успехов. Затем новый знакомый вручил зарубежные сувениры для Егора и Дианы. Марина пожаловалась, что условия работы зарубежных бизнесменов в Киеве стали хуже.
Так, месяц назад в ста метрах от Печерского отделения милиции их машину, вишнёвый „Volvo” остановили милиционеры, вооружённые автоматами Калашникова, и отвязаться от них удалось лишь после уплаты 50 марок. А 2 недели назад в машину Бенно, остановившуюся на красный сигнал светофора, стали ломиться какие-то уголовные типы, выскочившие из „Жигулей”, подкативших сзади. Хорошо, что Бенно успел закрыть все двери с помощью централизованной системы блокировки и принялся давить на клаксон звукового сигнала, привлекая внимание окружающих. Начали сбегаться люди, рядом остановились несколько легковушек, и налётчики ретировались. В общем, сплошной кий дикий Запад…
Посидев для приличия около часа, Егор отбыл домой, узнав от дочери, что Серёжа к её новому знакомому относится хорошо, ещё не освоил все те игрушки, что привезены ему из Германии, но первое время немного обижался, что немец называл его Зерёжей.
Но, оказывается, так в немецком языке произносится буква S в начале слова. Егор заметил, что на всех стенах в кухне, в ванной и даже туалете, наклеены листочки с основными немецкими словами и их переводом на русский язык: дочь на полном серьёзе готовилась круто изменить свою жизнь…
На новой работе выяснилось, что здесь к зарплате полагается 15-процентная надбавка за знание иностранного языка, но кадровики объяснили, что наличие кандидатских „корочек” и сданный в своё время (в бывшем Союзе) кандидатский экзамен по языку доказательствами такого знания не являются. Пришлось заглянуть на курсы иностранных языков „Lingva”, уютно расположившиеся вблизи площади Победы, где Егору предложили сдать экзамен по английскому языку экстерном.
Экзамен складывался из двух этапов: на первом требовалось письменно ответить на трёхстраничный вопросник; второй этап проводился в том случае, если оценка по письменной работе была положительной.
Егор вооружился учебником английской грамматики и успешно продрался через все
временнЫе глагольные формы, которых в английском языке, как известно, шестнадцать,
начиная от простой Present Indefinite до замысловатой Future in the Past [7].
Через неделю после сдачи письменной работы в канцелярию курсов, ему позвонили на работу и назначили день устного экзамена.
На нём, в присутствии двух экзаменаторов, Резчиков, совсем, как в далёком студенческом прошлом, тянул билет из пасьянса, разложенного на столе. От него требовалось ответить на два вопроса по грамматике, письменно перевести на английский язык полстраницы несложного текста, затем вслух прочитать и перевести страницу незнакомого английского текста, где ему выпал сюжет на тему о вреде курения.
Речь в нём шла о неудачном свидании молодого человека с очаровательной девушкой. Изрядно переволновавшись на экзамене, Егор потом мог вспомнить из этого текста только последнее предложение, произнесённое разочарованным юношей, когда он притянул к себе девушку для жаркого поцелуя: My God! She smells like an ash-tray! [8].
8
Едва Егор успел получить свидетельство об окончании курсов с отличными отметками, торжественно отнести его ксерокопию в отдел кадров и узнать, что теперь его зарплата увеличилась до 36 тысяч 100 крб, как Карповский вытолкнул его в первую командировку на новом месте работы.
Ехать пришлось в Днепропетровск, в одно конструкторское бюро, которое собирало представителей всех украинских заводов, выпускающих оборудование радиорелейных линий РРЛ). Цель совещания была благородная и весьма напоминала ту, к которой стремились в далёких двадцатых годах не только многочисленные „сыны лейтенанта Шмидта”, но и „родственники” других революционных вождей.
На берега Днепра съехались специалисты восьми конструкторских бюро и заводов, каждый из которых нахваливал свои изделия и претендовал на включение их, как рекомендуемых, в приложение к КП ЕНCC. При этом они с надеждой взирали на Резчикова и наперебой подсовывали ему листочки со своими фамилиями, адресами и телефонами. После яростных дискуссий на совещании удалось составить список РРЛ с подробными тактико-техническими характеристиками, который Егор и привёз в Киев – начальству для размышления.
Буквально после первомайских праздников вместе с Фёдором они направились в Одессу на конференцию по радио-телефонизации сёл и смогли в полной мере оценить комфорт новой гостиницы „Виктория”, построенной в районе Аркадии.
Тут же разворачивалась постройка зданий в стиле, который у одного ехидного киевского профессора архитектуры получил название БУБС – „Буржуазный украинский башенный стиль”. Зданиями, построенными в этом стиле, теперь можно полюбоваться в Киеве на улице Бассейной в районе Бессарабки. Там полно домов с монументальными неприступными фасадами, узкими окнами, похожими на бойницы для стрельбы из арбалета, и башнями, увенчанными остроконечными шпилями, весьма подходящими в качестве громоотводов.
Из гостиницы рано утром на пляж „Аркадия” проворной рысью дружно устремлялись участники семинара с прихваченными в гостинице махровыми полотенцами, что вызывало справедливые нарекания администрации и дежурных на этажах.
Резчикову удалось опять побывать в этой гостинице, когда альма-матер в начале сентября устроила здесь конференцию по системам спутниковой связи, и он смог ещё раз убедиться в том, насколько комфортными становятся пляжи в Одессе, когда из неё отхлынули по домам толпы курортников. А продемонстрированная база спутниковых систем на геостационарной орбите его просто поразила. Ведь она, эта околоземная орбита, оказывается, просто кишела этими спутниками, но Украина ещё надеялась, что недалеки те дни, когда она сможет запустить свой собственный космический аппарат. Зря что ли, в Днепропетровске ещё в эпоху Хрущёва производство мощных ракет, способных и воевать, и во имя мира трудиться, поставили на конвейер и лепили, „как сосиски”?
Так началась его новая жизнь в роли чиновника, подключённого к активной деятельности по созданию отраслевой науки в незалэжном государстве.
И Карповскому, и Резчикову казалось, что тут было бы не грех позаимствовать опыт организации отраслевой науки в бывшем Союзе.
Как известно, стержневым элементом её был центральный институт, проводивший системные исследования в области создания Единой автоматизированной системы связи (ЕАСС), многоканальных аналоговых и цифровых систем передачи по коаксиальным линиям, систем автоматической междугородной телефонной коммутации, линейно-кабельных сооружений и их защиты от коррозии и поражения молнией, спецтематики и электропитания.
Вопросами радиосвязи, радиовещания, спутниковой связи, телевидения, радиорелейных систем занимался московский НИИ радио со своими ленинградским и куйбышевским филиалами. Существовал также Государственный комитет по радиочастотам (ГКРЧ), державший в своих руках все проблемы, связанные с Регламентом радиосвязи, принятым Международной организацией в Женеве.
Разработкой системы городской телефонной связи и коммутационного оборудования для этого участка занималось ленинградское отделение центрального института.
Киевскому отделению были поручены исследования в области телеграфной связи и низкоскоростной передачи данных; здесь же изучались вопросы эксплуатации систем передачи по симметричным кабелям.
В одесском отделении института проводились работы по внедрению малоканальных систем ИКМ на сети сельской телефонной связи. Ереванское отделение института работало над созданием центров коммутации сообщений для телеграфной сети общего пользования. Даже были ещё московское и минское отделения, выполнявшие работы в области автоматизированных систем эксплуатации и экономики предприятий отрасли.
Вся эта сложная система в вопросах создания ЕАСС и цифровизации сети связи страны координировалась из центрального института при взаимодействии с Межведомственным координационным советом (МВКС), в работе которого участвовали все заинтересованные министерства и ведомства. Теперь что-то подобное, в сравнительно скромном масштабе, следовало бы создать и на Украине.
Правда, Россия активно предлагала свою помощь бывшим братским республикам: в отраслевом министерстве, был создан Исполком Регионального сотрудничества стран-членов СНГ (ИК РСС), который по предложениям российских институтов разрабатывал тематические планы научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ (НИОКР), проводимых в интересах стран-членов СНГ.
Само министерство к тому времени возвернулось к родному первозданному состоянию: оно отделилось от министерства промышленности средств связи и, покинув Спасоналивковский переулок, переехало в своё прежнее здание на бывшей улице Горького, теперь уже – Тверской. Вздорная идея бывшего „минерального” секретаря с роковой отметиной на лбу об объединении двух ведущих министерств уже показала всю свою порочность и полную несостоятельность.
Между тем в самой России обстановка становилась всё более тревожной. Эйфория россиян от нового кумира, Бориса Ельцина, развалившего Союз и сокрушившего Михаила Горбачёва, главного закопёрщика перестройки-катастройки, постепенно проходила.
На самом-то деле бывший прораб оказался фигурой дутой, „прикупившей” наивную публику несколькими походами в районную поликлинику за больничным листом, где в длинной очереди простых пациентов он скромненько отсидел положенное время на ободранном стуле. Вскоре последовали визит в местный магазин за колбасой и буханкой хлеба да новаторские поездки в общественном транспорте. А нынче видела вся страна, что руководит ею типичный алкоголик, неделями не вылезавший из запоя.
Как когда-то где-то сказал некий британский лорд Эктон „Всякая власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно”, и это в полной мере относилось к бывшему строителю и партийному деятелю, дорвавшемуся до власти.
При очередном алкогольном междусобойчике, состоявшемся на теплоходе, в Москву-реку, ради шутки, под одобрительные вопли подвыпивших клевретов, за борт был выброшен пресс-секретарь правителя Вячеслав Костиков. С пьяных глаз Ельцин и немецким оркестром подирижировал, когда последнюю воинскую часть из Германии выводили, и белокурую Гретхен-официантку по впечатляющему заду хлопнул...
А возвращаясь самолётом из самой демократической страны не только Западного полушария, но и всего мира, новый „вождь” так упился, что на промежуточной остановке в аэропорту Шеннона не смог даже выползти навстречу премьер-министру Ирландии, примчавшемуся с протокольным приветствием. Пришлось заместителю главы делегации „отбывать номер”, чтобы хоть немного притушить дипломатический скандал.
Пресс-секретарь „народного вождя”, появляясь перед представителями средств массовой информации (СМИ), бесстрастно сообщал, что „президент работает с документами”, и газетчики, понимая, что „вождь” ударился в очередной запой, теряли надежду, что когда-нибудь, общаясь с ними, президент выскажет очередную „трезвую мысль” о положении в стране, которую раздирали на феодальные клочки. Испортились отношения Ельцина и с Верховным Советом, и с вице-президентом Руцким, и со спикером ВС Русланом Хасбулатовым.
Как сообщали отечественные и зарубежные СМИ, на проведенном референдуме по вопросу о доверии президенту приняло участие 64,58% избирателей, из них самого президента поддержали 58% избирателей, а его политику одобрили всего лишь 53%. В то же время за перевыборы президента высказалось 33% избирателей, а за перевыборы народных депутатов – 41,4%. Таким образом, была зафиксирована своеобразная политическая „ничья” стоимостью в 30 млрд рублей. При этом 70% российских граждан Латвии проголосовали против Ельцина, а в Татарстане и Чечне референдум вообще не проводился. Ну, а Первомай в Москве оказался кровавым – было избито 600 демонстрантов, один омоновец скончался.
Со смешанными чувствами ностальгии, горечи, сожаления и тоски шагал Егор в Москве по знакомым министерским коридорам; странно было ощущать себя чужим, посторонним человеком в стенах учреждения, которое было для него родным на протяжении последних тридцати лет, Они приехали с Меденковым в командировку в Москву на заседание ИК РСС, и впервые им выписывали пропуска на вход через специальный подъезд, как иностранцам; ещё и шагать-то в зал заседания пришлось в компании с сопровождающим, словно они тут могли заблудиться или сунуться туда, куда им теперь уже никак не положено. В знакомом зале заседания были сплошь знакомые лица: а шуточки звучали ехидные:
- Какие люди к нам пожаловали! И надо же - все без охраны!
Вот и понимай этих москвичей и толкуй ими сказанное, как хочешь! Но в зале заседания толпилось и множество незнакомых специалистов, из отраслевых министерств республик СНГ. На совещании при обсуждении проекта плана перниодически вспыхивали жаркие споры о долевом участии республик в финансировании НИОКР, а Меденков, кисло улыбаясь, по многим обсуждающимся НИР уныло бубнил казённую фразу:
- Украина в указанной работе не заинтересована!
А Егор недоумевал: работа – вроде бы нужная, а кто же у нас её будет делать самостийно? Ну, что ж, начальству виднее, как народные деньги экономить…
Впрочем, кое-что Меденков поддерживал, в основном, НИР, касавшиеся радиочастотного спектра, да это и немудрено: все вопросы здесь ранее решал московский НИИ радио, а в Украине ничего похожего и близко не было.
Правда, при одесском учебном институте был „скоропостижно” создан научно-технический центр по вопросам электромагнитной совместимости радиосредств, руководимый сокурсником Егора – Виктором Токаргиным, но этот центр только делал свои первые робкие шаги и всех вопросов, связанных с использованием радиочастотного спектра, не решал. Поэтому на заседании ИК РСС приходилось поддерживать эти исследования, жизненно важные для Украины, вот на решение этих проблем и экономил скудные деньги Меденков.
Конечно, на помощь ИК РСС рассчитывать было можно, но стоила эта помощь, как в преферансе, недёшево, и длиться такое положение долго не могло. Хочешь - не хочешь, а свою отраслевую науку создавать нужно было срочно, пока есть ещё кой-какие кадры, которые не успели никуда разбежаться.
Роль головного (системного) института в незалэжной державе отводилась киевскому отделению, сменившему свою прежнюю фирменную вывеску, хорошо известную в бывшем Союзе, на новую, где первым словом было „Украинский”; и первоочередной задачей для него была разработка и системное сопровождение реализации КП ЕНСС страны.
В институте требовалось создавать новое подразделение, отвечающее за вопросы организации телефонной связи. Ему срочно нужно было разбираться с вопросами использования в стране зарубежных электронных телефонных станций типа EWSD (фирмы Siemens, ФРГ) и 5ESS (США), тем более что оборудование EWSD уже монтировалась на киевской междугородной станции.
Определённый круг задач складывался и для одесского отделения. Немаловажное значение имело создание института радио и телевидения, который мог бы взять на себя решение тех вопросов, которыми в России в полной мере занималось московским НИИ радио.
После рассмотрения нескольких вариантов и затяжных бесед со специалистами Карповский предложил руководству министерства создать украинский институт радио и телевидения на базе одесского филиала конструкторского бюро. Его директором он рекомендовал назначить доцента Бориса Викторовича Ординцева, заведующего кафедрой радиорелейных линий в одесском учебном институте. Ординцев недавно стажировался в Англии и слыл как талантливым учёным, так и хорошим организатором.
Было решено, что руководителями научных отделов в новом НИИ радио и телевидения будут, в основном, заведующие кафедрами учебного института, а в отделы предлагалось привлечь работников кафедр на постоянной основе или по совместительству. Такое сочетание научной и преподавательской деятельности Карповский считал оптимальным вариантом для создания научных кадров отраслевой науки.
Вопросами линейно-кабельных сооружений занимался Научно-исследовательский центр ЛКС (НИЦ-ЛКС), которым руководил Виктор Барток, ученик профессора Гарнушко. Насколько помнил Резчиков, тот всю жизнь носился с идеями внедрения волоконно-оптических линий связи (ВОЛС) и пару раз на эту тему выступал на научно-техническом совете киевского института.
НИЦ-ЛКС существовал при киевском филиале одесского учебного института и его ведущие сотрудники также вели преподавательскую работу. Так что и это направление тоже можно было считать обеспеченным квалифицированными научными кадрами.
Резчиков убедился, что Карповский с Меденковым не теряли времени зря: ими было разработано и утверждено положение об отраслевом инновационном фонде, из которого можно было бы финансировать необходимые исследования. Средства в фонд отчислялись в размере 0,7% от тарифных доходов операторов, и в министерстве зорко следили за тем, чтобы платежи в фонд осуществлялись своевременно и в полном объёме. Под эти деньги уже существовал тематический план НИИОКР, правда, пока ещё достаточно скромный.
Вот в такую обстановку и попал Резчиков, поменяв место своей работы с улицы Урицкого на улицу Крещатик.
9
Для начала Карповский дал ему задание - побегать по различным министерствам и ведомствам, с которыми согласовывался доработанный вариант КП ЕНСС, и Резчиков, вышибая из чиновников разного ранга согласующие подписи под документом, начал овладевать замысловатыми приёмами канцелярской борьбы за правое дело. В полной мере выпало ему „удовольствие” подолгу высиживать, чертыхаясь про себя, в разнообразных приёмных и кабинетах в ожидании допуска к нужному телу, растолковывать очередному дубарю, что от того требуется, натыкаться на неприкрытое хамство и чванство.
Затем Карповский заставил Егора разбираться с проектом спутниковой системы связи „Ариадна”, предложенным днепропетровским объединением „Юзмаш”.
Название было выбрано с претензией и далеко идущими целями: на первой странице для читателей, не особо знакомых с греческой мифологией, рассказывалось про нить Ариадны, ухватив конец которой, древнегреческий мифический герой Тесей, сразив кровожадного Минотавра, смог выбраться из запутанного лабиринта.
Так и специалисты из Днепропетровска надеялись вытащить незалэжную страну из хаоса и развала, запустив в космос спутник связи и вещания для нужд не только Украины, но и всего цивилизованного мира.
- Ты там посмотри хорошенечко, что предлагается, идея вроде бы разумная…Да и не пропадать же впустую тем частотно-орбитальным присвоениям, которые Украина получила в наследство от бывшего Союза! – горячился Карповский, вручая Егору два толстых коленкоровых тома. - Мы-то с тобой хорошо знаем, как тяжело добиться для страны подобных решений в Международной организации в Женеве! И сколько это крови и нервов требует! [9].
Лично Егору, за 2 дня осилившему материалы по „Ариадне”, такое предложение показалось привлекательным, о чём он и не преминул сказать Меденкову, когда тот заглянул в бывшую комнату парткома проведать своего сокурсника.
И был буквально ошарашен, когда за пять минут в проникновенном спиче Валера камня на камне не оставил от предложения „Юзмаша”. Егору ничего не оставалось, как признать его правоту. Нет, всё-таки Меденков недаром здесь прокрутился больше года: ведь он имел представление о таких вещах, которые Егору даже не приходили голову.
Как и предсказывал Меденков, проект был отклонён, а свой собственный спутник Украина так и не смогла запустить до настоящего времени… [10].
Потерпев первое поражение как эксперт, Резчиков долго по этому поводу не унывал, и даже в липкой рутине канцелярских интриг и подковёрной информации открывал для себя интересные моменты, о которых ранее и подумать не мог.
Самое приятное в его теперешней работе было то, что у него не было никаких подчинённых, и он отвечал только за себя. Теперь не надо было ломать голову, как в следующем году прокормить научную ораву в несколько десятков человек. Уже не приходилось никому ставить задачу и торговаться по срокам её выполнения. Ушли в прошлое заботы, как „выбить” лишнюю десятку хорошему специалисту, уже засидевшемся на прежней зарплате и готовому, при удобном случае, „слинять” в другую „контору”.
А ведь народу, за все эти годы, что он был начальником или лаборатории, или отдела, ушло много. Проработав 3 года после окончания харьковского политехнического института, перешёл в институт кибернетики Миша Кулик и через 10 лет оказался в докторах технических наук, а позже возглавил институт общей энергетики Академии наук Украины.
На завод „Маяк”, ошалев от работ по внедрению аппаратуры „ДАТА”, сбежала трудолюбивая Люба Пеленичева. Надоело каждый день из Фастова ездить на работу старательному и скромному Володе Журкову; в академический институт ушёл вдумчивый Лёня Чудотвор, правую сторону лица которого перекосил ужасный ожог, полученный в раннем детстве. В профсоюзные начальники подался Володя Чехмейструк, прокантовавшись три года, положенные для отработки молодому специалисту.
Сманили на соседнюю „Рыбу” (так в Соломенском районе Киева называли НИИ „Гидроприбор”) Стасика Ширшова, посулив ему лишнюю двадцатку, а через два года его по пьяной лавочке сбил проезжавший на сумасшедшей скорости самосвал, гружённый строительным мусором.
В большие начальники в комбинат „Изобразительное искусство” подался Алексей Червонный, приходил потом в институт и рассказывал, как его контора устанавливала памятник Ильичу на площади Калинина – это был тот Ильич, которого изваяли в солдатской шинели. Мелькнул на полгода кандидат наук Гармаш, обещавший разработать высокостабильные генераторы для систем ТТ. Друг детства Серёжа неожиданно умер…
Вернулся в родную Одессу к.т.н. Борис Гладишевский; он когда-то удивил своих коллег первыми отечественными электронными наручными часами. Боря вместе с Мишей, фамилия которого была Страшный, разрабатывал вроде бы многообещающую систему ускоренной обработки массивов телеграмм в предпраздничные дни; но в дело она так и не пошла. А спустя некоторое время и Миша, общем-то довольно симпатичный и толковый парень, подался на жаркую историческую родину.
Теперь за его рабочим столом сидела молодая специалистка с не менее экзотической фамилией – Дикая, но после замужества она уже стала носить фамилию Смирнова, так что в отделе долгое время это было темой для ехидных разговоров.
К своему гражданскому эстонскому мужу, родив девочку, укатила в Прибалтику красавица Женя Кормак, знаки внимания которой пытался оказывать даже опытный сердцеед Дима Кураковский. Даже виртуозную машинистку Любовь Михайловну, способную на высокой скорости печатать рукопись с любым корявым и неразборчивым почерком, и ту сманили. И не куда-нибудь, а в Верховную Раду. Потом, забежав в отдел за оставшимся барахлом, рассказывала она экономисту отдела Нине про строгости на новой работе: никакой обновой похвастаться нельзя, форма обязательная – белый верх, чёрный низ.
А сколько народу подалось за „бугор” – в Израиль, Штаты, Германию и даже Австралию - даже вспоминать неохота. Тут и его зам Саша Шурман, и Лёня Черпаков, и Наум Спектрович, и Володя Корганд. Один Серёжа Герман чего стоил: все модемы через его руки и мозги прошли! Ну, а главный удар был нанесён, когда у Егора подразделение Вольфберга забрали….
В помещении бывшего партийного штаба министерства Резчиков в гордом одиночестве пробыл недолго: через две недели на вторую вакантную должность главного технолога Карповский сумел уговорить перейти Серёжу Турбаева. Тот тоже решил оставить свою лабораторию, где его начали изводить своей демагогией Сарчук и Башнюк, да с новым начальником отдела у него отношения не сложились.
Когда-то Турбаев после окончания киевского политехникума связи начинал свою деятельность в лаборатории Карповского, оттуда ушёл в армию, прослужил там два года, вернулся обратно в институт, принял самое активное участие в разработке аппаратуры ТТ-144. Был он специалистом, что называется, „от Бога” – и в схемотехнике прекрасно разбирался, и с теориями передачи информации и случайных процессов в радиотехнике дружил; легко защитил кандидатскую диссертацию, и они с Егором в отделе тогда хорошо сработались. И здесь они снова были вместе, и каждый отвечал за своё направление: Егор – за радио и телевидение, Турбаев – за проводные средства связи и коммутацию.
Теперь в свободную минуту, выйдя в коридор, можно было уже поделиться невесёлыми мыслями „за жизнь” и вдоволь повозмущаться неудержимым ростом цен: батон стоил уже 60 крб, водка – 1223 крб, яйца – 380 крб, мясо – 900 крб, колбаса „кальмиусская” – 930 крб, колбаса „московская” – 4560 крб, картошка на базаре – 100 крб, бутылка пива – 196 крб, шипучее вино – 763 крб, бутылка „Алиготе” – 837 крб, масло сливочное – 2300 крб, сахар – 105 (по спискам) и 600 крб – в обычной продаже (если найдёшь).
Украину постоянно трясло: с поста премьер-министра в отставку подал Леонид Кучма, выходец из днепропетровского объединения „Южмаш”, того самого, который во времена Союза, по выражению Н.С.Хрущёва, „делал ракеты на конвейере, как сосиски”. Возглавить правительство собирался сам президент Кравчук, ухитрившийся за неполные два года разбазарить все суда Черноморского пароходства, от которого осталась лишь пара затюханых портовых буксиров. Зато у президента появилась вилла на берегу Женевского озера, но он бодро вешал любопытным газетчикам лапшу на уши:
- Ну яка ж то вiлла? Так собi, маленька хатинка!
В поисках национальной идеи, способной сплотить граждан новой незалэжной страны, независимость которой буквально свалилась на голову народа в горячечном перестроечном кризисе, в общество вбрасывалась идея, что „Украина – не Россия”. Позже второй президент, подрядив литературных батраков, даже тиснет книжечку с таким названием. Была поставлена задача - показать, что украинская государственность была выпестована в изнурительной борьбе местных патриотов с российским империализмом и сталинским тоталитаризмом. А на самом-то деле всё было в известном стремлении местных партийных князьков самим „керувать” державой, без оглядки на Москву, и всё это выдавалось за чуть ли не многовековое стремление „многострадального” украинского народа сбросить с себя „москальское иго”.
Героями уже „новой” украинской истории, сыгравшими большую роль в становлении и процветании Российской империи уже были не гетман Богдан Хмельницкий, не вельможа Алексей Разумовский, не церковный деятель Феофан Прокопович, не канцлер Российской империи князь Алексей Безбородко, не блестящий полководец и государственник генерал Иван Паскевич, украинцы по происхождению, а предатель Мазепа и прочие петлюры с бандерами.
Уже мало кто вспоминал родившихся на Украине Николая Гоголя, Владимира Вернадского, Антона Макаренко, советского военачальника маршала Семёна Тимошенко и других. В украинской столице тем временем в управленческом аппарате увеличивалось количество выходцев из Западной Украины, корчивших из себя щирих, справжніх укра;нців.
Неважно, что последние столетия были они холопами то Австро-Венгрии, то Польши, где их гнобили по-чёрному. Киевляне называли этих новоявленных „варягов” „западенцами” или „галицаями”, и несли с собой выходцы из Галиции бандеровские националистические идеи: мол, москали уже которое столетие угнетают украинскую нацию и высасывают из „бiдно; ненькі ус; людські та матеріальні ресурси”.
Вот что писал об этих „галицаях” в свое время гетман Павел Петрович Скоропадский:
„ ...Узкое украинство - исключительно продукт, привезенный нам из Галиции, культуру каковой целиком пересаживать нам не имеет никакого смысла: никаких данных на успех нет, и это является просто преступлением, так как там, собственно, и культуры нет. Ведь галичане живут объедками от немецкого и польского стола. Уже один язык их ясно это отражает, где на пять слов - 4 польского или немецкого происхождения...”
„Великороссы и наши украинцы создали общими усилиями русскую науку, русскую литературу, музыку и художество, и отказываться от этого своего высокого и хорошего для того, чтобы взять то убожество, которое нам, украинцам, так любезно предлагают галичане, просто смешно и немыслимо...”
„Нельзя упрекнуть Шевченко, что он не любил Украины, но пусть мне галичане или кто-нибудь из наших украинских шовинистов скажет по совести, что, если бы он был теперь жив, отказался бы от русской культуры, от Пушкина, Гоголя и тому подобных и признал бы лишь галицийскую культуру; несомненно, что он, ни минуты не задумываясь, сказал бы, что он никогда от русской культуры отказаться не может и не желает, чтобы украинцы от нее отказались.
Но одновременно с этим он бы работал над развитием своей собственной, украинской, если бы условия давали бы ему возможность это делать. Насколько я считаю необходимым, чтобы дети дома и в школе говорили на том же самом языке, на котором мать их учила, знали бы подробно историю своей Украины, ее географию, насколько я полагаю необходимым, чтобы украинцы работали над созданием своей собственной культуры, настолько же я считаю бессмысленным и гибельным для Украины оторваться от России, особенно в культурном отношении. При существовании у нас и свободном развитии русской и украинской культуры мы можем расцвести, если же мы теперь откажемся от первой культуры, мы будем лишь подстилкой для других наций и никогда ничего великого создать не сумеем [11].
С нелёгкой руки депутатов Верховной Ради, в одну из первых сессий, которую открывала старейший депутат Мирослава Стецько, сестра известного украинского националиста, малым государственным гербом стал трезубец, красовавшийся во время Великой Отечественной войны на головных уборах вояков Украинской повстанческой армии (УПА), воевавших с Красной Армией.
Сразу же была найдена историческая основа – мол, трезубец был государственным символом ещё при киевском князе Владимире. Та же Рада не пожелала сделать малиновый стяг запорожских казаков государственным флагом самостийной Украины, а предпочла воскресить бывший петлюровский жовто-блакiтний прапор, который яростные противники называли яично-купоросным. Впрочем, иногда первое слово было ещё более хлёстким…
Ну, а гимном новой державы утвердили старый петлюровский гимн „Ще не вмерла Укра;на” – ведь в соседней стране ещё поют „Польска не згинела”, а мы-то, чем хуже? Правда, зачем такое заупокойное начало для целой страны? Ну, надо гимн немного осовременить, только и всего-то в слове „Укра;на” последнюю букву „а” заменить на букву „и”, вот и красота!
Июнь „порадовал” очередным скачком цен: батон – 122 крб, кефир - 520 крб, пачка творога – 325 крб, пакет молока – 627 крб, бутылка водки – 2-3 тыс. крб, бутылка пива – 264 крб, колбаса „мокрая”– 6800 крб, колбаса ветчинная и полукопчёная – 11,0 тыс. крб, пустая бутылка – 100-120 крб, баночка майонеза – 350 крб, банка чёрной икры – 9,0 тыс. крб, мороженое – 195 крб, сахар – 1000 крб, свинина государственная – 2,8 тыс. крб, электролампочка – 525 крб, замок дверной – 3-5 тыс. крб, На базаре цены сразу же сложились такие: мясо – 5,0 тыс. крб, клубника – 3,5 тыс. крб, картошка – 120 крб, Подорожал проезд в общественном городском транспорте: трамвай/троллейбус – 100 крб, метро – 15 крб, Плата за телефон выросла до 500 крб в месяц,
Люди открыто кляли и президента, и самостийность, говорили, что в стране проводится тренировка перед Голодомором-93, появились листовки с текстовками: „Спасибо Руху за разруху!”. В Донбассе состоялась забастовка шахтёров с требованием об отставке Кравчука и референдуме.
10
Разойдясь с ровенским мужем, дочь завела себе собаку – чёрного шотландского скоч-терьера, которого назвала Арго. В аккуратно подстриженной юбочке он был похож на игрушку, и почти каждый встречный, поглядев на этого забавного пёсика, семенящего короткими лапками и покачивающего своим хвостиком-морковкой, бросался к Марине с одним и тем же вопросом:
- А вы знаете, что такая же собачка была у клоуна Карандаша?
Дочь отвечала, что она об этом знает, и благодарила любителей цирка за внимание. Она, вроде бы, продолжала работать в СОПСе, но теперь часто ездила в Германию со своим немецким коммерсантом. Стал мелькать в Киеве и Котлярский, которого и дочь, и Диана называли герром Александром.
Тот пригонял из Германии фуры, гружёные продовольствием, и через своё совместное предприятие, которое гордо называл „Die M;rkte der Zukunft” крутил какие-то коммерческие дела с киевским Домом офицером [12]. . Собирался к этой деятельности привлечь и Марину:
- Тебе надо будет только, в нужный момент, важно надувать щёки, а вокруг тебя на полусогнутых будут бегать разные генералы: жрать-то ведь всем хочется! – обещал герр Александр племяннице райскую жизнь.
Хоть он многократно и повторял слово abgemacht! [13], но что-то в этом прожекте не выгорело, а пока герр Александр охотно встречался со своими бывшими знакомыми и коллегами по прежней работе в стоматологической поликлинике на Подоле, хвастливо демонстрируя им, каким удачным человеком он стал, вовремя умотав на свободный демократический Запад. С гордостью рассказал он Диане:
- Ух, какой пир для своих бывших друзей и сослуживцев я закатил неделю назад в ресторане „Динамо”! Компашку из пятнадцати рыл и накормил, и упоил! И всего-то за 100 марок! И вопрос закончен, abgemacht!
Внук перебрался к дедушке с бабушкой в квартиру на Лейпцигской улице, с ним же они летом поехали в отпуск в Одессу. Месяцем раньше Егор был в командировке в бывшем одесском отделении центрального института, где проходил семинар по вопросам внедрения малоканальных систем ИКМ на сельских телефонных сетях. Здесь он познакомился с новым начальником института Леонидом Фёдоровичем Батоковым, встретился с бывшим сокурсником по учебному институту, Петром Володиным, выступление которого на концерте в тесном прокуренном зале дома культуры совхоза „Экибастузский” на целине помнил, как будто это было вчера.
Пётр сейчас работал заместителем начальника института, и от него Егор узнал многое о возможностях и планах института. Володин, в частности, всерьёз занимался информационным обеспечением отрасли, квалифицированный коллектив, созданный им, отслеживал не только отечественную техническую литературу, но и активно работал с иностранной технической периодикой и материалами Международной организации в Женеве. В институте уже имелась внушительная подборка отечественных и зарубежных стандартов.
Разговор на эту тему продолжился в более комфортных условиях: оказалось, что у института имеется жилой блок для приезжих. В него входили большая комната на четыре койки с тумбочками, встроенный платяной шкаф, кондиционер „Бакы”, чёрный городской телефон. К ней примыкала маленькая кухонька с газовой плитой и набором посуды, включая рюмки и бокалы; был и санузел, с умывальником и душем, за занавеской. Окна большой комнаты выходили во двор, замощённый плоскими каменными плитами, с неизменной водопроводной колонкой в центре.
Двор был зажат между старыми зданиями из потемневшего ракушечника, а в просвете между ними виднелся зелёный купол старой церкви, принадлежащей неизвестной конфессии.
Жилой блок располагался в конце коридора первого этажа и имел тамбур с крепкими дверями, выходящими во двор. Но была в этом блоке и своя „изюминка”: когда Егор с Петром уже выпили по первой рюмке за встречу, двери встроенного платяного шкафа вдруг распахнулись, и в комнате, как чёрт из старинной табакерки, возник Леонид Фёдорович с бутылкой водки в руке. Оказывается, стенной шкаф был сквозным, с выходом прямо в институтский коридор. Оба одессита расхохотались, увидев лицо ошеломлённого Егора, а Леонид Фёдорович торжественно передал ему ключ от таинственной двери.
Узнав, что через месяц Резчиков едет в отпуск в свой родной и любимый город, начальник института и его зам уверили Егора, что он „железно”, в своё удовольствие, может пожить здесь в течение двух недель; они также деликатно намекнули, что тарифы на проживание у них божеские.
- А как же командировочные, которые к вам приедут? – застеснялся Егор от этого заманчивого предложения, которое на элементарный подхалимаж никак не смахивало.
- Не переживай, мы их, если надо, устроим в гостинице, - заверил его Пётр, - у нас надёжные крючки есть, в гостинице „Центральная”. А им, этим командировочным, всё равно , кому платить за проживание…Кстати, Лёня, мне Федотов из лаборатории Игоря Лозгового рассказывал про своё поселение в „Центральную”. Ты же знаешь, какой он аккуратист! Так вот, администратор ему дал бланк регистрации, Федотов стал его заполнять и перепутал графы, что-то „не в ту степь” вписал. Он спрашивает администратора: „А можно мне другой бланк?”. А тот ему отвечает: „Ой, молодой человек! Вы, что, диктант на пятёрку хотите написать?”.
- Да, я знаю, этот администратор – большой хохмач! - улыбнулся Володин. – От него Федотов уже через 5 минут услышал такой анекдот:
Встречаются два приятеля, поговорили за жизнь, потом один из них говорит:
- Сёма, ты не знаешь, как по-английски „магазин”?
- Ну, шоп … А тебе зачем, Изя?
- Вчера на Привозе слышал: „Открылся на нашу голову один новенький, шоп он сдох!”
Так в середине июля Резчиковы с внуком оказались в жилом блоке одесского НИИ на улице Розы Люксембург, ранее называвшейся Полицейской. В отличие от всех окружающих одесских улиц, которым успели вернуть дореволюционные названия и выпустили по этому поводу специальный справочный листок, красочно оформленный, эта улица ещё носила имя легендарной немецкой революционерки, как, впрочем, и одесская кондитерская фабрика. А вокруг уже красовались своими новыми табличками воскресшие улицы Преображенская, Ришельевская, Еврейская, Пантелеймоновская, Старопортофранковская, Новорыбная, Канатная, Греческая, Екатерининская, Дворянская и обе Арнаутских - Большая и Малая.
Даже новой власти слово „Полицейская” совсем не импонировало, и только спустя полгода кому-то пришла в голову идея - присвоить улице-бедняжке имя Ивана Бунина: ведь писатель в суматошное время гражданской войны прожил в Южной Пальмире долгие „окаянные дни”, о чём и написал соответствующую книгу, которая бывшим советским людям стала известна всего лишь недавно. После разрушения Союза она была издана в одной из прибалтийских республик.
Одесские шутники-хохмачи на полном серьёзе уверяли доверчивых приезжих, что в Одессе был такой знаменитый полицеймейстер – Бунин, который, к тому же, разные душевные стишата и рассказики в газетах тискал. В целях экономии на уличных табличках и указателях слово „Иван” было сокращено до буквы „И”, что дало повод одесским юмористам для новой, не очень приличной, хохмы, подобной той, где говорилось: „Посмотри на Дюка со второго люка!” [14].
Это были хорошо знакомые Егору и Диане одесские кварталы с каменными мешками-дворами, где в центре обязательно располагалась водопроводная колонка, а через двор тянулись бесчисленные бельевые верёвки, на которых, как флаги расцвечивания на корабле в честь всенародного праздника, было развешано выстиранное разноцветное бельё. Вечером с деревянной галереи раздавался тягучий призыв, „Мы-ша! Мы-ша!”, которым мать загоняла домой своего набегавшегося за день сына. А Диана, услышав этот родительский призыв, засмеялась и сказала Егору:
- А у нас в Петропавловске во дворе утром пацаны кричали: „Петька! Ты куда это с ранья намылился?”, и курносый парнишка с алюминиевым бидоном, сын главного режиссёра театра, гордо орал на всю улицу: „В абком, за маляком!”. У нас в ту пору с молоком большая напряжёнка была!
Из соседней закусочной несло смрадом то ли кислой капусты, то ли недавно очищенной выгребной ямы. Возле подвального пункта приёма посуды на скамеечке выпивали три мордатых алкаша и вели содержательные беседы, едва слушая один другого. Один из них, пыхтя сигаретой, хвастался, что вчера сдал посуды на 14 тысяч курвонцев, и всё приставал к сотрапезнику с вопросом:
- Сёма! Зачем ты вчера лопнул стакан? И не суй мине эту майонезную посудину!
А тот, не откликаясь, с отвращением грыз пожелтевший огурец, всё время бормоча: „Это огурец не малосольный, а малахольный! И ва-а-бче, поющему «под фанеру» надо башлять только ксерокопиями денег”. Третий член компании по интересам, временами икая, пытался запевать песню про какие-то необоСримые дали, потом бросал это занятие и, жадными глазами глядя на сигарету соседа, приставал к нему с просьбой:
- Дай одну!
На что сотрапезник кратко отвечал:
– Пойдёшь ко дну!
Когда внук на следующее утро, радовавшее своим голубым небом и почти субтропической температурой, вышел во двор, чтобы осмотреться, на пока ещё незнакомой территории, с ним сразу же завёл знакомство шустрый веснушчатый парнишка примерно одного с ним возраста. Не успели пацаны ещё толком выяснить, как кого зовут, как с балкона третьего этажа раздался звонкий девчачий голосок:
- Марик, и с откудова ш этот красавЕц?
- Говорит, что из Киева, - за Серёжу ответил Марик.
- И какие у них там деньги?
- Говорит, что карбованцы!
- УжЕ интересно…
Вопрос девчонки, как оказалось, с библейским именем Сусанна, был достаточно актуальным: два дня назад на Украине было прекращено хождение советских денег, и такое событие никак не могло пройти незамеченным для одесских деловых детей. На этом контакты с местным подрастающим поколением были временно приостановлены, так как Диана в форточку позвала внука завтракать и собираться на море.
До пляжа Отрада добираться из центра города было далеко и неудобно, а давиться в жару в переполненном одесском транспорте – удовольствие сомнительное. Поэтому они пешком ходили на Ланжерон, на ту часть пляжа, где торчали два белых каменных шара.
Песок здесь был - так себе, но чистый, без лишних камней и окурков, но на этом все удобства заканчивались, даже обычные лежаки доперестроечной эпохи тут отсутствовали. Поэтому устраиваться приходилось в худосочной лесопосадке у асфальтовой дорожки, вдоль которой тянулись околопляжные хозяйственные службы с неизменной наблюдательной вышкой спасательной станции. На ней, без передышки уже с раннего утра, орал громкоговоритель.
Купались по очереди: Диана оставалась сторожить вещи, а Егор с внуком шли по причалу до волнореза, где вода была кристально чистой. С него Серёжа сразу же нырял в морскую лазурь и с удовольствием плавал под водой, периодически всплывая и отдуваясь, как морж. Немного постояв и подумав, а стоит ли сегодня лезть в море, к нему присоединялся и Егор. Накупавшись вдоволь, они от волнореза плыли к берегу, и по песку, обжигающему подошвы, бежали к месту своей стоянки – вытираться.
И теперь уже Диана, подробно расспросив, тёплая ли вода сегодня, нацепив купальные тапочки, по каменной лестнице спускалась на пляж, и, аккуратно обходя тела, разомлевшие на солнцепёке, осторожно заходила в воду. В одиночку она обычно плавала недалеко от берега, а в компании с Егором легко добиралась и до волнореза.
В один из дней Егор потерял бдительность и не заметил, что отдыхающие больше толкутся на берегу, а в воде почти никого нет. Он привёл внука к волнорезу, и Серёжа с причала привычно нырнул в воду, но через секунду выскочил из неё, как ошпаренный, и крикнул деду:
- Дедушка! Тащи меня скорее на причал! Б-р-р, какая холодина!
Оказалось, что температура воды сегодня была всего 14 градусов: к берегу подошло холодное течение, и мало у кого на пляже было желание соваться в море даже в такую изнурительную жару. Но уже на следующий день течение отвернуло от одесского побережья, и море оставалось гостеприимным до конца отпуска.
На работе Карповский раздобыл для Резчикова и Турбаева 2 персональных компьютера класса „Pentium”, и им пришлось взяться за книжки, чтобы осваивать новую для себя технику. Вместе изучали системы DOS, Norton Commander, методы создания, сохранения, копирования и удаления файлов, осваивали различные текстовые редакторы.
Приехавший из Одессы начальник нового института радио и телевидения Ординцев пристыдил их за использование устаревших программных продуктов и быстро убедил в преимуществах новой операционной системы Windows.
Вытащив из своего портфеля несколько дискет, он установил её вместе с программой Word и показал, как с помощью этого нового текстового редактора готовить письма и прочие документы. Для дальнейшего расширения кругозора Ординцев порекомендовал соответствующую литературу.
Так для Егора начался путь в информационные технологии, где он прошёл через многие модификации операционной системы Windows - от 3.1, 3.11, 95, 98, Millenium, NT, 2000, - до XP, которую считал наиболее удобной, и ни на какие Vista или Windows 7 потом не соглашался переходить.
Когда Егор пришёл вечером домой, переполненный новыми знаниями и желанием ими поделиться, Диана, сразу же поверив в несомненные преимущества Windows перед Norton Commander, сообщила, что сегодня ей позвонила Тамара Каминская.
- Они, представь себе, уже месяц, как переехали в Ригу, - начала свой рассказ Диана. - Помнишь, я тебе говорила про их зарубежную одиссею: сначала они осели в Праге, но потом их зять-физик, занявшийся банковским бизнесом, перебрался в Штаты, и они последовали за ним. Там хитроумный зять приобщил Аркадия к своим банковским делам, но у Аркаши были большие трудности с английским языком, хотя Тамара, как бывший преподаватель английского языка в нашем политехникуме, билась над ним изо всех сил. Тогда зять, разочаровавшись в лингвистических способностях бывшего ведущего специалиста киевского института проблем прочности, организовал Аркадию работу в Москве.
- Ну и что? - нетерпеливо спросил Резчиков, не видя конца этому экскурсу в новейшую историю о переселении народов „из земли Халдейской в землю Ханаанскую”.
- Я просто напоминаю это для связности изложения, как ты сам говоришь - пояснила Диана. - Затем ему подвернулась Рига, Аркадий там крутится с одной акционированной кондитерской фабрикой. Кем он там был, я до конца не поняла - то ли член, то ли председатель наблюдательного совета, это не важно. И вот они на новом месте уже почти два месяца, подыскали в Риге подходящую квартиру, но хотят на две недели выехать на Рижское взморье, или в Майори, или в Дубулты, и снять там номер в гостинице.
- Ну, а мы-то тут с какого боку? – ещё раз не выдержал Егор, всё ещё находясь под впечатлением от замечательных свойств новой операционной системы, которую ему на компьютере установил Ординцев.
- Так вот, к чему я это всё тебе рассказываю, - продолжала Диана. – Тамара приглашает меня к ним в гости, пожить недельку. Они закажут мне одноместный номер в своей гостинице, такая возможность есть, они уже всё разузнали, мне только нужно оплатить дорогу к ним и обратно. Если такой вариант нас устраивает, то они мне пришлют приглашение для оформления латышской визы… Ну, как тебе это всё?
- Как говорят в Одессе, что „хоть это и далеко, и дорого, но ехать надо!” – обрадовался Егор тому, что Диана, наконец, выбралась из продолжительного повествования. - Поезжай, раз такой случай подворачивается, да и моих двоюродных братьев там проведаешь. Узнаешь, как они угнетаются в свободной демократической стране, где русских за граждан уже не считают. Кажется, в Латвии даже термин такой появился - „негры”, то есть, „Не Граждане”, а так себе, вроде бы, бывшие оккупанты, хотя некоторые здесь даже родились. Ведь Рига была в составе Российской империи с 1721 по 1918 год, являясь с 1796 года центром Лифляндской губернии.
Так Диана, совершенно неожиданно для себя, около недели пробыла на рижском взморье, где желтоватая холодная вода к морским купаниям особо не располагала. Но всё остальное было по высшему классу: и одноместный, с видом на море, номер в гостинице по соседству с номером бывших киевлян, и европейский завтрак в уютном гостиничном кафе, и вылазки в Ригу на зарубежном автомобиле, и знакомый Домский собор, и величавая Даугава, и узкие средневековые улочки, и кофе по-венски со взбитыми сливками, и соблазнительные „эклеры”, и прохладное „мартини”, за бокалом которого Диана, уже со смехом, рассказывала заморской парочке о своих дорожных приключениях.
А в один из моментов путешествия ей было явно не до смеха. Выяснилось, что визу-то латышскую она довольно быстро оформила, но поезд Симферополь-Рига, в который Диана села в Киеве, следовал, кроме Белоруссии, ещё и через теперешнюю суверенную Литву.
Вот и нагрянул литовский погранично-таможенный контроль в купе скорого поезда, где в гордом одиночестве преспокойно сидела Диана, не подозревая, что едет она по независимой литовской территории без положенной для такого случая транзитной визы.
Когда дебелая пограничница, полистав паспорт Дианы и не найдя транзитной визы, забрала его, намекнув гражданке Украины, что на следующей станции её высадят и встречным поездом отправят, за её же счёт, обратно, Диана сообразила, что пора доставать заветные доллары, которые она захватила в бывшую братскую республику. Сунув представительнице независимой прибалтийской страны двадцать долларов, Диана в ответ на чистейшем русском языке услышала:
- Да, но ведь нас-то трое!
На такой убедительный аргумент Диане, уже перепуганной перспективами высылки из транзитной страны, пришлось раскошелиться ещё на десять долларов, после чего ей милостиво разрешили следовать дальше. На литовско-латышской границе претензий к ней уже не было. Поэтому обратно в Киев Диана вернулась самолётом: а вдруг на обратном пути в купе припрутся уже не три, а четыре литовских пограничника?
Егору она сказала, что из его двоюродных братьев виделась только с младшим. Игорь после её звонка сам подъехал в гостиницу на собственном стареньком авто. Он сообщил, что работает на аэродроме водителем машины-заправщика, деньги небольшие, теперь в стране самая главная профессия – латыш, вот все „негры” на этих начальников и вкалывают. Живёт он с матерью, там же, в районе Засулаукс, так как с женой развёлся, от брака - дочка, обе они – граждане свободной и независимой Латвии.
Тётя Шура особым здоровьем не хвастается, но не и жалуется, всё по дому сама делает. Про своего старшего брата Юру Игорь особенно не распространялся, сказал, что и он, и его жена – тоже „негры”, оба пока работают, но работа не сильно нравится.
Вернувшись с балтийского курорта, Диана оказалась на курорте киевском; в районе Десны. И там она во всех подробностях рассказала о своих прибалтийских приключениях и впечатлениях своей подруге Люде Мирошник, которая уговорила Резчиковых побывать у них в гостях на базе отдыха киевского метрополитена.
База находилась в районе местечка Летки на живописном берегу Десны. Здесь Сеня получил на своё семейство отдельный деревянный домик, стоящий в двадцати метрах от речного пляжа. На противоположном берегу уходил к лесу зеленеющий луг, полный красочных полевых цветов. Любуясь живописной природой, под ласковое журчание реки, подругам было о чём побеседовать, житейских событий было навалом.
В жизни дочери Люды, Нины, произошли такие же изменения, как и у Марины: со своим мужем Валиком она разошлась, и тот исчез в неизвестном направлении. Получала ли Нина какие-либо алименты на сына, Диане не было известно, но Марина, наверно, все подробности этого события от своей подруги знала. Она тоже иногда приезжала с Серёжей на пару дней в Летки, и подруги делились своими секретами, которые оберегали от родителей.
За Ниной теперь ухаживал молодой бизнесмен Виталий, он иногда отвозил Резчиковых из Леток в Киев на своей иномарке. Это от него, спросив, а где тут кратчайшая дорога в Киев, Резчиков услышал ответ, который потом неоднократно вспоминал:
- Самая короткая дорога, это та, которую знаешь!
- Неплохо! – согласился Егор. - А от юмористов про дороги я слышал и такое: - В жизни самые трудные дороги те, которые ремонтируют [15].
- В жизни ещё и не такое бывает! – печально усмехнулся Виталий.
Он занимался традиционным бизнесом, с которого начинали многие появившиеся деловые люди того времени: он продавал зарубежные персональные компьютеры, которые широким потоком хлынули в страны бывшего Союза. Дела его шли достаточно успешно, и скоро в небольшой двухкомнатной квартире в Дарнице появился шикарный японский телевизор „Панасоник” (Panasonic), что по тем временам многое о чём говорило.
Как слышал потом Егор, успехи Виталия пришлись не по вкусу кому-то из тех лихих людей, которых в стране развелось превеликое множество, и на него начали „наезжать”, выследили домашний адрес, звонили в дверь по ночам. Когда такие визиты стали угрожающими, Виталию пришлось свернуть своё дело и уехать на ПМЖ в Германию, в Кёльн, где первые месяцы он прожил на каком-то старом пароходе, приспособленном для размещения эмигрантов.
Нина по каким-то причинам с ним в Германию не поехала, Спустя месяц после отъезда Виталия она очутилась в Израиле, где в течение нескольких месяцев проработала на кухне в одной благотворительной организации. Люда рассказывала Диане, что дочь уже научилась готовить там кошерную пищу и обнаружила большую тягу к кулинарии. И Диана, и Люда беспокоились за будущее своих дочерей, которое было неясным, тревожным и абсолютно непредсказуемым.
11
Карповский развил бурную деятельность и убедил руководство министерства, что страна обязательно должна послать свою официальную делегацию на собрание Исследовательской комиссии в Женеве, которое, должно было состояться в начале сентября, на этот раз - в новых условиях.
По итогам работы Всемирной конференции, прошедшей в Хельсинки, внутри самой Международной организации произошли большие перемены, в результате которых прежняя ИК-IX была ликвидирована, а вопросы её исследовательской программы были включена в программу комиссии ИК-14. Эта Исследовательская комиссия, в основном, занималась стандартизацией модемов для работы по различным каналам связи, включая каналы тональной частоты (ТЧ), физические цепи кабельных линий городских телефонных сетей (ГТС), широкополосные тракты систем передачи с полосой пропускания 60-108 кГц, а также основные цифровые каналы (ОЦК) систем с импульсно-кодовой модуляцией (ИКМ)-.
В этой новой комиссии Карповский оставался председателем („вайсом”) Рабочей группы, отвечающей за стандартизацию систем с временнЫм и частотным уплотнением каналов. Теперь было важно не пропустить первое, установочное, собрание ИК-14.
Валюту Карповский „организовал” за счёт компании „Укртек”, которая до развала Союза называлась ТЦУ-МС-7 и обслуживала кабельные и радиорелейные магистрали в пределах нескольких областей Украины. Начальником ТЦУ-7 был Д-а Леонид Викторович, а главным инженером - Е-в Виктор Алексеевич; и с тем, и с другим, Карповский и Резчиков были хорошо знакомы.
С Леонидом Викторовичем пришлось тесно взаимодействовать, когда при испытании аппаратуры „Думка” возникла срочная необходимость - испытывать на магистрали, оборудованной системой VLT-1960 (производства ГДР), устройство для устранения фазовых дрожаний (джиттера), разработанное в киевском НИИ.
Главный инженер Е-в ранее работал в линейном отделе института, потом очутился в Афганистане. Там, в Кабуле его и увидел Анатолий Зурмин, прилетевший в „горячую” афганскую командировку. Был Толя среди бывших одесских сокурсников по институту фигурой уважаемой: работал в столичном проектном институте, проектировал связь для Московской олимпиады, за что был удостоен Государственной премии. Затем его в Афганистан загнали, где он проектировал связь, сначала для Бабрака Кармаля, а потом уже этой системой связи Наджибулла пользовался.
На очередной традиционной встрече выпускников в Одессе он так рассказывал про свою первую поездку в Кабул:
- Прилетел я спецрейсом в афганскую столицу, меня и нескольких командировочников на бронемашине пехоты, БМП, значит, отвезли в наше посольство. Захожу я в бункер, отведённый нашим специалистом, а там, смотрю, Е-в Витя в „пулю” режется с какими-то поддатыми мужиками, а за спиной у него на стенке автомат Калашникова висит. Ну, мы, конечно, обрадовались друг другу, рассказал он мне, какая тут работа - и тяжёлая, и опасная. Потом и мне пришлось вспоминать, как на спецкафедре в одесском институте автомат Калашникова разбирал и собирал, как стрелял, правда, тогда стрелял только одиночными выстрелами. А уж тут надо было учиться и одиночными, и очередями стрелять, и как рожок побыстрее сменить, всему с самого начала учиться пришлось… Слава Богу, что ничего мне из этого всего не понадобилось на практике применять!
Вот этот геройский Е-в теперь при своём старом друге Леониде Викторовиче был главным инженером в той же отраслевой конторе, но с новой вывеской. Карповский со своими старыми знакомыми быстро договорился насчёт валюты.
Правда, Е-в потом к нему долго, но безуспешно приставал с одним, как казалось Виктору, заманчивым предложением: он где-то раздобыл руководство по строительству оптических линий связи на английском языке и подбивал Карповского за счёт средств отраслевого инновационного фонда сделать качественный перевод на русский язык, а затем напечатать этот труд в типографии, которая у него есть на примете. Сам Е-в брался выступить ответственным редактором руководства. Но Карповский на этот счёт был очень осторожен: он уже прослышал о нескольких скандалах, связанных с нарушением авторских прав.
На достигнутых договорённостях относительно валюты это небольшое недоразумение не сказалось, но Карповскому пришлось отсылать своим приятелям гарантийное письмо, где были обещания уменьшить взнос в инновационный фонд отрасли на соответствующую сумму. Такой финт трудно было назвать законным, но тут Карповский приложил все свои способности, чтобы уболтать руководство фирмы.
Часть черновой работы Фёдор перебросил киевскому (головному) институту отрасли, поручив сделать перевод вкладов по тематике ИК-14, поступивших из Женевы. Получив такое указание, Михайловцев примчался в министерство и предложил, чтобы от института на собрание ИК-14 поехал Терентьев, мол, необходимую для этой цели валюту они заработали.
Но Карповский популярно объяснил своему бывшему начальнику реальную обстановку
- Виктор Фёдорович, ты, наверно, не совсем в курсе дел с Международной организацией! Во время собраний её Исследовательских комиссий переводом на русский язык обеспечиваются лишь пленарные заседания ИК, проводимые в начале и в конце собрания. Остальное время, а это 90%, работают Рабочие группы, параллельно, и здесь перевод, в целях экономии, не обеспечивается, а рабочим языком является английский, на котором говорят делегаты всех стран.
- Ну и что? – спросил Михайловцев.
- Мне в проведении заседаний своей Рабочей группы помогает Резчиков, поэтому здесь особых проблем тоже нет. Насколько мне известно, Терентьев всю жизнь учил французский язык, а он Рабочими группами не используется. Поэтому институту нужно готовить бойцов со знанием английского. Я лично советую тебе присмотреться к моему бывшему подчинённому - Коле Макуренко – он и модемную тематику прекрасно знает, и английским хорошо владеет.
Егор тем временем засел за разработку технического задания на командирование. Чтобы особо не напрягаться, он разыскал старые техзадания, с которыми они с Карповским в былые советские времена ездили в Женеву, и стал „отсекать” свойственный им идеологический налёт. Исчез абзац, где говорилось, что „при встречах с иностранными специалистами разъяснять миролюбивую внешнюю политику Советского Союза и пропагандировать его достижения в науке и технике, освещать успехи советского народа в построении коммунистического общества”.
Когда они ехали в Женеву первый раз, Егор терзался сомнениями и приставал к Карповскому с дурацкими вопросами:
- Фёдор! А как мы по этому вопросу отчитываться будем? Что, будем отлавливать делегатов и проводить с ними политинформацию? Может, от них ещё расписку требовать, что его, бедного, охватили, и с ним беседу провели?
- Как говорит украинская пословица, - ответил Фёдор, - „Не бери важкого в руку, а дурного в голову!” Побеседуем с Кубичеком, он из Чехословакии, да ещё с кем-нибудь из соцстран познакомимся, поговорим „за жизнь” и про погоду. Да ведь нам, новичкам и председателю с секретарём ИК надо представиться; познакомиться! Вот всех их, голубчиков, и будем считать охваченными этими пунктами нашего ТЗ!
Вспомнив, с улыбкой все эти прежние трепыхания, Резчиков с удовлетворением сказал:
- Хорошо, что сейчас не надо бегать в поликлинику за справкой, что ты „практически здоров”. Пока там всех врачей обойдёшь, про все болячки забудешь!
- Ну, ты просто забыл Егор, что все эти справки уже через три года отменили!
- Ага, отменили эту справку, - возразил Резчиков, - а потом два раза нужно было приносить бумажку из нарко-психо-диспансера. Как сейчас помню – попёрся я за ней к Печерскому мосту, где это весёленькое заведение тогда находилось, запыхался, разыскивая вход, разозлился, что тут никакой информации нет, где драгоценные цидульки выдают… Наконец, очутился там, где надо, и немного похохмить решил: мол, „это здесь можно справку получить, что я – не псих?” А мне одна врачиха с папиросой в зубах, с виду - сущая ведьма – мрачновато зыркнув на меня, процедила сквозь зубы: „А это мы сейчас посмотрим, какой Вы нормальный!”. Так до меня сразу дошло, что тут одесскую юморину лучше не разыгрывать!
Но два последних пункта прежнего ТЗ решено было оставить без изменения:
а) „В официальных и частных беседах пользоваться только материалами, опубликованными в открытой печати”, б) „После возвращения из командировки письменный отчёт представить в двухнедельный срок”.
Не сговариваясь, пришли к выводу, что они обойдутся и без краткого предварительного отчёта, не будут, как прежде, тужиться над разработкой приложения - проекта плана мероприятий по внедрению в отрасли результатов работы собрания: а то, что нужно, отразят в самом отчёте.
Летели они до Цюриха, а потом из окна вагона второго класса электрички свыше двух часов любовались пейзажами августовской Швейцарии. И вот снова знакомый женевский вокзал „Корнавин”, и дружелюбный Старичев, которому они везли скромные киевские сувениры в виде куска примороженного сала и большой бутылки водки с портретом усатого украинского гетмана.
- Добро пожаловать в Женеву, товарищи панове, - приветствовал их на платформе вокзала Владислав, - а про вас уже Петя меня терзал: приедете ли вы на собрание или нет? У него тут обретается один приезжий кадр из Москвы, его фамилия не то Литрухин, не то Метрухин, может, знаете такого?
- Если его ещё и Николаем Никифоровичем зовут, то это точно будет Митрухин, начальник лаборатории с Первой Парковой, где, в основном, спецухой занимаются. И как это его россияне за „бугор” выпустили? – удивился Карповский.
- Ты забыл, Фёдор, что Митрухин был первым нашим специалистом, который присутствовал здесь при рождении словаря терминов по передаче данных. Он его перевёл на русский язык, но словарь у нас напечатали ограниченным тиражом. Это уже позже Митрухина „закрыли”, - напомнил Резчиков и, меняя тему разговора, спросил Старичева:
- А чего Петя от нас хочет?
Петю Волкова они хорошо знали, тот в Женеве „трубил” уже второй срок. Временами, разыскивая Старичева, Фёдор с Егором забегали в кабинет, где Петя работал в гордом одиночестве. Иногда его в кабинете не было, но когда киевляне заглядывали туда в следующий перерыв и заставали Петю на рабочем месте, тот, улыбаясь, им уверенно говорил:
- А я вижу, что вы ко мне в прошлый перерыв уже заходили!
Видимо, тут, вдали от родной земли, Петя приучился держать ухо востро и не терял положенной бдительности.
- Ну, Петя хочет, чтобы вы над московским Митрухиным шефство взяли, как бывшие коллеги, - улыбнулся Старичев.
- Одинокому Митрухину, в полном капиталистическом окружении, мы пропасть не дадим, ведь он – классик передачи данных в нашей бывшей стране - пообещал Карповский.
- У меня его книга, в соавторской компании с корифеями нашего центрального НИИ, долго настольным пособием была! – вспомнил Резчиков
И снова был уютный отель Дрэйк (Drake), от которого кратчайший путь до здания Международной организации проходил через изогнутый туннель под железной дорогой, и стеклянный небоскрёб на авеню Мотта, и переполненный зал на уровне „sous-sol 2”, и улыбающиеся лица знакомых делегатов, и вежливо-предупредительные физиономии новичков преобразованной ИК.
Правда, поблаженствовать в комфортной заграничной обстановке Егору пришлось немного. Они с Фёдором узнали, что перед началом собрания немец Кернер, председатель новой ИК-14, впитавшей в себя остатки прежней ИК-IX, в уютном будуаре поблизости зала заседаний собирал всех своих „вайсов” для предварительного знакомства и обсуждения плана работ.
Разговор, естественно, должен был проводиться на английском языке, и Карповский потащил с собой на эту встречу Резчикова.
- Кубичека в нашей новой ИК, увы, нет, и тебе Егор, придётся меня выручать, как это раньше Борис делал! – решил Карповский.
- Послушай, Фёдор, - сопротивлялся Егор, - следовало бы вместо меня пригласить, ну, может быть, Лили, из местных переводчиц, хорошо нам с тобой знакомую по прежним заседаниям, Я уже успел заметить её в русской кабине!
. Но Карповский, помня про былой скандал с официальными переводчиками, когда его только-только сделали „вайсом”, был неумолим, и Егор пережил полчаса, дольно неприятные для своего самолюбия, когда ему пришлось выступить в довольно неуютной роли устного переводчика, неоднократно переспрашивая собеседника о том, что всем остальным уже было понятно.
Да и переводить на английский язык, с бухты-барахты, краткое сообщение Карповского о том, что его Рабочей группой было сделано в прошлом исследовательском периоде, тоже было не подарок. Хоть бы Фёдор дал и ему копию той шпаргалки, по которой он докладывал про свои прошлые достижения!
Но всякому „удовольствию” когда-нибудь всё же приходит конец, и как только председатель герр Кернер, взглянув на часы, заторопился в зал заседания, Егор почувствовал огромное облегчение и двинулся вслед, обгоняя участников совещания.
„Это, я вам доложу, граждане дорогие, господа-товарищи, - размышлял Егор на ходу, - совсем другой компот получается, по сравнению с письменным переводом. Там над любой строчкой текста можно крутиться, сколько вздумается, ползая по всем словарям, что находятся под рукой! Устный перевод слёту – это каторжный труд высшей квалификации, недаром здесь профсоюз переводчиков так печётся о строгом соблюдении режима их работы –попереводил положенное время, и всё, отключайся на отдых!”
В зале за столом с табличкой „Russie” уже сидел Митрухин, озираясь по сторонам. Увидев киевлян, он двинулся к ним, и было видно, что Николай Никифорович искренне рад встрече. Едва он успел рассказать последние московские новости, как председатель включил свой микрофон, и Карповский помчался на своё место в президиуме, а Резчиков вернулся к столу с табличкой „Ukraine”.
К его большому удивлению с приветственной речью к делегатам на открытии собрания обратился хорошо знакомый ему Хуа Лин Чжао.
Это был тот самый китаец, который 15 лет тому назад робко вертел во все стороны головой на заседании ИК-IX, разглядывая делегатов. Спустя год он даже представил вклад, в котором, правда, нёс какую-то несусветную ахинею, но председатель собрания, австралиец Руди Браун, с непроницаемым выражением на лице любезно поблагодарил делегата Китая за его интересное предложение.
Гражданин Китая Чжао поработал в ИК-IX два года, потом его, как выяснил Егор, на два года отправили на стажировку в Англию. И это - в самый разгар „культурной революции”, когда воинственные хунвэйбины грозились разбить „собачьи головы всем врагам великого кормчего – Председателя Мао”
Вернувшись в Китай, Чжао возглавил в министерстве связи департамент передачи данных, а вскоре опять оказался в Женеве, заняв должность секретаря довольно мудрёной Специальной группы NRG. С такой хлопотливой и непростой должностью он справлялся блестяще, и ему даже удалось организовать проведение заседания этой группы в Пекине. На Всемирной конференции в Хельсинки Чжао, оказывается, был избран председателем Сектора стандартизации, т.е. стал третьим по должности лицом Международной организации.
Закончив свою краткую приветственную речь, Чжао пожал руки всем членам президиума, при этом дружески похлопал по плечу Карповского, покинул подиум и, проходя мимо стола, за которым с табличкой „Ukraine” сидел Резчиков, остановился и радостно поприветствовал Егора, вручив ему визитную карточку.
В этот раз визитная карточка была и у Егора: им с Карповским визитки сделали за счёт министерства. Чжао внимательно прочёл английский текст на визитке и сказал, что он надеется на плодотворное сотрудничество с украинскими специалистами.
В перерыве на кофе Егор, оглянувшись на публику, сидевшую на креслах заднего ряда, у стены, опять увидел сплошные раскосые глаза. Невольно вспомнилось, что в первые годы их работы в этом зале, азиатские глаза принадлежали японцам. Спустя лет восемь кресла заполняли уже стажёры из Южной Кореи. Ну, а когда на посту третьего лица организации оказался Чжао, эти кресла явно оккупировали молодые практиканты из Китая.
И вряд ли этих юношей теперь возили сюда, как их предшественников - всех скопом в одном минифургоне, как пятнадцать лет тому назад. А начальники, пославшие их в Женеву, ясно понимали, какой великолепной технической школой является сотрудничество с Международной организацией, имеющей дело с квинтэссенцией мирового опыта в области телекоммуникаций.
Через день у стола Егора появился полноватый господин в золочёных очках с американским флажком на отвороте пиджака. Он, глянув на табличку страны и на бэйджик Резчикова, обратился к нему на чистом русском языке:
- Здравствуйте! Простите, э…э… мистер Резчиков! Разрешите представиться, меня зовут Юрий Голштейн! Я работаю в американской фирме „General DataCom”, вот моя визитка. Так вы уже не из Союза, а с Украины? О-ч-е-нь интересно!
После обмена визитками завязался разговор, из которого Егор узнал, что нынешний американский гражданин Юрий окончил институт в Ленинграде, там же работал в ленинградском отделении центрального отраслевого института, защитил кандидатскую диссертацию. С Егором у них сразу же обнаружилась куча общих знакомых.
Он уехал в Штаты на волне массовой еврейской эмиграции, и блестящее образование, полученное в ленинградской alma mater, помогло ему, со временем, занять престижную должность в известной американской компании. Мистер Голштейн сказал, что их фирма старается протолкнуть своё решение по стандартизации модема для работы по каналам ТЧ со скоростью 34 кбит/с и выразил надежду, что украинская делегация поддержит их предложения.
Егору такая скорость по каналу ТЧ казалась просто фантастической, для него нормально осязаемой величиной была скорость 9,6 кбит/с в модеме аппаратуры „ДУМКА”, с которым пришлось долго повозиться, пока его не довели до ума. И этот модем занимал целый блок стойки аппаратуры, весивший около десяти килограмм. Поэтому он поинтересовался, не является ли реализация такого модема сложным делом, главное – какой объём занимает данное оборудование. Услышав от Голштейна, что фирма уже выпускает подобные устройства, и они занимают объём не больше толстого бумажника, Резчиков просто изумился.
Вот уж действительно были правы одесские классики юмора, утверждая, что „современная техника дошла до невозможности”. И Егор договорился с Голштейном, что тот устроит для него и Фёдора своеобразный ликбез по такому модему.
Ну, а пока бывшего советского гражданина мучил вопрос: где в этой всемогущей финансовой столице получить по кредитной карточке „American Express” необходимые ему швейцарские франки. Голштейн с кривой улыбкой заметил, что эти американские кредитные карточки в Европе не особенно любят…
В перерыве на кофе к Егору подошёл Николай Никифорович и поинтересовался его мнением относительно множества вкладов, представленных американскими и британскими фирмами по модему со скоростью передачи 34 кбит/с.
- Смотрите, прямо какая-то дружная компания собралась, Вы не обратили внимания? – спросил Митрухин. - „Racal Milgo’, „Codex”, „Racal Vadic”, „General DataCom” – прямо как ударный таран!
- Вы знаете, - продолжил он, - я почти всю жизнь занимаюсь вопросами передачи данных, но, к своему глубокому стыду, должен признаться, что не понимаю, как они добиваются такой скорости! Хотя и знаю потенциальные возможности, вытекающие из формулы Шэннона!
Резчиков, услышав такое признание, на мгновенье оторопел: и это говорит автор известной в Союзе книги „Основы передачи данных по проводным каналам связи”? Уже скольким людям он говорил, что она для Егора была настольной в течение долгого времени! И свою диссертацию он предварительно показывал Митрухину, дельные замечания которого учёл в докладе Учёному совету на защите в Одесской alma mater.
- С нами мистер Юрий Голштейн, наш бывший соотечественник и коллега, обещал провести что-то вроде техучёбы, - сказал Резчиков, - так что присоединяйтесь к нам. Я думаю, что мистер Юра против этого возражать не будет. Уверен, что ему Ваша фамилия, Николай Никифорович, тоже известна! Это же ленинградская школа, один Заездный чего только стоит! Да это Вы и без меня прекрасно знаете!
Голштейн назначил им время - за полчаса до начала утреннего заседания ИК. Когда Резчиков с Митрухиным, придя на десять минут раньше, сунулись в зал „В”, где была запланирована встреча, они обнаружили, что помещение ещё занято. В нём невзрачный член американской делегации проводил инструктаж с делегатами, представляющими американские фирмы.
- Ну, как, политинформация была полезной? – не удержался от невинного вопроса Егор, когда мистер Голштейн, спешно натягивая пиджак, показался из зала раньше всех своих коллег.
- Да ну их к чёрту, этих козлов из Госдепартамента, думают, что они тут – самые умные, - сердито ответил мистер Юрий. – Как будто я на партсобрании побывал! Идёмте за мной, вон там я все бумаги приготовил.
То, что он рассказал им, было очень полезно для общего развития, но Егор почувствовал, что все вклады, представленные американскими фирмами, адресованы больше производителям оборудования. А вот вопросы, представляющие интерес для эксплуатационного персонала, практически отсутствовали. Когда Резчиков сделал такое замечание, Митрухин энергично закивал головой, соглашаясь с ним.
Поэтому на заседании ИК Егор, с одобрения Карповского, выступил по этому поводу, и получил от председателя собрания предложение – представить на следующем собрании свой вклад по данному вопросу.
В один из дней Карповский с Резчиковым навестили руководителя русской службы Организации Антонцева, и Фёдор рассказал, что киевский институт успешно провёл работы по переводу на русский язык Рекомендаций Синей Книги и готов к дальнейшему сотрудничеству в новых условиях – напрямую, минуя Москву.
От Антонцева они узнали, что для ускорения внедрения Рекомендаций на Всемирной конференции решили выпускать эти международные стандарты, не ожидая конца исследовательского периода и уже не собирая их ни в какие „цветные книги”. Поэтому у них даже обложки будут просто белыми, а переводить их на русский язык можно будет по мере их окончательного одобрения собранием соответствующей ИК.
- А вы сможете на Украине не только обеспечивать перевод, но и публикацию этих Рекомендаций? – спросил Антонцев.
- Я над этим уже думал, это мы сможем сделать, - сразу ответил Карповский, - у меня в кабинете периодически возникают руководители фирмы „Ирис” и предлагают подобные услуги. Когда вернёмся в Киеве, я их попрошу отпечатать пробные экземпляры Рекомендаций в соответствии с требованиями вашей конторы и перешлю вам сюда.
- Если вас это устроит, - подумав, продолжил он, - то можно будет с этой фирмой заключить договор на проведение работ по переводу и тиражированию Рекомендаций. В общем, качество гарантируем…
Антонцев порылся в груде белых тонких книжечек, наваленных на его рабочем столе, вытащил два экземпляра Рекомендаций на английском языке и вручил их Фёдору. Тот, полистав страницы, уточнил, как следует оформлять рисунки, и пообещал, что уже через две недели он пришлёт образцы продукции экстренной почтой DHL. Такая международная служба недавно заработала в Киеве.
Домой в Киев они возвращались через Цюрих, прихватив с собой в электричку Митрухина, чтобы он не потерялся на пересадке в громадном многоэтажном аэропорту.
12
Пока Егор расширял свой технический кругозор в Женеве, Диана пыталась что-то решать со школой внука-третьеклассника. Возить его с Лейпцигской улицы к дворцу „Украина” было не особенно удобно, а одного отпускать – ещё рано. Поэтому Диана попробовала перевести внука в школу поближе, благо, была здесь такая - всего лишь в ста метрах от их дома, надо лишь Цитадельную улицу пересечь.
Сунулась, было, она к директору школы, но, как ни просила, как ни надеялась на преподавательскую солидарность – ничего не вышло: директор уныло бубнил, что классы переполнены, мест нет, и он, при всём своём уважении к педагогу и наставнику молодёжи, ничем, к своему глубокому сожалению, помочь ей никак не может.
Дочь, вернувшаяся из очередной поездки в Германию, решила эту проблему быстро и эффективно, сунув директору школы синюю бумажку с изображением немецкой пианистки Клары Шуман [16].
Потом этого сеятеля „разумного, доброго, вечного” Егор увидел в списках кандидатов на выборах в местные органы власти - мордатый был мужик, солидный, уверенный, такой в жизни многому молодых пацанов научить может…
Такой же мордатый тип внезапно, спозаранку, завалился, не постучав, в комнату бывшего парткома, когда Резчиков с Турбаевым разбирались с новым европейским стандартом для бесшнуровых телефонов. Красная небритая рожа сразу же показалась Егору знакомой, а приглядевшись к непрошенному гостю повнимательнее, он понял, что перед ним из далёкого прошлого нарисовался его старый знакомый.
Это был Иван Иванович Шваченко, с которым Резчиков лет тридцать тому назад работал в отделе Мирославского, в ту пору, когда институт находился на бульваре Шевченко. Вспомнил он и то, что у Шваченко, ещё со студенческих времён, кличка была „Сундук”.
Гость, приглядевшись, тоже узнал бывшего коллегу и радостно загудел:
- О, Вы теперь уже здесь работаете? Как хорошо, душевно рад! Вы-то мне и сможете помочь! Помните, конечно, как со мной тогда, при советской власти, в институте обошлись несправедливо? Выдумали, что я блоки от ЭВМ „Промiнь” унёс в камеру хранения железнодорожного вокзала, статью нехорошую мне приклепали, как злодея заклеймили, из партии выгнали, из института уволили… В общем, расправились с борцом за правду, за критику, оставили меня без средств к существованию… Я вот тут с заявлением пришёл, нате, посмотрите!
И он попытался сунуть в руки Егору три листочка серой бумаги, густо исписанной фиолетовыми чернилами.
- Извините, Иван Иванович, - вежливо, но решительно отвёл Егор в сторону протянутые ему листки, - если у Вас заявление, то нужно обратиться в канцелярию министерства. Она находится на шестом этаже, комната 607. Там его зарегистрируют, под номером, и руководству передадут, а уж начальство знает, кому его направить для рассмотрения.
- Ну и бюрократы, ну и бюрократы, везде они засели, ну, прямо, как тараканы, ничего так в стране и не изменилось, - разбурчался „Сундук” и, потоптавшись ещё с минуту, покинул комнату, бормоча себе под нос что-то невнятное.
- А что это за гусь к тебе заявился? – спросил Турбаев, когда за гостем, наконец, закрылась дверь.
- Ну, тебе Серёжа просто повезло, что ты с этим типом у нас в институте разминулся! Демагог чистой воды, горлопан высшего разряда, да и неуч, конечно, туп, как валенок, хоть и наш институт закончил, на бровях, правда. В институте его „Сундуком” прозвали, он в студенческом общежитии всем плешь проел. В армии в партию пролез и считал, что ему теперь море по колено, записной общественник, гонору - на десяток ясновельможных панов хватит!
А через 3 дня Валентина Ивановна с улыбочкой положила на стол Егору знакомые листочки с прикреплённой контролькой, на которой был установлен срок ответа на поданную жалобу. На отдельном листике Карповский написал: „Е.С! Это, кажется, твой старый знакомый! Тебе и карты в руки, разберись с ним по существу”.
Как ни противно было читать Егору бессвязный письменный бред про события 30-летней давности, но всё же пришлось от начала до конца продираться через фиолетовые заросли убористых строчек, тянувшихся, без всяких полей, от одного края листка к другому.
Порой ему казалось, что он читает продолжение известного рассказа Антона Павловича Чехова про госпожу Мерчуткину, женщину слабую и беззащитную, вынужденную длительное время пить по утрам кофе без всякого удовольствия.
Вот только просьба „Нельзя ли моему мужу обратно на место поступить?” в писанине „Сундука” звучала по-новому: тот, ни капельки не сомневаясь в своей правоте, требовал, ни много - ни мало, признать его увольнение (тридцать лет тому назад! в другой стране!) незаконным, восстановить на работе и выплатить соответствующую компенсацию. В общем, он полагал, что „позорному преступлению”, при котором он жестоко пострадал, нет срока давности. Правда, из заявления нельзя было понять, будет ли „Сундук” добиваться восстановления членства в ленинской партии...
- Ситуация, я вижу, совсем, как с царскими долгами в 1914 году… Ты же слышал, какую бучу подняли сейчас французы: требуют, ни много - ни мало, чтобы нынешняя Россия эти долги погасила! Через 80 лет! – усмехнулся Турбаев, узнав, чего добивается старый знакомый Егора.
- Да, придётся напрягать институт, чтобы Виктор ответ по существу готовил, все архивы только у него сохранились, да и юрист у них – мужик толковый” – принял решение Егор, копируя на ксероксе письмо „Сундука” для отсылки в институт, оригинал письма он решил оставить у себя, предчувствуя, что этой порцией серо-фиолетовых летописей вся эта история не ограничится.
Вся возня с бывшим, назойливым сослуживцем растянулась потом на полгода: трижды Егору пришлось читать серо-фиолетовые послания, пока, наконец, руководство не подключило к рассмотрению кляуз начальника юридического отдела министерства. Точку в затянувшемся сражении поставил районный суд. С тех пор Егор о „Сундуке” больше не слышал. И без него забот хватало...
А тут и очередное повышение (не благосостояния, конечно, а цен) подоспело: стоимость батона взлетела до 870 крб, халу покупали уже за 690 крб, печенье – 4,5 тыс. крб, за килограмм, сахар – 3,6 тыс.крб, масло – 13,5 тыс. крб, мясо – 12 тыс. крб, а на базаре – 25-30 тыс. крб, бутылка водки – 6,5 тыс. крб, пачка творога – 625 крб, бутылка молока – 490 крб. Стоимость киловатта электроэнергии поднялась до 30 крб, а зарплата болталась где-то около 300 тыс. крб.
Через месяц тот же батон стоил 1300 крб, сливочное масло – 16 тыс. крб, подсолнечное масло – 12 тыс. крб, торт – 16-21 тыс. крб, конфеты – 20-40 тыс. крб за килограмм, колбаса – от 21 до 50 тыс. крб, сыр – 15 тыс. крб, сосиски – 12 тыс. крб, бутылка водки – 23 тыс. крб.
В соседней России осенью произошли драматические события. Президент Ельцин вошёл в жесткую конфронтацию с Верховным Советом Российской Федерации, совершил государственный переворот, разогнал парламент и распустил его. В ответ на этот шаг ВС РФ назначил А.В. Руцкого новым президентом. Его сторонниками была захвачена мэрия, предпринят штурм телецентра в Останкино. Ельцин ввёл в Москве чрезвычайное положение, и вскоре Белый дом, где располагался ВС РФ, был окружён войсками, электроснабжение и связь были отключены.
И весь мир вскоре стал свидетелем чудовищного преступления: Белый дом был расстрелян правительственными танками и почернел от копоти пожарищ. Были арестованы Руцкой, Хасбулатов, Баранников, Полозков, Дунаев, генералы Макашов, Ачалов, закрыты оппозиционные газеты „Правда”, „Советская Россия”, запрещены все оппозиционные объединения. а выступление сторонников действующей Конституции подавлено в крови. В общем, сплошной разгул демократии… Затем в декабре состоялись выборы в Государственную Думу РФ.
А после очередного повышения цен и выравнивания зарплаты в конце года Резчиков решил даже составить специальную табличку, из которой можно было видеть масштабы инфляции в самостийной стране. И вот что у него получилось:
Товар Было, руб Стало, крб Увеличе-ние, раз
Батон 0,22 2 300 10 454
Хала 0,18 1 600 8 889
Бутылка водки 4,26 51 000 11 971
Мясо, кг 1,95 60 000 30 769
Торт 3,0 43 000 14 333
Конфеты, кг 3,0 40 000 13 333
Колбаса варёная, кг 2,2 50 000 22 727
Колбаса копчёная, кг 3,85 110 000 28 571
Бутылка вина 3,0 40 000 13 333
Майонез, баночка 0,2 л 0,51 11 130 21 823
Чай, цыбик 0,36 8 000 22 222
Сахар, кг 0,78 14 500 18 589
Масло сливочное, кг 3,5 74 000 21 142
Масло растительное, л 1,55 40 000 25 806
Шампанское 5,0 82 000 16 400
Печенье, кг 0,8-1,4 30 000 37500 – 21428
Яйца, десяток 1,2 3410 2 841
Газета 0,02 500 25 000
Зарплата, очень усреднённо 200,0 руб 900 000 крб 4 500
Конечно, до гиперинфляции в Германии 20-х годов, описанной в романах Эриха Марии Ремарка „Три товарища” и „Чёрный обелиск”, было ещё далеко: там цены на товары в течение дня меняли с помощью специальной таблички на входе в магазин, указывающей, на сколько надо умножить стоимость товара, выложенного на прилавке или витрине.
Но там это было вызвано разгромом германской империи в Первой мировой войне и кабальными условиями Версальского мира. А тут такое „счастье” свалилось на всех по вине одного самонадеянного реформатора с багровой дьявольской меткой на лбу...
Когда-то самая читающая страна в мире, таковой сегодня уже не была, даже газеты теперь мало кто выписывал. Сообщалось, что тиражи газеты упали в 7 раз, а всё это объяснялось дефицитом газетной бумаги. Да и почта за доставку прессы драла немыслимые деньги, а все почтовые ящики в подъездах жилых домов, как говорят в Одессе, „имели уже тот вид”. А про газеты ходил такой анекдот:
- Это Ваша газета? Вы её выписываете?
– Нет, это меня друзья угостили!
Отказавшись от привычной подписки, которая стала и дорогой, и ненадёжной, Резчиков теперь разживался прессой по дороге на работу. Чаще всего это были „Комсомолка” или „Известия”, их всегда можно было найти на почтамте в киоске бывшей „Союзпечати”. „Литературка”, „Аргументы и факты”, „Крокодил” и „Московские новости” здесь не водились, поэтому Егор вынужден был забросить своё долголетнее хобби – вырезать из газет понравившиеся заметки юмористического или сатирического характера.
Временами, когда телевизор смотреть уже не было никакой охоты, он снимал с книжной полки одну из толстенных конторских книг с наклеенными вырезками и читал Диане понравившийся фрагмент из перестроечной эпохи:
- Диана, ты только посмотри, как „Литературка” тогда чихвостила граждан, нагло пытавшихся пополнить ряды тружеников литературного цеха! Просто массированная атака на графоманов и стихоплётов… Этим доморощенным любителям сообщается, что - Редакция литальбома „Пегасы и гримасы” уведомляет начинающих авторов, что рукописи не редактируются, не возвращаются и не печатаются.
- И даже не горят, при всём старании поджигателей?
- Более того, авторов заранее предупреждают: - Если вам удалось выпустить сборник стихов – это лишь половина успеха. Успех будет зависеть от того, в нагрузку к какому изданию этот сборник будет продаваться.
- Да, пером водить – это не мешки ворочать, бумага всё стерпит…
- А вот и результаты такого гонения на любителей: - Перешла на самообслуживание группа молодых поэтов. Теперь они сами сочиняют стихи, читают их, слушают и хвалят. Кое-кому даже приписывают Однотонник стихотворений. На этой же вырезке хвалят прозаика П. Лопухова за его Посильный вклад в развитие отечественной литературы: - По велению гражданского долга он не только забрал свою рукопись из издательства, но и обещал её сжечь, не привлекая внимания общественности.
- Решил тоже не отставать от Н. В. Гоголя?
- Не знаю, но читатель Е. Головкин свято верит: - Не писать – это авторское право! С ним не согласен гражданин Бацан из Кишинёва, который утверждает: - Плох тот писатель, который не мечтает, чтобы его книги приобретались в обмен на сданную макулатуру
- И какие же это книги?
- Вот, например, что сообщает заметка Новые книги: - Издательство „Сияние” выпустило краткую энциклопедию в двух томах. Первый том – непосредственно энциклопедия, а во втором томе содержится расшифровка сокращений, принятых в первом.
- Прямо хоть беги с вечера занимать очередь на эту книгу!
- Торопиться, Диана. не надо, вот ещё один бестселлер: - Вышедшая в издательстве „Посещение” массовым тиражом книга уходов и приходов сотрудников получила золотую медаль международной книжной выставки.
- Да, пожалуй, был прав один плагиатор, который сокрушался: - Такое сочиняют, что стыдно переписывать. И как утверждает Ратмир Тумановсакий, Хорошо смеётся тот юморист, которого печатают.
- Раз мы это читаем, то Ратмиру повезло, его напечатали Ну, и на прощанье, читатель Г. Степаненко из Таганрога, то есть, с родины А.П. Чехова, всех предупреждает, что Нужно успеть побольше написать о природе, чтобы потом было что читать.
Совсем непроизвольно Резчиков вспомнил эпизод из далёкого безмятежного прошлого. Они тогда записались с Серёжкой Рязановым в районную библиотеку на Водопроводной улице, заплатив 25 рублей залога красивой радужной купюрой образца 1947 года. Библиотекарша предложила им книжку, в которой рассказывалось о ликвидации осведомителя ФБР, пробравшегося в организацию итальянской мафии в Нью-Йорке. Когда они в следующий раз пошли в библиотеку, обсуждая по дороге прочитанную книгу, Серёжка вдруг остановился и сказал:
- Я часто задавал себе такой вопрос: почему за Пушкина никто в России так и не отомстил этому мерзавцу и прохвосту Дантесу? Как-то даже обидно делается за всех этих гусаров - фрайеров!
А прочитав книжку Бориса Олейника „Князь тьмы” о двурушничестве Горбачёва, Егор подумал, что и сейчас на одной шестой части света не нашлось ни одного мужественного человека, который бы вынес справедливый приговор предателю, развалившему великую страну. Был, правда, где-то в Сибири один инцидент, когда пожилой работяга отвесил бывшему генсеку оплеуху, но его быстро скрутила милиция. И современную книгу „Паспорт предателя” в духе американского публициста Алана Хинда ещё никто пока не написал…
13
За три дня до наступления католического Рождества внук Серёжа отправился на каникулы к матери в Германию; Марина, разведясь со своим супругом-однокурсником, уже второй месяц жила у своего гражданского мужа в Бринкуме, пригороде Бремена.
Егор с Дианой проводили внука в Борисполь на самолёт, вылетавший во Франкфурт, и сильно переволновались, с замиранием сердца ожидая сообщения о том, как он, в возрасте 11 лет, самостоятельно преодолел такое огромное расстояние. Всё обошлось нормально, и теперь можно было готовиться к встрече Нового Года – покупать ёлку и бегать в поисках шампанского.
Наступал год Собаки, и в эту смутную беспросветную пору жизни в самостийной стране новогодние тосты звучали соответственным образом: „чтоб не пришлось много выть от неизведанной радости и гавкать от счастья, скоропостижно свалившегося на голову!”
На десятый день Нового года, когда школьные каникулы подошли к концу, Диана позвонила в Бринкум и спросил у дочери:
- А когда Серёжа летит обратно?
Ответ дочери был неожиданным:
- А Серёжа здесь уже пошёл в школу. Я решила оставить его в Германии!
- Как, пошёл в школу? Так как же он, бедненький, там учится, не зная немецкого языка? – поразилась Диана.
- Оказалось, что ничего страшного: он им успешно овладевает, и я сама удивляюсь, как у него это так быстро получается, - ответила дочь
- А его отец об этом знает? – продолжала допытываться Диана, ошеломлённая услышанной новостью.
- Мама, я вот и хотела тебя попросить, чтобы ты ему об этом сказала. Если у него будут вопросы, то он знает, как мне позвонить!
Особого скандала бывший первый зять не закатил, правда, наговорил всякой ерунды по поводу своей бывшей жены, но к такому разговору Диана была готова. Марина неоднократно жаловалась ей, что Юра – большой нытик: даже если утром ярко светит солнце, он уверен, что это – ненадолго, и к вечеру обязательно соберётся дождь.
То же самое было и с его диссертационной работой: он её бесконечное число раз переделывал, ворчал, что руководитель настоятельно рекомендует ему выходить на защиту, а он не уверен, что с такими результатами кому-то что-то можно доказать и в чём-то убедить. На защиту его решительно вытолкала Марина, потом она уверяла всех, что без её напора он бы так и просидел до старости, не решаясь высунуться на Учёный совет университета.
Егор же считал, что бывший зять, как аспирант, не миновал традиционных этапов, которые включали в себя все душевные состояния, характерные для служителей науки: самоуверенность незнающего, уверенность познающего, сомнения познавшего. Он в своё время через всё это уже прошёл…
Кроме того, Юрий к тому времени уже собирался жениться на одной разведёнке, у которой была дочь от первого брака. Понятно, что двухкомнатная квартира в „хрущёвке”, где проживала будущая жена, особых радостей для новой семейной жизни не сулила. А оставлять сына у дедушки с бабушкой и видеться с ним по воскресеньям, тоже большого счастья не обещало.
Более эмоционально отреагировали на происшедшее ровенские бабушка и дедушка: они по телефону выговаривали Диане своё „фэ”, расценивая случившееся как наглое похищение внука без согласия отца, нарушение отцовских прав и прав ребёнка, намекая на возможность открытия судебного дела. Со временем родители Юры понемногу всё же угомонились.
Серёжа писал им ласковые письма, рассказывая, что ему в Германии очень интересно и хорошо жить у матери, а потом прислал, и в Киев, и в Ровно, экземпляр местной газеты, где была помещена заметка о его классе, с фотографией. На ней все ученики сидели тесным кружком на коврике, а учительница что-то им читала.
По мнению Дианы, Серёжа на фото получился лучше всех, вглядываясь прямо в объектив, словно желая уверить своих родных, что у него всё чудесно. Благодаря знаниям, полученным в киевских школах, в своём немецком классе он считался самым способным учеником по математике, и когда учительница задавала классу очередной вопрос, она обязательно говорила (конечно, на немецком языке):
- А ты, Серёжа, пока помолчи, я знаю, что ты правильно ответишь!
После „бегства внука на свободный Запад”, как в шутку говорил Егор, Юра решил забрать у них скоч-терьера Аргошу, считая, что у его жены, ветеринара по профессии, породистой собаке жить будет лучше.
Надо сказать, что Диана с Егором уже успели привязаться к этому чудесному пёсику, служившему неиссякаемым источником положительных эмоций. Да и здоровье от него только прибавлялось. Хочешь ты или не хочешь, а два раза, утром и вечером Аргошу надо выводить погулять. И начальное неудовольствие по поводу того, что в такую рань или поздний вечер надо тащиться по улице, быстро проходило при взгляде на повеселевшего пса. Тот настойчиво шёл по следу, заметному лишь ему, тщательно обнюхивал каждый столбик или ствол дерева перед тем, как исправить послание, написанное предыдущим барбосом.
Они привыкли гулять с ним по длинной аллее, которая проходила позади домов, где жила местная элитарная публика, включая Валентину Семёновну Шевченко, бывшую председательшу бывшего Верховного Совета Украины.
Тут же на этой аллее к Диане однажды прицепился хмурого вида мужик, который стал сурово выговаривать ей за то, что такой пёс благородных кровей, как Арго, не подстрижен в манере, принятой для своей породы.
Из разговора выяснилось, что к собаке он имеет самое прямое отношение: это именно у него Марина купила щенка Аргошу. Когда ей показали щенков, Аргоша первым подполз к ней и лизнул её руку. Дочь потом сказала Диане, что мужик, наверно, ещё не отошёл от случившегося горя: оказывается, у него недавно украли самого красивого щенка.
- Что-то мне слабо верится в такую мансу, - засомневалась Диана. – Он в принципе не похож на человека, у которого что-то можно украсть. Скорее, он сам уведёт кого угодно, хоть слона из зоопарка!
Арго всё время давал повод для разговора о себе. Зимой, когда Диана, уже озябнув, возвращалась с ним с прогулки, какая-то женщина, идущая им навстречу, шутливо закричала:
- А ну скидавай свою тёплую шубу, артист, ишь, какой мохнатый бегаешь!
У Арго были свои стойкие собачьи симпатии и антипатии: при встрече с шотландскими колли, он радостно бросался к землякам навстречу, дружелюбно раскачивая своим хвостом-морковкой, и колли тоже были рады встрече с ним. Очевидно, общность исторической родины их сразу же сближала и устанавливала между ними искреннее доверие.
Зато терпеть не мог Арго фокстерьеров и норовил ввязаться с ними в драку, в одной из которых юркий противник даже ухитрился цапнуть за палец Диану, которая бросилась разнимать драчунов. Потом она с Егором долго дискутировала: надо ли теперь идти в поликлинику - делать прививку от бешенства, или поверить владелице вражеской собаки, что её питомцу недавно сделали все прививки. Поскольку уколы делают в живот, да ещё и в большом количестве, от них трусливо отказались. А в общем-то, слава Богу, всё обошлось без всяких неприятных последствий…
Дома Арго любил играть с Дианой и Серёжей в футбол: он выкатывал из-под кровати небольшой мячик, толкал его своим мокрым носом к хозяевам и недовольно ворчал, если те не торопились дать ему очередной пас. Диана, организовав Аргоше место в прихожей, строго-настрого запрещала ему спать в гостиной на диване с Серёжей. Но пёс, когда хозяева уже укладывались спать, потихоньку забирался на диван и спал там под боком у внука в своё удовольствие.
Сон его был чутким: услышав, что хозяйка встала с кровати и направляется в гостиную будить Серёжу в школу, пёс моментально спрыгивал с дивана и, как ни в чём не бывало, встречал Диану, радостно виляя хвостом.
В общем, хороший был пёс, скучать и засиживаться дома не давал, но когда Юра после отъезда Серёжи забрал его к себе, Егор с Дианой почувствовали большое облегчение: ни гулять теперь не надо, ни кашу ему варить. В общем, получалось совсем как в том старом анекдоте про раввина, козла и еврея, живущего с многодетной семьёй не в самых комфортных условиях…
14
В феврале Егору пришлось расставаться с Серёжей Турбаевым: жена его напарника, ещё не достигшая 40 лет, попала под безжалостный удар болезни Альцгеймера. Началось с того, что её стала подводить память, потом она перестала узнавать своих близких, и её пришлось поместить в больницу, где она вскоре умерла.
Серёже, при двух его детях, было тяжело тянуть семью на скромную зарплату главного технолога министерства. Подыскал он себе более доходное место – в филиале канадской компании „NewBridge”, которая с большой помпой проталкивала на Украину своё оборудование цифровой связи „MainStream”.
Резчиков уже слышал об этой фирме: в СНГ её главный офис располагался в Москве, и там работал бывший начальник лаборатории международного сотрудничества центрального института Сергей Лубенской-Тамбиев. Руководил московским офисом некто Алекс Голынский, то ли из бывших эмигрантов, то ли из украинской диаспоры в Канаде. В киевском офисе фирмы главным был Владимир Дибровинский, старый знакомый Егора по киевскому институту.
В своё время, до катастройки, они долго спорили относительно перспектив внедрения методов АТМ на сетях связи Союза [17]. Дибровинский проталкивал идеи бывшего заместителя начальника института, полковника Овсиенко, которого из института убрали за срыв сроков работы по спецтематике. Тот предполагал на основе АТМ перестроить всю сеть абонентского телеграфирования, суля при этом немыслимую экономию средств, и киевскому институту пришлось от этих предложений несколько раз отбиваться на научно-технических советах как института, так и союзного министерства.
Кончилось тем, что старший научный сотрудник Дибровинский с руководством института разругался, ушёл на вольные хлеба и каким-то образом пристроился у Голынского, который организовал киевский офис своей фирмы в помещении АТС на Дегтярёвской улице.
Там же теперь обретался и круглолицый Феликс Кошиновский, всех пугающий своей рыжей пиратской бородой. Феликс ушёл из института тогда, когда рухнули его надежды на разработку нового типа параллельного модема для работы по телефонным каналам со скоростями передачи выше 9600 бит/с.
Так что Турбаев оказался в очень приличной компании, где все друг друга хорошо знали по прежним работам.
Первого марта Егор принял присягу государственного служащего, знание им „мовы” комиссия сочла удовлетворительным. Присвоен был ему 11-й ранг, и, заглянув в энциклопедию, Егор узнал, что согласно дореволюционному табелю о рангах, это соответствовало корабельному секретарю, о существовании которого он даже и не подозревал. Во всяком случае, ни у Гоголя, ни у Достоевского, ни у Боборыкина с такими чинами он не сталкивался.
Ниже этого подозрительного секретаря, на 12-м ранге располагался губернский секретарь, чин достаточно знакомый. Под ним нашёлся ещё один подозрительный тип - провинциальный секретарь, а табель завершал коллежский регистратор. Этот у Пушкина даже отдельного рассказа удостоился. Так что от конца табеля о рангах Резчиков только на три ступеньки вверх поднялся, да и в военных чинах (правда, запаса) так выше старшего лейтенанта и не выслужился, но тут-то в генералы он не рвался.
Двадцать седьмого марта состоялись выборы в Верховную Раду. Резчиков на них чуть не опоздал, решая в Днепропетровске проблемы оборудования для радиорелейных линий, над которыми они начали колотиться ещё год назад.
На выборах желающих послужить народу оказалось так много, что на одно депутатское место было 28 претендентов. В общем, конкурс зашкаливал, словно во МГИМО, или будто во ВГИК набирали новый курс к маститому педагогу. Плакаты кандидатов, похожие на мишени в тире, маячили по всему Киеву. Кто-то из политологов охарактеризовал парламентские выборы как сложение бесконечно малых величин и констатировал:
- А что вы хотите? Как говорил один мудрец: „И ограниченные люди бывают с неограниченными возможностями”. Ведь теперь вся сила – не в гемоглобине, а в кошельке! [18]
От „проходимцев” в Верховную Раду никакого толку никто не ждал. Инфляция в стране продолжалась раскручиваться в убыстряющем темпе, и в оборот уже были введены купюры номиналом в 500 тысяч „курвонцев”.
Первого апреля, в день, когда любой человек ждёт от друзей и близких или подвоха, или дурацкой шутки, в министерстве была проведена реорганизация: отраслевые главки были ликвидированы, техуправление объединили с соседним управлением, назвали новое подразделение Управлением стратегии и научно-технической политики - УСНТП.
Начальником назначили Сашу Логоватенко, который когда-то свою трудовую деятельность начинал техником в лаборатории Карповского, заочно закончил одесский институт, женился на дочери полковника Овсиенко, а потом стал начальником лаборатории систем питания. Карповского сделали его первым заместителем, а вторым замом назначили Николая Горленко, который раньше занимался в министерстве телеграфными делами.
Резчикова назначили начальником отдела научных исследований, с присвоением 8-го ранга; в дореволюционной шкале это уже был коллежский асессор, т.е. он перепрыгнул через коллежского секретаря и титулярного советника. В результате большого манёвра служебными помещениями Егор очутился в другой комнате, теперь уже поближе к начальству; её окна тоже выходили на Крещатик, что в зимнее время гарантировало более комфортные условия, чем в комнатах по другую сторону коридора, где окна выходили во двор.
Вместе с ним в этом кабинете сидела и его подчинённая, Валентина Васильевна, с которой теперь они работали с институтами, выполнявшими скромный тематический план, свёрстанный под ограниченные финансы отраслевого инновационного фонда. Вскоре в штате отдела появилась новая сотрудница, Марина Оладина, ей Егор, среди прочего, поручил организацию библиотеки научных отчётов и дискет по выполненным работам.
Резчиков решил упорядочить текущий тематический план научно-исследовательских работ, разбив его на такие разделы:
- общие вопросы КП ЕНСС;
- первичная сеть;
- телефонная связь – международная, междугородная, городская;
- передача данных и мультимедиа;
- сельская электросвязь:
- вопросы радиосвязи, радиовещания и телевидения;
- электромагнитная совместимость радиоэлектронных устройств;
- линейно-кабельные сооружения;
- почтовая связь;
- электропитание;
- стандартизация в отрасли;
- вопросы экономики.
Теперь разговор по тематике работ с исполнителями НИР становился более предметным и конкретным, можно было выделить ключевые категории и финансировать их в первую очередь. В разделе, касающемся КП ЕНСС, в киевском НИИ рассматривались системные вопросы стратегии развития отрасли. Для первичной сети решались вопросы безболезненного перехода на системы ИКМ-120 с односторонним стаффингом.
По телефонной тематике велась разработка интегральной телефонной станции ИТС-1024 ёмкостью свыше тысячи точек подключения, создавались необходимые нормативные документы для внедрения на сети страны коммутационных станций EWSD (ФРГ) и 5ESS (США). Проводились работы по сопровождению новой станции ЕАТС-32, производство которой Поляник пропихнул на Днепропетровский машиностроительный завод (ДМЗ) в Днепропетровске.
В области передачи данных велась разработка новых модемов для работы по телефонным сетям, изучались вопросы использования сетей с пакетной коммутацией, в частности, по технологии АТМ и IP (Интернет-протокол).
В области сельской электросвязи решались вопросы использования малоканальных систем ИКМ и новых станций коммутаций, одесским НИИ делались попытки разработки новых систем передачи.
Одесский институт радио и телевидения пытался завершить работы по радиоудлинителю „Цитрус” решал задачи совместимости различных систем телевещания, искал пути эффективного использования радиочастотного спектра. Отделу Резчикова пришлось всерьёз повоевать с инспекцией электросвязи, которая до хрипоты отстаивала включение в темплан большого количества работ, связанных с использованием радиочастотного спектра страны.
НИЦ ЛКС проталкивал разработку нового оптического волокна с определёнными параметрами. Кафедра почтовой связи одесского учебного института готовила материалы по переходу страны на пятизначную систему почтовой индексации (в отличие от шестизначной системы прежнего Союза), а также разрабатывала новую схему доставки почтовых отправлений. Отраслевой вычислительный центр вёл работы по экономической тематике.
В общем, забот Резчикову хватало, да ещё Саша Логоватенко подсуетился, и Егору пришлось взять на себя обязанности учёного секретаря научно-технического совета министерства, возглавляемого С-вым, первым заместителем министра.
У Дианы тоже было хлопот невпроворот. Во-первых, нужно было раздобыть кучу бумажек для оформления Марины и Серёжи на постоянное место жительства (ПМЖ) в Германии. Потянулись бесконечные походы за разными справками к паспортистке по старому месту жительства на улице Ломоносова, в отдел кадров по прежнему месту работы дочери в СОПСе и в городской отдел виз и регистраций - ОВИР.
Везде нужно было выстоять длиннющие очереди и выслушать многочисленные семейные истории. Потом все документы и справки были отправлены в Германию экспресс-почтой.
Во-вторых, надо было помочь Вадику Абомяну: он, как выдающийся математик, в это тяжёлое для учёных время стал стипендиатом Фонда Джорджа Сороса, и теперь причитающуюся ему валюту нужно было получить на руки. Имея все необходимые бумаги и доверенности, Диана пробежалась по разным учреждениям и после изощрённых канцелярских мытарств получила 2 тысячи долларов США.
У Вадика в тот момент в университете были какие-то срочно-неотложные дела, поэтому Диана с Егором сами отвезли эти деньги в Одессу. Ехали они в купированном вагоне фирменного поезда „Черноморец”, уложив сумку с деньгами в отсек под нижней полкой, на которой спала Диана, а Егор на ночь поднял на двери сверху стопорную защёлку и заблокировал её с помощью специального деревянного бруска. Теперь ночью проникнуть в купе из коридора было невозможно.
Эти предосторожности для того времени и царившего беспредела не казались лишними: уже было известно о нескольких случаях, когда глубокой ночью лихие парни, несомненно, бывшие в доле с проводниками вагона, сначала приоткрывали специальным ключом дверь купе, а затем распылив в нём снотворный газ, надёжно усыпляли пассажиров. Оставалось только откинуть стопорную защёлку на двери узкой рейкой и открыть купе. После этого всё, что лежало на столе или в багажных сетках и полках, становилось добычей налётчиков. Егору было известно, что их сокурсник Виктор Токаргин и его коллега, возвращавшиеся в Одессу из Женевы через Киев, были ограблены именно таким образом.
Для получения второго транша Вадик прислал своего аспиранта. Тот, не выспавшийся и озябший за ночь, добрался до Лейпцигской улицы ранним утром, и Диана, напоив его горячим чаем, уложила посланца на диване, стоящем в кухне, чтобы вечером аспирант мог пуститься в обратный путь. Егор рассказал ему о необходимых мерах предосторожности и вручил подходящий деревянный брусок для блокировки двери; так второй валютный транш тоже благополучно добрался до Одессы.
В-третьих, на основании закона Украины „О приватизации государственного жилищного фонда”, который был принят в 1992 году, Диана решила приватизировать свою квартиру. В юридической консультации её уверили, что данный закон имеет силу и для квартир, находящихся в ведомственных домах. Побегав три недели, Диана, в середине апреля, наконец, стала квартирным собственником.
Не успела она в полной мере осознать своё счастье собственника, как последовала череда семейных невзгод. В Кишинёве скончалась её родная тётка Гапа, но так как после беготни по множеству присутственных мест Диана с Егором попеременно заболели гриппом, никто из них на похороны выехать не смог. Туда поехал брат Дианы, Алик.
Отношения с братом и племянником Ренатом у Дианы к тому времени были достаточно сложными. После похорон бабушки Ренат остался хозяином двухкомнатной квартиры, и очень скоро в этой квартире очутились его мать и отец, переехавшие сюда из Петропавловска-Казахского. Как им это удалось, неизвестно, но для Дианы стало известным другое.
- Ты представляешь? Оказывается, что вернувшись из армии, Ренат всё время поддерживал отношения с моей сестрой! – возмущалась Диана. – А я об этом даже и не знала! Он даже с Сашей встречался! Что, где? где? В Киеве, конечно! Александр, в перестройку, несколько раз прилетал в Киев, но ни мама, ни мой драгоценный племянник об этом мне даже ни полслова не сказали. То-то Ренат в модные джинсовые шмотки был „упакован”! А я думала, что он их у себя на прижелезнодорожном почтамте добывает! Там ведь такое бойкое место!
- Я помню, твоя мама тебе всё время твердила, что она от Аси никаких вестей не имеет…Её понять можно. - откликнулся Егор, - Она, конечно, боялась мне и тебе навредить, ведь в ту пору иметь родственников за границей – это было явно не подарок! Ну, а как теперь Ренат доит свою заграничную родню?
- Сашка решил помочь моему брату с жильём в Киеве, предложив купить ему кооперативную квартиру, реальным владельцем которой был бы всё-таки он сам, Александр. Но Алик с таким вариантом не согласился. Решили, что покупается (конечно, за валюту!) развалюха с хорошим участком земли, в Глевахе, рядом с Киевом, и там Алик, с финансовой помощью Александра строит себе дом. – подвела Диана итог разговорам о заграничной помощи семейству брата...
Материалы для этого строительства Александр тоже помог купить, прислав сюда даже раскладную кабину для душа, что в ту пору в Киеве было большой диковинкой. Ренат вскоре съездил в Зике и оттуда вернулся на жёлтом подержанном фургоне с эмблемой „Deutsche Post”, который купили и подарили ему Котлярские.
Диана обо всём этом узнала только тогда, когда брат пригласил её в ещё не совсем законченный дом, чтобы показать, какой он рачительный хозяин. Пару раз Диана приезжала сюда с семейством Мирошник, и Егор с Сеней даже участвовали в сельскохозяйственных работах на участке. Потом между женой Алика, Розой, и Дианой пробежала „чёрная кошка”, и отношения с семьёй брата стали не самыми дружелюбными.
Как всегда в подобных случаях, поступкам и решениям каждой из поссорившихся сторон даётся неадекватная оценка. Так получилось, что накануне отлёта в отпуск Резчиковы вдруг получили приглашение на свадьбу Рената, но в Крыму их уже ждала оплаченная путёвка. Диана переслала на свадьбу деньги в качестве подарка, но брат счёл поведение сестры неуважительным по отношению к своему семейству. С тех пор общение между двумя семействами было сведено к минимуму.
Двадцать четвёртого апреля, через неделю после кишинёвских похорон, вечером в квартире Резчиковых раздался телефонный звонок. Диана сняла трубку и услышала глухой, дрожащий голос Рената:
- У нас большое горе – умер папа!
Больше он говорить ничего не стал, и в трубке заквакали гудки отбоя.
Схватив такси, Диана с Егором примчались к дому, где раньше жила Халима Газизовна.
Оказалось, что несчастье случилось на даче в Глевахе, когда наработавшись на участке, отец с сыном уже собирались сесть в машину и ехать в Киев. Алик, высокий, массивный мужчина, у дверцы автомобиля вдруг рухнул на землю, как подкошенный. От неожиданности Ренат растерялся, попытался перевернуть отца на спину и уложить его на садовый топчан. Затем он помчался к соседям, у которых был телефон, чтобы вызвать карету скорой помощи.
Но та прибыла, когда уже было поздно. Алика подвело сердце, с ним явно было что-то неблагополучно, Диану всегда беспокоило его постоянно красноватое лицо, словно брат только-только вышел из сауны или разгрузил машину дров …
Потом у гроба были досужие разговоры, что у покойницы в Кишинёве, как рассказывал сам Алик, было такое выражение лица, которое соседские старухи назвали недобрым, мол, она явно за собой кого-то потянет…
- Ты знаешь, странные вещи происходят, - пожаловалась Диана Егору, - после похорон у Рената развилась непонятная болезнь, которую сначала приняли за сердечную недостаточность, но никакие кардиологические препараты ему не помогают.
- Может быть, Валентина сможет ему помочь? – задумался Егор.
- Где её телефон, я сейчас узнаю у неё, когда она принимает. – согласилась Диана.
Она потащила племянника к своему хорошо знакомому врачу, с которой на почве своей болезни подружилась ещё давно, когда Валентина Викторовна работала участковым врачом поликлиники учёных. В ту пору она обслуживала участок, в который входила улица Ломоносова, и приезжала на вызовы на служебном транспорте – украинская Академия наук тогда запросто могла позволить себе такую роскошь.
Валентина Викторовна Лемченко была, что называется, диагностом от Бога. и к ней не стеснялись обращаться все её коллеги по поликлинике. Диана с Егором постоянно благодарили судьбу, что им удалось завязать дружбу с таким замечательным врачом, которая многократно спасала их в течение многих лет.
Ренату она быстро поставила верный диагноз – нервное расстройство в связи с гибелью отца – и назначила необходимые лекарства, которые быстро поставили его на ноги.
Об этом Егор узнал, в очередной раз, вернувшись из Москвы с совещания в ИК РСС. Май в бывшей столице бывшей Родины выдался тёплым, солнечным, жильё ему предоставили на Сретенке, с которой связано было много воспоминаний, но персонал здесь полностью обновился, а позвонить в Киев бесплатно уже возможности не было. Посетил Резчиков памятные места, на совещании выбрал работы, которые интересовали их ведомство, и поспешил домой. Надо было готовиться к поездке в Женеву.
15
В этот раз они летели в Женеву втроём: Карповскому удалось убедить Михайловцева командировать на очередное заседание ИК-14 своего бывшего коллегу Николая Макуренко, лаборатория которого заработала приличную сумму валюты, выполнив по договору с зарубежными фирмами сертификацию нескольких типов модемов. Правда, на прямой рейс до Женевы авиабилеты достать не удалось, лететь приходилось с пересадкой в Вене. Повертев билеты и увидев, что вылетать из Киева надо будет ранним утром, а в венском аэропорту до пересадки на женевский рейс придётся болтаться почти десять часов, Фёдор предложил:
- А давайте попытаемся оформить транзитные австрийские визы, чтобы посмотреть Вену! Чего в аэропорту целый день дурью маяться? А так город посмотрим! Когда ещё такой случай подвернётся… Кажется, австрийское посольство находится где-то недалеко от Владимирского собора, на улице Франко…
Предложение понравилось, и Николаю, как „молодому бойцу”, поручили на следующий день приехать к посольству пораньше, чтобы занять очередь. К большому удивлению Егора, народу к австрийцам было немного, и визы они получили сравнительно быстро – в их служебных загранпаспортах уже красовались швейцарские визы, подкреплённые приложенными ксерокопиями авиабилетов.
Прилетев ранним утром в Вену и пройдя паспортный контроль, киевляне не рискнули оставить свои портфели в камере хранения аэровокзала: там, помимо кипы служебных бумаг, у Егора и Николая было ещё по две сувенирные литровые бутылки водки с изображениями усатых гетманов да по доброму куску примороженного сала, и эта тяжесть дала о себе знать уже очень скоро.
Разменяв швейцарские франки на австрийские шиллинги (по курсу 1 франк = 8,8 шиллингов), они с удивлением узнали, что в Австрии при обмене валюты взимается налог в размере 15%. Билет до города на автобусе специальной линии стоил 70 шиллингов в одну сторону, ехали всего 20 минут до „Сити Аэйр Терминал” (City Air Terminal), расположенный возле отеля „Хилтон” (Hilton).
Высадившись в городе и в растерянности оглянувшись вокруг, Резчиков понял, что к путешествию по Вене он совсем не был готов, и знает об этом городе только то, что здесь течёт Дунай, находится знаменитый оперный театр, соперничающий по своей красоте с Одесским оперным театром, и что главная улица австрийской столицы называется, кажется, Пратером.
Николай к визиту в Вену подготовился гораздо лучше и сразу стал уговаривать своих коллег посетить знаменитый собор Святого Стефана. Туда решили добираться пешком, чтобы сэкономить деньги – проезд в трамвае стоил 20 шиллингов, Коля уверял, что идти им всего десять минут.
Найти этот храм в центре старой Вены оказалось проще простого, ведь его южная башня взметнулась в небо на высоту 137 метров, и её было видно отовсюду…
Побродив по храму около часа и купив в нём за 65 шиллингов путеводитель по Вене на русском языке, киевляне узнали, что освящённый в 1147 году, собор Святого Стефана подавляет посетителей своим величием и великолепной монументальной готикой, прославляя тем самым могущество династии Гогенцоллернов, правивших Австрией около семи столетий. Далее они нырнули в музейный квартал, полюбовались Шенбрунном - любимым дворцом императрицы Марии Терезии и узнали, что в 1762 году здесь перед придворными сановниками выступал 6-летний Моцарт, а в 1805 и 1809 годах устроил свою резиденцию Наполеон, император французов.
Им очень понравился дворец Хофбург, затем они совершенно случайно наткнулись на памятники Моцарту и Штраусу, где, конечно, сфотографировались, поспорили, какой же оперный театр красивее – Одесский или Венский, которому в этом музейном квартале было тесновато, не так вольготно, как его вечному сопернику в Одессе.
Первое разочарование постигло Егора тогда, когда выяснилось, что, в отличие от Будапешта, Дунай в Вене не является ключевым элементом городского пейзажа, а та небольшая речушка, которая им встретилась в центральной части города, оказалась всего лишь рукавом Дуная и называлась Дунайским каналом. Разобравшись с картой города, обнаруженной на специальном стенде, киевляне поняли, что до настоящего Дуная нужно добираться за тридевять земель, именно там располагались стеклянные прямоугольники небоскрёбов столицы, включая Международное агентство по атомной энергии - МАГАТЭ.
Вторым разочарованием было то, что Пратер – это никакая не главная улица Вены, а большая зелёная зона отдыха австрийской столицы, протянувшаяся на пять километров. Она разделялась на парк развлечений с огромным колесом обозрения и на обширный зелёный парк. Но это стало ясно после того, как киевская троица по красивейшим улицами протопала свыше двух часов, а тяжеленные портфели уже грозили оборвать руки. Где уж тут веселиться и развлекаться, к тому же начал накрапывать мелкий дождик. Карповский недовольно пробурчал:
- Неважно мы подготовились к путешествию по европейской столице! Давайте возвращаться на автобусную станцию!
Тащиться туда пешком не было уже никаких сил, поэтому измотанным киевским туристам пришлось приставать к прохожим, внешность которых вселяла надежду на возможность общения на английском языке.
После опроса местного населения стало ясно, каким номером трамвая нужно добираться до желанной автобусной станции, и сколько шиллингов надо заплатить за билеты; теперь оставалось только найти пункт обмена валюты. И хотя по дороге на Пратер они попадались на каждом шагу, на обратном пути эти обменники словно сквозь землю провалились. Один из них удалось обнаружить, лишь прошкандыбав вдоль трамвайного пути ещё добрых полчаса. Но меняла в крохотной лавке популярно объяснил измученным странникам, что для обмена единственной монетки в пять швейцарских франков на шиллинги нужно заплатить ещё два с половиной франка.
Так и пришлось до автобусной станции добираться пешком, с многочисленными привалами, перекладывая отяжелевшие портфели из одной руки в другую. Когда они, наконец, оказались в автобусе, рулившем в венский аэропорт, их единственным желанием было - как можно скорее оказаться в знакомом женевском отеле „Дрэйк” и подремать в горячей ванне...
В Женеве Антонцев вручил Карповскому договор с киевской фирмой „Ирис” на перевод на русский язык Рекомендаций Международной организации и их последующее издание. К договору был приложен пакет Рекомендаций; развернув его, Резчиков обнаружил несколько тонких книжечек в белых обложках: эпоха толстых цветных сборников закончилась, начала действовать новая система непрерывного издания стандартов по мере их отработки комиссиями ИК, принятая на Пленарной Ассамблее в Хельсинки.
Переводить эти документы должен был Резчиков, и по возвращению в Киев Карповский познакомил его с руководством фирмы „Ирис”. Фирма размещалась на „Выпердосе” (так в шутку в Киеве называлась Виставка передового досвiду) в небольшом павильоне, где до развала Союза выставлялись кустарные изделия умельцев из разных областей Украины. Наискосок располагались конюшни, из которых временами слышался дробный топот копыт и заливистое ржание лошадей.
С руководством фирмы договорились, что Резчиков переводит Рекомендации, передаёт рукопись начальнице сектора операторов, там набирают текст на персоналках, распечатывают и на два, максимум, три дня, дают ему на редактирование. На этом функции Егора заканчиваются, а фирма печатает Рекомендации, отгружает их в Женеву и после перечисления оттуда валюты, расплачивается с Карповским, а уже тот – с Егором. Теперь, возвратившись с работы, Резчиков обкладывался англо-русскими словарями, и начиналась вторая рабочая смена, до поздней ночи.
Едва он успел закончить домашние работы по переводу Рекомендаций, из Германии позвонила Марина и сказала:
- У меня такая новость! Я в начале июля выхожу замуж за Бенно, и папу с мамой приглашаю на свадьбу. Документы на оформление визы через день прибудут почтой DHL, а билеты на самолёт надо получить в агентстве авиакомпании „Люфтганза” на Крещатике.
Выслушав заочные, предварительные поздравления, дочь продолжила:
- Вы летите до Берлина, кажется, в аэропорт Шёнефельд, а там пересаживаетесь на самолёт до Бремена, где мы вас встретим. До скорой встречи!
И Резчиковы засобирались на свадьбу в Германию. И ничего, что через два дня после отлёта будет второй тур досрочных президентских выборов: ни за одного из оставшихся кандидатов голосовать у них не было никакой охоты...
В первом туре участвовало 7 кандидатов, и впереди оказался действующий президент с 38% голосов, за ним с отрывом в 7% шёл действующий премьер-министр: И этот хамелеон, бывший партийный вожачок, Кравчук, угробивший и разворовавший могучее Черноморское пароходство, притянувший в Киев несметную ораву западенских управленцев из Львова и прочих Тернополей, опротивел до отвращения. Да и второй Лёнька, бывший „красный директор”, Кучма, которого знающие люди между собой называли главным снабженцем космодрома Байконур, тоже никакого доверия не внушал. В общем-то, во втором туре могут вполне и без голосов семьи Резчиковых обойтись, у них впереди проблемы поважнее.
Егор понял, что настало время всерьёз заняться немецким языком, для чего купил книгу А.А.Попова „Deutsch f;r jedermann” и занялся усиленной зубрёжкой, попутно вспоминая те слова, которые он заучил для поездок в бывшую ГДР [19]. В качестве свадебного подарка в магазине „Перлина” на Крещатике был куплен набор изящных столовых приборов из мельхиора. Упаковав его в красивую бумагу, проворный продавец, узнав, что столовый набор предназначен для подарка молодожёнам да ещё - за рубежом, посоветовал Диане обязательно сохранить чек для таможни, а потом добавил:
- Не знаю, какие обычаи у них там „за бугром”, но у нас, если дарят ножи, то принято взамен потребовать чисто символическую копейку, так шо майтє на увазi, шановнi покупцi! [20]
16
В уютном аэропорту Бремена их встречали всем семейством, дочь, зять, теперь уже - немецкий, и внук, который явно подрос за полгода. На вишнёвом „Вольво”, оснащённом телефоном, они через пригороды Бремена вырулили на автобан и вскоре оказались в городке Бринкум. Здесь у зятя была квартира в небольшом трёхэтажном доме, спрятавшемся в глубине двора. Егор глянул на часы: от аэропорта ехали всего 15 минут.
Бенно открыл дверь парадного замысловатым ключом, вставив его в замочную скважину лишь наполовину; а поднявшись на 3-й этаж, этим же ключом, полностью утопив его в замке, он открыл и свою квартиру. Оказалось, что одна половина ключа была общей для всех квартир этого дома, чтобы открывать дверь в парадное, а другая – индивидуальной для каждой квартиры. Тут же зять пробормотал, что Серёжа уже успел потерять свой экземпляр ключа, а изготовление копии обошлось в тридцать марок.
- Да, это совсем другой компот получается, - начал было Егор, но Диана его перебила:
- Что ты имеешь в виду?
- Помнишь, я тебе читал из своей конторской книги заметку одного юмориста с 16-й страницы? Называлась она - Вам, новосёлы: 120 семей получили ключи от новых квартир сданного в эксплуатацию дома в Зареченском районе города Суходольска. К сожалению, ни один из них не подошёл к дверным замкам [21]. А тут каждый жилец может своим ключом открыть и дверь в парадное, и свою квартиру!
- Это и немудрено: у них парадные закрываются, а у нас до этого ещё не додумались…
- А надо бы…Вон у Нины на улице Тампере в подъезде и бродяги всякие собирались, и подростки тусовались всякие, лампочки на лестничных площадках били, а в соседних домах и до сих пор регулярно гадят, и по-маленькому и по-большому. Про воров я даже не говорю…
Квартира была своеобразной: справа в прихожую выходили двери двух спален, слева имелся вход в небольшую кухню; а прямо, за матовой стеклянной дверью, располагалась просторная гостиная с потолком на высоте около пяти метров. Широкая деревянная лестница вела на своеобразный внутренний балкон, нависавший над гостиной; здесь наверху размещалась ещё одна спальня.
Под лестницей было оборудовано что-то вроде кабинета: тут приютился небольшой письменный столик с телефоном. Над столиком на листке старого картона красовался замысловатый герб в голубых и фиолетовых тонах. Как потом объяснила дочь, её новый муж, Бенно Раззолини, уверен, что его семейство происходит из старинного дворянского рода чуть ли не с графским титулом.
В гостиной возле массивного кожаного дивана размещался круглый приземистый стол со столешницей из толстого стекла. Над ним висела люстра в виде старинного колеса то ли от простой старой телеги, то ли от бывшей графской кареты. В углу возвышался сервант тёмного дерева с посудой и книгами. Через раздвижную стеклянную дверь можно было выйти на широкий балкон, с которого открывался вид на небольшой зеленеющий садик с яркими цветочными клумбами.
Когда первое знакомство с квартирой подошло к концу, началась раздача киевских подарков, столовый набор оказался весьма кстати, и Егор за него от дочери получил новенький пфенниг. Серёже досталась роскошно изданная книга с русскими народными сказками - чтобы не забывал родной язык.
После ужина стали разглядывать полученные утром цветные фотографии, на которых запечатлелась церемония регистрации в мэрии брака дочери с Бенно, состоявшаяся два дня назад. На них были, в многочисленных ракурсах изображены новобрачные, имелись несколько фотографий сестры и двух братьев жениха, а также их матери, привезенной по такому случаю из пансиона для престарелых. Егора и Диану, конечно, привлекли фотографии внука в пасхальном костюме с галстуком-бабочкой.
На дочь и внука посыпались вопросы про их житьё-бытьё вдали от исторической родины. Оказалось, что за полгода Серёжа смог овладеть немецким языком и полностью освоиться в новой школе.
- Через неделю, как я пришёл в школу, - рассказывал внук, - ко мне на перемене подошли три турка и потребовали деньги…
- Какой ужас! И тут рэкет, ну, прямо - как у нас! – воскликнула Диана. – И что же, ты им дал или от них убежал?
- Ну, вот ещё! Одному турку я дал в морду, второму подставил подножку и двинул по пузу, а третий убежал, - гордо промолвил внук.
- Его после этого весь класс зауважал, - добавила дочь, - правда, одна девчонка, она из бывшей ГДР сюда приехала, потом нажаловалась отцу, что Серёжа её обижает. Её отец даже в школу припёрся, разбираться. Но все соученики, когда классная руководительница стала выяснять, в чём дело, дружно заявили, что Зерёжа (в классе всё никак не привыкнут букву „С” правильно выговаривать в начале слова!) с этой девчонкой никогда и не заговаривал, не то что хоть пальцем её тронуть; в общем, встали на его защиту. Ну, спокойной ночи, завтра у нас долгий день!
Утром Егор, стараясь не будить никого, выбрался на улицу - „для расширения кругозора”, заглянул в прилегающий садик, обошёл дом вокруг и наткнулся на пожилого человечка, который поглядывал на него с подозрением. После того, как Резчиков, на всякий случай, вежливо поздоровался с незнакомцев, тот, буркнув „morgen. явно возжелал продолжить разговор [22].
Из разговора на причудливой смеси английских и немецких слов удалось выяснить, что этот человечек является хаусмастером, т.е. чем-то вроде управдома в этой трёхэтажке. Он явно был заинтересован узнать, откуда Егор приехал, и кем он приходится жене герра Раззолини.
Далее местный управдом деликатно коснулся рода занятий гостя из Украины, места его работы и размера получаемой зарплаты. Егор старался не особо распространяться на эту тему, подумав про себя: а для какой же службы герр хаусмастер собирает все эти сведения?
Но когда герр хаусмастер выразил уверенность, что в бывшем Союзе квалифицированным специалистам, как он слышал, сейчас платят не слишком-то уж и много, слегка обиженный Егор с некоторой гордостью поведал любопытному собеседнику, что он уже семь лет сотрудничает с одной очень известной международной организацией в Женеве, и это сотрудничество хорошо оплачивается.
Ему было приятно узнать, что герр хаусмастер в этом швейцарском городе никогда не был, хотя слышал о нём много хорошего и интересного: ведь там, оказывается, говорят по-французски. Егор решил порадовать своего собеседника, сообщив ему, что там, в городе на берегу Женевского озера, есть надписи и на немецком языке.
На том они и разошлись, пожелав друг другу всего хорошего, а главное - здоровья. Марина, которой Резчиков рассказал об утренней светской беседе с местным жителем, потом сказала, что хаусмастер - личность уважаемая, весь дом буквально держится на нём, он всегда готов оказать жильцам необходимые услуги и электрика, и сантехника, и слесаря.
Свадьбу праздновали в ресторане при мотеле „Das Rote Kreuz”, расположившемся на перекрёстке дорог недалеко от выезда на автобан Бремен-Ганновер [23]. Бенно здесь заказал двухместный номер, где можно было отдохнуть и переодеться по ходу свадебной процедуры, которая началась в 8 часов вечера и закончилась в 5 часов утра.
Гостей было человек сорок, со стороны невесты, кроме родителей, было только семейство Котлярских, приехавшее из Зике. Со стороны жениха были братья и сестра, а также дружная стайка женщин неопределённого возраста. Марина сказала, что её муж состоит членом клуба „Амбассадор”, и эти женщины – члены этого клуба.
К удивлению Резчиковых, на свадьбе присутствовало несколько пар из Киева: оказалось, что это с жёнами прибыли украинские бизнесмены, с которыми Котлярский и Бенно вели свои коммерческие дела. Многие из них в Германии покупали себе новые автомобили. Один из них, Василий Правец, соратник герра Александра по бизнесу в Киеве, приехал даже с сыном, который был младше Серёжи на три года. Пацаны быстро подружились и вихрем мотались по всему ресторану.
Свадебные поздравления звучали как на немецком, так и на русском языках. Понимая, что на свадьбе ему обязательно придётся выступать как отцу невесты, Резчиков ещё накануне решил, что он должен обязательно сказать речь на немецком языке. Набросав краткое поздравление по-русски, Резчиков потом в течение получаса ползал по всем имеющимся в квартире словарям, переводя свой тост на немецкий язык. Заучивать его наизусть он не захотел, можно и зачитать своё поздравление с красочной открытки. В общем, со свадебным поздравлением Егор благополучно справился, и его спич был тепло встречено гостями.
Свадьба пыталась следовать немецким народным обычаям, помимо уже знакомых Егору блюд „айсбан”[24] и „татар” [25] гостям предлагались традиционные свадебные блюда, из которых Егор запомнил только какой-то особенный суп, кажется, гороховый, поданный после полуночи, и шнапс, который он попробовал впервые в жизни.
Братья жениха сделали попытку подпоить Егора, но тот про себя в душе только ухмылялся:
„Ничего у вас не выйдет, уважаемые герры Гансы! Не на того напали! Кусок масла я уже съел, когда надо…И меня даже белорусские прорабы не смогли накачать на деревенской свадьбе…А там самогон – первачок был, не чета вашему кислому шнапсу! А хитрованы те, скоро уже под столом валялись! И вообще, что-то душно здесь…”
Резчиков выбрался на свежий воздух, полюбовался на огоньки лимузинов, снующих по автобану. Наискосок перекрёстка в лихорадочном темпе плясали неоновые водопады над приземистым зданием без окон; а герр Александр, высунувшийся передохнуть от музыки, гремящей в ресторанном зале, сказал, что там располагается публичный дом...
На следующий день, ближе к обеду, придя в себя после бессонной ночи, в гостиной они всем семейством долго пристраивали многочисленные праздничные букеты, составленные из привычных и незнакомых цветов, и рассматривали свадебные подарки; их оказалось немного: большинство гостей предпочитало дарить деньги, преподнесённые в конвертах с разноцветными открытками на матримониальную тематику. Марина, успешно справившись с подсчётом подаренных денег, сказала Диане:
- Послезавтра мы отправим Серёжу в молодёжный лагерь, который организует школа, а после этого едем с тобой в Бремен в институт ревматологии на приём к профессору. Бенно договорился, что тебя там примут! Папа тоже, наверно, не откажется поехать. Медицинской терминологией ему овладевать не надо, переводчиком буду я! Кстати, у вас там в Киеве президентом избрали Кучму, он набрал 52% голосов, Кравчук отстал от него на те же 7%, что в первом туре были…
Проводить внука в лагерь отправились всей компанией: и Диане, и Егору было интересно взглянуть на школу и на одноклассников Серёжи. На классном дворе уже звенели весёлые голоса ребят с небольшими рюкзаками на плечах, столпившихся возле классной руководительницы. Она сразу же, со словами „Фрау Раззолини!”, подошла к Марине и поздравила её с бракосочетанием.
Серёжа отправился к своим друзьям, которые начали с интересом разглядывать его Опу и Ому – так, оказывается, назывались по-немецки дедушка и бабушка. В точно положенное время приехал школьный автобус, и ученики дружно и организованно заняли свои места. Помахав ребятам на прощанье, все заторопились домой: теперь и Резчиковым надо было ехать по своим неотложным делам.
Вишнёвый „Вольво” в этот раз промчался вдоль набережной реки Везер, свернул в центр города, миновал площадь, где мелькнул своей отполированной бронзой памятник знаменитым бременским музыкантам, и подрулил к массивному старинному зданию из красного кирпича. Оставив машину на стоянке, Бенно завёл всё семейство в больничный коридор и исчез в одном из кабинетов. Через несколько минут он пригласил Резчиковых с Мариной в приёмную профессора Ботценхарта и сказал, что заедет за ними через час.
Оглядевшись в приёмной, Егор узнал в приветливо улыбающейся секретарше профессора одну из тех дам-членов клуба „Амбассадор”, которые присутствовали на свадьбе. Через пятнадцать минут она, по звонку, ввела Диану и Марину в кабинет профессора. Всё происшедшее в кабинете Диана потом неоднократно излагала так:
- Профессор спросил, откуда я, и удивлённо поднял брови, услышав, что я приехала из Киева. Затем он поинтересовался, сколько времени я болею, и какие принимала лекарства. Я рассказала свою историю болезни, ответила, что принимала вольтарен, бруфен, напросин, лечилась на курортах – сероводородных, радоновых. Марина всё это добросовестно переводила, иногда ей было трудно подыскать перевод некоторых медицинских терминов или определиться с действующим веществом препарата. По-немецки, это, кажется, называется „виркштофф”.
- Совершенно верно! – подтвердил Егор, уже расширивший свой словарный запас немецкого языка.
- Профессор осмотрел меня, сам взял кровь на экспресс-анализ, внимательно изучил результаты, которые ему распечатал компьютер, спросил, какое у меня обычно бывает РОЭ. Поманипулировав одноразовыми шприцами, он сделал мне уколы в оба колена, сказал, что уже завтра мне будет лучше. При этих словах мы с Мариной обменялись ироническими взглядами. Затем он выдернул из принтера распечатку курса лечения, которого я должна была придерживаться, принимая указанные в нём лекарства. Сказал, что счёт за лечение он пришлёт на адрес Бенно.
- Весь приём занял где-то минут сорок. – всегда вспоминал Егор.
- Когда всё это было закончено, - продолжала Диана, - и надо было прощаться, профессор, немного смущаясь, вроде бы даже извиняясь – во всяком случае, было произнесено слово „иншульдигум”, что-то спросил у Марины [26]. Уже на улице, когда мы ждали Бенно, она мне сказала, что профессор заинтересовался, как это пациентка с Украины смогла попасть к нему на приём - ведь к нему больные обычно записываются за шесть месяцев вперёд!
- Он тебе ещё рекомендовал есть побольше творога и пить молоко, хотя и не был уверен, что это возможно сейчас в Украине! – напомнил Егор.
- Но самое интересное, - заканчивала Диана свою медицинскую одиссею, - что когда я в Киеве пришла к своей Валентине Викторовне за рецептом на гидазепам и показала ей, что мне выписал профессор Ботценхарт, она не могла поверить, что такой курс лечения может быть эффективным. А через три года, когда её, как наиболее грамотного врача в поликлинике, послали на конференцию по обсуждению современных методов лечения полиартрита, она, из уст молодой московской профессорши, услышала про те же самые лекарства, что мне выписал немецкий профессор! Оказывается, в России их тоже стали применять для лечения поражённых суставов. Наша Валентина Викторовна не удержалась, в перерыве подошла к докладчице и сказала: „А Вы знаете, одна моя пациентка, три года назад привезла из Германии и показала мне схему лечения, которую Вы только что нам порекомендовали!”. В общем, оба врача были удивлены до крайности!
Профессор Ботценхарт оказался прав: Диана почувствовала облегчение уже на следующее утро. А когда она спускалась по лестнице на завтрак, Марина, сидевшая у телефона, воскликнула:
- Мама! Ты сегодня идёшь совсем по-другому, не так тяжело, как вчера! Неужели его уколы тебе помогли? Ну, это просто чудо! И дай Бог здоровья профессору Ботценхарту! [27]. Он – просто настоящий кудесник!
- Подожди, не торопись с выводами! Посмотрим, как будет днём – ответила Диана.
Она сама была удивлена тем, что утром не почувствовала привычной скованности суставов, да и боли были уже совсем не такими ощутимыми. Чтобы отметить такое радостное событие, Бенно предложил поехать в Бремен на выставку Сальватора Дали.
Об этой выставке Резчиковы вспоминали потом много раз, удивляясь, что посетителей в старинном выставочном было очень мало. А ведь на такую выставку в Москве или Киеве (ей Богу!) народ валил бы валом, пришлось бы и в очереди помаяться не один час! А тут было всего лишь два десятка посетителей, видно, 5 марок за билет не многим хотелось выкладывать, чтобы посмотреть на картины и скульптуры этого самого известного представителя сюрреализма…
Диана и Егор отсутствию толкотни только порадовались: можно было спокойно, без помех рассматривать экспозицию, размещённую в четырёх просторных залах. Картин было много, была даже легендарная картина „Загадка Вильгельма Телля”, где швейцарский фольклорный герой был изображён в образе Ленина с огромными ягодицами. Можно было увидеть два автопортрета художника, ранний, где он был изображён гладко выбритым, и более поздний, где на зрителя глядело почти безумное лицо с запоминающимися мюнхаузенскими усами, лихо закрученными наверх. Из всего этого сюрреалистического многообразия Резчиковым ещё запомнилась картина, где были изображены часы, которые расплавились на руке, словно сделанные из воска.
Дни, оставшиеся до отлёта домой, Егор ездил с Бенно по окрестным хозяйственно-строительным супермаркетам и удивлялся тому, какие товары и материалы там продаются: разнообразные деревянные брусья всех длин и фасонов, облицовочная плитка, паркет, оконные стекла, цемент, метизы, обои всех цветов и немыслимых рисунков, ковры, насосы, электроарматура, сантехнические чудеса, бетономешалки, сварочные аппараты, прицепы-вагончики к автомобилям, дачные деревянные домики (почти на курьих ножках), пляжные зонты, надувные лодки, моторы к ним и забавные гномики для установки в саду под миниатюрными фонариками. И не только это…
Побывали они в близлежащих городках Дельменхорст, Листе, съездили на Северное море в город Вильгельмсхафен, побывали на пляже, где в середине лета от недружелюбного назойливого ветра приходилось, после чисто символического купания, спасаться в ивовом кресле-шкафчике.
В предпоследний день они посетили в Бремене летний ресторан на берегу реки, где Егор с Дианой были свидетелями того, как дочь вдруг неожиданно разозлилась на своего мужа, когда тот захотел заказать ей какое-то блюдо из морепродуктов. Видно, воспоминания о зловещем отёке Квинке, которого они все испугались когда-то в киевском университетском общежитии, были ещё свежи в её памяти. А Диана шепнула мужу, что дочь ждёт в октябре второго ребёнка…
3. Здесь и там.
17
На работе Карповский сразу сообщил Егору, что от Антонцева прибыли новые материалы для перевода, и надо два экземпляра контракта передать в фирму „Ирис”.
- А как нам ускорить перевод этих материалов? – спросил он Егора. - Антонцев мне специально по телефону позвонил по этому поводу...
- Я над этим вопросом тоже думал, - ответил Резчиков. – Уж больно муторная волынка получается: сначала я шкрябаю на бумаге текст, потом девочки на фирме его набирают, похваливая мой почерк, что разбираться в нём не надо, распечатывают и передают мне на редактирование. Иногда приходится здорово переставлять куски текста и править напечатанное. Всё это, исправленное, я тащу им, бумаги получается куча…Надо бы самому набирать текст, сбрасывать его на дискету и далее обрабатывать уже электронный документ, со всей этой кипой бумаги не возиться, тогда большая экономия времени получается. В общем, нужен домой компьютер, а ещё лучше – ноутбук…
- Да, наверно, так быстрее можно будет всю эту работу делать! Ну, ноутбук я тебе организую. Между прочим, я с Юрием Алексеевичем договорился, и Саша меня поддержал, что в ноябре мы с тобой поедем в Женеву на собрание ИК-13. Ты, наверно, знаешь, что она цифровыми сетями занимается?
- Да, знаю, - ответил Егор, - она из ИК-18 выросла, тогда в ней мистер Ирмер, из ФРГ, председателем был. Эта ИК стандартизировала все методы кодирования речи, да и в системных вопросах потихоньку начинала разбираться…
- Вот и хорошо. Ты, как проект тематического плана НИОКР на будущий год подготовишь, садись и знакомься с материалами этой комиссии, там для нас много интересного найдётся. К нам в министерство женевские материалы поступают в Управление внешних сношений (УВС), к этому „цековскому дворянину” Клокачу. Он один экземпляр оставляет у себя, а два отсылает в наш киевский институт. Я с ним договорился, что мы теперь один экземпляр будем получать в наше управление. Можешь себе представить, скольких нервов мне всё это стоило…
Ну, в этом Егор и не сомневался: за время работы в министерстве он уже не раз имел возможность убедиться, что бывший работник с Печерских холмов, из ЦК партии, Анатолий Клокач, прозванный „цековским дворянином”, в своём гоноре и манере поведения был под стать Карповскому, всегда стараясь показать, кто в министерстве хозяин по международному сотрудничеству. К зарубежным поездкам бывших научных сотрудников, Карповского и Резчикова, он относился скептически, мол, это бесполезная трата драгоценной валюты и больше ничего.
По своей инициативе Резчикову даже пришлось подготовить для министра и его первого зама специальную справку, где описывались результаты их прежней работы с Карповским во времена Союза, приводился перечень стандартов, принятых по результатам вкладов советской делегации на основе разработок, проведенных в киевском институте.
В справке он не пожалел аргументов, чтобы убедить руководство в том, какое огромное значение имеет использование наработок Международной организации для становления отрасли, указывал на необходимость активного участия в её работе специалистов отраслевой науки, а также на важность подготовки соответствующих кадров для работы в Женеве.
После этого Клокач немного приутих, но было видно, что при удобном случае он не преминёт воспользоваться своими должностными полномочиями…
- Да, забыл сказать, - продолжал Карповский, - решено, что с нами в Женеву и Михайловцев поедет, так что созвонись с ним; нужно, чтобы его отдел научно-технической информации - ОНТИ по самым важным материалам переводы сделало. И не забудь у Саши взять Руководящий технический материал (РТМ) по цифровым сетям, который выпустили твои друзья из ленинградского НИИ „Дальняя связь”. Я его почитал, и теперь уже знаю, как плезиохронную иерархию от синхронной отличать! Очень полезная вещь, этот РТМ! Кстати, вот твоя валюта за предыдущий контракт, два дня тому назад мне на фирме отсыпали этих тугриков…
Когда во второй половине дня Егор привёз в „Ирис” женевский пакет, руководитель фирмы, ознакомившись с материалами контракта, удовлетворённо хмыкнул, открыл стоящий за спиной сервант и достал оттуда коробку конфет, две рюмки и бутылку армянского коньяка.
- Ну, это дело надо спрыснуть, шоб усє було гаразд! – произнёс фирмач, чокаясь с Резчиковым.[28].
Он налил по второй, подвинул Егору коробку конфет, глянул в окно и сказал:
- Ну, а начальник ваш – парень жох! Ей Богу, хват! Взял тут нас за глотку, прёт, как на буфет, мол, надо увеличить свою долю…Нашей специфики он явно не понимает, или не хочет понимать, а у нас свои проблемы есть: всё-таки с валютой дело имеем…
„Узнаю Фёдора” – подумал Егор - Он своё не упустит, сейчас лицензиями занимается, вот и трамбует этих предпринимателей по первое число. Наверно, во вкус вошёл. Недаром ему какие-то южнокорейские прохиндеи из „Golden Star” мешок орехов кэшью в апреле притарабанили” [29].
- Вот мы и подумали, о прямом сотрудничестве с Вами, без уважаемого Фёдора Владимировича…Детали можно обсудить… Как Вы смотрите на такое предложение?
Егор на пару секунд задумался, а потом сказал:
- Понимаете, я с Карповским работаю уже свыше 30 лет, его организаторские способности и возможности хорошо знаю, да и свои тоже. То, что может сделать он, не могу я. И наоборот…, А иногда и просто не хочу, мне это не с руки.
- В общем, как у товарища Некрасова: „Отец, слышишь, рубит, а я отвожу”?
- Да, что-то вроде этого, - ответил Егор и подумал: „А скоро мы текст сами набирать будем, вот и потребуется пересмотр условий нашего сотрудничества. Дай Бог, чтобы удалось Фёдору ноутбук раздобыть”.
- Ну, тогда будем считать, что у нас никакого разговора не было, - вставая и протягивая Егору руку, сказал руководитель фирмы. – Подписанный .экземпляр контракта мы завтра в Женеву отправим. А теперь, как говорил один партийный вожачок: „Цели ясны, задачи определены! За работу, товарищи!”.
Об этом разговоре Егор решил ничего не говорить Фёдору: тот, совершенно не по делу, легко мог „полезть в бутылку” и усложнить отношения с фирмой. Сколько раз в институте Мирославскому после необдуманных заявлений Карповского приходилось на львовском заводе тушить, спустя пару дней, скандалы и извиняться перед главным инженером, отношениями с которым он очень дорожил.
Своё обещание Карповский сдержал и через два дня вручил Егору ноутбук „Acer”, который он раздобыл в одном из подчинённых институтов. Теперь работа пошла веселее: Егор установил на компьютер электронный словарь „Lingvo-10”, который купил на книжном рынке „Петровка”, создал свой собственный словарь пользователя, и работа закипела. Ведь эти женевские деньги нельзя было потерять ни в каком случае, экономическая ситуация в стране была сложной и непонятной…
Пока Резчиков „кейфовал по заграницам” (как любила шутить Диана), цены в Киеве на месте не стояли: батон с 1800 крб подпрыгнул до 3200, украинский хлеб с 1800 - до 4000, хала – до 3200 крб, мясо с 33 - до 45 тысяч крб, а потом и вовсе свинина зашкалила до 130,0 тысяч крб, сахар с 12,6 тысяч – до 13,6, яйца с 14-16,0 тысяч – сначала до 27,0 тысяч; а затем проделал скачок, достигнув 40.0 тысяч крб. Сливочное масло тянуло уже на 70-80,0 тысяч крб, сыр – за 80,0 тысяч крб, колбаса „останкинская” – 92,0 тысячи крб, сосиски – 82,0 тысячи крб, картошка – 10,0 тысяч крб, яблоки шли по 20-40,0 тысяч крб, сало на базаре отдавали за 80,0 тысяч крб, карбонат шёл по 200,0 тысяч крб.
Один доллар стоил нынче 80 тысяч крб. Зарплата, которую получал Егор, уже к концу октября с 910 тысяч крб увеличилась до 2 миллионов 670,0 тысяч крб, так что теперь он стал полновесным „миллионером”.
А в ноябре, в тех же курвонцах, яйца стоили уже 57,0 тысяч, сметана – 47,0 тысяч, колбаса – от 105,0 тысяч, апельсины – 85,0 тысяч, сыр – 150,0 тысяч, проездные на транспорт – 90,0 тысяч, поездка в троллейбусе – 1,0 тысяч, в метро – 1,5 тысячи.
Впору было в магазинах помещать объявления: „Покупайте тут, у нас цены – ниже завтрашних!”, а возле подъездов расплодившихся банков устанавливать предупреждающие знаки: „Берегись падающего купонно-карбованца!”
В России дела тоже были неважными: там вовсю разгоралась гражданская война в Чечне.
В сентябре всех потрясла гибель автомобильного парома „Estonia”, следовавшего рейсом Таллинн-Стокгольм, Из 989 пассажиров, находившихся на борту, были спасены только 137 человек.
Диане, хоть немецкий профессор и помог здорово, всё же пришлось в августе уйти на пенсию по состоянию здоровья, у неё к тому времени уже была оформлена инвалидность 2-й группы. Но было и радостное событие: 15 октября в Бассуме дочь родила сына весом 5050 грамм, ростом 58 см. Посмотреть на этого русско-немецкого богатыря сбежалась вся местная больница. Младшему внуку было дано имя Михаэль Бенедетто Александр.
Как живётся малышу, Егор надеялся разузнать, когда он будет в Женеве, оттуда, по карт-франтиш, можно было говорить, не боясь, что на проводе висят чьи-то любопытствующие уши...
В женевском аэропорту их встретил улыбающийся Старичев и отвёз в гостиницу „Шантили” (Chantilly), расположенную недалеко от рю де Лозанн на улочке, ведущей к озеру. Вечером за ужином в ресторане выяснилось, что в этой же гостинице размещается российская делегация, приехавшая на заседание ИК-13. Главой делегации оказался Володя Млинкин, начальник отдела радиорелейных линий московского института радио. С ним Резчикову приходилось встречаться на комиссии, где обсуждались вопросы коррекции Основных положений ЕАСС.
Вдали от родных берегов все быстро перезнакомились, а Млинкин устроил киевлянам небольшой ликбез, обратив внимание на те вопросы, при обсуждении которых желательно было бы присутствовать в редакционных группах.
Председателем ИК-13 оказался англичанин Моор, худощавый брюнет, сильно смахивающий на шекспировского злодея. Он представил собранию своих „вайсов”, ознакомил делегатов c результатами работы комиссии в прошлом исследовательском периоде и затем подробно остановился на тех вопросах, которые требуют срочного решения. После этого работа продолжилась в Рабочих группах.
Карповский добросовестно просидел два пленарных заседания, которые были обеспечены переводом на русский язык, а потом закатился к Антонцеву для обсуждения дальнейших перспектив сотрудничества по переводу Рекомендаций на русский язык.
Михайловцев выбрал себе Рабочую группу, которая занималась системными вопросами, а Егор заинтересовался редакционной группой, работавшей над стандартизацией измерительного оборудования цифровых систем передачи.
В ней разрабатывались Рекомендации G.821 (для каналов ОЦК 64 кбит/с) и G.826 (для цифровых трактов 1544 и 2048 кбит/с). Безусловным достоинством этих Рекомендаций было то, что они позволяли оценивать качество цифровых каналов и трактов по важнейшему параметру – коэффициенту ошибок – в эксплуатационных условиях, т.е. без нарушения связи.
К большому удивлению Егора среди участников этой редакционной группы он увидел Володю Млинкина, с которым вчера за ужином в гостинице так лихо они осушили не по одному бокалу австрийского пива. Не успели они обменяться и двумя словами, как ровно в 10:30 в комнату вошёл докладчик мистер Кёниг.
Глянув на документ, где были перечислены все личные данные докладчиков по вопросам программы исследований ИК-13, Егор увидел, что Кёниг работает ведущим специалистом в знаменитой немецкой фирме „Wandel und Golterman”, известной своими измерительными приборами. Высокий, стройный, с благородной сединой, он поразил Егора изумительно красивым, чётким английским языком и в нём было понятно каждое слово.
Он радостно приветствовал Владимира Млинкина, оглядел собравшихся в комнате делегатов и с улыбкой спросил:
- All these delegates are interested in Recommendations G.821 and G.826, aren’t they? Very nice to see! [30]. И началась кропотливая работа по обсуждению поступивших белых и задержанных вкладов. Работа продолжалась достаточно плодотворно, пока не вмешался со своими репликами делегат из США, который, как оказалось, никому в группе не был знаком.
Он с бесстрастным выражением на лице бросил реплику относительно тонкостей синхронной цифровой иерархии, от которой докладчик, что называется, „завёлся”, хотя с самого начала считал, что отделается парой простых разъяснений. Но не тут-то было: американец своими вопросами и замечаниями буквально въелся в докладчика, от чего тот к концу дебатов, стал обиженно бормотать, что в данной редакторской группе всегда была такая дружеская рабочая и результативная обстановка.
Американец тем же бесстрастным голосом доложил свой задержанный вклад, ответил на немногочисленные вопросы, и, увидев, что обсуждения не будет, спокойно удалился.
На перерыве Егор двинулся к Млинкину, чтобы уяснить причины этого благородного скандала. Володя был занят тем, что прогонял листок временного документа через миниатюрное устройство, похожее на валики для отжима для белья в первых советских стиральных машинах. Устройство было подключено к ноутбуку, и Володя внимательно следил за ходом процесса.
Егор заметил, что когда лист соскочил с валка, на экране ноутбука появилось изображение текста. На вопрос Егора „А что это ты делаешь?”, Млинкин ответил:
- Я просканировал документ и записал его в ноутбук. Теперь остаётся включить программу-переводчик, и через пару минут я буду иметь перевод на русский язык. Качество перевода, как говорят у вас в Одессе, конечно, „не Фонтан”, но основной смысл уразуметь можно…
„Ну и чудеса” – изумился про себя Резчиков. - „Вот уж действительно, в который раз приходится удивляться, что современная техника творит чудеса”.
И он сразу же спросил:
- А как же такая программа называется и где её можно купить?
- Я слышал, что их, этих программ, уже есть несколько, но пока лучшей из них считается PROMT. Это наша российская разработка, если нужно, я тебе в Киев могу прислать, когда вернусь в Москву…
Теперь Егор уже чётко представлял, как можно ускорить работы по переводу международных стандартов, присылаемых Антонцевым: надо вместе с бумажными версиями просить и электронные версии, на дискетах; тогда задача существенно упрощается: вводи в переводчик текст, строчка за строчкой, или даже – скопом, сразу же получай, пусть и топорный, перевод, приводи его в божеский вид согласно правилам могучего русского языка, и не надо ни о разметке текста думать, ни об используемом шрифте…
Одним словом, красота! Надо Карповскому эту идею в уши вложить. Если с получением электронных версий документов будет проблема, придётся добывать сканнер и таким вот образом получать электронную версию…
Фёдор эту идею одобрил, и к концу собрания он смог убедить в этом и Антонцева: новые материалы они получили уже с электронными версиями. В общем, съездили в Женеву очень удачно: многое теперь в стратегии развития цифровых сетей стало понятным; для оценки качества работы цифровых систем появились в руках два мощных современных инструмента на основе Рекомендаций G.821 и G.826; с хорошими, высококвалифицированными людьми познакомились и очень полезную информацию от них получили.
Теперь и домой пора, уж скоро Новый Год, вон Женева вся в рождественских огнях светится, переливается, а на дверях магазинов традиционная сова завлекает продлёнными часами работы: заходи, покупай рождественские подарки для родных и близких, на родине будет, чем похвастать!
А в родной стране цены к концу декабря явно не сулили приятного Нового Года; они теперь обозначались в „тыкарях”, от соединения слов „ТЫсяча” и „КАРбованец”. Вот и стоил батон 12 „тыкарей”, яйца – 110 (и не поймёшь теперь: это простые или золотые из сказки), колбаса варёная – 200-300, копчёная – 600-1100, коробка конфет „Асорти” – 310, водка – 110, вино – 95, шампанское – 250, пиво – 25, яблоки – 50, бананы – 95, мясо – 140 (в магазине, если достанется) и 250 – на базаре, 1 литр молока – 27,5, трёхлитровая банка консервированных помидор – 107, пачка творога весом в 200 грамм – 26, сыр – 360, сахар – 45, торт – 200-400, газеты „Киевские ведомости” – 8, „Известия” – 3, стрижка – 70, почтовая открытка – 2,3.
Зарплата у Егора была 2700 всё тех же „тыкарей”. Теперь иногда и заработанная валюта в кое-чём выручала… А в газетах сообщалось, что в стране из 52 млн человек около 48 млн живут на грани бедности.
…В соседней России в последний день года федеральные войска развернули наступательную операцию на Грозный…
18
Новый год начала с традиционного повышения цен: на транспорт и коммунальные услуги они повысились сразу в 5 раз! Талон в троллейбусе для разовой поездки стал стоить 5 „тыкарей”. На минимальную зарплату теперь можно было проехаться в трамвае не более 12 раз. Сахар стоил 50 „тыкарей”, сыр – 500-700, водка – 105-125, колбаса „докторская” - 270, масло – 600, пачка маргарина – 240-360, яйца – 110, магазинное мясо – 230, газета с телевизионной программой – 15, проезд Киев-Одесса – 1400. Не иначе как „идя навстречу пожеланиям трудящихся”, в обращении появились купюры достоинством (если такое слово можно применить только в порядке юмора!) в один миллион курвонцев. Миллионеров теперь можно было встретить на каждом шагу.
Для Резчиковых новая жизнь подготовила отдельный „подарок”: с первого января здание общежития становилось на капитальный ремонт, студентов политехникума рассовали по разным углам, в здании продолжала работать столовая на первом этаже, а на каждом из этажей в дежурном режиме жили какие-то активисты из студентов.
Нетронутым пока оставался преподавательский подъезд на 10 квартир. Судьба последнего была неясной: носились слухи, что жильцам дадут временное жильё – в так называемом отселенческом фонде в неизвестно каком районе городка, с обещанием вернуть их на старое место жительства после завершения ремонта.
Никто из жильцов желания переселяться не имел: во-первых, все были уверены, что их загонят в чёрте-куда, скорее, в тартарары на окраине города, да ещё в какие-нибудь бараки „с удобствами во дворе”, из которых потом за всю оставшуюся жизнь не выберешься.
Во-вторых, нет никакой гарантии, что в отремонтированные квартиры не вселятся какие-нибудь прохвосты, которых за время так называемой „перестройки” развелось видимо-невидимо. Попробуй их потом выселить! „Успотеешь, кувыркамшись!”, как сказал когда-то с эстрады Аркадий Райкин. Жильцов трясло около месяца, потом выяснилось, что их и столовую трогать всё-таки не будут.
Объяснение этому, вроде бы, благородному решению, было простым: дом был ведомственным, и даже без всякого ЖЭКа, а у ведомств кишка теперь была тонка, и на ремонт всего здания денег не наскребли, бедность одолела.
Это раньше, при советской власти, они были богатыми, да и профсоюз не дремал и всегда „пробивал” деньги на жильё и его достойное содержание. А теперь все кругом нищими стали, это ещё осенью можно было почувствовать: вокруг во всех обычных, т.е. горсоветовских домах отопление включили 15-го октября, а в ведомственных – с задержкой почти на месяц.
Вот и пришлось Резчиковым для обогрева использовать „козла”- так назывался обрезок асбестовой трубы с намотанной на него нагревательной спиралью. Хорошо, конечно, что эта штука от холода спасала, да вот беда – жрала она электроэнергии на целых полтора киловатта, а таким „умным” в здании был не один Егор. И стало электричество пропадать чуть ли не каждый вечер. Теперь иди-ищи дежурного электрика из оставшихся студентов, да кланяйся ему, чтобы он с тобой топал к электрощиту и передёргивал пакетник, обслуживающий квартирный подъезд.
Да и с водой получалась петрушка не лучше. Когда Егор обнаружил, что труба холодной воды в ванной лишь каким-то чудом ещё держится, а не прорвалась, слава Богу, посреди ночи или того хуже – когда они куда-нибудь уехали – тоже пришлось покрутиться: побегать по окрестным ЖЭКам в поисках трезвого сантехника, разузнать у дежурного студента в общежитии, в каком подвале можно перекрыть воду для всего здания, включая кухню и столовую, найти отрезок подходящей трубы, и как подключить к электросети сварочный аппарат.
В ноябре, когда включили отопление, вечером в подъезде возле тёплой батареи стали нести свою вахту влюблённые, о ноги которых Егор в темноте уже не раз спотыкался и чуть однажды не расшиб себе лоб.
- Да и вообще, не сильно-то приятно, - жаловалась Диана, - когда в темноте (ведь лампочка в подъезде вечно перегорает, а новые – теперь дефицит!) поднимаешься к себе на второй этаж, а тут неожиданно под ухом раздаётся страстное сопение. Иди-пойми, кто это, ну, хорошо, если это - воркующая парочка, а не дай Бог, вдруг какое-то жульё затаилось!?
Наконец, Диана не вытерпела, купила врезной замок, сделали ей в слесарной мастерской к нему два десятка ключей, вставили замок в дверь парадной, а ключи она соседям раздала – чтобы парадное запирали. Но не на тех соседей попала: недели две всё шло чинно-благородно, потом кто-то из жильцов свой ключ потерял, стал среди ночи в дверь барабанить, матюкаясь на всю округу, а потом и вовсе замок выломали.
На работе всё крутилось, как хорошо смазанное колесо. В конце февраля отдел кадров вытолкнул Егора в отпуск – ему обязательно нужно было отгулять две недели, оставшиеся с прошлого года. И они с Дианой двинули в Бринкум - посмотреть на младшего внука, которому пошёл уже шестой месяц.
Летели они до Берлина, выложив за билеты 103 миллиона курвонцев, потом ехали поездом до Ганновера за 120 марок, а там уже их встречали Бенно с Серёжей.
Внук, заметивший Опу и Ому в окне тормозящего поезда, помчался за вагоном по пустынному вечернему перрону и встретил их на выходе. Когда они уже успели обняться-расцеловаться, подошёл Бенно, поздоровался и погрузил чемоданы прибывших родственников на свободную багажную тележку. Лифтами и переходами они выбрались на привокзальную площадь, Бенно нырнул в подземный гараж и через несколько минут вынырнул оттуда в своём вишнёвом „вольво”. Удобно разместившись в авто, за окнами которого быстро промелькнул залитый электричеством город, они выскочили на автобан и через час свернули на шоссе к Бринкуму.
Полюбовавшись спящим малышом, сладко чмокавшим своей соской в изящной кроватке, киевские путешественники принялись рассказывать за чаем последние новости СНГ. Все ужасались злодейскому убийству телеведущего Первого российского канала Влада Листьева, одного из активных участников полюбившейся зрителям программы „Взгляд”; телеведущего застрелили вечером в парадном своего дома за день до отлёта Резчиковых в Германию.
Затем разговор перекинулся на бегство Джохара Дудаева из Грозного, потолковали о предупредительной забастовке 500 тысяч шахтёров 228 российских шахт, требовавших повышения зарплаты, о ценах в киевских магазинах, о том, как пережили уходящую зиму. Марина посмеялась, узнав, что родителям до включения отопления на Лейпцигской пришлось несколько раз ездить в её квартиру на Ломоносова, чтобы в тепле и комфорте выкупаться в ванной.
Утром теперь уже малыш с любопытством рассматривал двух незнакомых ему людей, спокойно лежа в удобной переносной люльке, поставленной возле ножки кухонного стола, за которым за завтраком собралось всё семейство. Знакомство состоялось, и все остались довольны друг другом. Посмотрев на часы, зять Бенно заторопился в офис, который он снимал где-то на выезде из Бринкума. Егор, для расширения кругозора, поехал с ним.
Офис, до которого ехать было минут десять, оказался обычной однокомнатной квартирой в новом доме, со всеми современными удобствами: кухня, туалет, душ, телефон, телевизор, а также компьютер и прочая офисная оргтехника. Няня, молодая девушка-киевлянка, которую зять на три месяца „завербовал” для ухода за малышом, на ночь укладывалась здесь спать на раскладном диване. И вот каждое утро они менялись местами: Бенно привозил её в Бринкум, а потом возвращался в офис, где работал до обеда. Вечером все действия совершались в обратном порядке.
Основные заботы о малыше – смена памперсов, подкармливание, укладывание спать, прогулки в саду или соседнем парке, для чего из специального помещения внизу вытаскивалась роскошная коляска, лежали на няньке. Марина занималась приготовлением обеда, загружала стиральную машину бельём, собранным в отдельной корзине, отправлялась в магазины за покупками, а также делала какую-то работу для мужа. В данный момент её беспокоило то, что срок действия нянькиной визы скоро заканчивался, поэтому она спросила у Дианы:
- Мама! Ты не могла бы кого-нибудь найти в своём политехникуме из девочек, кто бы хотел приехать сюда на 3 месяца? Зарплата – 150 марок в месяц. Может быть, можно оформить ей академический отпуск, или лучше поискать кого-то из заочниц?
- Ну, посмотрим; когда мы вернёмся в Киев, я попробую, - с сомнение протянула Диана.
- Да, узнай, пожалуйста… Скоро Бенно тоже собирается в Киев по своим делам, так что он сразу же сможет решить все проблемы с посольством. А завтра мы все поедем в одно место. Бенно считает, что наша квартира для малыша не слишком удобна: тут от дома недалеко проходит дорога, на которой всё время движется грузовой автотранспорт, места для гулянья мало, а Михаэлю нужен свежий воздух. Бенно хочет посмотреть один дом, который продаётся, может быть, он нам подойдёт. Это недалеко отсюда, в Бассуме…
На смотрины они поехали всем семейством на следующий день после обеда. Прекрасная, без намёка на какие-либо трещины или выбоины, асфальтовая дороге, как сказала Марина, местного значения, тянулась вдоль полей, на которых уже ползали могучие трактора, таскавшие за собой какие-то вычурные агрегаты. Затем справа потянулись высокие щиты, что предназначались для защиты местных жителей от автомобильного шума: правда, когда в стене мелькнула открытая металлическая калитка, за ней виднелось лишь перепаханное поле.
Вскоре Бенно свернул на узкую дорогу к живописному посёлку, открывшемуся за последним щитом, миновал будку с телефоном-автоматом и подрулил к седьмому, от поворота, дому. Все вышли из машины и стали оглядываться на местности.
Дом был угловым, двухэтажным, его фасадные окна смотрели на бескрайнее поле, на котором ветер лениво шевелил обрывки побуревшей ботвы. Вход в дом начинался с небольшого стеклянного эркера, выступающего вперёд, словно капитанский мостик. Влево уходил длинный забор из штакетника и плотного колючего кустарника, а во дворе через распахнутые настежь ворота виднелись две могучие ели и цветочная клумба.
Все двинулись во двор, Диана увидела, что в дом ведёт ещё один вход, закрытый тёмно-коричневой деревянной дверью. Слева, за клумбой, располагалось сооружение, похожее на небольшой ангар, которое оказалось крытым плавательным бассейном, вода в нём была покрыта тоненькой корочкой льда. За бассейном тянулся сад, заканчивающийся тремя высоченными тополями, к ним примыкал прямоугольник опустевшего огорода.
- Сад здесь очень хороший, - перевела Марина слова Бенно, - тут и яблоки, и груши, и сливы. Конечно, кое-что надо привести в порядок… А между вон теми двумя елями можно будет натянуть гамак или соорудить качели…
- И кто же за этим садом будет ухаживать? - не удержалась от вопроса Диана.
- Бенно надеется, что Серёжа с этим справится, - перевела ответ Марина.
Диана с Егором переглянулись друг с другом, не скрывая скептических улыбок: меньше всего их старший внук походил на юнната или последователя Мичурина, о призыве которых „Украсим Родину садами!” когда-то тиснула статейку газета „Пионерская правда”. Вот техника – это его стихия! Недаром же он после слов „мама”, „папа” научился с таким восторгом говорить слово „кр-р-ан”. Ну, а дедушкину машину так просто обожал.
Когда осмотр дома был закончен, Бенно заторопился на деловую встречу с каким-то адвокатом. Марина, уже дома, объяснила, что коттедж, который они осматривали, принадлежит матери адвоката, она хотела бы перебраться поближе к сыну. Сам адвокат оказался лицом, придерживающимся нетрадиционной сексуальной ориентации, поэтому жил без семьи, и его мать считала, что её заботы о нём будут явно не лишними.
- А сколько же такой дом может стоить? – поинтересовалась Диана.
- Понятия не имею, - ответила Марина, - но Бенно говорил, что нужно продавать не только ту квартиру, в которой мы сейчас живём, но и однокомнатную квартиру, которую пока занимает его бывшая жена. Она собирается оттуда уезжать…Эта квартира находится на другом краю Бринкума, ближе к автобану на Бремен…
- Не знаю, как вам, - высказал своё мнение Егор, - но мне та квартира в Бринкуме нравится: и удобная, и комфортная, и от Бремена недалеко – платишь всего лишь 3 марки в 212-м автобусе, и через двадцать минут уже гуляешь возле памятника бременским музыкантам. Если бы ещё на площадке прикупить соседнюю квартиру, по-моему, ты мне говорила, Марина, что она – однокомнатная, так вообще всё было бы манифик! А так, тащиться в какой-то Кленкенборстель, в хутор на краю поля? С ребёнком-то там не слишком разгуляешься, когда трактора будут туда-сюда по полю бегать… Ну, вам виднее…
Во всяком случае, проникшись важностью того вопроса, который стоял перед семьёй дочери, Резчиковы решили выдать Бенно тысячу долларов – вроде бы став компаньонами в его бизнесе; для внуков дочери было передано 220 долларов. Кажется, на полученные деньги Бенно купил потом прицеп к своей машине…
Безмятежное пребывание в европейской стране перед самым отбытием на историческую родину, бьющуюся в тисках инфляции, омрачили два досадных события. В один из последних дней Марина с Дианой вернулись из ближайшего супермаркета, кипя от негодования. Немного успокоившись к приезду мужа. Марина рассказывала отцу, что же с ними приключилось:
- Я в магазине долго выбирала, какую зубную щётку купить Серёже взамен сломанной, с мамой советовалась. Она мне выбрала недорогую щётку с логотипом фирмы „Colgate”. Потом мы обстоятельно обсуждали, какой взять ночной крем для нормальной кожи, после чего отправились за мясом; мне нужна была полукилограммовая коробка говяжьего фарша и упаковка куриной грудинки. Я также взяла пакет молока, кирпичик белого хлеба для тостеров, расплатилась на кассе и выкатила тележку из магазина под навес.
Марина полюбовалась новой зубной щёткой и продолжила:
- Стала я цепочку к последней тележке подключать, чтобы свою одну марку забрать, а тут подваливает к нам господин средних лет, околачивавшийся у выхода из супермаркета, такой весь из себя, в мятой шляпе с полями, и показывает своё удостоверение. Выясняется, что он - детектив из службы охраны супермаркета. И предлагает мне этот местечковый Пинкертон показать чек, который я на кассе получила. Ну, я на этот случай уже подготовленная была… Помнишь, папа, как ты говорил, что все свои женевские чеки только в Москве уже выбрасывал, а я тогда смеялась и вспоминала про чеховского человека в футляре, который всё переживал, что как бы чего не случилось… А тут мне и Бенно пару раз говорил, что чек нужно до дома сохранить…
- Ну, у нас теперь в супермаркетах специальные камеры хранения появились, чтобы со своими покупками в торговый зал не переться, - вставила Диана.
- Показываю я ему чек, стал он покупки из тележки выбирать, и я вижу, ещё и цены сверяет – по чеку и по упаковке… Перебрал, паразит, мне всю тележку и говорит: „Иншульдигум!” А я про себя говорю: „Чтоб ты провалился, со всеми своими извинениями! Вон, как на меня покупатели глазищами своими зыркали да отваливать не торопились - продолжения банкета ждали!” Бенно мне сказал, что этот штымп, наверно, слышал, как мы с мамой по-русски говорили, когда щётки одна за другой перебирали да все банки с кремом на полке попередвигали, вот и решил, что воры нагрянули…
- Я помню, что мы с Фёдором в женевском „Placcet” между собой только в полголоса переговаривались, всё время начеку были: в этом магазине у них на советских граждан большой зуб был, - вставил Егор свои „пять копеек”, не слишком довольный ссылкой дочери на чеховский рассказ.
А перед самым отъездом их вдруг расстроил Серёжа, который слёг с жуткой температурой, и Егор с Дианой попрощались с внуком, переживая, что у дочери не сыскать в доме даже сухой горчицы, которую, в таких случаях, принято насыпать в шерстяные носки; не было и простого варенья из малины, что пьют с горячим чаем. Тогда бы ребёнок основательно пропотел и сбросил температуру, а так приходится ему глотать какие-то громадные серо-бур-малиновые капсулы, прописанные врачом, вызванным по медицинской страховке.
19
Дома их ждала новость: политическая жизнь в стране била ключом, в результате чего в Крыму была ликвидирована конституция и отменён пост президента. С ними кончилось на полуострове и так называемое „мешковское время”, совпадающее с московским [31]. От автономии Крыма остался лишь один пшик в виде аббревиатуры АРК.
Неожиданно на работу Егору позвонил Турбаев и сообщил:
- Не знаю, слышал ты или нет, но я из киевского отделения фирмы „NewBridge” ушёл. Там сейчас какая-то интрига начинается, кажется, Дибровинский намылить в Канаду собрался, на ПМЖ, естественно, а возглавить эту контору предложили мне. Честно скажу, что мне тут надоело: у них основная задача – впихнуть на сети своё оборудование, и надо, как коммивояжеру, во все дырки лезть, уговаривать, убалтывать, а тебе прямо в руки смотрят, мол, что я с этого иметь буду? Сейчас они замену Дибровинскому ищут, тот меня спрашивал: „А как там Резчиков поживает? Он к нам перейти не хотел бы? Он ведь и московского Серёжу Лубенского-Тамбиева хорошо знает”.
- Серёжа, хорошо, что ты мне позвонил, - ответил Егор, - я через пару дней по делам РСС в Москву еду, там, наверно, и к Тамбиеву загляну, номер его телефона у меня есть. По-моему, они так и сидят недалеко от метро „Кировская”. Вот, кстати, и в любимый магазин „Чай-кофе” заскочу… А где, если не секрет, ты сейчас работаешь?
- Да есть тут в Киеве такая фирма „Дата-групп”, в Дарнице, мне теперь только полчаса на трамвае на работу ездить. Не то, что на Дегтярёвскую тремя видами транспорта добираться, как раньше. Да и в зарплате почти ничего не потерял… Ну, ладно, привет там бывшей столице нашей бывшей Родины!
В московский офис фирмы „NewBridge” Егор добрался в последний день командировки, когда в Исполкоме РСС уже были подписаны все бумаги.
- Вот хорошо, что ты в Москву выбрался из своей Незалэжной! – приветливо встретил его располневший Лубенской-Тамбиев. - Как раз Алекс Голынский на месте, идём я тебя с ним и его женой познакомлю…
Голынский оказался поджарым, подтянутым молодым человеком, одетым в красивый свитер ангорской шерсти, с лица его за всё время беседы не сползала дружелюбная улыбка. Жена Алекса выглядела немного надменной, но после чашки крепкого кофе она расслабилась и казалась довольно миловидной. Семейная пара хорошо говорила по-русски, но потом Лубенской-Тамбиев, который, совсем как на собрании по приёму в партию или комсомол, положительно охарактеризовав Егора, воскликнул:
- А чего это мы с ним по-русски говорим? Егор ведь английский неплохо знает: он чуть ли не двадцать лет уже в Женеву катается, даже немного и французский тянет, во всяком случае, на уровне магазина, пару раз вместе с ним там бегали по всяким Плассетам…
После этого почти часовая беседа уже продолжалась на английском языке. Увидев, что Резчиков торопится на поезд, Голынский спросил:
- Егор, а Вы не хотите попробовать свои силы в нашей фирме? Думаю, что Вам освоить наше оборудование не составит проблемы… Да и платим мы неплохо, вот ваш бывший коллега Тамбиев даже акционером нашей фирмы стал, руководство им очень довольно, дела у нас здесь в Москве идут неплохо. Ну, а Вам, наверно, зарплата в 500 долларов тоже бы не помешала, не сразу, конечно, могли бы начать с 300, но очень скоро, после испытательного срока вышли бы на 500…
„Что-то это больше на агитпункт похоже” – подумал Егор. - „неужели их с Дибровинским в Киеве так припёрло? Ведь Турбаев столько баксов уж точно не получал, хоть и проработал там почти год. А деньги-то – очень даже приличные. Один доллар сейчас в Москве за 5 тысяч российских рублей идёт. А на курвонцы наши, так вообще „сумасшедшие деньги будут”, как Аркадий Райкин говорил. Вон, к Карповскому сам Олег Бойко набивался, тот самый, что фирмой ОЛБИ крутит, сочетание такое повсюду проталкивает - ОЛег Бойко Интернэшэнл. Обещался советником взять и те же 500 баксов платить. Карповский, как услышал, так чуть из штанов не выпрыгнул, а потом всё это туфтой оказалось. А ведь от добра, как в народе говорят, добра не ищут, мне пока и на государственной службе неплохо”… А вслух он сказал:
- Я над Вашим предложением, Алекс, подумаю! А теперь – извините, бегу на метро и на Киевский вокзал, еду домой.
На том они и расстались, а потом Резчикову было уже не до фирмы „NewBridge”: надо было, помимо всех рутинных дел с подчинёнными институтами, срочно готовиться к предстоящему собранию ИК-14 в Женеве. Им тогда пришлось хорошо покрутиться, чтобы добиться принятия Рекомендаций R.21, R.22 и R.106; все эти стандарты содержали последние результаты исследований, полученные ещё на старом месте работы.
Правда, холодная апрельская погода, не редкая для Женевы, что сохранялась в течение всего времени работы собрания, этому немало способствовала: ведь при такой холодине да ещё под надоедливым моросящим дождиком, бегать по магазинам не было никакой охоты.
Погода сжалилась над ними лишь в одно воскресенье, и они смогли сводить Николая в Ботанический сад, где полюбовались 27 сортами тюльпанов, павлинами и невесть откуда взявшимися овцами. На этот раз попали они в Исторический музей, где их поразило огромное количество средневековых рыцарских доспехов и холодного оружия.
Когда они вернулись в тёплый пред-первомайский Киев, Валентина Карташенко „порадовала” их одной неприятной новостью: оказывается, в стране создаётся Государственное казначейство, которое будет разбираться ещё и со всеми отраслевыми инновационными фондами.
- Это всё паразит Пинзеник крутит, - возмущалась Валентина Васильевна, - мол, у нас в стране уже чуть ли не 600 всяких фондов развелось, вот, мол, и злоупотребляют ими все кому не лень! Словно в стране финансовой дисциплины и контроля нет, а сплошная финансовая анархия царит… Боюсь, что лишимся мы своих денег!
- Ну, я так не думаю, - возразил Карповский. – У нас ведь есть Закон про отраслевые инновационные фонды…
- Думаю, что скоро ситуация у нас будет, как в анекдоте про слона. – перебила начальника Карташенко. - Знаете такой? Нет, ну, тогда слушайте:
Посетитель зоопарка возле клетки слона читает табличку с его дневным рационом - столько-то килограммов сена, яблок, хлеба, зелени, веток - и спрашивает смотрителя: „Неужели ,слон всё это съест, такую кучу еды?” А смотритель ему отвечает: „Съесть-то он съест, да кто ж ему даст?”.
- Но у нас-то ситуация-то совсем другая, - не согласился Карповский, - речь идёт о наших реальных деньгах, которые перечисляет отрасль.
- Как говорится в поговорке: „деньги ваши - стали наши”, - засмеялась Карташенко. - Если казначейство будет через себя осуществлять все платежи, то за своими деньгами нам ещё, ох как придётся побегать да покланяться всяким клеркам. И не забывайте, Фёдор Владимирович, что в Законе процент отчисления в отраслевые инновационные фонды окончательно не установлен, а сказано, что это будет определён позже, отдельно.
- Ну, и что из этого следует? – не понял Карповский.
- Это, вы, начальство, - ткнула она пальцем в Карповского, - так определили, своим приказом по министерству, что предприятия отрасли отчисляют от своих тарифных доходов 1%, из них нам – 0,7%, а оставшиеся 0,3% - в общегосударственный инновационный фонд. А в других министерствах размеры отчислений – совсем иные, не такие, как у нас. Я к чему клоню? Нам Закон нужен, чтобы отчисления отраслей, в конкретных процентах, были Верховной Радой устаканены, а не приказиками по конторам! Вот и придётся нам, всем заинтересованным министерствам и ведомствам в ближайшем будущем хорошо побороться, чтобы в существующем Законе всё до конца было выписано!
Когда они остались одни в кабинете, Карповский немного пошарил в ящике стола, вытащил оттуда листок бумаги, внимательно просмотрел его и сказал Егору:
- Боюсь, что Валентина дело говорит. Ободрать министерства Минфину всегда заманчивым кажется… Тут у меня списочек есть: в каких конторах пытаются свою ведомственную науку сохранить, а это без отраслевых фондов сделать нельзя. Из бюджета на отраслевую науку нам в жизни ни копейки не выпросить... Так вот они – наши союзники, и надо нам с ними совместное совещание проводить по этому вопросу, чтобы потом наверх с согласованными предложениями выйти. Ты возьми этот листик, перепиши всех, кто свои отраслевые фонды имеет, это – всё наши друзья. Ты теперь по этим конторам в Киеве наездишься для всяких совещаний. Надо всех убедить, что все мы должны в Верховную Раду и Кабмин стучаться…
Вскоре навалилась и следующая неприятность: министр не подписал рапорт начальника техуправления на командирование Карповского и Резчикова на двухнедельное июльское собрание ИК-13 в Женеве. Фёдор, узнав об этом, особо не подпрыгивал, понимая, что от него, без знания английского, там большого толку не будет, да об этом и Логоватенко прекрасно знал. Поэтому он воспринял эту новость спокойно.
А вот Резчиков на министра здорово обиделся, Тот ему и раньше не сильно-то нравился: чёрный, как цыган, глаза холодные, неприятные, да и жлоб порядочный: два раза Егор у него в кабинете был по срочным вопросам, когда в управлении все начальники на конференцию подались, ну, и в восторге не остался:
- Глядит на тебя неприветливо, будто я ему 100 рублей должен и даже не собираюсь отдавать, - рассказывал Егор Диане, вернувшись с работы, - сесть предложил только тогда, когда закончил чуть ли не получасовый разговор по телефону, прозвонившему аккурат в тот момент, когда секретарша кивком головы отправила меня в кабинет своего шефа.
- Ну, ты же знаешь, что внешность часто бывает обманчивой…Сам недавно читал мне из своей конторской книги реплику „Клуба ДС” Из служебной характеристики: - За хамской манерой обращаться с коллегами и несносным характером товарища Коровкина скрывается нежная, ранимая душа и природная скромность [32].
- Можешь мне поверить, что это – не тот случай! Тут ранимой души и близко нет! Как говорил один мудрец из той же конторской книги: - Cлаб человек – любит показать свою силу. А другой пошутил: мол, В связи с тем, что на работе я постоянно воюю с начальством, прошу засчитать мне каждый год трудового стажа за три [33].К тому же, этот бывший УН из Винницкой области (кстати, и Королько, их бывший начальник института, был оттуда же) во время объяснений Егора как-то тупо пялился на свой галстук; и за оба визиты разве что всего 3 слова сказал. В общем, тип - неприятный. Он на рапорте даже написал наискосок такую ехидную резолюцию: „УСНТП - А.И. – Им, что, больше нечем заняться??”.
Вот эта резолюция и разозлила Резчикова больше всего:
„Не иначе, как с подачи этого цековского дворянина с Печерских холмов, Клокача, он распетушился. - подумал Егор. - Тот всё пережить не может, что мы с Фёдором в работах Международной организации уже около 20 лет участвуем, да и не пешками: Фёдор - многолетним вайсом, а я - спецдокладчиком. Ну, как с таким козлом можно дальше работать? Он, что, значения Международной организации для отрасли не понимает? А туда надо свои кадры готовить, с Китая пример брать, вон, как мистер Чжао попёр – третье лицо в небоскрёбе на авеню Мотта, а вначале чуть ли не под конвоем в перерыв на обед ездил. Всё-таки вырулили китайские коммунисты на верную дорогу, их вождь Дэн Cяо Пин оказался нужным человеком в нужном месте и в нужное время. Недаром у нас теперь скулят о китайском пути преобразования общества за капиталистические финансы. Да и на площади Тяньаньмень китайские власти не сплоховали, всю эту неолиберальную шпану разогнали, а на реакцию прописных западных „дерьмократов” большой болт положили. А Фёдор так надеялся, что мы по итогам работы ИК-13 темплан составим, с учётом последних тенденций развития цифровых сетей.
- Наверно, надо предложение Алекса принять, к ним на работу переходить, - вслух произнёс Егор неожиданно для самого себя и оглянулся вокруг, не слышит ли его кто-нибудь из сослуживцев. - Пойду у начальства отпрошусь на часок. Вот только заявление об уходе по собственному желанию напишу…
Ни Фёдору, ни Валентине о принятом решении он решил не говорить, быстро, ещё не остыв от возмущения, написал заявление об уходе по собственному желанию, заглянул к Логоватенко, но того в кабинете не было, и Егор вложил свою бумагу в нужную папку, лежащую на столе начальника.
Фёдор сидел в своём кабинете, по соседству с кабинетом Логоватенко, и сказал заглянувшему к нему Егору, чтобы тот был на месте не позже 15 часов – надо обсудить проект письма в Кабмин по вопросу инновационного фонда. Резчиков заверил его, что будет, как штык, через час, и помчался на остановку троллейбуса на площади Калинина.
Когда он добрался до АТС на улице Дегтярёвской, где местное отделение фирмы „NewBridge” на втором этаже арендовало помещение, наступил обеденный перерыв. Открыв дверь офиса, Егор увидел необычную картину: все сотрудники киевской фирмы расселись за большим столом, выдвинутым на середину комнату, и жевали выложенные на стол припасы – обедали, значит, сообща. Этакий, значит, корпоратив получался…
Во главе стола сидел сам Алекс Голынский собственной персоной, слева от него разливал по пластмассовым стаканчикам дымящийся кофе озабоченный Дибровинский, справа старательно кромсал изогнутую дугой краковскую колбасу Феликс Кошиновский.
По глазам сотрудников было видно, что Егор припёрся вовсе не к месту, в самый интересный момент застольной речи московского босса. После секундного замешательства гостю быстро подсунули свободную табуретку и всучили в руки обжигающий стаканчик кофе; от предложенных самодельных домашних деликатесов Егор мужественно отказался. Групповое пиршество через 10 минут закончилось, и Алекс с Дибровинским, захватив с собой Резчикова, удалились в так называемый директорский кабинет.
- Рад Вас видеть, Алекс, в нашем стольном граде, - сказал Егор, - погода сейчас подходящая, чтобы увидеть Киев в полной красе.
- Да, я очень люблю Киев в такое время года, - ответил Алекс, давая понять, что в этом городе он отнюдь не новичок, и о дальнейших достоинствах матери городов русских дальше распространяться не нужно. – А Вы к нам какими судьбами?
Резчиков ответил, что после основательных размышлений он решил принять то предложение, которое ему было сделано в Москве, на что Алекс, взглянув на Дибровинского, подумал и промолвил, посмотрев на часы:
- Да, а ведь давненько у нас этот разговор был, давненько. У Вас что-то на работе случилось?
Егор твёрдо решив, что истинные причины его появления здесь Алексу знать совсем необязательно, ответил, тщательно подбирая слова, что ему в конторе на Крещатике надоело возиться со всякими бумажками, на которых то и дело красуются всякие грозные резолюции, а также прицеплены красные флажки, означающие внеочередное срочное рассмотрение.
Кажется, двум сидящим напротив него мужикам с безразличным выражением в глазах, это показалось разумной причиной для перемены места работы. После небольшой паузы, которая словно придавливала всех своей тяжестью, Алекс ответил:
- У нас тоже немного изменилась ситуация. Оборудование „MainStream-1”, ну, Вы с ним знакомы, идёт здесь не так резво, как бы нам хотелось. Мы, конечно, не против, чтобы Вы перешли к нам на работу, правда, условия оплаты тоже немного изменились…
- А на какую зарплату я могу рассчитывать? - с трудом выдавил из себя Егор, обращаясь к Алексу.
- Ну, а это господин Дибровинский сможет Вам сказать, - уклонился от прямого ответа Голынский, повернувшись к своему коллеге, что Резчикову уже совсем не понравилось.
- Я думаю, что можно начать с 200 долларов, - промямлил Дубровинский, пристально посмотрев на Алекса, который на это никак не отреагировал.
„Да, агитпункт закрыт, и все агитаторы разбежались, кто куда” – подумал Резчиков. - .У Алекса – семь пятниц на неделе, и своему слову - он настоящий хозяин: я дал, я и забрал обратно! А мне теперь и деваться некуда. Не торговаться же, как на соседнем Лукьяновском базаре. Наверно, имеет смысл позвонить Серёже Лубенскому, как вернусь, ещё и с ним посоветоваться, что мне делать. Он человек прямой, крутить-вертеть, как Голынский, не будет. Ведь он был свидетелем, как Алекс тогда в Москве соловьём разливался и золотые горы сулил. Да, так и сделаю”
А вслух он сказал:
- Ну, вот и чудненько! Пусть будет так, как Володя решил, - с нажимом проговорил Резчиков. - Я сейчас вернусь на Крещатик, узнаю, завизировал ли начальник Саша мне заявление, и тогда позвоню, чтобы узнать, когда мне сюда можно приходить!
Он распрощался с двумя начальниками и выскочил из здания, в этот раз показавшегося ему особенно мрачным и неуютным. И как тут вообще можно работать, без окон, при искусственном освещении, при постоянном гуле кондиционеров? Запросто через неделю сдуреть можно. Турбаев просто герой, что столько времени тут вытерпел...
- Вас Александр Иванович разыскивал – сказала ему Карташенко, когда Егор, запыхавшись, влетел в свою комнату. – Потом и Фёдор Владимирович уже два раза заглядывал.
Поблагодарив Валентину, Егор решил, что в Москву он позвонит позже, и сунулся к Логоватенко, но там сидели ходоки от одного из операторов, и разговор в кабинете был не самым дружелюбным. Поэтому Резчиков заглянул в соседний кабинет, где царил Карповский.
- Я уже на месте! А когда мы проект письма посмотрим? – сказал Егор, присаживаясь на удобном мягком стуле под цветастым календарём одной ведущей азиатской фирмы.
- Ты, что, заявление об уходе подал? – проигнорировал его вопрос Карповский с недовольным выражением лица. - А почему мне ничего не сказал? Меня Саша спрашивает, а я, как дурак, лишь глазами хлопаю, и вижу, что он моим словам и не верит. Как это так, что я о твоём заявлении ничего не знаю?!
- Фёдор, ну, не мне тебе рассказывать, что для нас поездки в Женеву значат. Я не про барахло и даже не про сэкономленную валюту говорю. Ведь мы там имеем дело с корифеями нашей отрасли, вживую чувствуем процесс создания современной техники телекоммуникаций, воочию убеждаемся, что и мы в своей стране не щи лаптем хлебаем, вон, сколько стандартов пробили по нашим разработкам, на заседаниях себя там людьми чувствуем, уважаемыми специалистами. Да что я распинаюсь про тривиальные вещи…А тут этот штымп такую резолюцию рисует!
- А ты у Саши уже был? - спросил Фёдор
- Я к нему сунулся, а у него мужики из „Утела” базарят, ему не до меня!
- Вот и шагай к нему, стой под дверями, пока те мужики не выскочат! Я думаю, что ты заявление забрать должен. Саша говорит, что он относительно командировки ещё с Юрием Алексеевичем переговорит… Шагай, шагай, дезертир трудового фронта!
Околачиваться под дверями Резчикову пришлось недолго, в кабинете начальника громкие речи уже стихли, а лица вывалившихся из кабинета важных посетителей были вполне удовлетворёнными. Логоватенко жадно курил у открытого окна, и в кабинет мощным потоком вливался уличный шум с Крещатика, перебиваемый пронзительными автомобильными сиренами и гулкими звуками барабана, доносящимися с подмостков недавно установленной сцены: на бывшей площади Калинина явно затевалось, по какому-то важному случаю, шумное массовое мероприятие с песнями и танцами.
- Так в чём дело, Егор Сергеевич? – спросил начальник Саша, закрывая окно и возвращаясь в своё руководящее кресло. – Что это за выбрыки у тебя такие?
И хотя сам Саша был на двенадцать лет младше Егора и когда-то, будучи техником в лаборатории Карповского, внимательно слушал задание, которое ему давал аспирант Резчиков, дальнейшее действо, развернувшееся в кабинете начальника УСНТП, весьма сильно смахивало на разговор заведующей детским садиком с воспитанником, который не в меру расшалившись, разбил любимую кружку старшей воспитательницы дошкольной группы, да ещё и упорно не хочет в этом сознаваться. Когда не совсем приятный, но обстоятельный разговор, где много было сказано о роли Международной организации, уже походил к концу, Саша поинтересовался:
- Если не секрет, ты себе место уже где-нибудь присмотрел? Ведь не в институт же возвращаться будешь! Не к Терентьеву же тебе идти обратно! В фирму „NewBridge” собрался? Ну, это совсем зря! Я знаю, из надёжных источников, что дела у них здесь совсем неважные, вот Володя Дибровинский и засобирался срочно в Канаду. Не знаю, чем он Голынскому приглянулся? А насчёт командировки я поговорю с Юрием Алексеевичем, да и Клокача постараюсь убедить, чтобы он там у шефа не интриговал… А потом все вместе на министра навалимся, когда он из Крыма вернётся. Так что забирай свою цидулю, будем считать, что её и не было. Нехватало мне забот – не только начальника отдела, а ещё и нового секретаря НТС министерства искать! А пока, чтобы с тебя вся эта блажь соскочила, иди, оформляй командировку в одесский НИИ к Батокову. У них в течение недели семинар по результатам НИР „Эхо” проводить будут, они эту тему для москвичей делали.
После этой воспитательной беседы звонить в Москву Лубенскому уже не имело никакого смысла, а вот звякнуть на Дегтярёвскую - нужно было обязательно. И набирая номер телефона Дибровинского, Егор со злорадством предвкушал, как у Володи вытянется „морда лица”.
„Тоже мне радетель за чужой счёт выискался!” – подумал он - „Бросился своим зарубежным хозяевам деньги экономить! Да, а мне всё это хорошей наукой будет – никогда в состоянии раздражения не принимай поспешных решений! Не дёргайся и считай хотя бы до тысячи!”
20
Июнь был богат на политические события: президенты Ельцин и Кучма встретились в Сочи и подписали соглашение о разделе Черноморского военно-морского флота; Россия при этом выкупила долю Украины. Неделю спустя чеченские боевики под руководством Шамиля Басаева совершили дерзкий налёт на Будённовск, где в местной больнице захватили множество женщин-заложниц с маленькими детьми. Премьер-министр России Виктор Черномырдин лично взялся за разрешение конфликта, говорил с главарём боевиков по телефону на виду у всей шокированной, униженной России.
Удовлетворённые обещаниями премьера, боевики, покобенившись и покрасовавшись перед видеокамерами российских и зарубежных корреспондентов, отпустили заложников и беспрепятственно, на комфортабельных автобусах, поданных областными российскими властями, триумфально возвратились в Чечню. Представителями России и Чечни вскоре было заключено временное мирное соглашение о прекращении военных действий, об отводе российских войск и проведении в Чечне выборов.
Местные страсти в здании на Крещатике тоже удалось уладить: Логоватенко после получасового смакования кофе с коньяком у Клокоча заручился его поддержкой, нажал на первого замминистра, и тот смог уговорить министра принять положительное решение на подсунутой, уже новой, докладной по командировке Резчикова на собрание ИК-13.
Первый заместитель особо напирал на то, что расходы, в том числе и валютные, берёт на себя предприятие „Укртек”. В соответствии с техническим заданием Егор впервые назначался главой делегации, вторым членом которой был Виктор Михайловцев, его прежний сослуживец по киевскому институту. Он и подсуетился с удобными авиабилетами до Женевы с пересадкой в Вене.
Старичев, встретивший их в аэропорту, первым делом пожаловался на жуткую жару, установившуюся в Женеве:
- Каждый день в обед я в бассейн на стадионе бегаю, он от нашей конторы недалеко, за банком, тут же, на авеню Мотта. Так и спасаюсь… А как ты жару переносишь? – спросил он Егора.
- Я давно привык к тому, что любая жара лучше любого холода, - ни минуту не задумываясь, ответил Егор. - Это раз! И второе: я её не замечаю до тех пор, пока вокруг меня не начинают усиленно от неё изнывать и жаловаться. Я же в Одессе вырос, а там, чего-чего, а солнца и жары всегда навалом!
- Значит, ты и без кондиционера прекрасно 2 недели проживёшь, - с видимым удовольствием констатировал Владислав. - Миссия заказала вам места в гостинице „Атой” (Autiuil). Там этих кондиционеров отродясь не было. Поехали!
Гостиница „Атой” располагалась недалеко от привокзальной площади Корнавин (Cornavin) на рю де Лозанн, дом № 33; и места эти были хорошо знакомые. Если по перпендикулярной улице Навигасьон, берущей своё начало на другой стороне, спускаться к Женевскому озеру, то справа на полдороге возникала уютная гостиница „Шантили” (Chantilly), в которой они однажды уже жили с Карповским. Сейчас, как сообщил Владислав, там разместилась многочисленная российская делегация.
- Да вы с ними за ужином встретитесь: у них в ресторане гостиницы ремонт идёт, поэтому на кормление всех москвичей в отель „Ройяль” (Royal) определили, где постояльцы „Атоя” испокон веков кормятся, там своего ресторана нет. Эти отели в ассоциацию „Chaine” (Цепь) входят, вот и выручают один другого. А „Ройяль” - совсем рядом, как выйти, то надо свернуть налево, не доходя до магазина ковров, который тебе, наверно, хорошо знаком.
Отель „Ройяль” Егор хорошо помнил и без всякого коврового магазина. Когда они с Карповским один раз жили в „Шантили”, то устроились даже с обедом, но обедать нужно было в ресторане того же „Ройяля”. Там к обеду подавали прекрасное австрийское пиво „Gosser”, а один раз им даже принесли замечательный суп из толстенных креветок.
Полностью отдаться незабываемым вкусовым ощущениям мешала мысль, что надо с обедом поскорее заканчивать и опять мчаться через изогнутый туннель под железнодорожным полотном, чтобы не опоздать на вечернее заседание Рабочей группы, которое должен был проводить Фёдор.
- Помнишь, там ещё один ваш коллега из Львова, по-моему, Виктор, ковёр себе выбирал – продолжал углубляться Владислав в подробности давно минувших дней, - а мы его уговорили в ближний „Юнип” (Unip) заглянуть, где ему даже скидку в 10% дали в честь юбилея магазина.
- Ага, я этот „Юнип” хорошо помню, сам там с той же скидкой себе кожаный пиджак купил, - согласился Егор. - Давненько это было…А теперь и ковров, и каких хош пиджаков или дублёнок и в Киеве навалом, только доллары выкладывай! А я ещё помню время, когда на Арбате барды, морды во-о-от такие бородатые, под театром Вахтангова куплеты пели:
Я всё не мог жене достать дублёнки,
(Хотя б меня на клочья разнесло!),
И притащив домой кило печёнки,
Считал, что в жизни крупно повезло…
- Да, и такое было… Ух, чуть было не забыл: обязательно загляните в украинскую миссию, - напомнил Владислав, - скажете там пару „дякую” за бронирование гостиницы. Им пришлось хорошо повертеться, ведь в городе пара каких-то конгрессов проходит, так что гостиницы – нарасхват. Они пока ещё на старом месте обретаются, в здании бывшей миссии Союза, но усиленно ищут себе новое помещение - обязательно должны до Нового Года переехать в другое здание…
Компания российских коллег и впрямь оказалась многочисленной: на собрание ИК-13 приехали Володя Млинкин, теперь уже заместитель начальника НИИ радио, прихвативший с собой руководителя своего бывшего отдела, два новых начальника отдела из подразделения Поляника и хорошо знакомый ему Саша Стоколов из ленинградского НИИ.
С ним Резчиков и Турбаев сотрудничали по вопросам использования на сети страны цифровой АТС DX-2000 финской фирмы „Nokia”, когда работали в киевском НИИ. Они ещё часто встречались на всяких семинарах и выставках по вопросам цифровизации сетей, которые Поляник любил проводить именно в Питере, на Каменном острове.
Одну такую выставку, международную, Егор хорошо запомнил: они выступали в роли так называемых „стендистов”, работая в паре с финскими специалистами, отвечали на вопросы, интересовавшие посетителей выставки. Проводила выставку финская фирма с мудрёным названием, которое сходу, без подготовки, даже и не выговоришь - „Pukhelenteliоus Oy”. Их с Турбаевым вызвали из Киева по министерской телеграмме, поселили в гостинице „Астория” и там же три раза в день бесплатно кормили, как на убой. Из телефона-автомата в вестибюле гостиницы позвонил тогда Егор своей двоюродной сестре Ларе, чтобы договориться, когда к ней можно заскочить, да на вопрос, какими судьбами он тут в Питере оказался и что делает, ляпнул, не подумав:
- Да вот вводим в расходы тут одну финскую фирму…
И едва он успел закончить эту фразу, как связь прервалась, и в телефонной трубке послышались громкие гудки отбоя. Сразу же дошло до Егора, что в такой гостинице, как „Астория”, где иностранцев было – хоть пруд пруди, язык особо распускать не следует. Он разыскал в кошельке ещё одну двухкопеечную монету, снова позвонил Ларе и, не вдаваясь в абсолютно лишние подробности, быстро с ней договорился о времени визита.
Местные организаторы выставки знатно подсуетились и организовали для финнов и привлечённых стендистов посещение „Золотой кладовой” Эрмитажа. Ух и насмотрелся же там Егор золота и драгоценностей! Долго потом перед глазами маячили знаменитый галопирующий олень, сосуд с изображением скифов, гребень со сражающимися воинами, подвески с головой Афины, браслет со сфинксами, маска царя Рескупорида III, из Керчи, (Резчиков про такого царя даже и слышал никогда), диадема с Геракловым узлом, каравелла из изумруда, букет из драгоценных камней – всего не перепомнишь!. Сокровищ было, как в волшебной пещере Али-Бабы, и уходить отсюда никто из экскурсантов не торопился.
А когда выставка закончилась, фирма финская им с Серёжей, в благодарность за работу, сувениры вручила – по коробке с двумя замысловатыми кухонными лопаточками из нержавеющей стали, Диана от них в восторге была: их можно было использовать и поодиночке (чтобы в кастрюле варево помешивать), и вместе (чтобы кусок мяса из кастрюли вытащить), сцепив лопаточки в незамысловатой защёлке.
Кроме старых знакомых, здесь в Женеве были четыре специалиста, командированные на собрание другого сектора Международной организации - по вопросам радиовещания и телевидения. Они работали в соседнем приземистом, словно вросшем в землю, светло-кофейном здании, прозванном в народе „бункером”, поскольку в течение ряда лет именно здесь велись все многолетние тяжёлые переговоры о разоружении.
Для Егора было приятной неожиданностью, когда вечером в ресторане гостиницы „Ройяль” Млинкин познакомил его с Михаилом Иосифовичем Кривошеиным, тем самым автором книги, по которой Егор писал в Одессе свой дипломный проект.
Кривошеин оказался крупным, жизнерадостным мужчиной высокого роста и солидной комплекции, ему очень шли и отлично сшитый костюм из прекрасной английской шерсти, и модные очки в дорогой роговой оправе. Теперь это был уже доктор технических наук, профессор, один из ведущих специалистов в стране по телевидению, одним словом - зубр. Его хорошо знали все технари московского телецентра. Он очень обрадовался, узнав, что Егор хорошо знаком с одной из его первых книг, и немедленно оповестил об этом всю компании:
- Уважаемые коллеги! С большим удовольствием сообщаю вам, что спустя всего лишь какие-то тридцать лет я встретил специалиста нашей отрасли, которого с полным основанием могу считать ещё одним своим учеником! Он даже не забыл название моей первой книги, написанной по результатам кандидатской диссертации! Это надо обязательно отметить!
У компании соотечественников, собравшихся в отдельном призёмистом зале, напоминающем одесский „Гамбринус”, уже сизом от сигаретного дыма, где по случаю встречи и последующего братания были сдвинуты столы, естественно, оказалось то, что Михаил Жванецкий обозначил хорошо запомнившимся словосочетанием: „но у нас с собой было!”. Резчиков с Михайловцем с интересом разглядывали изображение Ельцина на бутылке водки 0,7 литра, тут же появившейся на столе, пообещав, что на следующем ужине обязательно выставят хорошо известную москвичам бутылку „Горiлки з перцем”. Кто-то из соотечественников раздал всем одноразовые стаканчики, по которым быстро разлили всю водку.
Щёлкнув пальцами по этикетке опустошённой бутылки, Михайловцев спросил у сидевшего рядом с ним Стоколова:
- Я слышал, что он снова в Бочаров Ручей закатился, говорят – „работать с документами”, наверно, опять – беспробудно?
- Это у него – любимое дело! – отозвался Саша, скривив рот. - А тем временем, слышали, что в Чечне вытворяют? Раскудахтался, Союз разваливая: будучи главой Верховного Совета РСФСР, в Уфе, за год до ГКЧП, бросил клич: „Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить!”. Вот и наглотались дерьма, разгулялась по всей стране анархия от Татарстана до Чечни! Теперь с Украиной взялись Азовское море делить! Это ж надо до такого дожить! Как у нас в Питере рокеры поют: .„Разделили море на 4 части, увидало море дурость новой власти!”. Да и ваши вожачки не лучше этого свердловского партийного алкаша. Как у нас говорят, пламенный КП-эсэсовец Кравчук так страной поруководил, что 300 с лишним современных океанских лайнеров и торговых судов мигом растворились „в тумане моря голубом”, а в госбюджете вашем от этого даже ни одного доллара появилось!
Саша пригубил свой стаканчик и продолжил:
- Хорош вождь Незалэжной, искатель новой национальной идеи! А западенцев-бандеровцев сколько в Киев понатащил, а? При нём ведь Бандера воскрес почти как национальный герой! Да и второй ваш Лёнька, тоже гусь ещё тот! Вы ж, наверно, знаете, ребята, что ведь самые лакомые куски мобильной связи и телекоммуникаций на Украине получили его ближайшие родственники! Такие руки загребущие, а ведь когда-то даже в состав ЦК КПУ входил!
- Я вижу, что есть для России имена, ей прямо противопоказанные: например, Борис! – убеждённо заметил Егор. - Тут тебе и Годунов, и Ельцин, и Савинков, и Березовский.. Ну, просто мистика какая-то…
- А Незалэжной на Ивана не везёт! Что ни Иван, то либо Мазепа, то либо Выговский, либо Плющ! А теперь и два Леонида – как лыко в строку! – парировал Стоколов. - И кому-то у вас в Киеве очень хочется, чтобы Богдан Хмельницкий, что на коне сидит посреди Софийской площади, переложил бы свою булаву в другую руку, указывая уже не на Москву, а на Запад…Да, ладно, мужики, что мы всё о грустном? Давайте хоть пару анекдотов вспомним…Такой вот, слышали?
Мужик читает в газете, как сохранить здоровье, а там написано: .„Водка со льдом вредит почкам, ром со льдом — печени, джин со льдом — сердцу, виски со льдом — мозгу”. Послушай, Колян, - говорит он приятелю, - а этот лёд — страшная вещь!
- Ну, а я в мае такой анекдот слышал, – включился в беседу Михайловцев:
Девятого мая встречаются в Киеве два мужика, и один другому говорит:
- Поздравляю с праздником!
- А я не праздную…
- Ну, тогда - мои соболезнования!
- У меня анекдот очень короткий, - извинился Егор:
Приходит один политически сознательный мужик и просит записать его в партию „Яблоко”. А ему отвечают: „Извините, гражданин! У нас партия немного поменяла называние, теперь она называется „Сухофрукты!”.
Вытащив из памяти все анекдоты, которые смогли вспомнить, они перешли к обсуждению технических характеристик ноутбуков-лэптопов, с которыми приехали на собрание. Выяснилось, что у киевлян в ноутбуках фирмы „Acer” дисплеи не такие быстродействующие, как в ноутбуке фирмы „Hewlett-Packard” Стоколова.
- По-моему, у ваших ноутов дисплеи - по технологии DSTN, - предположил Саша. Так что на ваших „Acer” ни в какие „стрелялки” не поиграешь. Вот у меня дисплей на TFT, у него отклик – единицы миллисекунд. [34]. Такой вопрос: вы их через границу свободно тащите, таможня к вам не цепляется? Что, даже в декларацию не вносите? Вот это здорово! А у нас я должен за неделю перед поездкой сдать свой ноут на проверку в специальную контору при таможне! Так что вам повезло, что такой мороки на свою голову не имеете! А что это там мужики раздухарились?
Володя Млинкин тем временем объяснял кому-то из компании профессора Кривошеина, почему его товарищ, кандидат наук и блестящий инженер, ушёл из главка министерства:
В другом углу зала сам профессор Кривошеин уже закончил рассказ, о том, как он побывал на конференцию по цифровому телевещанию в Монтрё, и собеседники вразброд, не слушая один другого, начали рассказывать всякие истории; но до Егора, острым слухом уже давно не отличающимся, доносилось лишь разноголосие не связанных между собой отрывков разговоров на животрепещущие темы:
- …вот я и утверждаю, что ничто не обходится всем нам так дорого, как наши принципы,…или их полное отсутствие…
- …да у него было всё…кроме дачи, машины и уверенности в грядущем дне. И вообще, он прожил жизнь, полную заблуждений…
- …и тут он мне говорит, что у них в округе вдруг всех окрестных бродячих собак извели, и теперь на базаре шашлык именно из них и делают: уж больно мясо там дерьмовое…
- …я точно знаю, что он только и делал, что шлялся по докторам и лабораториям европейского типа, чтобы за большие деньги узнать, что пока он – практически здоров…
. - …и что вы думаете, он эту таблетку принял, и потом уверял меня, что наутро произошло резкое улучшение здоровья!
- …знаю я такие случаи, моему другу врач прописал такое лекарство для чистки сосудов, что после первого посещения аптеки у него чистыми стали лишь карманы, во, как нашего брата аптекари теперь наёживают...
- …а что ты хочешь, сейчас на каждой улице в каждом квартале аптеки, банки, нотариусы, адвокатские конторы да фастфуды…
- …но синагога от этого мероприятия открестилась…
- … не знаю, не знаю и не берусь судить его поступки, ведь нынешняя жизнь способна озлобить любого …,
- …идёт, вся такая из себя, на джинсах у неё большущая дыра, вырезанная, правда, не на самом интересном месте – ну, там, спереди или сзади - а на коленях. А на меня смотрит нагло, а изо рта у неё жевательная резинка белым презервативом надувается, ну и лахудра, я вам доложу…
- … всё твердит, что джентльмен не должен носить носки белого цвета, которые легко можно принять за продолжение подштанников…
- …ну, уж нет, ведь это дело очень тонкое, тут особый поход нужен, чтобы никто не обиделся, ведь недаром говорят что дипломатия - это умение добиться мира, не объявляя войны…
- ну, ты же знаешь, как сказал один юморист: От изобретателя требуется одно – изобретать. Остальное сделают соавторы (А. Рас).
- …как в шутку говорила моя бабушка, любой ребёнок через 10 лет игры на скрипке уже обязательно будет евреем…
- …да, как глубоко может быть зарыт талант, если исполнителя зовут Иванов Иван Моисеевич!
- ... рожа у него была грустная, ну, а покойника он не поцеловал, сказав: „У меня жуткий грипп, я сюда пришёл из последних сил”…
Разговоры постепенно стихали, все участники ужина, превратившегося в тесный междусобойчик, явно выдыхались. Завтра предстояла серьёзная работа, но Млинкин уже строил грандиозные планы на отдых в прокаленной солнцем Женеве:
- В субботу надо кое-что купить на сувениры ребятам, а в воскресенье я предлагаю сходить на горпляж, что на другой стороне озера, за фонтаном. Там, говорят, очень классно!
- Ну, до воскресенья ещё дожить надо, - ответил Саша и спросил:
- Ты свои два вклада будешь на Рабочей группе представлять или у герра Кёнига в группе спецдокладчика?
- Посмотрим завтра, как на пленарке „вайс” решит, - вздохнул Млинкин, - Ну, что, мужики, наверно, пора уже разбегаться?
Так, в дружной компании коллег-единомышленников, прошёл первый ужин, и много ещё было говорено-переговорено в последующие вечера.
На следующий день в плавящейся от июльской жары Женеве в здании Международной организации на авеню Мотта началась напряжённая работа ИК-13. В зале заседаний, с запоминающимися панно, выполненными в японском стиле, где добросовестно трудились кондиционеры и белели, как ромашки на лугу, таблички с названиями стран, замелькал на подиуме председатель комиссии, всё так же смахивающий на злодея из шекспировской трагедии; проталкивали расписания заседаний своих Рабочих групп озабоченные „вайсы”, на гостевых креслах у входа в зал разворачивали на своих коленях разномастные ноутбуки очередные практиканты, прибывшие из азиатского региона.
Бесшумно двигающийся обслуживающий персонал периодически обновлял кувшины с холодной водой на отдельно стоящем столике; по-прежнему радовал отличным английским языком спецдокладчик по Рекомендациям G.821 и G826 немец Кёниг, поглядывая на свои часы фирмы „Breitling” (со стрелками и цифровым индикатором).
Он явно был доволен, что в этот раз отсутствует тот настырный тип из США, который вывел его из себя на предыдущем собрании. На столах депутатов нагромождались кипы жёлтых временных документов. Электронные часы часто вспыхивали строчкой с номерами pigeon-holes делегатов, вызываемых в центр связи к телефонам [35].
В телефонных кабинах за плотно закрытыми дверями бесшумно, но живо жестикулировали при разговоре абоненты. В фойе ритмично шлёпали ксероксы, копирующие делегатам различные документы на замечательной финской бумаге.
Мир телекоммуникаций углублялся в цифровизацию, сюда на собрание хлынул поток новейших материалов по технике АТМ, обработке информации по протоколам Интернет; широкополосные сети готовились с огромной скоростью обрабатывать и перемещать цифровую информацию, собираемую в разнообразные пакеты, в которых содержались речь, данные, телевидение, тексты, фото, музыка, видеосвязь, в общем, всё то, что теперь объединялось новым модным термином „мультимедиа”.
Для взаимодействия сетей с различными характеристиками разрабатывались хитроумные шлюзы и преобразователи стандартов. И как говорил чеховский персонаж, „и всё это было надо”, и требовало тщательного рассмотрения. Вот и бегали Резчиков с Михайловцевым с одной Рабочей группы на другую, слушая сообщения умных людей и тщательно отслеживая те вопросы, которые их особенно интересовали.
21
Когда, наконец, пунктуальный немец Кёниг согласовал все поправки к своим любимым Рекомендациям G.821 и G.826, разобравшись с нормами на секунды ES, просто искажённые ошибками, а также на сильно искажённые ошибками секунды SES в цифровых трактах плезиохронных и синхронных систем передачи, Резчиков отправился в Русскую службу, вручил Антонцеву киевский сувенир - бутылку „Горiлки з перцем” и кусок примороженного сала. обстоятельно переговорил с ним о плане предстоящих работ по переводу Рекомендаций, получил новый пакет документов для перевода и уточнил стоимость работ.
Были и для него с Карповским персональные подарки: две книжки с жёлтыми глянцевыми обложками. Оказывается, в Москве издали книгу Антонцева по аббревиатурам, используемым в документах Международной организации; автор подписал оба экземпляра и поблагодарил Егора за перечень аббревиатур по телеграфной связи, присланный ими из Киева.
Резчиков внимательно просмотрел листок, полученный от Антонцева. За перевод 1000 слов Международная организация теперь платила 96,75 швейцарских франков (SF). На странице формата А4 размещалось 40 строк по 13 слов, т.е. максимум 520 слов, среднее же количество слов, с учётом диаграмм и рисунков, считалось равным 300 словам.
Выходило, что страница перевода стоила примерно 29 SF. В Киеве перевод страницы такого формата оценивался всего в 3,5 доллара США. Так как сама американская валюта болталась где-то между 1,1 и 1,15 SF, то в переводе на доллары женевская такса на одну страницу перевода составляла около $25. Как говорится, почувствуйте разницу: получалось почти в 7,1 больше!
На пляж им пришлось выбраться, не дождавшись конца недели: жара в Женеве стояла изнуряющая. Делегаты обеих стран СНГ дружно решили, что имеет смысл вечером, как стемнеет, пойти купаться на озеро: аборигены из миссии утверждали, что на набережной Вильсона, в метрах ста от гостиницы „Шантили”, есть достаточно комфортабельный пляжик. Вечером после ужина Егор с Виктором заторопились к своим друзья, терзаясь некоторыми сомнениями: ведь они оставили свои паспорта и деньги в электронных сейфах, которые были в каждом номере гостиницы.
Да и как тут не волноваться? Они хорошо помнили ужасную историю, поведанную украинскими газетами, что приключилась с тремя дамами из состоятельных киевских семей, прибывшими с детьми на неделю отдохнуть в египетскую Хургаду.
Поскольку кредитные карточки на Украине ещё не получили в ту пору широкого применения, да и сами банкоматы были большой редкостью даже на Крещатике, то на курорт дамы везли с собой наличку. Свои доллары они доверили электронным сейфам в номерах гостиницы, а когда улетали обратно, то не обратили внимания, что пачки баксов стали, вроде бы, даже немного толще.
При покупке приглянувшейся парфюмерии в магазине „duty-free” аэропорта две киевлянки расплатились долларами и были крайне удивлены, что продавщицы, сунув купюры на проверку в детекторы валют, подняли крик, что им пытаются всучить поддельные баксы. Набежала полиция, обеих киевлянок задержали, никакие объяснения о том, что деньги могли подменить в отеле, конечно, не помогли. Пассажиров уже приглашали пройти на посадку, и третьей киевлянке пришлось забрать с собой в самолёт двух маленьких девочек, так неожиданно осиротевших.
Двум задержанным киевлянкам (о, ужас!) грозил суд и заключение в зловещую восточную тюрьму. Из Киева в Хургаду в воскресенье, когда все крайне необходимые в таких случаях государственные организации и учреждения были закрыты, срочно вылетели мужья задержанных дам, прихватив с собой опытных адвокатов. Егор не помнил точно, но, кажется, дамы вернулись на Украину лишь через неделю, когда мужья, отбегав с адвокатами по всем местным египетским властям, заплатили то ли крупные штрафы, то ли сунули приличные взятки.
Хотя в Женеве такие вещи не должны были случаться в принципе, какой-то червь сомнения всё-таки действовал на нервы Егору с Виктором, но длилось всё это до первой рюмки, которую они выпили в компании Млинкина и его друзей. Вечерний выпивон на семерых был организован в номере Саши Стоколова, расположенном на последнем этаже гостиницы, для семерых мужиков, собравшихся здесь, он не был тесноват. В номере, окна которого выходили во двор, был даже балкон, с которого просматривался кусочек озера.
Бутылку „Горiлки з перцем” выпили за первый же тост, закусывая киевским салом, которое до сих пор спокойно ждало своей очереди у Егора в морозилке холодильника „Sybir”. Потом на столе появился литровый картонный брикет испанского вина из провинции Ламанча, где когда-то геройствовал Дон Кихот. Вино оказалось сухим, красным и стоило в соседнем магазине „Соор” всего лишь 90 сантимов. Теперь можно было идти купаться, часы показывали уже десятый час вечера, но жара так и не спадала.
Пляж бетонным мысом вдавался в озеро напротив дебаркадера, белеющего на противоположной стороне, где днём высоко в небо бил знаменитый женевский фонтан, осыпая смельчаков, рискнувших подобраться к нему поближе, водяными брызгами. сносимыми ветром. Справа на пляже располагались деревянные кабинки раздевалок, окрашенные в голубой цвет, за ними уже темнела вода, в которую можно было нырнуть, как в бассейне. Слева тянулся пологий бережок с мелкой галькой, песчаное дно плавно уходило в глубину.
В воде торчало, кувыркалось или плескалось много купающихся. Из окон высоких домов, стоящих на набережной Вильсона, на пляж падал рассеянный свет, часто вспыхивали фары автомобилей, проезжающих мимо. Делегаты быстро разделись, сложили свою одежду под тускло светящим фонарём возле раздевалки, потом четверо из них под предводительством Млинкина пробежались туда-сюда по гальке и бесстрашно ринулись в загадочную тёмную воду, игравшую отражёнными огоньками. Вскоре из темноты послышалось их радостное фырканье и призывные возгласы к коллегам, оставшимся на берегу.
- Лихие ребята, эти москвичи, - неодобрительно сказал ленинградец Саша, внимательно вглядываясь и вслушиваясь в темноту. – Так сразу, не остыв, в незнакомом месте бросаться в воду, тем более после рюмки – опасное дело. Судорога запросто прихватить может, или шоковая остановка дыхания от перепада температур… Я таких случаев вдоволь нагляделся, когда матросом спасательной станции подрабатывал…Потихонечку в воду заходить надо, теперь дождусь, когда эти все охламоны из воды вылезут!
Купальщики вылезли из воды минут через десять и побежали в кабинки выкручивать мокрые трусы. Теперь в воду полезла уже остывшая троица, правда, Егор особо и плавать-то тут в темноте не собирался, окунулся чисто символически и поспешил обратно на берег. Всё, освежился, теперь можно смело считать, что в самом центре Женевы искупался, осталось только на настоящем пляже побывать. Когда они шли обратно, Саша спросил Резчикова:
- А как там у вас вообще обстановка в Киеве?
- Да не успевают лозунги менять! – смеясь, ответил Резчиков. – Раньше, когда москвичи к нам в командировку приезжали, то спрашивали: „Что это у вас за странные плакаты висят? Едем по бульвару Шевченко на междугородку, а навстречу три плаката, один за другим, надписью «Хай живуть радянські жінки!». Спрашиваем пассажиров, чем это так женщины у вас провинились, что их жизни лишить хотели, а потом всё-таки пожалели? Смеются, говорят – мову вивчайте!” А теперь другие лозунги появились…Еду я недавно по проспекту 40-летия Октября, и мне аж целых 9 плакатов „Любить Україну!” на глаза попались, правда, когда назад ехал – то их только 6 было…
-А есть, за что любить? – спросил ленинградец Саша.
- Да вот и разбираемся, уж больно много такого творится, что душа не принимает…Да это отдельный разговор, и не на ходу…
На настоящий пляж они отправились в субботу, потратив с утра два часа на магазины. По набережной Вильсона, плавно перешедшей в набережную Монблан, Егор с Виктором прошли до моста с тем же названием, возле которого старинный белый пароход, словно перенесенный из эпохи Тома Сойера и Гекльберри Финна, шумной музыкой и красочными плакатами рекламировал предстоящую дегустацию французских вин.
В прозрачной воде озера, как всегда, не было видно ни одной рыбёшки. Пройдя мост, киевляне свернули влево и зашагали по узкой набережной, на которой было тесно от разнокалиберных яхт, как вытащенных на берег, так и привезенных сюда на автомобилях-трейлерах для спуска на воду.
Работа тут кипела вовсю: разворачивались белые полотнища парусов, измазанные в солидоле загорелые мужики пробовали запускать двигатели, стучали по днищам яхт молотки, надсадно взвизгивали дрели, скрипели кабестаны, наматывая на валы цепи и канаты, вспыхивали острые огоньки электросварки. Похоже, что обладатели этих замечательных маломерных посудин всерьёз готовились покорять необозримые водные просторы в центре Европы.
Киевляне миновали дебаркадер со знаменитым фонтаном, который в этот день выстреливал озёрную воду в безоблачное небо с особенным старанием, к вящему восторгу глазеющих на него японских туристов, непрестанно щёлкавших тяжеленными фотоаппаратами „Никон”.
Егор с Виктором немного задержались в парке „Оу-Виве” (Eaux-Vives), где можно было хоть на время спрятаться от беспощадных солнечных лучей. За выходящей на набережную улицей Волланде (Vollandes) уже просматривался пляж, называвшийся городским пляжем Женевы (Geneve-Plage). Дорожный указатель сообщал, что дальше дорога идёт в направлении Эвиана.
Просторный участок был обнесен высокой металлической сеткой, спускавшейся в озеро, вход в место отдыха стоил 5 франков. Пляж был очень удобный, на земле, вернее, на густой зелёной траве, тут никто не валялся, все отдыхающие располагалась на белых пластмассовых лежаках, покрытых махровыми полотенцами. Купался народ в двух просторных бассейнах, вода в которых оказалась очень тёплой, не в пример той, сегодня не очень приветливой, что плескалась в озере. Туда никто из отдыхающих даже и не совался.
Для детей имелся отдельный „лягушатник”, из него попеременно неслись то радостные вопли, то обиженный рёв детворы. Взрослые с увлечением катались на закрученном штопором тобоггане, длина спуска которого составляла 75 метров.
Виктор с Егором разыскали приятелей и подтащили к ним свои лежаки. Москвичи, заглядывая по дороге в магазины, пришли на пляж на два часа раньше и уже успели не только накупаться, но и подгореть изрядно. Сейчас все они прятались от палящего солнца под широкими зонтами. Оживлённый разговор, прерванный появлением киевлян, возобновился, оказывается, Володя Млинкин спорил со своими коллегами о духовных ценностях французского и итальянского кино. Перебрав с десяток фильмов, он теперь делился впечатлениями от просмотра на телецентре фильма „Луна в сточной канаве”:
- Просмотр закрытый был, у нас в Союзе эту кинокартину широкой публике не показывали. Хотя режиссёр, кажется, его зовут Жан-Жак Бенекс, в том же 1983 году, как только фильм снял, то сразу его в Канны на конкурсную программу притащил. Молодое Депардьё там играет, симпатичное такое, ещё не растолстевшее... Вместе с Настасьей Кински, но она меня не впечатлила, да и сам фильм мне каким-то мутным, я бы сказал, тёмным показался, много недомолвок, неясных мест. В общем, это одна из тех картин, которые смотришь-смотришь, а там всё ночь да ночь, или сумерки, и не знаешь, а утро в этой картине вообще когда-нибудь наступит? А сам фильм, кажется, премию только за лучшую декорацию получил. Нет, уж лучше старый чёрно-белый „Фанфан-Тюльпан” ещё раз посмотреть!
- Ну, ты, Володя, и загнул! - воскликнул Миша Полозов, коллега Млинкина. – Ты ещё в „Набережную туманов” заберёшься! А впрочем, молодой Жан Габэн там совсем неплох…Лично я предпочитаю в таком случае итальянские музыкальные комедии, например, „Вернись в Сорренто” или „Уличную серенаду”, которая…
- …которая совсем и не итальянская, а западногерманская, - перебил его Млинкин. - Там, кстати, впервые я мотороллер увидел, наши потом его содрали и выпускать стали под названием „Вятки”. Ох, и песни там были хорошие, до сих пор помню.
И он, отчаянно фальшивя, пропел: „Белла, бела донна! Донна дорогая! Приходи, я жду тебя в таверне „Двери рая”…
- Кстати, об итальянском кино, я в газете видел, что в „Сплэндиде” с этой недели „Паприку” запустили, не хочешь сходить? – спросил Стоколов Мишу – Ну, скажем, как-нибудь вечером? Тут недалеко, до любимого универсама Плассет дойти, и – налево!
- Ну, нет! – категорически замотал тот головой. - С меня достаточно этого Тинто Брасса, после „Калигулы” и „Все леди делают это”, он меня разочаровал.
- А я слышал, что как раз „Паприка” – один из самых удачных его фильмов, - не согласился с приятелем Стоколов. – Говорят, что там итальянский бардак суперклассно показан!
Чем закончится субботний семинар на свежем воздухе о сравнительных достоинствах и недостатках итальянского и французского кино, киевляне ждать не стали и попрыгали в бассейн. Когда после многократного заплыва от одной стенки бассейна до другой они разлеглись на лежаках, Виктор сказал Егору:
- Отличный пляж, и публика приличная: загорающих голяком нет, девочек топлесс совсем немного, остальные - в приличных купальниках…Вспомнил я по такому поводу один старый курортно-санаторный анекдот:
По санаторному пляжу идут три женщин и видят: лежит голый мужик, накрыв голову газетой.
- Это не мой муж лежит, - сказала первая женщина.
- Да, это не твой муж лежит и не мой, - глянув на мужика, сказала вторая женщина.
- И вообще, девочки, это мужчина – не из нашего санатория! – подвела итог опознанию спящего голого тела третья женщина.
- А я в Одессе, – сказал Егор, - слышал нечто подобное в другом варианте:
По пляжу Отрада идут две пожилые подруги и видят, что лежит голый мужик, накрыв голову газетой „Правда” с напечатанной Продовольственной программой.
- Ну и нахал! - говорит одна подруга.
- Не обращай внимания, - говорит вторая подруга. – Это Рабинович из нашего двора. Он вчера на весь двор орал своей Саре: „Срочно беги к Изе и купи мешок муки, пока эта Продовольственная программа нас без штанов не оставила!”
- Ну и что?
- А я так думаю, что Сара купить муку таки не успела!
Но здесь, в Женеве, с мукой и прочим продовольствием всё было в порядке, и бежать никому никуда не надо, можно было спокойно отдыхать. Они и не заметили, как провели здесь четыре чудесных часа, пока вдоволь не наплавались, не отоспались и не наговорились с московскими коллегами.
В воскресенье Резчиков с Михайловцевым решили отправиться в пешую прогулку туда, где сливаются реки Рона и Арва, протекающие через Женеву. Они миновали хорошо знакомые набережную и мост Монблан, на Мосту Машин полюбовались пенистым, зелёно-белым водопадом запруженной Роны. Далее путь шёл по набережной Бергю (Bergues) до улицы Руссо, слева осталась площадь БельЭйр (Bel-Air), где лет пятнадцать тому назад по субботам шумели всем известные ярмарки. Их очень любили советские и китайские граждане, оказавшиеся в это время в Женеве. Ширпотреб на ярмарках был баснословно дешёвым, правда, торговцы спарывали на нём фирменные этикетки.
На левом берегу в районе кладбища Плэнпале (Plainpalais) с кривых деревьев, нависающих над рекой, бесстрашно прыгали в воду загорелые мальчишки и быстро, борясь с течением, переплывали на правый берег в то место, где можно было легко выбраться из воды. Потом через узкий металлический мостик, переброшенный над водой, они гурьбой возвращались обратно, для повторения такого же, почти циркового, номера.
И вот, когда киевляне миновали улицу Дье Понт, показалась долгожданная цель. Река Арва, на которую Егор много раз смотрел с моста в районе Карюж, вливалась слева, её желтоватая вода метров десять ещё оставалась такой же, дружески сосуществуя с потоками голубоватой воды реки Роны, примчавшейся из Женевского озера. Только докатившись до мрачных каменных сводов железнодорожного моста, струи обеих рек уже смешивались и устремлялись во Францию объединённым потоком.
Недалеко от места слияния двух рек возле каменной башни с опущенными в воду трубами разных диаметров, висел красно-белый плакат, и имеющегося запаса французских слов Егору хватило, чтобы узнать, что здесь, оказывается, ни много-ни мало, находится место забора воды для города Женевы. Как-то странно было читать такие, в общем-то, не для широкой гласности, сведения, которые на их далёкой родине уж никак не могли бы сообщаться обычной публике.
Эта находка так поразила Резчикова, что позже он никак не мог вспомнить, а где же находилось место забора воды – до слияния Арвы с Роной, или после него? Наверно, всё-таки – до него, решил он после некоторого раздумья: уж довольно грязной казалась та жёлтая вода, которую тащила стремительная Арва.
По железнодорожному мосту через единую теперь реку потянулся товарный состав, и очарование окружающей местности словно отрезало пронзительным гудком пыхтящего поезда.
Возвращались они по другой стороне реки Роны и неожиданно наткнулись на фабрику, где над вытянувшимся к небу стеклянным прямоугольником сверкала надпись „Rolex”. Наверно, именно здесь делались те знаменитые часы, которые усиленно подделывают по всему миру, а потом продают арабы и африканцы, бродя и назойливо приставая к отдыхающим на пляжах Италии и Франции.
Рядом с фабрикой, под крышей из волнистого зеленоватого пластика располагался, величиной в две баскетбольные площадки, каток с искусственным льдом, который при такой жаре выглядел вполне пристойно, никаких луж на льду не было, и по нему лихо раскатывали на коньках разноцветные фигуристы и просто любители покататься.
…Первая новость, которую Егор услышал, прилетев из Женевы в Киев, была обнадёживающей: как раз в этот день представители России и Чечни подписали в Грозном мирное соглашение. Похоже, что кровопролитная бойня там всё же может закончиться…
22
Ещё будучи в Женеве, Егор позвонил в Бринкум дочери и узнал, что 20 июля они переезжают в Бассум, в тот самый дом, который они все вместе осматривали в феврале этого года. Бенно всё-таки его купил, и теперь Диана и Егор решили, что в августе имеет смысл поехать в Германию и помочь дочери устроиться на новом месте.
Маршрут поездки был не простой: из Киева поездом № 141/149 в вагоне с непривычным номером 251 они отправились до Берлина. Два билета в купированный вагон обошлись им в 10 миллионов курвонцев плюс 96 долларов.
Поезд отвалил за десять минут до полуночи, ещё около часа пассажиры укладывались спать, поэтому такие выдающиеся местечковые городки, как Ковель и Олевск увидеть не удалось. Утром в районе Заболотья Егора разбудил громкий спор в коридоре: белорусские пограничники прицепились к пожилой еврейке из США, объясняя ей, что виза, полученная ею для въезда в независимую Украину, не действительна для следования по территории независимой Беларуси. Они грозили высадить нарушительницу в Заболотье. Конфликт был исчерпан, когда женщина согласилась заплатить „штраф” в размере 50 долларов.
В Бресте всех умучила процедура смены вагонных тележек. Пограничники собрали паспорта и исчезли, сказав что, в принципе, можно выйти из вагона и в течение 2-х часов погулять по вокзалу или его живописным окрестностям, но Резчиковы предпочли остаться в вагоне. Личности двух пассажиров, ехавших в одном купе с ними, доверия у них не вызывали. Они явно были в каком-то сговоре с проводниками, двумя рослыми парнями с нахальными глазами. Чуть ли не каждый час в купе заносились, а потом выносились мешки, пахнущие табаком, в которых, очевидно, везли контрабандные сигареты.
Сам состав то загоняли в депо, то дважды прогоняли мимо вокзала, меняя перроны. Наконец, поезд покинул Брест, через пять часов остановился в Варшаве, проследовал через Познань. Ночью пассажиров разбудили немецкие пограничники, поезд стоял во Франкфурте-на-Одере, и, наконец, через две ночи он прибыл в Берлин на вокзал „Лихтенберг”, хотя Егор ожидал, что они высадятся на вокзале „Остбанхоф”. Часы показывали лишь полшестого утра, а за окном вовсю сверкали фары легковых автомобилей, отвозящих хозяев к месту работы.
Вытащив из вагона свои тяжеленные чемоданы, Егор с Дианой нашли станцию метро, чтобы дальше по линии S5 следовать до станции „Berlin Zoo”. Там они разыскали поезд до Бремена, и уплатив за двоих 200 дойчемарок, через Ганновер двинулись дальше.
Из этого путешествия были сделаны два вывода: во-первых, ездить по ФРГ лучше всего в субботу или воскресенье, в этом случае билет на двоих приобретается всего лишь за 30 дойчемарок; во-вторых, билет надо брать туда и обратно.
Бенно с Мариной встретили их на вокзале Бремена, и знакомый ’„вольво” за полчаса домчал путешественников до развилки, где дорожный указатель показывал, что до Бассума осталось всего 2,5 километра, а на хутор Кленкенборстель нужно повернуть направо. Миновав телефонную будку, „вольво” снова повернул, и теперь слева потянулась цепочка разноцветных двухэтажных домов, широкие окна которых глазели на пустынное поле, где давно уже собрали клубнику.
Вот, наконец, появился угловой дом со стеклянным эркером, выступающим наружу. Заслышав звук мотора, через эркер на улицу вышла девушка-нянька, за руку которой крепко держался светловолосый малыш.
После первых поцелуев, возгласов „Ух, какой ты стал большой и тяжёлый, Михаэль!” и подбрасывания внука вверх, прибывшие через стеклянный тамбур вошли в просторную прихожую, и гости начали знакомство с домом.
Справа располагалась большая гостиная, куда переехала вся мебель, знакомая им ещё по Бринкуму, включая огромный диван рыжей замшевой кожи и люстру, похожую на колесо от графской кареты. Тут же стояло пианино „R;nisch”, вернувшееся на свою историческую родину.
Егор сразу же вспомнил, как Бенно через немецкое посольство в Киеве организовал его отправку: в один из летних дней на улице Ломоносова объявилась огромная фура, куда грузчики в фирменных оранжевых комбинезонах бережно затолкали пианино, закутанное в два старых одеяла. Через неделю Марина позвонила родителям и сказала, что инструмент к ним прибыл, они его распаковали и убедились, что пианино не потеряло своих музыкальных качеств, пропутешествовав почти тысячу семьсот километров.
От двери гостиной деревянная лестница, выкрашенная в тёмно-коричневый цвет, вела на второй этаж. Под ней спрятанная за фанерной дверью другая лестница спускалась в просторный погреб, по-немецки называемый келлером. Слева стеклянная дверь вела в кухню со знакомой по прежней квартире мебелью и утварью. По соседству с кухней размещались родительская спальня и примыкающая к ней ванная с совмещённым туалетом.
На втором этаже справа были две комнаты, большая, где жил Михаэль, и маленькая, проходная, где жила нянька. В центральной комнате, смотревшей на поле, жил Серёжа. Рядом располагалась душевая комната с туалетом. За стеной этой комнаты находилось помещение, которое использовалось в качестве офиса, к нему был вход со двора, по ещё одной скрипучей деревянной лестнице, уже третьей, но в офис можно было попасть и по узкому коридорчику из кухни.
Во дворе между двумя елями болтались детские качели, на клумбе буйно цвели цветы, смахивающие на полевые, в плавательном бассейне плескалась голубоватая вода, тут же у входа на развёрнутой сушилке просыхали на солнце цветастые махровые полотенца.
Рядом с боковым входом размещался гараж, возле которого под солнцем маялась легковушка марки „фольксваген” канареечного цвета. Через неделю какой-то залётный русский, неизвестно как оказавшийся в этих краях, купил её, не торгуясь, за 300 марок.
Клочок земли, служивший огородом, был перекопан, оказывается, прежняя хозяйка дома недавно вырыла посаженную ею картошку. На приземистых яблонях дозревали желтоватые яблоки неизвестного сорта. Собирались поспевать синеватые сливы, под которыми были расставлены два дачных лежака из белого пластика.
Три последующих дня Егор вкалывал в келлере, собирая там металлические стеллажи, потом помогал зятю оббить белой пластиковой вагонкой душевую комнату на втором этаже. Закончив благоустраивать эту ванную, зять переключился на ванную первого этажа, для чего даже привёз взятый напрокат перфоратор и стал крушить им каменный поддон. Егор с удивлением увидел, что правила личной безопасности зять начисто игнорирует. Под давлением тестя Бенно вынужден был одеть на глаза защитные очки, которые притащил из гаража.
Несколько дней ушло на ознакомление с Бассумом, где Диане особенно понравился магазин со звучным названием „Woolworth”. Егор же с интересом шатался по многочисленным мини-автомаркетам, где воображение возбуждали цены на подержанные автомобили: от 500 до 2000 марок.
Гуляя позже в окрестностях, Егор с Дианой обнаружили усадьбу с огромным садом, по которому разгуливали белые гуси, топча и наклевывая попадавшие яблоки; часть яблок, выкатившись за забор, валялась прямо на пешеходной дорожке, и Марина предупредила:
- Не вздумайте ни в коем случае подымать эти яблоки, а уж тем более, их есть!
В один из дней, когда родители нагулялись с внуком, Марина позвала их в гостиную и сказала:
- Идёмте обедать, а потом мы едем в гости, Нас один приятель Бенно пригласил к себе на кофе…Тут ехать недалеко, всего минут двадцать…
- Так чего же нам сейчас садиться обедать, если нас в гости зовут? – удивилась Диана.
- Мама, тут совсем не так, как у нас! Если сказано, что зовут на кофе, значит ничем, кроме кофе и каким-нибудь печеньем к нему, ну, может быть, ликёром, угощать не будут!
- Ну, я всё-таки считаю, что если мы где-нибудь по дороге купим торт, то он лишним явно не будет, - сказала Диана.
- Это - пожалуйста! Как говорили у нас в университете, - „хоть сто порций!”, - промолвила дочь, - садитесь поскорей!
Ехать, действительно, было недалеко, и уже через полчаса езды по безупречной асфальтовой дороге вишнёвый „вольво” остановился возле чистенького двухэтажного дома, который среди соседних, ярко раскрашенных, домов заметно выделялся своим возрастом и архитектурным стилем. Рядом с домом были припаркованы автомобили „Mersedes” и „Audi”.
Гостей радушно встретили и провели в уютную широкую гостиную на первом этаже. В ней, к большому удивлению Егора и Дианы, в старинных свинцовых рамах красовались витражи, изображающие то альпийские луга, то морские пейзажи. На второй этаж уходила массивная резная лестница с тёмно-зелёным ковром, придавленным к ступеням жёлтыми латунными прутьями.
В комнате стояла старинная дубовая мебель с замысловатыми завитушками. На потолке фигуристыми электрическими свечами сияла отполированная бронзовая люстра с замысловатым орнаментом по кругу. На столе, опирающемся на крепкие слегка изогнутые ножки, была постлана желтоватая льняная скатерть, напоминающая брюссельские кружева. Тут же в образцовом порядке выстроились кофейные чашечки благородного фарфора.
Хозяева любезно пригласили гостей взглянуть на кухню, где на аккуратных деревянных вешалочках и полках висели и теснились разнообразные старинные кухонные орудия, всем своим видом как бы подчёркивая современность кухонной электроплиты, посудомоечной машины и огромного холодильника фирмы „Bosch”.
В кабинете хозяина можно было снимать фильм на историческую тему: тут в углу отсвечивал своими лакированными полушариями огромный глобус, со стен, вперемешку с фламандскими пейзажами, смотрели портреты важных персон, солидные книжные шкафы были заполнены старинными книгами в кожаных переплётах с золотым тиснением. На письменном столе бронзовая лампа с зелёным абажуром тонко позванивала своими узенькими хрустальными висюльками.
Поскольку хозяин, к счастью, говорил по-английски, Егор сразу же перевёл ему те комплименты, которыми Диана рассыпалась под впечатлением проведенной мини-экскурсии:
- У вас такой прекрасный дом, стильный, благородный! Такая красивая мебель, интересные картины…
- Вы знаете, тут моей особой заслуги нет, - ответил хозяин. – Я просто сохранил то, что мне досталось от отца. А тот, в свою очередь, сберёг то, что оставил ему мой дед!
„Да, это большое дело, когда всё нажитое тобой можно передать своим детям” – подумал Егор. „Нам-то с сестрой почти ничего не досталось из того, что нажили мать с отцом во Ржеве! Всё бросили во время войны, и уже самим родителям в Одессе всё пришлось начинать сначала. Любому фанерному комоду были рады, любой раскладушке и стулу, который венским называется. Сестра тоже поехала во Владивосток, прихватив с собой две большие ивовые корзины, на которых можно было и спать, и обедать. Да и мы с Дианой тоже с этими корзинами жизнь начинали. Пожалуй, только это и передавали по наследству. А так всё начинать с нуля приходилось. Как и всей стране, сначала - до основанья, как поётся в партийном гимне, всё разрушили, а потом принялись собирать по щепочке да по ниточке. По родителям революция прокатилась, с лозунгами «Грабь награбленное!» И не сильно-то разбирались – где тут награбленное, а где горбом да умом заработанное…Потом по ним ещё и война ударила, она и нас зацепила… Вот так, как говорила мама, если каждые тридцать лет – «..до основанья, а затем…», то откуда наследству взяться? А этому немцу повезло, что в прошлую войну сюда до них никакие бомбы да снаряды не долетели!”.
Торт, купленный по дороге, оказался явно не лишним, а кофе был хорош, да и ликёры, которые хозяин достал из старинного шкафа-бара, тоже не подкачали.
Беседа была интересной: оказалось, что хозяин работает в области космической связи, и Егор с ним живо побеседовал о достоинствах и недостатках спутниковых систем связи Inmarsat и Marisat. На прощанье хозяин даже вручил Егору рекламные проспекты, выпущенные фирмой, где он работал.
4. Страсти по-министерски
23
На работе за время отсутствия Егора произошли большие перемены.
Во-первых, назначили нового министра, им стал бывший УН Харьковской области. И Егор подумал, что его хорошо должна знать бывшая сокурсница по институту Галка Мищенко, ставшая после замужества Тимофеевой, она, наверно, ещё и сейчас в областном отраслевом управлении продолжает командовать отделом капитального строительства. Хорошо бы у неё выяснить, что за человек этот Валерий Павлович Е-ов, хоть он и не Чкалов.
Дай Бог, чтоб оказался он лучше своего предшественника, словно мешком из-за угла прибитого. Говорят, что „отставник” этот отправился на злачное место в компании мобильной связи.
Валентине Васильевне новый министр понравился; оказывается, через неделю после вступления в должность он устроил обход своих новых владений, прогулялся по всем комнатам пятого и шестого этажей, со всеми за ручку поздоровался, о навалившихся трудностях спрашивал.
- Как он у нас в комнате появился, я его сразу же проблемами нашего отраслевого фонда озадачила. Вы-то, Егор Сергеевич, тогда ещё в отпуске прохлаждались или согревались, вот и пришлось мне на себя первый удар принимать. Так напрямую ему и выдала, мол, погибнет наша отраслевая наука, не успев прочно на ноги встать! Мне кажется, что он меня понял, во всяком случае, обещал и в Кабмине поговорить и на знакомых по Харькову депутатов в Верховной Раде нажать. В общем, как говорят - „будем посмотреть”!
Во-вторых, начальник Саша перешёл на работу в компанию „Утел”, предоставляющую услуги международной телефонной связи, и не кем-нибудь, а председателем правления. В зарплате, как и прежний министр, он тоже выиграл, и - в разы. Вместо него начальником управления стал Горленко Николай Петрович, хотя занять освободившееся место мечтал Карповский; но так и остался первым замом.
Но, как сказала Карташенко, хорошо поднаторевшая в министерских интригах и знающая, где можно собирать достоверные слухи, Коля пробивает должность второго зама, так что нас ещё ждут всякие аппаратные интриги. Она ещё в бытность Союза, когда киевский институт никакого отношения к республиканскому министерству не имел, была на Киевском телеграфе свидетелем довольно жёсткой размолвки Карповского и Горленко, который в ту пору был начальником телеграфного отдела министерства.
- Да Вы должны помнить, Егор Сергеевич, ту перепалку…Тогда, конечно, послушали Карповского, а Горленке пришлось в акте приёмки аппаратуры „Думка” особое мнение писать, которое ему на ухо начальник тонального цеха нажужжал. А Коля – людина вперта!
В-третьих, в министерстве образовали службу поддержки компьютеров, размещаются они на шестом этаже рядом с канцелярией, им аж две комнаты выделили, для этого компанию „Свемон” на Соломенскую улицу вытурили. В службе - двое ребят, получающих зарплату в „Укртелекоме”, они сейчас по всем комнатам бегают, проверяют компьютеры и программы защиты от вирусов устанавливают.
Этому известию Резчиков очень обрадовался, даже настроение, упавшее после известия об уходе Саши, немного улучшилось. Он-то с компьютером своим хорошо намучился: один раз настырный умелец из одесского института радио и телевидения подсунул ему дискету с якобы замечательным текстовым редактором (дело было ещё до появления программы Word), а на следующий день после его установки персоналка запускаться не захотела. Егору нужно было срочно документ в Кабмин подготовить, а машина зависла, на экране только чёрное поле с белым непонятным текстом и видно.
Хорошо, что одна девица из отдела стандартизации (которая потом в Израиль уехала, хотя фамилия у неё была вроде бы неподходящей для такого дальнего путешествия) ему помогла: притащила дискету, поколдовала, запустила персоналку, сказала, что она вирус подхватила.
- Сам виноват, - сказала она Егору, - не лопай, что дают! Никогда не суй чужую дискету, не проверив её!
И убежала, ничего толком объяснять больше не захотела, решила свой интеллект и время на „чайника” не тратить [36].
А сколько ему повертеться пришлось, когда он сканнер с ноутбуком состыковать собрался: ничего не получается, и хоть ты тресни! Оказалось, что в ноутбуке оперативной памяти маловато было…Да всех подвохов от персоналки и не перечислишь. Теперь хоть, наконец, грамотные мужики появились. Хватит с него возни с ксероксом: он у него в комнате прямо под боком стоит, всё управление размножаться именно сюда бегает, а когда что случится, то приходится Егору звонить в институт на Соломенскую улицу и разыскивать электромеханика Охрипского – чтобы приехал и выручил.
Теперь новый начальник, вспомнив старые (как говорили, „довоенные”) порядки, собирал по пятницам всех сотрудников управления и выяснял, готов ли отчёт на министерскую планёрку, проводившуюся утром по понедельникам, и какие вопросы нужно для руководства высветить особо. Была заведена специальная тетрадь, с которой с утра по управлению сновала Валентина Ивановна, ответственная за канцелярские дела, собиравшая недельные отчёты сотрудников о проделанной работе.
На одних таких пятничных посиделках Горленко объявил, что группа компьютерной поддержки преобразована в информационный центр министерства, в нём установлены два сервера, а в течение ближайшей недели по всем комнатам будет проложена локальная сеть, и всем сотрудникам управления, работающим на компьютерах, будут присвоены персональные пароли для входа в эту сеть.
Начальство решило, что пора сокращать объёмы бумажного документооборота в министерстве, мол, уже пришло время использовать современные информационные технологии. И очень скоро персоналки появятся у каждого сотрудника управления, и пусть никто не надеется отсидеться в сторонке от технического прогресса. При этих словах Резчиков шепнул Карташенко, сидевшей с ним рядом:
- К повышению скорости переписки служебных бумаг призывали ещё персонажей „Золотого телёнка”, не подозревая, что современная техника дойдёт до такой невозможности!
- Вам-то хорошо хохмить, - прошептала та в ответ, - уже вон сколько времени на персоналке клацаете! А мне всю эту хиромантию придётся осваивать с нуля! Что ж мне, опять по учебникам ползать?
- Не переживайте, - успокоил её Резчиков. – Ваше дело на Колю надавить, чтобы первая же машина, что в управление поступит, Вам досталась. А в остальном я Вам помогу курс молодого бойца по-быстрому проскочить!
Валентина занималась в отделе вопросами оплаты научно-исследовательских работ, выполняемых как подчинёнными институтами, так и организациями отрасли, если, в силу их специализации, в них возникала необходимость, Она следила за прохождением авансов и окончательных выплат по результатам приёмки работ комиссией заказчика. Пока это всё можно было делать и без компьютера.
Главное, что она запросто взаимодействовала с бухгалтерией, особенно, с главбухом, высокой дородной барыней Викторией Ильиничной Шляпцевой. Та, по стойкому убеждению Резчикова, была женщиной высокомерной и чопорной, свято верившей, что она в этом учреждении есть тот самый пуп земли, вокруг которого на полусогнутых должны суетиться всякие там начальнички управлений и отделов, не говоря уже о прочей мелюзге.
Работала она в министерстве давно, начинала в бухгалтерии служить на побегушках, что-то где-то закончила, вычухалась, пробилась в начальники и на должности главбуха уже пересидела трёх министров.
Всякую возможность избежать общения с Викторией Ильиничной, послав к ней вместо себя Валентину Карташенко, Резчиков рассматривал как очередное поощрение по службе. Тем более, что и Валентина была ветераном „конторы”, с Викторией дружила, ведь они и родились-то в один и тот же день в конце декабря.
Егор, попав в давно сложившийся коллектив, старался вести себя с оглядкой и не зарываться из-за чепухи. Как и в любом нормальном учреждении, в министерстве хватало людей, общаться с которыми никакого удовольствия не было. В бывшем соседнем управлении два начальника отделов явно были не в восторге, увидев, что в их крыле на пятом этаже появились „варяги” из НИИ, да ещё с кандидатскими „корочками”.
Когда произошла реорганизация, и новое объединённое управление возглавил Карповский, один из них сразу перебрался в киевское городское отделение „Укртелекома”. Другой начальник отдела, Катерина Гришколец, пришедшая в министерство сразу после окончания института, тоже нацелилась туда же, но осталась, поскольку в „Укртелекоме” на руководящей работе работал её муж. Зная всё это, для решения не особо важных вопросов Егор старался к Катерине также посылать Валентину.
Ещё была одна неприятная баба, чья-то любовница, которая рулила управлением почтовой связи, но на всякие совещания по вопросу тематического плана она присылала вместо себя своего не менее неприятного заместителя. Хорошо, что продолжалось это недолго: управление было вскоре ликвидировано, начальница исчезла, а её зам перекочевал на почтамт.
Со спецотделом особых проблем не было. Знакомиться с секретными материалами или документами для служебного пользования (ДСП) здесь приходилось значительно реже, чем в институте. Да и мужики там сидели вполне приличные: начальник уже подумывал о выходе на пенсию, а с его замом Пироженко Егор был хорошо знаком – тот пару лет назад работал в лаборатории Валеры Запольского.
В канцелярии самой неприятной была заведующая, и немудрено – она была родственницей одного генерала в министерстве внутренних дел, гонор из неё так и пёр. С остальными девушками Егор быстро установил дружеские отношения, и теперь сдавал на отправку материалы подчинённым институтам без всяких закидонов и придирок со стороны канцелярии.
В хозяйственном управлении сидели вполне дружелюбные мужики, и Резчиков всегда с ними мог договориться, если его отделу вдруг срочно нужен был легковой транспорт или канцелярские принадлежности.
Немного побазарить ему пришлось с дамой по фамилии Сиваненко. Та была по образованию учителем украинского языка, ранее выполняла обязанности секретаря Научно-технического совета министерства, а на добровольных началах - редактора.
У неё Егору однажды надо было завизировать документ, направляемый в Кабмин. Письма туда подписывались только министром, или замом, временно его заменяющим по приказу, писались они только на „державнiй мовi”. Управление (на своём бланке) в адрес подчинённых институтов ещё продолжало писать письма на русском языке, на том же языке и получало ответы. Но вскоре этому „безобразию” положили конец. Правда, между собой сотрудники и со всеми набегавшими посетителями говорили, в основном, на русском языке.
Сиваненко тогда раскритиковала письмо по форме, Егора на смех подняла, но когда они оба немного поостыли да порассуждали о творчестве Мыколы Трублаини и значении его повестей „Шхуна Колумб” и „Лахтак” для патриотического воспитания молодого поколения, между ними воцарилось доброе согласие и уважение друг к другу.
И дельный совет, который Сиваненко дала, Егору тогда здоров помог. Жалко, что через год сгорела она от запущенной онкологии.
Вскоре должность редактора сделали штатной, и в отдельной комнате появилась девица, вся из себя, уцелевшая от отправки в село после окончания украинского отделения филологического факультета Киевского госуниверситета имени Т.Г.Шевченко.
Хорошо приняли Резчикова и в научно-технической библиотеке, где он регулярно брал любимые журналы „Электросвязь” и „Вестник связи”; они попадали к нему сразу же, как только возвращались от первого зама, Юрия Алексеевича С-ва.
Первый зам на очередной аттестации, проводимой чуть ли не каждые полгода, обязательно спрашивал сотрудников, какой последний номер журнала они читали и что им там понравилось.
Немудрено, что перед таким судьбоносным мероприятием за этими журналами начиналась настоящая охота. Доверие к Егору было настолько высоким, что ему даже разрешали брать на неделю единственный англо-русский словарь по телекоммуникациям, выпущенный в Москве отделом научно-технической информации центрального отраслевого НИИ. А там специалисты-переводчики, хорошо знакомые Егору, знали своё дело по высшему разряду. Словарь этот Егора здорово выручал, когда он документы для Антонцева переводил.
Самыми неприятными для общения были, конечно, молодые секретарши министра и его четырёх замов; их часто секретутками называли, и наверно, веская причина для этого была. Особенно отвратной была деваха, сидевшая в приёмной прежнего министра. Та из себя такую королеву корчила, что хоть святых выноси. Все облегчённо вздохнули, когда отставленный министр это „сокровище” с собой забрал. Валентина потом утверждала, что он через три месяца с женой развёлся и на этой девахе женился.
Вскоре Егор привык к вороху бумаг, который направляло на него начальство – от писем подчинённых институтов до мудрёных указаний и замысловатых форм-анкет министерства образования и науки; перестал вздрагивать при виде угрожающе-красных пришлёпок к письмам, требующих срочного ответа.
Самыми гнусными были, конечно, письма в адрес нескольких министерств и ведомств, ответы которых подлежало обобщать их „конторе”. Срок для исполнения обычно устанавливался жёсткий, ответ из каждого министерства приходилось вытягивать чуть ли не клещами; каждая „контора” безбожно тянула с ответом до указанного им последнего дня. И Резчикову приходилось часами висеть на телефоне или мотаться по соответчикам, разыскивать конкретных исполнителей и взывать к их бюрократической совести. Ведь сурово спрашивали и „втыкали” за срыв поручения с того ведомства, которое было указано обобщающим.
Боевое крещение Егор принял на одном таком гнусном письме, касающемся построения системы электронных платежей для судов, заходящих в украинские порты. Ему, малоопытному в этих играх, тогда основательно помотал кишки один опытный „жук”, Пётр Мороз из министерства экономики. Он по телефону долго разлагольствовал о том, что во всех министерствах царят хаос и неразбериха, и лишь одно министерство экономики остаётся незыблемым утёсом порядка и стабильности в стране. Но с ответом на письмо особо не пошевеливался.
Кончилось тем, что Егор потребовал заказать ему пропуск в Кабмин (где это образцовое министерство обреталось), долго плутал по изогнутым коридорам с добротными дорожками, называемыми в народе „кремлёвскими”, пока не разыскал своего недавнего собеседника в совершенно непрезентабельном закутке чуть ли не под широкой мраморной лестницей, на которой строгий прапорщик проверял особые пропуска на следующий этаж.
Вспомнив прочитанную им где-то фразу, что „докладчик от недомолвок перешёл прямо к намёкам”, Резчиков (хотя это и противоречило его принципам) был вынужден заявить собеседнику, что поскольку сроки поджимают, то он завтра же, обобщив мнения других втянутых в это дело ведомств, отправляет письмо в Кабмин, указав, что ответ от „конторы” пана-товарища Мороза так и не был получен в установленный срок.
Угроза возымела действие, Пётр Мороз, плюгавенький такой лысый мужичонка, глянул на копии писем других министерств, отобрал одно письмо, вызвал подчинённого, приказал ему снять с письма ксерокопию и клятвенно заверил Егора, что завтра нарочным отправит на Крещатик письмо, где будет указано на согласие с предложениями, высказанными в скопированном письме.
В общем, скучать в министерстве не приходилось. С утра комната, где он сидел, напоминала то ли проходной двор, то ли базарное толковище, или караван-сарай. К часам десяти к ним заваливались или начальники подчинённых институтов, или их замы, или начальники отделов, или же ходоки от исполнителей НИР.
Они рассаживались вокруг стола, специально для них установленного посреди комнаты, извиняясь перед набегавшими в комнату сотрудниками управления, просили разрешения позвонить по междугородке или отправить факс, пытались втянуть Егора и Валентину в абсолютно бесполезные разговоры о скудности финансирования. Из пузатых портфелей они в обед доставали не менее пузатые бутылки коньяка, коробки с шоколадными конфетами и принимались угощать сотрудников, разливая янтарную жидкость по хрустальным стопкам, подаренным Валентине к прошлогоднему дню рождения.
В один из дней в комнате появился представитель фирмы „Интердикс”, который рекламировал новые измерительные приборы, освоенные его организацией. Он выразил надежду, что фирма, по договору с министерством, сможет провести разработку оборудования, необходимого для эксплуатации создаваемых цифровых сетей.
Для наглядной агитации возможностей своей „конторы” он из портфеля вытащил портативный прибор, с согласия Валентины подключился к её телефонному аппарату и продемонстрировал, как разработанное ими „чудо” может запросто определять номер телефона звонящего абонента. Прибор произвёл на Резчикова и Карташенко самое благоприятное впечатление, тем более, что в портфеле фирмача оказался ещё один экземпляр, по весьма приемлемой цене.
Когда посетитель исчез, продав оба экземпляра, Валентина, продолжая вертеть приборчик в руках, со вздохом сказала:
- Нужная, между прочим, вещь для дома, для семьи! Сейчас столько телефонного хулиганья развелось, что просто спасу от них нет! Вот одному моему хорошему знакомому, тяжело болеющему, повадилась какая-то скотина регулярно звонить посреди ночи…
- А на ночь аппарат нельзя было выключить? – поинтересовался Резчиков, предвкушающий удовольствие от использования такого устройства. Теперь ведь можно даже трубку не снимать, если видишь, что тебе названивает тот, с кем разговаривать сейчас нет никакой охоты … Ну, позвонит он пару раз и отстанет – значит дома никого нет…
- Пытались, - ответила Валентина, - но нажили кучу неприятностей с АТС, там грозили моего знакомого вообще от сети ГТС отключить! Просил он их определить номер ночного хулигана, так говорят, что это с автомата звонят…Чушь какая-то! Кому надо, даже для своего поганого удовольствия, посреди ночи вставать и переться к уличному телефону автомату? Наконец сыну этого знакомого удалось найти на радиорынке что-то вроде такой штучки, что мы с вами сейчас купили. И вот ночью у больного человека раздаётся звонок, высвечивается номер, и что вы думаете? Оказывается, что это ему один друг закадычный звонит, с которым они когда-то авторское вознаграждение со скандалом поделили!
- Ну, будем надеяться, что у нас таких друзей не окажется – выразил уверенность Резчиков. – А к возможностям этой фирмы „Интердикс” надо будет присмотреться, они своими разработками могут нам пригодиться, пора уж и отечественному производителю в новых условиях активно действовать, а то нахальные иностранцы совсем уж обнаглели…
Иностранные компании, всякие там „Lucent”, „Siemens”, „Golden Star”, „Motorola”, „Samsung”, открывшие свои филиалы в Киеве, периодически устраивали для работников министерства конференции, семинары или презентации, либо у себя в роскошно оформленных офисах, либо в зале коллегии министерства на пятом этаже.
В последнем варианте, из запасников управления внешних сношений извлекался ослепительно белый экран, который запросто бы подошёл местечковому кинотеатру, устанавливался подаренный иностранными доброхотами мощный проектор, на ноутбуке самой последней модели фирмы „Hewlett-Packard” включался режим „PowerPoint”, и перед ошарашенными зрителями разворачивалась волшебная картина фантастических достижений фирмы не только у себя на родине, но и по всему цивилизованному миру.
По окончанию сеанса могла последовать раздача фирменных пластиковых пакетов со значками, каталогами изделий фирмы или затейливыми сувенирами. Если же презентация проводилась в офисе фирмы, то это безотказно сулило последующий фуршет с подачей импортных горячительных напитков и бутербродов с красной икрой.
Среди сотрудников инофирм Резчиков часто видел знакомые лица бывших работников междугородки, ТЦУ-МС-7, телеграфа, отраслевого проектного института или своего НИИ. Все они, в разговоре, который тут же начинался в перерыве, считали, что вовремя сориентировались и умотали туда, где платят так, как на старом месте работы и не снилось – долларами и в конвертах.
Начинали радовать и местные достижения: однажды Концерн радиовещания, радиосвязи и телевидения (КРРТ) пригласил работников министерства на торжественную презентацию услуги системы индивидуального радиовызова; за „бугром” это называлось „пэйджингом”.
После обеда желающих погрузили в два автобуса, который отвёз их к зданию возле телевышки на Сырце. Там в тесном зале рассказали, что это за штука - „пэйджинг”, и во что она обойдётся простому гражданину, горящему желанием получать, где бы он ни находился на территории страны, а в дальнейшем,- даже за рубежом, срочные ценные указания от своих родных и близких, а если надо – то и от начальства.
Были продемонстрированы последние модели зарубежных пейджеров системы „Flex”, после чего наступила самая волнующая часть этого технического действа. Руководитель концерна вручил пейджеры двум замам министра, снял трубку телефона и произнёс несколько загадочных слов. Через полминуты в карманах высоких чиновников завибрировали и засигналили пейджеры, замы их вытащили и один из них, к вящему восторгу уже немного притомившейся публики, прочитал: „Приглашаем всех на фуршет!”. Сияющему виду руководителя концерна мог бы позавидовать и сам Вольф Мессинг, когда-то отыскавший в зале одесской филармонии на улице Пушкинской золотой портсигар в кармане пиджака вратаря одесской футбольной команды „Черноморец”.
24
Прослышав о грандиозной пертурбации в министерстве, Резчикову позвонил Юра Тарханов, желающий услышать подробности из первых уст. Юра был фактическим заместителем Егора в бытность его начальником отдела; работали они с ним дружно, иногда расходясь во мнениях о качестве работ теперь уже покойного Серёжки Рязанова, которого Егор определил к Юре замом.
Тарханову иногда казалось, что своим делам в соседнем филиале учебного института, где Рязанов подрабатывал, тот уделяет больше внимания, чем работам в лаборатории. Резчиков же знал, что у Рязанова иногда бывают крутые финансовые ситуации, недаром же он во время летнего отпуска уже два раза мотался шабашить в Норильск. Поэтому он осторожно, не желая ссориться с Юрой, старался, по мере сил, защитить своего старинного одесского друга.
Сам Тарханов после ухода Егора из института продержался там около года, а затем ушёл в совместное немецко-украинское предприятие „Укрпак”, разместившееся в здании центрального телеграфа. Руководителем предприятия был энергичный мужик, Василий Григорьевич Долищук, ранее работавший главным инженером республиканского отраслевого вычислительного центра.
Где-то лет шесть назад, ещё во времена Союза в институт поступил на отзыв проект сети передачи данных с пакетной коммутацией, разработанный Долищуком. Тарханов тогда разнёс проект вдребезги, и недаром: ведь сеть предлагалось строить на основе арендованных каналов тональной частоты (ТЧ), по которым скорость передачи не превышала 9600 бит/с, да и коэффициент ошибок был велик - одна ошибка на 10 тысяч переданных бит (10-4), так что получалась не сеть, а сплошной детский лепет.
Но сейчас были уже другие времена, на сети появились каналы и тракты со скоростями 64 и 2048 кбит/с коэффициентом ошибок не выше 10-6, т.е. в сто раз лучше. Это и открыло дорогу тем идеям, которые Долищук, проталкивал ранее. Ему удалось привлечь в предприятие высококвалифицированных специалистов, даже главный инженер телеграфа к нему сбежал, ведь тут платили в твёрдой валюте и давали её в конверте, поэтому сослуживцы не знали, кто сколько получает. А ведь иногда из-за лишней десятки у напарника через весь, ранее дружный, коллектив большая может трещина прорезаться...
Долищук взял Юру на работу охотно, о прошлом они поговорили на собеседовании и посмеялись над былыми, теперь уже угасшими страстями. Вот и стал Юра трудиться на улице Владимирской, дом № 10, потом за собой из института ещё и Вадика Шаповалова перетащил, тот его любимцем был.
Резчиков временами заглядывал в „Укрпак”, чтобы поболтать с приятелем о последних новостях в отрасли, и всегда удивлялся тому, что его по министерскому пропуску, вроде бы очень важному, сюда не пускают, а надо вызывать Тарханова, чтобы тот расписался в журнале посетителей, а потом препроводил прежнего коллегу на своё благоустроенное рабочее место, оборудованное компьютером последней модели.
Чаще всего Егор набегал сюда в обеденный перерыв, чтобы разжиться пачкой финской бумаги, которую министерские снабженцы не всегда могли выдать из-за уже выбранных лимитов на канцелярские принадлежности.
После того, как последние новости были обговорены, Тарханов спросил:
- А ты знаешь, что в больницу в Дарнице положили Алика Цеклина? У него инсульт был, требуется реабилитационное лечение, а в Минске у них сущий бедлам с медициной, Шушкевича скинули, а бацька Лукашенко ещё не раскачался. Ну, в общем, как у классиков: немого кино уже нет, а звуковое ещё не родилось!
- А как же он сюда попал из Минска? - удивился Егор.
- Его Валера Маляренко устроил, у него в этой больнице главврач знакомый. Я в субботу туда поеду, если и ты хочешь, то вот тебе адрес. Корпус 2-й, этаж 4-й, палата 417, но туда не пустят, попросишь сестру, чтобы его вызвали…
В субботу Резчиков в больницу отправился вместе с Дианой, они быстро разыскали корпус и этаж, где лечили их минского товарища, ждать его пришлось долго. Алик появился в затрапезном халате, шаркая стоптанными тапочками, выглядел неважно: грузный, густые чёрные волосы его уже начали седеть, лицо землистое, нездоровое. Про своё здоровье Алик говорил медленно, осторожно подбирая слова, словно задумываясь об их значении, иногда слабо улыбаясь.
Егор вспомнил, как он и Юра Тарханов, будучи в Минске на заводе „Промсвязь” по вопросу заводских испытаний аппаратуры „Думка”, решили заглянуть к Алику. Тот жил в новом районе (название которого у Егора быстро вылетело из памяти), и Резчиков поразился, насколько Алик, которого он всегда знал „тонким и звонким”, вдруг стал похожим на сказочного Колобка. Когда в прихожей все поцелуи отзвучали, а объятия разомкнулись, Тарханов не сдержался и заворчал:
- Ну, Алька, ты и растолстел! Видно, мало тебя по командировкам гоняют, наверно, большим начальником стал…
- Да это у меня такая конституция, - стал смущённо оправдываться Цеклин.
- Это ты брось! Конституция у нас на всех одна – Основной Закон СССР!
Тем не менее, за столом было выпито и съедено столько, что на следующий день киевляне утром обошлись лишь стаканом чая и проголодались только к обеду.
Да, Алик своего здоровья явно не жалел. Лариса, жена Алика рассказала, что старшая дочь Таня, выпускница факультета журналистики минского государственного университета, заканчивает аспирантуру Литературного института в Москве, у неё явный литературный талант, и она уже напечатала несколько рассказов в республиканском журнале. Младшая дочь Валерия – непоседа и озорница, Алику часто приходится с ней вести воспитательные беседы.
И вынырнув из паутины воспоминаний о делах давно минувших дней, Егор поинтересовался, когда Алика выписывают. Вручив свою продовольственную передачу, они решили дать покой выздоравливающему и распрощались, помня, что вот-вот должен появиться ещё и Тарханов, а на выходе из корпуса увидели Нелю, жену покойного Рязанова, спешащую на встречу с приятелем мужа.
Алика хватило ещё только на два года. Его старшая дочь стала настоящим писателем, выбрала себе красивый псевдоним. Её женские романы „Гадание при свечах”, „Азарт среднего возраста” и многие другие пользовались успехом у читателей, по её произведениям были сняты сериалы „Капитанские дети”, „Слабости сильной женщины”, „Ермоловы”. Её сестра Валерия вышла замуж за литовца и металась между Минском и Вильнюсом. Лариса ежегодно с вдовой Валеры Маляренко приезжала на встречи выпускников, с которыми учился Алик. Сама она закончила тот же одесский институт годом позже Резчиковых.
После поездки в больницу Диана принялась подыскивать няню для своего младшего внука среди учащихся политехникума, который теперь гордо назывался колледжем. Но как она ни старалась, у неё ничего не получилось. Возник вариант – предложить поехать в Германию Ире, сестре Егора.
Егор знал, что её материальное положение хорошим не назовёшь: разрушительная перестройка, с последующим развалом Союза, шоковой терапией и пришествием Iндєпєндєнцiї, приблизили её к черте бедности. Пенсия была небольшой, судоремонтный завод, на котором работал муж, Борис, был загружен не полностью, в неделю выпадали всего лишь два-три рабочих дня – какой тут ремонт судов, когда всё Черноморское пароходство словно в тартарары провалилось.
Предложили Ирине потрудиться в торговом ларьке, их в народе „батискафами” прозвали за обтекаемую цилиндрическую форму и непроницаемость для уличных воров. Работать иногда и ночью приходилось, но тогда вместо неё в „батискафе” Борис дежурил, благо, ларёк от их квартиры недалеко был. Удовольствие, конечно, это небольшое: народ вокруг - обозлённый, полунищий, на всякое жульничество теперь стал очень способный. Пока деньги тебе не дал – ничего ему в узкое окошечко совать нельзя: ведь может схватить и убежать. Ну, не гнаться же за ним женщине роста невысокого, да и в годах…
Поработала сестра в „батискафе” и устроилась у одной знакомой, бизнес-вумэн, воспитательницей к её шестилетнему сыну Никите. Но его теперь до 10 января к бабушке в Херсон отправили, так что Ира подумывала, не вернуться ли ей на время в „батискаф”.
Егор созвонился с сестрой, рассказал, в чём дело, сестра обещала подумать и с мужем посоветоваться. Борис против этого варианта возражать не стал, считал, что проветриться в Европу всегда полезно – по своему опыту загранплавания знал. Через надёжных знакомых в милиции сестра спешно сделала себе загранпаспорт, прислала в Киев все необходимые бумаги, и с ними Бенно ринулся в немецкое посольство. У него там были „железные” связи, и сестра довольно быстро получила визу на три месяца.
Одиннадцатого сентября в середине дня, когда Егор собирался выйти на обеденный перерыв, на его столе зазвонил городской телефон, и сняв трубку, он услышал запинающийся, сдавленный голос сестры:
- Егор! Несчастье у нас - Боря умер!
- О, Боже! - вырвалось у Егора, опустившегося на стул. - Ты из дому звонишь? Я сейчас тебя наберу!
Когда он через две минуты дозвонился до сестры, трубку уже снял племянник.
- Алёша! Как это всё случилось?
- Папа утром поехал на работу, - начал, словно чужим голосом, рассказывать Алёша, - в троллейбусе ему вдруг стало плохо, остановились, не доезжая до остановки, какие-то мужики вынесли его на тротуар, уложили на траве, вызвали „скорую”, та быстро приехала, начали над ним колдовать, сделали укол, занесли в машину, а он там и умер. Милиция приехала, по заводскому пропуску установила, кто и что, позвонили маме. Тело в морг забрали…
- А когда похороны?
- Думаю, что не раньше среды… Сейчас на заводе гроб сколачивают, а мы с мамой начинаем всякие документы готовить, на кладбище поедем, насчёт места…
- Я завтра приеду, - сказал Егор и помчался к начальству – договариваться о поездке на похороны.
Горленко, узнав, зачем Резчиков рвётся в Одессу, решил послать его в командировку в институт радио и телевидения. Там, оказывается, какие-то непонятные шаги со стороны местных властей начинаются: здание вроде бы отобрать собираются. Поэтому следует некоторые бумаги на месте посмотреть. В принципе-то, тут министерские юристы должны были бы шустрить, но Резчиков спорить с начальством не стал: ехать на похороны можно и не за свои деньги…
В Одессе он был уже утром следующего дня. Сестре Егор сразу же вручил один миллион курвонцев, Это была пачка купюр номиналом 10 тысяч в банковской упаковке. на похороны всегда денег требуется немало, а то не так могилу выроют да гроб опустят в могилу небрежно, может и автобус припоздать, а нервы у всех – на пределе, не даром же иногда говорят, что кого-то прокормить легче, чем похоронить, а может быть, и наоборот.
Похоронили Бориса на 2-м кладбище, в ограде, где уже лежали его дед с бабушкой, да мать с отчимом. Гроб из морга сначала подвезли к дому, поставили на две табуретки перед входом в парадное, чтобы друзья и соседи с ним прощались.
Спустя месяц со дня похорон мужа Ира уехала в Киев, а оттуда – в Германию к Марине. Как раз в это время в Киеве снова появился Бенно на своём вишнёвом „Вольво”, он-то и отвёз её в Бассум, а вернее, - на хутор Кленкенборстель.
Ира пробыла в Германии три месяца; про своё житьё потом рассказывала не очень охотно: и в подавленном настроении была после смерти мужа, и на чужой стороне оказалась, где с трудом вспоминала тот немецкий язык, который учила ещё в школе, во время войны.
Видно, и с Мариной у них отношения сложились не лучшим способом. Усадив Мишу, который уже пытался начинать говорить, в коляску, она гуляла с ним по всем окрестностям хутора. Малыш иногда ручонкой показывал на заинтересовавшую его местную достопримечательность и произносил: „Дуда!”, добавляя слова „Га-га-га”.
Его внимание привлекали огромные белые гуси, которых трудолюбивый бауэр (т.е. фермер немецкий) на соседней улочке откармливал к рождественским праздникам. Гуси разгуливали по опустевшему прибранному саду и были рады пошипеть на нового человека. Но особый восторг у ребёнка вызывали лошади, резвившиеся на отгороженном участке, примыкающем к местной трансформаторной подстанции. При виде их Миша приподымался в коляске, тыкал пальчиком перед собой и возбуждённо лепетал: „П-фэлд! П-фэлд!” [37]Страна Ирине понравилась: народ аккуратный, законопослушный, трудолюбивый, приветливый, всегда помогут и объяснят, если что надо. На дальнем конце участка росли два огромных тополя, которые летом нервировали соседа: мол, слишком большую тень они бросают на его участок. Бенно, став владельцем усадьбы (а иначе её и не назовёшь) решил пойти навстречу соседу, ведь жить с соседями лучше в дружбе.
Самому ему лезть на деревья не хотелось, поэтому он на хуторе разыскал одного ветерана пожарной команды – может быть, тот кого-нибудь ещё знает из своих сослуживцев, чтобы те со своими пожарными лестницами приехали. В шутку ему Бенно сказал, что если надо небольшой пожар устроить, то консультация ветерана тоже полезной будет, чтобы без особых последствий всё обошлось.
Ветеран прибыл во двор с небольшой пилкой и топором, оглянул место действия, попросил принести лестницу из сарая и бодро полез на дерево. За пятнадцать минут он верхушку тополя укоротил метра на два, поочерёдно отпиливая ветки, вытянутые в направлении капризного соседа. Потом успешно управился и со вторым деревом.
Когда все жильцы усадьбы принялись дружно собирать спиленные ветки, Ирина, посмотрев на легко одетого ветерана, спросила его, мобилизовав весь запас знакомых немецких слов:
- Ihnen ist nicht kalt? [38].Ветеран отряхнул опилки и энергичными движениями изобразил процесс пилки:
- Zu arbeiten, zu arbeiten und wird warm sein! [39]
Марина потом утверждала, что герой немецкого труда даже хотел посвататься к Ирине, осторожно наведя справки у Бенно, но Ира это категорически отрицала. Ей только нехватало за немца выходить, после смерти мужа ещё ни пары обуви не износивши!
25
От Года Крысы (по китайскому календарю) хорошего никто не ожидал. Опасения пессимистов оправдались: на второй день после Рождества повторилась ситуация Будённовска: банда чеченских боевиков в количестве 350 человек под командованием бывшего инструктора отдела республиканского комитета ВЛКСМ Салмана Радуева захватила около 3 тысяч заложников в Кизляре (Дагестан). Российские силовые структуры совершили две неудачные попытки обезвредить боевиков в Кизляре и в селе Первомайском; террористам удалось без заметных потерь прорваться в Чечню.
И опять вся Россия наблюдала, как опозорились её силовики, упустившие матёрого террориста. Через неделю участниками группировки „Внуки Шамиля” в турецком порту Трабзон был захвачен паром „Авразия” и взяты в заложники пассажиры-россияне. Конфликт удалось разрешить только через два дня.
На работе тоже накапливались неприятности. В конце января Горленко вызвал Егора к себе в кабинет и после непродолжительного разговора на душеспасительные темы, вертя в руках авторучку с золотым пером, неожиданно сказал:
- Нам разрешили иметь двух заместителей начальника управления. Должность второго зама я хочу предложить Вам, пока будете совмещать её с должностью начальника отдела; а со временем на Вас замкнутся все работы по научно-техническому развитию отрасли…
- Но за эти вопросы сейчас отвечает Карповский, - возразил Егор, а сам подумал: „И этот - туда же, то фирмачи из «Ириса» хотят без Фёдора обойтись, то теперь Коля. Любит же Фёдор себе врагов наживать со своим собачьим характером!”.
Он сразу же вспомнил, как неделю назад Горленко собрал всех сотрудников управления у себя в кабинете и неожиданно устроил выволочку Карповскому:
- „Я, уезжая в командировку, не давал Вам полномочий на принятие решения по известной Вам лицензии!
Правда, потом опомнился, сотрудников отпустил, а Карповского у себя в кабинете на целый час оставил. И чего они горшки побили, что между собой не поделили?
Егор тогда этой публичной сварой был просто шокирован и решил, что ему в это дело встревать не надо: не следует к Фёдору приставать с ненужными вопросами.
И вот теперь Горленко, продолжая возиться с авторучкой, промолвил:
- Ну, Фёдор Владимирович будет отвечать за лицензирование деятельности и некоторые другие аспекты, а вопросы науки мы с него снимем, - пояснил Горленко.
Егору такое предложение явно не понравилось: всё-таки Карповского он знает много лет, да и сюда пришёл работать по его личному приглашению. В инициативе Фёдору не откажешь, вон как с Антонцевым лихо работы наладил, жаль только, что при этом его обязательно куда-то заносит…
„И вообще, зачем мне лишние хлопоты? – подумал он. – Чтобы меня эсбэушники лишний раз просвечивали? Это при моей-то дочери, живущей за границей? Потом он меня подсунет, чтобы я на всякие планёрки ходил да за неделю за всё управление отчитывался; или на цырлах к начальству или в спецотдел бегал. Зачем мне опять за кого-то отвечать, если Коля куда-то уедет? Хватит с меня двух моих подчинённых и этого мне достаточно. Всех денег не заработаешь, а работа по переводам времени требует да и душевное спокойствие здесь тоже лишним не бывает…Нет уж, увольте, Николай Петрович!”
Осторожно подбирая нужные доводы, Егор отказался от предложения Горленко и с чувством облегчения покинул его кабинет. Карповскому он решил не говорить о разговоре с начальником управления. Этот разговор не помешал Карповскому и Резчикову в марте съездить на 10 дней в Женеву на заседание ИК-14, а потом уже в апреле Егор опять выбрался на собрание ИК-13.
Ему тогда удалось на это собрание вытащить в Женеву Петра Володина и Раду Рузникову из одесского НИИ, проводившего работы по информационному обеспечению отрасли. Благо, в институте была валюта, заработанная в результате сертификации зарубежных технических средств для сельской связи. Блестящие специалисты своего дела, одесситы произвели на Антонцева очень хорошее впечатление, и он с ними договорился о проведении работ по переводу некоторых материалов Международной организации.
Но неприятности в тот январский день продолжались: позвонила Диана и сообщила:
- Егор! Вчера вечером умерла Ада Осиповна, жена Мирославского. Только что мне такую печальную весть Люда сообщила … Похороны будут в 2 часа дня. Если можешь, приезжай к ним домой!
Егор отпросился у руководства и по Крещатику заспешил к Мирославским.
Они теперь с семьёй Люды жили в большом сером доме в начале Красноармейской улицы. Как прикинула Диана, это была уже пятая точка проживания семейства в Киеве: после переезда из Одессы они снимали квартиру на улице Январского восстания, позже переехали на улицу Щербакова на Нивках: там начальникам лабораторий, Мирославскому и Лузгину, были выделены две квартиры по долевому участию, когда союзное министерство расщедрилось на финансирование киевского института.
Позже для сотрудников НИИ и проектного института на улице Соломенской, 3, во дворе был выстроен 9-этажный дом, и семейство Мирославских переехало сюда. Теперь на работу Мирославский выходил из дому за пятнадцать минут до её начала, из них десять минут он прогуливался по Соломенской улице перед входом в институт. Когда он вышел на пенсию, Ада Осиповна настояла на том, чтобы они перебрались на другой берег Днепра - поближе к младшей дочери. Ведь ему по утрам уже никуда не надо было ходить, а соседи, все связанные с институтом, изрядно надоели.
Форсирование Днепра прошло удачно: удалось найти квартиру в новых домах на Русановке, а отсюда до дочери и внучки, живших на улице Тампере, было рукой подать. Но вот внучка Нина выросла, вышла замуж за некоего Валика, но прожила с ним недолго. Диана помнила, как возмущалась её подруга, когда она с Сеней из роддома забрали Нину с внуком Вадиком:
- Ты представляешь. Диана, этот Валик взял и умотал в пионерский лагерь: он там, видите ли, радистом устроился! Ему там надо музыку крутить на танцах! И это в первый день, как его сына, из роддома привезли!
Вскоре этот Валик так и укатился куда-то валиком, ни слуху, ни духу о нём не было несколько лет, а потом выяснилось, что он всплыл где-то в Штатах.
Со своим вторым мужем, Виталиком, Нина жила уже в другой квартире, откуда они и уехали заграницу – Виталий в Германию, а Нина – в Израиль. Там она, бывший выпускник Харьковского института железнодорожного транспорта, тоже хорошо намучилась, сменила несколько мест работы и в конечном итоге очутилась на кухне при синагоге, где расширила свой кругозор по части приготовления кошерной пищи.
Когда Нина, ошалев от путешествий и одуряющей жары, вернулась в Киев, Диана убедила её в том, что надо срочно ехать в Кёльн и восстановить свои отношения с Виталиком. Ведь он с Вадиком всегда вёл себя, как с родным сыном. Так Нина оказалась в Германии, и на том её мытарства, похоже, закончились.
Выйдя на пенсию в возрасте 70 лет, Мирославский ушёл из НИИ и как-то быстро сдал. Ему, привыкшему к активной научной деятельности, и оказавшемуся теперь в состоянии почти „умственной безработицы”, было непривычно и неуютно. Участились головные боли, заныли суставы, и в этом он был не одинок, жена его тоже особым здоровьем не отличалась.
Как ни утешала себя Люда, что всё это – явление временное, а лекарства, выписанные мудрой Валентиной Викторовной, обязательно помогут, состояние здоровья родителей ухудшалось, и настал момент, когда она поняла, что им без неё не обойтись, надо с ними съезжаться. Разменяв две двухкомнатные квартиры на левом берегу Днепра, очутились они дружной семьёй в просторной трёхкомнатной квартире на четвёртом этаже элитного здания на Бесарабке, расположенного почти рядом с известным памятником вождю мирового пролетариата.
Родители разместились в комнате, выходившей окнами во двор, здесь было не так шумно, как в других комнатах, которые пялились своими окнами на Красноармейскую улицу. На широком балконе стояло кресло-качалка, в котором отдыхал Мирославский. Он оживлялся, когда сюда заглядывали сотрудники, ранее работавшие под его руководством. Люда сказала Диане, что под впечатлением писем Нины из Кёльна всё семейство собралось переезжать в Германию, на ПМЖ, и все необходимые документы уже поданы в немецкое посольство.
И вот теперь эта уютная комната осиротела, мать умерла, её похоронили на Южном кладбище, и Люде порой казалось, что отец просто не понимает, куда делась его жена. Стало ясно, что оставлять его одного в квартире ни в коем случае нельзя, и Люда принялась искать женщину, которая могла бы присматривать за отцом, пока она находится на работе.
Ведь его надо накормить обедом, напоить чаем, своевременно дать необходимые лекарства, сменить памперсы, появившиеся в быту не только для малышни, но и для взрослых, отвести в туалет, вывести на балкон на прогулку, да мало ли хлопот с человеком, которому уже стукнуло 87 лет?
Так после интенсивного поиска по страницам толстенных еженедельников „Из рук в руки” и „Avizo” в квартире Мирошников появилась Наташа Агароник, живущая почти рядом – в старом доме на улице Бассейной. Она была лет на 20 моложе Люды, от неудачного брака имела десятилетнюю дочь, страстную любительницу рисования.
С ними жила и мать Наташи, периодически пилившая её за то, что та не смогла удержать своего мужа, которой удрал из семьи, когда девочке было пять лет отроду.
Наташа страстно желала снова выйти замуж, но на этот раз – только за иностранца. Но вот беда: как привлекательной женщине, ещё молодой и полной сил, с семилетним образованием, владеющей только русским и украинским языками, да и то - с сильным базарным акцентом, высказать всю пылкость своих чувств этому желанному заморскому принцу?
И тут ей вдруг повезло: в семью она попала интеллигентную, и Люда охотно принялась переводить на английский язык письма Натальи в адрес заграничных абонентов, мечтающих расстаться с холостяцкой жизнью. Потом она переводила на русский язык письма, которые получала Наташа от потенциальных женихов. Несколько заходов оказались неудачными, но вскоре завязалась оживлённая переписка с одним индусом, живущим в Германии, почта оперативно доставляла в обе страны письма и цветные фотографии.
Теперь можно было не сомневаться, что старый заслуженный человек оказался в надёжных руках, а Наташа проходила как новый заботливый член семьи…
26
Придя на работу 11-го марта, Резчиков удивился той суматохе, которая творилась в коридорах пятого этажа министерства. Взад и вперёд сновали госслужащие, по озабоченным лицам которых было видно, что им не терпится поделиться с сослуживцами, заслуживающими доверия, какой-то ошеломляющей новостью. Ситуацию для Резчикова прояснила Валентина Карташенко. Вернувшись из приёмной министра, где секретаршей работала её хорошая знакомая (ещё со времён Союза), она, закрыв плотно звери, сказала Резчикову:
- Какой ужас! На Юрия Алексеевича сегодня утром было совершено покушение!
- Где, когда? – только и смог выговорить Резчиков, ещё не веря, что такое может произойти с первым заместителем министра.
- Прямо по месту жительства, - язвительно ответила Карташенко. – Он вышел из квартиры, собираясь ехать на работу, а на него прямо в подъезде, двумя этажами ниже, напали с ножами двое преступников… Юрий Алексеевич потерял много крови, но, слава Богу, остался жив. Хорошо, что ему своевременно оказали квалифицированную медицинскую помощь…Бедняга! Теперь мы остались без самого толкового первого зама…
- Ничего не понимаю, он же ведь остался жив. - возразил Резчиков. – Конечно, лечение может затянуться, в зависимости от того, какой тяжести были нанесённые раны, но в Феофании хирурги опытные!
- Я знаю, что я говорю! – сказала нервно Валентина. – После такого теракта госслужащие на прежней должности не остаются!
И она, к сожалению, оказалась права. Юрий Алексеевич выздоровел через месяц, потом отправился в длительный отпуск, использовав все дни, что не догулял за последние два года, а в министерство уже не вернулся. Теперь он продолжал служить отрасли в роли президента ассоциации операторов связи „Телас”, его офис располагался в здании киевского НИИ, по соседству с издательством журнала „Зв’язок”, где он оставался главным редактором.
Преступники, покушавшиеся на его жизнь, были задержаны милицией лишь в конце декабря 1999 года. Как сообщали СМИ, ими оказались два жителя Кривого Рога, ранее судимые, входившие в банду криминального авторитета, бизнесмена по кличке „Вульф”. Следствие установило, что Юрия Алексеевича „заказали” по простой причине – он руководил комиссией по выдаче лицензий в отрасли и, безусловно, не пошёл на поводу определённого круга бизнесменов.
Первым заместителем министра был назначен Виктор Д-ра, пришедший из „”Укртека”.
Год Крысы был богат на политические события. Двадцать первого апреля в Чечне ракетным ударом был уничтожен лидер мятежной Чечни Джохар Дудаев, местоположение которого было вычислено по сигналам его сотового телефона. Во время очередного выхода на связь самолет Су-25 выпустил ракету лазерного наведения, поразившую цель. Дудаев был уничтожен во время звонка российскому бизнесмену Константину Боровому, известному русофобу.
За пять дней до президентских выборов в России на Арбатско-Покровской линии московского метро в поезде, следовавшем от станции „Тульская” в сторону станции „Нагатинская”, было взорвано взрывное устройство, погибли 4 и пострадали 16 человек. Двести пятьдесят пассажиров были эвакуированы по тоннелю через станцию „Тульская”. Двоих подозреваемых в совершении теракта удалось задержать лишь в декабре следующего года, их имена так и не были разглашены.
Несмотря на поддержку президента США Билла Клинтона (тот сказал: „Мне безумно хочется, чтобы этот парень победил!”) и группы компрадорских олигархов, в числе которых были Б.А.Березовский, В.А.Гусинский, В.О.Потанин, А.П.Смоленский, М.М. Фридман, М.Б.Ходорковский, 16 июня очередного российского президента избрать не удалось, Ельцин набрал 34,8% голосов, Зюганов – 31,4%, Лебедь – 14,38%, Явлинский – 7,42%, Жириновский – 5,97%, Фёдоров – 0,95%, Горбачёв – 0,52%.
Раскладка получалась очень даже интересная и угрожающая для тех, кто после развала Союза прорвался в России к власти. И тут вовсю заработал административный ресурс; власти напряглись: для нейтрализации генерала Александра Лебедя, бывшего командующего 14-ой армией, героя Приднестровья, который неожиданно для многих стал „бронзовым призёром”, Ельцин объявил о назначении его секретарём Совета Безопасности с особыми полномочиями.
Вечером 19 июня года разразился громкий скандал: на выходе из Белого дома с коробкой из-под бумаги для принтера с 500 тысячами долларов арестовали политтехнологов Ельцина - Сергея Лисовского и Аркадия Евстафьева. На следующий день в отставку были отправлены министр обороны Павел Грачёв и директор ФСБ Михаил Барсуков, наглядно продемонстрировавшие свою бездарность в чеченской войне, заместитель председателя Правительства России Олег Сосковец, а также начальник службы безопасности Президента Александр Коржаков.
Российским гражданам пришлось идти на второй тур выборов. Больной Ельцин, едва опомнившийся после инфаркта, накачанный лекарствами, „косил” под здорового и через силу плясал „барыню” на встречах с избирателями; рядом с ним перед телекамерами регулярно появлялся генерал Лебедь, поддержав его и фактически решив исход второго тура.
Четвёртого июля Ельцин был переизбран президентом РФ, он получил 54% голосов, вырвав победу у Зюганова, тот набрал 31% голосов, против всех голосовало 5% избирателей. Кто-то 2-й тур назвал выбором между дерьмом и навозом, но …разной свежести.
Украина тоже решила порадовать своих граждан выдающими политическими достижениями. 28 июня после ночного бдения, прозаседавши 23 часа, Верховная Рада приняла Конституцию Украины. Так, на пятом году своего существования, страна обзавелась собственным Основным Законом.
Торжественность последнего события Егор практически не ощутил, ему было явно не до этого: с сохранением инновационного фонда отрасли дела обстояли не самым радужным образом. Не помогали многочисленные совещания (в которых участвовали и депутаты Верховной Рады) с представителями министерств и ведомств, заинтересованных в сохранении своей ведомственной науки.
Ситуация была парадоксальной: Закон о фондах был, но величина отчислений в него ещё не была определена законодательно. Предприятия отрасли по инерции делали отчисления в размере одного процента от своих тарифных доходов, но деньги переводили уже в государственное казначейство.
Вытащить эти деньги оттуда было задачей непростой, и каждую неделю Резчиков с Карташенко, захватив с собой коробку шоколадных конфет и бутылку элитного шампанского, отправлялись в очередной поход на улицу Бастионную - выпрашивать у очередного начальника отдела госказначейства куски денег отрасли на проплату этапов проводимых научно-исследовательских работ.
Отдел корпел над выполнением множества указаний и поручений, которые сыпались из Кабмина, из министерств экономики, финансов, образования и науки, из Совета национальной безопасности и обороны. Всем срочно (вынь да положь!) требовались прогнозы стремительного развития науки на Украине на ближайшие десять лет, обоснование роста объёмов финансирования, списки лицензий, которые надо купить или с небывалой выгодой для самостийной державы продать за рубежом.
Всё это требовалось изобразить в таблицах (создаваемых программою Excel, которую Егор уже успел возненавидеть), в красочных диаграммах, графиках и пояснительных записках. Отдельно требовалось отобразить планы международного научного сотрудничества.
По этому вопросу Егор предвидел невероятные трудности: за научно-исследовательские работы, проводимые в интересах Украины по линии РСС, министерство раньше платило со своего счёта. Теперь же деньги проходили через госказначейство, и тут нельзя было обойтись без длинной, запутанной, почти безнадёжной процедуры покупки российской валюты, чем никто не хотел заниматься на должном уровне.
Как выпутаться из такой ситуации, Резчиков не знал, поэтому однажды решил серьёзно переговорить с Карповским по данному вопросу.
У того в кабинете сидели два элегантных коротышки со значками южнокорейской фирмы „Samsung” и переводчица из управления внешних сношений. Егор услышал обрывок разговора на английском языке и хотел было закрыть дверь, но Карповский поманил его рукой, приглашая заходить.
После взаимного знакомства и обмена визитными карточками выяснилось, что корейская фирма для своего киевского офиса ищет туземного специалиста, хорошо знакомого с проблемами отрасли. Такое однажды уже было: первый замминистра полгода тому назад порекомендовал южнокорейской фирме „Daewo” старшего научного сотрудника из киевского отраслевого института. Далее корейцы завязали разговор с Егором по-английски, в конце которого они предложили ему заполнить соответствующую анкету и приложить к ней curriculum vitae [40]. Наверно, сказали на прощанье коротышки, с ним захотят побеседовать и специалисты из московского офиса. О дате этой встрече они ему позвонят… Когда за иностранными гостями закрылась дверь, Карповский потянулся в кресле и сказал:
- Ты же понимаешь, что всю нашу отраслевую науку эти тупые козлы могут прихлопнуть в любой момент. Как бы не пришлось на старости лет искать себе другую работу! Эта фирма, наверно, и может тебе пригодиться, да и работа там будет поинтереснее. Я думаю, что это дело стоящее, а зарплатой они тебя явно не обидят... Может быть, потом и меня к себе возьмёшь…Тем более, что это не первый наш контакт с корейцами.
- Да, я помню, в институте Толя Грибовский собирался в Северную Корею ехать техническим советником. – откликнулся Резчиков. - Он ещё к тебе несколько раз бегал, то с уточнением производственной характеристики, то со списком заказываемого оборудования для телеграфных измерений…
- Верно, тогда он хотел прибор контроля ошибок ВО-1 с собой туда тащить и измеритель телеграфных искажений ИК-3У. Их ведь одесская „Промсвязь” уже стала серийно выпускать, вот он и приставал ко мне, всё спрашивал, через кого заявку надо толкать. Теперь и ты по его стопам двинешь!
- Ну, ты, Фёдор и хватил! Что-то сегодня у тебя фантазия разыгралась! Помнишь, чем всё это кончилось? Никуда Грибовский так и не поехал, уж и не знаю, почему. Видимо, принципы „чучхе” ему не подошли идеологически… Но это я шучу, уж Грибовский-то пламенным революционером сроду не был, а так, партийный функционер, правда, с большими претензиями. Ну, да ладно с ним…Просто я уверен, что так и тут будет, всё это ещё вилами на воде писано, сплошные понты, как в Одессе говорят…Ты мне вот, что лучше скажи, как мы с РСС выкручиваться будем? Ведь казначейство удавится, а деньги в Россию не переведёт!
- Это я у Горленко буду выяснять.- нахмурившись, ответил Карповский. - Когда у них в Москве заседание РСС будет проводиться?
- С 8 по 12 июля, - ответил Резчиков.
- Коля к концу июня уже вернётся из Крыма, - сказал Карповский, взглянув на свой настольный календарь. - Вот мы его и нагрузим. Пусть идёт к министру и выясняет, как нам выкручиваться. Не можем же мы на полдороге эти исследования бросить, ведь речь идёт о радиочастотном спектре, сколько денег за полосы частот брать с мобильных операторов…Кстати, и в московский офис этой корейской фирмы как раз заглянешь, побеседуешь с их кадровиками…
Горленко, конечно, к министру не пошёл: Еф-ва сняли и вместо него министром прислали Дмитрия Х-ея. Всезнающая Карташенко утверждала, что он пришёл с киевского почтамта, его жена так и осталась в той организации, что почтовыми марками занимается.
На заседании РСС в Москве Резчиков поговорил с начальством ИК РСС и предупредил их о возможных неприятностях с оплатой работ в будущем. Руководящие москвичи поохали и пообещали напрямую звонить новому министру, чтобы уже с ним обсуждать эту проблему.
Когда совещание в ИК РСС закончилось, Резчиков помчался в московский офис фирмы „Samsung”, развернувшийся возле станции метро „Аэропорт”. Там два вежливых корейца терзали его вопросами, и по делу и „от фонаря”, в течение целого часа. В конце беседы старший из собеседников вручил Егору свою визитную карточку и пообещал позвонить о принятом решении.
- Ким Син Ман, - прочитал Резчиков имя собеседника.
- Yes, Kim is very widespread name in Korea. – сладко улыбаясь, ответил тот. - Almost as Ivanov in Russia [41].
- I know, - похвастался своими знаниями Резчиков. - In Northern Korea the leader at first was Kim Ir Sen and now – Kim Chen Ir [42].
Оба корейца испуганно переглянулись между собой, смущённо улыбнулись, ничего не сказали, а лишь поспешно попрощались.
Надо ли говорить, что никакого ответа от фирмы „Samsung” Резчиков так и не дождался?
27
Нельзя сказать, что летний отпуск им в этот год особо удался. Выбрались Резчиковы в августе в Одессу, Диана по ней сильно тосковала. Егор, правда, сюда в конце июня приезжал на неделю, в жару, дурью маялся на семинаре по НИР „Эхо” - это Саша Логоватенко его загнал сюда – остыть после резолюции министра.
Чтобы поближе быть к морю, Егор с Дианой сначала обосновались в родительской квартире на Тельмана, в комнате матери. В принципе-то сейчас там жил со своей семьёй племянник Егора, Алёша, демобилизовавшийся из армии четыре года назад.
Вернувшись в родную Одессу, первое время, растянувшееся на три месяца, Алексей и его семейство разместились у матери на Варненской, затем перебрались к тёще; а позже очутились на Тельмана. В горисполкоме их взяли на квартирный учёт, но было понятно, что в очереди на жильё можно простоять до „посинения”. Приходилось выбирать: или капитально, за большие деньги, естественно, свои, отремонтировать квартиру на Тельмана, или вступать в ЖСК.
Первый вариант хоть и был хорош тем, что жить в районе Пролетарского бульвара несравненно лучше, чем на всяких там Черёмушках, но сразу возникал вопрос, а куда девать сестёр матери? Да и прописки на Тельмана у него пока ещё не было: обе сестры согласия своего на это давать отказывались.
Пришлось Алексею вступать в ЖСК, дом на 16 этажей строился на посёлке Котовского, сдать его обещали в следующем году. В этом августе Алексей с семьёй опять на месяц перебрался к тёще, уехавшей к родственникам в Николаеве. Комнату снова стерегла Ирина, которая иногда здесь оставалась ночевать. Теперь роль сторожа на время перешла к Егору с Дианой.
Они старались поменьше общаться с живущими в квартире сёстрами матери Егора. В бывшей комнате Егора теперь жила тётка Юлия со своей собачонкой по имени Чебурашка, на столе и подоконнике теснились разнокалиберные горшки и жестяные банки из-под консервов с всякими цветами. Тётка вроде бы ухаживала за своей младшей сестрой Верой, ведь та после ампутации второй ноги была совсем беспомощной, но продолжала безбожно курить, хотя это и было одной из причин того, случилось с её ногами.
Районный совет ветеранов старался тётке Вере помочь: и телефон в квартиру провели, и продукты ей на дом доставляли. Веру поставили на квартирный учёт, но как там двигалась очередь, ни Ира, ни Егор не знали. Конечно, при таких обстоятельствах Вера в жизни видела мало радости, отчего часто раздражалась, ссорилась и ругалась со своей сестрой, покинувшей Раздельную.
Тётка Юлия тоже не привыкла, чтобы на неё кричали да срочно к себе звали посреди ночи, чтобы вынести горшок, поэтому младшую свою сестру уже не сильно-то и жаловала. На Егора тётка Вера перенесла все свои обиды и претензии, что не успела на мать Егора выплеснуть, когда та ещё жива была. Зачем, мол, она её из Лыкошино сюда, в эту проклятую Одессу привезла? Что ей тут надо было? А в Лыкошино её любая собака знала, да каждая бабка ей кланялась, ведь фельдшерица-акушерка она была хорошая, и все её уважали. Вот уж действительно права была бабушка Мария Алексеевна, которая часто говорила:
- Не поивши - не кормивши, врагов не наживёшь!
Вариантов присказок для оценки подобной ситуации Егор знал много. На прежней работе в НИИ начальник конструкторского отдела, когда на него выходили с претензиями по поводу плохой, неудачной компоновки изделия, тяжело вздыхал, вспоминал, что сроки были поставлены жёсткие, ему всячески выкручивали руки, он шёл на рискованные уступки, и вот - итог: „Не делай добра - не получишь зла!”.
Покойный Серёжка Рязанов, которого партбюро периодически включало в участковую избирательную комиссию на всех выборах, не получая от своего прежнего начальника отдела отгулов, положенных ему за дежурство на избирательном участке, понимающе говорил: „Никакое доброе дело не должно остаться без наказания!”.
Соседка по двору на Тельмана, Надя, бросившаяся разнимать подравшихся дворника и его жену, получила тумаков по полной программе и от него, и от неё; потом она ходила по соседям и жаловалась: „За моє жито мєнє ж побито!”. Да и вообще, с чёрной неблагодарностью встречаться Резчикову в своей жизни приходилось неоднократно, но обиднее всего было слышать несправедливые упрёки в адрес своей доброй матери от её собственных сестёр…
- Да что тут говорить о людях, - после очередной размолвки со своими тётками, пустился Егор, в исторические экскурсы, - когда чёрную неблагодарность проявляют даже страны некоторые, которые по век жизни нашей стране обязаны…
- Это кого конкретно ты имеешь в виду? – уточнила Диана.
- Да взять, хотя бы Болгарию, - с горечью ответил Егор, - вот уж кто Россию многократно предавал, тут даже Иуда может позавидовать! В жестокой войне 1877-1878 годов освободила Россия болгар после многовекового турецкого владычества, тысячи русских солдат и волонтёров полегли за Дунаем, на Шипке и под Плевной. Да что я тебе это рассказываю, ты и сама об этом читала, ведь всё это подробно было описано Борисом Васильевым в его романе - почти семейной саге - „Были и небыли”...
- А ещё раньше я это узнала из школьного учебника истории. – напомнила Диана.
- Точно! И что же получила Россия в ответ? А то, что царём Болгарии уже в 1887 году стал немец, Фердинанд I - Фердинанд Максимилиан Карл Мария, из Саксен-Кобург-Готской династии. По матери - внук французского короля Луи-Филиппа I, по отцу - внук Фердинанда Саксен-Кобург-Заальфельдского! Впоследствии он - германский генерал-фельдмаршал, который вскоре и чинами австрийского фельдмаршала и турецкого мушира обзавёлся.
- А что ты хочешь? – пожала плечами Диана. - Куда ни плюнь в Европе – везде вечные недруги России. Недаром царь Александр III в союзниках только армию и флот видел.
- И немудрено, что в Первую мировую войну „братушки” на стороне Германии воевали, да и во Второй мировой войне болгарский царь Борис в друзьях у Гитлера подвизался. В романе Димова „Табак” это всё хорошо описано!
- Что-то я слышала о нём, но не читала, ты же знаешь, что я не курю! – пошутила Диана.- Поэтому табаками не интересуюсь…
- А после 1945 года? – продолжил возмущаться Егор. - Всё из кожи вон „братушки” лезли, хотели ещё одной советской социалистической республикой в Союзе стать, а сейчас в Пловдиве памятник советскому солдату, который „Алёшей” прозвали, да песни про него чувствительные пели, уже который раз сносить собирались!
- И в НАТО прут, как будто им в задницу солью выстрелили…
- А ведь они, эти болгары, - вдруг вспомнил Резчиков, - даже согласие, с чем-либо, и выразить-то по-человечески не могут! Все нормальные люди, когда говорят „Да”, так они, в знак согласия, ещё и головой кивают…А болгары, при слове „Да”, своей чернявой головой только во все стороны вертят- мотают, вот и понимай их, как хочешь. У нас на переговорах с болгарскими делегатами по этому поводу сплошные недоразумения были! А с этим НАТО уже по третьему разу Россию закладывают, что уж тут на тёток обижаться!?
Поэтому Егор с утра спрашивал свою тётку Веру, не нужно ли ей чего, и получив ответ, что „сама обойдусь, ты вот только мне Юльку позови, а то я её зову-зову, а она куда-то пропала, зараза”, после завтрака сразу отправлялся с Дианой на море.
Знаменитая канатная дорога в Отраду уже не работала который год, и пассажирские кабины, уныло застывшие на тросах, начинающих ржаветь, производили гнетущее впечатление. Оно усиливалось отсутствием в море привычных пассажирских катеров, которые, казалось, ещё совсем недавно шустро сновали из морского порта в Аркадию или на 16-ю станцию Большого Фонтана и обратно.
По бокам каменной, местами покорёженной лестницы, ведущей к берегу, разрослись заросли кустарника, акации и клёна, тут уже скопилось изрядное количество мусора, до которого никому не было никакого дела.
На берегу постепенно приходил в упадок тот скромный пляжный инвентарь, который во времена недавнего развитого социализма предоставлял небольшие, но значимые для курортной публики удобства: топчаны, душевые кабины с пресной водой, урны для мусора, а возле спасательной станции - столы для пинг-понга. Молчало пляжное радио, которое в былые времена бойко гремело на всю округу:
- Гражданин на полосатом надувном матраце! Немедленно выйдите из зоны купания! Паф-таряю! Гражданин…
Или:
- Гражданка в розовой купальной шапочке! Вы нарушили границу заплыва. Немедленно вернитесь за буи, в зону купания! Паф-таряю! Гражданка...
Да и на самОм берегу, где раньше у кромки воды отлёживались на песке, шверботы, „тузики”, „ялики” или „фофаны” с красно-белыми флажками на корме и яркими спасательными кругами, со вставленными в уключины вёслами, а порою - узкие байдарки, утлые каноэ и даже шаланды (конечно, не „полные кефали”), было уже пусто. Не изменилось только море. Да и рыбаки-любители с длинными удочками, собравшиеся на причале, потрёпанном осенними волнами, были, наверно, теми же самыми, что и четыре года назад.
Зато развелось множество ларьков, торгующих „Кока-Колой”, „Пепси-Колой”, „Фантой”, минералкой, пивом на разлив и на вынос. В одной точке продавалось даже „живое пиво”. У жуликоватого продавца Егор поинтересовался:
- У вас на вывеске написано: „живое пиво”. А что это такое, и чем оно отличается от обычного пива?
- Пиво это – нефильтрованное, - ответил ему ларёчник, - вы его пьёте, и оно у вас в животе живёт своей отдельной личной жизнью!
- Которая кончается поносом? - поинтересовался Егор.
- Не у всех! - парировал ларёчник. - Среди пляжников не так уж и много людей со слабыми кишками! Но и это поправимо! Вон там, видите, платный туалет имеется!
- Да при той цене, что у входа намалёвана, уср*ться – и то дешевле будет! - возмутился Егор.
- Вы быстро бегаете? - поинтересовался продавец, решив, что последнее слово всё-таки должно остаться за ним. - Если быстро, то в кусты за дорогой успеете добежать без всяких последствий!
После этой „презентации” пробовать новый напиток уже не было никакой охоты, и Егор, ограничившись привычной „Фантой”, продолжил читать свою конторскую книгу, которую, конечно же, не забыл прихватить с собою в отпуск.
- Вот, Диана, послушай, что писали в эпоху перестройки, приговаривая, что Не стоит рубить правду на мелкие части, да и вообще - Глоток свободы можно не закусывать…
- Это хохмили штатные юмористы редакции или остряки из провинции?
- Написано, что какой-то гражданин Малкин, не знаю я, откуда он взялся…
- И что дальше?
- А то, что он на этом не останавливается. Он утверждает: - За чертой бедности виднее вершины коммунизма, обращает внимание на Историю партии без права переписки, призывает оставить Светлое будущее – на чёрный день, определяя Высшей мерой наказания – строительство светлого будущего строгого режима.
- Ну, уж юмористом-то этого Малкина явно не назовёшь, больно круто завернул! Прямо какой-то Вышинский перестроечного разлива…
- Это вопрос терминологии… С тобой бы точно не согласился читатель Е.Свистунов, заявивший: Если бы на ослах не ездили, они бы и назывались иначе. И я согласен с нашим земляком, Л.Сухоруковым, который пришёл к выводу, что Чем больше узнаёшь себя, тем меньше понимаешь других. И три его следующих изречения мне тоже нравятся…
- Уже слушаю!
- Первое: Насолить могут от ненависти, а пересолить – от любви. Второе: Если женщину долго носить на руках, то можно сэкономить на её обуви. И купить себе телевизор. И последнее: Спасите утопающих в роскоши!
- Ну, на нашем пляже спасать явно некого! Я тут даже ни одного приличного купальника не вижу! Ах, какие же чудные шмотки привозили раньше моряки из Бейрута!
- Да, наверно, именно к ним относился тогда вот этот Совет: Даже совершая подлость, не забывай, что ты советский человек. А подводила итог жизненного пути такая Эпитафия: „Тут лежит тот, кто должен сидеть!”
- Ой, я тебя прошу! Не делай из честных одесских спекулянтов государственных преступников! С чем же ещё боролись тогда в перестроечном угаре?
- С бюрократизмом! Вот как громит его читатель Б.Лесняк: - В лесу поднятых рук легко заблудиться. - Ножки канцелярского стола склонны пускать корни. - Бег с бюрократическими препятствиями – тяжёлая атлетика. - Когда гуманизм втаптывают в землю, он прорастает колючей проволокой. К нему присоединяется гражданин Пятов, ехидно отмечая: Лёгкая промышленность. А как тяжело перестраивается.
- Бррр, опять политика! А нет ли в твоей летописи чего-нибудь повеселей?
- А как же! В ней есть всё и на любые темы! Вот, например, объявление на тему, которое тебе очень знакома: Внимание, конкурс!: - В городе Нашенске состоялся конкурс сторожевых собак. Первое место присуждено собаке по кличке Рекс, которая за контрольное время успела укусить 5-х членов жюри.
- Да, до сих пор помню я, как меня тот паршивец фокстерьер покусал, когда я от него Аргошу оттаскивала!
- Ну, и в завершение два скетча на темы путешествий, которыми когда-то порадовал своих земляков киевлянин Б. Ревчун. Он объявил: - В месткоме имеются 30-процентные путёвки в жизнь. А чтобы никто в этой жизни не растерялся, сообщил Верную примету: Если вам море по колено, значит, это Аральское море.
- Так, закрывай свой литературный гроссбух и ныряй в Чёрное море, пока не ошалел от сегодняшней жары!
Прожив неделю в бывшей родительской квартире, Резчиков позвонил Володину и, узнав, что в гостевой комнате одесского НИИ, слава Богу, никто не живёт, перебрался с Дианой на улицу Бунина. Теперь на пляж приходилось добираться в переполненном одесском транспорте, где с первой же минуты между пассажирами завязывались краткие знакомства, а до появления требуемой остановки оба собеседника успевали, вкратце, рассказать друг другу свои живописные автобиографии.
Две полненькие одесситки, жадно втягивая воздух у приоткрытого окна, обсуждали важные проблемы:
- Да я старше её на одну беременность, вот и говорю ей: „Лера! Бельё для ребёнка надо брать натуральное, а не из синтетики, ведь она - сплошная смесь бамбука неизвестно с чем!”.
- А она давно родила?
- Год назад, весу в ребёнке было всего около двух кило, сейчас вообще пошли какие-то недовески, чуть ли не в триста грамм, сплошные пробирочники, обычно парой рождаются – мальчик и девочка. Уж больно охота девахам пособие получить да дома сидеть. Ты видела, как много детских колясок в парке? Бэби-бум!
- А ты заметила, какие у них коляски для прогулок? Все какие-то маленькие, сумки под ними и то побольше, чем люльки для малышей! Жуть, сплошное обрезание в духе „Желаем правильно свесить ноги!”
- А ты сейчас куда едешь?
- До аптеки, через одну остановку выходить. Бабка просила купить ей слабительное, у неё уже неделю запор, как на трассе в посёлок Котовского в конце рабочего дня! Стала я в поликлинике узнавать, а врачиха молодая мне говорит: „Лучше всего взять форлакс, он в нашей аптеке есть! Действует очень мягко, очень удобно, как раз для пожилого возраста!”. Она мне на бумажке это лекарство написала, я поблагодарила, выхожу в коридор, а меня её медсестра, уже пожилая такая, догоняет, чуть ли не с одышкой, и говорит: „Мадам! Да вы нашу врачиху не слушайте! Она всех в аптеку при поликлинике гонит, а там лекарства все – импортные! Лично я Вам советую купить сернокислую магнезию, развесной порошочек такой. Прос*ётся ваша старушка за сущие всего-ничего, и не хуже, чем за три сотни тысяч карбованцев! И так же мягко, как возраст требует!”.
- Да, у меня на площадке соседи тоже уже в том возрасте, когда нужно в аптеке здоровье покупать мешками, только тугрики успевай скопить!
- Ну, всё, Дора, мне уже выходить! Чао-какао!
На остановке в вагон протиснулась новая пара, побывавшая на пляже, и ещё находящаяся под впечатлением услышанных анекдотов, некоторые из которых они решили рассказать своим соседям:
Отдыхающий прибегает на спасательную станцию пляжа и кричит: „Вы, что, не видите? Вон там же человек тонет! Почему вы его не спасаете?” А спасатель ему говорит: „А он – с бесплатного пляжа!”.
Увидев, что на угловом здании подмигивает зелёным неоновым крестом надпись „Аптека доброго дня”, рассказчик изменил тему разговора:
- Зина, тебе не кажется, что это – абсолютно дурацкая надпись? Ну, какой же может быть „добрый день”, когда спозаранку нужно бежать в аптеку, как бы она не называлась? Просто бездарный перепев вывески бывшей погребальной конторы „Милости просим”!
Часто набившуюся в вагон публику развлекал весёлыми объявлениями водитель:
- Мужчина, с яйцами! Вам уже выходить на следующей!
- Граждане! Кто везёт в такую жару постное масло? Ну, так воняет, что невозможно работать!
- Уважаемые пассажиры! Не скапливайтесь взадУ! Проходьте прямо у салон вагона!
В маршрутном такси, которые стали появляться в Одессе, как грибы после дождя, пассажиров предупреждал плакат: „Свою остановку называйте заблаговременно! На просьбы «тута» и «здеся» водитель не останавливается!”.
Прокатившись пару раз в переполненных троллейбусах № 1 и 2, взяв штурмом трамваи № 5 и 28, везущие местных жителей с Привоза домой, а приезжих курортников – на море, Егор с Дианой решили сменить Отраду на Ланжерон и выбираться туда пешком.
Они спускались по улице Бунина вниз мимо дразнящей вывески фирменного магазина „Шустов”, сворачивали влево на улицу Канатную. На уличной табличке уже красовалось её прежнее название: всем улицам в Одессе были возвращены их девичьи дореволюционные фамилии.
Полюбовавшись на здании бывшей мореходки, которую закончил Борис, муж Ирины, памятной доской в честь её выпускника, легендарного подводника Александра Маринеско, потопившего 30 января 1945 немецкий транспорт „Вильгельм Густлов”, они сворачивали на узкую улочку. Она вела их к арке парка имени Тараса Шевченко, сроду в Одессе не бывавшего. До революции этот парк носил имя царя Александра Второго-Освободителя.
У дома № 2 на улице Маразлиевской, где был написан „Гранатовый браслет”, можно было остановиться, чтобы посмотреть на памятную доску с горельефом А.И.Куприна. Рядом располагалось агентство, набирающее моряков для плавания на иностранных судах. Знаменитое Черноморское пароходство к тому времени уже приказало долго жить.
Миновав фасонистую арку над входом в парк, Резчиковы направлялись к остаткам Карантинной галереи и через один из полукруглых вырезов в бывшей крепостной стене смотрели, как неутомимо продолжает трудиться морской порт. Аллея вдоль моря упиралась в памятник погибшим морякам, который мог теперь служить заодно и памятником погибшему Черноморскому пароходству. А далее был осиротевший памятник Неизвестному матросу, возле которого уже не нёс почётную вахту с автоматами Калашникова пионерский караул в матросках и пилотках.
Через старинную арку, затенённую густой, уже начинающей желтеть, растительностью, крутая каменная лестница выводила курортников на высокий обрыв. Внизу длинной лентой тянулись индустриальные развалины судоремонтного завода № 2, на котором Борис когда-то, демобилизовавшись из армии, работал в трубопроводном цехе.
Обычно здесь было пусто, и лишь в один из дней Резчиковы заметили, что на развалинах возле почерневшего цеха несколько человек копошилось среди кирпичей - то ли работая, то ли что-то воруя. Игнорируя их, с озабоченным видом мимо пробежала облезлая рыжая собака, словно ей было надо куда-то по очень срочному делу...
За площадкой старых аттракционов, уже давно не пользующихся вниманием курортников, дорога вела на ланжероновский пляж, начало которого отмечали два огромных белых каменных шара. Но Егор с Дианой, как и раньше, располагались наверху, за бывшей спасательной станцией, в тени небольших деревьев. Тут уж купаться приходилось по очереди.
Навестили они в Одессе семейство Вадика Абомяна, узнали, что его дочь Оля развелась со своим мужем и уехала, и никуда ни будь, а в Австралию. Там она, выпускница механико-математического факультета одесского университета, работала в престижном банке. Вадик с Мариной строили планы заморского путешествия на следующий год. Их старший сын, Серёжа, успешно крутил свой бизнес, и к удивлению Резчиковых, приятельствовал с самим Олегом Филимоновым из „Клуба одесских джентльменов”. Марина, смеясь, сказала:
- Он тут у нас в квартире целые представления устраивал, мы смеялись до упада!
По совету Марины Егор с Дианой побывали на новом морском вокзале. Оказывается, при его реконструкции, рядом, взамен старой церкви, уничтоженной в 1933 году, итальянцами по проекту одесского архитектора Владимира Калинина была за один год построена новая Свято-Николаевская церковь, освящённая в честь Святого Николая Мирликийского - покровителя моряков и путешественников. На подъезде к морскому вокзалу была установлена скульптура Эрнста Неизвестного „Золотое дитя”, хорошо просматривающаяся с верхушки Потёмкинской лестницы. Одесситы утверждали, что эта скульптура - „Шварценеггер в детстве”, но кое-кто называл появившееся массивное сооружение „Памятником неизвестному квартиранту”.
На пересечении улиц Дерибасовской и Качинського (Егор и понятия не имел, что в его любимом городе существует такая улица, наверно, она раньше называлась иначе) появился памятник Де-Рибасу, установленный к 200-летию города. Скульптор Александр Князик изобразил одного из основателей Одессы с планом города в руке, в треуголке, опирающимся на лопату, словно тот выбрался на очередной ленинский субботник.
Неоднократно прослышав от друзей, что „в Одессе отгрохали так-о-о-о-й памятник Рабиновичу!”, Егор с Дианой решили, что они обязательно должны посмотреть на героя одесских анекдотов. Композицию, уже успевшую стать легендарной, они обнаружили в саду скульптур Литературного музея, в доме № 2. на Ланжероновской улице,
Там, на каменном чёрном постаменте приютилась фигурка человечка, сидящего за столом, где лежали несколько больших монет. Размером она была, пожалуй, не выше буханки хлеба, поставленной „на попа”. Смотритель сказал, что её подарил городу грузинский скульптор московского разлива Резо Габриадзе, а название придумал Михаил Жванецкий, что было и немудрено, так как памятник был открыт первого апреля, год назад. Многие одесситы потом уверяли своих друзей, что если потереть Рабиновичу бронзовое ушко, то это обязательно принесёт удачу в любом гешефте.
И всё бы ничего в этом прекрасном южном городе летом, но вот одесские тротуары были ужасными, Надо было всё время смотреть себе под ноги, чтобы их не подвернуть или не покалечить.
Порой казалось, что на них производили археологические раскопки, и, миновав культурные слои грабительского капитализма, феодализма и гнусного рабовладельческого строя, наконец, докопались до уровня позднего палеолита; а потом всё это то ли забросили, потеряв к раскопкам всяческий интерес, то ли специально оставили, чтобы водить сюда экскурсии любителей глиняных черепков и позеленевших бронзовых наконечников для копий и стрел.
Безусловное первенство в подобных „раскопках” принадлежало улице Подбельского, выходившей на Соборную площадь. Наверно, здесь копали особенно интенсивно. Надеялись, может быть, что после подрыва кафедрального собора в тридцатых годах кое-что ценное по округе разлетелось, затерялось и в земле незаметно уцелело. А может быть, потому и сохранилось, что в пору воинственного атеизма все эти обломки ценности никакой не представляли.
Да и горячая вода в Одессе, особенно на жилых массивах, летом была редкостью: её весной выключали вместе с отоплением. Сестра, к которой они заехали на Варненскую улицу, на вопрос Егора о горячей воде рассказала такой анекдот, который услышала в трамвае по дороге с Привоза:
Иностранец спрашивает у одессита:
- А у вас дома есть горячая вода?
Одессит гордо отвечает:
- У нас право на отсутствие горячей воды гарантируется Конституцией!”.
На одном из послеобеденных променадов в районе площади Мартыновского, когда Резчиков бдительно следил за состоянием дорожного покрытия у себя под ногами, хоть это и был центр города, знакомый женский голос громко окликнул их по имени.
Обернувшись, Егор с Дианой увидели загорелую Анечку, дочку их сокурсницы, покойной Атлантиды Григорской. Анечка была ровесницей их дочери Марины. Егор помнил, как лет этак десяток тому назад она, Марина и Ирина Рязанова устраивали шумные посиделки на весь двор дома № 5 по переулку Тельмана, а потом катались вкруговую на канатной дороге в Отраде. После короткого разговора Анечка тут же предложила:
- Идёмте, посидим, выпьем кофе, я знаю, где его тут делают от души, настоящая „арабика”, как в былые времена…
Из разговоров за чашечкой кофе по-турецки Резчиковы узнали, что Анечка трудится на „Книжке” – рынке, торгующем всевозможными печатными изданиями от газет и журналов до книг, видеокассет и дисков. Прилавки рынка гигантской подковой охватывали площадь Мартыновского, вплотную подступив к проходам, ведущим на Дерибасовскую. Здесь всегда толпилось много народу, покупая или разглядывая интересующие их книги.
Анечка рассказала печальную историю про хамский поступок своего бывшего отчима, радиста Женьки Лупатова, выжившего её из родного дома. Она снова носит фамилию матери и занимается на „Книжке” бизнесом, со своим бой-фрэндом часто ездит в Москву закупать литературу. Живёт у него, они планируют вскоре пожениться, на этом особо настаивает его бабушка, она - старинных дворянских кровей, в хвост и в гриву честит нынешние власти и установленные ими порядки, впрочем, всегда приговаривая:
- Но я Вас умоляю, Анечка, ни в коем случае не вздумайте бежать ни на какие баррикады! Это всё писты-мансы, просто ещё один совершенно бесполезный гиволт! Можете мне поверить, я этих „человеков с ружьями” за свою жизнь навидалась!
Диана вспомнила несколько историй из жизни покойной подруги в студенческую пору, посетовала, что в этот раз они не смогут съездить к Ляле на кладбище и записала домашний телефон Анечки; на том они расцеловались, и Анечка исчезла в книжных торговых рядах…
Через пару лет, когда они снова были в Одессе, Диана позвонила по этому номеру и попросила мужчину, снявшего трубку, позвать Аню к телефону.
- А кто её спрашивает? - недовольно прогудел в трубку голос, как показалось Диане, молодого человека.
Когда она назвала своё имя, незнакомец на противоположном конце провода продолжил расспросы:
- А как к вам попал этот номер?
- Послушайте, молодой человек! Аня – дочь моей институтской подруги, я её знаю с детства, и мне нужно с ней поговорить!
- Мало ли, что вам нужно! Нет её тут, и больше сюда не звоните!
Был ли это тот самый бой-фрэнд, он же компаньон Анечки, внук бабушки благородных дворянских кровей, не признающей никаких баррикад, или нет, Диана так и не смогла выяснить: больше с Аней им не удалось повидаться…
28
В августе, который в последние годы стал критическим месяцем для России, чеченские формирования неожиданно захватили Грозный. Положение России на Северном Кавказе существенно ухудшилось. 30 августа в Хасавюрте генерал Александр Лебедь с бывшим советским офицером Масхадовым, а теперь главой Чечни, подписали мирные соглашения; ими предусматривались полный вывод российских войск с территории Чечни, проведение всеобщих демократических выборов, а решение по статусу Чечни откладывалось на пять лет. При подписании бумаг Лебедь, широко улыбаясь в наставленные на него объективы телекамер, сказал:
- Хватит! Навоевались!
А на Украине двумя днями раньше была введена в обращение новая денежная единица – гривна, из расчёта: 1 гривна = 100 тысяч курвонцев. Народ с интересом рассматривал незнакомые бумажки: одну гривну с портретом киевского князя Владимира Великого, две гривны - с киевским князем Ярославом Мудрым, 5 гривен голубого цвета с Богданом Хмельницким при гетманской булаве, 10 гривен красного цвета со злодеем-гетманом Мазепой; дальше шла зелёненькая двадцатка с портретом поэта Ивана Франко, лазоревая пятидесятка с усатым историком Михаилом Грушевским, а замыкала парад банкнот сотня с портретом старого усатого Тараса Шевченко в высокой смушковой папахе.
Появилась и металлическая мелочь. Первоначально в Верховной Раде депутаты-западенцы хотели назвать её „шагом”, но идеи славянского единства победили, и за металлической мелочью решили оставить привычное название - „копейка”. Но в отличие от своей советской сестры, украинские копейки поменялись цветом: 1, 2 и 5 были отштампованы из нержавеющей стали и выглядели, как серебряные, а монеты 10, 25 и 50 копеек – из латуни и поэтому косили под золотые. Все монеты клепал станкостроительный (патронный) завод в Луганске.
Был определён и курс гривны по отношению к основной международной валюте из расчёта: 1 доллар США = 1,76 гривны. В том, что он долго будет таким, мало кто верил. В связи с введением гривны Резчиков с Карташенко срочно засели за корректировку договоров, заключённых с отраслевыми НИИ на проведение работ.
Параллельно Егор готовился к ответственному мероприятию: в октябре в Женеве должна была состояться Всемирная конференция по стандартизации электросвязи (ВКСЭ-96), а Карповского, который был „вайсом” в ИК-IX и ИК-14 и традиционно ездил на пленарки в Женеву, Торремолинос (Испания) и Мельбурн (Австралия), в этот раз в Женеву не пустили.
В конце октября ему исполнялось 60 лет - предельный срок работы для государственного служащего, а отношения с начальником управления обострились у него настолько, что Горленко не захотел подавать министру традиционный, в общем-то, рапорт на Карповского о продлении срока его службы ещё на 2 года. Вот и корпел Егор вместо Фёдора, готовя отчёт о работе, проделанной Рабочей Группой Карповского за 4-летний исследовательский период.
- Выступать тебе не придётся, ты не переживай! – утешал он Резчикова. – Но нужно быть готовым к тому, что какому-нибудь делегату, например, тому же мистеру Кишрави, стукнет в голову задать идиотский вопрос, чтобы повыпендриваться на высоком собрании.
Сириец Кишрави, постоянно проживающий в Женеве, среди специалистов, работающих на собраниях Международной организации, был хорошо известен. Он до тонкостей знал Устав организации, прекрасно разбирался в юридических и процедурных вопросах, которые часто возникали на собраниях, и своим вопросом-выступлением запросто загонял многих председателей собраний в лёгкое замешательство или в откровенную растерянность. Тематика и специфика работы собрания сирийца нисколько не смущала, бойцом он был универсальным. Председателя собрания, предоставившего ему слово, он никогда не благодарил, а сразу переходил к делу:
- Чермэн, чермэн (так звучало у него слово chairman - председатель), а почему Вы игнорируете последнее решение Административного совета?
или:
- Согласно Уставу, пункт Х, параграф У, мы не можем принять эту Рекомендацию по ускоренной процедуре! Очень странно, что Вы, чермэн, на это не обратили внимание!
Как только сириец получал разрешение взять слово, делегаты, знакомые с манерой поведения Кишрави, сразу же оживлялись и толкали в бок своих соседей, приглашая их позабавиться зрелищем, которое на таких мероприятиях увидишь не часто. Так что Карповский знал, чего опасаться.
В Женеву из Киева отправилась довольно представительная делегация, составленная преимущественно из технарей. Маршрут был сложным: летели до Вены, где в аэропорту, разглядывая полки магазина „duty free” и витрины многочисленных киосков, проболтались 4 часа, затем пересели на самолёт, направляющийся в Цюрих, и ещё три с половиной часа мчались в поезде. На вокзале „Корнавин” их, конечно, встретил Владислав, на привокзальной площади ждал микроавтобус украинской миссии, мест в нём хватило всем.
Старичев показал новую купюру достоинством в 20 франков, которую в Швейцарии запустили в обращение месяц тому назад. Оказывается, её появление вызвало в Женеве лёгкую панику:
- Ты понимаешь, - вполголоса сказал он Резчикову, покосившись на незнакомых ему специалистов, прилетевших в компании с Егором, - банкнота же не лезет в платёжные автоматы на бензозаправочных станциях! Почему? Да, её размер по высоте – не путать с толщиной! - увеличился... Некоторые шутники даже пытались её подогнуть, чтобы подогнать по размеру щели в автомате, но здесь такие фокусы, конечно, „не проханже”! Теперь в автоматах что-то срочно переделывают, чтобы автомобилисты успокоились…
От Владислава Егор узнал, что Клокач уже здесь, он вылетел на день раньше прямым рейсом до Женевы; ему, как начальнику Управления внешних сношений, нужно было следить за ходом конференции с самого начала. Высокое начальство, которое должно было участвовать в обсуждении кандидатур, выдвигаемых в руководящие органы Международной организации, в председатели исследовательских комиссий и в „вайсы”, а самое главное – в голосовании, обычно прибывало позже, когда рассмотрение всех технических отчётов подходило к концу.
- Я тебе скажу, что ребятам из украинской миссии в Женеве пришлось основательно побегать по городу, чтобы найти вам гостиницу. Тут комнаты расхватывались, как горячие пирожки - сообщил Старичев, когда Резчиков поинтересовался, где они будут жить в этот раз, с учётом, что их прибыла целая орава.
Оказалось, что впервые Егор будет жить в Женеве на другой стороне озера, недалеко от городского пляжа, гостиница называется „Кальви” (Calvi); больше, чем на две „звезды”, она не тянула, но на цветном телевизоре в номере можно было смотреть 30 программ.
Пеший поход от гостиницы до небоскрёба на авеню Мотта занимал не менее 45 минут, правда, секретариат объявил о том, что из этого района города ежедневно будет отправляться автобус-шатл, но его услугами воспользоваться не удалось.
Клокач, конечно, жил в другом месте, поближе и покомфортабельнее, кажется, это был отель „Бристоль” (Bristol) со всеми своими пятью „звездами”; тут же должно было разместиться и начальство, прибывающее на голосование.
Всемирная Конференция проходила рядом с небоскрёбом Международной организации - в соседнем „бункере”, для таких целей он походил наилучшим образом: зал здесь, от подиума, своими рядами удобных кожаных кресел плавно подымался амфитеатром, и делегатам Украины, название которой начиналось с буквы „U” французского алфавита, все делегаты других стран были видны, как на ладони.
Слева чуть ниже разместилась делегация РФ, Егор насчитал там 15 специалистов, они группировались вокруг Леонида Егоровича Равакина, продолжавшего руководить центральным московским отраслевым НИИ. Резчиков и Михайловцев помахали руками, приветствуя своих знакомых, после чего Виктор наклонился к Егору и прошептал:
- Наверно, РФ привезла кого-то на смотрины - толкать в председатели или „вайсы”.
- А может быть, и на работу в секретариате, - ответил Егор, со вздохом вспомнив свою неудавшуюся одиссею. – Да, наши керiвники так никого сюда для работы и не подготовили, сколько мы с Карповским им на эту тему ни твердили...
Заседание конференции открыл сам Генсек организации, высокий блондин из озёрной страны Суоми, и работа началась. Было решено создать 6 комитетов, каждый из которых занимался бы своими вопросами. Егора определили в комитеты № 3 (новые Рекомендации) и № 6 (обратный вызов - callback).
Никакие отчёты представлять ему не пришлось: до начала работы конференции он встретился с председателем ИК-14, извинился за то, что господин Карповский, к глубокому сожалению, не может прибыть в Женеву в связи с неотложными делами в министерстве, и передал свой отчёт Рабочей Группы РГ-3 за исследовательский период.
Председатель ИК немец Кернер выразил сожаление по поводу отсутствия господина Карповского, а Резчиков пообещал ответить на все вопросы, которые могут возникнуть у председателя ИК-14 после ознакомления с материалами отчёта. На том они и расстались.
Кое-какие фрагменты из киевских материалов Резчиков потом услышал в докладе Кернера. Конференция полностью обеспечивалась переводом, в русской кабине поочерёдно возникали все знакомые Резчикову переводчики, и он периодически переключался на неё, особенно, если появлялся Антонцев: слушать его перевод было настоящим удовольствием.
Вечером в ресторане гостиницы „Кальви” компания собиралась дружная: на конференцию для расширения кругозора приехал Саша Логоватенко, председатель „Утела”; вырвался на простор завкафедрой спутниковой связи одесского учебного института Виктор Бархатов; изыскал валюту для поездки начальник киевского НИИ Михайловцев.
Прилетели и два представителя силовых ведомств, а также знакомый Егору Валерий Травин, начальник главка из министерства промышленной политики. С ним Резчиков неоднократно встречался на совещаниях по вопросу отраслевых инновационных фондов. На первой встрече на Воздухофлотском проспекте, когда Резчиков появился в кабинете Травина раньше всех участников совещания, выставил тогда гостеприимный хозяин для знакомства бутылку армянского коньяка и шоколадные конфеты, и многое они успели обсудить до того, как в кабинет подтянулись представители других министерств...
На следующий день в обеденный перерыв для делегатов был организован коктейль и буфет, а вечером фирма „Lucent” (что означало - святящаяся) устроила приём в отеле „President Wilson”.
В банкетном зале до половины одиннадцатого на фуршете их развлекал негритянский оркестр, и Егор радовался, что ему удалось уговорить Владислава присоединиться к их делегации; правда, тот сначала смущённо упирался, как мог, ссылаясь на неотложные домашние дела. Но изысканное меню убедило его, что от таких фуршетов отказываться не следует. На прощанье всем делегатам были вручены фирменные сувениры, включая телефонные карточки достоинством в 5 швейцарских франков для международных звонков.
Возвращаясь домой, дружная компания сделала небольшой крюк, провожая Владислава, который жил недалеко от площади Навигасьон. На ней Резчиков увидел хорошо знакомый ему отель „Эдельвейс”, над дверью которого красовалась длиннющая труба. Он сразу же вспомнил прощальный ужин, который был организован 10 мая в ресторане отеля по случаю окончания работы заключительного собрания ИК-13.
Там под громкую тирольскую музыку им подавали блюда швейцарской кухни, и конечно, без фондю не обошлось. Когда гости окончательно развеселились, в зал втащили длинную трубу внушительных размеров с раструбом на конце (в Карпатах её бы точно называли трембитой). Звук, грянувший из неё в зале ресторана, явно мог вызвать в Альпах сход снежной лавины, тем не менее персонал ресторана принялся активно искать ещё желающих в неё подудеть. Когда с этой просьбой пристали к заметно раскрасневшемуся Саше Стоколову, то он, чтобы от него отвязались, сказал:
- I am not sure for the opposite hole of my body! [43].
Ресторанные затейники намёк поняли, и от Саши с дружным хихиканьем сразу же отстали.
Ужин в ресторане отеля „Кальви” приходилось заказывать заранее, обходился он от 12 до 18 франков, всё это записывалось в счёт, но ужинали они здесь лишь четыре вечера. Остальные шесть вечеров они провели на приёмах, которые солидные эксплуатационные и промышленные фирмы, представленные в Международной организации, устраивали для всех участников конференции.
На второй день приём давала администрация телекоммуникаций (РТТ) Швейцарии, место для него она выбрала в отеле „Bergues”. Фирма „Alcatel” (Алкатель) приём устроила в клубе „Артур” в районе аэропорта, куда делегатов отвезли на открытых экскурсионных автобусах, похожих на те, что когда-то бегали летом по „Выпердосу” в Киеве.
Здесь Егор впервые услышал известную испанскую группу „Макарена”. В общем, довелось ему попировать на фуршетах в отелях, о которых он и мечтать не мог, их названия звучали так, словно он читал роман Жоржа Сименона о похождениях комиссара Мегрэ: „Richmond”, „d’Angleterre”, „De La Paix”, „Intercontinental”. На фуршете в последнем Резчиков отметил двухлетие своего немецкого внука.
Выступить на конференции с разъяснениями ему пришлось совершенно неожиданно. При обсуждении вопроса об услугах мультимедиа, обеспечиваемых в коммутируемой телефонной сети, руководитель российской делегации Равакин выразил сомнение в возможности их предоставления. Он был уверен, что услуги мультимедиа могут предоставляться лишь в широкополосных сетях связи [44] .
Резчиков удивился: Леонид Егорович был светилом, одним из теоретиков мобильной связи, председатель собрания обращался к нему с почтением, не забывая регулярно называть его профессором Равакиным. Специалисты знали о том, что в своих трудах Равакин усиленно проталкивает придуманный им термин „инфокоммуникационные технологии”, свидетельствующий о тесной интеграции средств телекоммуникаций и вычислительной техники.
А ситуация была простой, и её суть Резчиков объяснил профессору Равакину, когда тот в перерыве на кофе подошёл к нему для выяснения некоторых подробностей низкоскоростной мультимедиа. [Приложение 1].
Много времени на конференции было уделено проблеме обратного вызова (callback - коллбэк). Если отбросить все тонкости и премудрости, то суть её заключалась в том, что с помощью некоторых технических ухищрений (в телефонных станциях) международные вызовы „прикидывались” местными, стоимость которых была на порядок ниже, а расходы несла вызываемая страна.
Особенно этим грешили развивающиеся страны, среди которых выделялась Нигерия, где развелось несметное количество жуликов в банковской сфере. Когда все вклады, предлагающие методы борьбы с коллбэком, были представлены, Генеральный секретарь заявил:
- Я уверен, что наша конференция предложила действенные средства для успешного преодоления этой проблемы. В этом нас убеждает и само её название! Думаю, что аббревиатура WTSC [45] может трактоваться теперь ещё и так: „Wishing To Stop Callback”![46].
Аудитория, уже прослышавшая, что Генсек отличался особой тягой к различным хохмам и шуткам, дружно рассмеялась и принялась шумно ему аплодировать. Генсек улыбнулся и поблагодарил делегатов, прижав правую руку к сердцу и дважды кивнув головой. Скоро обратный вызов, с глубоким сожалением, узнает, что он побеждён…
Среди своих украинских коллег Егор считался старожилом и знатоком Женевы, и ему постоянно приходилось объяснять им, где и что можно купить по божеским ценам в этом городе богачей и банкиров.
В субботу, растолкав своих товарищей по нужным им магазинам, Егор отправился в длинный вояж – в магазин электроники на рю де Лозанн. Там его несказанно огорчили: купленные два года назад часы фирмы „Casio” на солнечной батарейке, которыми он гордился, с производства были сняты, и теперь ни в какой мастерской починить их было нельзя. Оставалось их только выбросить, что и посоветовал Егору один очень вежливый менеджер, прекрасно владеющий английским языком. Мусорную корзину искать долго не пришлось...
Народ на улице сновал с чемоданами на колёсиках, и Резчиков на пути домой в ближнем „Юнипе” купил себе подобную модную новинку. Однако одна расфранчённая соотечественница, плохим французским языком истязавшая менеджера в отделе бижутерии, критически глянула на каталку Егора и безапелляционно заявила:
- А я только что из дальнего „Юнипа” что на рю де Карюж. Так там такие штуки гораздо красивее и удобнее!
Решив, что мнению таких экспертов, почти товароведов, можно доверять, Резчиков с каталкой направился в дальний „Юнип”. Там он убедился, что соотечественница права: сравнение каталок было не в пользу купленной. Но сдать один чемодан и купить другой, доплатив всего лишь 8 франков, оказалось проще простого. В гостинице его покупку одобрили и даже грозились наведаться в магазин уже в понедельник вечером.
В воскресенье Резчиков устроил своим коллегам экскурсию по той части Женевы, в которой они жили. Он показал православный храм в дипломатическом квартале, через мост вывел к Историческому музею, сводил в собор Святого Петра, где на входе им вручили тоненькие книжицы, оказавшиеся молитвенниками. Один из силовиков спросил Резчикова, можно ли взять книжицу на память, но Резчиков ему объяснил:
- Их следует вернуть при выходе из храма.
Аскетическое убранство храма и громкая торжественная органная музыка слишком сильно давили и на уши, и на сознание, поэтому, прослушав два опуса, делегаты поспешили взглянуть на знаменитый стул Кальвина и выбраться из храма. Затем Егор провёл их на бульвар, с которого открывался прекрасный вид на окружающие горы, Новую площадь (Place de Neuve) и Стену Реформаторов.
Он потащил их к месту слияния Роны и Арвы, потом вернулся с ними в старый город, провёл своих уставших подопечных мимо многочисленных ателье, невесть чем промышляющих себе на приличное пропитание, и вывел на площадь, где сбегались все улицы из исторических кварталов, Тут Саша Логоватенко выбрал открытое кафе, где накормил до отвала всю компанию, расплатившись кредитной карточкой, которую ему на фирме вручили накануне отлёта.
Перед отъездом из Женевы Егор наведался в Русскую службу и получил от Антонцева новый контракт на перевод Рекомендаций серий О и V.
5. Назад в Голосеево.
29
Прилетев из Женевы со Всемирной конференции, Резчиков узнал пять новостей.
Первая новость была очень приятной: в министерстве провели локальную сеть, и теперь заработала электронная почта. Поскольку фирма „Ирис” с Карповским разругалась, то работу с Русской службой Антонцева по переводу Рекомендаций пришлось перестроить: Егор сбрасывал материалы перевода на дискеты и отправлял их в Женеву бандеролью. Издательством Рекомендаций уже занималась одна московская организация, созданная при центральном отраслевом институте. Теперь же появилась возможность отправлять материалы электронной почтой прямо на е-адрес Антонцева.
Вторая новость касалась телевидения: на кнопке, где вещало московское ОРТ, вдруг появился канал под названием „Интер”, стремящийся стать украинским общенациональным телеканалом.
Смелый новичок начал с того, что в московские новости стал потихоньку вставлять свой местный материал, а закончил тем, что потеснил российский канал в другую полосу частот. Потом эта местная доля стала постепенно увеличиваться, и московские известия уже уменьшились на порядок. Правда, новости оба канала передавали в разное время, поэтому вечером в прайм-тайм приходилось кочевать с канала на канал.
Третья новость собственно таковою и не была: Карповского действительно „ушли на заслуженный отдых”, но на пенсию государственного служащего он не потянул, ему нехватило стажа.
В конце октября Фёдор устроил банкет, который был и юбилейным, и „отвальным”; своих гостей он собрал в ресторане „Богуславка”, которым продолжал успешно руководить экс-сотрудник киевского НИИ Дима Гнедкин. На этом мероприятии Резчиков, по просьбе своего соратника, зачитал в переводе приветственное послание, поступившее из Секретариата Международной организации (г. Женева). Там высоко оценили вклад господина Карповского, многолетнего „вайса Исследовательских комиссий ИК-IX и ИК-14 в разработку международных стандартов для средств телекоммуникаций. Как говорится, пустяк, а приятно…
Наживать себе врагов Фёдор Карповский был большой мастер, гибкость и чуткость явно не входили в число его достоинств, при том, что он был натурой деятельной, целеустремлённой, настойчивой, часто неоправданно жёсткой, „впертой”, как говорят на Украине, и порой жестокой. Перейдя из родного института в министерство, он не горел доброжелательностью по отношению к прежнему месту работы, где „отпахал” почти тридцать лет.
Особенно неприязненные отношения у него сложились с Виктором Михайловцевым, одногодком и однокурсником по одесскому институту, с которым они одновременно стали заместителями начальника института Королько. Узнав, что разведенный Виктор женился на сотруднице институтского отдела кадров, Карповский чуть ли не месяц иронически называл его „нашим молодожёном”. Став начальником УСНТП, уговорил руководство министерства устроить в институте комплексную проверку, результаты которой были вынесены на специальное заседание коллегии.
Егору Резчикову, который хорошо знал как сильные, так и слабые стороны деятельности института, было поручено подготовить негативное заключение. По этому поводу они с Фёдором чуть не разругались. Работа института была признана неудовлетворительной, в институте и министерстве ломали голову, кого из замов вот-вот сделают новым начальником, одни склонялись к кандидатуре Стасика Закревского, другие были уверены, что у Жени Ключицкого шансов вроде бы побольше.
Но Виктор Михайловцев каким-то чудом уцелел и остался на своём посту, а вот Карповский, „побив горшки” с Горленко на совершенно законных основаниях был вытолкнут с государственной службы на безусловно заслуженный отдых. Он подался в один влиятельный отраслевой журнал, развил там бурную деятельность, но спустя полтора года, переругавшись со всеми, бросил журналистскую работу. Фёдор принялся было писать историю киевского НИИ, но его подвело здоровье, ведь диабет – это поганая штука.
Узнав об этих похождениях своего экс-коллеги и экс- начальника, Егор дома сказал Диане:
- В отношении Фёдора я всегда вспоминаю одну фразу из моей конторской книги, - Всё, чего я не достиг, я не достиг сам [47].
Четвёртая новость была из Одессы: племянник Алексей, наконец, перебрался из родительской квартиры в построенный ЖСК на массиве Котовского. Как утверждала сестра Ирина, в доме у Алексея даже было тепло, имелись и свет, и газ, но вот для гарантированной горячей воды Алексей уже взялся сооружать бойлер на 50 литров. А его уже подпирало судебное уведомление, инспирированное юристом райисполкома, который „положил глаз” на лакомый земельный кусочек в самом центре курортной зоны.
Юрист прекрасно был осведомлён, что инвалид первой степени, участник Великой Отечественной Войны и участник боевых действий Вера вскоре должна получить новую двухкомнатную квартиру и выехать из дома вместе со своей сестрой.
Да, племяннику можно было позавидовать, а у Резчиковых в квартире на Лейпцигской ситуация была далека от нормальной.
В студенческом корпусе продолжался капитальный ремонт, было ясно, что отопление опять включат не раньше середины ноября, а до этой долгожданной минуты, чтобы не замёрзнуть и не простудиться, снова включай в розетку „козла” для обогрева и готовься к тому, что придётся бегать в щитовую общаги, чтобы в очередной раз перещёлкнуть тумблеры на электрощите. По воскресеньям Резчиковы ездили в квартиру дочери на улице Ломоносова и не переставали удивляться и радоваться: как же тут тепло!
Была ещё и пятая новость, самая паршивая. Оказывается, немецкий зять коммерсантом оказался неважным. Он, хоть и не полез в афёру, которую герр Александр хотел провернуть с мерверштоером [48], зато „подзалетел” с покупкой дома и ещё прогадал на двух многообещающих сделках на Украине. Денег у него осталось в обрез, хоть караул кричи.
Обо всём этом и многом другом рассказала по телефону дочь отнюдь не самым радостным голосом. Выход из финансовой ямы она видела в срочной продаже своей квартиры на улице Ломоносова, а перебросить деньги „за бугор” брался помочь Василий Правец - через свой банк, организованный в недавно построенном им здании. У него с Бенно были общие интересы.
Денежный вопрос с семьёй дочери уже возникал и раньше. В весенней Женеве, прилетевши на собрание ИК-14, Карповский и Резчиков в один из дней в угловом банке на авеню Мотта получили деньги за работы, проведенные с Антонцевым. Теперь Егору надо было срочно переслать их дочери.
Но тут на них набежал запыхавшийся руководитель украинской миссии, который настоятельно советовал им посетить в соседнем „бункере” лекцию президента Украины Леонида Кучмы. Тянулась она долго, президент говорил по-русски, перевод на французский язык, как сказал им Владислав, тоже мобилизованный на всенародную встречу, был не самого высокого качества.
Всё, что вещал с трибуны президент, Резчикову с Карповским было хорошо известно. Наверно, поэтому они решили не задавать лидеру страны никаких вопросов. Егор вообще нетерпеливо ёрзал в кресле, переживая, успеет ли он на почту до её закрытия. Немного успокаивало то, что почтовое отделение находилось в этом же здании, на первом этаже.
Туда он успел с получасовым запасом и отправил дочери 5 тысяч швейцарских франков. Почтмейстер сказал Егору, что получателю в Германии всю сумму выплатят уже в марках, обменяв их по официальному курсу.
Конечно, он был не таким выгодным, как в обменной конторе „Change Michel” недалеко от вокзала Корнавин. Владислав уверял, что в ней курс обмена валюты – самый лучший в Женеве. Помнится, он действительно был неплохим: один доллар = 1,16 SF, одна дойчемарка = 0,83 SF. На почте Егора тогда приятно удивило, что за пересылку денег с него взяли всего 40 швейцарских франков.
И вот теперь стало ясно, что эти деньги ситуацию не выправили.
Диана активно занялась продажей квартиры на Ломоносова. Она изучала еженедельники и бюллетени объявлений о продаже и покупке жилья, звонила целой армии маклеров, встречалась с ними, показывая квартиру. Но маклеры за двухкомнатную квартиру в „хрущёвке” больше 17 тысяч долларов не предлагали. Однажды после очередной помывки, отдыхая в тёплой квартире, они вдруг спросили один другого:
- А зачем нам продавать за бесценок такую тёплую квартиру? И вообще, какого чёрта мы должны мёрзнуть в центре вместо того, чтобы блаженствовать в тепле, имея под боком такое чудо, как Голосеевский парк? Нет, уж лучше продать свою квартиру на Лейпцигской, где не знаешь, что тебя ждёт завтра на этой практически осиротевшей ведомственной жилплощади!
Теперь Диана водила возможных покупателей уже в свою квартиру на улице Лейпцигской. Наконец, в середине ноября нашлась одна покупательница, которую проблема отопления и прочие мелочи не волновали: дама работала в аппарате Верховной Рады, и с Лейпцигской до места службы ей шагать на своих двоих было не более десяти минут.
Диана тщательно изучила устоявшийся порядок продажи, чтобы не остаться и без квартиры, и без денег. Таких квартирных ловчил сейчас развелось видимо-невидимо. Купчую подписали лишь тогда, когда в изолированной комнате в присутствии маклера и нотариуса тщательно пересчитали деньги до последней сотни долларов.
По договору-купчей нужно было в течение десяти дней освободить квартиру, и Диана с Егором принялись снимать со стен ковры, картины, вязать узлы, паковать вещи и книги в многочисленные картонные коробки, подобранные у задних дверей окрестных магазинов или купленные у тороватых завхозов в ближайших детских комбинатах.
Пришлось продать несколько книжных полок, которые в свою бывшую квартиру на Ломоносова ни за что бы не влезли. Часть мебели, холодильник, телевизор и стиральную машину удалось втолкнуть в комиссионку возле Дарницкого базара. Из своего офиса для погрузки и разгрузки нанятой грузовой машины прислал охранников Василий Правец, цену он назвал вполне божескую.
И вот 21 декабря, при вполне тёплой погоде, Егор с Дианой приехали со всем своим скарбом на улицу Ломоносова. У крыльца в родной подъезд первым из старых соседей им встретился бывший лётчик из аэропорта Жуляны, живущий в этом же подъезде. Когда-то он страстно доказывал Егору, что самолёт ЯК-40 (который Резчиков очень любил за комфорт и скорость) – вещь для Родины абсолютно затратная, так как керосину он жрёт столько, что на него – не напасёшься. Посмотрев на озабоченного Егора, ещё прикидывающего в уме, всё ли они забрали с Лейпцигской, лётчик изрёк:
- А то ж! Прийшла коза до возу!
Критически осмотрев входные двери, открывающиеся вовнутрь квартиры, и задрипанные замки на них, Диана решила, что нужно срочно обзаводиться вторыми дверями, которые бы открывались в подъезд, благо широкий дверной проём этому не препятствовал. Так, во всяком случае, уже успели поступить многие соседи по парадному – лишняя защита от воров ещё никогда никому не мешала. Едва Егор успел обновить замки на старых дверях, как прибывшая из щарашки бригада за два шумных часа, со сваркой, сверлением, строганием и прочим грохотом, установила бронированные двери с двумя новыми замысловатыми замками.
Первому зятю пришлось дать 5 тысяч долларов, и он благополучно выписался из квартиры, забрав с собой мебель из первой комнаты. Егор лишний раз убедился в справедливости старинной русской пословицы - „Зять любит взять”.
Для отправки денег дочери Егор отправился в офис Василия Правца, расположенный в новом здании вблизи цирка. Оно было буквально нашпиговано филиалами иностранных фирм, на каждом этаже, выйдя из лифта, посетители сразу же натыкались на объективы камер видеонаблюдения, бронированные двери в таинственные коридоры и рослых охранников, возникающих на пороге после продолжительного нажатия кнопки звонка.
Ответив на вопрос „К кому?” и „А вам назначено?”, Резчиков по длинному коридору добрался до нужной приёмной, где секретарша, на секунду оторвав свой взгляд от монитора, вежливо попросили его присесть в кресло и подождать, после чего застучала по клавиатуре компьютера с завидной скоростью.
Резчиков только приступил к подробному изучению окружающей обстановки и современного интерьера, как дверь из кабинета Правца отворилась и оттуда вышел Валерий Павлович, бывший министр. Егора он узнал только после того, как тот, поднявшись с кресла, громко с ним поздоровался. На всякий случай руку подавать экс-министр не стал, но Егор заметил, что бывший вождь отрасли несколько был удивлён визитом своего бывшего подчинённого в этот кабинет.
Василий Правец встретил Резчикова приветливо, спросил про Диану, Марину, её детей, тщательно пересчитал доллары, которые вручил ему Егор, чуть улыбнулся и сказал:
- Я примерно столько же заплатил за новую кухню!
„Ну и ну!”- подумал Егор - „Отвалить за кухню половину стоимости квартиры – это круто!”
А вслух он спросил:
- А Валерий Павлович к Вам не на работу приходил оформляться?
- Нет, конечно! - засмеялся Правец. – Он живёт в нашем доме, который я построил. Возникли некоторые проблемы, вот нам и пришлось встретиться…У нас в доме вообще собралась тёплая компания, ещё и бывший министр обороны живёт, и несколько депутатов... Так, Егор Сергеевич, я эти деньги через день отправлю. Тот банк, с которым я работаю, сегодня заканчивает в локальной сети какую-то новую программу устанавливать. За деньги не беспокойтесь, дойдут целёхонькими…Привет Диане!
И Егор покинул офис, готовясь к заключительному этапу великого переселения. Теперь осталось только оформить покупку своей же бывшей квартиры.
Эта операция проходила уже спокойно. Продавцом выступал сам Егор, получивший от дочери генеральную доверенность на продажу „её” квартиры. Покупателем выступала Диана, присутствовал всё тот же нотариус, который участвовал в первой сделке, именно на него и пришлось потратиться, ведь при оформлении сделки по продаже жилплощади расходы возлагались на продавца. Но вот, наконец, все грандиозные сделки с недвижимостью, наконец-то, закончились, можно было и дух перевести, но не тут-то было.
На следующий день после покупки, когда Егор выходил из бухгалтерии, где убедился, что все проплаты в адрес подчинённых институтов прошли успешно и добрались до получателей, его в коридоре встретил „цековский дворянин” Клокач, который спросил у Резчикова:
- Вы, кажется, знали такого человека, по фамилии Гаврилюк, Павел Викторович? Он в Женеве когда-то в нашем представительстве работал…
- Да, - ответил Резчиков. – А что такое?
И Клокач сказал ему, что в начале декабря Чрезвычайный и Полномочный посол Павел Викторович Гаврилюк погиб в автомобильной катастрофе. Он возвращался из одной европейской страны, и несчастье произошло на мосту, при переезде через пограничную реку. Егора это обстоятельство места сильно удивило: ну, какая может быть скорость на мосту, где машины обычно ползут, как черепахи? Или на мосту был гололёд? А ведь Павел Викторович был опытным водителем...
Тогда, в Женеве, несколько лет тому назад, у него в гостях, вместе с Карповским, выпили они все, конечно, не очень много, но Егор нисколько не сомневался, что в гостиницу придётся возвращаться на троллейбусе. Но когда он осторожно спросил хозяина, какой номер ходит до отеля „Дрейк”, тот, поправив свои стильные очки, успокоил Егора: он, как забрал их из гостиницы, так в целом виде туда и вернёт. И по городу, с тяжёлым уличным движением, он на своём служебном „мерседесе”, с буквами „CD” на автомобильном номере, с развёрнутым посольским флажком, рулил ловко и аккуратно.
Выпускник МГИМО, русак, он прекрасно говорил на украинском языке, владел английским, французским и языком бенгали. Уже будучи дипломатом, активно занимался литературными переводами. После Женевы, где он был бессменным парторгом миссии СССР, Гаврилюк служил начальником отдела МИДа УССР, два года был Постоянным представителем Украины при ООН, потом ещё два года работал послом независимой страны в Канаде,
Он избавил сотрудников посольства от того кошмара, в котором они пребывали с тех пор, когда бывший третий секретарь ЦК КПУ, отвечающий за идеологию, назначил послом в северную заокеанскую страну бывшего диссидента-антисоветчика.
Тот, видно, взяв пример с африканских послов, любивших на официальные приёмы одеваться в яркие племенные одежды, встречал своих высоких гостей в рубашке-вышиванке и чуть ли не в шароварах. „Откачавшемуся в киче” было как-то не до принятых норм общения и поведения, действующих в высоких дипломатических кругах [49].
Дурацкая манера – рассматривать пост посла как почётную (а иногда - и не очень!) ссылку, раньше касалась первых секретарей обкома и опальных министров. Теперь, в незалэжной стране, видимо, наметилась новая тенденция – в послы двинулись украинские писатели и поэты, дипломатических „академиев” не кончавшие. По 2 года в Израиле и США, а затем 3 года в Канаде, прослужил Чрезвычайным и Полномочным Послом писатель, сценарист, эпидемиолог, ставший известным широкому читателю после опубликования повести „Чернобыль” в журнале „Юность”.
Поработал послом в Польше и Словакии бывший воин Украинской повстанческой армии (УПА), а позже - поэт, переводчик, главный редактор журнала иностранной литературы „Всесвiт”, член КПСС с 1954 по 1990 год, вылезший в разгар перестройки уже ярым националистом.
Позже, в эпоху глобального Интернета, Егор прочтёт воспоминания Мридулы Гош, индийского политолога, прожившей на Украине около 30 лет (с перерывами), о том, что погибший украинский дипломат был единственным человеком в стране, который говорил на языке бенгали. Он перевёл на украинский язык тексты Рабиндраната Тагора, Марио Пьюзо, Д.Керола.
А теперь о незаурядном дипломате незалэжной страны говорило лишь Постановление КМУ (за подписью Павла Лазаренко), согласно которому вдове были выделены всего лишь 1500 гривен одноразовой помощи, за счёт государства организованы похороны на Байковом кладбище и дано указание в адрес киевской мэрии о сооружении надгробия за 2500 гривен.
Вскоре до Резчикова стали доходить смутные слухи, что Гаврилюка убрали спецслужбы. Выглядели эти разговоры вполне правдоподобно, и в недалёком будущем уже чересчур много самоубийц в стране сведут свои счёты с жизнью двумя выстрелами в голову, один из которых можно было бы считать контрольным…
30
Декабрь Крысиного Года был хлопотливым: Резчиков с Карташенко принимали этапы законченных НИР у подведомственных институтов, оформляли проплату этапов, мотались в госказнчейство, которое грозилось с 25 декабря закрыть вход в здание для всех ходоков, вознамерившихся выбивать положенные им деньги.
Затем Егор долго надоедал начальству с согласованием и утверждением тематического плана на следующий год; корпел над отчётом о работе, проделанной научно-техническим советом министерства, работал над поступившими предложениями по плану работ НТС будущего года, обзванивал потенциальных докладчиков, чтобы и в летние месяцы было что заслушивать на совете.
И чтобы основательно забыть о производственных неприятностях, в год Быка по китайскому календарю Резчиковы решили из Киева исчезнуть на 2 недели: ведь надо было повидаться с дочерью и внуками в Германии.
Квартира была теперь одна, метаться между улицами Лейпцигской и Ломоносова не было необходимости, новые бронированные двери с замысловатыми замками внушали уверенность в том, что воров уже можно не бояться.
В целях экономии ехать решили автобусом, зазывалы, топтавшиеся у дверей немецкого посольства, настоятельно рекомендовали воспользоваться услугами фирмы „Евровояж” (Eurovoyage). Агитаторы уверяли, что у фирмы - особые отношения с погранцами, и те, мол, пропускают автобусы „Евровояж” без всякой очереди.
В путь Егор с Дианой двинулись четвёртого января, удобно устроившись во втором ряду кресел. По обеим сторонам дороги лежали высокие сугробы, но шоссе было расчищенным и укатанным. Сидевшая перед ними пара, как только автобус тронулся с площади Победы, выложила на откидной столик довольно пахучие продукты, плоскую бутылку коньяка и принялась закусывать.
Пировать они закончили как раз в тот момент, когда автобус стал втягиваться в зону посадочных платформ житомирского автовокзала. Въезд и выезд в зону были отгорожены полосатыми шлагбаумами. Автобусная публика опрометью бросилась искать туалет, оказавшийся платным. Но цену в 50 копеек все посчитали вполне приемлемой.
Миновав Новоград-Волынский, автобус сделал остановку в Ровно, где его окружили цыганята, клянчащие деньги. Вернувшаяся из туалета публика удивлялась, что здесь, вдали от столицы, за услуги сдирают уже 75 копеек. Последняя остановка была во Львове, где дополнительно сели пять пассажиров, и вот по разбитой заснеженной дороге автобус двинулся в сторону границы.
К пограничному пропускному пункту (ППП) „Краковец” они подъехали в 7 часов вечера, казалось, что за окном уже вовсю царит тёмная ночь.
За 10 минут до остановки водитель поинтересовался, как пассажиры собираются проходить таможню - нормально или быстро? Конечно, мало кому захотелось вытягивать свои тяжелые баулы и чемоданы из автобуса, разворачивать своё добро на показ окружающим, чувствуя себя, как голый в предбаннике, а потом всё барахло снова укладывать в чемоданы и тащить их обратно в автобус.
Всех больше устраивал последний вариант, и по салону автобуса заскользила фигурка добровольца-активиста, собиравшего по 5 марок с носа. Как новички, Егор с Дианой отдали 10 марок без колебаний и с удивлением посмотрели на пожилую пару, которая „давать на лапу” не захотела. Из последующих разговоров с соседями выяснилось, что пара эта ездит через границу чуть ли не каждый месяц, и их можно было понять - уж тут никаких денег не напасёшься.
Все слышали, что отечественные таможенники „берут”, но механизм вручения был скрыт от глаз широкой публики, и сколько денег при этом остаётся у водителей, никто не знает. Правда, всё это не даёт никакой гарантии, что таможенники из сопредельной дружественной страны не устроят вам своё собственное увлекательное шоу по проверке багажа, в надежде выудить пару сверхлимитных пачек сигарет или бутылок водки.
Никаких особых отношений с пограничниками у фирмы, естественно, не было. Как сказали бы в Одессе, это всё были сплошные „понты”.
Как впоследствии смог многократно убедиться Резчиков лично, сами ППП, скорее, являются не пропускными пунктами, а чем-то вроде специального блок-поста для создания „пробок” и длинных очередей. Здесь смело можно было снимать продолжение сказки о потерянном времени. Даже если перед вами нет ни одного, более проворного, отечественного автобуса, радоваться ещё рано. Вокруг с деловым видом будут сновать занятые чем-то пограничники, трое служивых с интервалом 20-35 секунд будут пропускать по соседней полосе легковые автомашины с номерными знаками Европейского Союза, а до вас ровным счётом никому не будет никакого дела. На ваши нервные упрёки потом скажут, что была пересменка или экстренное собрание с высоким начальством.
Но вот, наконец, появляется должностное лицо, которое собирает паспорта, и исчезает с ними часика на полтора. В отличие от паспортного контроля в поезде, где всё-таки нужно выдерживать расписание движения, процедура для пассажиров автобуса может растянуться часа на три-четыре, поскольку подобное действо может быть повторено пограничниками сопредельного дружественного государства.
Поэтому все восторженные сообщения в СМИ об очередных введенных на границах „зелёных коридорах” и прочих стахановских методах ускорения пропускной способности ППП путешественники воспринимают с большой долей скептицизма. Из всех своих многочисленных поездок Егор припомнил только один совершенно фантастический случай, когда при выезде в Украину грациозная польская пани-пограничница, вооружённая ноутбуком, поставила пассажирам штемпели в паспорта прямо в автобусе и управилась с этим делом за 10 минут. Потом среди удивлённых пассажиров кто-то сказал:
- Она, наверно, поступила на службу совсем недавно!
В итоге, из 30-36 часов путешествия часов 8 точно уйдут на ознакомление с художественным оформлением ППП. При этом могут возникнуть и туалетные проблемы. Из того, что пассажир торчит в этой переходной зоне по казённой нужде, вовсе не вытекает (простите за невольный каламбур), что можно сходить по нужде собственной, помня об ограниченных возможностях автобуса, о которых будет сказано ниже. При следовании домой, например, через ППП Шегени, для этого нужно пересечь границу, и возможность посетить необходимые места предоставляется после окончания всех формальностей. Автобус, наконец, останавливается возле „домика неизвестного архитектора”, и, заплатив деньги, вы по внутреннему художественно-архитектурному оформлению и сложной композиции запахов местного туалета безошибочно узнаете, что вернулись на родную землю.
Так и в этот январский вечер в течение часа на киевский автобус никто не обращал внимания, а перед его носом то и дело сновали служивые люди. Наконец, два погранца прошли по салону, собрали паспорта и исчезли. Ещё через час автобус сдвинулся с места и проехал вперёд на метров двадцать. Разнёсся слух, что вещи шмонать всё-таки будут, но он, к счастью, не подтвердился.
Всех пассажиров заставили выйти из автобуса, два пограничника с мощными фонарями проверили в нём все тёмные закоулки, открыли багажное отделение и посмотрели, не прячется ли тут кто-нибудь? Затем пассажиров снова усадили в автобус, он проехал очередные двадцать метров, снова остановился и тронулся, когда пограничник сунул всю пачку паспортов водителю. Тот раздал их пассажирам и убедился, что паспортов хватило на всех. Автобус тронулся дальше и, наконец, нырнул под арку, на которой было написано: „Увага! Ви залишаєте територiю України!”.
Автобус осторожно проехал ничейную зону, миновал вывеску с польским орлом и въехал на территорию Польши. Польские погранцы действовали побыстрее, в автобус они пожаловали уже через пятнадцать минут. Снова пассажиры сдали свои паспорта, вышли из автобуса, бросились в туалет, тут он был бесплатным, В польской зоне их промурыжили недолго, и вот через четыре часа Егор с Дианой, наконец, оказались на польской территории.
Рядом со сменившимся водителем (первый залёг в узкую дырку под первым сиденьем) примостился охранник, у него на ремне топорщился своей кобурой пистолет Макарова. Приглушённо звучала музыка, которую ловил автобусный приёмник в диапазоне УКВ, ехать с музыкой по заснеженной дороге было не так тоскливо. Позже, на остановке водитель объяснил, что ночью в Польше иногда шалят на дорогах и грабят проезжающие автобусы. Конечно, предпочтения отдают грузовым фурам, но уже было несколько случаев ограбления пассажирских автобусов из Украины.
За окном царила тёмная ночь, в которую были вкраплены редкие огоньки. Потом их стало всё больше и больше: они проезжали небольшой городок. Жители его жили приграничной торговлей: по ходу движения мелькали пугающие вывески „sklep”, которые ни к каким фамильным усыпальницам не относились, а просто извещали об очередном складе, где продавались автомобильные покрышки, велосипеды, багажные прицепы, инструмент или строительные материалы.
Прямо у дороги выстроились полчища садовых скульптур и сказочных фигурок, ангелов с белыми крыльями за спиной, тут же была керамика всех калибров. У домов стояли зелёные ёлочки с перемигивающимися гирляндами разноцветных миниатюрных лампочек: это догорали рождественские праздники. Потом всё это скопище огней внезапно исчезало, и тьму разрезал лишь свет фар автобуса. Опытные путешественники уже спали, нацепив вокруг своих шей надувные резиновые подушечки в форме подковы.
В автобусе действовал туалет, но каждые 2 часа автобус подруливал к придорожному сервисному комплексу, водитель объявлял время остановки, предупреждал, чтобы никто не опаздывал, пассажиры выползали, чтобы размяться после непродолжительного сна в условиях убаюкивающей качки и мягкой тряски, устремлялись в очередь к местному туалету. Некоторые бежали выпить чашку кофе, расплачиваясь или ранее раздобытыми злотыми, или марками - их тут принимали весьма охотно.
Здесь опять хотелось бы прерваться и поделиться теми открытиями, которые неминуемо обрушатся на каждого путешественника. Очень скоро все пассажиры обнаружат в себе удивительную способность молниеносно выскакивать из автобуса при его заезде на площадку для отдыха или на заправку и безошибочно определять направление, в котором нужно двигаться, чтобы первыми попасть в цивилизованный туалет. Поскольку женщины и мужчины в европейских странах уравнены в правах, то количество „посадочных мест”, как правило, одинаково; неизбежным следствием этого является длиннющая очередь нетерпеливо ждущих женщин.
Отнюдь не поспособствует улучшению вашего настроения и фигура в белом халате, собирающая туалетную дань. Переведя в уме по курсу потраченные пфенниги (а позже – евроценты) в родную валюту, посетитель приходит в ужас от мысли, что за эту сумму он мог бы дома купить 3 кило картошки. А на протяжении всего маршрута так ведь запросто можно истратить изрядную сумму, достаточную для первого взноса за стиральную машину!
Многие услуги, которые усиленно рекламируются транспортными компаниями в красочных буклетах, в пути странным образом видоизменяются. Вдруг оказывается, что туалетом (который носит гордое название „био”) можно пользоваться, пардон, только „по маленькому”. При более серьезных намерениях по салону начинает распространяться характерное „амбре”, которое не замаскировать никакими дезодорантами. Тут уж и надушенный носовой платок не поможет, а к середине путешествия туалет надежно забивается и отказывается служить. Водителям остаётся только терзаться мыслью, что все эти накопленные удобрения так и не удастся ночью где-нибудь слить по дороге, а придётся тащить всё „добро” в „порт приписки”.
За окном тем временем потянулись огни спящей Варшавы, промелькнули те мосты, о которых поётся в известной песне времён доперестроечных и дружбы народов:
„Направо – мост, налево – мост, и Висла перед нами.
И тут дома, и там дома, одетые лесами.
Машины бегут, обгоняя голубые вагоны трамвая.
Сияет яркой новизной Варшава, мой город родной”.
После Варшавы автобус повернул на юг, миновал Катовице, Вроцлав и утром прибыл в пограничный городок Згожелец. Через него текла река Нейсе, и городок на её западном берегу назывался уже Гёрлиц. Тут процедура пересечения границы заняла не более часа, и вот проехав мост, автобус очутился в Германии. Водитель решил отметить это событие и включил видеомагнитофон, для просмотра видео в салоне висели два монитора.
В каких бы только автобусах разных транспортных фирм ни ездили впоследствии Егор с Дианой (были, помимо „Евровояжа”, и „Шлях”, и „Евроклуб”, и „Kolumb”, и „Ecolines”, и „Крафт”, и „Экспресс-А”, и „Кауфман”), но это мероприятие везде было одинаковым. Обычно ещё засветло, часа через три-четыре с начала путешествия, включается видео, чтобы лишить пассажиров возможности подремать днём. Чаще всего, при солнечном свете, на экране телевизора ничего не видно, кроме бликов пролетающего пейзажа. Но зато хорошо слышно душераздирающие вопли, от которых никуда не спрятаться, поскольку громкоговоритель, висящий над головой, как правило, не имеет регулировки уровня звука. Получаешь полное представление об эстетических пристрастиях водителей автобусов (безусловно, не кончавших Киевский институт культуры у Михаила Поплавского), которые запускают сплошные боевики, с непрерывными мордобоями и истерическими вариациями на тему известной матери.
Эта приблатнённая культурная программа отечественного или зарубежного разлива будет „развлекать” пассажиров до полного изнеможения: четыре-пять фильмов за один удлинённый сеанс им гарантированы. И всегда найдется пара любителей, которые даже после полуночи будут требовать продолжения зрелищ. Можете поверить, что когда это видео, наконец, выключат, вас охватит ни с чем несравнимое блаженство и предвкушение ночного отдыха.
Но есть ещё один источник надоедливого шума. Люди в автобусе, конечно, едут разные. И всегда найдется пара личностей, от присутствия которых можно ошалеть уже после первых десяти минут. Можете не сомневаться, что они окажутся в самой непосредственной близости от вас, часто сразу же вашими креслами, подробно рассказывая своим соседям все свои семейные подробности...
В этот раз Резчиковы, сами того не желая, услышали такой разговор:
- Соня, ты помнишь Зойку Рыжую из второго подъезда ? Ну, у которой раньше всех в нашем доме видеомагнитофон появился? Они ещё потом так поспешно умотали в Дюссельдорф, что их Нюма не успел даже закончить школу…
- Ну, помню, Белла…Так шо?
- В немецкой школе их пацан попал в плохую компанию, что-то там было чуть ли не с наркотиками связано, школу прогуливал…И вот по совету своей родственницы они решили отправить его в Израиль, чтобы он там поступил в университет…Но для этого надо было иметь аттестат об окончании средней школы, пусть даже бывшей советской…
- Да, я знаю, там наши совковые документы признавались… Ну и шо?
- А то, что Зойка решила этот аттестат, дозарезу им нужный, в Киеве раздобыть…Ты же знаешь, что её племянник Лёня, который бизнесмен, компьютерами торгует, при киевской синагоге крутится, он пару раз еврейских детей в турпоездки по Италию вывозил. Так этот племянник через своих друзей разыскал в Дарнице какую-то бабу, которая в школе завучем работала, и попросил её аттестат для Нюмки организовать…
- Ну и шо?
- Та сначала упиралась, мол, это дело подсудное, да и непривычное, не так-то просто его провернуть, ведь надо подождать, пока директор школы в отпуск свалит, а в аттестате ещё и несколько учителей расписаться должны, ну, и прочие такие же мансы…Лёнька всё-таки её уломал, посулив заплатить 25 баксов…
- Неплохо! Для него – это явно не деньги, а для завуча – два месяца безбедной жизни! Ну и шо? Сделала она тот аттестат?
- Таки сделала, но только содрала с Лёньки не 25, а 50 баксов.
- Ну и шо?
- А то, что Нюмка уже второй год в Иерусалиме уже второй год учится! Зойка Рыжая хвасталась, что он Тору уже чуть ли не наизусть знает…Врёт, наверно!
Когда соседки, наконец, угомонились и заснули, Диана вполголоса сказала Егору:
- Ну и ну, что творится! Уже аттестатами зрелости с тали торговать!
- А что ты удивляешься? – засмеялся Егор. - Теперь даже кандидатский диссер тебе могут за бабки написать! И по любому вопросу! Вон, на стенках в подземных переходах, куча таких объявлений расклеена. За деньги тебя и членом какой-нибудь академии водопроводных или фуфлыжных наук запросто сделают. Да ещё и позолоченный нагрудный знак выдадут…Ученье, конечно, это – свет, а дремучих неучей сейчас – тьма, сплошные пэтэушники рулят!
Автобус тем временем уже выскочил на автостраду, которую в Германии лучше называть автобаном, и прибавил ходу. И вот первая остановка – Дрезден.
Тут нужно отдать должное мастерству водителей международных автобусов элитных фирм. Промаявшись на ППП сверх всяких разумных норм, они вовсю будут стараться наверстать упущенное время, развивая приличную скорость. В Германии, например, для этого есть все возможности, а у нас попадаются такие участки, что обязательно вспомнишь о старинной стиральной доске своей бабушки.
Все свои впечатления и ощущения от многолетних путешествий в международных автобусах Егор спустя несколько лет обобщил, и получилось что-то вроде статьи. Он начал её словами: „Как утверждается в одном самоучителе французского языка, «путешествия развивают молодежь» („Les voyages forme la jeunesse”). Надо признать, что действительно развивают, не обходя и прочие возрастные группы, например, при поездке международным автобусом”. А заканчивалась статья так: „Но не сомневайтесь, все негативные эмоции забудутся уже через 3 дня после окончания поездки, зато приобретенный ценный житейский опыт и расширенный кругозор навсегда останутся при вас. В этом и будет безусловная польза от проделанной вами поездки в международном автобусе”. Он отослал статью в редакцию газеты „Киевские Ведомости”, и самым удивительным было то, что её напечатали и даже гонорар выплатили! Правда, скучное название „Путевые заметки из международного автобуса” редакция изменила на другое, более интригующее: „Сервис по-маленькому”. Егору новое название очень даже понравилось.
Конечно, в сам Дрезден они не въезжали. Покинув автобан, автобус подрулил к зоне отдыха на окраине города, и пассажиры ринулись в стеклянное здание кафе. Егор с Дианой потянулись за ними. Кафе выглядело великолепно, везде сверкали металл, стекло, информационные табло; хромированные поручни вели посетителей то к раздаточной линии, то к стойкам со всевозможными напитками. Диана сразу же заявила:
- Я хочу чаю!
- А ты видела, сколько он стоит? Аж три марки, - ответил Егор.
- Ну и что? Мы же в Европе, и я хочу тут выпить чашку чаю!
- Ради Бога, но я бы взял кофе, надо прийти в себя от этой бессонной ночи!
- А мне возьми чай с вон той булочкой!
Долго ещё потом Диана будет рассказывать своим друзьям и знакомым о своей первой поездке в Европу на автобусе, и эпизод с ценой на чай будет её коронным номером…
Почти весь путь до Бремена Егор, несмотря на выпитый кофе, проспал, а там их встретил Бенно, с которым они за 2 марки созвонились по мобильнику из автобуса…И вишнёвый „вольво” по чистой, без снежинки, дороге помчал их на знакомый хутор.
31
Приехав в январский Кленкенборстель, поохав у роскошной ёлки, установленной в гостиной, раздав подарки и поужинав, Егор с Дианой удобно устроились на рыжем диване для задушевного разговора.
Егор вытащил из чемоданы рекламные проспекты, присланные Аркадием Каминским из Риги. К ним прилагались материалы, агитирующие за покупку акций рижской бисквитной фабрики, где Аркадий занимал должность председателя правления. Бенно покрутил в руках материал, часть которого была на английском языке, и сказал, что его пищевая промышленность никогда не привлекала, да и денег свободных у него сейчас нет для таких коммерческих игр с котом в мешке.
Марина поблагодарила родителей за присылку денег, они пришли вовремя, и по тону дочери Егор с Дианой поняли, что спасли семейство Раззолини от крупных финансовых неприятностей. Через 2 недели для Михаэля должна была приехать очередная девочка-нянька из Кривого Рога, и тогда Марина собиралась выйти на работу. Её, оказывается, берут в известную американскую страховую компанию. Объяснив, что именно она там, со своим университетским образованием, будет делать, дочь принялась рассказывать родителям продолжение истории, которая для них началась с вопроса Бенно, прозвучавшего в прошлом году:
- Вы знаете такую народную артистку Украины - Оксану Криниченко? – спросил тогда Егора немецкий зять на смеси английского и русского языков. – Она поёт украинские народные песни…
Летом прошлого года он приехал в Киев на неделю по своим совместным делам с Василием Правцом и теперь заглянул на улицу Ломоносова – передать привет от дочери и внуков. Когда ритуальное чаепитие закончилось, и все новости были рассказаны, Бенно и задал этот странный вопрос.
- Нет, - честно признался Егор, который и российских-то исполнителей народных песен почти не знал, ну, разве что, мог вспомнить Лидию Русланову со своими знаменитыми „Валенками”, Ольгу Воронец, или Людмилу Зыкину, но та, скорее, была эстрадной певицей.
Из объяснений немецкого зятя он узнал, что Оксана Криниченко со своим мужем, гармонистом Толей, родившиеся, выросшие и начавшие свою артистическую карьеру в Полтавской области, известны по всей Украине; они дают концерты даже за рубежом.
Год тому назад супруги гастролировали в Канаде, и после этой поездки за океан Оксана тяжело заболела, у неё обнаружили что-то нехорошее с почками. Она пролежала месяц в киевском НИИ урологии, но там помочь не смогли. Сейчас планируется послать её на лечение в Германию, но на это нужны большие деньги. Государство, конечно, деньги на лечение ей дать не может, но кой-какие средства собрали друзья и меценаты, а завтра во дворце „Украина” состоится благотворительный концерт в пользу Оксаны. Если у Егора и Дианы есть желание сходить на него, то вот вам два билета.
Во дворце они сидели в партере в пятом ряду, их зять с большой компанией сидел через проход почти напротив. Концерт был в двух отделениях, и в каждом из них пели, плясали, декламировали вирши. В конце благотворительного вечера ведущая со сцены принялась благодарить организаторов мероприятии и особую благодарность выразила в адрес графа Бенно Раззолини. Ему зааплодировали, и граф не замедлил подняться из кресла и раскланяться с публикой. Потом вся его компания поднялась и направилась в отдельный зал, где состоялся фуршет.
„Надеюсь, что собранные на концерте деньги от этого не пострадали” – подумал Егор, когда им с Дианой позже рассказали об этом.
Из рассказа дочери следовало, что денег тогда на этом концерте во Дворце „Украина”, в конечном итоге, собрали достаточно, чтобы Оксана с мужем в ноябре прошлого года приехала в Германию, где в Бремене ей сделали операцию, удалив опухоль чуть ли не в два килограмма весом.
- Но лежать в больнице ей оставалось ещё 2 месяца, - сказала Марина, - операция была сложной, и врачи хотят убедиться, что они находятся на правильном пути.
Оказалось, что в будущем Оксане предстояла операция по пересадке почки, пока же её регулярно подключали к аппарату искусственной почки. Её мужа Анатолия Бенно привёз в Кленкенборстель, где разместил в одной комнате вместе с Серёжей.
Каждое утро муж-баянист артистки раненько вставал, завтракал и уходил к развилке, куда по строгому расписанию прибывал утренний автобус, направляющийся в Бремен. В больнице Анатолий почти весь день просиживал в палате жены, Оксана лежала здесь одна, немецкого языка она, конечно, не знала, и муж, как мог, разгонял её тоску по дому, по сцене, по друзьям и родственникам.
Он вернулся вечером, усталый и хмурый, Марина представила его своим родителям, за чаркой украинской водки завязался неторопливый разговор. На вопрос Марины: „Ну, как там Оксана?”, Анатолий ответил, с тоской:
- Оксана там угорела от больничной кухни…Сегодня она мне сказала, что видела сон, как она в родительской хате ест украинский борщ…Так ей хочется борщу, что она аж расплакалась!
Марина с Дианой переглянулись, и дочь сказала:
- А что, это идея! Мама, давай сварим борщ, как его варит тётя Люда!
Идея всем понравилась, Диана поднялась наверх, чтобы взглянуть, спит ли уже Михаэль, и обнаружила, что тот на цыпочках, как балерун на репетиции, расхаживает по своей кроватке, держа в одной руке детскую бутылочку с молоком, которую он упорно называл „тютей”.
Ещё раз уложив его спать, Диана вернулась в гостиную, где разговор про украинский борщ был продолжен. Всей компанией дружно определили компоненты, необходимые для борща, и на следующий день дочь отправилась за покупками.
Труднее всего оказалось достать буряк, его Марина обнаружила только в цветочном магазине, сами корнеплоды размером были не больше куриного яйца, поэтому пришлось брать целый букет с роскошной ботвой. Ковырнув один бурячок ногтём, Диана осталась довольна: свёкла была тёмно-красного цвета, того самого, который так и называют свекольным.
Через день Марина усадила в свою машину „Polo” Диану и Анатолия и поехала в Бремен. В багажнике разместилась большая сумка, где обложенная старым пледом стояла кастрюля с горячим борщом. Кулинарный дебют Дианы с украинским национальным блюдом превзошёл все ожидания. Народная артистка была просто счастлива и легко осилила две полных тарелки. Когда первый восторг прошёл и начался светский разговор, Оксана Криниченко спросила, обращаясь к Диане:
- И как Вы варите такой прекрасный борщ, такой наваристый, густо-красного цвета? У меня такой никогда не получался!
- Я это делаю по старинному одесскому рецепту, - ответила Диана. - Свёклу-буряк варю отдельно от самого борща. Потом сваренный буряк натираю на тёрке в сковородку, туда добавляю томатную пасту, сок или свежие помидоры и чуточку сахара. Всё это слегка притушивается и добавляется в готовый основной борщ. Тем самым борщу обеспечивается прекрасный тёмный цвет за счёт окисления буряка томатом. Для основного борща берутся обыкновенные картошка, морковь и капуста. Можно добавить сладкого перца, фасоли и тыквы [50].
Диана только умолчала, что этот рецепт она получила от своей подруги, одесситки Людмилы Львовны Мирошник, украинский борщ которой был просто замечательным. Анатолий, увидев, как оживилась его жена, продемонстрировав завидный аппетит, удивился и по простоте душевной сказал:
- Никогда не думал, что кацапы такие хорошие люди!
Эту фразу Диана потом любила вспоминать, когда в компании кто-то произносил слова „хохол”, „кацап”или „москаль”.
Марина не остановилась на достигнутом. На следующий день она отправилась в редакцию городской газеты „Weser Kurier” и рассказала всю историю появления в бременской больнице народной артистки Украины, её положение и финансовые трудности.
Через день, когда дочь приехала в больницу с очередной кастрюлей борща, то в палате Оксаны она застала пожилую семейную пару, которая довольно хорошо говорила по-русски. На прикроватном столике стоял термос в окружении яблок, бананов и веточек винограда, Пара уже прощалась, а потом, что называется, посетители пошли косяком.
Купив вчерашний номер газеты, Марина нашла в ней небольшую заметку, где говорилось всё то, что она поведала редакции. Некоторые посетители оставляли на прикроватном столике конверты с деньгами.
Тем временем Бенно готовился к поездке на Украину: оттуда поступили деньги, на которые была закуплена современная аппаратура гемодиализа („искусственная почка”). Её надо было доставить в Киев, и он договаривался об аренде микроавтобуса. Наконец, все документы были готовы, своеобразные новогодние каникулы подошли к концу.
Вечером 16 января, расцеловав дочь и внуков, попрощавшись с гармонистом Анатолием, Диана с Егором устроились поудобнее в салоне микроавтобуса, где за их спиной разместилось драгоценное оборудование, Бенно сел за руль, посигналил на прощанье, и микроавтобус двинулся в путь. Снега на автобане не было, бетонное покрытие было сухим; через 3 часа Бенно заехал на площадку для отдыха, поспал ровно 20 минут, купил в кафе какой-то бодрящий напиток и двинулся дальше.
В пограничном Франкфурте-на-Одере они были уже через 5 часов после отъезда из Бассума. Микроавтобус въехал в грузовую зону, где сгрудились большегрузные машины с прицепами, фуры с рекламными картинками на бортах, цистерны с горюче-смазочными материалами, громадные фургоны, при виде которых сразу вспоминались доисторические динозавры.
Бенно отправился в контору, где в сизых от сигаретного дыма коридорах возле многочисленных окошек толпились бородатые водители всех возрастов, зажав в руках кипы документов; звучала нем ецкая, польская и русская речь.
Через полчаса он появился в сопровождении таможенника, тот осмотрел микроавтобус, и они с Бенно опять удалились в контору. Ещё через полчаса Бенно возвратился, сказал, что с документами – полный „OK”, и по его довольному тону стало понятно, что они ещё дёшево отделались.
Микроавтобус выехал на польскую территорию и тут, словно по мановению волшебной палочки, очутился в плотном белёсом тумане. Это было просто удивительно, казалось, что с немецкого берега они нырнули в бескрайний мутный океан, в котором размазанными пятнами ползли огни фар встречных машин.
Съехав на обочину, Бенно постоял минут десять, потом осторожно, буквально на ощупь, тронулся вперёд. Так они ползли с добрых полчаса, каждую минуту ожидая, что на них из тумана вдруг выскочит какая-нибудь шальная фура. Но вот словно кто-то опять щёлкнул выключателем, и туман исчез, как дурное привидение.
В Польше Бенно несколько раз останавливался в зонах отдыха, засыпал ровно на 20 минут и потом снова отправлялся в путь. В Варшаве пришлось завернуть в авторемонтную мастерскую, где отремонтировали „дворники”, отказавшиеся служить уже через час после выезда из зоны тумана.
Когда они въехали на территорию Украины, было уже хмурое утро. В километре от ППП потянулись фешенебельные двухэтажные коттеджи, на площадках перед которыми красовались импортные автомобили, наверно, последних моделей. Бенно кивнул головой в сторону нарядных домиков и сказал:
- Таможня живёт карашо!
А Егор сразу вспомнил и рассказал Диане такой анекдот:
Работники таможни задумались – что подарить своему коллеге на юбилей?
- Давайте преподнесём ему „Мерседес!” – сказал один.
- Да у него этих автомобилей уже некуда ставить! – возразил другой.
- Тогда дачу в Крыму!” – предложил третий.
- У него этих дач – целый санаторий! – засмеялся четвёртый.
- Ну, пусть тогда сам один проведёт свою смену! – предложил пятый.
- Э, батенька! – возразил шестой. – Какими Вы дорогими подарками разбрасываетесь!
- Конечно, за те 5 марок, которые с каждого пассажира сдирают в автобусе, таких хором не построишь! – убеждённо констатировал Егор. - Но вот если в нужный момент пропустить крупную партию контрабанды, то заработать можно прилично, это ещё гоголевский Павел Иванович Чичиков хорошо знал…А то, что в автобусе наскребут, то это для них – мелочёвка, на карманные расходы!
В Киеве они были уже к обеду. Забросив Егора и Диану домой, Бенно после короткого отдыха собирался ехать дальше, в Полтаву, куда и должен был доставить драгоценный груз. Но его быстро разыскали: поступила команда - аппаратуру гемодиализа завезти в киевский НИИ урологии, где её сначала хотели „одолжить” на месяц, а потом так и оставили у себя.
Оксана Криниченко пролежала в бременской больнице до марта и вернулась на Украину. Всё это время гармонист Анатолий жил в доме Марины на хуторе Кленкенборстель. Марина периодически моталась в Бремен, когда возникала необходимость в проведении очередной операции, помогала как переводчик, организовывала все необходимые встречи певицы со специалистами клиники.
Через год Оксане Криниченко в Киеве сделали пересадку донорской почки. Она возобновила свою концертную деятельность и скорее переехала в Киев, поближе к аппарату гемодиализа, установленному в НИИ урологии. Квартиру ей выделили городские власти. Через 3 года указом Президента ей было присвоено звание Героя Украины. И тут история с борщом получила своё неожиданное продолжение.
Включив однажды телевизор, Диана в дородной даме с высокой причёской едва узнала народную артистку Украины Оксану Криниченко, с которой она познакомилась в палате бременской больницы 6 лет назад. Передача была организована по случаю присвоения Оксане высокого звания. После приветствия и поздравления, обсудив творческие планы народной певицы, журналист неожиданно сказал:
- Я слышал от одной Вашей знакомой, что Вы варите какой-то особенный украинский борщ. И якобы его рецепт, как ни странно, Вы привезли из Германии. А можете Вы поделиться с телезрителями своим секретом изготовления нашего национального блюда?
Диана придвинулась к экрану телевизора, чтобы не пропустить ни слова. Но Криниченко только хитро улыбнулась и ответила:
- Извините, но это мой маленький секрет!
И рецепт одесситки Людмилы Львовны Мирошник так и остался неизвестным для широкой украинской публики.
Через 3 года Оксана Криниченко умерла из-за болезни сердца: лекарства для лечения почек оказались для него разрушительными.
Прощание с артисткой было в помещении Киевской филармонии, и Диана зашла туда с букетиком ранних цветов. Когда она подошла к гармонисту Анатолию со словами соболезнования, тот Диану не узнал…Он пережил свою жену на 8 лет и был похоронен рядом с ней в Полтавской области.
32
К большому удивлению Егора, начальник управления Горленко не стал возражать против его командировки на первое собрание ИК-13 нового исследовательского периода, которое в этом году планировалось провести в Сеуле (Республика Корея). Николай Петрович позаботился и о том, чтобы расходы по командировке взял на себя „Утел”, где руководителем был Александр Логоватенко. Саша сам позвонил Егору и сказал:
- Егор Сергеевич! Мы с Колей относительно валюты и билетов по корейской командировке договорились. Я хочу, чтобы с тобой от нашей фирмы поехал ведущий инженер Олег Николаевич Старцев, он человек опытный, пробивной, все организационные вопросы возьмёт на себя. Но ты его, пожалуйста, немного поднатаскай, введи в курс дела, расскажи о Международной организации и о вопросах, изучаемых в ИК-13. Всё, будь здоров!
Старшего инженера Пётра Ивановича Силенко, второго новичка, которого Егор должен был вывезти в международный свет, в делегацию подсунули из „Укртелекома”. Замыкал список директор отраслевого НИИ Виктор Михайловцев; его институт в прошедшем году выполнил большой объём по сертификации оборудования ИКМ из Турции, и теперь недостатка в валюте временно не испытывал. В техническом задании на командирование Резчиков каждому члену делегации расписал его обязанности и закрепил за ними конкретные вопросы исследовательской программы ИК-13.
В бухгалтерии фирмы Логоватенко Резчикову выдали 449 долларов и 254 дойчемарки, в расчётном листке было указано, что суточные в Республике Корея равны 33 долларам. Маршрут следования делегации, как объяснил Егору новый знакомый, Олег Николаевич Старцев, составился такой: они летят по маршруту Киев-Франкфурт-на-Майне-Сеул, с ночёвкой в гостинице немецкого аэропорта.
Во Франкфурт они прилетели вовремя, и проехав в автобусе-шатл полкилометра, устроились в гостинице „Шератон Аэропорта Франкфурт” (Sheraton Frankfurt Airport Hotel). Утром Старцев потащил их на электричке в центр города, находившийся за рекой. Прогулявшись поблизости главного вокзала и поглазев на витрины магазинов, они вернулись в отель, а в 17:45 на самолёте „Боинг-747” вылетели в Сеул.
Капитан лайнера, где не было ни одного свободного места, информировал пассажиров, что они будут пролетать над Санкт-Петербургом, Сыктывкаром и Монголией, длительность полёта – 9 часов 40 минут. После ужина на высоте 10 тысяч метров, пассажиры, посмотрев два кинофильма, закутались в пледы и заснули.
В сеульский аэропорт „Кимпхо” киевляне прилетели 16 февраля в 12 часов 45 минут, заполнили анкеты и таможенные декларации на английском языке, который, как известно, после войны стал языком международным, не оставив никаких шансов лёгкому и удобному языку эсперанто.
Для зимнего месяца в Сеуле было не слишком холодно, всего минус 5 градусов.
Обменяв в разменном пункте доллары на местную валюту по курсу $1=860 южнокорейских вон, они нашли автобус линии № 4, купили билеты по 4500 вон и, проехав полтора часа по унылым серо-бетонным окрестностям, очутились у входа в 5-звёздочную гостиницу „Шератон Уолкер Хилл” (Sheraton Walker Hill).
Резчиков и Старцев потянули свои чемоданы к стойке администратора, а Михайловцев и Силенко, выяснив, что их 3-звёздная гостиница „Ханган” (Hang-gang) находится ниже, в двух кварталах отсюда, двинулись к ней, договорившись завтра встретиться за 40 минут до начала работы собрания.
Гостиница „Шератон Уолкер Хилл” уютно устроилась на территории 55 гектаров в северо-восточном районе Сеула в 30 минутах езды от центра города.
Она состояла из двух частей: из двухэтажного административного корпуса, где находились служба оформления, ресторан и несколько залов для проведения конференций и других служебных помещений. Перед ним была просторная площадка, где сгрудились легковые автомобили всех цветов радуги, но все – с раскосыми азиатскими фарами, и спереди, и сзади.
За административным корпусом вздымался в небо многоэтажный жилой корпус, словно собираясь вскарабкаться на гористую площадку крепости династии Шила. Число его этажей Резчиков так и не запомнил.
Ключом в номер на 15-м этаже служила перфокарта, которую, открыв дверь, надо было в прихожей вставить в щель небольшой коробочки слева от входной двери, иначе через 5 минут электрический свет в номере выключался.
Номер был достаточно комфортным; ознакомившись со всей техникой в комнате и в ванне, совмещённой с туалетом, Резчиков глянул в окно и увидел сверкающую на солнце ленту реки Ханган, на которой кое-где белёсыми кусками плавали уцелевшие льдины.
Вечером, хоть и мела слабая метель, он и Старцев прогулялись по окрестностям и были обескуражены унылым видом близлежащих двухэтажных домишек, на некоторых из них вертикально вытянулись вывески с округлёнными компактными иероглифами.
Совершенно неожиданно они набрели на гостиницу „Ханган” и разыскали там своих коллег. Комнаты тут, конечно, были попроще, но жить было можно. Вечером в холле своей гостиницы они встретили многочисленную российскую делегацию во главе с Млинкиным и обменялись последними новостями и анекдотами.
Собрание ИК-13 открылось в большом конференц-зале, который, к сожалению, не был оборудован индивидуальными головными телефонами, и для Резчикова это оказалось настоящим кошмаром: из всего того, что говорилось в президиуме собрания и транслировалось в бубнящие громкоговорители, понять он сумел только процентов 25% сказанного. Хорошо, что это были приветственные послания от властей Сеула, от местного Телекома и нескольких корейских производителей радиоэлектронного и телекоммуникационного оборудования.
Зато международная телефонная связь была организована просто великолепно, и без всяких там карт-франтиш, от которых в Женеве швейцарский Телеком отказался пару лет тому назад. Рядом со стойкой оформления была выделена специальная комната, где на миниатюрных столиках были установлены телефонные аппараты, рядом с ними сновали симпатичные девушки, готовые в любую секунду прийти делегатам на помощь. У них в журнале надо было записать номер вызываемого абонента на другом конце земли, дату и время разговора, никаких ограничений по его длительности не устанавливалось.
Желательно было всё-таки помнить о разнице во времени: на второй день пребывания в Сеуле, позвонив утром в Киев, Егор был удивлён, что первым вопросом Дианы было:
- Что случилось? Ничего? А чего ты звонишь в три часа ночи?
По поводу корейских девушек, дежуривших возле телефонов, Старцев пробурчал:
- Вся корейка – без грудинки!
Но Резчиков считал, что его коллега был несправедлив в своих суждениях. Военнослужащие американской армии, которые в 50-х годах сражались здесь под флагом ООН в компании вояк из Англии, Канады, Франции, Италии и некоторых других стран, конечно, вовсю постарались и сильно повлияли на генофонд местного населения. И теперь многие жители Сеула могли похвастаться своим рослыми фигурами, белой кожей и почти европейскими глазами.
Недаром в названии, как гостиницы, так и местного холма, возле которого она приютилась, присутствовало имя американского генерала Уолкера, служившего здесь в период с 1946 по 1951 год, и командовавшего заокеанской армией во время войны на Корейском полуострове.
Вечером гостеприимные хозяева устроили приём от имени Исследовательского института по электронике и телекоммуникациям (Electronics and Telecommunications Research Institute - ETRI), художественная часть которого была представлена корейскими народными танцами с барабанами и веерами, расписанными сказочными средневековыми сюжетами.
На следующее утро в местном кафетерии Резчиков со Старцевым узнали, что национальное блюдо корейцев называется „кимчхи”: это смесь из кочанов квашенной пекинской капусты. ломтиков редиски, огурцов и баклажанов, от души приправленные луком, имбирем и чесноком. При всём этом, „кимчхи” считается блюдом диетическим, и без него не обходится ни одна трапеза.
Попробовав это блюдо, Резчиков понял, что после еды желательно держаться от собеседника подальше, или, по крайней мере, постараться не дышать в его сторону, а от приглашения потанцевать лучше вообще отказаться. Но в кафетерии были в достатке представлены блюда европейской кухни, которые внушали доверие, на них-то они с коллегой и нажимали. Расходы по завтраку записывались им на личный гостиничный счёт.
В Рабочей Группе РГ-1/13, где спецдокладчик мистер Кёниг из ФРГ развивал успех по выработке новой Рекомендации G.829, условия труда были чуть получше, чем на пленарных заседаниях, зал „Doffadil”, хоть и был тесным, но Егор устроился поближе к столу Докладчика и уже больше не тосковал по отсутствующим головным телефонам.
На третий день, воспользовавшись тем, что мистер Кёниг пообещал представить на завтра окончательный вариант Рекомендации со всеми внесёнными в неё дополнениями и правками, Резчиков с Михайловцевым на гостиничном „Шатле” выбрались в сеульский район Итэвон.
Ехать пришлось около 30 минут, конечной остановкой был местный „МакДональдс”. Возле него раскинулась настоящая торговая развалка длиной почти в полтора километра, полная лавок, магазинчиков, магазинов, кафе, закусочных и ресторанчиков. Снующих покупателей озябшие продавцы чуть ли не хватали за руки, пытаясь затянуть в свои лавочки.
В маленьких лавчонках обязательно стоял электрический обогреватель, и худенькие мёрзнущие кореянки периодически протягивали к нему крохотные ручки. В лавках полно было зимних и летних носков, ботинок, кепок, чемоданов всех размеров, женских и мужских сумок, различных сувениров, корейских традиционных товаров, мебели и антиквариата. Рябило в глазах от галстуков разнообразных рисунков и расцветок, ценой 3-5 тысяч вон, и можно было даже торговаться.
Над входами в некоторые лавочки бросались в глаза, как неожиданные знакомые, надписи на русском языке разных уровней грамотности. Временами продавцы, владеющие английским языком, интересовались – из какой страны приехал сюда потенциальный покупатель, и оказалось, что слово „Чернобыль” здесь многие знают. Киевляне поторчали в магазинчике, торговавшем женьшенем и всякими препаратами на его основе, и еле вырвались оттуда, купив по цене 8 тысяч вон пачки женьшеневого чая.
Затем Резчиков и Михайловцев долго бродили по „Электронному центру” (Electronic Centre), глазея на последние радиотехнические новинки, побывали у Мемориала войны и здания корейского Пентагона. Намёрзнувшись, они оставшееся до прибытия очередного „шатла” время просидели в полупустом „МакДональдсе”.
- Интересно получается. - заметил Егор, запивая аппетитный кусок бигмака холодной кока-колой. – В Москве я неоднократно пытался попасть в „МакДональдс”, тот, что недалеко от памятника Пушкину, но туда всегда была такая длинная очередь, что я, наверно, так и стоял бы в ней до сегодняшнего дня. Надо было улететь за тридевять земель, чтобы за 5 минут приобщиться к современному фастфуду! Не могу только понять, почему этот гамбургер идёт в паре только с холодной кока-колой?
- Я от кого-то слышал, что такое сочетание способствует скорейшему удалению пищи из пищеварительного тракта, и тебе непременно захочется ещё что-нибудь тут наскоро слопать! – сделал вывод Михайловцев. – Кажется, фирма собирается открыть такое заведение и у в Киеве, так что у нас ещё будет шанс более тесно ознакомиться с их разблюдовкой, и как она действует! Ага, вон уже наш автобус подтягивается…
На обратном пути в гостиницу они попали в жуткий уличный затор; по широким улицам, уже очищенным от недавно выпавшего снега, „шатл” еле тащился в стаде легковых автомобилей, задние косоглазые фары которых беспорядочно подмигивали красными стоп-огнями. Егора поразило то, что все эти автомобили были „туземного” производства, корейские, пару-тройку зарубежных легковушек он видел только на парковочной площадке возле гостиницы.
33
В пятницу делегатам, уже ошалевшим от бурных дискуссий и напряжённой беготни между Рабочими Группами и группами спецдокладчиков, было объявлено, что в субботу состоится экскурсия в корейскую деревню и на фирмы „Самсунг” (Samsung) или „Дэу” (Daewoo) – на выбор. Большинство участников собрания, включая киевлян, записалось в группу, отправляющуюся на завод „Самсунг”: всё-таки интереснее было посмотреть вживую на компанию, сделавшую такой фантастический рывок вперёд.
Вторая половина пятницы оказалась свободной, и киевляне на „шатле” укатили в город в район Итэвона.
Знакомство с городом и его ценами на популярные товары продолжалось: пачки женьшеневого чаю в сто пакетиков продавали за 7 тысяч вон, комплект из трёх банок женьшеневого экстракта шёл за 20 тысяч вон, блок из трёх фотоплёнок фирмы „Фуджи” на 36 кадров и чувствительностью 200 единиц стоил 6980 вон. В ювелирном магазине Егор едва отбился от двух продавщиц, когда заинтересовался кольцом с изумрудом стоимостью 50 долларов.
Они покатались на метро, ведь в Сеуле, оказывается, действовал метрополитен, имеющий 9 линий, который по объёмам перевозок пассажиров занимал одно из первых мест в Азии. К большому удивлению киевлян, билет в метрополитене надо было предъявлять как на входе, так и на выходе; хорошо, что они заметили такую предупреждающую надпись на английском языке, входя в вестибюль первой станции.
В субботу они поднялись в 6 часов утра, быстро позавтракали и в четверть восьмого уже сидели в одном из трёх автобусов на автостоянке возле гостиницы. Короткая проверка по списку, и вот они отправились на завод „Самсунг”, расположенный в 40 километрах от Сеула.
По дороге гид, девушка американо-корейского происхождения, имя которой было Янг (Young), не преминула ознакомить делегатов с особенностями корейских иероглифов и языка, а потом рассказала, что концерн „Самсунг” был основан в 1938 году предпринимателем по имени Ли Бьон Чхоль, занимавшимся производством риса, сахара, макарон, а также рисовой водки и пива.
На корейском языке само слово „Самсунг” буквально означает „три звезды”, а собственно электроникой фирма занялась в 1969 году, приступив в южнокорейском городе Сувон под маркой „Samsung Electronics, к производству телевизоров, холодильников и калькуляторов для внутреннего рынка.
За 12 лет одних только черно-белых телевизоров было произведено более 10 миллионов. Резчиков сразу же вспомнил про тележки фирмы, которые 20 лет тому назад он увидел в супермаркетах Женевы, и те насмешки, которыми швейцарцы осыпали вынырнувшие из глубин Азии стереомагнитолы „Meridia”,
Завод надвинулся армадой приземистых бетонных бараков с узкими стеклянными прорезями, при нём для экскурсантов был организован специальный музей, в фойе которого привлекал внимание бюст основателя фирмы. В многочисленных залах делегаты могли увидеть всю цепочку изделий, которые фирма выпустила за последние двадцать восемь лет. И чего тут только не было!
Но вот в одном из залов Егор увидел застеклённую витрину, внутри которой росли электронные зелёные пальмы, сновали экзотические животные, а потом внезапно возникали два человека в современных европейских костюмах, которые вели разговор между собой. И очень это напоминало пророческий сюжет из американского журнала „Электроника”, где говорилось, что уже приближается то время, когда мы будем свидетелями такой картины: в офисе будут беседовать два человека, один из которых является реальным лицом, так сказать, во плоти, а другой – виртуальным изображением собеседника, сидящего где-то за десятки тысяч километров отсюда.
Эта витрина и всё то, что там за стеклом происходило, настолько поразили такого опытного специалиста, как мистер Кёниг, немало повидавшего в своей жизни, что тот потом восхищённо благодарил администрацию музея, через слово поминая „интерфейс, который является дружественным по отношению к пользователю”.
Когда осмотр музея фирмы был завершён, автобусы направились в заповедник, именуемый „Корейской Национальной Деревней”, разместившийся на юго-востоке от Сеула на площади около 800 тысяч квадратных метров. Это было что-то вроде этнографического музея под открытым небом, наподобие Пирогово в Киеве, с его многочисленными ветряными деревянными мельницами,
Путь в заповедник лежал через входные ворота, расположенные на западной стороне, с трёх других сторон толпились невысокие горы, а через всю деревню протекала небольшая речка. Перед посетителями открывало свои секреты средневековое корейское поселение с многочисленными коллекциями изделий местных жителей.
Заповедник включал в себя фольклорную деревню, где в многочисленных домиках размещались предметы быта простых корейцев и их повседневной жизни. В южной части Деревни туристы наткнулись на дом традиционной корейской свадьбы. Экскурсовод сказала, что здесь осенью и весной разыгрываются процедуры корейской свадьбы.
На красочно оформленных площадках в семейном парке разыгрывались представления с национальной музыкой и танцами. Тут же работники музея в национальной одежде корейских крестьян, на виду у публики, из бамбука, ивовых прутьев, меди, причудливого дерева, жёлтоватой глины и тонкой соломы материли загадочные предметы далёкой корейской старины: горшки, вёдра, корзины. Экскурсанты с интересом рассматривали и покупали разнообразные сувениры: шкатулки с перламутром, веера, кукол в национальной одежде.
В обеденное время все дружно уселись под навесами за циновками, надёжно закрывающими посетителей от противного ветра, дующего с гор, и с большим удовольствием принялись знакомиться с блюдами корейской кухни, отхлёбывая тёплую рисоввую водку из разрисованных чашек.
Все со смехом рассматривали палочки для еды, не будучи уверенными в том, что ими можно будет что-то ухватить из тарелки. Но оказалось, что палочками тоже можно есть, особенно, если сильно проголодался. Всё обошлось самым лучшим образом, руками в тарелку никто из экскурсантов не полез.
Наматывать на палочки тонкую лапшу „кукси” все научились быстро, корейские блинчики и кусочки мяса, снятые с жаровни, этими палочками легко протыкались, надо было только не забывать поливать всё это многочисленными приправами, включая малознакомый соевый соус. Да и корейское пиво тоже было неплохим. Ну, и конечно, нельзя было отказаться от пары чашек чая из женьшеня…
На обратном пути автобусы завернули на аметистовую фабрику, и делегаты в течение получаса разгуливали по демонстрационному залу-магазину, глазея на разнообразные восточные поделки из хрусталя, драгоценных, полудрагоценных камней и прочих агатов в золотых и серебряных оправах. Многие покупали полюбившиеся драгоценности, Егор тоже не удержался и, сторговавшись, за 30 долларов вместо 37, купил Диане брошь в виде волшебной птички в зелёно-жёлто-красном эмалевом исполнении, загадочно сверкающей хвостом с мелкими кристалликами горного хрусталя.
В воскресенье киевляне отправились на крупнейший сеульский рынок Намдэмун, предлагающий большой выбор различных товаров по низким ценам. Хочешь - не хочешь, а пришлось сделать массу покупок: тут были и 4 галстука по выгодной цене 2 тысячи вон за каждый, стильные, не мнущиеся (как оказалось, почти пятнадцать лет) брюки за 13 тысяч, рубашка за 12 тысяч, очередной женьшень за 2,5 тысячи, носки по одной тысяче, 2 роскошных женских платка на голову по 2 тысячи.
Нагрузившись всем этим барахлом и уже порядочно устав, Егор пощёлкал фотоаппаратом, найдя множество интересных сюжетов на средневековые и современные архитектурные темы и, минуя русский ресторан с борщом и пельменями, а также гостиницу, где номер можно было снять на сутки за пять долларов, зашагал на Шёлковый рынок. И надо сказать, что его упорство было с лихвой вознаграждено: такого, просто громадного, количества шёлковых тканей, разных по расцветке и сюжетам, он больше никогда и нигде не видел, и едва удержался, чтобы не купить роскошное кимоно диковинной раскраски.
Понедельник оказался хлопотливым днём. Было проведено пленарное заседание РГ-4/13, и Резчиков остался довольным полученными результатами: их вклады получили поддержку, Рекомендации G.821 и G.826 были полностью доработаны, и на их основе уже можно было приступать к разработке измерительных приборов для контроля качества передачи по цифровым трактам различной пропускной способности, от 64 до 8448 кбит/с.
Резчиков надеялся, что киевская фирма „Интердикс” решится на разработку и выпуск таких приборов для цифровой сети страны. Во всяком случае, директор фирмы Демченко постоянно интересовался этими двумя международными стандартами, собственноручно переведенными для него Егором. Да и по технологии АТМ многое удалось усовершенствовать, ребята из „Укрпака” будут довольны новыми материалами.
В полдень всех пригласили в зал „Sunflower”, где фирма „Daewoo Telecom” дала обед в честь собрания ИК-13. Вечером Старцев потащил Резчикова на встречу с 3 представителями местной фирмы „Datacom”, на которую их киевская фирма имела большие виды.
Встреча состоялась в корейском ресторане гостиницы, и Резчиков тихо радовался, что перед встречей он догадался поменять носки. Неизвестно, куда бы он прятал свои ноги, сидя не то в позе йога, не то по-турецки, но окажись (не к ночи будет сказано!) носки дырявыми, спрятать их всё равно никуда бы не удалось. А так он чувствовал себя раскрепощённым, жаль, что пища была ужасной, во всяком случае, с точки зрения европейца.
Они кружком сидели на циновках, поджав под себя ноги, вели светские беседы, а в середине низенького стола возвышалась жаровня в виде усеченного конуса, на которой надо было поджаривать кусочки мяса. Заметив на лицах своих гостей тень некоторого колебания при виде принесённого сырого мяса, старший по возрасту кореец, очевидно, главный в группе, сказал:
- Be not afraid! We already for a long time do not eat the meat of dogs! [51]
Резчиков со Старцевым смущённо переглянулись, все дружно рассмеялись, и деловые разговоры были продолжены.
В среду делегатов пригласили на обед от имени компании „Golden Star”, а в четверг прощальный ужин давала РТТ Республики Корея. Меню этого ужина все делегаты забрали с собой в качестве ещё одного местного сувенира. За столом с киевлянами сидели российские делегаты, и старые друзья под джин „Gordon” и дары моря вдоволь наговорились на все интересующие их темы. Все выражали надежду, что в сентябре все они увидятся в Торонто (Канада) на очередном собрании ИК-13.
В день отъезда Резчиков со Старцевым получили счёта, а к ним – по 46 тысяч 200 вон. Клерк за стойкой оформления разъяснил им, что за время работы собрания курс валюты поменялся, поэтому им выплачивается разница между фактическими затратами и авансом, в долларах, перечисленным заранее. Теперь в аэропорту надо было не забыть поменять воны на доллары, уплатив аэродромный сбор в размере 9 тысяч вон.
. Из-за холодного дождя ехать в аэропорт решили на такси, захватив и Силенко с Михайловцевым. Когда стали укладывать вещи в багажник, то чемоданы туда еле-еле влезли: там лежал довольно габаритный газовый баллон, От водителя они узнали, что все такси в Сеуле ездят на газе, поэтому воздух в столице не загрязняют.
Все портфели пришлось забрать с собой в салон, хоть там и без них было тесновато, легковушки местного производства явно были рассчитаны на субтильные корейские фигуры, хорошо, что в несколько сжатом состоянии до аэропорта ехать было всего около часа.
Полёт во Франкфурт длился 11 часов, они пролетали над Пекином, Омском, Екатеринбургом, Москвой, Вильнюсом, Варшавой и Берлином, съели 2 завтрака и один полдник, посмотрели два кинофильма:„Мой муж Пикассо” и „Первоначальный страх”. Рейс Франкфурт-Сеул-Франкфурт обошёлся в 1719 долларов, полёт по маршруту Киев-Франкфурт-Киев стоил 555 долларов.
Во Франкфурте у них были заказаны места в гостинице „Астрон”, где при стоимости номера в 160 марок бесплатный завтрак, увы, не полагался. Егор подумал, что для европейской гостиницы это выглядит довольно странно и нарушает многовековые традиции гостиничного бизнеса. Старцев уговорил их на S-бане съездить в центр города, там позавтракать и прогуляться по Кайзерштрассе, а после обеда их ждал самолёт, который доставил делегацию в Киев.
34
Раздав женщинам своей комнаты сеульские сувениры, Резчиков узнал от Валентины Карташенко последнюю новость, которую приятной назвать было нельзя:
- У нас сейчас идёт проверка, работает контрольно-ревизионное управление - КРУ Минфина. В среду они собираются проверять наше управление, так что нам надо к этому готовиться! Мне Горленко уже дал все свои ценные указания по этому вопросу…
Резчиков с Валентиной подняли все договора, заключённые с институтами на проведение НИР, акты сдачи-приёмки законченных этапов, документы о проведенных проплатах, пересмотрели вместе с Оладиной список хранящихся отчётов, как на бумажных, так и на магнитных носителях, убедились в том, что все тома научно-исследовательских работ и дискеты - на месте.
Вскоре Резчикова вызвал Горленко и предупредил, какие справки следует подготовить для проверяльщика из КРУ. В среду часов в десять начальник управления самолично отвёл Резчикова в комнату бывшего парткома, в которой раньше Егор работал вместе с Серёжей Турбаевым; она теперь была выделена для незваных „гостей” из разных контролирующих и проверяющих организаций.
За столом, заваленным толстыми папками, Егор увидел низенького лысого мужчину, все волосы которого, до последнего, почему-то, оказались в бороде, весьма напоминающей козлиную, с очками в задрипаной оправе, сидящими на самом кончике угреватого носа. Вид ревизора радостных мыслей явно не навевал.
- Познакомьтесь, Егор Сергеевич, - буркнул Горленко, - это Иван Петрович Курчилов, старший ревизор КРУ Минфина, он сейчас занимается проверкой вашего отдела. Если будут какие-либо вопросы, на которые Вы не сможете ответить, то прошу обращаться ко мне. Я сегодня буду на месте целый день…
Егор подал ревизору все материалы, подготовленные по случаю проверки, и ревизор сказал, что он их, наверно, успеет рассмотреть сегодня, а завтра вызовет Резчикова, если возникнут какие-либо вопросы.
Резчиков про себя наивно предположил, что никаких вопросов не должно возникнуть в принципе, но оказалось, что он глубоко заблуждался: ведь не затем прибыл сюда контролёр-ревизор, чтобы погладить их по головке и поблагодарить за хорошо организованную работу! Его задача была найти нарушения и примерно наказать виновных, а в том, что нарушения должны быть, опытный работник КРУ нисколько не сомневался, это для него было жизненной аксиомой. Как говорит пословица, „ведь на то и щука в море, чтобы карась не дремал!”.
Через день ревизор потребовал показать ему положение об отраслевом инновационном фонде и всю обстоятельную переписку о нём с Кабинетом министров, просмотрел документы по деньгам, перечисленным исполнителям работ, как в год создания Госказначейства, так и в последующий год. Поколдовав день в бывшей партийной келье, ревизор, тоном, не обещающим ничего хорошего, безапелляционно заявил Резчикову, что управлением допущено неправильное расходование государственных средств, что можно было трактовать, как их нецелевое использование.
Что это такое, Резчикову, не имевшему до сих пор и понятия о существовании подобного словосочетания, популярно объяснила Карташенко: выплывало что-то нехорошее, которое, при желании, можно было трактовать, как хищение бюджетных средств в пользу третьих лиц.
Дело приобретало угрожающий оттенок; правда, обычно за такие дела ответственность несёт начальник управления, но и Карповский, и Логоватенко, стоявшие в ту пору у руля управления, в министерстве уже не работали, и следующего на расправу и для наказания, кроме Резчикова, никого, вроде бы, не оставалось.
Когда первые эмоции по этому поводу улеглись, Резчиков с Карташенко стали доказывать ревизору, что в указанный им период денежные средства бюджетными не являлись, и этот схоластический спор растянулся на два напряжённых дня.
Ревизор, которого Егор с Валентиной между собой называли теперь не иначе, как „Чикатило” [52], из кожи лез, доказывая, что после создания Госказначейства, деньги инновационного фонда автоматически становились бюджетными.
Резчиков с Валентиной, потрясая перед носом ревизора газетами с текстами бюджетов и выпиской, взятой из бухгалтерии, отбивались от предъявленных обвинений, подчёркивая, по десятому разу, что в госбюджете двух указанных лет не было ни строчки о выделении министерству бюджетных средств на проведение научно-исследовательских работ. Поэтому утверждения ревизора, как говорят юристы, „не основаны на законе”.
В общем, это была та самая ситуация, которую одесские классики изобразили ещё задолго до появления на божий свет всех трёх лиц, сцепившихся в ожесточённом споре: немого кино уже не было, а звуковое кино ещё не родилось. Иными словами, предполагалась расплата за затянувшийся переходный период, в котором правомерность действий можно было выкручивать в любую сторону, выясняя, а кто тут сильнее?
- Мне это напоминает ситуацию, - сказал Резчиков Валентине Васильевне. - которую на 16-й странице одного известного еженедельника, в рубрике Это интересно, описал читатель В. Рязанов.
- И что же он там отчубучил? – нервно повела плечами его коллега, измученная „безваттным” толковищем, которому не видно было конца.
- В городе Н. ещё нет гостиницы, в которой уже нет мест. – ответил Резчиков. - А раньше, ещё у дедушки Крылова, это обозначало: Ты виноват уж в том, что хочется мне кушать!
После недели упорной борьбы в партере, к спору подключилось начальство, главбух, планово-экономическое управление и юридический отдел министерства. Вопрос нецелевого использования средств вскоре был потихоньку снят с повестки дня, но Резчикова трясло потом ещё целую неделю. Как говорил один мудрец в клубе ДС, И глупость должна быть в разумных пределах.
Какие-то мелочи для оправдания своей ответственной миссии „Чикатило” всё-таки накопал, но к Егору они отношения уже не имели, а высокое начальство отделалось небольшим, чисто символическим, штрафом. Но с тех пор, когда Резчиков слышал слова „нецелевое использование бюджетных средств”, перед его глазами немедленно возникала очкастая морда чиновника, который был опасен не менее ростовского маньяка.
Прослышав о его неприятностях, сокурсник Виктор Токаргин, приехавший из Одессы на сдачу очередного этапа НИР, утешил Егора последним анекдотом отраслевого характера:
„Встречаются два наших выпускника, и одессит спрашивает киевлянина: „Ну, как жизнь молодая?” А тот ему отвечает: „И это жизнь? Премьер – пусто, министр – худо, а генеральный – вообще не туды!” [53].
Едва Резчиков вернулся к состоянию душевного спокойствия, ранее нарушенного ревизором-инквизитором, как его начал донимать бывший соратник по институту Запольский-младший. Старший Запольский уже умотал на ПМЖ в Германию и обживался в столице Баварии - Мюнхене, куда, как сказали Егору, уехал с матерью и Володя Корганд, заместитель Серёжи Турбаева.
Игорь увёл из института почти всю свою бывшую лабораторию, в которой уже давно был организован кооператив, принимавший участие в разработке цифровой телефонной станции. Вся его компания обосновалась в здании бывшего киевского завода „Промсвязь”, расположенного рядом со станцией метро „Петровка”. Потом к нему перебрались Эммануил Львович Зимолюбовер из лаборатории общей эксплуатации и Анатолий Иванченко из лаборатории старшего Запольского.
Ещё в бытность Карповского начальником управления, Игорь, имевший к Фёдору особый поход, уговорил того подъехать на завод, чтобы ознакомиться с работами своего коллектива. Планы у Игоря оказались наполеоновскими: он и травматическое оружие разрабатывал, и на создание цифровой телефонной станции для сельской местности замахнулся; в содружестве с заводом выпускал охотничьи ножи разных фасонов и телефонные аппараты с определителями номеров входящих звонков и многое другое.
После этого визита в комнате у Резчикова периодически стал возникать Зимолюбовер, который всем ласково улыбался и со сладким ехидством спрашивал Егора:
- Ну, как ты тут, бумажки успешно перекладываешь? Шучу, шучу, конечно!
Сам Эммануил Львович, ветеран судейства по волейболу, в своё время долго трудился на киевском телеграфе, был отличным специалистом, хорошо знал многих здешних работников, и ответственных и не очень, поэтому чувствовал себя на пятом этаже министерства своим человеком.
Он в подробностях рассказывал, над чем работают молодцы Запольского, а спустя некоторое время Карповский заказал им разработку одной системы автоматической обработки транзитной телеграфной нагрузки.
Позже, ставший начальником управления Горленко, после обстоятельной экскурсии в хозяйство Запольского, заказал Игорю работу по обследованию телеграфной сети; методика этого обследования была детально разработана в институте ещё до развала Союза. Лаборатория Запольского-младшего в то время провела несколько работ по обследовании всей сети Союза, что существенно подняло авторитет института среди эксплуатационного персонала телеграфов.
По указанию начальства побывать на экскурсии у Запольского-младшего пришлось и Егору и то, что он там увидел, ему понравилось; на какой-то момент он сам поверил, что цифровую телефонную станцию Игорь уж точно разработает и запустит в производство гораздо быстрее, чем бывший родной институт.
Когда они после экскурсии вернулись в кабинет Запольского, Игорь сказал Зимолюбоверу:
- Эмма, иди-ка погуляй!
Тот понимающе кивнул и с хитрой улыбкой на лице удалился, а Резчиков подумал, что сам-то Эмма, наверно, на лет 20 будет постарше Запольского-младшего. Игорь поинтересовался, понравилось ли у них уважаемому гостю, рассказал, как идёт работа по обследованию, а потом сказал:
- Я думаю, Егор, что наше сотрудничество может оказаться чрезвычайно плодотворным. Да и полезным. Мы в состоянии платить тебе 200 долларов в месяц, и ты можешь принять участие в наших работах! Ведь твой отдел в институте был богат на выдумки. Всё - по честному! Как ты на это смотришь?
Резчиков сказал, что он должен подумать. Хотя он точно знал, что ни в какие авантюры с Запольским-младшим пускаться нельзя ни в коем случае. Да и на выдумки-то его отдел был богат, когда там собрались замечательные талантливые специалисты…
А где они теперь? И что он без них теперь значит? Формально у него была отговорка: присяга госслужащего и прочая моральная мура. И сидя, уже не в кабинете Игоря, а у себя в комнате, он, со всякими предосторожностями, так выстроил свой разговор с Запольским-младшим по телефону, что тот понял: ни о какой ежемесячной доплате и речи быть не может. А чтобы подсластить неприятную пилюлю, которой Игорь, конечно, не ожидал, в конце разговора Резчиков спросил:
- У вас там возле завода нет никакой фирмы, которая могла бы поставить дополнительные двери в квартиру?
- А зачем тебе какая-то фирма, когда я пришлю к тебе своих ребят, и они всё сделают по высшему разряду? – обрадовался такому повороту событий Запольский-младший.
И действительно, в назначенный день в квартиру, ещё на Лейпцигской улице, явилась бравая команда, при виде которой невольно возникала мысль, что открывать чужие двери эти ребята, наверно, умеют не хуже, чем устанавливать новые. Но двери они поставили хорошие, и довольно быстро, и как Егор ни подпрыгивал, деньги за работу взять отказались, хорошо, что хоть удалось всучить им бутылку импортного джина. Так Резчиков обзавёлся слегка бронированными дверями, открывать которые нужно было диковинным ключом, похожим на штопор.
А теперь Запольский-младший, узнав (неизвестно каким образом) о результатах работы ИК-13 в Сеуле и принятых там Рекомендациях G.821 и G.826, предлагал свои услуги в разработке измерительных приборов. Идея была неплохой, в этом плане группа Игоря внушала доверие, а фирма „Интердикс”, вопреки надеждам Резчикова, особого интереса к таким приборам теперь не проявила.
Руководство фирмы в последнее время было озабочено грандиозными планами выпуска пельменей особого сорта. Директор фирмы Демченко даже как-то заявился с пакетами этих пельменей в комнату Егора, вручил по пакету Резчикову и Карташовой, видимо, посчитав, что рекламу своей новой продукции надо начинать именно с отдела научно-технической политики отраслевого министерства.
Поэтому Резчиков, взвесив все доводы - pro и contra – пообещал Запольскому-младшему, что через 2 недели тот получит перевод новых Рекомендаций, а в сентябре разработка этих приборов будет включена в проект тематического плана на следующий год.
Когда с Запольским-младшим вроде бы удалось разобраться, в Киеве объявился Саша Грузман, племянник Люды Мирошник.
В своё время он учился в политехникуме, где преподавала Диана, всячески его опекавшая, так как характер у Саши был, мягко говоря, не слишком ровным. Параллельно с этой учёбой Саша ухитрился заочно учиться и в московском институте,
После окончания учёбы он некоторое время работал на киевском телеграфе, но там с кем-то крепко разругался и поэтому попросился в киевский НИИ. Просить за внука Мирославского Резчиков лично ходил к начальнику НИИ Королько, и тот дал согласие на зачисление в штат лаборатории Турбаева, напутствовав Сашу такими словами:
- Пора, пора, Саша, браться за ум! Не подведи своего деда!
Егор пристроил Сашу к Володе Корганду и не пожалел: Володя подключил Грузмана к работам по модернизации аппаратуры ТВУ-15М, и они вместе мотались то в одесский филиал конструкторского бюро, то на одесский завод „Промсвязь”, который эту аппаратуру собирался выпускать.
Жена Саши работала в соседнем отделе, на том же пятом этаже, получалось что-то вроде семейного подряда в отраслевом НИИ. После ухода Резчикова в министерство, из НИИ постепенно исчезли и Корганд, и Грузман.
Саша с семейством очутился в Израиле, ударился там в теологию, свободно мог отстаивать перед людьми, далёкими от религии, преимущества Торы и Талмуда перед всеми другими богословскими книгами. Правда, фанатиком, у которого, как говорится в одесском анекдоте, „для мясного и молочного полагаются отдельные унитазы”, он не стал.
В Израиле Саша Грузман обзавёлся квартирой в Питах Тикве, городке находящемся в 10 км северо-восточнее Тель-Авива, но когда первоначальный теологический пыл приостыл, Саша решил вернуться к деятельности, связанной с его специальностью, освоенной в двух учебных заведениях.
На Украине он появился как представитель одной солидной фирмы, которая имела серьёзные виды на здешние сети телекоммуникаций. Для начала фирма взяла в аренду несколько междугородных и международных трактов у государственного оператора, подыскала себе две комнаты в академическом институте на улице Леонтовича, смонтировала там необходимое оборудование, привезенное из-за рубежа, и начала предлагать гражданам услуги международной телефонной связи, естественно, по ценам, ниже, чем это предлагал традиционный оператор.
Вечно тут сидеть Грузман не собирался, надо было оставить начатое дело в надёжных руках, и развивать успех дальше. Вот он и связался по телефону с Егором и предложил ему встретиться в квартире любимой тётки на Бессарабке. Когда в течение часа были обсуждены дела не совсем давно минувших дней в НИИ на улице Соломенской, Саша перешёл к делу:
- Егор Сергеевич! Сколько Вы тратите на международные телефонные разговоры с Германией? Так много? И сколько это минут получается? Так мало? Я думаю, что наша фирма может Вам предложить блестящую возможность: за 20 долларов в месяц говорить в три раза дольше!
Резчиков пожал плечами и сказал:
- Я считаю, что по телефону, особенно международному, нужно говорить кратко и ёмко, а не просто трепаться на темы о погоде тут и там. Но попробовать можно, так как наша междугородка, похоже, любит немного похимичить со счетами на эти разговоры…
- Но это не самое главное, о чём я с Вами хотел поговорить – вздохнул Саша, как путешественник перед долгой дорогой.
И он пустился в долгое описание амбициозных планов фирмы на Украине, закончив свою пламенную речь такими словами:
- Нам нужен руководитель нашего офиса в Киеве, и мы хотели бы предложить эту должность Вам! Как Вы на это смотрите?
Резчиков смотрел на это дело без всякого энтузиазма: то, что предлагал ему бывший сотрудник его отдела, означало: первое – оставить государственную службу со всеми её сегодняшними и будущими коврижками. Второе - Егор должен был на себя взвалить руководство некоторым коллективом специалистов, которых ещё надо было найти и сагитировать для работы в офисе. Третье – для успешного бизнеса в этой стране надо было хорошо побегать в поисках очень нужных людей, без которых тут ничего бы не получилось, и давать им „на лапу”, абсолютно не представляя размера и глубины этой „лапы”, Заниматься делами по второму пункту у него уже не было никакой охоты, а пристойной техникой по третьему пункту он попросту не владел. Поэтому он сразу же ответил:
- Большое спасибо, Александр Ильич, за доверие, но это дело – не по мне! Я думаю, что Вам стоит поговорить с Карповским, он сейчас - на пенсии, и, по-моему, изнывает без дела. Вы же сами знаете, какой он блестящий администратор и вдохновитель на ратные подвиги любого коллектива! Вот Вам его домашний телефон…
Карповский имел с Грузманом почти двухчасовую беседу, во время которой он „вывернул” Александра Ильича чуть ли не наизнанку, но в конечном итоге предложение принять отказался. Как потом узнал Резчиков, в ту пору Карповскому было не до новых должностей: у его сына обнаружили онкологию, последствия её были самыми печальными…
А Грузман в итоге подобрал себе бойца из того же отдела, которым раньше руководил Резчиков. Его выбор пал на Виталия Кацюру из лаборатории Жени Громцева.
Этот выбор Резчиков не назвал бы удачным: фанаберистый сельский хлопец Кацюра особыми организаторскими способностями, впрочем, как и знаниями, не обладал, и вряд ли его можно было считать перспективным приобретением израильской фирмы.
В этом Резчиков смог ещё раз убедиться, когда 2 раза забегал в арендуемые комнатушки на улице Леонтовича, чтобы за очередные 20 долларов получить новый пароль для входа в сеть льготных международных телефонных разговоров. Было видно, что оборудование Кацюра не знал, всецело полагаясь на ушлого умельца, взятого невесть откуда со стороны, да и желающие получать „на лапу”, вряд ли рискнули бы иметь с Кацюрой дело…
Через некоторое время Резчикову довелось встретиться с Грузманом для беседы, которая происходила в небольшом ресторанчике, пристроенном на тротуаре улицы Леонтовича напротив Владимирского собора. Саша привёл на встречу своего начальника, и они втроём уселись в дальнем углу зала, подальше от редких утренних посетителей.
Шеф Грузмана оказался не слишком представительным мужчиной среднего роста, одетым в заурядный костюм, в котором он ничем не выделялся из толпы озабоченных киевлян, спешащих по своим делам. Взгляд его был цепким, на собеседников он поглядывал поверх стёкол своих бифокальных очков и потом быстро опускал глаза на блокнот, лежащий перед ним на столе, делал глоток кофе и продолжал беседу.
Гость Киева хорошо говорил по-английски, Егор тоже решил не нагружать Грузмана переводом, прибегая к его помощи лишь в тех редких случаях, когда не мог быстро отыскать в памяти подходящее слово. Темой беседы было состояние отрасли телекоммуникаций, и Резчиков при этом ликбезе старался не выходить за рамки того, что уже давно было принято считать „пригодным для опубликования в открытой печати”. Иди-знай, что твой собеседник – не из Моссада!
Иностранного гостя особенно интересовали перспективы использования на Украине технологии CDMA. Резчиков хорошо помнил решение НТС по данной теме, протокол которого сам долго правил и согласовывал с С-вым, председателем НТС, но израильскому фирмачу он сказал, что по его личному мнению, данная технология вряд ли будет использоваться на Украине для подвижной связи.
В стране ведущая роль уже принадлежит системе GSM, а CDMA, скорее всего, будет использоваться для подключения стационарных абонентских устройств, т.е. с её помощью планируют решать хорошо известную проблему „последней мили” [54].
Беседа с Егором, очевидно, удовлетворила иностранного гостя, по ходу разговора он несколько раз обменивался с Грузманом быстрыми взглядами. Когда всё кофе было выпито, а пирожные - съедены, гость расплатился за всю троицу и спросил Резчикова:
.- I heard that our first offer has not fit you? Are you satisfied with that work you do? Yes? And how do you look on collaboration with our company? [55].
- I do hope, this is not my recruitment in Mossad? - улыбаясь, пошутил Резчиков [56].
Сашин начальник заливисто рассмеялся, вручил Егору свою визитную карточку и сказал несколько слов Грузману, очевидно, на иврите. Тот перевёл:
- Господин Бергер считает, что Вы могли бы подойти нам внештатным консультантом. Он с Вами ещё созвонится, я ему дал Ваш рабочий телефон.
Добилась ли израильская фирма каких-нибудь заметных успехов на Украине, Резников так и не узнал, но в двух комнатах у Кацюры особых изменений не произошло. А потом Егор нашёл другую возможность звонить в Германию и в израильской фирме не появлялся. Г-н Бергер ему так и не позвонил, но Резчиков об этом нисколько не жалел - не до того было…
35
Во второй декаде июня состоялась юбилейная отраслевая конференция общества НТО имени А.С. Попова, которую руководство решило провести на теплоходе „Академик Виктор Глушков”, отправляющемся в плавание по маршруту Киев-Канев-Киев.
Со всех уголков Украины собрали активистов этого общества, работников ведомственных НИИ, верхушку научно-технических журналов, руководителей областных отраслевых управлений. Министерские коридоры на два дня буквально опустели, отдел Резчикова отбыл на теплоход в полном составе.
Белоснежный четырёхпалубный красавец, построенный в 1983 году на судоверфи в Бойценбурге (ГДР), у причала киевского Речного вокзала поражал своими размерами, не свойственными для речных судов: длина его была 125 метров, ширина – почти 17 метров.
При своих 3-х тысячах виртуально-лошадиных сил он мог двигаться со скоростью 14 узлов, но из-за его речной профессии для пассажиров более привычно звучала величина 26 км/час. На лайнере могли разместиться 240 пассажиров, их ждали не только комфортабельные каюты с душем и туалетом, радио и холодильниками, но и просторный читальный салон, ресторан, бар, парикмахерская и сауна.
Резчиков получил отдельную каюту по правому борту теплохода, выглядевшую очень прилично: всё, что обещали рекламные проспекты на Речном вокзале, здесь было, а из широкого прямоугольного иллюминатора хорошо просматривался плотный зеленеющий ковёр растений, подымающийся к Андреевской церкви.
Из мощных динамиков публику, устремившуюся к трапу, поливали задорной песенкой „На теплоходе музыка играет…”, редкие провожающие махали с пристани разноцветными платочками; хоть и было светло, но час был уже поздний, только-только пропели мелодии из заставки телевизионной программы „Время”. Потом зазвучала песня с рефреном „А я и не хочу, и не буду…”, под которую теплоход отвалил от причала.
Но как говорится в одной старой одесской поговорке, „Не долго музыка играла, не долго фрайер танцевал”: красавец-лайнер был через 5 лет продан в Россию, и местом своей приписки получил Ростов-на-Дону. Лайнер несколько лет носил название „Академик Глушков”, а потом был переименован в „Игоря Стравинского”.
Спать ложиться было рано, в открытый иллюминатор доносились отрывки разговоров пассажиров, наблюдающих за панорамой вечернего Киева, проплывающего мимо теплохода:
- …вот только жаль, что дети их в жизни оказались такими же неудачными, как построение социализма в отдельно взятой стране…
- …ну, что вы хотите? Часто обстоятельства – сильнее нас….
- а я ему и говорю, „У вас слишком солидная и уважаемая фирма, чтобы оспаривать здесь такие очевидные вещи…”
- …не очень-то всё это правдоподобно выглядит, вы же хорошо знаете, что сам Коля в езде очень осторожен, и на своей машине ездит по городу, придерживаясь правила „3Д” - Дай Дорогу Дураку!”...Я уверен, что он в этом ДТП не виноват!...
- …он, бедняга, целый вечер маялся с телевизором, который погас на самом интересном месте передачи „Вокруг смеха”, а его тёща, ехидно так, ему и говорит: „Я в какой-то газете недавно читала, что инженер - это человек, который может объяснить, как работает то или иное устройство, но не может выяснить, отчего оно не работает” [57]. Так он в неё чуть тестером не запустил!
- Да, тёща не всегда друг человека!
- …ну, а этот фанаберистый начальник сектора меня просто насмешил! Прибегает вчера весь взъерошенный, сердитый…Оказывается, в обеденный перерыв кто-то из сотрудников залез к нему в компьютер и оставил там файл с мяукающим чёрным котёнком! Тот, чертяка, прыгает на мониторе из одного угла в другой и нагло так скалится! А ведь я ему всё время твердил, что у него на входе в персоналку установлен уж больно простой пароль. А он мне в ответ так ехидно и говорит: „Можно подумать, что они, эти невежды, знают год, когда французский король Луи IX Святой женился на Маргаритой Прованской, старшей дочери Раймунда Беренгера IV, графа Прованса!”
- Интересно, а когда же это было?
- Вы будете смеяться, но это произошло в 1234 году! Да такой пароль могут устанавливать разве что домохозяйки или начинающие „чайники”!
- …да тут сплошная софистика получается. Помните, нам на лекции по диамату приводили такое выражение: „Грек сказал, что все греки врут”. Вот и пойми, где тут истина, а где обман.
- Это точно! Или возьмём атеистов…Они свои сомнения в божественной силе так раскручивали: „если господь Бог так всемогущ, то может ли он сотворить камень, который сам бы не смог поднять?”
- В обще, какой-то словесный лист Мёбиуса получается! Как ни крути, а в итоге всё равно получается, что - в лоб, что – по лбу! О. Юрий Иванович! Ну, как твоя рана? Заживает?
- Да, процесс пошёл, как говорил один „минеральный” секретарь…Заживает успешно…
Этот глуховатый голос Егор сразу же узнал: он принадлежал ветерану киевского телецентра, приложившего немало труда и умения к его созданию. Теперь ветеран работал советником в „Укртелекоме” и писал историю украинского телевидения, часто заглядывая в министерство.
Был он человеком дружелюбным, весёлым, с высоты своего приличного роста всегда излучал исключительно положительные эмоции, хотя возрастные болячки часто „доставали” его по-чёрному. Иногда, присев на стуле возле стола Резчикова, он шутливо жаловался на своих друзей, которые часто подтрунивали над ним, приставая с коварными вопросами:
- Ну, ты скажи, Юрий Иванович, ты всё про телевидение знаешь. Вот во „Вчерашнем Киеве” еженедельно печатают программу телевидения, и есть там канал „ЦТ” - Центральное телевидение, т.е. московское. А есть „Перший канал” украинского телевидения. Ну, не мне тебе говорить, какие у него неинтересные передачи, скулы иногда воротит, как от незрелого лимона. Так что ж получается, что есть канал: „Цє-Тє, що треба дивитися”, а есть „не Цє-Тє, до якого нема й бажання переключатися?”.
В ехидных вопросах друзей была определённая доля правды. В привычку киевских партийных властей уже давно вошло настойчивое желание всем показать, а прежде всего – Москве, что идеологически они „святее папы римского”.
И в Киев традиционно не пускали с концертами одесситов, эстрадных артистов Карцева и Ильченко, а в скетчах Михаила Жванецкого и сатирических спектаклях Аркадия Райкина идеологические вожди, наподобие Леонида Кравчука, видели чуть ли не угрозу существующему строю, хотя в последующие годы на деле сами и оказались его первыми хулителями и агрессивными недругами.
Юрий Иванович обычно при таких дружеских подковырках сердился и пускался в длинные объяснения, что на телецентре существуют две организации – телестудия и собственно технический телецентр. Первый определяет тематику и направленность передач, отвечает за художественную ценность программы (то, что теперь стало модным называть „контентом”, то есть, содержанием). А вот вторая организация своими техническими средствами обеспечивает в эфире её вещание для зрителей. Насколько ему известно, вещает телецентр качественно, уже давно закончилось то время, когда гуляло среди зрителей обидное словечко „елевидение”.
Резчиков вышел из каюты на палубу, обменялся рукопожатиями с Юрием Ивановичем и его собеседниками, тоже поинтересовался здоровьем, но останавливаться не стал, так как видел, что друзья „имеют за что поговорить”. Он двинулся на корму, полюбоваться речным пейзажем с многочисленными перемигивающимися огоньками от встречных барж, буксиров и судов на подводных крыльях – движение по Днепру было очень интенсивным.
Возле входа в читательский салон Резчиков встретил записного профсоюзного деятеля, у которого была глупая привычка: при встрече в министерском коридоре, заглядывая в глаза встречного, на одном дыхании выпаливать приветствие: „Ну-как-там-оно-вообще-ничего?”. Ответ его обычно не интересовал.
К тому же, бо-о-ольшим он путаником был: путал Вагановское училище с Ваганьковским кладбищем, Бабеля – с Бебелем, геев – с гоями, хостел – с хосписом, триггер – с триппером; не видел никакой разницы между отхожим промыслом и отхожим местом, и даже уверял всех, на полном серьёзе, что про фауст-патрон кто-то уже давно сочинил оперу. Егор обменялся с ним традиционными приветствиями, перебросился парой слов на общие темы и последовал дальше.
На корме он увидел Евгения Сахарченко, заместителя главного редактора ведомственного журнала. В своё время в создании этого печатного органа Карповский с Резчиковым принимали самое активное участие. Замредактора в чём-то горячо убеждал своего собеседника. Увидев Резчикова, он прервал свою страстную речь и сказал:
- Егор Сергеевич, здравствуйте! Рад Вас видеть, давно не встречались. Вы на конференции доклад делаете? Даже два? Надеемся получить от Вас статьи, сейчас формируем портфель на следующий номер, заранее оставили там место для новостей с конференции.
Егор пообещал, отошёл в сторону, чтобы не мешать собеседникам продолжить разговор.
Евгения Станиславовича, отставного полковника, он знал давно, ещё по киевскому НИИ. Тот работал в подразделении Стругача, и его, учитывая армейское прошлое, часто „напускали” на военпредов, осуществлявших приёмку документации и опытных образцов устройств по спецтематике.
От него Резчиков узнал много чего полезного из области шифрования данных и о существовавшей аппаратуре засекречивания (ЗАС), о которой ему талдычили на очередных сборах офицеров запаса в Киевском училище связи на Московской улице. Было что-то символическое, что теперь журнал размещался на первом этаже бывшего здания киевского НИИ на улице Соломенской.
А Сахарченко тем временем продолжать излагать своё мнение о каком-то Гриценко:
- Я ж его хорошо знаю, вместе служили. Он в 79-м году окончил Киевское высшее военное авиационное инженерное училище, а в 93-м был направлен в Штаты, в институт иностранных языков Минобороны США, через год закончил курс в оперативно-стратегическом факультете университета Военно-воздушных сил США, Там ему мозги и промыли, причём - основательно, стал он ярым западником, почти атлантистом. Сам он – карьерист до мозга костей, активно исповедует в своей жизни закон курятника:
- А что это за закон? – поинтересовался собеседник.
- А Вы, что, не знаете, Алексей Петрович? Закон этот очень простой - „Взлететь выше, клюнуть ближнего и обгадить нижнего”. Вот попомните мои слова – он ещё и в министры обороны вылезет! Недаром, вернувшись из Штатов, через год закончил Академию ВС Украины. Кандидат наук, отчаянный преферансист. А Штаты – страна подлая, недаром про неё Оскар Уайльд сказал: „Америка - единственная страна, которая от варварства перешла прямо к упадку, минуя стадию цивилизации”. Печатают свои доллары, как туалетную бумагу, вырвали себе в Бреттон-Вудсе право американского доллара быть мировой валютой, вот и подминают под себя всё, что им хочется зацапать, а сами учат весь мир своей „демократии”. Даже российского министра иностранных дел Козырева так охмурили, так он их облизывает, что стал он для них „дорогим Андреем”. А Вы говорите, что какой-то Гриценко держит нос по ветру, дующему из Штатов!
Дальше Егор слушать уже не стал и заглянул в читальный салон, где несколько пассажиров смотрели по телевизору программу „Интер”. На них своим могучим бюстом напирала с экрана известная дикторша Руслана с прогнозом погоды на завтра. Представительный мужчина, очевидно хорошо знакомый с выдающимися техническими достижениями в далёкой Калифорнии, увидев Егора, обрадовался, кивнул на дикторшу и сказал:
- Вот она, наша силиконовая долина! Целое народное достояние!
Узнав, что завтрашней погоде в Каневе ничего не угрожает, Резчиков отправился спать. Ночью проплыли Украинку, Триполье миновали Стайки, около городка Гребенки вышли в Каневское водохранилище, проследовали мимо Ржищева, Григоровки, Бобрицы и подошли к шлюзу.
Уже рассвело, и многие пассажиры, проснувшись, высыпали на палубу посмотреть, как речной великан будет шлюзоваться. Егор присоединился к зрителям, стоящим на носу, действительно, такой момент было непростительно пропустить.
Вот медленно разошлись в стороны створки ворот, теплоход осторожно втянулся в узкий карман, казалось, что уже можно легко через борт выскочить на берег. Зрители перебежали на корму, перед ними створки медленно закрылись, вода в образовавшейся гигантской ванне вместе с теплоходом стала опускаться, и теперь на сушу пришлось бы выбираться только по длинному канату.
Наконец спуск воды в „ванной” прекратился, через выбоины в огромной стене из створок вниз прорывались струйки мелких ручейков. Зрители переместились на нос, главное событие происходило впереди: теперь вторые створки медленно расходились, в образовавшейся щели, словно на сцене театра, показался сузившийся Днепр.
Теплоход покинул шлюз и стал разворачиваться вправо к пристани, подавая гудок, что намерен здесь пришвартовываться. Сделав петлю, он медленно подтягивался к причалу. Пассажиры бросились на завтрак, а через полчаса уже были готовы взбираться на Тарасову гору к могиле-памятнику Кобзаря.
36
В Каневе Резчиков уже бывал; в первый раз он приплыл сюда с Дианой, которая как классный руководитель политехникума, вывезла в майские дни свою группу учащихся на могилу Кобзаря. Вместе с ней была ещё одна группа со своим классным руководителем. Билеты тогда достали на пароход, следующий по маршруту Киев-Запорожье, места там преимущественно были сидячие, в немногочисленных каютах разместились счастливчики, которые ехали в довольно приличных условиях: они могли лечь поспать.
А бедным учащимся, которым надоело мотаться по пароходу, знакомясь с его устройством, пришлось потом, где попало пристраиваться на ночлежку вместе со своими преподавателями. Те сначала вместе с Егором зорко следили за тем, чтобы в замызганном буфете учащиеся не хлебнули чего лишнего, но потом сами устали и прикорнули на жёстких скамейках. Пароход напоминал легендарную „Севрюгу” из кинофильма „Волга-Волга” и даже вниз по течению полз медленно, явно неохотно, словно делал пассажирам большое одолжение.
Утром, не выспавшиеся и озябшие, они побыстрее выбрались на залитую солнцем пристань и стали взбираться на Тарасову гору, ранее называвшейся Чернечьей. Там их ждал заказанный ранее экскурсовод, который провёл обе группы по музею, а затем вывел прямо к памятнику поэта, выполненному скульптором М.Г.Манизером. К монументу поэта учащиеся возложили цветы, которые преподаватели заранее купили у старушек на пристани.
Творчество Тараса Григорьевича Резчиков обстоятельно изучал в средней школе. Учитель украинского языка Юрий Назарович Нетудыхата знание „Заповiта” наизусть считал священной обязанностью каждого ученика. Заучивали его и на уроках русского языка, когда речь зашла о плеяде писателей-демократов, куда попал и Тарас Григорьевич, писавший прозу преимущественно на русском языке. На уроках Юрия Назаровича изучали также поэмы „Катерина” и „Сон”.
Последнюю поэму Тарас Григорьевич хотел назвать комедией, но так беспощадно обличал самодержавие, что было уже не до смеха. Только непонятно, с чего это он набросился и на царицу; то, что он про неё, насмехаясь, написал, больше напоминало базарную риторику: „Она будто опёнок засушенный, тонкая, длинноногая, да ещё и на бедствие, несчастная, качает главой”, „будто и цапля между птицами, скачет, бодрится”. К удушающему самодержавию это не клеилось ни с каких сторон, Да и о своих соплеменниках поэт порой отзывался тоже нелестно:
Хохол останется хохлом,
Хоть ты пусти его в Европу,
Где надо действовать умом,
Он напрягает только ж*пу.
И потому-то на Руси
Завещано аж Мономахом:
«Связаться Боже упаси!
С тремя — ж*дом, хохлом и ляхом».
Коварен ж*д, хотя и слеп;
Кичливый лях — похуже бл*.ди,
Хохол же — съест с тобою хлеб,
И тут же в суп тебе нагадит.
("Хохлы", Т.Г.Шевченко, 1851г).
Ничего не скажешь, так завернул Кобзарь про своих соотечественников, что мало не покажется, но видно знал, о чём говорил. А до выхода в свет интеллектуального триллера Олеся Бузины „Вурдалак Тарас Шевченко” в незалэжной стране оставалось ещё 3 года.
Нельзя сказать, чтобы Резчиков не любил стихи, он просто ими не увлекался. В школе, конечно, неплохо изучали творчество А.С.Пушкина, и ему казалось, что в десятой главе поэмы (или романа, кому как нравится) „Евгений Онегин” великий поэт по самодержавию прошёлся ещё круче, но персонально царицу не трогал. Жаль, что поэма не кажется законченной. Да и что говорить: наверно, это удел многих гениальных произведений: концовку „Мёртвых душ” в печи сам автор сжёг, интересная книга „Пётр Первый” так и осталась недописанной, неужели у Алексея Толстого пороху нехватило?
И любимая поэма Некрасова „Кому на Руси жить хорошо” тоже законченной не выглядит, а уж то, что лучше всех на Руси народникам живётся, так это вообще ни в какие ворота не лезет! Мало ли их по тюрьмам и каторгам загремело? А кто их хватал и вязал, да властям сдавал? Те же самые мужики, за свободу которых они вели борьбу… Вот уж не позавидуешь такому „счастью”!
А вот в наше время, как уверяла сестра Ирина, ответ на этот вопрос – однозначный: лучше всего живётся научным работникам, баклуши, мол, бьют и ни за что не отвечают. Сама она к науке не имела никакого отношения, ведь жизнь так развернулась, что до пенсии пришлось преподавать химию в медицинском училище возле Нового базара, хотя и закончила она биологический факультет Одесского университета.
А сама некрасовская поэма – хороша! Почти без рифмы, вроде бы сплошные „белые” стихи, а слова в них между собою так связаны, ни одного лишнего нет, так складно звучат, что и запоминаются легко, на всю жизнь. Дорогой подарок ему сделали тогда на Сахалине в пионерском лагере, где он на реке чуть не утонул: толстый том стихов Некрасова подарили за художественную самодеятельность, где он лихо вприсядку на сцене плясал!
Правда, русский белогвардеец Бузина и по Некрасову скоро проедется: мол, картёжник был, мот и подхалим, а не народный заступник. Ну, теперь-то можно говорить чего угодно, а поэма всё равно великолепной остаётся и надолго не забывается. Совсем, как „Конёк-горбунок” Петра Ершова, уж там рифма - просто чудо, как хороша, до сих пор помнится:
Двух коней, коль хошь, продай,
Но конька не отдавай
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за чёрную, слышь, бабку.
На земле и под землёй
Он товарищ будет твой:
Он зимой тебя согреет,
Летом холодом обвеет,
В голод хлебом угостит,
В жажду мёдом напоит.
Или вот это:
Тут проказника дельфины
Подхватили за щетины
И отправились назад.
Ёрш ну рваться и кричать:
„Будьте милостивы, братцы!
Дайте чуточку подраться
Распроклятый тот карась
Поносил меня вчерась
При честном при всём собранье
Неподобной разной бранью...”
А Диана из Шевченко помнила только „Завещание”: там, где она училась (хоть и недалеко вроде бы от места ссылки поэта), задавали на дом только это стихотворение, и конечно, на русском языке…
Затем преподаватели отвели своих подопечных в музей Аркадия Гайдара. Пожилая экскурсоводша с орденской ленточкой на скромной кофточке напомнила, какие книги написал Гайдар; а проведя экспресс-опрос, выяснила, что многие учащиеся, что в политехникум из села пришли, помнят разве что книги „Тимур и его команда” и „Школа”, да и то – по кинофильмам, увиденным ими в далёком детстве.
Запомнился им блистательный Леонид Харитонов, которому режиссёры Владимир Басов и Мстислав Корчагин позволили (без дублёра! в то время!) блеснуть перед зрителями своими филейными частями тела, когда герой фильма голяком переправлялся через речку на другой берег, чтобы с колокольни пересчитать врагов-беляков. Лично Егору больше всего нравилась повесть „Судьба барабанщика”, где удачно встречались Москва с Киевом, и всё сводилось к хэппи-энду.
Вскоре экскурсанты добрались до могилы Аркадия Гайдара, и экскурсоводша рассказала, что во время Великой Отечественной Войны, писатель, воевавший в Гражданскую, уехал на фронт. Его часть попала в окружение, и Гайдара хотели вывезти на самолете, но он отказался покинуть товарищей и остался в партизанском отряде как рядовой пулемётчик. 26 октября 1941 года под деревней Ляплявою Каневского района Черкасской области Гайдар погиб в схватке с фашистами.
Его сын Тимур отца не подвёл: окончил Ленинградское высшее военно-морское училище и факультет журналистики Военно-политической академии им. Ленина, на флоте дослужился до звания контр-адмирала, работал в газетах „Советский флот”, „Красная Звезда”, „Правда”, был членом редколлегии журнала „Пионер”, собкором на Кубе, в Югославии, в Афганистане. Женился на дочери известного писателя Павла Бажова - Ариадне.
А вот внучок легендарного писателя, Егор Тимурович Гайдар, выпускник МГУ, доктор экономических наук, исполнявший обязанности Председателя Правительства России в 1992 году, как считал Резчиков, деда предал, совсем как Мальчиш-плохиш, к буржуинам перебросился за банку варенья да пачку печенья: и цены „освободил”, и народ разорил, иностранных „советников-консультантов” в государственный аппарат России понатаскал, золотой карточкой платёжной системы „Visa” был пожалован.,.
Россияне, за его круглое полное лицо, называли Егора Гайдара Хрюшей. В бурные октябрьские дни 1993 года после захвата сторонниками Верховного Совета РФ здания московской мэрии и попытки штурма телецентра „Останкино” Егор Гайдар выступил по телевидению с призывом к москвичам выйти на защиту президента Ельцина. Выступал он и в поддержку Михаила Ходорковского, руководителя скандальной фирмы „Юкос”. Позднее он принял на себя ответственность „за тяжелые и непопулярные решения” в начале 1990-х годов. Через год Александр Солженицын своим трудом „Россия в обвале” довольно резко раскритикует политику и реформы, проводимые правительством Ельцина, Чубайса и Гайдара.
Дочь Мария от первого брака Егора, наверно, тоже не порадовала бы прадеда Аркадия: могла бы и на материной фамилии Смирнова остаться, так нет, фамилия прадеда – пробивная, да вот жаль, что ярой оппозиционерке досталась; эта фифа явно страну свою не любит, наверно, в Боливии с матерью жилось лучше…А вскоре, побыв членом партии „Союз правых сил” и правой рукой кировского губернатора Никиты Белых, Маша Гайдар скатится до откровенного предательства своей страны, сделавшись подручным одного беглого президента из кавказской страны, галстукоеда, всплывшего губернатором в южном черноморском городе на Украине…
…Обратно в Киев Диана со своими учащимися возвращались в четыре часа, взяв билеты на стремительную „Ракету”, которая быстро помчалась, преодолевая встречное течение на своих подводных крыльях. Уставшие учащиеся безмятежно спали в креслах, не обращая никакого внимания на шум двигателей и небольшую вибрацию корпуса судна.
Когда подошли близко к Киеву, Егор с Дианой тихо ахнули: вместо спокойной глади днепровской воды перед ними вдруг возникло водное пространство, как будто изрубленное на куски винтами многочисленных моторных лодок, рыскавших на фарватере. И немудрено, в Киеве таких моторок „Прогресс” и „Казанка” была тьма-тьмущая.
В своё время Резчиковы на лодке с Мирошниками облазили все водные окрестности Киева, а сами Мирошники пару раз даже отдыхали летом на воде, приткнув свою лодку вместе с лодкой друзей где-нибудь в уютном местечке на берегу Десны или Славутича, поставив там на ночь палатки. Какими-либо дурацкими вопросами о безопасности, как сейчас, тогда никто себе голову не забивал…
37
После обеда экс-замминистра С-в открыл конференцию и прочитал доклад о работе, проделанной правлением НТО за прошлый год. Резчиков хорошо знал автора доклада – секретаря правления Виктора Голубеева, работавшего старшим научным сотрудником в соседнем отделе НИИ. В министерстве по делам НТО он бывал часто, иногда появлялся в комнате Егора, ругал институтское начальство и носился с безумной идеей создать какой-то „Почтовый банк”.
Дальше в салоне прозвучали доклады о работе НТО, проделанной на местах, в особо отличившихся областях, после чего был объявлен перерыв до 10 часов утра следующего дня. Кто-то бросился купаться, заранее выяснив у местных жителей, где здесь для этого имеется подходящее место.
Местное начальство, усадив начальство киевское в чёрные „Волги”, укатило в загородный модный ресторан. Остальные пассажиры разбрелись по теплоходу, часть их них с комфортом устроилась в шезлонгах на верхней палубе и вела неторопливые разговоры.
В кружке военных пенсионеров возмущённый голос изрекал:
- Да какой ещё праздник вооружённых сил Украины шестого декабря? Моя историческая память ниже 23 февраля не опускается!
Стоящий с ним рядом УН из Донецка сразу же отреагировал на эту фразу:
- А вот нам – хорошо! Мы в отрасли, в отличие от гоголевского городничего, праздновавшего свои именины дважды в год, на Антона и Онуфрия, можем отмечать свой профессиональный праздник трижды: естественно, 7-го мая – День Радио, 17 мая – Международный день электросвязи под эгидой ООН и 16 ноября – чисто украинский праздник.
- Ну да, - с иронией ответил кто-то из компании военных пенсионеров, - 7 мая это же изобретение радио Поповым в России, а 16 ноября – это изобретение радио в Украине, но уже не Поповым, а Попенком! В общем, дайте мне глобус Киевской области!
Все дружно рассмеялись, и беседа продолжилась:
- К вашему сведению, после раздела флота Военно-морские силы Украины получили всего лишь груду металлолома в виде трех недостроенных крейсеров – „Украина”, „Киев” и „Варяг”. Последний четыре года назад по договору между Украиной и Россией отошел Украине, а уже в сентябре этого года будет проведен тендер на его продажу. Купят его какие-нибудь богатые арабы и превратят в плавучий бардак, этакую оффшорную зону. Про подводную лодку „Запорожье” и говорить нечего, её покрепче к причалу надо привязывать, чтобы не утонула!
- Вот вы всё говорите о семидневной войне на Ближнем Востоке, а в Киеве уже давно ходит такой анекдот, что горсовет первым предсказал поражении Египта в будущей войне, задолго до войны переименовав старый Евбаз - Еврейский базар - в площадь Победы.
В другой компании беседовали на темы изощрённых рыночных отношений, всё глубже проникающих на Украину:
- …а там ему дали понять: „Ты пришёл, не потому что отличаешься выдающимися способностями. На тот момент импонировала твоя решительность, образование и неплохие практические результаты. Сегодня всё это уже обесценилось, и главное, в тебе нет необходимости; а ты ещё того не понимаешь, что не нужен ни в верхах, ни в низах”…
- А что же делает его сын в бизнесе, закончив физико-математический факультет?
- …Ну, умственная безработица ему не грозит! Успешно применяет законы физики, которые ему вдолбили в университете! – последовал ответ. - Как говорится, специалисту - по плечу любая задача…
- Да? Надеюсь, что речь не идёт о физическом уничтожении своих конкурентов?
- Нет, конечно, он их устраняет экономическими методами, не забывая при этом, что результат столкновения двух упругих шаров можно предугадать совершенно точно!
- Ой, с этими российскими олигархами у меня сплошная путаница. Иногда не могу вспомнить, кто из них – АбрАмович, а кто – АбрамОвич!
- Первый – это БАБ, Борис Березовский, он лысый, как биллиардный шар; а второй – Роман, по фамилии АбрамОвич, тот как раз волосатый до невозможности, так что запоминайте, хоть по волосам, хоть – по мнемонике…
- И всё мечутся по заграницам, на месте не сидят. Даже шуточка такая появилась, что, мол, „олигархов серьёзно беспокоит возможный сидячий образ жизни”…Припоминаю теперь, этот Рома даже себе футбольную команду в Англии купил! Слышали, есть такая команда „Челси”, очень, причём, старая, чуть ли не гордость Англии. Так вот эту национальную гордость острова теперь чужеземец из России купил!
- А что вы хотите? Пещерный капитализм, первоначальное накопление капитала во всём его поганом изъявлении…
- Да, время наступило какое-то беспокойное, непредсказуемое... Я в Одессе часто хожу по Шампанскому переулку и у одного дома всегда останавливаюсь, слушаю и удивляюсь. Так приятно в наше беспросветное время слышать, что кто-то на фортепиано ещё наигрывает оптимистические мелодии Шуберта. Я навёл справки у бабушек, щёлкающих семечки на лавочке под этим музыкальным окном, и узнал, что один старичок-интеллигент так спасает свои руки, к которым подступился полиартрит. Денег на лекарства у него нет. Раньше у нас в аптеках было такое неплохое дешёвое средство, „напроксен” ему название, выпускало его киевское фармацевтическое предприятие на Борщаговке. Так его недавно прикрыли, „напроксен”, конечно, напрочь исчез, теперь покупай вместо него „налгезин”, импортный, конечно, то ли из Словении, то ли из Словакии, ну и плати в 5 раз больше. Просто грабёж, хоть вместо Шуберта похоронный марш Шопена играй!
- А возьмите такое явление, как нищенство! Сколько нищих развелось, опять с гармошками по электричкам шлёпают! А по помойкам сколько бродяг шатается, палками мусор перебирают! Вы когда-нибудь сталкивались с отставными оперными певицами, срывающими свои голоса в подземных переходах, чтобы хоть как-то прокормиться? Эх, да о чём говорить, такую страну разрушили, нет, чтобы по китайскому варианту двинуться, а ведь там – тоже компартия движущей силой является, но только с умом всё делается, не так, как у этого Мишки-меченого. Не нашлось Дэн Сяо Пинов в своём отечестве…
- Как говорил один юморист: Всё не только не так просто, но и просто не так! [58].
В третьей компании жаловались на подорожание бензина и с тоской вспоминали прежние времена:
- Как сейчас помню, считать было очень просто: 1 рубль – 10 литров – 100 километров. 2 рубля, и бак – доверху. Еду до Одессы, один раз всего-то и заправляюсь, никогда с собой канистры не возил, заправку найти всегда было можно. Ты вот теперь попробуй-ка, за две гривны и до Белой Церкви, наверно, не доедешь!
Два сотрудника из Института кибернетики АН Украины, облокотившись на спасательную шлюпку, спорили о вкладе академика Глушкова в развитие информатизации общества:
- Мне говорили, что он только к концу жизни понял, что вычислительные машины должны обязательно стыковаться с сетями связи, а не молотить информацию с продырявленных перфокарт для своего внутреннего употребления…А у нас долгое время все деньги загоняли в создание и производство вычислительных машин, а уж потом задумались: а как же их связывать между собой?
- Ну, тут всё зависит от пользователя! Вы знаете, что гласит закон Мура? А вот что: „Если пользователю гораздо проще и спокойней обойтись без информации, чем получать её, то системой, как правило, не пользуются”. А без стыка с каналами связи не обойтись, нельзя же информацию на перфолентах в мешках по городу таскать, нужно сети распределённой обработки данных строить, причем сети – высокоскоростные. Тут одними коммутируемыми каналами существующей телефонной сети уже не обойдёшься!
На следующее утро Егор попросил Виктора Голубеева поставить его доклады пораньше и в первом докладе рассказал о тематике и результатах работы ведомственных институтов в прошлом году, с сожалением отметил, что время отраслевого инновационного фонда прошло, и теперь управление проводит необходимую работу для получения гарантированного финансирования из госбюджета.
Затем, во втором докладе, он рассказал о результатах работы ИК-13 в Сеуле, обратив внимание делегатов конференции на вопросы, особо актуальные для отрасли. Всё, теперь можно было наслаждаться разглядыванием речных пейзажей, проплывающих за окном.
Внимание его привлёк доклад дочки покойного Бергмана, Любы, Та рассказывала об интеллектуальных сетях, изучаемых в Международной организации. Ревниво относясь ко всем разговорам об этой Организации, Резчиков, дождавшись окончания доклада, чтобы проверить, насколько глубока эрудиция докладчицы в этом вопросе, спросил:
- Вы можете указать, в какой серии Рекомендаций сейчас описываются эти сети?
- В серии Ай, ну, у нас почему-то привыкли читать эту букву по-русски, как букву И. Там, как Вы знаете, идёт речь о цифровых сетях интегральных служб, устоявшаяся аббревиатура на русском языке – ЦСИС.
- Боюсь, что здесь получилось ассоциативная завязка на буквах Ай-И, интегральные сети, интеллектуальные сети, серия И. Но, к сожалению, интеллектуальные сети почему-то описаны в Рекомендациях Q/1200-Q.1699, где сама-то серия посвящена вопросам коммутации.
- Да, похоже, что Вы правы, спасибо за замечание, - смутилась будущий доктор технических наук. - Я обязательно проверю, когда буду на работе…
И конференция продолжила свою работу. В конце её было принято стандартное решение, которое делегатов кое к чему обязывало, и все разошлись любоваться речными пейзажами. Изредка из корабельных динамиков раздавались пояснения, что интересного можно увидеть по правому или левому борту теплохода:
- А теперь – внимание, уважаемые участники конференции! Вот уже показались высокие дымящие трубы Трипольской тепловой электростанции, находящейся в 45 километрах от Киева. Она построена в период 1969-1972 годов, и примечательна своей мощностью - 1800 мегаватт. Благодаря ей, Киев и его многочисленные промышленные предприятия уже давно не испытывают недостатка в электроэнергии.
И в страшном сне никому из пассажиров на палубе безмятежно плывущего теплохода не могло и присниться, что всего лишь через 17 лет в силу событий, разразившихся на Украине, страшная опасность надвинется на украинскую столицу: вот-вот Трипольский электрогигант может прекратить свою работу из-за отсутствия донецкого угля, которого на складах станции почти не осталось...
Затем они миновали дачные Осокорки, замаячили маковки Выдубецкого монастыря загадочной шемаханской расцветки, на зелёном холме ввысь взметнулся монумент Матери-Родины, который в составе мемориального комплекса в 1981 году в День Победы открывал генсек ЦК КПСС Л. И. Брежнев.
Теплоход пронырнул под всеми городскими мостами и в шестом часу вечера причалил к пристани Речного вокзала. Как говорится в туристской присказке, „усталые, но довольные”, экскурсанты (иногда тоже причисляемые к туристам) благополучно возвратились домой.
38
В начале июля Резчиковы съездили на неделю в Одессу: Егор в командировку, Диана – за компанию и чтобы на пару дней выскочить на море да повидаться с подругами. Нашли они время и завернуть в переулок Тельмана, чтобы взглянуть, что же там творится в бывшем родном дворе под номером 7?.
Особняк, который в прошлом повидал и генерал-лейтенанта ВВС Горюнова, и генерал-майора КГБ Ивана Петровича Коновалова, и ректора мукомольного института Огородникова, почти не изменился; в нём по-прежнему жила вдова академика, председателя Южного научного центра АН УССР, директора-основателя Физико-химического института АН УССР Алексея Всеволодовича Богатского.
Но сам двор катастрофически изменился к худшему и почти потерял своё былое обаяние.
Казалось, что он пережил нашествие варваров. Вблизи фонтана, некогда бывшего белым, выросла настоящая „берлинская” стена, отхватывающая приличной кусок территории, прилегающей к бывшему дому политработника Гутарова, выходившему своими окнами в переулок. А под домом уже был оборудован выезд из гаража; тут новые хозяева, купившие дом, в полной мере использовали отросток знаменитых одесских катакомб, который пацан Егор по примеру Тома Сойера когда-то хотел было исследовать со своими дружками из переулка, но у тех хватило ума - от этого путешествия вовремя отказаться да и Егора отговорить.
Одно древнее дерево грецкого ореха во дворе уже спилили, на месте бывшей квартиры Резчиковых, где вишнёвый сад основательно поредел, кипела двухэтажная стройка, затеянная юристом Приморского (бывшего Кагановичского) райисполкома. От неё проволочными заборами пытались отгородиться дочка Жариковых Алла и бывший прапорщик Слава Ордунский, фигура которого была до неузнаваемости скрючена полиартритом. Да, в нём уже нельзя было признать того шустрого молодца, при появлении которого во дворе на Тельмана покойный Серёжка, большой любитель шахмат, сказал:
- Новая шахматная фигура в армии - прапорщик: ходит, куда хочет, и что хочет - берёт!
Жена Славы поинтересовалась у Егора, как поживают его тётки Вера и Юлия, и, услышав ответ, грустно покачала головой. Из других соседей на дворе не было видно никого, и Егор с Дианой расспрашивать о них не стали, а перекинувшись со Славой парой слов, ретировались из родных мест. Больше сюда заглядывать у них уже не было никакой охоты,
Тётка Егора, Вера, инвалид войны, от власти всё же дождалась отдельной благоустроенной квартиры в новом доме. В холодный ноябрь она покинула бывшую квартиру Резчиковых в переулке Тельмана и переехала в двухкомнатную квартиру на посёлке Котовского, где поселилась вместе со своей сестрой Юлией, ухаживающей за ней. Прожила Вера на новом месте немного, но успела провести в квартиру телефон, а перед самым Новым Годом тихо умерла. Как узнал потом Егор, в предновогодней суматохе хоронили её странным образом: почему-то гроб на ближайшее кладбище пришлось заносить через забор. Квартира перешла к тётке Юлии, но через несколько лет у неё случился инсульт, надолго приковавший её к постели. Ухаживала за ней её младшая дочь Наталья, поселившаяся в квартире со своим мужем Стасем. А в 90-ю годовщину Октябрьской революции тётка Юля, её ровесница, тоже уйдёт из жизни, пережив советскую власть на 16 лет.
Когда они покинули хорошо знакомый, любимый да родной двор и немного прошлись по переулку, а Егор вспоминал, кто из его приятелей где жил, Диана неожиданно спросила мужа:
- А у тебя в детстве была какая-нибудь обидная кличка, которой тебя друзья-пацаны дразнили?
- Нет, что-то я такого не припомню! – уверенно ответил Егор. – У нас тут в переулке больше по имени да фамилии называли…Разве, что Серёжку Рязанова иногда „Серым” могли позвать…Ага, ещё Толика, генеральского сына из шестого номера, где мы всегда в футбол во дворе играли, так того почему-то „Слоном” называли…Погоди, в том доме на Пролетарском бульваре, где Лёнька Дружнихин жил, напротив винзавода, ещё одного малого шкета Вовку „Сопляком” звали, но потом он так вытянулся, что стал выше всех нас, правда, худющий, как гвоздь! Так его тогда в „Дождик” переименовали…
- А в школе? – проявила дальнейший интерес Диана.
- В школе я помню только, как некоторых учителей кличками наградили: математика „Пардоном” прозвали, сухонький такой старичок был, с интеллигентской бородкой, на академика И.П.Павлова сильно смахивал…Он ученикам, указывая на ошибку, всегда это французское слово говорил…Затем физика, который на уроке за своим столом почти не сидел, а всё у доски то приплясывал, то руками и ногами во все стороны дёргался, „Папуасом” прозвали, вот, пожалуй, и всё. Про других учителей просто говорили: вон уже химичка на урок идёт, или – тебя на переменке физкультурник искал…
В конце июля Егор с Дианой двинулись в Бассум: дочь собиралась поехать на Майорку, а следующая нянька к внуку-интернационалисту должна была появиться только в начале сентября. Ехать им довелось в автобусе фирмы „Экспресс-А”, которая раскатывала, в основном, по северному маршруту. Дочь обещалась их встретить на своей машине возле городка Фехты, мимо которой автобус из Оснабрюка следовал до Бремена. В Фехте у Марины были какие-то срочные дела именно в день приезда родителей.
Со встречей вышла небольшая неувязка: у водителей сломался навигатор, и они немного заблудились. Дочь несколько раз звонила в автобус по мобильному телефону, уточняя место встречи, пока, наконец, не условилась о высадке родителей на одной площадке отдыха в районе городка Бохум. Площадку эту водитель, конечно, проскочил, но хорошо, что дочь этот автобус запомнила по номеру и вдогонку ему опять позвонила по мобильнику. Автобусу всё равно пришлось ехать вперёд минут пятнадцать, пока после двух поворотов он не подкатил к нужному месту встречи.
В посёлке Кленкенборстель мало что изменилось, разве что на широком поле перед окнами дома мальчишки ещё искали остатки не убранной клубники. Дочь неоднократно напоминала, что двери в дом открытыми лучше не оставлять, так в келлер могут пробраться беременные мыши. Младший внук, которому через 2 месяца исполнилось бы уже 3 года, всё ещё не мог оторваться от своей „тюти”, та всегда была при нём; но в памперсах уже не нуждался.
Старший внук в это время был во Франции, по программе обмена школьниками он жил в одной французской семье, а в будущем году к нему его новый приятель должен был приехать с ответным визитом.
Немецкий зять теперь часто пропадал в Киеве. Выходило так, что его индивидуальное предпринимательство угасало, Хорошо, что с помощью Резчиковых он выбрался из финансовой ямы, а накопленные на Украине знания и опыт, позволили ему занять место директора киевского офиса немецкой фирмы. Что обозначало её название в немецком языке, Егор в словаре разыскать не мог, слово это так и осталось неразгаданным, но вот на русском языке звучало оно не самым приятным образом.
На визитной карточке зятя Егор прочитал слоган: „Das System - Hueck”. Такая же наклейка сначала была и на капоте представительской машины в Киеве, и первое время Бенно не мог понять, почему проходя мимо его лимузина, люди иногда весело ржут, взглянув на наклейку. Потом Василий Правец, сдававший ему на своём этаже офисного здания две комнаты для фирмы, объяснил причину такого неожиданного веселья.
В штате фирмы из местных уже появились бухгалтер, переводчик по имени Степан, с которым Бенно разъезжал по всей Украине, заключая многочисленные контракты; Сама фирма, среди прочего, активно продвигала на Украину пластиковые окна и двери, которые в ту пору были ещё большой диковинкой.
В промышленной зоне Киева, примыкающей к Амурской площади, был организован цех с немецким оборудованием, и по заготовкам из Германии здесь пилили, резали, гнули и комплектовали металлопластиковые конструкции. Поэтому Бенно в Кленкенборстеле теперь часто отсутствовал.
Не было его и сейчас, и на Майорку дочь летела со своим двоюродным братом Ариком, сыном герра Александра и Аси, родной сестры Дианы. Надо же было ему немного прийти в себя после приключений на Украине.
Родитель Арика возжелал, чтобы их сын пошёл по стопам отца и тоже стал зажиточным стоматологом. Но подходящее учебное медицинское заведение, где бы знания молодого абитуриента и требования кузницы зубоврачебных кадров совпадали, в Германии не нашлось.
После того, как возвращаясь с вечеринки, Арик однажды ночью свалил забор, некстати попавшийся ему по дороге, и сильно побил машину, наследника отправили в Бухарест, где втолкнули в медицинский институт. Успехи Арика в учёбе были скромными: правда, он сумел выучить румынский язык, а запоминать названия мышц, костей в скелете и порядковые номера зубов во рту было ему явно не в охотку.
Ведь вокруг шастали такие привлекательные студентки, лукаво, с надеждой, поглядывая на богатого немецкого студента, разъезжавшего по Бухаресту на роскошном автомобиле фирмы „Мерседес”, в небрежно распахнутой кожаной куртке на „молниях”.
Вскоре он познакомился с румынской девушкой по имени Лаура, имеющей отдалённые русские корни, и она стала его гёрл-фрэндой. Времени и денег на неё уходило много, тут уж было не до учёбы.
Родители забеспокоились, герр Александр предпринял вылазку в румынскую столицу и сразу реально оценил сложившуюся ситуацию – сына из этого европейского вертепа надо было срочно вытаскивать. Но сразу же возникал вопрос, а куда же его теперь пристроить для получения образования? После длительной семейной дискуссии наследника решено было отправить в Киев, где герр Александр, имеющий на Украине не только свои бизнес-интересы, но и сохранившиеся связи, мог бы регулярно контролировать успехи своего сына и движение в нужном зубопротезном направлении. Тем более, что с Дианой, после стольких лет вынужденной разлуки, были восстановлены семейные связи, а заграничные родственники теперь, для украинской власти, не были свидетельством возможной нелояльности к ней.
И вообще, для нэзалэжной Украины герр Александр видел блестящие перспективы и не переставал твердить:
- У вас же территория, как у Франции, народу – столько же, волшебный Крым, который Ельцин не захотел забирать обратно, когда разрушился Союз, тёплое Чёрное море! Да эту страну через лет пять и узнать будет нельзя, она быстро вычухается. И своё сало сами есть будете, сколько жеш можно других кормить? И никакие москали у вас изо рта ни куска не вытянут!
Диана же к словам свояка продолжала относиться скептически:
- Да, в этой стране всё есть, и развита она в промышленном отношении так, что другие страны только мечтать могут. Но здесь почти всё завязано на связях с Россией: и торговля, и образование, и культура, семьи, порой не различишь – жена – украинка, муж – русский, или наоборот, как у нас; а дети - посредине. Это – один славянский народ, и всё идёт от Киевской Руси. А вот умных руководителей за последние годы не прибавилось, всех в Москву забрали, только и кричат в последнее время невесть откуда выскочившие националисты, что их москали уже 300 лет давят… Теперь всё руководящую национальную идею ищут, да всё найти не могут! Увидишь, не будет здесь ничего путного, и дай Бог, чтобы я ошиблась!
39
В учебных заведениях незалэжной страны жизнь в то время била ключом, храмы знаний усиленно надували щёки: институты сделались университетами, университеты подались в национальные академии, техникумы стали гордо именоваться колледжами, обычные школы – если не лицеями, то уж, по крайней мере, гимназиями.
Вокруг кишели юркие новоиспеченные академики, чуть ли не сантехнических наук. Куда-то пропали многочисленные производственно-технические училища, знаменитые ПТУ, доблестные наследники легендарных ремесленных училищ. Их производственные помещения и общежития успешно осваивали новые хозяева, создавая многочисленные „европейские гуманитарные институты”.
Все ринулись в юристы, экономисты, дантисты, журналисты, финансисты, в политологи. Последних в народе окрестили „социОлухами” или „ПолитОлухами”, их успешно готовили бывшие доценты кафедр основ марксизма-ленинизма – ОМЛ.
Часть неприметных ранее завлабов засияла своими головокружительными карьерами, прорвавшись к корыту власти. Особой кастой становились программисты, но тут нужно было бойко шевелить мозговыми извилинами, если они от рождения всё-таки были.
Уже вовсю развернулась система платного обучения для иностранных студентов, а в случае Арика вообще было всё удачно: он - уроженец Киева, поступать на подготовительное отделение для овладения русским языком не надо (хоть украинский язык и стал государственным, но на нём иностранных студентов обучать пока ещё не рискнули); с русским языком у него проблем не было, он говорил на нём свободно, так как в семье Котлярских всегда говорили только на нём, вставляя полюбившиеся словечки из идиша. А многое ещё помнилось с самого детства, из того детства пятилетнего пацанёнка, уехавшего из Союза. Так что ему даже никакие экзамены сдавать было не нужно.
Герр Александр устроил сына на стоматологический факультет Киевского мединститута им. Богомольца и снял уютную двухкомнатную квартиру на третьем этаже благоустроенного дома по улице Довженко - отсюда до института было ходьбы не более пятнадцати минут.
К учёбе Арик особого усердия не проявлял, а вот развлечений не чурался, их здесь было не меньше, чем в Бухаресте. И вообще, ведь какая это прелесть – в юношеском возрасте вырваться из-под опеки взрослых и избавиться от скучных родительских нотаций; да и с деньгами особых проблем не было.
Правда, родители и здесь особой воли не дали: дойчемарки, необходимые для проживания сына в прежних родных краях, герр Александр оставил Егору, чтобы тот, как казначей, каждую неделю выдавал племяннику жены положенную сумму в национальной валюте, т.е. тогда ещё в „курвонцах”.
Вот и прибавилась Егору забота – каждую неделю отыскивать обменный пункт, где марки нужно было обменять на дензнаки, курс которых, даже с большой натяжкой, стабильным назвать было нельзя.
Племянник часто появлялся у них в доме на Лейпцигской улице, и Егор обычно провожал его на автобус, идущий к станции метро „Арсенальная”, так как эту часть города Арик знал ещё недостаточно хорошо, и каждый раз приезжал к Резчиковым с разных направлений. Несмотря на попытки Дианы и Егора втолковать флегматичному племяннику, что в городе полно всякого хулиганья, и надо держаться осмотрительно, Арик всё-таки угодил в „халепу”.
Однажды его занесло на дискотеку в парке имени Пушкина на Брест-Литовском проспекте, где он вызвал неудовольствие местной шпаны своим видом, модным прикидом и тем, что настойчиво приглашал на танцы местных девчонок. С ним познакомились (ведь, он, оказывается, почти местный, вернулся сюда, чтобы учиться!) даже пригласили выпить пива и поговорить „за жизнь”. За ним проследили, узнали, где он живёт и однажды обманным путём прорвались в его квартиру.
Юных налётчиков было четверо, но они особо не выпендривались: заявили студенту, что он им должен деньги, когда они вчера с ним выпивали на дискотеке, в погашение этого мифического долга новоявленные налётчики забрали у него кожаную куртку. В квартире больше ничего не тронули, ну, разве что по самой мелочи - прихватили с собой фирменную зажигалку „Zippo”, сигареты „Camel” и электронную записную книжку с памятью на 128 килобайт – ‘эта вещь в Киеве была ещё тогда в большую диковинку.
Электронную книжку ему подарила мать на день рождения, и там было достаточно записей, которые были ему нужны повседневно. Слава Богу, что записи были на немецком языке и со всевозможными сокращениями, так что грабителям никаких секретов из записной книжки вытащить не удалось.
Об этом налёте Резчиковы не знали, но потом оказалось, что незваные „гости” появлялись на улице Довженко ещё два раза.
В один из дней Арик заскочил к Резчиковым домой, рассказал, что ему срочно нужны деньги (конечно, не на покупку учебников, как говорится в одном известном кинофильме с Евгением Евстигнеевым в главной роли), что он сам поменяет их на „курвонцы”, а сейчас он должен бежать, так как его под домом ждёт такси. Егор отдал ему последние сто пятьдесят марок, надеясь, что до следующего транша от герра Александра они смогут перебиться, и племянник жены исчез.
Исчез он не только из дома Резчиковых, он основательно исчез, и два дня о нём не было слышно ни слуху, ни духу, хотя Диана уже следующим вечером захотела у него что-то выяснить. Но телефон племянника не отвечал, Диана съездила к нему на квартиру – на звонки в двери никто, кроме соседей по площадке, не высовывался, квартира была закрыта; на лекциях в институте сокурсники не смогли припомнить, когда они видели немецкого студента в последний раз.
- Звони в „Скорую помощь”, - предложила Диана мужу, - надо выяснить, не забирала она его в последнее время?
„Скорая” ничего прояснить не смогла, твёрдо заявив, что молодой иностранец Котлярский в карете службы никуда не доставлялся.
- Бери телефонный справочник, и обзваниваем морги, - приняла решение Диана, но результат был, слава Богу, отрицательным.
- Ну, теперь остаётся только одно – звонить в милицию и объявлять парнишку в розыск, - подвёл итоги Егор безуспешным попыткам разыскать родственника жены.
Но перед тем как обратиться в милицию, Резчиковы решили сначала всё-таки позвонить родителям в Германию, объяснять сложившуюся ситуацию и спросить, объявлять ли наследника в розыск?
Родители, конечно, были в шоке, сначала растерялись и связь нарушилась. Через четверть часа раздался международный звонок, и сестра Дианы сдавленным голосом проговорила, что милицию пока подключать не надо, что Саша уже собирается лететь в Киев, чтобы возглавить поиски, будет он у них через два дня.
Но день спустя, неожиданно в родительской квартире раздался звонок из Бухареста, оказалось, что наследник срочно сбежал в Румынию, поскольку в Киеве ему, мол, угрожали. Звучало это не совсем убедительно, но вещи пропали ценные и хорошо известные. На этом всё обучение мудростям украинской стоматологии и закончилось.
В Германии Бенно по просьбе герра Александра устроил его отпрыска в своё микроскопическое предприятие. В офисе, который он снимал, появился третий конторский стол, формы самой модной и современной, за ним Арик просидел почти неделю, но потом стало ясно, что и к коммерции у него душа не лежит. Из офиса он исчез, но стол остался, так, на всякий случай, вдруг – одумается или коммерческая жилка неожиданно прощупается.
Но вскоре уже самому Бенно было не до новых сотрудников – сам очутился в финансовой яме, из которой его вытащили Егор с Дианой, продав на Печерске свою двухкомнатную квартиру, причём очень удобную, в престижном месте, переправив полученную валюту дочери через один прибалтийский банк с помощью Василия Правца.
Решив подступиться к сыну с другой стороны, герр Александр принялся учить его непосредственно в боевой стоматологической обстановке своей клиники, возле зубоврачебного кресла, поручая ему мелкие задания на подхвате, уверяя вечером жену, что у их сына руки поставлены хорошо, растут из правильного места. И теперь, мол, осталось только привыкнуть к тому, что иногда пациент вынужден обращаться за помощью, обладая недостаточно свежим дыханием или при сплёвывании не всегда попадает в посуду, специально для этого подсунутую. Но… Ну, не лежала душа Арика к этому занятию, и отцу пришлось от него отступиться.
Вот и летела Марина со своим двоюродным братом на Майорку, она - чтобы отдохнуть от забот с детьми, одному из которых было 13 лет, а это известно, какой „благодарный” (для родителей) возраст, а другому – почти три, но он ещё по своей кроватке за высокой загородочкой (чтобы не вывалился ночью!) всё ещё ходит на цыпочках, словно в балетной композиции.
Ну, а двоюродный брат тоже остро нуждался в смене обстановки – надо же было преодолевать депрессию, грозившую наваливаться на него в связи с неудачной учёбой в двух совершенно разных странах, хотя и расположенных по соседству.
А через два дня после отлёта Марины на солнечный остров сам немецкий зять, отбыв очередную вахту на Украине, вдруг заехал на день в Кленкенборстель, поиграл полтора дня с сыном, а потом подался со своими приятелями отдыхать на побережье Северного моря, утверждая, что жару он не переносит; Это Егору с Дианой не понравилось совсем: уж больно какая-то странная семья получалась, где это видано, чтобы на летний отдых муж и жена по разным углам разбегались?
Вот и остались Егор с Дианой на хозяйстве одни - пасти внука почти две недели. Хорошо, что погода не подкачала, и щедрое августовское солнце благоприятствовало ежедневным вылазкам с внуком в магазины Бассума, сорок минут толкая детскую сидячую коляску. По пути, к обоюдному удовольствию и деда, и внука, они заворачивали на каждую из трёх площадок, где на продажу были выставлены подержанные автомобили; цены здесь смотрелись заманчиво – ведь кто полезет в такую немецкую глушь, которую и не на каждой карте отыщешь?
Обнаружив на площадке машину немецкого производства, вроде подходящую ему по модели и стоимости, Егор на табличке, приклеенной к переднему стеклу, сразу же принимался искать следующие два важных показателя: количество пройденных километров и дату изготовления автомашины. Последнее было особенным важным в связи с событиями, происходящими на авторынках Украины.
В самостийной стране легковые автомобили выпускал единственный Запорожский автомобильный завод (ЗАЗ), сделавший в 1961 году головокружительную карьеру: раньше, по деревням и сёлам, он был известен как завод „Коммунар”, производящий сельскохозяйственные машины. На нём, кстати, был выпущен первый советский зерноуборочный комбайн с тем же названием.
Долгое время тут выпускали автомобиль ЗАЗ-965, широко известный как „Горбатый Запорожец”, весьма похожий на легендарный „Трабант” из ГДР. Так до 1994 года продолжался выпуск легковых автомобилей с непривычным, для советских граждан, расположением мотора – не спереди, а сзади.
Как отмечала пресса, крушение Союза и возникшие финансовые трудности 90-х годов вынудили руководство завода искать новые пути, начались затяжные игры с иностранными инвесторами и автомобильными концернами известных европейских брендов, но верх одержали более настойчивые азиатские производители; и вскоре речь пошла о создании совместного предприятия с южнокорейским концерном „Дэу” (Daewoo), с уставным капиталом в 150 млн долларов.
Шустрые корейцы сразу взяли быка за рога и сумели пробить в Верховной Раде закон, согласно которому на Украину могли ввозиться иностранные легковушки, выпущенные не более чем 10 лет тому назад.
Это был явный удар в солнечное сплетение европейским автомобильным гигантам. Немцы, голландцы, французы, итальянцы уже привыкли к многочисленным покупателям, нахлынувшим из Украины в поисках подержанных автомобилей; на авторынках их встречали, как дорогих и желанных гостей. Не упускать же такой редкий шанс, когда можно выгодно сплавить залежавшееся автостарьё и заказать новинки, на которые не скупились ни „Фольксваген”, ни „Рено”, ни „БМВ”, ни „Фиат”.
Егор помнил, как в газете „Киевские Ведомости”, где ему удалось тиснуть свою статейку о качестве международного автобусного обслуживания, он с удивлением наткнулся на довольную, улыбающуюся физиономию важного корейского дельца, над фотографией которого жирным красным шрифтом кричала надпись: „Мы вас заставим покупать корейские легковые автомашины!”.
Сам Егор, конечно, мог только вздыхать, глядя на заманчивые лакированные корпуса легковушек, вспоминая, что всю жизнь мечтал, чтобы в семье был автомобиль. Отец даже в очереди стоял на „Москвич” и каждый месяц ездил на улицу Советской Армии (она же - Преображенская) – отмечаться в магазине „Автомобили”. И словно в насмешку, приглашение на покупку машины пришло в тот день, когда его только-только похоронили на Втором одесском кладбище.
Да и водительские права шофера 3-го класса, полученные в автокружке одесского институте у суровой „Термобабы” на кафедре энергетики предприятий отрасли, так и пропали без надобности… \
Но вот, наконец, дочь прилетела с острова Майорка, полная курортных впечатлений; Резчиковым осталось только отметить в Кленкенборстеле день рождения Дианы, и уже надо было возвращаться в Киев: дома ждала командировка за океан.
На этот раз они возвращались в Киев из Ганновера, где прямо на вокзале перед отъездом с трудом купили билеты на дополнительный автобус немецкой фирмы „Touring”, решившей выручить своего киевского партнёра - „Eurovoyage”. Автобус долго не подавали на посадку, пассажиры уже изрядно волновались, привыкнув к чёткому графику движения киевской фирмы. Иди-знай, что ожидать от дополнительного рейса, да ещё немецкого…
Наконец, прибыл новенький, с иголочки, автобус, у передней двери началась непривычная давка, несколько женщин, не предъявив билетов, мимо водителя-немца прорвались в салон, чтобы занять лучшие места, пока их мужья пристраивали свои чемоданы в багажном отделении автобуса.
ТВсалоне появился 2-й водитель-немец, который раздражённо крикнул нарушителям:
- Raus! (Вон!).
Постепенно порядок был восстановлен, но из-за поднятого кавардака Егор с Дианой нашли себе места только в предпоследнем ряду. Уже через час езды им стало ясно, что соседи, два жлобоватых мужика из Одессы, сидевшие в последнем ряду вместе со щуплым еврейским пареньком, оказались не самыми приятными попутчиками для такого продолжительного путешествия.
Парню мужики рассказывали о своей службе в охранной фирме, и Диане, обладающей чутким слухом, сквозь урчание мотора пришлось невольно выслушать не одну почти детективную историю о том, как из кого-то выколачивали долги, используя для этого не самые приятные способы, устраивали разборки и запугивали конкурентов.
На остановке у придорожного кафе под Брауншвейгом Егор с Дианой видели, как их соседи, все трое, по какому-то радостному случаю распили поллитровку водки, при этом одесские охранцы непрерывно подливали в пластиковый стаканчик своему молодому соседу, который, видно, не имел сил от этой пирушки отказаться. Уже через полчаса его развезло в автобусе, и он „выдал” обратно всю закуску прямо в проход салона.
Все пассажиры всполошились, автобус остановился, и в хвосте салона появился всё тот же самый немец, что в Ганновере наорал на женщин. Он через добровольного переводчика из числа пассажиров потребовал, чтобы паренёк вычистил свою блевотину. Но того так разобрало, что было видно - толку от него никакого не будет. Автобус остановился, пассажиры выбрались на свежий воздух, сердитый немец притащил швабру, ведро с водой и за десять минут навёл в салоне порядок.
Когда пассажиры стали садиться в вымытый салон, немец потребовал, чтобы бедняга паренёк заплатил 100 марок штрафа, без этого он его в автобус не пустит. В спор, было, вступили бывшие собутыльники, но немец добился своего. Когда автобус тронулся в путь, за спиной Резчиковых два одесских мужика пообещали своему соседу, что они обязательно что-то придумают, как бы отомстить нахальному немцу. Но на киевской автостанции „Дачная” автобус встречали два мускулистых сотрудника фирмы „Eurovoyage”…
40
Ввиду большого количества накопившихся вопросов относительно путей дальнейшего развития цифровых сетей Исследовательская комиссия ИК-13 в том году решила провести ещё одно собрание. Международная организация с удовольствием пошла навстречу настойчивым предложениям одного из „вайсов” РГ-13, руководящего лица из канадского Телекома: организовать собрание с 8 по 19 сентября в городе Торонто. Канадец, агитируя за свой вариант, строил далеко идущие планы по дальнейшей карьере в своей компании.
И на этот раз Резчиков, как руководитель делегации, вывозил в свет очередного новичка: им оказался Станислав Маляренко, сын сокурсника по институту и соратника по целине Валерия Маляренко. Третьим в делегации был Михайловцев, чему Егор был искренне рад, отношения с ним нормализовались, они хорошо понимали друг друга.
Егор позвонил в проектный институт, где Валерий работал начальником отдела, и договорился с ним, чтобы его сын приехал в министерство для предварительного разговора. Поговорив с новобранцем Стасиком, Егор остался доволен, похоже, что сын приятеля, оказавшись впервые так далеко от родного дома, не подведёт и не выкинет какой-нибудь неожиданный молодёжный фортель.
Теперь осталось посмотреть, что же ему в командировку насчитала бухгалтерия: так, суточные – 24 канадских доллара, 15 суток, получается 630, а выдали 610 долларов США. Да, кажется, канадский доллар стоит чуть пониже своего американского соседа. Жить они будут в гостинице „Toronto Colony Hotel”, стоимость номера – 140 канадских долларов в сутки, но нужно учесть дополнительно ещё и 12% налога. Отлёт – из Борисполя, в субботу 6-го сентября в 9 часов 45 минут рейсом № 5201 в самолёте ИЛ-62 компании „Авиалинии Украины”.
Через четыре часа полёта самолёт сделал промежуточную посадку в ирландском аэропорту Шеннон, после часовой остановки ему предстоял прыжок через Атлантический океан. Пассажиры разбрелись по площадке вблизи самолёта, несколько человек бросились в ближайший бар хлебнуть настоящего ирландского виски, а Егор с коллегами вспоминал, что три года назад, на этом самом месте, разразился грандиозный международный скандал.
Здесь встречали президента России Ельцина, возвращающегося из США. Сама встреча рассматривалась как официальный визит, и в аэропорту уже час томился в ожидании премьер-министр Ирландии Альберт Рейнольдс. специально сокративший свой визит в Австралию на два дня.
Но Ельцин в самолёте надрался, как сапожник, а его свита маялась в догадках: что же случилось с шефом? Перепой? Сердечный приступ? Кондрашка? Вот самолёт, бестолково покружив над аэродромом, наконец, приземлился. А всей президентской рати было ясно, что хозяина даже нельзя выпускать на трап. Российскому послу в Ирландии доложили, что президент устал и вместо него переговоры поручены первому заместителю главы правительства Олегу Сосковцу. Попытки посла прорваться в самолет и объяснить, что это – официальный визит, а не транзитный междусобойчик, ирландцы, мол, ждут президента больше часа, и всё это грозит скандалом, ни к чему не привели.
Тогда он обратился с извинениями к Альберту Рейнольдсу: у президента высокое давление, он плохо себя чувствует, выйти не может. Все попытки премьера на пять минут встретиться с высоким гостем ирландской земли уже в самолёте, чтобы пожать руку и пожелать скорейшего выздоровления, тоже не увенчались успехом. Переговоры решили провести тут же, в здании аэропорта, но это смахивало лишь на отбывание номера, так как Сосковец не был готов к такой дружеской беседе.
Позднее Ельцин стал „валять Ваньку” и виноватой сделал свою обслугу: мол, переговоры в США были трудными, он переутомился, во время перелёта через океан проспал, а охрана, дорожа его покоем, не решилась его разбудить. Но то, что российский президент часто впадает в запой, ни для кого уже давно не было секретом, а Ирландия сочла себя оскорблённой [59].
Ночь над Атлантикой наступила внезапно, и Резчиков был рад этому: не так уж и приятно было видеть далеко под собой загадочное водное пространство, отблёскивающее в лучах заходящего солнца.
Накормив пассажиров, по салону самолёта ИЛ-62 пробежали прыткие стюардессы, раздали тёплые пледы и подушечки, и салон погрузился в тревожный сон. Утром они уже подлетали к американскому материку, и через клочки пушистых облаков временами проскакивала чёрная береговая линия Лабрадора и Ньюфаунленда. Вскоре по радиотрансляции командир корабля объявил, что под ними расстилается знаменитая провинция Квебек, а на подходе – Монреаль, второй по величине город страны, франкоговорящий центр, часто называемый культурной столицей Канады.
Затем воздушный лайнер миновал столичную Оттаву, Кингстон и в 16 часов по местному времени приземлился в аэропорту Торонто. Электронное табло аэропорта показывало, что температура воздуха равняется 26 градусам тепла по Цельсию, а разница с киевским временем составляет 7 часов.
За двенадцать с половиной канадских долларов с каждого пассажира автобус фирмы „Пасифик Вестерн” (Pacific Western) привёз киевлян почти в самый центр города до улицы Честнат, где гостиница „Toronto Colony Hotel” размещалась по соседству со зданием „Сити-Холла Торонто” (Toronto City Hall). Сама гостиница напоминала массивную квадратную этажерку на двадцать с лишним этажей, и приходилось удивляться, что в ней имеются всего лишь 720 гостевых комнат. Ключом к комнате № 1930, в который поселился Резчиков, служила уже знакомая ему перфокарта.
В воскресенье после небольшого дождя киевляне отправились знакомиться с городом. Подобранные в холле гостиницы туристические буклеты поведали, что Торонто является крупнейшим городом страны, административным центром провинции Онтарио и расположен на юго-западном берегу озера Онтарио. Его население насчитывало свыше двух с половиной миллионов человек.
Оказалось, что Торонто имеет прямоугольную сетку улиц; главной его улицей является длинная, в несколько десятков километров, Янг Стрит (Young Street), которая брала своё начало от озера. Город был буквально истыкан гигантскими стеклянными небоскрёбами, придающими ему чуть ли не фантастический облик.
Тем более удивляли многочисленные зелёные парковые зоны, где оживлённо, на глазах у прохожих, сновали грациозные белочки чёрного цвета. Возле здания „Сити-Холла Торонто” киевляне обнаружили памятник Уинстону Черчиллю работы скульптора Оскара Немона, установленный в 1984 году. „Герой Фултона”, объявивший о начале „холодной войны” с Советским Союзом, смотрел на редких зевак с явным неодобрением.
Намотавшись по городу, киевляне выбрались на берег озера Онтарио, чтобы увидеть, как от пристани отваливают катера в сторону США: там недалеко на берегу раскинулся американский город Сент-Катаринс, от него рукой было подать до города Буффало. В этом же ареале продолжал приходить в упадок Детройт – бывшая автомобильная столица США.
В центре города крупнейшие магазины были соединены между собой разветвлёнными подземными галереями, по которым можно было обойти почти всю торговую часть Торонто, не высовывая носа на улицу. Как извещали туристические путеводители, это было особенно удобным в зимнее время: как ни странно, но южная граница Канады в это время могла озадачить и обильным снегом, и крепкими морозами.
Утром в понедельник, потратив в гостиничном кафе 14 долларов на стандартный завтрак, делегаты при регистрации узнали, что ни карт-франтиш, ни бесплатных международных разговоров на этом собрании не будет. Скупые хозяева даже пожалели раздать им, чисто символически, в виде сувенира, телефонные карточки стоимостью в пару долларов, которые уже широко входили в повседневный обиход развитых стран. Проблема была даже с бумагой для множительной техники, никаких блокнотов или карандашей не было и в помине, „гостеприимные” организаторы-скупердяи экономили на всём, что могли.
Открытие собрания состоялось в конференц-зале гостиницы на втором этаже: как всегда, второстепенные чиновники городской мэрии говорили о той чести, которая оказана городу – принять у себя известных экспертов в области телекоммуникаций. Акустика в зале была ужасной, гораздо хуже, чем в Сеуле, никаких головных телефонов не было, на помрачневшую толпу участников вещали, словно в сельском клубе, два бубнящих динамика, рабочим языком был только английский.
Англичанин Моор, председатель ИК-13, сходство которого с шекспировским злодеем усиливалось с каждым проводимым им собранием, нервно ёрзал на стуле, двумя руками схватившись за деревянный молоток.
В перерыве на кофе Резчиков, поняв, что ни о каком центре связи здесь не может быть и речи, помчался искать международный телефон-автомат, нашёл его и прочитал на табличке, висевшей рядом, что для разговора с Украиной в автомат надо бросить монет на 10 канадских долларов, которые он с трудом разменял в газетном киоске.
Дозвонившись до Дианы (а в Киеве уже было шесть часов вечера), он сообщил ей, что добрался хорошо, но с телефонной связью здесь, в краю развитого капитализма, есть серьёзные трудности, поэтому в следующий раз он позвонить ей перед отлётом.
В перерыве на обед они заплатили по 75 канадских долларов за экскурсию к Ниагарским водопадам, которая была запланирована на ближайшую субботу, упустить такой шанс было бы просто глупо. И работа покатилась по намеченному руслу.
Егор распределил своих коллег по Рабочим Группам, сам приткнулся к РГ-4/13 и отправился на пленарное заседание в зал, который на электронном табло был обозначен как „Elizabeth Hall”. Здесь у него и делегатов России были вклады, касающиеся поправок к Рекомендации G.921. К его большому удивлению, по этой же Рекомендации задержанный вклад представили даже китайцы, у них вдруг появились вполне осмысленные замечания по материалам, ранее поданным французами.
С питанием они вскоре разобрались: утром спускались в соседнюю китайскую закусочную, где всего за 4 доллара подавали огромное блюдо вкусной лапши (noodles) с различными ароматными приправами и куриными бёдрышками; в обед дружно шагали в соседний парк, где в кафе „Вторая чашка” (Second cup) совсем дёшево им наливали огромную кружку кофе „американо”, которое хорошо шло с большим куском яблочной слойки.
Ну, а вечером обычно шли в пиццерию, где каждый день выбирали себе новый сорт пиццы. Уже прошли те времена, когда на своём горбу надо было „за бугор” тащить продукты, которых хватило бы для небольшого продовольственного ларька в дачной местности.
В субботу 3 автобуса повезли делегатов собрания на экскурсию к Ниагарским водопадам, расположенным в 120 км от Торонто. По дороге девушка-гид напомнила экскурсантам, что они едут на стык границ Канады и США, где находятся пресные озёра: Верхнее, Мичиган, Гурон, Эри и Онтарио. Из них единственным стоком служит река Ниагара, вытекающая из озера Эри и впадающая в озеро. Онтарио. Перед ним она водопадом срывается с 53-метровой высоты, разделяясь на два потока: левый - канадский - шириной 914 м и правый - американский - шириной 305 м.
На языке местных индейцев слово „Ниагара” означает „грохочущая вода”. И действительно, грохот водопада можно было слышать на многие километры вокруг.
Ниагарский водопад, как утверждала гид, считается самым красивым водопадом в мире. Правда, местные жители шутят, что вода падает с территории США, а видно её из Канады, вот канадцы и зарабатывают на этом уникальном зрелище. Полюбоваться им ежегодно приезжают около 16 миллионов туристов.
Девушка-гид не обманула: зрелище водопада было фантастическим; тонны воды с бешеным рёвом устремлялись вниз, и с трудом верилось в слова гида, что история Ниагары знает несколько случаев, когда закрывшись в крепкой бочке, смельчаки бросались в бурный поток и даже смогли остаться живыми и невредимыми.
Полюбовавшись зрелищем бурлящей отвесной стены воды и сфотографировав водопад с различных точек, экскурсанты прошли в подземную галерею, со смотровой площадки которой можно было очутиться в двух метрах от стены воды, стремительно падающей вниз.
Теперь предстояло немного постоять в очереди, чтобы прокатиться на маленьком кораблике „Дева тумана” (The maid of mist). Экскурсанты живо обменивались впечатлениями, и к Егору повернулась делегатка из Нидерландов, с которой он довольно долго дебатировал на заседании РГ-4/13. Показав рукой на природное чудо, она спросила Резчикова:
- And you, on the Caucasus, have such waterfalls? [60].
Егор не стал объяснять голландке, что его страна, Украина, уже не имеет никакого отношения к Кавказу, и ответил так:
- Such ones I did not see, - ответил Резчиков. - but we have an anecdote about this waterfalls [61]:
The guide brings to the waterfalls a group of women discussing last purchases and speaks: „If for one minute the ladies will break off, we shall hear, as downwards, with an awful roar, powerful streams of Niagara Falls are rushed” [62].
Делегаты, стоящие в очереди на кораблик, заулыбались, делегатка Нидерландов громко захохотала, толпа подвинулась к кассе. Там им выдали тонкие пластиковые накидки с капюшоном, бахилы и запустили на кораблик, который осторожно, словно пробуя, не слишком ли горячая вода вскипает перед его носом, запыхтел по направлению к водопаду,
Если бы не голубой цвет накидок, то глядя на кораблик сверху, с набережной, можно было бы подумать, что группа тесно прижавшихся друг к другу богомольцев-паломников отправляются в неведомые края нести слово Божие заблудшим дикарям-язычникам.
На фигурки людей садилась густая водяная пыль, становилось прохладно и сыро, несмотря на то, что на набережной нещадно палило сентябрьское солнце. Смелый кораблик подобрался почти вплотную к стене воды, немного подрейфовал, ожидая, что пассажиры вдоволь насладятся чудом природы, сделал осторожный разворот и направился к причалу.
Обмен впечатлениями от увиденного ошеломляющего природного явления прошёл в высотном ресторане „Небесная линия” (Sky line), из которого Ниагарский водопад был виден, как на ладони. Шведский стол и обильная выпивка завершили приятные ощущения от проделанного путешествия. Женская часть делегатов активно делилась впечатлениями от увиденного, что вдохновило Стасика на одесский анекдот:
Когда женщины мало говорят? – В феврале, да и то не в високосный год!
На обратном пути автобусы следовали вдоль живописных берегов реки Ниагары, устремившейся к озеру Онтарио, но пассажиры в автобусе уже были переполнены красочными впечатлениями. На чопорную, костюмно бело-чёрную свадьбу, словно вынырнувшую из эпохи унесённых ветром, встреченную на главной улице города Гамильтона, разомлевшие экскурсанты уже не имели сил полюбоваться.
В номере Резчикова индикатор, мигающий на телефоне, указывал на поступление звуковой почты. Нажав клавишу воспроизведения, он услышал голос Владимира Дибровинского, своего бывшего коллеги по киевскому НИИ, бывшего руководителя киевского офиса фирмы „NewBridge”, а теперь гражданина Канады:
- Добрый день, Егор Сергеевич! Я увидел Вашу фамилию в списке делегатов на собрании ИК-13 в Торонто. Рад, что Вам удалось попасть в Канаду. У меня и моего начальства есть к Вам много вопросов и несколько предложений. Я говорю из Монреаля, но через день собираюсь быть в Торонто и был бы рад встретиться с Вами. Не исключено, что со мной подъедет и мой начальник отдела.
Дальше Дибровинский пустился в длинное повествование на тему новых разработок фирмы „NewBridge”, а Егор, забыв, что слушает записанное сообщение, а не живую речь, два раза пытался даже переспросить собеседника, и был удивлён тем, что абонент упорно, как ни в чём ни бывало, продолжает свой рассказ.
Наконец сообщение закончилось, Резчиков с минуту посидел, глядя на телефонный аппарат, а потом запустил звуковое сообщение для прослушивания по второму разу. После этого он позвонил Михайловцеву, рассказал о полученном известии и договорился с Виктором, что тот тоже будет присутствовать на встрече с Дибровинским.
Завтрашнее воскресенье, если не будет дождя, они решили посвятить прогулке по городу, Михайловцеву почему-то захотелось наведаться в португальский квартал города, в котором уже успели побывать российские коллеги.
Воскресная погода к прогулкам располагала. Посетив полюбившееся кафе „Second cup” и отпустив молодого Маляренко покупать сувениры, Резчиков с Михайловцевым двинулись искать дорогу к китайскому рынку и португальской деревне. У массивного гранитного здания местного банка Михайловцев остановился и сказал Егору:
- Стой, Егор! Я хочу попробовать тут одну штуку. Мне бухгалтерия дала кредитную карточку для оплаты гостиницы. Я ею никогда не пользовался, надо проверить, как она работает, можно ли на неё получить, ну, скажем, для начала, 20 долларов?
Он вытащил из бумажника новенькую карточку „Visa” и листик бумаги.
- Так, какой там её ПИН-код? Ага, вот он…
Михайловцев осторожно вставил карточку в щель, автомат ожил и втянул её во внутрь. Виктор побледнел, скорчил недовольную гримасу, глянул на экран; в меню выбрал английский язык, с бумажки ввёл код, нажал зелёную клавишу. В аппарате бурно закипела жизнь, спустя несколько секунд отодвинулась дугообразная шторка, за ней открылась широкая щель, из которой выползла одинокая купюра в 20 долларов.
- Ты смотри, он даже работает! А вот и наши доллары! Что и требовалось доказать!
Виктор забрал выскочившую, наконец, драгоценную карточку, вслед за ней из другой щели выползла квитанция, сложил всё это богатство в бумажник, и они по Юниверсити Авеню (University Avenue) двинулись искать китайский рынок, где уже успели побывать их российские коллеги.
Конечно, ни до какой португальской деревни они не дотопали, а страшную усталость от прогулок по городу пришлось вечером снимать в гостиничном „Фитнесс клубе” (Fittness club), где были бассейн, джакузи, сауна, бегущая дорожка и разнообразные тренажёры. Завершилось воскресенье ковбойским фильмом „Холодный пот” (Cold sweat), больше ничего интересного по телевизору обнаружить не удалось.
41
Во второй половине вторника в гостинице появился Дибровинский, к тому времени Резчиков с Михайловцевым уже закончили трудиться в своих Рабочих группах. Молодой Маляренко получил задание – подготовить краткую справку о результатах, полученных в своей Рабочей группе. Дибровинского сопровождал маловыразительный мужчина средних лет, одетый, как коммивояжёр, продающий кухонную утварь малоизвестной фирмы, неукротимо рвущейся на многообещающий туземный рынок.
- Знакомьтесь, пожалуйста, - сказал бывший киевлянин, - это мой начальник отдела Генри Алтон, но он просит называть его просто Генри.
Зарубежный начальник вежливо кивнул головой. После взаимного представления и обмена рукопожатиями, вся четвёрка двинулась в ресторан канадской кухни на втором этаже гостиницы.
Когда свиные рёбрышки по-канадски были все обглоданы до косточек, а блинчики с кленовым сиропом ещё не принесли, Генри Алтон сделал глоток канадского виски „Блэк Вельвэт” (Black Velvet), прокашлялся и стал говорить. Дибровинский решил, на всякий случай, переводить речь своего шефа, и было видно, что он часто отклоняется от оригинального текста, вставляя в него свой комментарий:
- Фирма „NewBridge” заинтересована в развитии телекоммуникаций на Украине, а для этого нужны квалифицированные кадры. У нас существует программа подготовки и стажировки молодых дипломированных специалистов, и мы хотели бы видеть в нашем центре повышения квалификации украинских специалистов, тех, кого нам порекомендует ваше министерство. Всё это мы изложили в подробном письме на имя первого замминистра С-ова Юрия Алексеевича, и было бы очень любезно с вашей стороны захватить это письмо в Киев, чтобы лично вручить его вашему шефу. Требования к кандидатам изложены в письме, и Генри не хотел бы на этом останавливаться подробно.
- Мы также считаем, - продолжил Дибровинский после небольшой паузы, когда он показал официанту, что именно из посуды можно забрать со стола, и куда поставить горячие блинчики, политые кленовым сиропом. - целесообразным проведение специального семинара нашей фирмы по современным системам пакетной передачи цифровых сигналов по сетям связи в свете решений, принятых ИК-13, за работой которой мы следим с большим вниманием.
Он взял у своего начальника прозрачный пластиковый файл с вложенными туда текстовыми документами и вручил Резчикову.
- Это проект программы семинара, и мы готовы обсуждать к нему все замечания и предложения, которые вы посчитаете нужными. Срок проведения семинара вы можете указать сами, нам подойдёт тот, какой укажет ваше министерство. И последнее, нами недавно закончена разработка нового оборудования мультиплексирования и пакетной коммутации, которая, по нашему мнению, могла бы быть эффективно использована на сети украинского предприятия „Укрпак”. Мы будем рады, если министерство может оказать содействие в использовании нового оборудования на сети Украины. Вот, в общем-то, и всё. Если есть вопросы, то Генри с удовольствием на них ответит…
Теперь для Резчикова настало время разводить настоящую дипломатию.
- Спасибо, - сказал он, - что вы нашли время, чтобы из Монреаля приехать в Торонто. К сожалению, Юрий Алексеевич уже не работает в нашем министерстве, но ваше письмо я передам его преемнику и расскажу о нашей с вами интересной беседе. Мы ценим внимание вашей фирмы к Украине и постараемся извлечь максимальную пользу из нашего сотрудничества. Лично мне оно кажется очень перспективным.
А про себя Резчиков подумал: „Слава Богу, что мой начальник Александр Иванович тогда удержал меня от необдуманного поступка – перейти на работу в киевский офис этой фирмы. Да и Дибровинского, пожалуй, тоже надо поблагодарить за то, что он в тот момент пожмотился с зарплатой! Кажется, он собирался платить мне только 200 баксов, а я рассчитывал, на первых парах, получать хотя бы 300”.
Он остановился, чтобы собраться с мыслями, и продолжил:
- Относительно упомянутого вами оборудования, могу сказать, что от украинского министерства сейчас мало, что зависит. Порекомендовать его „Укрпаку” оно вряд ли сможет, ведь „Укрпак” – это совместное предприятие с немцами, фирма, совершенно независимая в принимаемых технических решениях, если они не нарушают определённый технический регламент. Максимум, что тут можно сделать – это посоветовать обратить внимание на технико-экономические характеристики, поскольку оборудование является новым, и пока ещё, я так понимаю, нигде подробно не описано. Но могу твёрдо сказать, что мы, в свою очередь, будем рады видеть вас в нашей столице!
Далее разговор соскочил с официального тона на повседневный, вёлся он то по-русски, то по-английски, в зависимости от того, могла ли тема разговора в какой-либо мере быть интересна и заскучавшему Генри.
Дибровинский расспрашивал о последних новостях, о своих товарищах и подчинённых, которых он покинул более двух лет тому назад. Блинчики, наконец, были съедены, виски – допито, Генри расплатился своей кредитной карточкой „American Express”, и киевляне проводили своих монреальских гостей до тёмно-синего лимузина „Рено”, застоявшегося на гостиничной парковке.
- Ну, Володя и гусь, хотя и ели-то мы с ним только свиные рёбрышки! – в сердцах сказал Михайловцев, когда автомобиль гостей потерялся в уличном потоке. – Мало того, что сам умотал сюда, так теперь подыскивай ему других толковых специалистов, которые, после стажировки на фирме в Канаде, домой-то уж точно не вернутся! Ещё и поддержкой министерства хотят заручиться! Ну и ну! В общем, как в той поговорке: „Отдай жену дяде…” и так далее, по выверенному тексту!
- Да мы с Карповским 4 года долбили руководство, убеждая их подготовить пару-другую специалистов для работы в Международной организации, неоднократно на пример России ссылались, не говоря уже о том, какие коврижки всё это даёт стране в плане усовершенствования отрасли. Как об стенку горохом! Всё твердят: „да-да, обязательно, как только – так сразу, чуть ли не завтра, сегодня решим – вчера готово”, а результат – пшик! А тут появляется Генри в сопровождении Володи и говорит: „Дайте мне перспективных мальчиков, я вам за них хорошо забашляю”. Привыкли со всего мира за свои доллары скупать спецов, и ничего ты против этого не попишешь!
- Да, надо Стасику позвонить, - вспомнил Виктор, - всё ли он сделал, что мы планировали. Дома уже времени не будет всё подробно описывать, что мы тут наработали!
В среду прижимистые организаторы, наконец, расщедрились на прощальный банкет для делегатов. Всем им пришлось прогуляться до здания „Аркадиан Курт” (Arcadian Court) на углу Бэй-стрит (Bay-street) и Квин-стрит (Queen-street), неподалеку от гостиницы. Любезным угощальщиком была фирма „Гудзон Бэй Компани” (Hudson Bay Company). Речей не говорили, проголодавшиеся в дискуссиях делегаты активно нажимали на крохотные бутерброды и крабовые палочки. Резчиков заметил, что местное виски успеха у делегатов не имело, а вот джин марки „Gordon” с тоником „Schweppes” шёл на „ура” и быстро закончился.
В субботу киевляне в кряхтящем от старости самолёте ИЛ-18 уже летели домой. Сразу после взлёта за окном наступила глубокая ночь, а утром лайнер сделал промежуточную посадку во Львове, где из салона вылезло около полусотни усатых представителей украинской диаспоры из Канады. Ещё один час натужного рёва двигателей, и лайнер приземлился в международном аэропорту „Борисполь”.
Как и предполагал Резчиков, предложение фирмы „NewBridge” первого зама как говорится, „не впечалило”. На заморские предложения он отреагировал примерно так же, как и Резчиков с Михайловцевым: мол, хотят сманить ценных кадров да своё барахло подсунуть! Ну и жуки!
Ему явно было не до канадцев: в середине сентября компания UMC, продолжая оказывать услуги в системе NMT-450, развернула сеть мобильной связи в стандарте GSM-900. В декабре запустить сеть GSM-900 планировала и её конкурент - компания KyivStar GSM. Так что министерству проблем от этого хватало.
А в октябре они просто обрушились, как снег на голову: министерство было преобразовано в Госкомитет.
- Какая тебе разница, где работать? – недоумевала Диана, когда Егор вечером дома, чертыхаясь через каждое второе слово, сообщил об очередной мини-перестройке. – Надеюсь, что с Крещатика вы никуда не переползаете?
- Во-первых, Госкомитет – это, как говорится, и труба пониже, и дым пожиже. А значит, и оклад, и всякие там надбавки и премии немного понижаются. - ответил Егор. – Во-вторых, всем сотрудникам раздадут уведомления о предстоящем увольнении, а потом снова будут зачислять на работу, теперь уже в новую „контору”, избавившись попутно от тех, кого уже давно хотели выгнать, да Трудовой кодекс не позволял.
- Но это иногда - неплохая вещь, глядишь, будет экономия фонда заработной платы, будете премии за это получать, - предположила Диана.
- Да какая экономия? Как Экономить в большом и малом юмористы уже нам поведали:
В IV квартале этого года в Большом и Малом театрах сокращены штаты уборщиц, маленьких лебедей и коней на фронтоне [63].
- И у нас сократят примерно также…И это всё нервы, излишние терзания и волнения, подковёрные интриги, работа на холостых оборотах …Как сказал один юморист Клуба ДС: А какой осёл будет в таких условиях ишачить?
- Я что-то не помню, чтобы ты базарил со своим начальством, как Фёдор. Ты же сам говорил, что у вас сейчас горячая пора по вышибанию бюджетных денег…А на переправе коней не меняют… Так что не разводи панику!
Резчиков уцелел, в Госкомитете он остался начальником отдела планирования научных исследований.
42
По китайскому календарю наступил очередной год Тигра, и в конце первой декады января Резчиков на 3 дня съездил в Одессу, чтобы поздравить своего друга, замдиректора одесского НИИ Петра Володина, с юбилеем и вручить ему Почётную грамоту. Трудно было поверить, что тому уже исполняется 60 лет, казалось, что свои знаменитые целинные куплеты неугомонный юбиляр исполнял всего лишь год-два тому назад.
Теперь предстояло готовиться к поездке в Женеву на первое собрание Исследовательской комиссии ИК-16, изучающей вопросы мультимедиа. На этот раз в качестве главы делегации Резчиков вывозил в международный технический свет большую команду. В неё входили Коля Макуренко, уже бывавший с Егором в Женеве, Валентина Алексеевна Уварова, ведущий специалист из „Укртелекома”, старший научный сотрудник одесского НИИ радио и телевидения, доцент Анатолий Выставец и начальник отдела того же института, профессор, доктор технических наук Олег Фаргойзен.
Олега Викторовича Резчиков хорошо знал, тот был видным специалистом в области телевидения, в родном одесском институте заведовал кафедрой телевидения, часто выступал с докладами на НТС министерства, активно участвовал в работе Сектора радиосвязи Международной организации. Недавно ему было присвоено почётное звание заслуженного деятеля науки и техники страны. С ним у Резчикова был общий знакомый – Михаил Кривошеин, с которым Олег Викторович в отношении колориметрии цифрового телевидения не всегда был согласен.
Жил Фаргойзен в знаменитом доме специалистов на Французском бульваре, и совершенно случайно Резчиков узнал, что внучка Олега Викторовича занимается в одном танцевальном ансамбле с внучкой Вадика Абомяна. Так что при встрече в министерстве у Резчикова и Фаргойзена всегда было о чём поговорить.
Анатолий Выставец тоже был знаком Егору, он помнил, что в студенческие годы Выставец, который учился в одесском институте на два или три курса старше, ухаживал за красавицей Милой, с которой дружила их сокурсница киевлянка Алла Парамонова.
Красивая рослая пара поженилась на последнем курсе и уехала в Симферополь, где они получили назначение на телецентр. Но спустя несколько лет Выставец вернулся в Одессу и устроился в институте на кафедре радиовещания, занимаясь вопросами стереофонического вещания. Вскоре он подготовил диссертацию, защитился и трудился доцентом этой кафедры. Одновременно и он, и Фаргойзен работали в одесском НИИ радио и телевидения, были частыми гостями в комнате Резчикова на Крещатике.
О Валентине Алексеевне Резчиков краем уха слышал, что её муж – большая шишка в Службе безопасности, поэтому в её присутствии старался не особо разговаривать на определённые темы. Николай Макуренко продолжал работать в киевском НИИ заместителем в лаборатории Громцева.
Из Борисполя они вылетели во второй половине дня, прилетели в Вену, 3 часа ждали пересадки, слоняясь в секторе А, куда набилось много транзитных пассажиров, поскольку в соседних секторах шёл основательный ремонт, и облегчённо вздохнули, когда самолёт модели „Макдоннел Дуглас” в девять часов вечера приземлился в Женеве. Владислав Старичев и шофер украинского консульства рассовали делегатов по своим машинам и довезли до дверей гостиницы „Rex” на авеню Вендт (Wendt).
- Украинское консульство находится недалеко от гостиницы, - объяснил Егору Владислав, - на углу улиц Оранжери (Orangerie) и Шауб (Shaub). Поэтому оно приглядело эту гостиницу, заключило с ней договор, что будет бронировать её для граждан Украины. Тариф для вас тут льготный, жить будете за 125 франков, с завтраком и ужином, в квитанции про еду ничего не будет указано…
- Я, кажется, знаю, как нам отсюда ходить на работу, - сказал Резчиков. - Надо дойти до улицы Серветт, перейти её, а дальше уже идём по авеню Мотта, мимо стадиона и бассейна. Слава Богу, под мост лазить уже не надо.
- Всё правильно, - подтвердил Владислав, - Ну, сегодня уже поздно, отдыхайте, завтра – воскресенье, покажешь своим бойцам город, а в понедельник, Егор, в перерыве на кофе, загляни ко мне в офис, есть один разговор.
Хмурое воскресное утро к прогулкам не располагало, но шведский стол гостиницы существенно поднял настроение делегатам, и они выбрались погулять по Женеве. Резчиков постарался за те 2 часа экскурсии, на которые у его коллег хватило сил, ознакомить их со всеми достопримечательными места города, которые он и сам любил навещать.
Впрочем, и Коля, и Олег Викторович, в Женеве уже бывавшие, подсказывали Егору, куда им хотелось бы подойти. Конечно, это был вокзал „Корнавин”, квартал, где находился универсам „Плассет”, остров Руссо, смотровая площадка с видом на аллею реформистов. Добрались они и до самого дешёвого универмага „Tatti”, где на Валентину Алексеевну, впервые попавшую в Женеву, большое впечатление произвели дешёвая, до 6 франков, парфюмерия и мужские рубашки по 11 франков, выложенные на витрине. Она пообещала сюда обязательно зайти: ей ведь надавали много поручений и домашние, и приятельницы.
Резчикову понравились в универмаге лезвия-дубли ценой в 2,25 франка за десяток, и он намекнул своей коллеге, что её мужу они очень пригодятся для безопасного бритья. А если она захватит один комплект и для него, Егора, то он ей будет очень благодарен. Про себя он порадовался, что в январскую коварную погоду он избавился от необходимости мотаться в такую даль. После такого пешеходного марафона вечером они могли убедиться в том, что ужин в ресторане гостиницы заслуживает всяческих похвал и способствует дружеской беседе.
- Аккуратный город эта Женева, - молвил профессор Фаргойзен, разглядывая на свет бокал с красным испанским вином, которое им принесли к венскому шницелю. – И ни одного застеклённого, как у нас, балкона! Я уже не говорю о том, что ни на одном столбе я не заметил тут никаких самодельных объявлений, приляпанных современным клеем… И как это они так живут?
- Вашу иронию, Олег Викторович, понять можно. О наших отечественных балконах можно слагать легенды и писать кандидатские диссертации, - согласился с ним Резчиков и неожиданно для самого себя разразился длинным монологом, благо, никуда не надо было срочно бежать, а приглушённый свет в ресторане располагал к определённому философскому настроению:
- Эта тема актуальна, пожалуй, для всех наших городов. Я когда-то, под впечатлением того, что „Киевские Ведомости” тиснули мою статейку про международные автобусные рейсы, уселся было и про балконы написать. Сначала так разошёлся, что даже черновик за два часа набросал, а уже через день своё творчество в редакцию отправил. Так мне даже не ответили, вот паразиты! Но то, что я тогда написал, до сих пор помню. Тут, пожалуй, речь не столько о балконах, сколько о вреде некоторых принципов [64].
Все участники разговора пришли к единодушному мнению, что уже поздно и пора отдать себя на растерзание местного телевидения.
43
В понедельник в хорошо знакомом здании „бункера” началась отработанная процедура регистрации и размещения делегатов собрания.
К большому удивлению Егора, никто из России на собрание не приехал. Зато он встретил много знакомых, с которыми работал в Исследовательской комиссии ИК-14, чей остаток исследовательской программы был включён в план работы новой ИК-16.
Был тут и немец Дамн, часто поддерживавший Егора при стандартизации высокоскоростных модемов для телефонной сети, и чопорный англичанин Лес Браун, и пузатый американец Фред Люкас, и отчаянный спорщик шотландец МакГилл, и представитель фирмы „Racal Milgo”, которому Егор смог доказать необходимость уточнения цепей стыка.
А через день появился бывший ленинградец Юрий, который сказал, что он стал большим боссом в фирме „General DataCom”, и они работают над проектами Рекомендаций по высокоскоростным модемам (до 2 Мбит/с) для уплотнения абонентских линий.
- Есть какие-либо новые одесские анекдоты? – с надеждой спросил Юрий, закончив свой рассказ.
- Конечно, - ответил Егор. – Как говорят в этом южном городе, „Вы хочете песен? Их есть у меня!”. Не скажу, что сильно новые, но, во всяком случае, без бороды!
Мать зовёт домой сына, играющего во дворе. Тот спрашивает:
- Я, что, замёрз?
- Нет, ты хочешь кушать!
- Моня! Кто такой Карл Маркс?
- Он – экономист…
- Фи! А наша Софочка – старший экономист!
- И шо Вы такая грустная, мадам Рабинович?
- Сын Боря женится…
-Так это жеш прекрасно! Я Вас имею от души поздравить! А как зовут невесту?
- Вася…
- И даже из вашей заокеанской жизни есть анекдот, - продолжил Резчиков, усмехаясь. – вы ведь же там сексуальные меньшинства очень любите:
Один ковбой из глухой глубинки на городской ярмарке успешно продал своих бычков и решил это дело отметить. Выбрал он приглянувшийся бар, зашёл туда, расселся у стойки бара. И тут к нему подваливают две чувихи, все из себя, и объясняют, мол, тут бар только для лесбиянок. Ну, ковбой попросил объяснить ему, а что эти лесбиянки, подруга с подругой, делают? То, что он услышал, ему понравилось, и он радостно заорал:
- Эй, хозяин! Нам, лесбиянам, три виски с содовой!
- Может быть, я что-то путаю, - решил прореагировать бывший соотечественник, - но раньше у вас в Одессе всех граждан и гражданок, вроде бы, поголовно называли „чудаками” и „чудачками”. Даже Костя-моряк из известной песни отвечал, с холодком, рыбачке Соне, мол, Вы – интересная чудачка, но дело.., ну, и так далее… А ты мне тут про каких-то „чувих” рассказываешь, в заблуждение вводишь…
- Это ты, Юра, немного подзабыл на чужбине нашу эпоху 60-х годов! – парировал Егор. – В Одессе всё так и было,…когда-то… По крайней мере, до Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, после которого в Москве, как говорили, в превеликом множестве дети разных народов появились, и по улицам Горького и Дерибасовской зашвыцали брюками-дудочками пижоны-стиляги с пышными коками на своих башках и обезьянами на галстуках. Вот они сначала брюки на „молнии” в „трузеры на зиппере” переиначили, главные улицы „Бродвеями” прозвали, родителей – „предками”, деньги - „башлями” - вот тогда-то и „чуваки” с „чувихами” появились, вместе с прочей мурой…Ну, это я так, для расширения кругозора, а тебе - вот ещё один анекдот:
Мужик идёт из бани с канистрой пива и находит медный кувшин. Открыл он его, а оттуда вылетает всем давно знакомый волшебник - старик Хоттабыч и говорит мужику:
- Спасибо, что ты меня освободил! Теперь проси, чего хочешь!
- А сделай так, чтобы в этой канистре пиво никогда не кончалось! – попросил мужик.
- Ну, это мне раз плюнуть! – ответил волшебник.
Так вот, теперь уже много лет прошло, а мужик всё канистру открыть не может!
- Сам придумал? – засомневался Голштейн.
- Ещё чего! А зачем? – спросил Егор удивлённо. - Когда я был в Одессе в командировке, то пошёл на Соборную площадь и купил новый сборник одесских анекдотов. Расходятся они довольно бойко, есть сборники тонкие, есть и толстые. Мы с женой часто любим их дома перечитывать, сплошная одесская библия. У них там и одесский фальшивомонетный двор на Молдаванке имеется…
- Монетный? – не поверил американец.
- Да, выпускает одесские деньги; есть, например, купюра „Четыре одесских франка”, на которой портреты Дюка де Ришелье, Ланжерона, Де-Рибаса и Де-Волана изображены. Конечно, против исторической правды они немного погрешили, ведь Де-Рибас был испанцем, а Де-Волан – голландцем. Но это широкой публике знать необязательно. Есть ассигнация в одну „Катеньку”, думаю, что ты не забыл, кто это такая, её в Одессе особенно любят. На обороте купюры написано, что подделка карается нехорошей историей. Выпустили они и купюру „Один мат”, написано на ней, что эта цензурная купюра обеспечивается золотым запасом слов. На обороте у неё – ТАЛЬлер и ГЕЛЛЕР, ты знаешь, кто это, смотрят друг на друга, а между ними – чёрный шахматный конь.
Резчиков сделал небольшую паузу, глянув на собеседника, - доходит ли до того то, что он ему говорит на русском языке, и продолжил:
- Печатает этот „монетный двор” и купюры „1 000 000 талантов” и „Один дюкат”, имеющие хождение на Привозе, Толчке, Молдаванке, Новом рынке, Старом базаре и на Пересыпи. Для расчёта с рэкетом выпустили чек „Один пистоль”, там пистолет Макарова и автомат Калашникова нарисованы, а на обороте – палящая ядром пушка времён Крымской войны, что стоит на Приморском бульваре рядом с памятником Пушкину. Недавно введены в обращение „Семь лир”, вот вам, пожалуйста, на обороте – симпатичные физиономии Эдуарда Багрицкого, Валентина Катаева, Ильфа с Петровым, Юрия Олеши, Исаака Бабеля и Веры Инбер.
- Во, дают! – усмехнулся мистер Юрий.
- Но и это ещё не всё, - продолжал, раздухарившись, Резчиков. – Имеются и „Одесские левые деньги, на которых 2 льва из городского сада сидят напротив один другого, напялив шляпы. Можно многое приобрести и на новую ассигнацию „Одесский фунт лиха”, на ней нарисованы те здания, которые или были снесены, или сильно разрушены: кафедральный собор на Соборной площади, Бродская синагога, немецкая кирха возле нашего института, евангелическо-реформаторская церковь, по-моему, та, что на улице Карла Маркса. Есть денежный знак „Сотня” с которой историки Союз Михаила Архангела связывают, а теперь киевский горсовет этого Михаила своим фирменным знаком сделал. Даже о мелких деньгах позаботились: вот вам „Полушка”, на ней памятники Пушкину и Воронцову обмениваются взглядами, а гусар на колоннах галереи Воронцовского дворца пишет словечки „полу-милорд”, „полу-купец”, ну, и так далее, по известной эпиграмме.
Он помолчал, а потом, хлопнув себя по лбу, выпалил:
- Да, совсем забыл! Недавно они выпустили номенклатурный чек „Один Ельцин” для одноразовой инъекции в спецраспределителе, на ней надпись такая: „Борис, ты не прав, ты – лев!” Для любителей пива печатают на Молдованке входной банковский билет „12 кружек”, на нём - подвал известной пивной „Гамбринус” и шприц с надписью „Наркомовские 100 грамм”. Ну, а потом уже всякая прочая финансовая фурнитура пошла: талонный чек „соль-до”, а там, на ступеньках Потёмкинской лестницы, надписи: „водка – до 19-00, хлеб – до 2-х в руки, мыло – до конца квартала, жильё – до 2000 года”. Но это – наша специфика, тебе её не понять!
- Да, нет, пока всё понятно, - уверил новый босс крупной заокеанской фирмы. – Я ведь в курсе дела, что у вас в этом СНГ творится!
- Не очень-то я в этом уверен! – засомневался Егор. - Ведь ты же, наверно, уехал по казначейскому проездному билету „7-40”. У нас эту мелодию „семь-сорок” всегда играли при отъезде на ПМЖ за „бугор ”, на историческую родину. А теперь уже мало кто едет, вот и мелодия заглохла, а новости по ящику часто фейковыми бывают… У меня по этому вопросу – всё, всем – спасибо, как говорит спецдокладчик по проекту Рекомендации, рассмотрев все вклады…Будь здоров, бегу в свою Рабочую группу…
Резчиков с Макуренко работали в Рабочей Группе, которая продолжала заниматься стандартизацией различных модемов, Фаргойзен засел в РГ, рассматривающей кодирование сигналов цифрового телевидения, Выставец и Валентина Алексеевна были „вольными стрелками”, бродя по всем РГ.
В перерыве на кофе Резчиков отправился к Старичеву. Дверь в его офис была открыта, но Владислава там не было, и он с большими извинениями примчался только через десять минут. Усадив своего гостя в крутящееся офисное кресло и вручив ему чашку кофе, тут же мигом приготовленного, Владислав спросил:
- Ты для Вадима что-то делаешь?
Резчиков вопросу немного удивился, чуточку подумал и ответил:
- Да, и сейчас привёз ему переводы пяти новых Рекомендаций…
- А там много рисунков?
- Почти нет, сплошной текст, но если попадается рисунок, то к нему я даю отдельный перевод, с нумерацией позиций на рисунке. А почему ты спрашиваешь?
- Видишь ли, я только что от Антонцева, у него тьма-тьмущая новых Рекомендаций, требующих перевода, но там много рисунков с надписями. Если их переводить так, как ты сейчас делаешь, то документ остаётся полуфабрикатом, не готовым к печати: кто-то потом должен раскрывать рисунок и вставлять в перевод, который ты сделал. А сейчас требование такое: всё – под ключ, получили е-версию перевода, просмотрели её, на всякий пожарный случай, и отправили в типографию. Поэтому Вадим предлагает, чтобы мы с тобой объединили усилия, этими рисунками заниматься буду я, там нужна программа, кажется, „Дизайнер”, от меня же он и будет получать окончательную версию документа.
Он немного помолчал, наблюдая за реакцией Егора на высказанное предложение, а потом продолжил:
- Распределение вознаграждения такое: твоя часть - 60%, моя – 40%. Если нужно подумать, подумай, я тебя не тороплю, тебе тут две недели работать.
- Мне кажется, что это неплохое предложение, - после краткой паузы сказал Резчиков. - Конечно, их служба должна получать конечный результат. Я согласен. На эту тему с Вадимом говорить надо?
- Я думаю, мы к нему завтра заглянем, и там всё окончательно обговорим. Но это не всё. Мне нужна твоя помощь в Киеве…
- А какая именно? – спросил Егор.
- Ты же знаешь, у меня в Киеве мать живёт. Сейчас она сильно приболела, хотелось бы, чтобы возле неё была какая-нибудь надёжная женщина, ну, что-то вроде сиделки…Может быть, ты кого-то знаешь, кто бы мог приглядывать за матерью?
- У моих друзей примерно такая же ситуация, у них неплохая женщина Наташа работает, шустрая такая, за моим бывшим начальником ходит, буквально с ложечки его кормит. Вернусь в Киев и поговорю с ней, может быть, она кого-нибудь сможет подыскать, у неё знакомых на Бессарабке полно….
- Вот и хорошо, - обрадовался Владислав, - когда что-то найдёшь, то ты мне позвони, и я прилечу в Киев.
С Антонцевым они договорились быстро, и разговором Резчиков остался доволен: он теперь по электронной почте посылает Владиславу результаты перевода, а тот обрабатывает рисунки, завершает окончательное оформление работы и сдаёт её в Русскую службу.
Во вторник Егор весь просидел в группе, в которой детально обсуждался проект новой Рекомендации VPCM , где скорость передачи была увеличена до 64 кбит/с, в среду передал свои предложения Голштейну, который познакомил его с неким Владимиром Парижским, своим подчинённым; ужасный русский акцент которого никак не способствовал пониманию значения тех английских слов, которые он изрекал. Тем не менее, с ним теперь Резчиков прояснял все вопросы, ещё требующие уточнения по представленным вкладам.
Начавшийся бронхит - а при ужасной здешней погоде это было вполне объяснимо – он попытался вылечить двумя бокалами белого вермута за ужином, но это не помогло. В четверг ему пришлось остаться в гостинице, поэтому он развернул свой ноутбук и принялся за перевод тех материалов, которые ему дал Антонцев по новому контракту.
В пятницу Резчиков рискнул пойти на собрание, вечером сунулся в „Плассет”, чтобы купить там несколько дисков CD-R. В итоге, протопав согласно недавно купленному педометру 12 тысяч шагов, дома он свалился с жесточайшим гриппом, раскрыл коробочку с лекарствами и проглотил две таблетки парацетамола.
В субботу пришлось сидеть в номере и стучать клавишами на ноутбуке, чтобы дома сэкономить время, необходимое для выполнения контракта. В воскресенье морально и физически стало легче, и Егор по телефонной карточке, купленной на Корнавине, позвонил и в Киев, и в Германию. Вечером, ещё до ужина, его позвал к себе в гости доцент Выставец. На столике в комнате хозяина Егор увидел тарелку с каменной горкой устриц, отливающих холодным мраморным блеском,
- Как Вы относитесь к этим дарам моря? – спросил Анатолий Васильевич Резчикова.
- Признаюсь откровенно, - ответил Егор, - я их никогда ещё не пробовал. Мидии и креветки, да, этих ел много, ведь я долгое время жил в Одессе, и очень люблю всяких морских тварей, как говорит моя жена. А Вы?
- Я их пробовал в Монтрё, - пояснил Выставец, - когда там проводили конференцию по вещанию, вот и решил, будучи в Женеве, обновить вкусовые ощущения. Садитесь вот сюда, сейчас я к ним лимон порежу, без этого, говорят, они не пищат.
Швейцарским фирменным ножом Анатолий Васильевич ловко раскрыл тяжёлые, как саркофаги, раковины, взял одну, и, сжав дольку лимона, покапал на бледно-синеватый кусочек моллюска. Если в этот вечер устрицы и пищали, то Егор их писка просто не услышал, ведь особым слухом он ещё с детства не мог похвастаться. Проглотив скользкие комочки, Резчиков про себя решил, что маринованные грибы для него были бы более понятными и приятными, но деликатес похвалил, опустошив ещё три раковины. Завязалась общая беседа.
- Вы, кажется, наш же институт заканчивали? – спросил Выставец. - Да, я понял, позже меня на три года. Вы и мою жену знаете? А, понимаю, Вы вместе с Аллой Парамоновой учились. Жаль, что она институт бросила, да и муж её тоже особого уважения к учёбе не проявлял. Кажется, он подался на завод „Кинап”, был там настройщиком, потом пробился на загранкомандировки, ну, а тут уж не до учёбы. А учиться надо, тем более в такое время, как сейчас. Никогда не знаешь, что тебя в трудный момент из халепы вытащит. Мы вот сейчас в аспирантуру народ набираем, не скажу, что охотников много. А вот Вы хотели бы к нам поступить?
- А зачем? – удивился Резчиков
- Да ведь и в наше время защитить диссертацию не вредно! Хоть какой, а всё-таки поплавок, не так барахтаться придётся, как другим! Мы бы Вам хорошую тему подобрали, диссертабельную…
- Анатолий Васильевич! – сказал, смеясь, Егор, - спасибо за такое интересное предложение, но я защитился почти 30 лет тому назад, да ещё и в альма-матер!
Доцент был явно обескуражен: иди-знай, что чиновником в министерстве сидит кандидат наук. Надо было достойно выгребать из этого конфуза. И чокнувшись с Резчиковым бокалом, где плескалось красное испанское вино из картонного брикета, он сказал:
- Ну, так Вам в самый раз о докторской подумать! Сколько же можно простым кандидатом кантоваться?
- О докторской я думаю только в тот момент, - опять засмеялся Резчиков, услышав следующее заманчивое предложение, - когда в магазине не знаю, сколько же мне её взять, полкило или лучше грамм триста, кусочком или нарезанной! Хватит с меня и учёного звания старшего научного сотрудника. Но я вижу, что мы вполне готовы идти на ужин, думаю, что все уже там собрались. Вам спасибо за устриц, теперь буду знать, что это такое.
Понедельник прошёл в больших спорах, нужно ли к одной из Рекомендаций дать пояснительное дополнение (аппендикс) или нет, но Резчикову удалось убедить Голштейна, что вреда от добавления половинки страницы не будет, тем более, что эта часть Рекомендации никаких обязательств ни на производителя, ни на оператора не накладывает, а является чисто информационной и даёт читателю чёткие представления о границах применимости стандарта.
44
Позвонив утром во вторник из центра связи в министерство (служебные международные звонки предоставлялись бесплатно), Резчиков услышал от Карташенко, что ей вчера вечером звонила Диана и спрашивала, как его разыскать. Резчиков в центре связи по телефонной карточке, купленной на прошлой неделе на вокзале „Корнавин”, позвонил домой. Трубку сразу сняла Диана, которая сообщила, что вчера похоронили Мирославского, ему было 89 лет.
Последний год бывший шеф сильно сдал: когда Егор забегал к Мирошникам на Красноармейскую, он не был уверен, что тот его узнаёт. Раньше он радовался приходу каждого сослуживца, расспрашивал о том, как идут дела в институте, вспоминал, как он, несмотря на свой преклонный возраст, мотался в Москву в министерство и посещал кабинеты высоких начальников. Тут он всегда начинал с традиционной фразы:
- Ну, я к нему тогда вошёл, и мы сразу всё решили!
Теперь он воспоминаниям не предавался, либо дремал в старом кресле, либо под руководством деятельной Наташи выполнял обязательные процедуры. В день его смерти в Киеве оказался по своим делам внук Саша Грузман, который живо связался с синагогой, и Мирославского за один день похоронили на Южном кладбище рядом с его женой; он пережил её на два года.
Как потом рассказывала Диана, проводить своего бывшего начальника в последний путь собралось много сотрудников из его отдела. Пришёл и Карповский, ему позвонили из института. Люда колебалась, делать ли по отцу поминки, так как блюститель веры Саша Грузман на этот вопрос только пожимал плечами: он видел, сколько людей пришло проводить деда в холодный сумрачный день, и хорошо представлял, как они промёрзнут на траурной процедуре.
Диана взяла ситуацию в свои руки и убедила подругу отказаться от древнего обычая, тем более, что член ВКП(б), полковник запаса Мирославский традиций своей исторической родины никогда, в общем-то, и не придерживался. На кладбище она не поехала, а принялась с Наташей готовить поминальное угощение. Водка проблемой не стала – магазин был под боком, за один квартал от дома.
Когда приехали с кладбища, и все растерянно толпились, не зная, чего им ждать дальше, инициативу взял в свои руки Карповский. По его команде все потянулись в большую комнату, где поминальный стол был уже накрыт.
Егор, узнав печальную новость, помчался к Старичеву, надо было сказать, что ситуация в Киеве круто изменилась, теперь Наташа осталась без работы, а лучшей няни для матери Владислава и не найти. Владислав выслушал Егора, с кем-то созвонился, поговорил по-французски, нажимая на слова „partir” и „quelques jours” [65]. Закончив разговор, он повернулся к Резчикову и спросил:
- А барышня, эта Наташа, человек надёжный?
- Слава, я о ней очень хорошего мнения. – Резчиков старался придать своим словам как можно больше убедительности. - Она сильно на нашу хорошую приятельницу завязана, хочет выйти замуж по переписке за одного немецкого индуса, а та ей всячески помогает общаться, преодолевая языковые барьеры. Трудовая женщина, не чурается самой тяжёлой работы. Думаю, что это именно то, что тебе нужно.
- Я сейчас поговорил со своим шефом, он меня в середине следующей недели выпустит в Киев. Так что я тебя в министерстве разыщу, мне и у Клокача появиться надо бы. Спасибо тебе, вот уж точно – не было бы счастья, так несчастье помогло. От меня передай твоим друзьям соболезнование. Жалко человека, вы мне его с Фёдором всегда нахваливали.
В пятницу, приняв 21 новую Рекомендацию по системам мультимедиа, новая Исследовательская комиссия ИК-16 успешно закончила свою работу.
Собирая вещи в дорогу, Егор по телевизору узнал, что в Закарпатье произошло разрушительное наводнение: из-за проливных дождей вышли из берегов реки Тисса, Теребля, Тересва, Боржава, Латорица, Пострадало свыше сотни населенных пунктов, тяжёлые последствия от наводнения коснулись почти трёхсот тысяч человек, около 20 человек погибли, а ущерб от стихии составил свыше 800 миллионов гривен.
На обратном пути, когда киевляне делали пересадку в Вене – одесситы улетели другим рейсом, через Кишинёв - пригодилась и Уварова. Её разыскал какой-то важный тип из представительства Международных авиалиний Украины и забрал, вместе с Резчиковым и Макуренко, в зал ожидания VIP-пассажиров. И тут, ожидая объявления о посадке на свой рейс в Киев, они неплохо отдохнули, налегая на закуски и элитную выпивку из бесплатного буфета…
Старичев прилетел в Киев в следующий четверг, Егор предварительно связался с Наташей Агароник, рассказал ей о ситуации с матерью своего приятеля, чтобы подготовить её к разговору с ним.
Знакомство состоялось на квартире матери Владислава, женщины друг другу понравились, и Старичев был доволен, что всё обошлось так слаженно и быстро. Уже в воскресенье он смог вернуться в Женеву.
Однако через месяц его мать не перенесла тяжёлого сердечного приступа и скончалась в присутствии работников „Скорой помощи”. Все были в отчаянии, и прилетевший в Киев Владислав, и потерявшая выгодную работу Наташа, и Егор, ещё месяц тому назад радовавшийся, что смог помочь своему другу в тяжёлую минуту...
Прошли скромные похороны, бывшую фронтовичку удалось похоронить на кладбище в Берковцах, помянув её добрыми словами, пожелав царствия небесного и земли пухом…
Расстроенная такими быстротечными, печальными событиями Наташа на прощанье все свои силы вложила в последнюю услугу – взвалила на себя организацию поминок; Вячеслав разобрался с некоторыми бумагами и делами матери, оформил на двоюродную сестру жены доверенность, поручив ей все хлопоты по продаже материной квартиры, и улетел.
Перед отлётом он заглянул к Егору, произвёл на любопытную Карташенко самое благоприятное впечатление, решил свои дела с Клокачем и выразил надежду, что свои материалы Егор пришлёт по электронной почте вовремя. Теперь электронные версии переводов Резчиков мог со своего компьютера отправлять непосредственно на е-адрес Старичева.
Родной Киев уделил Старичеву должное „внимание”: тот потеряв на родной земле бдительность, отправился в Центральный универмаг, чтобы подыскать там украинские сувениры для своих женевских приятелей, и у него в толпе, стоявшей за импортными рубашками, украли из заднего кармана миниатюрный транзисторный приёмник.
Наташа Агароник добилась исполнения своих желаний: длительная взаимная переписка с немецким индусом, которую она вела через Люду Мирошник, дала, наконец, свои плоды, и Наташа с дочерью-подростком засобиралась в Германию. Но тут неожиданно вмешалась её мать, регулярно, но в меру, попивающая женщина. Когда все патетические речи на тему, что нельзя бросать свою одинокую мать на произвол судьбы, не дали никакого результата, мать перешла к прямым угрозам в адрес свой непутёвой, как ей казалось, дочери:
- Я тебя из Украины всё равно не выпущу! – глотнув не одну рюмку водки, кричала она на коммунальной кухне к вящему удовольствию соседей. – Я пойду в прокуратуру и скажу, что это ты свела в могилу ту старуху, у которой работала нянькой! Ты у меня ещё попляшешь!
Но вскоре в Киев на подмогу Наташе из деревни прикатили родственники матери и увезли её с собой. Через месяц после отъезда матери Наташа с дочерью уехали в небольшой городок под Мюнхеном.
Там она действительно вышла за своего индийского принца, вместе с ним с утра до ночи трудилась в пиццерии, которую открыл её новый муж. Дочка, которая любила рисовать, быстро овладела немецким языком, учителя её хвалили за усердие. Заметив её тягу к рисованию, они рекомендовали матери отдать дочь в художественную студию, организованную при синагоге. Наташа на „новой родине” родила ещё одну дочь, но потом их отношения с мужем полетели кувырком.
Правда, некоторые деньги Наташа скопила, а приехав на побывку в Киев, по совету одной своей подруги, пронырливой адвокатше, выгодно купила двухкомнатную квартиру, которую сдала, по рекомендации, молодой богатой паре, ожидающей, когда в новой квартире, купленной им родителями, закончится ремонт. Потом появилась возможность купить ещё одну квартиру, и вскоре Наташа уверенно стала на собственные ноги.
Вскоре объявился ещё один гражданин Германии – солидный мужчина средних лет, семейными узами до сих пор не обременённый, он был очарован как красотой, так и неиссякаемой энергией Наташи. И она очутилась в одной северной деревушке, где огромный двухэтажный дом просто ожил от опытных трудолюбивых рук новой немецкой гражданки.
6. Сплошная чехарда и Крым
45
29-го марта состоялись выборы в Верховную Раду Украины, уже вторые после обретения независимости. В отличие от первых выборов, в этот раз половина депутатов Верховной Рады избиралась на пропорциональной основе в общегосударственном округе, другая половина была выбрана в 225 одномандатных округах. Проходной барьер для партий и блоков составлял 4%, в выборах приняли участие 30 партий.
Кто-то из радикальных политологов утверждал, что в марте был дан старт компании по выборам воров в законе. Результаты выборов власти не могли объявить целых две недели: оказывается, не было сведений от зарубежных избирательных округов, организованных при посольствах.
Наконец, страна увидела долгожданные результаты волеизъявления народа: коммунисты – 24,65% (Пётр Симоненко), Народный Рух Украины - 9,4% (Вячеслав Черновол), Соцпартия + селяне - 8,55% (Александр Мороз), Партия „зелёных” – 5,43% (Виталий Кононов), Народно-демократическая партия – 5,01% (Валерий Пустовойтенко), Громада – 4,67% (Павел Лазаренко). Прогрессивные социалисты – 4,04% (Наталья Витренко), Социал-демократы (объединённые) – 4,01% (кажется, там заправлял Кравчук). Хоть круть-верть, хоть верть-круцть, а победили коммунисты, и всякие кравчуки оказались в конце партийного списка. Парламент был выбран, но правительство упорно делало вид, что в отставку не собирается.
По бывшему министерству, а ныне Госкомитету, ходили вполне правдоподобные слухи, что экс-министр, он же председатель Комитета, выставивший свою кандидатуру в Верховную Раду где-то в глубокой провинции, выборы проиграл, но делает вид, что он сам снял свою кандидатуру в последний момент. Знающие люди лишь пожимали плечами и скептически ухмылялись: ну и ну, уж кто бы говорил, ведь всем известно, что экс-министр провалялся на койке ровно месяц до выборов и скоропостижно „выздоровел” на следующий день после голосования.
Депутаты тем временем превращались в касту неприкасаемых благодаря своему иммунитету, да и пенсией себя не обидели. Если у простого народа она была в пределах 60-150 гривен, то себе депутаты назначили 700 грн. Как говорится, почувствуйте разницу!
Тем временем цены на месте не стояли. Ещё до голосования заглянув, как он говорил, в избирательный околоток, размещавшийся в общежитии строительной организации на улице Коломиевской, Резчиков увидел на стенде наглядной агитации избирательной комиссии листовку, подготовленную компартией.
Там упор делался на цены до развала Союза и в самостийной Украине накануне очередных выборов. Листовка выглядела так:
Как нас ограбили
Предмет
потребления Было в Союзе Стало сейчас
Белый батон 0,22 руб 0,7-1,5 грн
Киевский торт 3 руб 23 грн
Сахар, кг 0,77 руб 2,6 грн
Пиво, 0,5 л 0,22 руб 1,2 грн
Водка, 0,5 л 4,12 руб 7 грн
Коньяк, 0,5 л 5 руб 16 грн
Минералка, 0,5 л 0,2 руб 0,8 грн
Сыр, кг 3,0 руб 18 грн
Апельсины, кг 1,4 руб 5 грн
Мандарины, кг 1,1 руб 5,5 грн
Колбаса докторская. кг 2,0 руб 20 грн
Яйца, десяток 1,2 руб 5 грн
Мясо, кг 1,95 руб 12-13 грн
Сало, кг 3 руб 12 грн
Э/энергия, кВт/час 4 коп 15 коп
Проезд в общественном городском транспорте 5 коп 50 коп
Проездной билет 3,0 руб 24,5 грн
Проезд Киев-Одесса, поездом 11 руб 50 грн
Пенсия 132 руб 60-150 грн
Зарплата 200 руб 195 грн
Отмечалось также, что количество беспризорных детей по стране достигло уровня 1918 года, когда бушевала Гражданская война. Улицы стали домом для 3-х миллионов мальчишек и девчонок. При этом только 3% из них являлись сиротами.
Теперь в поземных переходах на Крещатике действительно можно было услышать бывших оперных певиц, не щадивших, при ненастной весенней погоде, своих голосовых связок для исполнения наиболее модных арий.
Это была свободная страна, где никто не имел права запретить вам просить милостыню или рыться в помойном ящике!
Казалось, что победившие коммунисты, облечённые доверием народа, должны были поставить всё на свои места и ликвидировать наглое разбазаривание и разрушение Украины, длившееся уже 7 лет, чётко определить дальнейший путь, по которому пойдёт страна.
Но, к большому удивлению, а потом и разочарованию Егора, этого не произошло, свою победу компартия просто не использовала, пальцем не пошевелила, не объединила левые силы, чтобы радикально исправить существующее положение.
Барды в подземном переходе метро у почтамта по этому поводу пели такие куплеты:
Пора без лингвистических потерь
Исправить пару терминов в науке:
На псарне – девочки и мальчики теперь,
А вот в парламенте – по большей части - суки.
Практически после выборов ничего не изменилось: лишь спикера Александра Мороза (Соцпартия) сменил Александр Ткаченко (Селянская партия), которого через 2 года Верховная Рада выгонит за систематическое нарушение регламента. Премьер Пустовойтенко (Народно-демократическая партия), сменивший в 1997 году на этом посту Павла Лазаренко, останется на этой должности до декабря 1999 года.
Вот и сидел теперь в тяжёлых раздумьях Резчиков, получивший 1-го апреля 7-й ранг госслужащего (по старому стилю – надворного советника), изучая последние „вказiвки” Владимира Семиноженко, министра по делам науки и технологий, и заглядывал в бюджет Государственного инновационного фонда Украины, из которого должна была, наконец, финансироваться отраслевая наука.
Безрадостная ситуация, однако, получалась: на год планировались поступления в объёме 900 млн грн, а расход должен был составить всего лишь 400 млн. Как ни считай, а выходило, что остальные 500 млн гривен оставались в качестве карманного фонда для затыкания „дырок” в очередных поездках премьера по областям и весям…
Не добавляли радостей и известия от дочери. В её семье явно что-то было не в порядке. Да и как ему быть, когда основную часть времени её муж пропадает на Украине, и домой закатывается по вахтовому методу? Только так можно было объяснить последний разговор по телефону с дочерью, когда на какой-то простой вопрос, что делает Серёжа, она что-то раздражённо буркнула и бросила трубку...
В двадцатых числах апреля в лифте своего дома был застрелен глава Национального банка Украины Вадим Гетьман, пренебрегавший услугами телохранителей.
Его преемником стал Виктор Ющенко, бывший счетовод из села Хоружевки Сумской области. Именно его впоследствии обвинят в том, что к Новому Году курс гривны обвалится почти в 2 раза.
А в конце мая на Прорезной улице, на радость почитателям Ильфа и Петрова, появился памятник Паниковскому, любившему город ещё в ту пору, когда тот и не мечтал о столичной карьере, но отвечал персонажу романа „Золотой телёнок” полной взаимностью: „Нет, вы поезжайте в Киев и спросите - кем был Паниковский до революции!”. Памятник Егор увидел, вернувшись из очередной командировки в Женеву, и можно сказать, вовремя - уже через несколько дней у Михаила Самуэлевича украли его знаменитую бронзовую тросточку.
Но тросточка незадачливого героя не слишком волновала Егора. Он засел за докладную записку руководству, обращая его внимание на новое важное направление работ Международной организации. Дело в том, что её комиссия ИК-13 на своём летнем заседании в период с 30 мая по 13 июня приступила к разработке Рекомендаций по Глобальной информационной инфраструктуре, необходимость которой была вызвана требованиями развивающегося индустриального общества.
С одной стороны, налицо были великолепные достижения в создании и использовании средств вычислительной техники, что привело к широкому распространению персональных компьютеров; обрабатывающих огромные объёмы всевозможной информации.
С другой стороны, семимильными шагами развивалась область телекоммуникаций: наращивали свою протяжённость волоконно-оптические линии, многократно увеличивалась пропускная способность сетей связи, в гигагерцовом диапазоне радиочастот эффективно использовались спутниковые системы связи; от аналоговых методов передачи отрасль телекоммуникаций стремительно переходила к цифровой обработке сигналов.
В индустриально развитых странах активно создавались широкополосные цифровые сети с интеграцией служб (Ш-ЦСИС). Одним из главных направлений технического развития сетей телекоммуникаций были определены пакетные сети на базе протоколов Интернет (IP) для передачи цифровых сигналов, содержащих мультимедийную информацию, т.е. речь, музыку, алфавитно-цифровые сигналы, данные, факсимиле, неподвижные изображения, сигналы цветного телевидения.
Тесное взаимодействие средств вычислительной техники и телекоммуникаций позволило говорить об инфокоммуникационных технологиях, направленных на создание Глобального информационного общества (ГИО). Его основой и должна была служить Глобальная информационная инфраструктура (ГИИ).
Под ней следовало понимать глобальную интегрированную среду телекоммуникационных и информационных услуг, с обеспечением простого доступа к ГИИ в любой момент времени и в любой точке мирового географического пространства, со всеобщей доступностью её услуг, прежде всего, по стоимости, при обеспечении требуемого качества обслуживания и защиты информации.
Для разрабатываемых Рекомендаций по ГИИ была определена и специальная серия, обозначенная буквой Y „Глобальная Информационная инфраструктура и аспекты межсетевого протокола (IP)”.
46
В России бывший командующий 14-й армией в Приднестровье генерал Александр Лебедь уверенно победил на губернаторских выборах в Красноярском крае. Неожиданно вспыхнули массовые акции протеста шахтёров РФ, требующих отставки президента Ельцина, в средствах массовой информации заговорили об агонии ельцинского режима.
Затем в августе произошёл небывалый обвал рубля, были прекращены все выплаты вкладчикам банков, парализованы все обменные пункты, вместо 6 рублей за доллар в России стали давать 8 рублей, пало правительство Кириенко, состоялось второе пришествие Черномырдина на пост премьера.
Некоторые политологи принялись сравнивать текущую ситуацию в России с ситуацией 1916 года, намекая, что в течение многих лет август для страны является роковым месяцем, и надо его отменить – совсем в духе песенки из кинофильма „Бриллиантовая рука”. Гривна тоже не осталась в стороне от этих событий: теперь доллар стоил 2,3 гривны вместо 1,7 гривен при появлении украинской валюты.
В сентябре в одной из московских газет появилась статья „Сошлёт ли кризис Розенбаума в Сибирь?”. В ней говорилось, что корреспондентка Мила Кудряшова поинтересовалась у Александра Розенбаума, отразились ли на его творческих планах кризисные события в стране. А в ответ она услышала только что написанные строки поэта и композитора:
Под Курском соловьи поют
В Москве зады начальству лижут,
Я Родину свою люблю,
Но государство ненавижу.
Кругом ворьё, куда ни плюнь,
Бориску вновь зовут на царство,
Я Родину свою люблю,
Но ненавижу государство.
Народу денег не дают,
Ракеты посылают к Марсу,
Я Родину свою люблю,
Но ненавижу государство.
В себе желание давлю -
Купить шале вблизи Парижа,
Я государство ненавижу,
Но очень Родину люблю.
Исполнив новую песню, Александр Розенбаум сказал:
- У меня были запланированы осенью поездки по Уралу и Сибири, теперь не знаю – получится ли. По традиции я наведываюсь туда 2 раза в год. Но скажу от всей души: к нынешнему положению нужно относиться с понятием. Нельзя же рвать зубами невозможное! Во-первых, это неудобно и неприлично, а во-вторых, у кого рвать?
Недовольных в России было много: и самодуром-президетом, и дефолтом, свалившимся неждано-негадано, и потерянными при нём деньгами, и позорной чеченской войной, на которой продолжали гибнуть молодые парни.
- Хорошо, что у нас таких заварушек нет! – констатировал Резчиков, успев утром посмотреть последние новости по телеканалу „Интер”. – Вот только бы ещё с финансированием нашей науки всё уладилось!
На своём рабочем месте ему пришлось разбирался с десятью таблицами, которые нужно было заполнить в соответствии с письмом Станислава Д-го, нового министра Украины по делам науки и технологий.
Ровно 3 месяца тому назад он заполнил 8 подобных таблиц, но объёмы финансирования отраслевой науки от этого не изменились, похоже, что и на этот раз он делает очередную „безваттную” работу. Включив компьютер, который теперь был подключён к сети Интернет (домен ua для Интернета Украины был зарегистрирован ещё в декабре 1992 года), Резчиков быстро нашёл на сайте Верховной Рады документы, которые требовались для работы, а потом переключился на сайт Международной организации в Женеве, на котором уже появились белые и задержанные вклады для предстоящего в сентябре собрания ИК-16.
На собрание они прилетели втроём: Резчиков, Уварова, профессор Фаргойзен, его недавно избрали „вайсом” в Рабочую Группу, которая занималась вопросами колориметрии цифрового телевидения сигналов/
В этот раз консульство заказало им гостиницу „Капитоль” (Capitol) на рю де Берн, 15, в пяти минутах ходьбы от железнодорожного вокзала „Корнавин”. Десять лет тому назад им в Управлении внешних сношений союзного министерства не советовали появляться на этой улице в вечернее время – её облюбовали „ночные бабочки”.
Хотя номер и стоил 139 швейцарских франков, ужина в этой гостинице не полагалось. Сидя в соседнем кафе, профессор Фаргойзен тосковал по кухне и сервису своей любимой гостиницы „Шантили” (Chantilly), где его рассеянный коллега Петя Крохин из НИИРа совсем недавно попал в незавидную ситуацию.
- Он спустился к завтраку, захватив свой портфель, чтобы из ресторана сразу же шагать на авеню Мотта, – рассказывал Олег Викторович. - Портфель был тяжёлый, в нём насобиралась куча документов собрания, и Петя прислонил его к декоративной решётке, отделяющей ресторан от вестибюля. Когда он допил кофе, то оказалось, что портфель исчез. Бог с ними, с этими бумагами, но в портфель он положил старый бумажник с двумя кредитными карточками. А на них, для удобства, этот рассеянный с улицы Бассейной, написал ПИН-коды.
- Ну и ну! – не выдержал Егор. – Так и без штанов не мудрено когда-нибудь остаться!
- Петя сначала побегал по вестибюлю, - продолжил профессор, - заглядывая во все закоулки, может, кто-то из друзей пошутил, потерзал вопросами клерка на ресепшен, а потом бросился в соседний квартал, где располагалась одна шарашка, кажется, „Discount Telephone”, растолкал там толпу мужиков неевропейской внешности с криками, вперемежку, „urgent!” и „срочно!” и позвонил в Москву, чтобы там заблокировали карточки.
- А что, в этом дискаунте, действительно низкие тарифы? - не удержался Резчиков от вопроса.
- Да, там в дневное время одна минута разговора стоит 61 сантим, а после 21 часа – 51 сантим, - ответил Олег Викторович. – В этой шарашке какие-то шустрые индусы заправляют, говорят, что это – IP-телефония, потому и дешёво. А качество речи – неплохое, вырезок по звуку немного, я проверял, в Одессу домой звонил…
- Ну, и что московский Петя? – поинтересовался Егор.
- Он побегал, погоревал и потащился на собрание. Хорошо, что паспорт, авиабилет и денег немножко, всё это было в новом портмоне, Петя его на распродаже по дешёвке купил, Через три дня они улетают в Москву, Петя на стойке регистрирует билет, а его вдруг приглашают в службу сервиса. Заводят в какую-то служебную комнату, и спрашивают, не пропало ли чего у него несколько дней назад? Петя виновато сознаётся в том, что у него пропал портфель. И тут из металлического шкафа вытаскивают его портфель и спрашивают, не его ли он? Его? Будьте любезны, скажите, пожалуйста, что в нём у Вас было?
- А как же этот портфель там оказался? – не удержался от вопроса Резчиков.
- Оказалось, что в то утро из моей любимой гостиницы выезжали шесть голландцев. Пока Петя завтракал, они вынесли свои вещи, сложили их возле его портфеля, рассчитались на ресепшн, подхватили скопом все вещи возле решётки, побросали в спешке их в микроавтобус и помчались в аэропорт. Стали там на регистрации разбираться со своими вещами, оказался лишний портфель. Может быть, это водителя? Да, наверно, это его! А тот уже уехал. Ну, ничего, вернётся и заберёт, тут ничего не пропадает, воров в принципе нет! А есть такие рассеянные люди, как Петя – Васин брат, как в Одессе говорят! – закончил своё повествование профессор Фаргойзен.
47
Поскольку в этом году Резчиков без передышки мотался по заграницам, а крепить и направлять отраслевую науку в нужном направлении всё-таки было надо, то в отпуск ему удалось вырваться только в октябре. Подаваться надо было в тёплые края, а где ещё тепло осенью, как не в Крыму?
Сначала он собирался попросить своего двоюродного брата пристроить их в туристической гостинице „Крым”, но потом подумал, что у связистов, наверно, есть общежитие, а там всегда найдутся гостевые комнаты. Созвонившись с начальником управления, которого он знал в ту пору, когда тот был главным инженером Киевской междугородки, а потом был назначен в Севастополь, Резчиков узнал, что никакого общежития у них нет, но в такое время нет проблем и с городскими гостиницами.
Получив номер телефона администратора гостиницы „Севастополь” – а пожить там было его хрустальной мечтой ещё со времён первого знакомства с городом-героем – Резчиков сделал заказ на бронирование двухместного номера. Оказалось, что с этим никаких проблем нет.
В Киеве уже включили отопление, и в квартире на улице Ломоносова было тепло и уютно. Мирошники, дом которых был ведомственным, испытывали все те неудобства, которые, после обретения самостийности, навалились на подобные дома, даже находящиеся в самом центре Киева. Они могли надеяться, что у них батареи будут тёплыми, в лучшем случае, к концу месяца. Узнав от подруги, что она вынуждена даже спать в шерстяных кофте и гольфах, Диана уговорила Сеню и Люду на время своей поездки в Севастополь пожить на Ломоносова, заодно и посторожить квартиру, на всякий случай.
В Севастополе для середины октября было сравнительно тепло, но это – на улице, а когда они без проблем очутились в забронированном номере, то там уже было прохладно. А чего же тогда ожидать ночью?
И Резчиков помчался за дополнительными шерстяными одеялами и электронагревателем. Гостиница производила впечатление пустой, её гости на пляже не могли быть в принципе – море слегка штормило и выглядело негостеприимным. Вечером в ресторане грянул оркестр, до их номера музыка докатывалась очень легко – от оркестра было совсем недалеко, и Резчиковы поняли, что под эти танцевальные мелодии им в своих кроватях придётся крутиться без сна, в лучшем случае, до одиннадцати часов вечера.
Егор пошёл к администратору, рассказал о своём горе, тот сжалился, вызвал горничную и велел ей отвести привередливого гостя в номер 215. Отсюда оркестр был почти не слышен, но из окна, выходящего на море, сильно дуло. Егор уговорил горничную показать ему третий номер, куда они, наконец, и перетащили все свои вещи вместе с дополнительными одеялами и обогревателем. Всё, теперь можно было расслабиться, выскочить на улицу и найти подходящее кафе.
Утром они, конечно, выбрались на базар, За стеклом двери в колбасной лавке возле главного входа на рынок привлекала внимание красочная вывеска с надписью: „Любимый город может есть спокойно!”, намекая потенциальным покупателям на высокое качество колбас, коричневыми гроздьями свисающими с длинного ряда стальных крюков.
Чтобы пройти во фруктово-овощные ряды, надо было миновать тесную галерею мелких разношёрстных ларьков: с обувью, галантереей, парфюмами, фуфайками и свитерами немыслимых расцветок, тканями, скобяными товарами, шерстяными татарскими платками, утюгами, бытовой химией, радиоаппаратурой, пластиковыми мешками стиральных порошков, видеокассетами и аудиодисками. В ларьках дурными голосами вопили переносные цветные телевизоры, на которые тупо глазели совсем заскучавшие продавцы.
Под крышей продовольственного рынка теснились ряды, заполненные тыквами, целыми и разрезанными на половинки и кусочки, дынями, поздним крупным виноградом серо-лилового цвета, гранатами, из которых смуглые парни тут же давили тёмно-рубиновый сок. В стороне на полу горками были навалены полосатые арбузы, Отливал чернильно-фиолетовым цветом плоский, как хоккейная шайба, сладкий ялтинский лук. По прилавку рассыпались горки янтарного урюка, крупного сморщенного чернослива, изюма, синеватого и жёлтого, с косточками и без них, тут же теснились бидоны с тёмно-малиновым кизилом. Громоздились разнокалиберные банки мёда, на светлых были надписи „акация”, на тёмных – „гречка”. Но пожилые пенсионерки предпочитали приглядываться к невесть откуда взявшейся картошке.
Первым делом Резчиковы выбрали несколько крупных кистей винограда, потом в молочном корпусе, после многочисленных снятий пробы, с почмокиванием, купили творог и жирную сметану, сторговали местный лаваш – теперь голод им уже не грозил.
Недалеко от рынка на площади Лазарева они отыскали уже знакомую им столовую в полуподвальном помещении, и Диана отдыхала уже при одной только мысли, что сегодня не надо, как она говорила, „стоять у рояля”, то есть, крутиться в кухне, гадая, а что же в этот день придумать на обед?
Егор в табачном киоске купил газету „Крымские известия”, и, развернув её, понял, что в Севастополь они приехали в сложное время. В газете был сделан обзор основных крымских событий последних лет, и Резчикову, ранее мало интересовавшемуся новейшей историей полуострова, теперь было суждено узнать многое.
То ли он уже забыл, то ли для него было совершенной новостью, прочитанное в газете - там утверждалось, что на референдуме 20 января 1991 года 93% жителей Крыма, включая и Севастополь, выступили „за воссоздание Крымской АССР как субъекта Союза и участника Союзного договора”. Газета писала, что о значении этого события ещё до сих пор идут яростные споры между сторонниками украинского статуса Крыма и теми, кто выступает за его независимость.
30 января 1994 года яркий оратор Юрий Мешков, быстро завоевавший популярность у населения Крыма, лидер избирательного блока „Россия”, победил во втором туре выборов президента Республики Крым, получив почти 73% голосов. Егор помнил одно событие, связанное с именем крымского президента: он установил в Крыму московское время, которое остряки сразу же прозвали „мешковским”.
21 сентября 1994 года Верховный Совет Украины переименовал Крымскую АССР в Автономную Республику Крым, а 17 марта 1995 года им был принят закон Украины „Об отмене Конституции и некоторых законов Автономной Республики Крым”, в связи с чем должность президента Республики Крым была упразднена, а многие принятые ранее нормативно правовые акты отменены.
Газета отмечала, что значительную роль в утрате русского статуса Крыма сыграли перессорившиеся между собой крымские политики, а президент Кучма ликвидировал крымскую вольницу, воспользовавшись противостоянием между парламентом автономии и Мешковым. Экс-президент уехал в Москву и с журналистами перестал общаться.
Мнения отдельных политологов, обсуждавших крымскую проблему, разделились: одни верили, что полуострову не удалось сохранить свою независимость из-за пьяницы Ельцина, которому интересы России вообще были „по барабану”, другие винили в случившемся экс-командующего Черноморским флотом Игоря Касатонова. мол, опираясь на волю подавляющего большинства населения Крыма, желавшего воссоединения с Россией, адмирал должен был начать вооружённую оборону полуострова.
И вот теперь, через 4 дня должна быть принята новая Конституция Автономной Республики Крым, соответствующая Конституции Украины, и многие политологи считали, что слово „Автономная” будет звучать теперь как насмешка.
- Ты только подумай, Диана, - пришёл к выводу Егор, закончив чтение газеты, - какие шекспировские страсти клокочут здесь, на полуострове, а мы о них в Киеве даже и не подозреваем. Как наши, так и российские СМИ об этом щекотливом положении молчат себе „в тряпчку”. Это как раз тот случай, о котором давным-давно писал „Вечерний Ленинград”: ТАСС уполномочен промолчать.
- Да, получается совсем, как в песне, что пел Утёсов: „ Всё хорошо, прекрасная маркиза, дела идут и жизнь легка, ни одного, печального сюрприза, за исключеньем пустяка!” – пропела Диана. – Но пора в гостиницу, надо чуть-чуть отдохнуть после обеда.
Через 17 лет в Интернете на сайте politnavigator.net бывший президент Мешков опубликует следующую статью:
„17 марта 1995 года, Верховная Рада Украины приняла постановление, которым ликвидировался институт президента Крыма. Это произошло вопреки всем международным нормам и сегодня может послужить одним из доказательств незаконности нахождения полуострова в составе Украины, грубого игнорирования прав крымчан со стороны Киева.
Крымский президент избирался на основе Конституции и закона «О президенте РК». Выборы были образцовыми и признаны всем мировым сообществом. В начале 90-х Симферополем немедленно были установлены дипломатические отношения со странами Европы, США, Канадой и т. д.
У Киева не было ни одного законного основания силовым путем отменять пост президента Крымской Республики. Не позволяли делать это Украине и крымские законы, действовавшие тогда на полуострове. Между Киевом и Симферополем был заключен договор о разграничении полномочий.
В итоге украинские власти осуществили классический государственный переворот силой оружия. Я уже тогда сказал, что киевская власть получит по собственному затылку бумеранг беззакония, запущенный 17 марта 1995 года.
Итак, украинская Рада постановила привлечь меня к уголовной ответственности за «превышение полномочий» без расшифровки обвинения. «Танки вперёд!» — вот такой и была вся аргументация.
Произошел ввод войск Украины. Спецназ захватил здание Верховного Совета. Пулемёты на этажах. Спецназ ворвался в мой кабинет и потребовал от охраны сдать оружие. Ребята из «Беркута» меня охраняли. 12 человек. Оружие сдать отказались. Пригрозили расстрелом. Только после третьего моего приказа они оружие сдали. Один так и не сдал. Командовал захватом министр МВД Кириченко. По иронии судьбы — сын известного в Крыму, уважаемого секретаря Крымского обкома КПСС.
Дорогу на Керчь воинские подразделения перекрыли в трёх местах. Ожидали, что я буду уходить в Россию через Керчь. По плану шефа СБУ Марчука на этом пути я должен был просто исчезнуть. Но я остался в кабинете. Месяц меня пытались выкурить. Потом отравили, отвезли в барак при инфекционной больнице, где я умер. Из состояния клинической смерти вывели врачи, несмотря на запрет оказывать помощь. Потом — госпиталь ЧФ и на самолёте ВВС — в Москву.
По признанию жены Марчука, впоследствии опубликованном в газете, он завербовал всю верхушку Верховного Совета. Параллельно Кучма обратился к Ельцину. Кстати, их жёны были подруги близкие, с юных лет. И за рюмкой водки Ельцин разрешил Кучме уничтожить и Республику Крым, и Президента!
Ситуация, когда армия Украины прервала движение Крыма в Россию, Запад более чем устраивала.
Уничтожение Республики Крым и Президента — начало реальной оккупации Крыма. Мощнейший аргумент, который позволяет убедительно доказать факт захвата Крыма силой оружия. Киев первым пошёл на грубейшее нарушение Будапештского меморандума!”.
Севастополь, который с каждым приездом нравился Егору и Диане всё больше и больше, был и оставался российским городом: здесь звучала преимущественно русская речь, все вывески были на русском языке, рубли охотно меняли на гривны, над тем же, что и раньше, над зданием штаба Черноморского флота гордо развевался российский триколор; в бухтах стояли на якорях давно знакомые корабли, на них реяли андреевские гюйсы и российские флаги.
Если на площади Нахимова навстречу попадались матросы, то преимущественно, это были военнослужащие российского государства. Матросов украинского флота было почти не видно, как, впрочем, и кораблей. Но они были, и можно было представить, через какие душевные муки прошли те флотские офицеры, которые в силу многих обстоятельств присягнули второй раз в своей жизни.
А гражданство? Был гражданин Союза, а теперь вынужден был определяться, кто же он в нынешних условиях, гражданином какой страны он себя считает? Но именно здесь чувствовалось, что Россия никогда отсюда не уйдёт, и соглашение с Украиной о присутствии российского Черноморского флота в Севастополе, в том или ином виде, обязательно будет действовать и после 2017 года.
На Графской пристани их внимание привлекло мемориальное панно из серого камня, где между склонёнными знамёнами был расположен крест с цифрами „1920” в центре. Под крестом была высечена надпись: „В память о соотечественниках, вынужденных покинуть Родину в ноябре 1920 г не по своей воле”. В конце каменного панно разместилось изображение якоря.
Егор с Дианой долго смотрели на это панно, думая о тех тяжёлых испытаниях, которые выпали на долю солдат, казаков, офицеров армии Врангеля, гражданских лиц, просто россиян, привычный уклад жизни которых, ещё недавно казавшийся прочным и надёжным, вдруг в одночасье рухнул, и был безвозвратно потерян.
Теперь, после „катастройки”, повторно уничтожившей великую страну, они понимали, что значит потерять Родину, и можно было только посочувствовать и себе, и тем людям, которые почти 80 лет тому назад в полной мере испили эту горькую чашу моральных, физических страданий и унижения своего достоинства.
В тёплый солнечный день, уже повидавши, в который раз, музей-панораму, посвященный первой обороне Севастополя, собор Святого Равноапостальского князя Владимира с его усыпальницей русских адмиралов, памятник затопленным кораблям, исторический заповедник в Херсонесе и Малахов курган, Резчиковы отправились в Балаклаву. Она располагалась между мысами Фиолент и Айя в 15 километрах южнее Севастополя и считалась его городом-спутником.
Вера, первая жена двоюродного брата Сергея, когда-то говорила им, что в 1924 году была даже проложена трамвайная линия Балаклава-Севастополь, просуществовавшая до 1937 г. Сомневаться в этом не приходилось, ведь Вера была сотрудником музея-панорамы и о Севастополе многое знала по долгу службы. И ещё Вера сказала, что в переводе с турецкого языка Балаклава означает „садок для рыбы”.
Туристический указатель, обнаруженный в гостинице, сообщал, что уникальная Балаклавская бухта является одной из красивейших бухт на Чёрном море; она врезается в сушу на 1,5 км, её ширина от 128 до 425 метров, глубина у входа - 38 метров. С моря вход в бухту не просматривается, но её местоположение выдают остатки величественной генуэзской крепости Чембало.
И даже без указателя Егор с Дианой знали, что во времена ядерного противостояния Советского Союза и США здесь была уникальная база подводного флота, где размещались подводные лодки для нанесения ответного ядерного дара. Балаклава тогда была засекречена, её название даже исчезло с карты Крыма. Двоюродный брат Сергей помнил, что строительство базы, называемой „объектом 825”, началось в 1957 году, в нём принимали участие военные строители и метростроевцы из Москвы, Тбилиси и Харькова. Строительство закончилось в 1961 году.
Через 40 лет в сети Интернет сайт grandremstroy.ru расскажет Егору, что здесь были построены противоатомное убежище, завод по ремонту подводных лодок и арсенал. Толщина скального грунта над объектом составляла 126 метров, здесь могли базироваться до 9 подводных лодок. Подземный комплекс с помощью уникальных сооружений мог быть полностью изолирован от внешней среды. Его защита позволяла выдержать прямое попадание атомной бомбы мощностью до 100 килотонн.
К базе прямо из моря вёл специальный подводный канал длиной около 600 м. Подводные лодки, в целях конспирации, впускали и выпускали только по одной, и только в ночное время. Поэтому сосчитать количество лодок, на которых к тому же часто меняли бортовые номера, в Балаклаве было почти невозможно. На протяжении с 1960 по 1990 год никто из местных жителей даже не подозревал о существовании секретной штольни — „Объекта № 825 ГТС”, который официально назывался городской телефонной станцией.
Как и прежде, во времена Союза, в Балаклаву ходил автобус, отправлявшийся от рынка, но теперь в нём не нужно было предъявлять пропуск в закрытую зону.
Сама Балаклава произвела на Егора и Диану гнетущее впечатление: при красивейшей бухте, под лучами тёплого солнца, город выглядел убого, казалось, что он затаился и чего-то ждёт, фасады многих домов облезли, дороги тосковали по ремонту, тротуар был искорёженный, словно по нему проехал гусеничный трактор, на детской площадке уныло скрипели немазаные качели,
Большая часть изогнутой Балаклавской бухты напоминала гигантский бассейн, от его стенок отходили многочисленные причалы, у которых кое-где ещё держались на воде ржавые посудины неизвестного предназначения, притянутые канатами к чёрным чугунным кнехтам. От местных жителей Резчиковы узнали, что сверхсекретный комплекс был брошен три года тому назад, его помещения были разграблены, оборудование разворовано, многокилометровые кабели порезаны на куски и сданы на пункты приёма металлолома.
Прогулявшись по главной улице и подойдя поближе к развалинам генуэзской башни, откуда было видно, как бухта соединяется с морем. Резчиковы вернулись в Севастополь, полные самых противоречивых впечатлений.
На следующий день у них была последняя вылазка перед отъездом домой. На причале Артиллерийской бухты они ждали Сергея и были приятно удивлены его энергичной походкой: для своих 75 лет двоюродный брат шагал резво, словно на майском параде.
- Мотор, конечно, стучит иногда с перебоями, - сказал он, обнимая киевлян, - но я не поддаюсь!
-Ты, Серёжа, просто молодец, - похвалил брата Егор, - беру с тебя пример. Наверно, это дача, куда мы едем, тебя так закалила?
- Дача – это как санаторий, но не надо перенапрягаться! Пошли, - заторопился брат, - вон паром причаливает, море сегодня не очень приветливое, но этот утюг его одолеет.
Дача на Учкуевке в последние дни октября производила унылое впечатление, радио в избушке почему-то молчало, и настроение удалось поднять только после второй рюмки. Брат расспрашивал, что такое Святошино в Киеве? Там, оказывается, размещался санаторий для сердечников, куда ему, как ветерану войны, предлагали путёвку, но так далеко уезжать из дома брат уже явно боялся – сказал, что он ещё крепко подумает.
Чтобы брату при вылазках на дачу было не так тоскливо, Егор вручил ему 10 долларов, чтобы Сергей в магазине на Большой Морской мог купить себе портативное УКВ-радио по собственному вкусу. А на десятый день, вечером, полные впечатлений от любимого города, Резчиковы уехали в Киев.
48
Зима в этом году нагрянула рано, уже 10 ноября выпал обильный снег, а через неделю температура упала до минус 17 градусов. Но на работе не столько говорили о зиме, раннее наступление которой, как всегда не могли припомнить многочисленные старожилы, сколько о фактическом начале импичмента 47-летнего президента США Билла Клинтона в связи с его сексуальными отношениями со стажёркой Белого дома 25-летней Моникой Левински.
Затем все орально-американские события были отодвинуты сообщениями об убийстве в бывшем Ленинграде Галины Старовойтовой, известной правозащитницы, депутата Госдумы Думы РФ. Она была застрелена в подъезде дома на набережной канала Грибоедова, № 91. Её помощник 27-летний Руслан Линьков был ранен в голову, но остался жив.
Старовойтова была активным сторонником люстрации существующей власти в России. Она дважды вносила в законодательный орган России законопроект „О запрете на профессии для проводников политики тоталитарного режима”, в котором предлагалось подвергнуть профессиональным ограничениям работников партийного аппарата КПСС, сотрудников и агентуру советских и российских спецслужб.
Егор, как только это позволяла обстановка на работе, бегал по магазинам, готовясь к своему предстоящему юбилею. Ведь в министерстве очень трепетно относились к празднованию дней рождения сотрудников, а уж к юбилеям – тем более.
Обычно где-то к часам одиннадцати сотрудники собирались в комнате виновника торжества, руководство управления появлялось с букетом цветов и приветственным адресом с личными подписями сослуживцев, выполненными разноцветными фломастерами, говорило проникновенную речь о безусловных достоинствах смущённо улыбающегося новорожденного, с чувством жало ему руку и торжественно, под аплодисменты собравшихся, преподносило подарок от коллектива.
Организация подарка делом была не простым, и тут были возможны варианты: в одних управлениях покупали подарок, разными путями разведав предпочтения виновника торжества; в других управлениях шли самым демократическим путём – вручали конверт с собранными деньгами. Именинник благодарил и кланялся, объявляя, что в обеденный перерыв он приглашает всех коллег к столу.
За час до обеденного перерыва именинник вытаскивал из объёмистых сумок принесенные ранним утром продукты, несколько женщин сразу же бросались ему на помощь: резали хлеб, колбасу, ветчину, делали бутерброды, иногда - даже с красной икрой, раскладывали на блюдах маринованные огурчики и помидорчики, часто выросшие на даче именинника, грибочки. На подносы, в зависимости от времени года, выкладывались бананы, мандарины или только что появившиеся клубника или черешня.
В обеденный перерыв сдвигались столы, собирались стулья по всему управлению, выставлялись все имеющиеся стопки, рюмки, стаканы и кружки, раскладывались одноразовые тарелки, вилки, ножи и стаканчики, Из глубоких канцелярских шкафов извлекались заранее припасённые бутылки водки, коньяка и вина, на столах расставлялись огромные бутыли минералки и пакеты с соками. Нередки были варианты с салатом-оливье или пиццей. Она доставлялась к положенному времени, и её тут же разогревали в микроволновках, которыми уже успело обзавестись управление.
На подоконнике в электрочайнике уже булькала закипающая вода, рядом с ним лежала пачка пакетного чая, банка с растворимым кофе и ваза с конфетами, а в холодильнике ждал своей очереди легендарный „Киевский” торт кондитерской фабрики, ранее носившей имя Карла Маркса. Теперь неведомыми путями приХватизации эта фабрика оказалась приватизированной и на крыше главного здания красовалась рекламный щит фирмы „Roshen”, владельцем которой был некто ПоРошенКо.
Наконец все рассаживались за длинным составным столом, двери в комнату запирались на ключ, выбирали тамаду и „анолитика”, который в нужный момент зорко осматривал стол и спрашивал:
- А нолито ли у всех? Тогда следующий тост!
Егор всегда в этих случаях вспоминал юбилей Эрика Тененбаума в ресторане гостиницы „Москва”, когда юбиляр периодически спрашивал у гостей:
- Ребята, уже у всех нОлито?
Словечко это сокурсникам полюбилось, а Егор ввёл его в обращение и в своём управлении. Убедившись, что нОлито у всех, начальство „толкало” краткую вступительную речь, и празднование начиналось. Двери во временную трапезную открывались только на условленный стук, когда приходили друзья именинника из соседнего управления, телефонные звонки игнорировались, отвечали только на звонки мобильных телефонов. Так отмечали именины рядового сотрудника.
Начальство праздновало немного по-иному. К тем же одиннадцати часам в кабинет начальника управления наносило визит высокое начальство, чаще всего в ранге замминистра со своей секретаршей, которая несла охапку свежих, невесть как организованных, цветов.
Вручались адрес и подарок, после чего поздравляльщики выпивали не более трёх рюмок, обычно коньяка, должным образом закусывали, чем Бог послал (а послано было много чего!) и удалялось, на ходу разворачивая шоколадные конфеты. После этого визиты делали начальники управлений, за ними в очередь выстраивались благодарные операторы и отдельные гости со стороны, дело в темпе заканчивалось к обеденному перерыву. Тут уж очередь наступала для подчинённого управления, по стандартной процедуре.
Егора поздравлять начали с самого утра: начальник управления Горленко собрал всех сотрудников в комнате именинника, зачитал юбилейный приказ, в котором первым пунктом Резчиков награждался знаком „Почесний зв’язкiвець”, а второй пункт гласил, что срок пребывания на государственной службе юбиляру продлён ещё на 2 года.
Горленко вручил синюю коробочку с тяжёлой наградой, приказав дырку в пиджаке провертеть самостоятельно. Быстро опрокинув рюмку коньяка и закусив маринованным шампиньоном, начальник управления помчался в комитет Верховной Рады на совещание по будущему Закону „Про телекомунікації”.
А дальше началось сплошное празднование, сотрудники дожидаться обеденного перерыва уже не стали, сели за стол, и хорошо посидев, постепенно исчезали по мере того как Егора приходили поздравлять из соседних управлений,
Затем, пробившись через не на шутку расходившуюся метель и быстро растущие снежные сугробы, в комнату нагрянули поздравляющие из двух одесских институтов, из альма-матер, из обоих киевских институтов и дружественных фирм. Заглядывали с поздравлениями и приятели, которые работали с Егором раньше, но теперь рассеялись по всему городу.
Ради интереса, посчитав вечером всех гостей, прошедших через его рабочую комнату в министерстве, Егор удивился: до сотни нехватило всего лишь 9 человек. Как хорошо, что выдержать поздравительный вал ему помогли Диана и неутомимая Наташа Агароник: их Егор приютил в соседней комнате, и они там обеспечивали непрерывную подготовку юбилейного угощения.
Через день, 12-го декабря, в морозное утро Резчиковы прощались со своими друзьями Мирошниками, отъезжающими на постоянное место жительства в Германию. Документы на эмиграцию по еврейской линии Мирошники подавали вместе с родителями Люды, но времени для получения разрешения потребовалось много, семья Мирославских его так и не дождалась, навеки оставшись лежать в земле на киевском Южном кладбище.
В ожидании решения своей судьбы Люда и Сеня несколько раз ездили за границу по линии киевской синагоги: возили еврейских детей в Италию и Францию. Им удалось побывать на всех Ривьерах, и французской в районе Канн, и итальянской в районе Санта Маргарита Лигуре. Организовал эти поездки племянник Саша, который имел обширные знакомства с деятелями киевской синагоги. А вот теперь в морозный декабрь для Сени и Люды настало время уезжать из Киева уже на ПМЖ.
Они ехали автобусом в Хаген, где должны были пройти небольшой инкубационный период, а потом направиться в Кёльн, там жила их дочь Нина с сыном Вадиком.
Автобус фирмы „Шлях” отправлялся с площадки, которая располагалась на Златоустовской улице напротив консульства Германии; тут же прогревали застывшие моторы международные автобусы других фирм.
Было шумно, на площадке толпились провожающие и отъезжающие, кто-то из них плакал, кто-то смеялся и уверял собравшихся, что всё будет в порядке, тип-топ. Часть отъезжающих с деловито-озабоченным видом распихивала свой багаж по грузовому отсеку автобуса. В шумевшей толпе одни стреляли пробками, открывая бутылки с „Советским Шампанским”, другие уже выбрасывали в урны смятую одноразовую посуду, третьи разливали водку по бумажным стаканам, четвёртые пытались докричаться до своих родных, близких или знакомых, уже рассевшихся в автобусах, барабаня им по стёклам, пятые притоптывали ногами, пытаясь не продрогнуть до отъезда автобуса.
Со слезами на глазах Диана говорила Люде:
- Как хорошо, что в самый последний момент с вашей квартирой всё решилось так благополучно! У меня просто гора с плеч свалилась! И там у вас всё будет хорошо, я просто уверена в этом!
Радоваться (если это слово было уместно в печальной ситуации расставания со своей лучшей подругой) Диане было от чего.
Комфортабельная, хоть и находящаяся в ведомственном доме, квартира упорно не продавалась в течение всей осени, когда Мирошники получили все документы, необходимые для переезда на ПМЖ в Германию. Потенциальные покупатели табунами набегали на их квартиру, часто тяжело пыхтя после пешей прогулки на 4-й этаж из-за вдруг закапризничавшего лифта. Они внимательно разглядывали опустевшие комнаты, с вещами, подготовленными для отъезда и сложенными по углам, морщились, заглянув в ванную, что-то озабоченно просчитывали в уме, выйдя на балкон комнаты, смотревшей во двор, трогали, в начале ноября, всё ещё холодные батареи, спрашивали о цене и исчезали, пообещав обязательно позвонить через день. И, конечно, не звонили…
- Ну, что их не устраивает? - возмущалась Люда. - Что это за люди, которые не держат своего слова? Как с ними можно иметь дело?
Когда до отъезда осталось буквально всего-то ничего, возникла идея: выдать Диане доверенность на продажу квартиры, оставить ей ключи, чтобы она могла проводить необходимые экскурсии по ней, а семейству Резчиковых временно перебраться сюда, чтобы не терять драгоценного времени для выезда к очередному потенциальному покупателю, позвонившему на улицу Ломоносова.
Но вдруг в квартире объявился солидный пожилой мужчина, поднявшийся на четвёртый этаж на лифте; его всё в квартире устраивало, даже цена в долларах. Быстро была оговорена процедура продажи, с переводом всей суммы в один из солидных люксембургских банков, факт поступления перевода подтверждался официальной телеграммой в адрес дочери Мирошников, живущей в Кёльне.
И Диана облегчённо вздохнула: иди-знай, с какими намерениями теперь шатаются по квартирам совершенно незнакомые люди, с улицы, и что делать с той валютой, которую, для сохранения, не сунешь же под матрац в спальне?
К автобусу подошли несколько сослуживцев Люды по киевскому НИИ, начались „водные процедуры” с прощальными тостами, к ним подключалась группа людей, пришедших с последнего места работы Сени – его бывшие коллегии из вычислительного центра киевского метрополитена, где Сеня раньше был начальником. Прощание плавно перетекало в небольшую демонстрацию солидарности трудящихся умственного и физического труда. У соседнего автобуса уже вовсю распевали песни на мотив „Семь-сорок”.
Один из водителей автобуса фирмы „Шлях” закрыл грузовые отсеки, что-то прокричал своему напарнику, уже сидевшему в кабине за рулём, тот дал трижды побибикал, пассажиры затолкались у дверей, исчезли в салоне, водитель погазовал, автобус медленно выполз на Златоустовскую улицу, свернул направо. исчезнув за следующим поворотом. Диана и Егор проводили его взглядами и посмотрели друг на друга.
- Вот и всё, они уехали, и увидимся ли мы с ними когда-нибудь?
Как потом рассказала Люда, позвонив из Германии, автобус проехал по Украине 2 часа и остановился в открытом поле – дальше дорога была занесена снегом, и проехать не было никакой возможности. Они простояли на ней целый час, пока не подоспела снегоочистительная техника. А в Германии их встретила ясная солнечная погода, температура воздуха была плюс 16 градусов.
49
Начало года Кота (или Зайца, в зависимости от предпочтения) было неудачным. Вечером на Рождество к Резчиковым заехал их немецкий зять, посидел за смешанными немецко-русско-английскими разговорами около двух часов и собрался уезжать.
Егор вышел его проводить к машине, которую гость поставил на дороге напротив окон квартиры Резчиковых. Подойдя к своей „Ауди-100”, Бенно вынул из дублёнки ключи от машины, сунул их в замок передней двери и тихо присвистнул: замок был повреждён, дверь открыта, а на приборной панели в замке зажигания застрял изогнутый ключ, которым вор тщетно пытался завести мотор автомашины.
Вытащить его не удалось даже плоскогубцами, за которыми Егор сбегал домой. Пришлось вызывать милицию, её в рождественский морозный вечер пришлось ждать около получаса. Милиция составила протокол и вызвала машину-эвакуатор, на которой Бенно и отбыл с улицы Ломоносова, успокоив расстроенного Егора, что машина застрахована. Починили её только через 2 недели, когда из Германии прибыла новая приборная панель.
На второй день после происшествия с машиной с машиной сломались настольные часы „Янтарь”, подаренные Егору коллективом своего отдела в киевском НИИ по случаю 50-летия. Тащить их пришлось на улицу Бассейную, где ещё чудом сохранилась часовая мастерская. Когда часы вернулись домой, забарахлил ноутбук, на котором Егор выполнял домашнюю работу по переводу международных стандартов.
В мастерской на Крещатике Егору сказали, что полетел жёсткий диск, новый закажут в России; но придётся подождать неделю, пока его привезут, за ремонт содрали 350 долларов, правда, удвоив объём оперативной памяти. Наверно, доложив ещё 100 долларов, можно было бы купить новый ноутбук, но Резчиков не захотел подводить Володина – ведь это было имущество их института, и потраченные доллары можно было теперь считать чем-то вроде платы за аренду.
В середине января в Верховной Раде депутаты „порадовали” своих избирателей первой дракой в этом году: украинские националисты подвергли обструкции спикера Ткаченко, когда ВР в очередной раз не смогла принять решение о вхождении Украины в Межпарламентскую ассамблею стран - участниц СНГ. Но выглядела эта драка пока мелкой стычкой, лёгкой разминкой, вскоре „народные драчуны”, как окрестили некоторых особо агрессивных депутатов, ещё покажут всем свой мастер-класс по высшему разряду.
В середине февраля Резчиков вылетел в Женеву на очередное заседание ИК-13 в компании с бывшим министром.
Валерий Павлович. теперь работал в одной крупной телекоммуникационной компании, которая решила, что ему будет нелишне ознакомиться с деятельностью Международной организации „вживую”. Консульство разместило их в гостинице „Rex”, и Резчиков на следующий день, который был воскресеньем, по свежевыпавшему снегу повёл бывшего руководителя министерства на экскурсию по Женеве.
По пути он в ненавязчивой форме прочёл экс-министру небольшую лекцию о структуре Международной организации и значении исследуемых ею проблем для отрасли. В детали работы ИК-13 Егор его особо не вводил, но подчеркнул, что сейчас для комиссии важным вопросом является разработка Рекомендаций по Глобальной информационной инфраструктуре.
Но видно, Резчиков переусердствовал в своём рассказе, экскурсия по городу затянулась, и в итоге прогулка по заснеженной Женеве стоила экс-министру сильной простуды, которая вылезла вечером в среду. И Егору пришлось лечить своего коллегу новым модным лекарством – флюколдом, которое рекомендовала их семейству Валентина Викторовна, бдительно следящая за лекарственными новинками.
Побывав у Антонцева, Резчиков получил новую пачку Рекомендаций для перевода, но теперь к ним придавались их электронные версии, что значительно ускоряло работу.
На одной из Рекомендаций Резчиков сразу попробовал перевести текст с использованием новинки – программы „ПРОМТ”(PROMT), купленной в Киеве на книжном базаре на Петровке. Перевод получился какой-то топорный, в чистом виде машинный, как показалось Егору – бездушный, но польза от него, безусловно, была.
В программу был встроен неплохой словарь, который можно было дополнить словарём, составленным самим пользователем, и при переводе он использовался программой в первую очередь. Резчиков решил, что его можно будет, конечно же, пополнить словарными статьями из англо-русского словаря, выпущенного центральным московским институтом.
Когда Резчиков ещё раз заглянул к Антонцеву, у него в офисе сидела Марион, она сказала, что деньги за предыдущий контракт ему направлены, и спросила:
- Егор, Вы сегодня вечером не сильно заняты? Нет? Вы знаете, моя мама хотела бы с Вами познакомиться. Вы не против? Спасибо, я Вас тогда заберу в 17:30 от скульптуры Вучетича. Договорились? Тогда до вечера!
Резчиков по прошлым беседам в офисе Русской службы знал, что Марион живёт во Франции, в городке Бонвиль, примерно в 20 км от Женевы, но только выйдя из офиса Русской службы на поиски букета цветов и красивой коробки шоколадных конфет, вспомнил, что у него нет французской визы. Немного подумав, он решил, что, в крайнем случае, его просто не впустят в эту близкую Францию и развернут обратно. Но всё обошлось, очевидно, лазоревый „ситроен” Марион настолько примелькался у пограничников обеих стран, что они даже не остановили его для проверки документов.
Буквально через полчаса, как они отъехали от здания Международной организации, легковушка остановилась перед 3-этажным малоквартирным домом, позади которого маячил по-зимнему унылый сад, огороженный невысокой чугунной решёткой. Марион, указав на такой же соседний дом, сказала, что она с мужем живёт там, по соседству с матерью.
Трёхкомнатная квартира её матери, одна из комнат которой выходила окнами в сад, располагалась на 2-м этаже. Марион нажала кнопку звонка, гостей, очевидно, уже ждали, и дверь открылась сразу же, без лишних задержек. Егор увидел на пороге пожилую женщину, которая напомнила ему британскую актрису Джоан Хиксон, которую все киноманы считали самой яркой исполнительницей роли мисс Марпл в сериалах А.гаты Кристи.
- Егор Сергеевич, познакомьтесь: это моя мама, Наталья Ивановна Габарт, урождённая Корнеева [65]. Мама, разреши тебе представить нашего гостя, Резчикова Егора Сергеевича. Наша служба в Женеве сотрудничает с ним свыше 20 лет.
- Очень рада Вас видеть, дорогой соотечественник! Добро пожаловать в нашу обитель!
Егор вручил хозяйке коробку конфет, цветы немедленно перекочевали в хрустальную вазу, и все уселись в гостиной, где на стенах в тёмно-коричневых рамках висели слегка пожелтевшие фотографии нескольких морских офицеров. В углу перед старинной иконой в серебряном окладе горела крохотная лампадка.
На ковре над диваном с кожаной обивкой висели офицерский кортик и изогнутая сабля в чёрных кожаных ножнах. Кортик был похож на тот, который был у отца Егора. Рядом висела неплохая копия картины Айвазовского „Девятый вал”. В углу темнел кабинетный рояль марки „Pearl River” (Жемчужная река). Размеренно тикали настенные часы фирмы „Royal Anker” (Королевский якорь).
За чаем, поданным в чашках старинного фарфора, плавно потекла светская беседа, в которой гостеприимная хозяйка охотно рассказала историю своей семьи, в её речи слегка чувствовался французский акцент:
- Вы были когда-нибудь в Севастополе? Много раз? Да? Как приятно слышать, что он Вам нравится. Тогда вы знаете бухту Голландия, на той стороне, там, где высокий холм, а на нём – белый дворец в стиле неоклассицизма, отделанный по фасаду белым инкерманским камнем...
- Мама о нём мне так много рассказывала, что я знаю все подробности о нём, - сказала Марион, воспользовавшись паузой в рассказе матери, долившей себе немного чаю из старинного фарфорового чайника. - Строить его начали ещё до первой мирровой войны, кстати, это одно из самых длинных зданий в Европе, его общая длина - 550 метров.
- Если память мне не изменяет, то автором проекта был архитектор Венсан Александр Александрович, он за смелость своих архитектурных решений в ноябре 1914 года, то есть, во время русско-германской войны, был удостоен звания профессора архитектуры. Во дворце разместили Морской кадетский корпус, я уже не помню, кто тогда был его директором, а вот летом 1919 года им стал молодой старший лейтенанта Машуков, ранее командовавшего крейсером „Цесаревич Георгий”.
Наталья Ивановна отпила из чашки, немного помолчала, погружённая в далёкое прошлое, и потом продолжила:
- Мой отец Иван Анатольевич Корнеев, капитан 2-го ранга, был вторым заместителем Машукова. Вы не удивляйтесь такому разнобою в званиях: помощником по учебной части служил академик-математик капитан 2-го ранга Н. А. Александров, заведующим хозяйственной частью флота — генерал-майор А. Е. Завалишин и медицинской частью - известный доктор Н. М. Марков. И вот наступил этот ужасный год, 1920-й, мне было 6 лет, и я, как сейчас помню, что в середине ноября отец вернулся домой раньше времени и сказал моей матери: „Катя! Только что сообщили, что пал Перекоп, фронт бежит, красные через день-другой будут в Севастополе. Собери самые необходимые вещи! Завтра мы покидаем Севастополь, уходим, скорее всего, в Бизерту”.
Егор глянул на висевшие фотографии, а Наталья Ивановна продолжала свой рассказ, голос её слегка дрожал от волнения, акцент чувствовался всё сильнее:
- Так начались наши бесконечные вояжи по Европе. Родители осели, наконец, в Марселе, я закончила там гимназию, вышла замуж за русского эмигранта, мы с ним переехали в Женеву, где я и муж закончили женевский университет. Потом я работала переводчицей в Лиге Наций, после войны, уже Второй Мировой, из неё сделали европейское отделение ООН, родилась Марион, и вот я опять живу во Франции, под боком у Женевы, и часто вспоминаю место своего рождения – Севастополь. В Советском Союзе я ни разу не была, не мне Вам говорить, какие это были времена, и как там относились к бывшим русским…Скажите, Егор Сергеевич, как выглядит сейчас мой родной город?
- Во время войны он был разрушен дотла, - с горечью ответил Резчиков, - ведь его обороняли от немцев 7 месяцев, пожалуй, просто чудом уцелели только Графская пристань да Владимирский собор. Но город полностью отстроили, он весь из белого инкерманского камня, хорошо знакомого Вам, на просторных улицах очень много зелени, и во всех его уголках присутствует море. Конечно, есть жилые кварталы, вытянувшиеся в сторону Балаклавы, с типовыми домами, но центральная часть города – неповторима и незабываема. Наша семья часто проводит там отпуск, здесь, в Севастополе мой старший брат поступил в Высшее военно-морское училище чуть ли не в первый день Отечественной войны и под Новороссийском пропал без вести. Когда я вернусь в Киев, я обязательно разыщу книги и альбомы с фотографиями Севастополя и вышлю на служебный адрес Марион…
Егор выслушал благодарственные слова хозяйки и добавил:
- У нас есть один, на мой взгляд, замечательный фильм, он называется „Служили два товарища”, там играют такие наши известные артисты, как Олег Янковский, Ролан Быков, Анатолий Папанов, Владимир Высоцкий, тот самый, что был мужем Марины Влади. В фильме прекрасно описана обстановка в Крыму, штурм Перекопа, эвакуация армии барона Врангеля, душераздирающая обстановка в порту, когда у трапа уходящих пароходов бурлила толпа, бегущая за границу. Теперь об этих событиях в бывшем Союзе вспоминают с большой болью, В прошлом году, в октябре, гуляя с женой на Графской пристани, мы наткнулись на памятную доску с такой, если не ошибаюсь, надписью: „В память о соотечественниках, вынужденных покинуть Родину в ноябре 1920 г.”. Я сфотографировал это панно, на фото надпись видна очень хорошо, и эту фотографию я Вам тоже пришлю.
Мельком взглянув на часы, Резчиков увидел, что неторопливая беседа с бывшей соотечественницей длится уже около полутора часов, вроде бы всё обговорили: и о восстановленной панораме обороны Севастополя в Крымскую войну, и о мемориальном кладбище на Северной стороне, и о памятнике потопленным кораблям, и о штурме Сапун-горы…
- Неужели об этом тоже есть специальная диорама? – не удержалась и вклинилась Наталья Ивановна в повествование Егора,
- Да, есть, и очень впечатляющая! – ответил Егор, и далее он поведал о трагическом разделении Черноморского флота между Россией и Украиной - тут и говорить не о чём – Севастополь всегда был русским городом, и таким останется!
Да, пора и честь знать, тем более, что Марион уже второй раз тайком глянула на часы. Резчиков стал прощаться с гостеприимной хозяйкой, та на прощанье его перекрестила, на её морщинистых щеках играл лихорадочный румянец.
Марион довезла Резчикова до остановки автобуса, который отсюда отправлялся на женевский вокзал „Корнавин”. Несмотря на протесты Резчикова, она купила ему в кассе-автомате билет, сказав:
- Нет, нет, билет возьму я! У Вас всё равно с собой нет французских франков. Я боялась, что мама так Вас разговорит, что Вы опоздаете на автобус, а следующий будет только через час. Спасибо, Вы её так порадовали своим рассказом о Севастополе. Она всё надеется, что сможет всё-таки побывать в Крыму... Она у меня крепкого здоровья…А вот и Ваш автобус! До встречи завтра!
Своё обещание Резчиков выполнил частично: вернувшись в Киев, он купил в книжном магазине на Крещатике два альбома с видами Севастополя и Ялты, приложил к ним и фото, сделанное им на Графской пристани. Но сколько он ни бегал по всем видеосалонам, ларькам, магазинам, включая и книжный рынок на Петровке, в Киеве он нигде не мог найти видеокассету с фильмом „Служили два товарища”. Пришлось отправлять в Женеву бандероль без видеокассеты. Её удалось разыскать лишь в июле следующего года, когда будучи в Кёльне, они с Дианой и Людой Мирошник забежали, интереса ради, в русский магазин, а там оказался огромный выбор, как видеокассет, так и книг из России. А рядом с магазином было почтовое отделение, из него бандероль с видеокассетой отправилась Женеву к дочери бывшей соотечественницы.
Владислав в субботу решил свозить киевлян в Лозанну, на улице был небольшой дождь со снегом, поэтому Валерий Павлович с ними ехать не решился, Егор пообещал, в случае хорошей погоды повести его в воскресенье до точки слияния рек Арвы и Роны.
По дороге они заехали в Нион, где осмотрели музей римлян, узнали о борьбе города Женевы с савойярами, которые в 17-м веке жили на французской стороне Женевского озера, напротив Лозанны. И здесь Резчиков, наконец, узнал не только тайну местного праздника, называемого „эскаладой”, но и собственно значение этих двух слов - „савойяр” и „эскалада”.
Первое слово обозначало особую разновидность закрытого кирасирского шлема, ранее в Европе не известного. Второе слово брало своё начало от французского слова „лестница”, и означало штурм хорошо укреплённых городских стен с помощью приставных осадных лестниц. Лезли по этим лестницам воины, на голове которых и были одеты эти особые шлемы.
Владислав рассказал, что в первой декаде декабря 1602 года войска герцога-католика Карла Эммануила I Савойского попытались взять штурмом крепостные стены свободолюбивого протестантского города Женевы. Но женевцы смогли отбить ночное нападение католиков.
Легенда о чудесном спасении города утверждала, что простая горожанка ночью вышла на крепостную стену с горшком горячего супа, чтобы накормить своего озябшего мужа, стоящего в карауле. Вдруг она увидела, что по бесшумно приставленной лестнице на городскую стену взбираются враги. Ни секунды не колеблясь, храбрая женщина опрокинула горшок с супом на головы атакующих. Раздался дикий крик ошпаренных врагов, караульные очнулись от привычного сна, протрубили тревогу, женевцы схватились за оружие и сбросили захватчиков со стен. Вот так, в отсутствие бдительных гусей, спасших древний Рим, Женеву спас горшок горячего супа.
Два раза Резчиков, оказываясь в Женеве в первой декаде января, был свидетелем красочного праздника-фестиваля „Эскалада”, когда витрины магазинов и многочисленных лавочек швейцарского города – кантона Женевы, ломились от шоколадных горшков всех размеров, символизирующих то грозное оружие, которое помогло победить коварного и хорошо вооружённого врага.
По мостовой исторической части города, прилегающей к улице Марше, вблизи женевского университета, по трамвайным рельсам, ведущим в район Карюж, маршировало пёстрое костюмированное воинство в средневековых доспехах, отчаянно барабаня и пронзительно дудя в жестяные трубы, многие из этих вояк тащили с собой изображения знаменитого горшка.
Когда Егор, под впечатлением от увиденного карнавала, купил несколько шоколадных горшочков на сувениры, чтобы история о чудесном спасении города таким необычным образом выглядела ещё более впечатляюще, Старичев немного охладил его пыл:
- Злые языки, впрочем, утверждали, что бдительная горожанка опрокинула на головы врагов не чугунок с горячим супом, а содержимое обыкновенного ночного горшка. Мол, не такие уж женевцы и расточительные граждане, чтобы своим фирменным горячим супом разбрасываться, да ещё во время осады! А канализация в Средние века сам знаешь, какая была…
В Лозанне Владислав повёл Егора полюбоваться кафедральным собором Святой Марии, который вознёсся над Женевским озером на высоту 153 метра. Старичев сообщил, что в 1275 году римский папа Григорий Х освятил собор в честь Девы Марии, поэтому он так и называется. А специалисты по искусству раннего Средневековья утверждают, что это один из красивейших готических храмов Швейцарии
Внутри собора Егор пришёл в восхищение от изумительного витража „Лозаннская роза” и сделал несколько снимков, надеясь, что светочувствительности плёнки в его фотоаппарате „Carena” хватит для нормального отображения этого шедевра.
Затем настала очередь олимпийского музея. На лужайке перед ним посетителей встречала композиция, где трио велосипедистов ехало на пяти колёсах широко известной олимпийской эмблемы, а из окон здания открывался прекрасный вид на Женевское озеро и противоположный французский берег. Обойдя комнаты музея, где были выставлены многочисленные олимпийские трофеи, Егор с Владиславом выбрались в парк, полюбовались панорамой озера, прошли мимо Дворца юстиции и остановились возле гостиницы „Palace”. Показав на него Егору, Владислав сказал:
- А вот в этой гостинице зарезервирован постоянный номер для Виталия Смирнова, члена Олимпийского комитета Российской Федерации.
Перекусив в местном „МакДоналдсе”, они вернулись на автостоянку, где отдыхал синий „рено” Старичева и направились в Женеву. Как хорошо, что погода сегодня к полудню сделалась солнечной, тёплой.
„Может быть, зря мы не захватили с собой Валерия Павловича”, - пожалел своего коллегу Резчиков. – „Ну, ничего, при такой погоде сходить завтра на встречу Арвы с Роной тоже будет неплохо”.
А позвонив вечером по телефонной карточке в Кленкенборстель, Егор узнал, что Михаэль, вчера насквозь прошёл через кухонную дверь, разбив её стекло. Пятилетний внук, конечно, порезался, но не сильно, а вот испугался очень, да и всех взрослых перепугал.
50
Тем временем на Украине события разворачивались своим чередом. 9 февраля Генпрокурор Украины потребовал от Верховной Рады лишить парламентской неприкосновенности Павла Лазаренко, экс-премьера, отправленного в отставку 2 года назад,
Спустя неделю бывший второй секретарь райкома КПСС в Днепропетровске, доктор экономических наук, покинул Украину, а через 2 дня 310 депутатов проголосовали за лишение Лазаренко депутатской неприкосновенности и дали согласие на его арест. В дополнение к обвинению в финансовых махинациях на родине ему инкриминировали организацию заказных убийств донецкого бизнесмена и нарда Евгения Щербаня и экс-главы Нацбанка Украины Вадима Гетьмана.
Егор однажды видел руководителя „Громады”: в секторе „А” венского аэропорта они с Виктором Михайловцевым однажды делали пересадку, возвращаясь из Женевы. Среди разношёрстной толпы пассажиров, вылетающих в Киев, их внимание привлёк мужчина с жёстким, властным выражением на лице, в модных золотых очках и стильной одежде, с чёрными густыми волосами, зачёсанными назад. Его неотступно сопровождали два безликих молодых человека с могучими квадратными фигурами.
Это, безусловно, был чиновник высокого ранга, он без устали отдавал руководящие указания и команды по стильному мобильному телефону, решительно бросал в трубку краткое „Нет!” и недовольно морщился, а в аэропорту „Борисполь” за ним прямо к трапу самолёта подъехали чёрный представительский „Мерседес”.
20 февраля Павел Лазаренко, предъявивший панамский паспорт, был задержан в нью-йорском аэропорту по подозрению в попытке нелегально проникнуть в США. Он обратился к американским властям с просьбой предоставить ему политическое убежище, однако был обвинён ими в вымогательстве, отмывании денег и мошенничестве.
Как было установлено позже, сумма денег, переведённых Лазаренко в США, по одним источникам оценивалась в 114 млн долларов, по другим - хищения составили около 200 млн долларов. Прокуратура США передала дело Лазаренко в суд, требуя усадить его в тюрьму на 18 лет и взыскать с него штраф в 66 млн долларов. В заключении бывший премьер Украины пробыл почти 3 года, после чего, уплатив залог в 86 млн долларов, был помещён под домашний арест. Широко известное „Армянское радио” с тех пор стало уверять своих слушателей, что существует высокоэффективная методика изучения английского языка по системе Павла Лазаренко.
В середине марта со своего поста руководителя Госкомитета был снят Х-лей. Всё знающая Валентина Карташенко уверяла Егора, что шефа „ушли” из-за плохой работы с Днепровским машиностроительным заводом - ДМЗ по освоению в производстве и задержки с внедрением на сети электронной станции С-32, а также за неудачу с приватизацией „Укртелекома”.
Новым руководителем Госкомитета был назначен нардеп Олег Ш-к, успевший поработать замом генерального директора „Укртелекома”; он был членом „Партии зелёных Украины” и уже через неделю у себя в министерском кабинете новый начальник устроил собрание верхушки партии, а её председатель с косичкой на голове стал на пятом этаже частым гостем. Теперь в приёмной нового министра постоянно отирался мордатый охранник, подозрительно косившийся на каждого, кто сюда заходил.
- Думаю, что это тот случай, - уверял Резчиков свою жену, - который когда-то отметил один зоркий читатель на странице Клуба ДС: За душой ничего не было, но за спиной кто-то стоял [67].
В результате этой кадровой микрореволюции на повышение пошёл Горленко: из кресла начальника УСНТП он переместился в кресло заместителя председателя Госкомитета, а его преемником стал Александр Сайченко. В управлении он появился после того самого разговора Резчикова с Горленко, когда Егор отказался занять пост 2-го замначальника. Вот на эту должность Горленко и вытянул из киевского НИИ Александра Григорьевича, работавшего там старшим научным сотрудником в отделе факсимильной связи.
Спустя месяц сменился начальник Управления экономической политики, в общем, на пятом этаже здания Главпочтамта всё пришло в административное броуновское движение. Как сказал по этому поводу сокурсник, одессит Пашка, приехавший в Киев в командировку и заскочивший повидать Егора:
- Туалет я не нашёл, но процесс уже пошёл!”
Но были и большие политические подвижки, таящие в себе несомненную угрозу в будущем.
Ночью 25-го марта на трассе Борисполь-Золотоноша автомобиль „Тойота” руководителя Народного Руха на большой скорости врезался в грузовик КамАЗ, разворачивающийся поперёк дороги. В результате автокатастрофы от смертельных травм скончались Вячеслав .Черновол, его помощник Евгений Павлов и водитель „Тойоты”. Уцелел лишь пресс-секретарь Черновола Дмитрий Пономарчук, которого в тяжелом состоянии удалось доставить в больницу.
Власти страны объявили случившееся обычным дорожно-транспортным происшествием. Но многие, знакомые с повадками новых вождей, считали, что КамАЗ на дороге оказался не случайно, а семья Черновола была убеждена, что произошло заказное убийство.
Эта версия стала ещё убедительнее, когда через некоторое время водитель грузовика, крепкий, здоровый мужик, скончался от странной „сердечной недостаточности”. Но вскоре таких странных случаев будет ещё немало…
Более драматические события разворачивались в Европе. Поздним вечером 23-го марта генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана отдал приказ командующему силами НАТО в Европе американскому генералу Кларку начать военную операцию против Югославии.
Узнав о начале войны, премьер-министр России Евгений Максимович Примаков, направлявшийся с официальным визитом в США, отдал приказ развернуть обратно правительственный самолёт Ил-62, летевший в тот момент над Атлантическим океаном.
Так в Европе началась война: авиация НАТО совершила первый налёт на Югославию. блок НАТО впервые за 50 лет нанёс авиаудары по независимой стране на европейском континенте. Был грубо нарушен Устав ООН, совершено вторжение в суверенное государство.
На пятом этаже почтамта на Крещатике продолжали кипеть свои микрострасти. В один из промозглых дней апреля Валентина Карташенко, которая всё знала раньше других, сделав таинственное лицо, подсела к столу Резчикова и вполголоса спросила:
- Вы помните, неделю назад я ездила по поручению Горленко в Агентство по информатизации при Президенте Украины? Так вот, нас с ними сливают в одну контору, и они приходят на наши площади…
- Надеюсь, что это не является следствием Вашего визита к ним? – пошутил Резчиков.
- Нет, конечно, но мне от этого не легче. В хозяйственном управлении начальство сейчас уже пятую схему размещения рисует, ещё не совсем уверены, кого можно и нужно уплотнить, а кого – вообще из этого здания выселить. Ну, теперь опять жди новые уведомления об увольнении, а служивый народ ещё от прошлых просохнуть не успел, ведь мы будем теперь Госкомитетом ещё и информатизации…Начнётся бодяга: новые положения об управлениях, отделах, новые должностные инструкции… Скучно не будет!
Сведения Карташенко о новом статусе „конторы” оказались верными: действительно, через неделю всем работникам опять раздали предупреждения об увольнении и сообщили, что их услугами будут пользоваться до конца июня. Для начальства это был очередной удобный шанс избавиться от тех, кто слишком сильно действовал ему на нервы…
Всё это происходило на фоне возмутительно холодной погоды, и в прессе уже мелькали сообщения, что такого ужасного месяца мая старики не помнят уже 150 лет. Зато в июне киевляне не знали, куда же деваться от невыносимой жары?
Россия на этом противоречивом погодном фоне быстро втягивалась в новое обострение политической жизни. Виной этому был президент, которого, не стесняясь, на всех углах называли алкашом. Три года назад ему была сделана операция на сердце, которую провёл российский врач Акчурин.
Его консультировал знаменитый американский кардиохирург Майкл Дебейки. По его словам, „в Кремле тогда сильно колебались, стоит ли Ельцину идти на операцию, поэтому сначала и позвали меня, чтобы я осмотрел президента России и высказал свое мнение. Да и сам Ельцин сомневался. Он спрашивал меня: «Сколько времени я буду без сознания? Нельзя ли сделать это быстрее? Ведь всё время, пока я буду «отключен», демократия в России под угрозой». Сразу, как я прилетел, увидел: операция необходима”.
Теперь, видимо поверив в могущество отечественной медицины, российский президент на недели исчезал из виду, валяясь в Центральной клинической больнице - ЦКБ, что давало повод для такой расхожей побасенки: „Раньше управляли из ЦК, а теперь – из ЦКБ”.
Пятого мая на встрече с членами Кабинета министров, он, мрачный, видимо, ещё не придя в норму после очередного запоя, поглядел на собравшийся синклит и рявкнул: „Неправильно сидим!”. Выяснилось, что новый первый вице-премьер Сергей Степашин уселся слишком далеко от „самодуржца” Ельцина (как его называли бывшие друзья – либералы и демократы), и ему было приказано сесть рядом с Евгением Максимовичем Примаковым. Многие тогда вспомнили басню дедушки Крылова „Квартет”.
В середине мая Ельцин отправил в отставку Примакова и вместо него назначил и.о. премьера Степашина, преданную ему политическую фигуру, одного из главных инициаторов чеченской войны. Ходили упорные слухи, мол, это было сделано в связи с тем, что в Государственной Думе был дан старт процедуре импичмента в отношении Ельцина, на которую премьер Примаков должным образом - по мнению президента - не отреагировал. Пункты обвинения были таковы:
• Беловежские соглашения как государственная измена;
• Война в Чечне;
• Геноцид российского народа;
• События октября 1993 года;
• Нанесение ущерба Вооружённым силам России.
К большому сожалению Резчикова, импичмент не получился, по вопросу войны в Чечне при голосовании не добрали 17 голосов (до 300). Виктор Черномырдин высказался тогда за роспуск Госдумы, но до этого дело не дошло.
Внимание общественности было отвлечено молниеносным марш-броском на Приштину (в Косово) сводного батальона Военно-десантных войск Вооружённых сил России, входящего в состав международного миротворческого контингента в Боснии и Герцеговине (город Углевик). В результате под контроль был взят аэропорт „Слатина”. Войска НАТО вошли в Косово лишь днём позже, Россия их опередила. Но это был временный успех, не принёсший никаких стратегических результатов, которые были бы выгодны России. Бомбёжки в Югославии были прекращены с восьмого июня, в Косово блок НАТО добился победы.
Двадцатого июля, в самый разгар энергетического кризиса, во время которого гривна скатилась до курса 4,7 за доллар и 2,45 за немецкую марку, Резчиковы отправились к дочери в Германию.
Она теперь, после Бринкума и Бассума, очутилась в третьем городке Германии на ту же букву „Б” - в Барнсторфе. Городок располагался в 23 км южнее Бассума, отсюда по железной дороге было 63 км до Бремена, Свой двухэтажный дом в Кленкенборстеле „большой” коммерсант Бенно продал с убытком, позже выяснилось, со скандалом, что он задолжал местному банку приличную сумму.
Из Киева автобусом фирмы „Kolumb” Егор с Дианой доехали прямо до железнодорожного вокзала Бремена. Тут они в кассе-автомате купили билеты до Барнсторфа, отыскали платформу, с которой отправляется электричка, и вовремя догадались, что на платформе нужно закомпостировать билеты. В вагоне Егор, на всякий случай, потренировался, как правильно открывать двери на остановке - на станции Барнсторф электричка отдыхала всего лишь одну минуту.
Дочь с внуками встретила их на платформе, сказала, что Бенно уже звонил из Киева, интересуясь, как они доехали. На крошечной привокзальной площади стояла дочкина автомашина „Polo”, места в ней всем хватило, дочь вела машину достаточно умело. Проехав через центр городка и показав, где тут находятся главные магазины и почтовое отделение, Марина уже через 3 минуты въехала в свой посёлок, свернула на улицу, носившую имя известного немецкого писателя, книг которого ни Егор, ни Диана ещё не имели удовольствия прочитать, и подвезла их к своему новому жилищу.
В этом посёлке на 4 десятка домов, который был с двух сторон окружён редким сосновым лесом. Бенно снял довольно аккуратный, чистенький двухэтажный дом.
В нём было 5 комнат, 2 - на первом этаже и 3 - на втором, келлер, ванна и душевая, чулан, кухня и примыкающий к ней большой гараж для двух машин. Наискосок была детская площадка с качелями-каруселями, песочницей и спортивными снарядами, на которой многочисленная детвора, вдруг невесть откуда появляющаяся и так же стремительно исчезающая, вела себя сравнительно тихо. К дому прилегали 2 большие зелёные лужайки, на той, что была расположена сзади дома и куда выходили широкие окна гостиной, можно было играть в футбол. Им очень интересовался соседский ротвейлер, бегающий вдоль железной рейки, к которой была пристёгнута его цепь.
Когда всё это было рассмотрено во всех деталях, включая и привезенные из Киева подарки, сели ужинать, после чего потянулся неторопливый разговор на тему житья-бытья на новом месте.
Очередную няньку, прибывшую из Кривого Рога, отпустили погулять: у неё тут уже появились приятельницы, и это способствовало ускоренному освоению немецкого языка. Пятилетний внук здесь уже ходил в детский сад, правда, дети там находились до полудня, еду приносили свою, а после сна их надо было забирать домой. Внук, удивляя соседских мальчишек, прекрасно говорил по-русски и по-немецки, без запинки переходя с одного языка на другой в случае двуязычной компании.
Сережа, которому через 2 месяца должно было исполниться 16 лет, готовился получать заграничный паспорт. Он уже окончил реальную школу (Realschule) и теперь обучался в коммерческом училище. Гимназию старший внук не потянул, проучился там всего 2 года.
- И отдали Кузю по торговой части, - процитировала Марина строчку из одного рассказа Чехова.
Сама Марина продолжала работать в американской страховой компании, была за свои трудовые подвиги по охвату местных бюргеров и бауэров, т.е. крестьян, отмечена какой-то грамотой, весьма похожей на похвальные лист, который когда-то выдавали в советской школе при переводе ученика в следующий класс. Так, во всяком случае, казалось, при взгляде на фотографии, снятые по такому торжественному случаю.
У неё в спальне стоял новенький ноутбук фирмы „Sony”, его можно было подключить к телефонной сети, но, к большому сожалению Егора, на нём была установлена только служебная программа, связанная со страхованием. Никаких других вольностей на компьютере не было предусмотрено, со скуки даже в „Тетрис” нельзя было поиграть.
Через 2 дня они отпраздновали 35-летие Марины, восхищаясь роскошными тёмно-красными розами, доставленными мальчиком-посыльным, подъехавшим к дому на мотороллере. Егор вспомнил, что согласно книге А.А.Попова „Deutsch f;r jedermann, в Германии красные розы являются признанием в любви к тому человеку, которому их преподносят.
„Неплохо Бенно всё-таки организовал, - подумал Егор, - чтобы поздравить свою жену, раз сам по такому случаю не смог приехать из Украины. Европейский сервис - сделать заказ в Киеве, чтобы цветы в нужный час доставили по адресу в Барнсторфе!”
Спустя 3 дня дочь повезла своих родителей посмотреть окрёстные озёра, красоту которых она расхваливала вчерашним вечером. Отца она усадила на переднее сиденье, Диана разместилась сзади, посматривая то в левое окно, то в правое.
- Мама! Ты не можешь сидеть спокойно? – вдруг, словно взорвалась дочь. – Ты мне загораживаешь заднее стекло, и я не вижу, едет ли кто сзади!
Егор немного удивился: хоть он и не садился за руль автомашины свыше 30 лет, но твёрдо помнил, что для этой цели у водителя имеется боковое зеркало. Спустя минуту дочь сделала замечание матери за попытку немного опустить стекло с левой стороны, так как в кабине было довольно жарко. Когда через 5 минут Диана поинтересовалась, как называется то озеро, на которое они едут, дочь опять разозлилась:
- Ты можешь не отвлекать меня? Ведь я веду машину, а ты мне мешаешь!
Тут уж Егор не выдержал и размеренным голосом сказал дочери:
- Так! Марина, останови, пожалуйста, машину! Мы выходим и идём обратно домой! Не нужно нам никакого твоего озера, если ты сегодня не в духе!
В кабине стало тихо, машина катилась, словно по инерции. Потом дочь нажала на тормоз и, дождавшись, когда „Polo” замер у обочины, сказала глухим дрожащим голосом:
- Извините меня! Я вам не говорила, и не собиралась говорить, но теперь вижу, что я должна сказать. Мы с Бенно уже не живём 2 месяца, и я порой не знаю, разводиться мне с ним, или нет…Во всяком случае, с адвокатом я уже советовалась по этому делу…Он мне не советует начинать какие-либо активные действия, считает, что торопиться с этим не надо…
Диана тихо ахнула и спросила:
- Но деньги-то на содержание ребёнка он платит?
- Да, он оплачивает эту квартиру, нянек и даёт на Мишу 300 марок в месяц. Этого, конечно, мало, но работаю я, а скоро, надеюсь, будет зарабатывать и Серёжа…А с разводом я, по совету своего адвоката, пока решила повременить. У меня сейчас и так идёт непонятная волынка с получением немецкого гражданства…
До озера они всё-таки доехали, озеро было действительно красивым, на нём устроился какой-то элитный яхт-клуб, на воде качались разноцветные суда и судёнышки, из кафе на веранде, глядевшей на водный простор, звучала приятная музыка, но всё это не могло погасить то тревожное чувство, которое охватило родителей Марины.
Да, от этого вахтового метода, которым действовал Бенно, ничего хорошего для семейной жизни ожидать было нельзя. Дочь, вырвавшись из страны, будущее которой ей представлялось туманным, возвращаться туда не имела ни малейшего желания, а её муж, промаявшись кустарём-коммерсантом здесь, в Германии, чуть не угодил в долговую ловушку и был счастлив, что вырвавшись благодаря финансовой помощи родителей жены, может работать на немецкую фирму, зацепившуюся за гешефт с самостийной страной.
Что Егор с Дианой могли посоветовать своей дочери в такой ситуации? От этих дум в горло не лезло даже имбирное пиво, которое дочь так им нахваливала. Домой они возвращались в полном молчании.
На следующее утро дочь спозаранку уехала по своим страховочным делам, а Егор с Дианой отправились в центр городка. До него, если таковым можно было считать тёмно-кирпичную кирху, ходьбы было минут тридцать.
Идти можно было двумя маршрутами: правым, который мимо небольшого поля выводил в подобный посёлок, вытянувшийся вдоль дороги; которая от крупного супермаркета „Billa” убегала влево, к центру Барнсторфа. Можно было, выйдя из дома, свернуть влево и вдоль участка, на котором возводили подобный посёлок, шагать либо в направлении городской школы, либо, забирая ещё левее, - к небольшой красивой речке. Вдоль её, на невысоком берегу, приютились многочисленные чистенькие домики, возле некоторых из них на воде покачивались привязанные утлые лодочки.
Вдоль реки узкая тропинка выводила к мосту, тут уже начинался городок, с кафе-мороженым, с небольшими магазинами, с двумя банками наискосок друг от друга, возле которых стояли будки телефонов-автоматов. За ними красовалось стеклянное здание супермаркета „NeuMarkt”. Отсюда можно было выйти к зданию железнодорожной станции, слева от которой располагались почтовое отделение и небольшой супермаркет „Aldi”.
В зелёной зоне справа от станции находился открытый бассейн, в нём были раздевалка, отличный бетонированый водоём для взрослых, „лягушатник” для детей, водяная горка, лужайки для отдыха. Сюда Резчиковы, прихватив младшего внука, дважды выбирались в солнечную погоду.
Они сразу же заметили, что цены в двух супермаркетах, расположившихся недалеко друг от друга, различаются довольно значительно, а одни и те же товары продаются в совершенно разной упаковке. В „Aldi” всё было значительно дешевле, чем в „NeuMarkt”, а дома Серёжа очень их удивил, сказав, что владельцы „Aldi”, два родных брата, живущие в разных городах Германии, возглавляют список миллиардеров страны. Просто не верилось, что на дешёвых товарах можно заколачивать сумасшедшие деньги, но это было именно так. Чудеса, да и только!
51
После Барнсторфа привокзальная площадь Кёльна под названием Бреслаэур Платц подавляла своим шумом, толчеёй, громадными стеклянными зданиями, над которыми возвышались 3 величественных шпиля Кёльнского кафедрального собора, вытянувшиеся на высоту до 157 метров. Чёрно-рыжий собор своей остроугольной готикой чем-то напоминал Егору колючий кактус, который строительные леса у левой стены пытаются ухватить так, чтобы нельзя было уколоться.
На площади велось грандиозное строительство, она была изрыта глубокими траншеями, где прокладывались нитки путепроводов и подземных переходов. Всё это Егор с Дианой увидели, спустившись по эскалатору с платформы, на которую прибыл региональный поезд, доставивший их сюда из Барнсторфа.
Их встречали Сеня и Люды Мирошники, которые осели в Кёльне благодаря тому, что здесь жила их дочь Нина.
- Вот уж не думала, что мы с вами так скоро встретимся, - радовалась Диана, обнимаясь со своей подругой, - ведь прошло всего 9 месяцев, как вы уехали из Киева.
- Можешь мне поверить, что для нас эти месяцы, - ответила Люда, - были очень нелёгкими: языка не знаем, квартиры нет, документы наши где-то крутятся, узнать что-либо – не у кого, поговорить, кроме Нины и Виталика, не с кем! Вот только-только начинаем приходить в себя, нашли квартиру, уже и на курсы немецкого языка ходим… Впрочем, мы это всё расскажем вам дома…
На трамвае они пересекли Рейн и доехали до района Мюльхайм (Mulheim), Егор с Дианой с интересом разглядывали городские кварталы, пробегающие за окнами, а Сеня удивил их, сообщив, что трамваи в Кёльне ходят строго по расписанию, и на большинстве остановок есть электронное табло с указанием времени, когда прибудут вагоны того или иного маршрута.
- Зато всякие поезда здесь в Германии могут запаздывать самым бессовестным образом, - предупредила Люда, - и если едешь с пересадкой, то хорошо подёргаешься в дороге…
- А почему надо ехать с пересадкой? - не поняла Диана.
- В Германии есть такая услуга, как билет выходного дня, – объяснил Сеня. - Он действует только в субботу и воскресенье на поездах регионального типа, всякие там поезда категорий RE, RB, IRE, SE, S. По нему могут путешествовать одновременно до 5 человек, правда, только в вагонах 2-го класса, зато с любым числом пересадок. Стоимость такого билета - 20-30 марок, это для того, чтобы в субботу и воскресенье люди не садились за руль автомашины и не забивали автобаны. Но если на пересадку отведено мало времени, а поезд опаздывает, то пассажирам иногда приходится основательно понервничать. Так, мы на следующей остановке выходим…
От остановки трамвая до их 12-этажного дома было 3 квартала, поэтому подымаясь в лифте на 8-й этаж, удалось чуть-чуть отдохнуть от таскания тяжёлых чемоданов.
Квартира оказалась своеобразной: кухня была без окна, как, впрочем, и душевая, просторные комнаты были раздельными, выходили в коридор, в гостиной был выход на широкий балкон, там размещались кушетка и столик. Но до 8-го этажа свободно долетал шум автобана, проложенного за густой зелёной зоной, деревья которой были недостаточно высоки, чтобы заглушить нежелательные звуки. Поэтому на ночь приходилось закрывать металлопластиковые окна и привыкать к духоте.
После спокойного, почти сонного Барнсторфа, дни в Кёльне были напряжёнными: Люда с Сеней тащили Резчиковых любоваться Рейном, окрестными зелёными зонами с красивыми озёрами, где себя вольготно чувствовали белые горделивые лебеди. знакомили с Кёльном, с его кафедральным собором, музеем одеколона, который здесь родился как „кёльнская вода”, с английским магазином „Маркс и Спенсер” (Marks & Spencer) - он, кажется, даже в России победил Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
- Ты заметила, - спросила Люда свою подругу, - что в магазинах Германии при расчёте за покупку кассирша никогда не спросит покупателя: „А не дадите ли две марки, или сорок пфеннигов?”, как это принято на Украине?
- Это верно. Наш Серёжа всегда по этому поводу злился, почему у киевских кассиров никогда нет под рукой соответствующих денег на сдачу. А у этих немцев они почему-то всегда есть…Ничего не попишешь – Европа!
В русскоязычной газете они обнаружили объявление турагентства „Galeria Reisen” об автобусной экскурсии, и не куда-нибудь, а в Париж, на 3 дня! И очень недорого! В Киеве такое удовольствие обошлось бы дороже в 4 раза. Такой шанс упускать было нельзя ни в коем случае, и спустя пару дней Резчиковы ринулись в столицу Франции.
Мирошники на той же Бреслауэр Платц, где был автовокзал, посадили своих гостей в автобус, который по комфорту ничем не отличался от тех автобусов, что возили Резчиковых в Германию. Ну, а провести в нём 2 ночи, одна - туда, другая – обратно, к этому им уже было не привыкать. Сколько тут ехать до Парижа? Около 490 км? Только и всего? Но ведь это же не больше 7 часов пути, почти как из Киева до Одессы, а они до Бремена только что ехали все 28 часов, правда, на границах потеряли около четырёх часов: то свои погранцы повыёживались, то – польские…
Гид, чтобы развлечь туристов, рассказывала им про Кёльн, ну, и конечно, про неповторимое чудо Кёльна – кафедральный собор. Егор с Дианой, в который раз услышали, что главным богатством собора является золотая гробница прямо в центре собора, с останками якобы волхвов, украшенная тысячами жемчужин и драгоценных камней. Егор с огорчением подумал, что условия освещения в соборе были неважными, и вряд ли чувствительности фотоплёнки в его фотоаппарате хватит, чтобы получились приличные снимки.
Через 2 часа, как они выбрались из объятий городских и пригородных кварталов Кёльна, автобус прибыл в Аахен, где подобрал ещё пятерых туристов. Егор, вышедший поразмять застоявшиеся ноги, среди новых пассажиров, укладывающих свои чемоданы в грузовой отсек, с удивлением увидел Мишу Степункова, экс-коллегу по киевскому НИИ.
Миша работал в отделе факсимильной связи, куда перешёл из проектного НИИ, где раньше трудилась и Диана. Она неоднократно говорила дома, что среди мужчин института Миша является эталоном мужской красоты, и по нему вздыхают многие копировщицы из отдела технической документации. Жена Миши играла в капелле бандуристок, и её часто показывали по первому каналу украинского телевидения.
Миша удивился не менее Егора, а увидев Диану, которая тоже решила немного погулять на свежем воздухе, широко развёл руки и сказал:
- Ну, вы даёте! Прямо семейный подряд на вояж в Париж! Мы с женой так и не смогли туда выбраться вместе…
За те 15 минут, что автобус отдыхал на автостанции, Миша успел рассказать, что в Германию он приехал на ПМЖ по еврейской линии благодаря своему отчиму, который его усыновил и дал отчество – Аронович. Да и его жена считала, что в Германии она сможет, наконец, избавиться от своего проклятого полиартрита, от которого так сильно болят её колени. А в Париж он везёт своего внука, прибывшего на побывку из Киева, его отец, сын Миши, ехать в эмиграцию не захотел.
- Не нравится ему тут, и всё! Был он у нас два раза, не понравилось, - сказал Миша, огорчённо пожав плечами. - Дома втянулся в какой-то бизнес и не хочет его бросать…Пошли садиться, уже сигналят!
Спустя полчаса, как они покинули автостанцию Аахена, гид восторженно закричала в микрофон:
- Внимание! Мы приближаемся к границе Бельгии! Но не будем хвататься за сумочки и бумажники в поисках паспортов! Проверки документов не будет! Тот, кто увидит хоть одного пограничника, получит приз! Вручение состоится в городе Льеже, куда мы теперь и направляемся!
Пассажиры уставились в окна, но смогли увидеть лишь серое бетонное здание с флагами Германии и Бельгии, которое промелькнуло и пропало в надвигающихся сумерках. Теперь пора и спать укладываться поудобнее, надев на шею резиновые подковообразные подушечки.
В Париж они въезжали со стороны аэропорта имени Шарля де Голля, и невзрачность пригородного пейзажа просто поражала; и невольно, из рассказа Дианы, вспоминался сосед по автобусу Киев-Одесса, разочарованно бормотавший при виде одесских окраин:
- И це вже Одэса? Не-е-е, Бiла Церква - культурнЕе!
Но вот блёклые, унылые пригороды исчезли, улицы становились всё опрятнее, прямее, замигали первые светофоры, автобус тормозил, а среди пассажиров то и дело слышалось:
- Ты посмотри, какая красивая церковь! Да знаю я, что это не Нотр Дам де Пари!
- Смотрите, смотрите, вон Эйфелева башня!
- А какое это кладбище мы проехали? Кто знает?
- А это ещё не Елисейские поля?
Развернувшись несколько раз на тесных улицах, автобус, наконец, подкатил к гостинице „Gare du Nord”.
- „Северный вокзал”, - перевёл Егор название, радуясь, что кое-что из французского языка он всё ещё помнит. – Приехали, вылезаем…
Гид собрала их возле автобуса, дождавшись, когда её подшефные разберут свои чемоданы.
- Так, мадам и месье, чемоданов на всех хватило? – пошутила она. - Хорошо, сейчас мы расселяемся по комнатам, а через час наш автобус повезёт нас на экскурсию по Парижу. Заходим в гостиницу, не толкаемся, места уже распределены заранее…
На толпу, неожиданно вывалившуюся из автобуса, с надеждой взирал стоящий на углу негр, впрочем, теперь в США его назвали бы только „афроамериканцем”: он торговал жареными каштанами и початками кукурузы. Жарил их негр тут же, дымя своими жаровнями на весь квартал. Егор пообещал, что уж в Париже он обязательно угостит Диану этим знаменитым кушаньем – жареными каштанами, ведь в Киеве и Одессе они были знакомы только с их несъедобными конскими собратьями.
В двухзвёздном отеле номер, конечно, оставлял желать лучшего: он был тесен, один угол его занимал тёмный старый шкаф для одежды; в центре комнаты стояла аккуратно заправленная двуспальная кровать, у изголовья которой висел эстамп с изображением, конечно, Эйфелевой башни. По бокам кровати стояли белые тумбочки, смахивающие на те, что обычно бывают в больнице. На одной из них лежал пульт управления телевизором, кнопки его были безжалостно разлапаны. Сам телевизор висел на стене над небольшим столом. Рядом расположился миниатюрный холодильничек, как определил Егор – без компрессора.
Пока Диана осваивалась с душем, он, поорудовав пультом, включил телевизор, убедился, что тот работает, и даже - цветной, и на нём есть программы „Antenne-2”, „Arte”, TV-5, FR-1, FR-2, CNN и „Euronews”, знакомые ему ещё по Женеве. Крохотный душ, совмещённый с унитазом и бидэ, выглядел достаточно чисто. Переодевшись в одежду, более подходящую для летней экскурсии по городу, Егор с Дианой заспешили на выход.
Конечно, первым делом их повезли смотреть Собор Парижской Богоматери в восточной части острова Сите. Туристы, считавшие себя патриотами Кёльна, радовались, что высота шпилей Кёльнского собора (157 метров) превосходит высоту колоколен парижского храма (96 метров), но собор осматривали с большим интересом. Были и охотники, которым не терпелось залезть наверх и своими руками погладить морды многочисленных ужасных химер, но гид сказала, что это невозможно.
А потом всё закрутилось, как в водовороте: Люксембургский сад, площадь Бастилии, Вандомская колонна, Елисейские поля, Латинский квартал, тюрьма Консьержери, Новый мост, великолепный Лувр, Триумфальная арка, Дом Инвалидов, Пантеон, гробница Наполеона, Мулен Руж, ну и, конечно же, Эйфелева башня, под которой нахальная компания негров торговала лазерными указками.
Мимо всех этих исторических мест, от названия которых захватывало дух, они или прошли пешком, или в автобусе проехали медленно, или промчались, а гид всё рассказывала и рассказывала, призывая их, в очередной момент, повернуть головы в нужном направлении.
Приятно было слышать, что самым красивым мостом через Сену, оказывается, является Мост Александра III, подаренный русским царём Николаем II в знак нерушимой дружбы между Россией и Францией. Он был и самым большим среди всех парижских мостов: длиной – 160 метров, шириной – 40 метров.
Жутко интересно было узнать, что сейчас, в округе 7, они проезжают рядом с туннелем под мостом Альма. А ведь два года назад, 31 августа, именно в этом туннеле разбились в автокатастрофе английская принцесса Диана и ее друг - миллионер Доди Аль-Файед. Там, на месте гибели, всегда лежат цветы. И до сих пор неясно, как это случилось, кто в этом виноват? Может быть, был пьян водитель? Или их к трагедии привела настойчивость папарацци, ослепивших водителя вспышками своих блицев? Или был заговор спецслужб? Зачем лицу английского королевского дома водить загадочную дружбу с каким-то египетским нуворишем?
- Дамы и господа! – продолжала в микрофон вещать гид. – Видите вон ту позолоченную копию факела статуи Свободы? Той самой статуи, созданной французским скульптором Фредериком Огюстом Бартольди. что Франция подарила Нью-Йорку? Увидели? Парижане теперь почитают её как вечный огонь в память принцессы Дианы!
- А я слышал, - раздался ехидный мужской голос из середины автобуса, - некоторые учёные утверждают, что подаренная французами Штатам Статуя Свободы с её короной из лучей-шипов и этим факелом уж очень сильно смахивает на Гекату, древнегреческую богиню мрака, ужаса и ночи, покровительницу магов, ведьм, колдунов и прочей нечистой силы. А в древности одно упоминание о ней буквально приводило людей в трепет и шок. Да и сейчас многим гражданам, сомневающимся в истинной ценности так называемой „американской демократии”, эта статуя внушает отнюдь не благоговение…
- Наверно, такая точка зрения тоже имеет право на существование, но мы сейчас в тонкости древнегреческой мифологии вдаваться не будем! – недовольным тоном буркнула гид. - А теперь мы направляемся на Монмартр, к базилике Сакре-Кёр, храму „Святого сердца”, воздвигнутому в память солдат, погибших на франко-прусской войне 1870 года.
Автобус подъехал к подножью холма, гид объявила, что к храму можно добраться на фуникулёре, но большинство туристов решило подняться наверх по широкой лестнице из 237 ступеней, ведущей к главному входу базилики Сакре-Кёр. Идти наверх было нелегко: на ступеньках сплошь и рядом сидели люди, группами и в одиночку, с бутылками вина и банками пива, тоника или рома, мужчины и женщины, с детьми и без них, всех оттенков кожи - белые, чёрные, коричневые, жёлтые. Часто приходилось переступать и через неподвижно лежащие фигуры бомжеватого вида.
В базилике они пробыли недолго, всё-таки обилие увиденных храмов уже притупляло их восторженное восприятие и должного восхищения не вызывало, а жаль!. Поэтому в лавочке возле базилики Егор с Дианой не удержались и купили несколько гравюр с видами Эйфелевой башни и Триумфальной арки. Ведь непростое тут место, не каждый день такое увидишь!
Осмотрев базилику, группа двинулась вниз, и гид вывела их к пересечению площади „Марсель-Эйме” (Place Marcel-Ayme) и улицы „Норвинс” (Rue Norvins), 17. к памятнику бухгалтеру Дютийелю - человеку, проходящему сквозь стену.
Памятник производил необыкновенное впечатление: из стены, сложенной из плиток неправильной формы, между которыми темнели полоски цемента, вдруг вырывалось погрудье чёрной человеческой фигуры с поднятой, словно для отдания чести, правой рукой, с высунувшейся кистью левой руки, и с шагнувшей вперёд правой ногой, обутой в узкую туфлю. Все туристы моментально вытащили фотоаппараты и принялись общёлкивать этот необычный памятник со всех сторон. А гид рассказала про существующее поверье: если потереть ладонь бухгалтера, то жизнь обязательно изменится к лучшему, и половина группы мигом бросилась к кисти, отполированной до бронзового блеска,
В одном из общественных парижских туалетов Егор с Дианой смогли убедиться в правдивости слов песни Владимира Высоцкого о надписях на русском языке. Как ни странно, но именно у входа в него они купили замечательный путеводитель по Парижу на родном языке с множеством цветных фотографий главных достопримечательностей столицы.
Завтрак в отеле был удивительно примитивным: кружка кофе с молоком, круассан, и два брикетика – масло и яблочный джем. За дополнительную булку, которую пожелала Диана, пришлось заплатить 5 франков. Как хорошо, что Люда, несмотря на их сопротивление, всё-таки сунула им на дорогу бутерброды с сыром и копчёной колбасой.
На этот раз автобус привёз их к Лувру, и они подошли к большой пирамиде из стекла и металла, расположенной во внутреннем дворе. Она служила главным входом в музей и уже считалась достопримечательностью Парижа. Через пирамиду туристы спустились в просторное помещение и дальше прошли уже в настоящий исторический Лувр.
Гид рассказала, что автором нового входа в музей является архитектор Йо Минг Пей, живущий в Нью-Йорке, а высота пирамиды около 20 метров, ширина у основания составляет 35 метров.
Бродить по залам этого величайшего музея мира можно было бы месяцами, а за два отведенных часа следовало посмотреть лишь главное: „Джоконду” (Мону Лизу) Леонардо да Винчи и самые известные скульптуры музея - „Венеру Милосскую” и „Нику Самофракийскую”. После того как Егору и Диане удалось протолкаться к этим шедеврам и полюбоваться ими до тех пор, пока их не начали теснить другие посетители, они двинулись дальше и в 75-м зале французской живописи в галерее Денон наткнулись на полотна Жака Луи Давида.
Внимание привлекала знаменитая картина „Посвящение императора Наполеона I”. В этом же зале висели не менее интересные полотна - „Смерть Марата” и „Свобода, ведущая народ”. И два часа, отведенных для Лувра, пролетели незаметно, и только усталые ноги подсказывали, что не худо было бы отдохнуть в автобусе на пути в Версаль, до которого ехать всего 20 км.
По дороге в Версаль гид рассказывала:
- Дворцовый комплекс в Версале возведен по приказу короля Людовика ХIV, который всем известен как „король-солнце” и автор изречения „Государство – это Я”. До революции 1789 года дворец Версаль являлся резиденцией королей Франции. Здесь разбиты прекрасные парковые ансамбли, ставшие предметом подражания во всей Европе. Но жемчужиной Версаля является огромный дворец с роскошными залами, и я уверена, что больше всего вам понравится Зеркальная галерея длиной 73 метра с 17-ю окнами и множеством зеркал. Немудрено, что это одно из самых дорогих сооружений, ведь в пересчете на серебро на его создание было затрачено 10 500 тонн серебра, Здесь был подписан всем известный Версальский мир.
Версаль Резчиковым понравился, но им показалось, что очень многое здесь срочно нуждается в ремонте, а после Лувра многочисленные картины уже просто не смотрелись. Прекрасная погода манила прогуляться по зелёным террасам, спускающимся от дворца, но времени на это уже не было. Следующим на очереди был район под названием Дефанс, расположенный к северо-западу от центра Парижа.
Егор где-то читал, что это слово переводится с французского как „вызов”, брошенный старому Парижу, городу, в котором высота большинства домов не превышала 6-8 этажей. А тут громоздились стеклянные небоскрёбы, ставшие символом 20-го столетия.
Но гид утверждала, что район получил своё название от французского слова „defense” (оборона), так как во времена франко-прусской войны 1870 года здесь находился военный форт, прикрывающий подступы к столице. А слово „defiance” действительно переводится как „вызов”, но в английском языке. Спорить Егор не стал, но остался при своём мнении.
Здесь тоже была своя достопримечательность, имя которой было „Арка Дефанс”. Это было что-то вроде полого куба, но размеры его впечатляли: высота – 110 м, длина – 108 м, ширина – 112 м и вес – более 300 тысяч тонн. Когда экскурсанты вдоволь навертелись своими головами, с любопытством разглядывая необычайный район Парижа, более похожий на кусок космического пейзажа, гид потребовала у группы минуточку внимания:
- Посмотрите ещё раз, очень внимательно, на „Арку Дефанс”. Она располагается на одной прямой с Триумфальной аркой и Лувром, поэтому эта линия получила название исторической оси Парижа. На ней легко просматриваются архитектурные стили различных исторических эпох!
А Егор подумал, что его версия и перевод названия этого района французской столицы, уж точно, является более близкой к правде, и ни к какой обороне не имеет отношения.
После ужина в одном из модных кафе поблизости „Арки Дефанс” автобус ещё раз проехался по Елисейским полям, залитым разноцветными неоновыми огнями, и остановился на специальной площадке невдалеке от Эйфелевой башни. Пешком туристы дошли до пристани „Bateaux Parisiens” и погрузились на длинный корабль-баржу, верхняя открытая палуба которого была заставлена рядами скамеек.
Любителей вечернего катания по Сене оказалось много, почти все скамейки были заняты людьми, вооружёнными фотоаппаратами, видеокамерами, биноклями и банками пива. Вдоль левого берега Сены баржа двинулась к острову Сите, проплыла полчаса в одном направлении и развернулась назад.
Пассажиры любовались вечерними видами собора Нотр-Дам, Эйфелевой башни, Лувра, Музея Орсе, Национального собрания, Отеля Инвалидов, Нового моста (а по сути – самого старого моста Парижа, начиная с 16-го века), моста Александра III и Национальной галереи. Это было достойное завершение знакомства с этим изумительным городом. А в половину двенадцатого ночи они простились с Парижем, и автобус заторопился в Кёльн.
7. Президенты, президенты…
52
Вернувшись в Киев, Резчиковы узнали, что в России разгорелся очередной политический скандал: Ельцин, то ли с бодуна, то ли вставши с левой ноги, отправил нового и.о. премьера Степашина в отставку. Тот пробыл на новой должности всего лишь 54 дня. Теперь исполняющим обязанности премьера был назначен Владимир Путин, бывший с 1998 года директором Федеральной службы безопасности.
На Северном Кавказе было очень неспокойно: в начале августа на территорию Ботлихского района Дагестана из Чечни вторглись 400 боевиков, которыми командовали Шамиль Басаев и Хаттаб. Затем в сентябре свыше 2000 боевиков - экстремистов вновь перешли чечено-дагестанскую административную границу, планируя захватить Хасавъюрт. Началась война, получившая название второй чеченской войны.
Срочно прибывший в район боевых действий Владимир Путин произнёс тогда свою знаменитую фразу: „Мы будем преследовать террористов везде: в аэропорту – в аэропорту, значит, вы уж меня извините, в туалете поймаем – мы и в сортире их замочим, в конце концов. Всё, вопрос закрыт окончательно”. Многим это понравилось – наконец-то в России появился боевой парень, который наведёт конституционный порядок.
Бандитами были организованы теракты в Москве на улицах Печатников и Каширской улице, а также в Буйнаксе, по этому случаю был объявлен траур. После длительных боёв все вторгшиеся боевики были уничтожены, 3 высокогорных дагестанских села были освобождены от ваххабитов.
В конце августа Резчиков был командирован на собрание Рабочих Групп РГ-1/13 и РГ-2/13 в Женеву, и с ним, посмотреть, как Международная организация собирается строить Глобальную информационную инфраструктуру (GII), двинулась большая компания. Помимо Уваровой и Еф-ва, в этот раз поглядеть, как создаются важнейшие стандарты отрасли и приобщиться к этому процессу, решили начальник Управления международных связей Бадалиева, начальник Техуправления Сайченко, зам Михайловцева Евгений Ключицкий и главный инженер проекта (ГИП) Пуслегин из проектного института.
В бухгалтерии Резчикову посоветовали билет на самолёт взять в фирме „Обрiй”, офис которой комфортно разместился в фойе почтамта. Потом знающие люди поведали Егору, что эта фирма принадлежит руководителю Госкомитета, который в период с 1992 по 1996 год был соучредителем и председателем правления группы из 4-х компаний с аналогичным названием и владел контрольным пакетом акций.
Владислав, встретивший их вместе с работником консульства Бевзой, даже присвистнул от удивления и тихонечко сказал Егору:
- Такого ще не було! Ты прямо пол-Киева сюда вывез!
- Нет, на этот раз это они меня милостиво с собой взяли. - ответил Резчиков, - Мой начальник еле-еле нового вожачка Госкомитета уговорил - меня сюда выпустить, да заодно и нашего нового начальника Техуправления обкатать на международной арене. Ведь у нас же в этот раз заседание Рабочих групп, а они переводом не обеспечиваются, работа идёт на английском языке, и должен же кто-то им переводить. Но не будем о грустном. Вот это тебе наша последняя пресса и диски, что ты заказывал с программами по преобразованию речи в текст.
В этот вечер в ресторане гостиницы „Rex” персоналу пришлось сдвигать столы, чтобы обслуживать компанию из 7 человек, которые между собой всё никак не могли закончить шумные разговоры. Терпения новых лиц хватило лишь на то, чтобы всего лишь 4 дня поторчать на заседаниях Рабочих Групп, а уже на пятый день Владислав на своей машине повёз четырёх киевлян на экскурсию в Нион и Лозанну.
А Егор, наконец-то, вздохнул с облегчением: теперь идиотских вопросов уже не будет, да и хватит выполнять обязанности ходячего англо-русского словаря! Тем временем на собрании Рабочих групп ИК-13 вовсю крутилась хорошо знакомая рутинная работа по усовершенствованию Рекомендаций по тематике GII.
В субботу, когда вся остальная компания киевлян бросилась шастать по женевским магазинам, Владислав повёз Егора в Шамони. Этот известный горнолыжный курорт на высоте 1035 метров над уровнем моря, с населением около 10 тысяч человек находился в департаменте Верхняя Савойя, и лежал в долине реки Арвы, у подножия горы Монблан.
Заверив своего приятеля, что с пересечением французской границы никаких неприятностей не будет, Старичев через район Карюж направил свой автомобиль вдоль берегов реки Арвы. Почти сразу, как они покинули Женеву в юго-восточном направлении, возник пограничный пост, который Владислав, чуть сбросив скорость, миновал, подняв руку в знак приветствия своих знакомых таможенников и погранцев.
- Ну, вот и всё, мы – во Франции, а ты переживал! – сказал он, оборачиваясь к Егору, который, на всякий случай, сел сзади. – Я к французам езжу очень часто, особенно, если в доме кончаются мясо и сливочное масло. Тут, во Франции, вся эта еда дешевле процентов на пятнадцать-двадцать, пустяк, конечно, но приятно!
Дорога, постепенно набирая высоту, всё время шла в долине реки Арвы. В отличие от кристально чистой Роны, вытекающей из Женевского озера, Арва, стекающая со склонов Альп, была стремительной и мутной, таща с собой песок, ил, мелкую гальку и глину. Дорога до Шамони была неблизкая, 85 километров, и Егор с Владиславом не спеша обговорили ход работ по новому контракту, полученному от Русской службы Международной организации.
- Я сейчас для раскрытия рисунков использую новую программу, и дело идёт значительно быстрее. Так что гони вовсю свои переводы.
- Проблем не будет, - заверил Егор приятеля. – Как говорят в Одессе, „другой бы спорил, а я даже драться не буду!”.
- А что ещё в Одессе говорят? – засмеялся Владислав.
- На вскидку, без подготовки, помню такой анекдот, - ответил Резчиков:
Жена по мобильнику спрашивает мужа:
- Ты где сейчас?
- На охоте!
- А кто там рядом с тобой так глубоко дышит?
- А это - медведь!
- Да-а-а, на одесский анекдот это мало похоже, - разочарованно протянул Владислав.
- Слушай дальше, - не растерялся Резчиков:
На одесском пляже мужик спрашивает свою жену: „Соня! Ты чего не купаешься?” А та отвечает: „А я писять ещё не хочу!”.
Да, вот ещё:
Это вы ищете нового бухгалтера?
Да! И старого тоже…
Ну, и последний, це вже iз життя держслужбовцiв [68].
: В госконторе звонит телефон:
- Це пан такий-то?
- Нет! При моей зарплате никакой я вам не пан, а в лучшем случае – полу-товарищ!
- I поки ще не громадянин? [69]
- Я вижу, что у вас там кризис в Киеве с анекдотами! – констатировал Владислав.
- Просто я давно в Одессе не был. Но тебе, как автомобилисту, наверно, понравится такое Объявление: - Владелец автомобиля „Жигули” – 11-я модель – ищет жену с запчастями.
- Это ты на заборе прочитал?
- Нет, читатель из Волгограда, И.Галушко, прислал в Клуб ДС „Литературки”.
- Так это же ещё при царе Горохе было!
- Да, согласен, сейчас мало кто поймёт, что это за Щедрый дар, о котором идёт речь 15-летней давности: - В Анчутинске состоялся торжественный митинг по случаю передачи в вечное пользование районной больнице двух одноразовых шприцев. Или вот такое, как память о „рыбных днях” в столовых: Пища мартенам: - Как установили последние исследования учёных, рыба минтай содержит значительное количество никеля, магния, марганца, железа и других металлов. Не выбрасывайте рыбу, сдавайте её в металлический лом [70].
- Слава Богу, в этой нейтральной стране мартенов сроду не было, - вклинился Владислав в спич. – И рыба тут по четвергам не вздрагивала от нехороших предчувствий!
- Но многое своей актуальности не потеряло! – продолжал Егор. - Так же, как и вот это объявление о Знакомстве: Крутая тёлка с клёвым прикидом снимет чувака с тачкой и хатой для разговоров о погоде.
- Это уже лучше!
- Да и про нашу современную эстраду и вершины её творчества уже давным-давно было сказано многое: К вершинам своего творчества подобрался поэт-песенник Дудкин. В новой его песне „А-а” и „ля-ля” повторяются 27 раз. Это в 1,5 раза больше, чем в предпоследней песне [71.
- Ну, нашу примадонну я и сейчас бы не против был послушать, если что-то новенькое есть. – отреагировал Владислав
- Вот тебе ещё и косвенное признание щекотливой проблемы, которая до сих пор актуальна на просторах СНГ. У меня на старой вырезке из газеты есть тревожное сообщение - С задания не вернулась: По заданию редакции молодёжной газеты внештатная корреспондентка К. была направлена в гостиницу „Интурист”, чтобы ознакомиться с бытом и работой женщин лёгкого поведения. Прошло полгода, но корреспондентка К. в редакцию не вернулась.
- Как говорили раньше – разрешено то, что не запрещено…
- Я же просто хотел обратить твоё внимание на то, что пресса со своим разящим словом во все времена была на острие проблем, хотя некоторые юмористы утверждают, что Сильнее печатного слова может быть только слово непечатное.
Навстречу автомобилю набегали и исчезали городки Бонвиль, Клюз, Пасси, Серво, После городка Лез Уш началась узкая долина Шамони, и вот, наконец, на въезде в городок мелькнула табличка с надписью „Шамони Мон Блан”. Следуя всё также вдоль шумящей Арвы, Владислав подкатил к бревенчатой гостинице, рядом с которой через реку был переброшен пешеходный мост. На стоянке он разыскал место для автомобиля и повёл своего приятеля к станции канатной дороги. Купив билеты, они присоединились к группе пассажиров, ожидавшей, когда спустившийся сверху красный вагончик откроет свои двери.
- Надеюсь, что там наверху, погода хорошая, - сказал Владислав, взглянув на небо, - и мы увидим Монблан, как на ладони, а не так, как в редкие дни с последнего этажа башни на авеню Мотта. Даю вводную: высота горы – 4807 метров, но на сам Монблан канатная дорога ещё не проложена, чтобы альпинистам скучно не было, пусть туда на своих двоих топают. А вот подобраться к нему поближе, на гору Эгюий-дю-Миди (l’Aiguille du Midi), высота которой 3843 метров, мы сможем на вот этой двухъярусной канатной дороге. Кстати, самой длинной, и наверно, самой высокой в Европе. Смотри сюда!
Вагончик быстро набирал высоту, казалось, что он стремится вырваться из узкой долины к солнцу, а вокруг разворачивалась настоящая снежная феерия.
- Мы сначала доедем до План-дю-Эгюий, это высота в 2300 метров, - продолжал свой рассказ Владислав, - а там пересядем в другой вагончик, пересечём по воздуху, на обалденной высоте, ледник Ле Пелерин и прибудем к вершине Северной стены Эгюий-дю-Миди. Кстати, в переводе с французского языка, это означает „Игла посредине”.
Второй вагончик рвался ввысь ещё более стремительно, внизу река Арва сверкала, как моток стальной проволоки в зелёной траве, а Егор вспоминал подъём на Чегете и ужасался от мысли: а что будет, если они и в этот раз застрянут, и будут висеть, как сопля на проводе?
Наконец стремительное вознесение к серой гранитной вершине закончилось, и слегка покачиваясь, пассажиры двинули в высокогорный ресторан, рассматривать горные окрестности, громко охая от восхищения и хватаясь за свои фотоаппараты. Егор пожалел, что в этот раз оставил свой фотоаппарат „Carena” в Женеве.
Владислав подвёл его к оконному стеклу и продолжил рассказ, как заправский гид:
- Вон видишь, это плато перевала Миди, а там дальше - ледники Вале-Бланш и Жеан, сползающими слева. Посмотри направо, там группа альпинистов идёт к Монблану. Тут сходятся границы трёх стран, Франция, Италии и Швейцария, так что трудно понять, из какой страны они идут. А вот и наш красавец, сияет, как айсберг в океане сбежавшихся туч!
- Да, красиво, - только и мог сказать Егор, очарованный фантастической снежной красотой в самый разгар лета в долине, лежащей глубоко внизу.
- Это восхождение, хоть и на канатной дороге, надо отметить, - сказал Владислав.
И отлучившись на минуту, вернулся с двумя банками пива и бутылкой белого вина, на этикетке которой гордо красовалась та высокогорная гранитная игла, на которую они только что вознеслись. Они распили пиво, и Владислав торжественно презентовал бутылку Егору на память, сказав:
- Это тебе вместо значка „Альпинист СССР”. Нигде больше с такой этикеткой ты бутылки не найдёшь, даже в долине, они продаются только здесь, у чёрта на куличках! У тебя голова, кстати, не кружится?
- Кружится! – сознался Егор, - но я подумал, что это пиво такое крепкое.
- Нет, пиво здесь не высокогорное и не сильно хмельное. А голова у тебя кружится от кислородного голодания, к нему нужно привыкнуть и морально, и физически. Я, когда первый раз здесь очутился, как только мы из кабинки вышли, захотел тут же обратно ехать, но перед своими знакомыми неудобно было. Теперь, конечно, замечаю, что я - на высоте, но уже реагирую спокойнее. Ну, досматривай горные пейзажи, и пойдём, уже вон вагончик к нам сюда тянется. Да, кажется, и ветер начинается, не застрять бы здесь, у нас ещё большая программа внизу запланирована.
Они благополучно спустились вниз, попили кофе на террасе гостиницы, слушая, как внизу шумит неутомимая Арва, прогулялись по лавочкам и магазинчикам Шамони и поехали дальше. На этот раз Владислав подрулил к месту, где из крутой зелёной горы наружу торчали железобетонные балки, нависшие над въездом в знаменитый Монбланский туннель, соединяющий Францию и Италию.
- Сейчас туннель закрыт, - сказал Владислав. – Ты, наверно, помнишь, что 24-го марта этого года, тут, в туннеле длиной почти 12 километров, произошёл пожар. Говорят, что загорелся бельгийский грузовик, перевозивший горючее. Пожар длился 53 часа, сразу отсечь весь транспорт не удалось, ведь здесь за сутки иногда проходило до пяти тысяч автомашин; погибло 39 человек, спастись удалось только десяти.
Они немного постояли у сохранившейся таблички, на которой сообщалось, что туннель был открыт в 1965 году, длина – 11,6 км, диаметр туннеля – 8,6 метра. Егор подумал, сколько же труда здесь потребовалось, чтобы пробиться через такую горную толщу, пожалуй, тут никакой парижский бухгалтер не прорвался бы.
Да, поездка получилась замечательная, а погранцы на подъезде к Женеве так и не обратили на их машину никакого внимания.
Вечером за ужином в ресторане, когда вся семёрка делилась своими впечатлениями о событиях заканчивающейся субботы, ГИП Пуслегин почтительно поздоровался с одним из трёх молодых ребят, сидевших у окна, через два столика.
- Нашли вдруг в Женеве знакомых из Киева? – с иронией спросил Резчиков.
- Да, - не слишком охотно ответил Пислегин.
Но тут Уварова, присмотревшись к худощавому блондину, сказала
- Так это же старший сын…, - и понизив голос, она назвала фамилию руководителя „Укртелекома”.
- Неплохая фамилия для нашего времени, - только и мог сказать Резчиков, а про себя подумал: „Большие дяди отрасли уже начали проталкивать сюда своих мажоров! Думают, что здесь – синекура. А тут 2 языка надо знать, ребятки, да в очень трудном институте не на трояки учиться!”
Вернувшись в Киев, Резчиков узнал от Дианы, что Михаил Горбачёв с дочерью подался в немецкий город Мюнстер – там в клинику Вестфальского университета имени Вильгельма положили его жену, Раису Максимовну, с диагнозом „острая лейкемия”, а по простому – рак крови.
Ещё в эпоху перестройки мнения граждан Союза о жене Горбачёва разделились. Одни считали её достойной супругой Генсека, отважно сопровождающей своего мужа во всех зарубежных поездках и на государственных приёмах, хвалили её за умение модно и красиво одеваться; другие полагали, что даже первой леди страны Советов нужно обладать чувством такта и скромности, не выпячивать себя во всех международных встречах на первый план. Третьи утверждали, что Раиса крутит своим „минеральным” секретарём, как цыган солнцем, и все важнейшие решения он не принимает, не посоветовавшись с ней. Поговаривали и о том, что прическу ей делает парикмахер, прилетающий для этого прямо из Парижа.
Ходили слухи, что своего родного брата, Евгения Титаренко, талантливого писателя, критически относившегося к политике свояка, Раиса упекла в Воронежскую областную психиатрическую клинику, т.е. в психушку. А после развала Союза та ненависть, которую вызывал бывший вождь с багровой отметиной на лбу, перебросилась и на его жену.
Теперь настроение людей в бывшем Союзе стало меняться на противоположное: в больницу поступали многочисленные телеграммы со словами сочувствия и поддержки; многие жалели бывшую первую леди и желали ей скорейшего выздоровления. Но этим пожеланиям не суждено было сбыться: 20-го сентября в Мюнстере Раиса Максимовна умерла в возрасте 67 лет. Теперь, после смерти, её уже и любили, и прошлые обвинения казались просто смешными. Нужно было умереть, чтобы мнение о ней кардинально поменялось.
А тем временем на Северном Кавказе разгоралась вторая чеченская война, туго завязывался кавказский узел. Обстановка в этом регионе была взрывоопасной, и последствия не замедлили сказаться.
27-го октября в Ереване в зал заседаний армянского парламента ворвались 15 боевиков, возглавляемых Наири Унаняном, которые открыли огонь по членам президиума и депутатам. Им удалось застрелить премьера Саркисяна и спикера Демирчана, настроенных дружественно по отношению к России, а также ещё 6 человек; множество людей, присутствующий на заседании, включая 11 министров, были взяты в заложники.
Поздно вечером к зданию парламента прибыл президент Роберт Кочарян, который встретился с лидером террористов. Их переговоры не дали никакого результата, поэтому ночью по просьбе руководства Армении в Ереван прилетело российское подразделение „Альфа”, имеющее богатый опыт борьбы с террористическими организациями. Утром 28 октября террористы, получив гарантии безопасности, сдались, а заложники были освобождены.
На Украине к тому времени заканчивалась агитационная компания по выборам, в третий раз, президента страны, над палатками агитаторов словно замызганные кухонные полотенца трепетали на ветру предвыборные стяги кандидатов в президенты. Первый тур, состоявшийся 31 –го августа, дал такие результаты:
Леонид Кучма – 36,31%, Пётр Симоненко – 22,37%, Александр Мороз – 11,31%, Наталья Витренко - 11,06%, Евгений Марчук - 8,04%, Юрий Костенко (самовыдвиженец) - 2,17%, Геннадий Удовенко (Народный Рух Украины) - 1,22%, Василий Онопенко (УСДП) - 0,47%, Александр Ржавский (ЕдС) - 0,37%, Юрий Кармазин (ПЗО) - 0,35%, Виталий Кононов (ПЗУ) - 0,29%, Александр Базилюк (СлПУ) - 0.14%, Николай Гарбер - 0,12%,, против всех - 1,81%.
Второй тур выборов прошёл 14 ноября. На нём победу одержал Леонид Кучма, набрав 56% (15 млн голосов), Пётр Симоненко получил 38% (10 млн голосов), 3,5% избирателей показали, что не поддерживают ни одного кандидата.
Резчиков с Дианой переживали, что Симоненко не удалось вырвать победу; бывший „красный директор” из Днепропетровска им не очень-то импонировал: говорит много, но в сухом остатке ничего не остаётся, одни лозунги и слова. После выборов гривна резко упала - до 5,5 грн за доллар США. В результате этого 14 декабря Верховная Рада не утвердила Пустовойтенко премьером, как шутили в кулуарах Рады, „от премьера осталось пустое место”. Это место и занял Виктор Ющенко, бывший председателем Национального Банка Украины.
В самый канун Нового Года Диана позвала Егора к телевизору:
- Иди скорее, тут трезвый Ельцин собирается делать важное заявление!
Президент соседней братской страны действительно выглядел хорошо проспавшимся, а то, что он заявил, было способно протрезвить даже самого безнадёжного пьяницу. В последний день уходящего года Борис Ельцин преподнёс всем россиянам сногсшибательный сюрприз: он добровольно подал в отставку с поста президента РФ, сделав своим преемником Владимира Владимировича Путина.
- Да, как говорят юмористы известной газеты, трудно угнаться за жизнью, стоя на пьедестале. – констатировал Егор, повеселевший от такого известия. - Чтобы подняться в глазах окружающих, достаточно встать и своевременно покинуть тронное место!
- На эту тему из состряпанного тобой пособия по юмору, наверно, подошло бы такое выражение: Прежде чем надеть нимб, желательно обзавестись головой. – подвела итог Диана. – Тащи скорее шампанское! Надо же Старый год достойно проводить!
53
Ещё в преддверии этого Нового года всех, кто работал на компьютерах, волновала проблема: как поведёт себя персоналка в наступившем году. Ведь при двузначном представлении года в файловых датах, могло получиться так, что реальная дата могла быть отброшена на 99 лет назад, а не на один год вперёд.
В один из дней по комнатам управления прошлись техники из центра компьютерной поддержки, поколдовали над всеми персоналками и сказали, что всё будет „хоккей”. И когда для проверки Егор на панели управления в разделе „дата и время” выставил в значении года два нуля, компьютер продолжал работать, как ни в чём ни бывало. А вскоре в киевском журнале „Chip” он прочитал, что затраты на подготовку к этому проблемному году эксперты оценили в сумму около 100 миллиардов долларов.
Второй особенностью наступающего года было то, что для одних, в том числе и для семейства Мирошник, он был началом нового столетия, а для других, включая, и Диану, - лишь окончанием старого века. И по этому вопросу обе подруги долго спорили, до хрипоты, пока в программе „Время” один учёный муж популярно не растолковал, какому столетию принадлежит спорный год.
Шестого февраля в очередную командировку в Женеву на заключительное собрание ИК-16 (Мультимедиа) Резчиков на этот раз летел один и всё через ту же австрийскую столицу, где он в транзитной зоне аэровокзала проболтался 3 часа, пересмотрев все местные достопримечательности. Самолёт до Женевы был практически пустым, и стюардессы не скупились на джин с тоником.
В женевском аэропорту его встречал Старичев, рядом с ним, на удивленье, переминался с ноги на ногу озабоченный профессор Фаргойзен.
Через 10 минут выяснилось, что профессор летел из Одессы через Амстердам и в самолёте ухитрился потерять билет и 1300 долларов. Он после посадки самолёта в аэропорту „Схипхол” в спешке забыл папку, где вместе с проектом его вклада по Рекомендации Н.262 (по кодированию подвижных изображений) лежали билет и деньги.
Профессор, правда, уверял Егора, что он уже через 15 минут хватился папки и с большим трудом пробился по трапу-хоботу обратно в самолёт. А там стюардессы дружно стали ему ваньку валять, мол, в самолёте никто ничего не оставлял, а весь салон они тщательно осмотрели перед приёмом на борт новых пассажиров.
На Олега Викторовича больно было смотреть, но Резчиков его успокоил:
- О потере авиабилета мы сейчас здесь сообщим в соответствующую службу аэропорта, ведь Вы, Олег Викторович, у них в компьютере имеетесь, а там на Вас содержатся все данные, ведь билет был куплен в оба конца. Наверно, они дадут вам дубликат…
Он посмотрел на Старичева, подмигнул ему и продолжил обнадёживать профессора:
- Насчёт денег мы с Владиславом Ивановичем что-нибудь придумаем, думаю, что это не будет проблемой. Конечно, сумму Вы забыли приличную, но не бойтесь, здесь голодать не будете. А насчёт жилья, я думаю, что мы решим после того, как встретим Сашу Бурносова, он летит из Цюриха, я видел на табло, что его самолёт уже сел в Женеве.
Бурносов, ведущий специалист „Укртелекома”, был очередным новым технарём, которого Егор выводил „в люди”. Уварову, ездившую с ним раньше, в женевские командировки теперь почему-то уже не пускали.
Когда они вчетвером заявились в гостиницу „Rex”, у Владислава уже был готов план действий, с которым прилетевший Бурносов вынужден был согласиться. Старичев энергично взял в оборот портье, и через 10 минут вопрос расселения решился самым благоприятным образом: профессор и Саша поселились в двойном номере, теперь платить им надо было в полтора раза меньше, чем за отдельные номера; Егора поселили в номере № 401, тоже двойном, но плата за него за дозволенную норму не выходила. Владислав сказал, что вчера из этого номера в Киев вылетел некто Белоблоцкий, который, по-видимому, был на Украине большой „шишкой”.
На следующий день в зале „В” башни на авеню Мотта на уровне „минус 2” в привычной манере стартовало пленарное заседание, а после обеда началась работа по группам.
Рассовав своих бойцов согласно техническому заданию, Резчиков отправился в новое здание Международной организации на улице Монтбриллиан, где в Рабочей группе РГ-1/16 обсуждалась Рекомендация V.300. Там он, к своему удовольствию, встретил Николая Митрухина, прилетевшего из Москвы. По его книжке Резчиков когда-то в туманной юности знакомился с основами передачи данных по проводным каналам связи и очень уважал Николая Никифоровича как высококвалифицированного специалиста. Так что им было о чём поговорить.
Затем на перерыве на кофе Резчиков в почтовом отделении, находящемся в „бункере”, отправил в Германию посылку старшему внуку и лекарство Люде Мирошник в Кёльн.
В четверг, наконец-то, была решена проблема с дубликатом билета для профессора, но эта услуга потянула на 100 швейцарских франков, и 220 франков ему нужно было заплатить за 9 дней в гостинице, но теперь, после тех денег, что организовали ему Резчиков со Старичевым, душевное спокойствие у всех было восстановлено.
Заглянув в Русскую службу, Резчиков передал Марион для её матери, Натальи Ивановны, небольшую иконку и новые почтовые открытки с видами Севастополя. Контракт на перевод новых Рекомендаций был уже почти готов, и Марион сказала, что отыщет Резчикова, как только на контракте будут поставлены все печати.
В воскресенье 13-го февраля Владислав поехал с Егором в Монтрё, за 95 км от Женевы. Когда они миновали стеклянное здание ГАТТ, Владислав намекнул гостю, что будет рад услышать новую порцию одесских анекдотов.
- Уступаю насилию, - пошутил Егор, - уже успел кое-что вспомнить:
Тюлька и килька вышли замуж за одесситов. Теперь они называются Сайрой и Мойвой.
Приезжий спрашивает прохожего: „Если я пойду по этой улице, там будет оперный театр?”. Прохожий ему отвечает: „Он там будет, даже если Вы туда не пойдёте!”.
Бобик, приехавший на экскурсию в Африку, смотрит на баобаб и говорит своей Жучке: „Это просто неописуемо!”.
Армянское радио спрашивают: „Следует ли джентльмену, идущему перед леди, неожиданно сворачивать в туалет?”.
Армянское радио отвечает: „Нет, он должен сначала пропустить туда даму, а потом уже сворачивать за нею сам”.
- Всё, Слава, больше не помню, - взмолился Егор, - в памяти остался ещё один анекдот, но он не одесский:
Депутат Госдумы РФ увидел у дверей мужичка с большой седой бородой, в старом тулупе, подпоясанном потрепанным кушаком, в правой руке у него была суковатая палка.
- А кто это? – спросил он у дежурного прапорщика.
- Говорит, что он – Иван Сусанин!
- Чудеса, да и только! Скажи-ка, дедушка, ты – точно Сусанин?
- Да, отрок, аз есмь Иоанн, из Сусаниных мы.
-Ой, как интересно! Побегу другим депутатам сказать!
- Да, да, собирай их всех вместе, и пойдём….
- По-моему, надо, чтобы и наши депутаты из ВРУ тоже к ним присоединились, толку от них всё равно никакого нет! Прямо хоть в четвёртом измерении их пристраивай!
- На тему исчезновения людей и предметов – продолжил Резчиков, - мне ещё давным-давно запомнилась заметка в Клубе ДС, которая называлась Помочь следствию:
- 13.05 с.г. в цирке гор. Нашенска состоялся конкурс иллюзионистов. Убедительно просим граждан, что-либо знающих о местонахождении 1200 зрителей, иллюзиониста Петрова С. П., а также здания цирка. Сообщить по телефону 86-14-21 [72].
- Всё, выдохся, сам почитаешь те сборники анекдотов, что я тебе привёз! Прессы чуть ли не пол-киоска бывшей „Союзпечати” тебе притащил! Отпусти душу на покаяние!
- Вижу, - засмеялся Владислав, - что ты плохо подготовился к ответственной загранкомандировке! Бухгалтерия может не принять авансовый отчёт к оплате. А что ещё нового в Киеве?
- Помнишь кукольный театр на улице Шота Руставели? Так он выехал в новое здание, которое им соорудили в парке, на горке напротив бывшего музея Ленина. А старое здание отдают Центральной синагоге, оно до революции было построено сахарным королём Лазарем Бродским к своему пятидесятилетию со дня рождения. Кажется, в этом году она переедет на своё историческое место, сейчас ремонт заканчивают …
- А с музеем Ленина что?
- Ну, его ещё как нэзалэжность объявили, сделали „Украинским домом” и там теперь всякие массовые мероприятия проводятся, выставки, лекции, симпозиумы. Наш „Укрпак”, например, теперь каждый ноябрь для всей Украины проводит семинар, рассказывает о своих блестящих успехах в деле пакетизации всей страны, а потом закатывает очень солидный фуршет, денег на рекламу не жалеет!
- А вот и наше Монтрё! Не забыл, как мы тут чуть дальше, в устье реки рыбу ловили, да ни большая, ни маленькая в тот прекрасный весенний день нам так и не поймалась. И всё из-за того, что Фёдор с собой на рыбалку селёдку прихватил…
Конечно, в летнее время Монтрё можно было бы без колебания называть „Швейцарской Ривьерой”, но сейчас этот известный курорт в лучах нежаркого февральского солнца выглядел скромно, без всякого шика, почти безлюдно. Владислав оставил машину на стоянке и повёл Егора на набережную. Дождь, который донимал их в Женеве уже который день, здесь от них отступился, и на набережной им открылся дивный вид на спокойное озеро, отливающее бирюзой, и на горный пейзаж на французской стороне.
- А вот и Фрэдди! –сказал Старичев, подводя к памятнику, где был изображён мужчина с вскинутой вверх правой рукой и левой, сжимающей микрофон. – Ты рок-группу „Queen” знаешь? Нет? Ну, какой ты тёмный! Это же легендарная британская группы, а её лидером был Фрэдди Меркьюри. Он очень любил Монтрё и часто здесь выступал. Умер от СПИДа девять лет назад. Памятник открыт 4 года назад, открывала сама Монсеррат Кабалье, давняя подруга Фредди.
Егор подошёл поближе к памятнику и прочёл табличку, где говорилось, что автором скульптуры является чешская художница Ирена Седлечка.
- А теперь идём к ещё одной знаменитости, уж её-то ты должен знать. Это автор скандальной „Лолиты”…
- Владимир Набоков? – спросил Егор.
-Точно! – ответил Владислав. – Идём к вон той гостинице, к „Монтрё-Палац”. Это её владельцы и выступили закопёрщиками создания памятника своему знаменитому жильцу, прожившему у них с 1960 по 1977 год. Занимаемый им номер – на шестом этаже, видишь окна слева, там, где флажок?
Памятник находился на газоне, густую зелёную траву которого, казалось, зима совсем не тронула. Классик сидел, облокотившись левой рукой на спинку стула, наверно, венского. Его взгляд был устремлён в сторону Женевского озера. Егору этот памятник напомнил тот, который он видел в Торонто, Уинстону Черчиллю, во всяком случае, фигуры двух знаменитостей были очень похожи.
- Дипломная работа скульптора Филиппа Рукавишникова, - продолжал демонстрировать свою эрудицию Владислав.
- Ты, прям, тут всё про всех знаешь, - усмехнулся Егор.
- Ох, Егор, сколько ж я вашего киевского брата сюда напритаскал, пальцев ни на руках, ни ногах нехватит для подсчёта, штатным экскурсоводом могу работать. Так, наверно, и сделаю, мне через год – на пенсию. В нашей конторе с этим – строго, потрудился, сколько тебе разрешено законом, и всё – адьё, мусьё, теперь шагай на честно заслуженный отдых! Хотя нет, консульство обещает сделать внештатным сотрудником, т.е. платить они мне ничего не будут, но дадут какую-то очень важную бумаженцию, по которой на заправке я бензин буду получать с хорошей скидкой, как работник консульства…
Возвращаясь в Женеву, они на полчаса заехали в Шильонский замок, побродили вокруг, но в сам замок уже не заходили, погода начинала портиться, стало холодно, противный дождь намекал, что уже пора по домам. А в Женеве дождь сменился мокрым снегом.
Профессор Фаргойзен, добившись включения своих дополнений в Рекомендацию Н.263 по кодированию движущихся изображений, заторопился домой и пообещал через 3 дня прислать по электронной почте свою часть к отчёту делегации. В аэропорт его проводил Бурносов, Егор знал, что туда они спокойно доедут на троллейбусе № 10, проходящему по улице Сервет. Сам Резчиков немного переживал, как бы с дубликатом авиабилета у Олега Викторовича не возникли совершенно ненужные осложнения, и просил Бурносова обязательно позвонить, как прошла регистрация.
До конца работы заключительного собрания ИК-16 оставалось ещё 3 дня, когда из Киева пришла очередная кадровая новость: со своих должностей были уволены первый зам Госкомитета Виктор Д-ра и начальник Егора – Александр Сайченко. Пора было возвращаться домой…
54
Прилетев домой, Егор, ошалевший от французских программ телевидения, в первый же вечер уселся у телевизора смотреть программу „Время”, и узнал, что в ночь с 19 на 20 февраля в гостинице „Русь” города Светлогорска Калининградской области в возрасте 62 лет умер хорошо известный политический деятель А. Собчак, которого он терпеть не мог.
Его книгу „Тайны хождения во власть”, которую ему когда-то подсунула дочь, остряки называли рассказом „о собчачьем сердце”, и он её еле-еле осилил. Что-то в этом профессоре напоминало лидера кадетов Павла Милюкова в новой исторической эпохе, протянувшейся „от Колчака до Собчака”, типичного либерального говоруна, „демократа” западной закваски. Правда, Милюков, тем не менее, во время второй мировой войны выступал против Гитлера и радовался победе Красной Армии под Сталинградом.
На работе, как всегда, ожидала очередная неприятность: Валентина подсунула Резчикову распечатку закона № 1490 о тендерах, только что принятого Верховной Радой. Внимательно прочитав его, Егор понял, что теперь работать с институтами будет во много раз сложнее.
Да, перед отлётом Егора в Женеву, Сайченко показывал ему копию письма Министерства экономики, где говорилось о намерении Кабмина обязать заинтересованные министерства и ведомства тратить бюджетные деньги на закупку товаров и услуг только на конкурсной основе, но ему, Егору, и в голову не пришло, что это очередное новшество будет касаться и НИР, выполняемых подчинёнными институтами отрасли.
Когда он сказал, что к ним это, наверно, не относится, Сайченко с ним не согласился:
- А наши информатизаторы уже все свои работы проводят только на конкурсной основе!
- Так ведь они, когда были самостоятельным Агентством по информатизации при Президенте Украины, в подчинении никаких НИИ не имели. – возразил Резчиков. - Вот и вынуждены были искать исполнителей на стороне. А у нас ведь ситуация совсем иная!
- Не нравится мне всё это, - поморщился Сайченко, - ну, ладно, поживём- увидим!
- Вот и увидели! – пробормотал в досаде Резчиков. - Александру Григорьевичу теперь это всё - „по барабану”, а нам с Валентиной придётся садиться и зубрить этот чёртов Закон. Да и вообще, почему эту бяку называют тендером? Смотрим, что говорит по этому поводу „Толковый словарь русского языка”:
Тендер - 1). Вагон особой конструкции, прицепляемый к паровозу, как бы составляющий с ним одно целое и предназначенный для запасов топлива и воды, а также смазочных, обтирочных материалов и инструментов. 2). мор., спорт. Небольшая одномачтовая парусная спортивная яхта, а также небольшое плоскодонное морское судно для внутрипортовых перевозок. 3). ком. Коммерческий конкурс, торги, аукционная распродажа по заранее поданным заявкам от участников этих мероприятий.
. - Неужели нельзя было найти подходящее слово в державнiй мовi? – возмутился Резчиков, просмотрев текст закона. - Почему нужно всё тащить из английского языка, из этого заповедника родительного падежа? Правильно кто-то сказал, что в русском языке для обозначения одного предмета или явления может использоваться много слов, а в английском языке – наоборот: одно слово может обозначать множество предметов и явлений. Вот и мыкайся при переводе, как бобик, выбирая наиболее подходящее значение…
- И чем им, этим депутатам, слово „конкурс” не подошло? – поддержала Валентина расстроенного Егора.
- Ума не прилажу, вижу, что совсем, как у А.П.Чехова в водевиле „Свадьба” про телеграфиста Ять получается: „Они хочут свою образованность показать, и всегда говорят о непонятном!” Ладно, Валентина Васильевна! Будем привыкать рулить в новых условиях!
Начальник техуправления был назначен только в середине марта. К большому удивлению Резчикова, им стал очередной питомец киевского НИИ Владимир Груздяк, когда-то работавший в отделе НО-2. Отдел этот размещался на одной площадке с отделом Резчикова, но Егор даже не подозревал о существовании сотрудника с такой фамилией. Обо всём этом он узнал лишь тогда, когда представившись коллективу управления, Владимир Григорьевич, с фигурой баскетболиста, тонкий и звонкий, отпустил сотрудников и рассказал Егор о своей прежней работе в киевском НИИ. Закончил он комплиментом в адрес Резчикова:
- Егор Сергеевич! Я всегда восхищался деятельностью Вашего отдела! Сколько там было новых разработок! Я думаю, что мы сработаемся. Я, кстати, у Вашей жены учился в политехникуме!
„Как говорят в Одессе – тоже красиво, узнав, как одно мягкое место по-польски называется!” - подумал Резчиков. – „Иди-знай, сколько ему Диана успела двоек поставить на экзаменах. Не пришлось бы мне теперь всё это пересдавать вместо него. Вон он с каким удовольствием кому-то рассказывал по телефону, какая эта сложная штука – дифсистема для современного мобильника!”.
А спустя неделю, когда Резчиков и Карташенко ломали голову, как им, наконец, расплатиться с ИК РСС за НИР, выполненные ещё 2 года назад, Валентина сказала Егору:
- Меня Владимир Григорьевич уже „напрягал” по этому вопросу. Ему звонят из Москвы, требуют погасить долг, а он пока не в курсе дела. Он собирается с Вами поговорить.
- Хорошо, я, пожалуй, подготовлю справку по этому вопросу, - решил Резчиков, - пусть он идёт к председателю решать, как нам из этой трясины выбираться!
- А Вы знаете, что наш Груздяк, кстати, он большой приятель нашего местного вождя, записывается на приём к Олегу Борисовичу по Интернету?
- А что же Вы хотите? „Современная техника дошла до невозможности”, - повторил Егор любимую фразу из бессмертного произведения 2-х одесских классиков. – Ведь число узлов Интернет на Украине уже приближается к 30 тысячам, и в этом есть заслуга и нашей „конторы”. Хотя бы в том, что мы провайдерам не мешаем „творить, выдумывать, пробовать”.
- Я вижу, что настала пора и мне осваивать персоналку, - огорчённо ответила Карташенко.
- Вы тоже горите желанием записываться на приём к руководству через Интернет? – опять пошутил Резчиков.
- Нет, я просто поняла, что теперь без компьютера и иностранного языка – как без штанов! Жаль, что я Горленко до конца не додавила, чтобы мне персоналку выделил, когда он у нас керувал…
- Я постараюсь, - пообещал Резчиков, - чтобы из следующей партии персоналок, которые собирается закупить наша „контора”, одна обязательно попала к Вам. Будете её осваивать под моим чутким руководством!
В двадцатых числах мая из Одессы позвонил Пётр Володин, и по его голосу в телефонной трубке Резчиков понял, что случилась какая-то большая неприятность:
- Егор, здравствуй! У нас плохие новости - Леонид Фёдорович в воскресенье умер…
- Как это случилось, где? – только и смог проговорить в трубку Егор.
- Вчера в воскресенье. – начал рассказывать Володин. - Поехал в субботу на дачу, там, видно, перетрудился в саду, ведь это всё в полусогнутом состоянии делается… Приехал домой, нехорошо что-то вдруг стало, вызвали „Скорую”, та приехала довольно оперативно, но спасти не удалось. Говорят, инфаркт, сегодня вскрытие будет…
- Я сейчас пойду к Владимиру Григорьевичу с рапортом на командировку, - принял решение Резчиков, - надеюсь, что завтра утром у вас буду.
Он положил трубку, и увидев, что Карташенко смотрит на него с немым вопросом, сказал ей глухо:
- В Одессе Лёня умер…
Валентина ахнула, прошептала „О. Боже!”, и Егор ей пересказал то, что узнал от Петра.
- Может быть, начальник и меня отпустит на похороны? – со слабой надеждой спросила она Резчикова.
Начальство разрешило командировку только Егору и при нём же позвонило в хозяйственное управление, чтобы в фойе возле зала научно-технического совета вывесили траурное объявление.
Потеря и для министерства, и для института была большая. Леонид Фёдорович был и опытным специалистом, и талантливым организатором, хорошо знал систему сельской связи, её нужды, постоянно колотился и в министерстве, и у операторов в поисках работ для своего коллектива, и в институте ему верили и любили.
Резчиков знал, что сын Лёни работал в „Укрпаке”, слыл квалифицированным программистом и даже нашёл ошибки в ПО программно-аппаратного комплекса, поставленного из Германии. Знали Резчиков с Карташенко и любимый тост его пятилетнего внука: тот на праздники, посмотрев, как пируют взрослые и произносят проникновенные тосты, влезал на табуретку с маленькой кружкой домашнего яблочного сока и объявлял: „За нас, красивых!”.
Так вот и настала пора познакомиться Резчикову с Таировским кладбищем в Одессе. Были на похоронах груды тёмно-зелёных венков, автобусы с чёрным орнаментом на лобовых стёклах, звучала траурная музыка, комья земли глухо стучали о крышку гроба; надрывал душу прощальный плач родных, пламенели охапки цветов со сломанными стеблями, из них высовывалась временная табличка с фотографией и именем покойного.
Были поминки, поминальные речи с пожеланиями царства небесного и земли пухом. Звучали клятвенные обещания вечной памяти об ушедшем товарище и руководителе, который изо всех сил выкладывался, не жалея своего здоровья, чтобы в этой новой системе жизненных координат, без уверенности в завтрашнем дне, в равнодушном, безжалостном обществе, где все друг другу – господа, и уже который год - совсем не товарищи, попытаться обеспечить своим сотрудникам жизнь, всё-таки отличающуюся от нищенского существования …
Вернувшись в Киев, Резчиков узнал от Валентины, что составленную Егором справку по долгам Исполкому РСС она передала Груздяку, и тот пообещал „нагнуть” одного оператора, который собрался получать в Госкомитете новую лицензию на предоставление услуг связи.
Слово своё начальник сдержал уже через неделю, и Егор с Валентиной вздохнули с огромным облегчением: теперь не нужно вздрагивать при каждом звонке из аппарата ИК РСС и еженедельно оправдываться перед настырными москвичами, объясняя им, в двадцатый раз, что казначейство никак не возьмёт себе в толк, почему оно должно погасить долги, которые образовались тогда, когда их ведомства в стране и в помине не было.
В конце марта в России состоялись внеочередные президентские выборы. И хотя Геннадий Зюганов при назначении Путина на пост и.о. премьера безапелляционно утверждал, что любая кандидатура, выдвинутая ненавистным стране Ельциным, заранее обречена на политический провал, результаты выборов показали совсем обратное. /Выборы прошли в один тур, чего уж точно никто не ожидал, и симпатии избирателей были таковы:
Путин – 52,4%;
Зюганов – 29,6%;
Явлинский – 6%;
Тулеев – 3%.
Было видно, что мероприятие, обещанное кавказским террористам даже в сортире, оказалось для народных масс более убедительным и реальным, чем построение, по второму разу, бесклассового общества, к которому безуспешно двигались почти 75 лет.
„Да, прав был мудрец, утверждавший, что деньги – не зло. Ведь зло так быстро не кончается!” – подумал Резчиков, глядя на выписку, которую ему вручили в бухгалтерии:
- оклад – 195 грн
-за знание иностранного языка – 19,5 грн;
- за наличие степени кандидата технических наук – 29,25 грн;
- за ранг – 110 грн;
- за выслугу лет – 49,75 грн
Итого – 403,5 грн.
При курсе 5,5 грн/доллар, получалось, что его зарплата составляет всего-то 73 доллара в месяц. Не сильно густо; вчера, когда он ехал на маршрутке, водитель хвастался перед своим приятелем Васей, что у него зарплата ниже 330 гривней не опускается.
- Наверно, и мимо кассы что-то пронести можно? – поинтересовался друг Вася.
- А это уж как поволокёт! – засмеялся водитель, подруливая к очередной остановке.
„Вон, неделю назад по телевизору показывали одну бедную африканскую страну и жалели её граждан, которые живут на 1 доллар в день. Так мы ещё можем считаться богачами – получаем аж в 2 раза больше африканских аборигенов!” - подумал Резчиков.
Не иначе как о благе народа радел президент Кучма, затеяв 16-го апреля всеукраинский референдум, на котором надо было ответить на 4 вопроса;
- о возможности досрочного прекращения полномочий ВРУ (изменения статей 90 и 106 Конституции Украины);
- ограничение депутатской неприкосновенности;
- уменьшение числа народных депутатов с 450 до 300 человек;
- создание двухпалатного парламента.
На все эти вопросы были даны положительные ответы на уровне от 81 до 89,91%, причём, наибольшее количество голосов собрал вопрос о депутатской неприкосновенности. Всем уже набрыдла эта „недоторканiсть” народных избранников, надёжно защищающая их от органов правопорядка.
Но в соответствии с основной аксиомой, на авторство которой может претендовать солидная кучка авторитетов, начиная от М.Е.Салтыкова-Щедрина, С.Ю.Витте, П.А.Кропоткина и кончая „златоустом” В.С.Черномырдиным, которая привилась на Украине и неоднократно показывала свою незыблемую правоту, - „хотели, как лучше, а получилось, как всегда”, ничего, из вынесенного на референдум, реализовано так и не было.
И получилось то, что в украинском варианте аксиомой № 2 стала фраза : „маємо те, що маємо!” [73]. У этого судьбоносного выражения есть лишь один автор – первый президент Украины, бывший когда-то номером третьим в киевской партийной управляющей команде. Но в соответствии с этой крылатой, вернее, даже программной фразой, уже много лет строят свою политику все остальные украинские президенты.
55
Исполнив на референдуме свой гражданский долг, Диана засобиралась в дальнюю дорогу. На этот раз она летела в такую экзотическую страну, как Израиль, причём, одна – у Егора на конец апреля работы было невпроворот, и с институтами, и с НТС.
Идея поехать в библейскую землю принадлежала Люде Мирошник, она захотела взглянуть на квартиру, которую её племянник Саша построил в городе Питах-Тиква, расположенном в 10 км к востоку от Тель-Авива. По всем прикидкам получалось, что побывать у него на новоселье лучше всего было бы во время еврейской Пасхи - Песах, в этом году она праздновалась 19 апреля, время – очень удобное: ещё не так жарко, как летом, а фруктов и ягод - уже навалом.
О своей поездке Диана рассказывала так:
- Я позвонила в Германию и сказала Люде, что поеду, если мне помогут с визой. Её племянник Саша через свои связи с киевской синагогой всё устроил достаточно быстро, и ни в каких очередях я не стояла, и не толкалась, и не маялась. Я передала документы одному знакомому Саши, а потом через неделю сама подъехала в назначенный срок и забрала паспорт с визой. И ехать тоже было недалеко - посольство располагалась на бульваре Леси Украинки, напротив суворовского училища.
Билет у меня был на самолёт израильской авиакомпании El Al, и в аэропорт Бен-Гуриона (он - в 20 км от Тель-Авива) я прилетела в первый день Пасхи, а там общественный транспорт вообще не работал. Сене и Саше удалось уговорить одного таксиста, который согласился отвезти их в аэропорт и там подождать, пока я выйду из самолёта. Потом водитель повёз всю компанию в Питах-Тикву.
Квартира была большая, красивая, однако совершенно пустая, без мебели. Но я об этом знала и везла с собой подушку, плед, постельные принадлежности. Как-то мы там, в общем, устроились. Квартира поразила меня тем, что в ней было 3 спальни, в двух из них окна были узкие и находились высоко под потолком, чтобы солнце туда не попадало, а в большой комнате , которая соединялась с кухней и передней, был балкон и большое окно; в центре же квартиры размещалась комната-бомбоубежище. Её соорудили особым образом: была в ней тяжёлая железная дверь, которая закрывалась, окон там не было, была специальная вентиляция. Это было бомбоубежище на случай войны в Израиле. Вот чем меня поразила квартира.
Всю пасхальную неделю магазины практически не работали, но почему-то работал базар, который был недалеко от нашего дома. Мы с Людой ходили туда почти каждый день и покупали в огромных количествах клубнику необыкновенной сладости, крупную, красивую. Продукты у нас были, но готовить было нельзя, да и никакой посуды в квартире ещё не было. Нам нехватало хлеба, но было много мацы. За неделю этой мацой мы поранили себе все рты, хотя Люда ставила её нам то с яйцами, то с молоком.
Поразил меня базар, он был огромный, очень длинный, типа ангара, покупателей на нём почти не было. Продавцами там были мужики, чёрные, усатые, похожие на наших азербайджанцев. Когда они увидели нас, то сразу поняли, что мы - люди приезжие, не местные, и начали переговариваться между собой, так громогласно, просто кричали с одного края этого ангара на другой, наверно, желая напугать нас и самим повеселиться.
Городок был небольшой, мы там всё осмотрели за один день, и на следующее утро сели в автобус и через 20 минут были уже в центре Тель-Авива. Походили по городу, вышли к морю, на большой пляж, вода была холодная, но Сеня, Саша и Вадик искупались. Мы там бывали каждый раз, когда приезжали в столицу.
А потом Сеня нас построил, и мы пошли в соседний старинный городок, который называется Яффа. Это в старину был город пиратов, морских разбойников. Мы походили по интересному городку с узкими улочками, с плитами, исстёртым ногами за тысячи лет, на каждом доме были керамические таблички с надписями или изображением птиц или зверей. Своеобразный это был городок, торговали там, в основном, сувенирами.
В Тель-Авиве мы были несколько раз, любовались современными домами, набережной, а в один из дней поехали в Иерусалим, он в 70 км от Тель-Авива. В нём жила Белла, бывшая сотрудница Люды и Егора по киевскому НИИ. Мы приехали к ней, Белла жила с матерью, она у неё – русская, и с мужем, он тоже работал с Егором в одном институте, в лаборатории у Валерия Запольского, жаль, что вскоре умер.
Их дети жили отдельно, тоже в Иерусалиме. Я могу сказать, что все русские, которые там живут, постепенно начинают интересоваться историей и религией, соблюдать местные каноны. Мама-казачка показала свои фотографии, она сама – с Кубани, муж её тоже был оттуда. Мы у Беллы заночевали, а утром пошли на экскурсию в Иерусалим. И конечно, мы жалели, что не взяли с собой Сашу, который был грамотным специалистом во всех религиозных вопросах и знал историю этого города досконально, нам его явно нехватало.
В Иерусалиме мы видели много достопримечательностей, в основном, связанных с иудейской верой, но самое интересное было, как мы гуляли по Старому городу, центру Иерусалима. Там очень узкие улочки, на них кругом висят всякие товары, ковры, разные тряпки из одежды, серебряные изделия. Мы походили, поглазели и захотели выйти к храму Гроба Господня, построенному на Голгофе, куда свой крест принёс Иисус Христос, и где он был распят.
В этом старом запутанном городе мы старались ориентироваться по карте, но скоро запутались, заблудились и не знали, как пройти к храму. Тут к нам подошёл какой-то человек невзрачной наружности и на какой-то смеси идиша и польского языка, стал обещать, что проведёт нас к храму. Сначала он думал, что мы – поляки, а потом, узнав, что мы – русские, стал повторять: „руси, руси!” и полез обниматься с Сеней и всё такое. Он повёл нас, и выяснилось, что мы были совсем недалеко от храма, просто не знали, как на него выйти.
Когда мы уже приблизились к цели, которая была за поворотом, этот человек сказал, что он дальше не может идти, потому что там – полиция, она не разрешает самовольным гидам общаться с паломниками и туристами, тем более, брать с них деньги. Когда мы дошли до квартала, где виднелся храм, человек пробормотал, что дальше он не пойдёт. Мы стали прощаться, а человек стал и ждёт, чтобы ему дали деньги. Я Сене говорю:
- Дай ему два доллара!
А тот человек понял и говорит:
- Нет! Два доллара мало! Давай больше!
В общем, он хотел не меньше 20 долларов, но Сеня сказал:
- Ты что? За что тебе 20 долларов?
А „добровольный гид” встал в боевую стойку, наверно, захотел с Сеней драться!
Ой, мы увидели такие события, испугались, но наш Сеня – боец, это известно всем. Он снял рюкзак, с которым никогда не расставался, положил его на булыжную мостовую и сказал:
- Хорошо, ты хочешь со мной драться – давай, начинай!
А тот человек не ожидал такого отпора от достаточно немолодого человека, ну и в общем, он увидел, что это – дело серьёзное, а противник готов против него сражаться, он с ругательствами убежал, потому что боялся полиции, наверно.
Ну и вот, после этой стычки мы зашли в храм Гроба Господня, осмотрели его. Во-первых, там есть Голгофа, по ступенькам подымаешься наверх, там алтарь, картины с библейскими сюжетами, разные предметы христианские. Когда Христа сняли с креста, то его положили на плиту. Плита – большая, длиной в метра два, высокая, но не выше обычного стола. Мы её хорошо видели, она из какого-то зелёного камня, может быть, это эйлатский камень, на юге страны добывается такой зелёный камень. Этот камень в храме мироточит, сам по себе, из него выходит мирра. Потом мы видели пещеру, там загорается Благодатный огонь, который развозят по всему христианскому миру. Этот храм интересен тем, что он принадлежит четырём христианским общинам: коптской, армянской, греческой и католической. Территориального разделения никакого нет, все они вчетвером управляют храмом.
Когда мы вышли из храма, видим: вокруг него продают различные христианские сувениры, которые можно освятить в этой церкви. Мы купили там крестики из зелёного эйлатского камня и спросили, а как же их освятить? Нам сказали, что нужно подойти к той большой зелёной плите, которая источает мирру и там положить этот крестик на камень, чтобы он полежал немного, и он будет освящён, что мы и сделали. По приезду я и Люда все крестики раздали друзьям, ведь для верующего это очень ценная реликвия. У меня остался только один крестик.
Потом мы пошли вниз, там, буквально рядом с храмом находится еврейская Стена Плача, остаток от разрушенного древнего еврейского храма. Для евреев – это религиозный символ, тоже бесценный, как для христиан – храм Гроба Господня. Мы увидели, что люди у стены закладывают записочки в щели между камнями, но мы с Людой записок не писали, а просто подошли и положили руки на эти древнейшие камни, которые там остались. Я не знаю, сколько им веков, наверно, не менее двух тысяч лет, и мы попросили Бога, чтобы он был за нас.
И тут же, с этой площади был виден золотой купол, это мусульманская мечеть, но мы туда, к сожалению, не пошли. Я уже потом видела по телевидению, какое у неё богатое убранство, золотые изразцы, арабески. Сеня сказал, что там – мусульмане, и неизвестно, как они отнесутся к пришлым людям. Поэтому на эту мечеть мы посмотрели издали, придя к выводу, что разделить Иерусалим между тремя религиями совершенно невозможно, поскольку все главные ценности находятся очень близко друг от друга, это просто неотделимо! И, по-моему, Иерусалим не может принадлежать какой-то одной стране или религии.
Далее мы осмотрели дворец Давида, может быть, я неправильно называю, поднялись наверх, там звучала какая-то красивая музыка, было очень много религиозных принадлежностей, еврейских. Затем мы опять спустились в Старый город, вышли через другие ворота, уже не помню их название. По-моему, через них в город заходил Христос со своими учениками. Мы вышли через другие ворота, чтобы осмотреть окрестности и увидели Масличную Гору и оливковую рощу.
Когда мы шли к автобусу, мы не знали, как нам попасть в Старый город, он был окружён колоссальной высокой кирпичной стеной, и там есть несколько ворот, я запомнила только Золотые ворота. Мы стали думать, у кого же спросить, и вдруг я вижу - стоит газетный киоск, там какая-то женщина купила газету, и я обратила внимание, что газета эта – на русском языке. Мы подошли к этой женщине, она нас очень любезно приняла и рассказала, как нам пройти. Так мы пообщались с местным населением.
Потом мы зашли к Белле, попрощались и поехали домой, в Питах-Тикву через Тель-Авив. Ехали мы по холмам, видели арабские посёлки, всё это так близко, так тесно, что разделить это просто невозможно. Усталые, но довольные, мы добрались до квартиры Саши, а на следующий день решили съездить на экскурсию в Эйлат – курортный городок на самом юге Израиля, где сходятся границы трёх государств: Израиля, Иордании и Египта. В Эйлат мы приехали на экскурсионном автобусе и разместились в гостинице, которая находилась на берегу Красного моря, это отросток моря, оно там мелкое, катерочки шмыгают разные, но больших судов не видно, наверно, они сюда не заходят.
Жёлтой подковой возле этого моря расположены пляжи, а чуть выше – целый ряд гостиниц европейского типа. Наша гостиница была не очень новая, а напротив этого залива находилась уже Иордания, и там прямо на берегу разместилась резиденция, кажется, иорданского принца. В общем, какой-то государственной особы, которая жила напротив нашей гостиницы.
Море здесь было очень тёплое, неглубокое, чистое, прозрачное, песок – чистейший. Позже нас повезли в музей, он располагался прямо на берегу моря, в нём были такие отсеки, в которых плавали разные рыбы. Это было такое тёмное помещение, освещались только ёмкости, где плавали рыбы. И такого разнообразия рыб я бы не смогла себе даже представить, не то чтобы нарисовать или увидеть, на меня это произвело неизгладимое впечатление. Я тогда впервые подумала, что Бог - есть, если кто-то смог создать такое разнообразие рыб: и в полоску, и в горошек, и в зигзагах, цветные, яркие, всякие рыбки. Ну, просто невозможно описать и перечислить такое разнообразие рыб. Вот это, конечно, меня потрясло.
Нас повели по настилу, выдвинутому в море, у него стена и пол были стеклянными, и ты видишь под собой, как плавают рыбы, но это уже не в бассейне, а в море. Далее мы зашли в один магазин, где продавались различные сувениры местного изготовления и ювелирные изделия. Ювелирка была очень дорогой: красные кораллы, жемчуг, бриллианты и золото разного цвета, очень были богатые магазины. Мы там впервые купили красочные магниты в виде небольших картинок, они ещё не были широко распространены. Мне понравился магнит с изображением верблюда и надписью „Eilat”, а Люда купила какую-то рыбину. Мы с ней после этого стали собирать такие живописные магнитики, которые навешивали на дверцы своих холодильников; покупали мы их везде, где бывали, иногда их кто-то привозил их нам из своих поездок, например, Марина из Англии.
Ну что ещё было в этом Израиле? Да, ехали мы в Эйлат через пустыню Негев, она такая холмистая, грязно-жёлто-коричневого цвета, в автобусе было, конечно, очень жарко. Отдыхали мы в одном оазисе, сидели в тени, что-то там пили, а вокруг толпились верблюды и лезли своими мордами прямо к нам в тарелки, рядом сидели бедуины, мы их видели в натуре, когда ехали по пустыне – то и дело попадались натянутые брезентовые тенты.
Побывав на экскурсиях, мы вечером пошли гулять по набережной, и я впервые увидела, как там сидят девочки-негритянки и причёсывают курортницам волосы, делая на голове 25 мелких косичек. Это я видела впервые, и мне было очень смешно. Ну, а гостиницы, конечно, были европейские, мы зашли в одну из них, там ходил стеклянный лифт, мы даже прокатились на нём наверх, осмотрели окрестности с высоты, погуляли вечером по набережной, пришли в гостиницу, нас нормально покормили ужином, и мы отправились спать.
Рано утром мы решили до завтрака искупаться, выходим, а наша гостиница буквально на пляже стояла, песок был такой чистый, горячий. Мы вышли рано, идём к воде, вдруг видим: песок шевелится, Боже мой! Мы остановились, что такое? Оказывается, из этого песка вылезают люди! Вылезли оттуда два парня, и кажется, одна барышня, чуть подальше. Получается, что они в этом песке спали-ночевали, им гостиница была не нужна, песок – тёплый, почти горячий. Мы искупались и пошли на завтрак В Эйлате мы были два дня всего, Люда в нём даже встретилась с какой-то своей троюродной сестрой, которая там отдыхала.
Когда мы ехали обратно, то конечно, вся эта жара невыносимая, здорово утомляла; а на обратном пути планировалось заехать на Мёртвое море, но для этого требовалось сделать круг такой, по большой дуге, чтобы ехать на это море. Но все люди так устали, и водитель в том числе, что решили туда не ехать, а двигаться прямо домой, в Питах-Тикву.
Мы ездили несколько раз в Тель-Авив, в Иерусалиме мы были всего один раз. Потом мы ехали на каком-то пароходике, но куда – уже не помню, так было много впечатлений. Что ещё запомнилось? Когда мы вечером возвращались домой, то нужно было на автовокзале сесть на автобус и ехать до нашего дома.
Однажды или даже дважды, но я помню первый случай, мы попали в такую западню: оказалось, что на автовокзале кто-то оставил бесхозный пакет. А автовокзал – это большое здание, многоэтажное, от него много автобусов ходят по всей стране, в нём - куча офисов, кафе, И вот это здание оцепили военные. А военные - это молодые мальчики и девочки, с автоматами. И они никого не выпускают из автовокзала, пока не разберутся с этим пакетом. Мы были заблокированы часа два, это точно! Вот такое было приключение, с учётом обстановки в этой, постоянно воюющей, стране…
Поскольку целую неделю была пасха, и хлеба нельзя было нигде купить, мы ели мацу, и вот однажды, в последний день пасхи, мы вечером возвращались домой, на небе уже появились звезды, и это означало конец пасхи. В этот момент открылись магазины. Мы подошли к какому-то киоску, в нём был араб, и его семья пекла лепёшки, это уже было можно, и к киоску выстроилась очередь, ведь не мы одни истосковались по горячему хлебу. Мы встали в очередь, и Люда спрашивает:
- Сколько мы купим лепёшек?
А нас пять человек: я, Люда, Сеня, Саша и Вадик. Я и говорю:
- Бери десять штук!
- Ах! Ты что?
- Да мы сейчас сядем в автобус и там по одной лепёшке сразу и съедим! А по второй – дома!
Так оно и получилось, даже Саша, который был в кипе, так он в автобусе снял её и тоже ел с нами эту горячую мусульманскую лепёшку! Когда мы приехали домой, уставшие, то устроили себе настоящий пир, съели ещё по одной лепёшке, а Люда сказала:
- Жалко, что мы мало купили, надо было купить ещё1 Лепёшка нам бы и утром пригодилась!
На другой день уже работали магазины, а я уже собиралась домой, мы пошли покупать книгу об Израиле, поскольку мы всегда с Егором покупаем книги, с фотографиями и красочными описаниями страны или города, где мы были. В книжном магазине книги были очень дорогие, я купила книгу за 50 долларов, это, конечно, безумная цена. Но торговцы пользуются тем, что человек приехал сюда первый раз в жизни, ему нужна такая книга, вот он и содрал с меня такие сумасшедшие деньги.
В субботу мы пили вино, Саша нас угощал каким-то кошерным вином, сладким, субботним, оно мне очень понравилось, и я решила купить такое вино для Егора. Мы нашли винный магазинчик, зашли туда, и я говорю, чтобы вино было сладкое, густое, тёмно-красное. Люда начала хозяину говорить на английском, он, конечно, ничего не понимает, она не понимает на иврите. Но всё-таки выбрали бутылку, тоже дорогую, кажется, я заплатила за неё 25 долларов. И была она в такой сетчатой упаковке, хорошо упакована, я её уложила в чемодан. Мы с Сеней поехали в аэропорт, общественный транспорт уже ходил. По дороге нас дважды останавливали, в салон автобуса входили военные, но никого не обыскивали. На территории аэропорта в салон автобуса вошли пограничники и просмотрели всех пассажиров.
В аэропорту после пасхального затишья, когда ничего не работало, теперь творилось что-то невообразимое, шум, гам, суматоха, в общем - ужасное столпотворение, и мы с Сеней становились то в одну очередь, то в другую, и я боялась опоздать. Наконец, я показала билеты, без всякой очереди поставила свой чемодан, открыла, и его начали проверять, такие мальчишки и девчонки, лет по 16-17, правда, в белых перчатках, они нащупали эту бутылку, обрадовались. Один мальчишка вооружённый, схватил бутылку и убежал куда-то. Я ему кричу вдогонку:
- Где моя бутылка?
И поняла: я лечу без неё. Я говорю Сене:
- Бог с ней, с бутылкой! Мне важно не опоздать на самолёт!
Мы уже пошли регистрироваться, Сеня докатил мой чемодан, как вдруг подбегает этот вооружённый пацан и отдаёт мне бутылку. Ну, что уже отдавать, когда чемодан закрыт и уже сдан. У меня в сумочке был полотняный мешочек, и я туда положила бутылку, и с ней так и пошла на посадку в самолёт. Хорошо, что тогда бутылку можно было занести в самолёт.
Прилетела я в Киев, получила багаж, качу чемодан, на шее висит сумка, а на локте раскачивается мешок с бутылкой. Смотрю, а впереди очередь человек на 100-150, там горит красный свет, а передо мной – зелёный. В метрах тридцати от меня сидит таможенник, кивает мне, мол, подходите!. Я к нему иду, эта бутылка колыхается на руке, а он мне кричит
- Не разбейте бутылку!
Вот что значит - профессионал! Он усмотрел эту бутылку, в чёрном мешочке, на расстоянии 30 метров до него…
56
Уже через неделю после возращения домой Диану ждал неприятный „подарок” – в Киеве выросли цены на хлеб, а стоимость мяса поднялась до 15-18 гривен. Вскоре в 3 раза повысилась квартирная плата.
Из России приходили печальные вести: в конце мая похоронили Олега Ефремова, замечательного артиста, режиссёра и руководителя Московского художественного театра имени Чехова, а буквально через неделю в авиакатастрофе погиб выдающийся российский офтальмолог, руководитель Центра Фёдорова (Московского исследовательского института микрохирургии глаза) академик Святослав Фёдоров. Вертолёт „Еврокоптер Газель”, принадлежащий Центру, рухнул недалеко от московской кольцевой дороги:
На работе бушевали свои страсти: новый председатель Госкомитета, памятуя о пословице „Куй железо, пока горячо”, упорно пробивался к двум главным целям: написать диссертацию, пока под боком есть свои подчинённые институты, и попасть в список специалистов, представляемых на соискание Государственной премии за разработку, освоение в серийном производстве и внедрение на сети телефонной станции С-32, которую с большим скрипом освоил и начал выпускать Днепровский машиностроительный завод. Резчиков не смог узнать, входит ли в этот список автор С-32 – москвич Марк Уриевич Поляник.
На предприятиях отрасли были организованы специальные „слушания”, которые заканчивались „решением” трудового коллектива или научно-технической конференции, где особо подчёркивалась выдающаяся роль председателя Госкомитета, претендента на государственную премию за техническую модернизации отрасли.
На одном из таких слушаний, на конференции о путях дальнейшего развития сельской связи, проведенной в одесской гостинице „Виктория”, Резчикову пришлось побывать лично. Хвалебное заключение зачитывал Пётр Володин, заместитель директора одесского НИИ; в перерыве он подошёл к Резчикову, и, смущаясь, сказал:
- Ну, ты ж понимаешь, что я отбывал номер?
- Пётр, я очень хорошо всё понимаю, - ответил другу Егор, - я даже слышал, что ваш Гарнатуров ему помогает писать диссер, что-то там о рисках для инвестиций говорится...
- Да, - подтвердил Володин, - он в октябре защищаться будет, но не в Одессе, а где-то в Киеве, он ведь прёт в кандидаты экономических наук…
- Обидно Пётр, что всякие пришлые варяги-временщики стригут купоны и всё выжимают из своей высокой должности. Ведь известный афоризм Ротшильда - „кто владеет информацией, тот владеет миром” – верен, и в наше время, и в нашей отрасли! Ну, чтобы не миром владеть, конечно, а реальной ситуацией, управлять ею. А вот ты, который и систему информационного обеспечения отрасли организовал, и добился, чтобы на основе вашего отдела метрологии сделали головную организацию метрологической службы, ничего с этого не наварил, потому что вкалываешь, как негр на табачной плантации, и голову поднять не можешь, и времени не найдёшь, чтобы за диссер приняться! Ведь у тебя реальных тем – навалом, и все – без рисков, в том числе, и инновационных.
- Когда ВЫ говорите, так ВЫ правы! - отшутился Володин хорошо известной присказкой, которую часто можно было услышать в яростных спорах одесских футбольных фанатов на Соборной площади напротив бывшего кинотеатра имени А.М.Горького.
Он тяжело вздохнул и сказал:
- Прав ты, конечно, мне и покойный Лёня об этом говорил…Но не вышло у меня, не до диссера было, из-за всяких невесёлых обстоятельств, о которых, и говорить, и вспоминать, никакой охоты сейчас нет…
С финансированием научных исследований по-прежнему было ни шатко, ни валко, деньги в бюджете планировались мизерные, хотя Резчиков, стыкуясь с подчинёнными институтами, периодически заполнял многочисленные формы и таблицы, присылаемые из Миннауки, и периодически готовил письма на Минфин с обоснованием объёмов финансирования из госбюджета на следующий год, требуемого ведомственным НИИ для проведения НИРовских работ, крайне необходимых для дальнейшего развития отрасли.
А институты, в буквальном смысле слова, рыскали по всей стране в поисках работы, нажимали на Госстандарт с предложениями о разработке новых стандартов, приставали к операторам отрасли с заманчивыми предложениями, хватались за работы по сертификации телекоммуникационного оборудования, ввозимого из-за рубежа.
Но и те работы, которые они вели за мизерные бюджетные средства, особо не радовали. Мало того, что пробили их в план, выполнили объём работ больше, чем оговаривалось в техническом задании, так эти деньги ещё надо было получить.
Резчикову с Валентиной каждый раз приходилось специально ездить в казначейство, чтобы выбить очередную сумму для оплаты выполненного и принятого этапа. Начальник отдела казначейства, от которого зависело, платить или не платить по счетам Госкомитета, уже в открытую намекал, что тортами, коньяком и коробками конфет, которые Резчиков покупал за свои деньги, он уже не очень-то удовлетворён, нужны были живые деньги.
Когда они с Валентиной обсуждали, в который раз, эту проблему, в комнату зашёл Василий Васильевич Сторенко, руководитель одной из организаций, сотрудничающей с министерством. Её научно-технический центр, который два месяца назад успешно сдал заключительный этап одной важной НИР, всё время теперь теребил по телефону Резчикова, допытываясь, когда им переведут деньги. Теперь с этим же вопросом к ним в комнату пожаловал и сам руководитель НТЦ.
Однажды, гордясь своими организационными мерами, призванными оживить научную работу в организации, Василий Васильевич на какой-то конференции похвастался, что он так всё хорошо и грамотно наладил, что ему, как могущественному дону, теперь остаётся лишь в нужное время нажимать кнопки на телефоне. С тех пор в коридорах госкомитета он в шутку стал проходить как „Дон Базилио”.
Когда Сторенко узнал, над какими „проблемами” ломают голову в этой комнате, он сразу же спросил:
- Одной или полторы тысячи для этого казначея хватит? Я готов заплатить из своего кармана…
Резчиков сначала оторопел от такого предложения, но Валентина ему сказала:
- А давайте попробуем! Что мы от этого теряем? Василий Васильевич может со мной съездить в казначейство и сам посмотреть на нашего живоглота-куратора!
Видя, что Резчиков ещё колеблется, „Дон Базилио” спросил его:
- Вы в шахматы играете? Да? Ну, так Вы, наверно, сталкивались с ситуацией, когда приходится пожертвовать пешкой, чтобы выиграть качество или даже фигуру?
Так они и сделали, НТЦ свои деньги получил, а начальник отдела казначейства спустя два месяца ушёл на повышение и уже деньгами для отраслевых институтов больше не занимался. А Егор для себя решил, что подобными фокусами впредь заниматься не будет. Пусть у вышестоящего начальства голова болит, как расплачиваться по договорам, под которыми их подпись стоит…
Но теперь навалилась та проблема, о которой Резчиков наивно думал, что она их обойдёт стороной. Вступил в силу Закон № 1490 о тендерах, и работу с отраслевыми институтами приходилось в корне перестраивать.
По одной НИР, связанной с использованием метода асинхронного переноса цифровой информации (Аsynchronous Transfer Mode - ATM), Резчиков провёл тендер и „накувыркался” с ним сполна: и объявление в „Вiсник державних закупвель” сам подготовил, и сам его отнёс на улицу Воровского, простоял там в длинной очереди к барышням, принимавшим объявления, и сочинял тендерную документацию, и сам консультировал институт, как подыскать второго участника торгов.
Хорошо, что при всех НИИ и учебных институтах отрасли догадались организовать так называемые научно-технические центры, и были они независимыми юридическими лицами. Вот теперь они и пригодились, чтобы участвовать в тендерах, и можно было смело надувать щёки и делать вид, что в отраслевой науке имеется здоровая конкурирующая среда.
Своими невесёлыми мыслями по этому поводу Резчиков обычно делился с Петровичем, с которым он во времена Союза познакомился на Вычислительном центре ГлавНИИ Госплана республики.
Тогда они много времени провели, обсуждая планы создания сети высокоскоростной передачи данных между вычислительными центрами различных министерств и ведомств. Резчиков даже надеялся, что его дочь после окончания факультета кибернетики университета им. Т.Г.Шевченко получит сюда направление на работу.
После развала Союза эта идея уже никого не волновала, а сам Валентин Николаевич вдруг оказался на вычислительном центре киевского метрополитена. Они с Резчиковым случайно встретились на Крещатике во время обеденного перерыва. Петрович рассказал ему, что киевский метрополитен организовал совместное предприятие с американской фирмой „Andrew Corporation” и собирается реализовать в Киеве перспективный проект.
Речь шла о прокладке во всех туннелях метро волоконно-оптического кабеля, который бы лёг в основу высокоскоростной сети передачи данных на городском участке. О появлении этой фирмы Резчиков давно знал ещё от Сени Мирошника, который был руководителем вычислительного центра киевского метрополитена. Сеня даже приглашал его посмотреть оборудование, которое американская фирма привезла в Киев и установила на третьем этаже в здании станции метро „Крещатик”.
Резчиков там побывал, вдоволь наговорился с руководящими американскими мистерами на английском языке, постарался блеснуть своими знаниями, в том числе, полученными и при изучении документов Международной организации в Женеве, с улыбкой выслушал комплименты и заманчивые обещания пригласить его на работу – уж он-то знал, что всё это – пустые разговоры, никого ни к чему не обязывающие. А вот теперь там объявился Петрович и тоже пытается продолжить многообещающие разговоры.
Отдохнув в интеллектуальных разговорах во время обеденного перерыва с Валентином Николаевичем, Егор возвращался за свой рабочий стол, включал компьютер и погружался в рутинную работу по сохранению и эффективному использованию отраслевой науки. Но в один из дней Валентин Николаевич, не дожидаясь обеденного перерыва, позвонил Резчикову и спросил:
- Егор Сергеевич! Ты в обед свободен? Мне бы хотелось встретиться! На нашем обычном месте…
Обычное место было облюбовано ими на Бессарабке, возле рекламного плаката, где был изображён фотогеничный бутуз, из тех, про которых говорят, что их щёки видно со спины. Он, явно восхищённый, стоял перед роскошной автомашиной и обещал прохожим: „Коли я буду дорослим, я теж куплю собi «Форда!»”.
Дело оказалось проще простого: Петрович со своим начальником „побил горшки” и впредь трудиться на благо совместного предприятия категорически не хотел. Вот он и спросил Егора, не может ли тот замолвить за него словечко, чтобы поступить на работу в киевский НИИ? Резчиков сразу же созвонился с Михайловцевым, объяснил сложившуюся ситуацию, дал Петровичу лестную характеристику. Михайловцев назначил дату собеседования, и вскоре Петрович был зачислен старшим научным сотрудником к Василию Крымову, в системный отдел.
„Вася, конечно, сложный человек” – подумал Резчиков - „Но он – мужик прямой. Это не Володя Бартеньев, вилять и всякую дипломатию разводить не будет, сразу же скажет, как на духу, что он думает, он в жизни – битый-перебитый, и Валентину у него есть чему поучиться”.
Он вспомнил, как два года назад у него на столе зазвонил телефон. Егор снял трубку и ответил:
- Управление стратегии, отдел планирования слушает!
- Привет, Егор Сергеевич! Это Бартеньев!
- Привет, Владимир Григорьевич! Я тебя внимательно слушаю.
- У тебя какая программа стоит на компе?
- Windows-95 - ответил Резчиков
- А копия есть?
- Да, мне её одесситы из нашего института радио привезли,
- А мне можешь её дать скопировать?
- Приходи и забирай, но только ненадолго. Я ещё тут в одно место её пообещал.
- Да я не могу сегодня вырваться, начальник отдела приказал всё время быть на месте. Из Верховной Рады должны одну справку притарабанить… Может быть, ты ко мне заглянешь? Я в прошлый раз у вас в лифте застрял, 40 минут просидел, думал, что рехнусь, нас там трое пассажиров было, одна женщина чуть в обморок не свалилась..
- А, так это тебя в главном лифте прихватило неделю назад? Надо пешком ходить, тут всего пять этажей шлёпать!
- Теперь только так и буду делать! Так что приходи прямо сейчас, если свободен. Я тебе пропуск закажу, комната 323, наша контора возле дома с химерами…
- Ладно, Володя, так и быть, выручу тебя, - поколебавшись, согласился Резчиков и положил трубку.
С Владимиром Григорьевичем ухо надо было держать востро, это Егор знал ещё по своему НИИ, где они с Бартеньевым работали начальниками отделов, и в какой-то мере конкурировали. Но Резчиков находился в более удобном положении - его отдел двигался по хорошо отработанной схеме: ОКР по аппаратуре – внедрение – выводы по результатам – разработка системной НИР – техническое задание на новую аппаратуру – ОКР по принципиально новой аппаратуре и так далее.
За высокий технико-экономический эффект, обеспечиваемый новой аппаратурой, из министерства выбивалась приличная премия, которая всем отделам института, а уж тем более системному отделу Бартеньева, только и снилась в голубом сне. То ли там не умели просчитывать эффект от своих работ, то ли его нельзя было просчитать в принципе.
Ну, какой насчитаешь денежный эффект от внедрения, например, новой Конституции или Правил уличного движения?, Даже во внедрении вычислительной техники Резчиков опередил Бартеньева, одним из первых освоив ПЭВМ „Электроника-60” в управлении деятельностью отдела.
Зато в преферанс Бартеньев его обыгрывал мастерски. Был у них такой жизненный эпизод, когда вместе целую неделю убирали огурцы в Переяславе-Хмельницком. Правда, когда партком формировал очередную команду в помощь сельскому хозяйству, Резчиков в список сотрудников от своего отдела включил и себя, но под чужой фамилией: чтобы его сходу же старшим этой команды не сделали. Нехватало ему ещё и на колхозных полях керувать! Володя такой же фокус выкинул: мол, в последний момент какой-то рядовой сотрудник отдела заболел, и он решил сам на колхозную амбразуру броситься.
На поле тогда жара жуткая стояла, и они работали лишь до обеденного перерыва. А в своём общежитии, в дополнение к отборным огурчикам и пиву, варили на ужин пшёнку-кукурузу, собранную на соседнем поле. Бартеньев тогда Егора ещё высмеял – мол, початки нужно варить, не обдирая с них листья, так вкуснее будет. Ну, и в преферанс Егора обыгрывал безбожно, при любом варианте – что с бубей заходи, что - с треф. Хорошо, что лишь по копейке за вист играли, да „гору” невысокой делали, чтобы спать улечься вовремя…
Последнее время, перед переходом в аппарат Верховной Рады, куда его рекомендовал первый замминистра С-ов, Бартеньев руководил работами по созданию Комплексной программы ЕНСС страны, которая у него получилась вполне пристойной. Теперь, став таким же госслужащим, как и Резчиков, он засел в более высокой государственной организации, чем отраслевое министерство, и Егору уже приходилось несколько раз готовить письма в адрес „конторы”, где работал Бартеньев. При этом Резчиков не забывал о том, какие слухи ходили в киевском НИИ, когда Бартеньев, закончив аспирантуру в одесской альма-матер, не дождавшись там защиты диссертации, вдруг очутился в Киеве. А слухи были такие: что он кого-то „заложил” за чтение и обсуждение книги А.Солженицына „Архипелаг Гулаг”.
Отпросившись у начальства, Резчиков по длинной лестнице возле театра имени Ивана Франко выбрался наверх к нужному зданию в президентском квартале. Пропуск уже был выписан, Егор быстро нашёл комнату № 323 и постучал. Из кабинета послышалось:
- Да! Войдите!
Комната, где расположился Бартеньев, была узкой и длинной, как пенал. После взаимных приветствий Егор вынул 10 дискет и вручил Бартеньеву. Тот быстро их скопировал, дважды снимая трубку телефона в ответ на пронзительные требовательные звонки.
- Вся президентская рать сегодня из нас куски рвёт! Сижу тут, как привязанный целый день, даже на обед выйти времени нет. Да и ваша контора тоже не торопится. Ты к лицензированию отношения не имеешь? Нет? Тогда тебе повезло, а вашим деятелям, что лицензиями занимаются, уже давно пора башку открутить в другую сторону. Ну, а ты, всё по Женевам ездишь? Да? Прислал бы хоть раз отчётик почитать для расширения кругозора…
- Ну, это дело – проще пареной репы! – ответил Резчиков. - Поговори с руководством, даст оно мне команду, вышлю в любом виде – или на бумаге, или по электронной почте… А что вы там с президентом не поделили?
- А вот этого я тебе сказать не могу, меньше знаешь – крепче спишь!
И лицо Бартеньева сделалось важным и таинственным. Больше задерживаться не было ни смысла, ни интереса, Резчиков собрал дискеты в коробку и ретировался. Больше они с Бартеньевым не пересекались, и, слава Богу!
57
Пробыв в Барнсторфе две недели с внуками, Егор с Дианой перед отъездом в Кёльн заехали на 2 дня к Асе, сестре Дианы. Семья Котлярских жила в городке Зике, на Вальденбургер штрассе у них был собственный трёхэтажный дом. Егор впервые был в нём и с интересом знакомился с его „начинкой”.
Тут было что-то вроде небольшого краеведческого музея: на стенах гостиной были развешены дорогие ковры, картины в позолоченных рамах, на двух сервантах теснились разнокалиберные вазы, хрустальные и разноцветные, стильная мебель сулила комфортный отдых после обильного угощения, которым славилось это семейство. Диана с Егором прошлись экскурсией по этажам и комнатам. На третьем этаже, где располагались комнаты Арика Резчиков с интересом и удивлением полистал книгу Иосифа Раскина „Энциклопедия хулиганствующего ортодокса - ЭХО” с предисловием Аркадия Арканова:
«Икс", "Игрек", "И" с птичкой
Прежде чем прочитать эту книгу, возьмите карандаш и бумагу и поставьте рядом три буквы латинского алфавита, вынесенные мною в заглавие предисловия. Прочтите, что у вас получилось. Прочли? Теперь смело в бой! Страницу за страницей...
Итак, мы получили еще одну книгу, которая вызовет ожесточенные споры, как в частной беседе, так и в официальной полемике. Опять мат! Сколько можно! И. т. п.»
Странно, что об этой книге Резчиков раньше ничего не слышал. Конечно, интересно было бы её почитать, но не будешь же тут устраивать избу-читальню, тем более, что со свояком нужно поговорить по очень серьёзному делу, а снизу уже зовут садиться за стол.
За обеденным столом свояк рекламировал минеральную воду „Apollinaris”, подливал в фужеры „Айсвайн” и нахваливал кухню своей жены, многократно повторяя, что сегодня котлеты Асе особенно удались. Когда наступил перерыв перед десертом и кофе, сёстры начали вспоминать эпизоды из своей прошлой жизни, и постепенно дошли до момента отъезда семейства Котлярских за границу.
- Покувыркаться нам пришлось основательно! Я тебе рассказывала, Диана, как я ездила к нашему отцу за разрешением на отъезд? Нет? Так вот, как это было.
- Уже очень внимательно слушаю!
- Для отъезда в Израиль нам потребовалась справка о том, что родители против отъезда не возражают. – начала свой рассказ Ася. - Мама такую бумагу подписала, теперь надо было получить согласие отца, живущего в Алма-Ате. Я его не видела, наверно, с года сорок шестого, когда он нас бросил. Полетела в Алма-Ату, адрес у меня был. Взяла в аэропорту такси, приехала по указанному адресу, смотрю, какая-то пятиэтажка, у него квартира на третьем этаже. Отыскала её, звоню в дверь, открывает пожилой мужчина, вроде бы он, бывший папаша; уже лысый, в пижаме помятой, смотрит на меня недоумённо: „Вы к кому?”. А я отвечаю: „Здравствуйте, я – Ваша дочь Ася! Можно войти?”. Ну, впустил он меня в узенькую прихожую, потоптался немного в растерянности, потом пригласил в комнату.
Сели мы за стол без всяких объятий и поцелуев, он на меня смотрит и молчит, ни о чём не расспрашивает, правда, спросил, не хочу ли я чаю, но я отказалась…Боится о чём-либо спрашивать, наверно, думал, что я, как Алик лет пять назад, к нему приехала и скандалить буду, мол, чего ж ты, паразит, нас, как щенят, слепых и беспомощных, бросил? Вынимаю из сумки бумагу, отпечатанную на машинке, и говорю, что мы с мужем едем за границу, и требуется его согласие. Тут вот в бумаге всё написано…
- А он тебя спросил, куда вы едете? – поинтересовалась Диана.
- Нет, ему, наверно, всё равно было, он же нас, считай, сто лет не видел, и ничего…Он бумагу повертел туда-сюда, я подумала, сейчас спросит „А куда вы едете?”. Ну, на этот счёт у меня ответ был уже готов: мол, едем в Монголию, предложили там моему мужу работу, может быть, года на 3, если понравится. Правда, в бумаге ничего о Монголии не написано. Там напечатано, что он, как отец, не возражает против моей поездки за границу, и было оставлено пустое место… Адвокат сказал, что мы потом допечатаем слова „в государство Израиль”.
- Техника, я вижу у него отработана! Я имею в виду адвоката.. – вклинился Егор.
- Мой бывший папаша бумагу повертел, сказал, что он завтра её подпишет и на работе печать поставит; почему-то тогда нотариально засвидетельствовать этого согласия не требовалось. Правда, промурыжил он меня один день, мол, на работе отдел кадров в тот день не работал: начальник заболел. Где он тогда работал, он мне не сказал, а я и спрашивать не хотела. Не всё ли мне равно? Хорошо, что у меня в запасе два дня было до отлёта. Вот так и получила нужную бумагу, и больше о бывшем родителе ничего не слыхала…
- Да, грустно всё это слышать! – печально проговорила Диана и отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слёзы.
Теперь пора было ехать в Кёльн к Мирошникам. У друзей были большие перемены: Нина с мужем уже получили гражданство Германии, нашли подходящую работу и переехали в новую квартиру, которую оплачивали уже сами, пребывание на социале для них закончилось. Теперь в их квартиру в районе Хольвайде-Гладбах, которую им нашла, как ни странно, Марина, перебрались Люда с Сеней.
Они были очень довольны своим новым жильём: третий этаж, лифт не нужен, две раздельные комнаты, выходящие на восток и на запад, одна из них - с балконом, кухня, прихожая и совмещённый санузел, с ванной, душем и со счётчиками воды, общая площадь – около 60 метров. На балконе есть большой шкаф, а в цокольном этаже имеется комната, где можно хранить всякие ненужные вещи, которые выбросить жалко, и остаётся утешаться мыслью, что они обязательно когда-нибудь понадобятся.
Но главное – это тишина: окна спальни глядят на площадку детского сада, и этих воспитанных детей не слышно и не видно, а окна другой комнаты выходят в тупиковый отросток улицы, на противоположной стороне которой стоит одинокий домик с большим садом, хозяйка из дома выходит очень редко. До электрички – две минуты ходьбы, станция называется Хольвайде, в сторону Кёльна поезда идут каждые двадцать минут, ехать до центра, то есть, до главного железнодорожного вокзала – четыре остановки. На той стороне железной дороги начинается зелёная зона, и через пять минут можно выйти к большому лесному озеру, на котором даже плавают белоснежные лебеди.
Назвать погоду в Кёльне летней можно было лишь с большой натяжкой: она менялась по пять раз на день, то жара, то порывистый ветер, неизвестно откуда взявшийся, то мелкий дождик, правда, кратковременный. Сеня предложил съездить на юг, в жаркие средиземноморские страны.
Выбирать долго не пришлось, по совету сватьи Светланы Семёновны, матери Виталика, свой выбор они остановили на городке Тосса-де-Мар. Сомневаться в правильности выбора не приходилось: Светлана Семёновна там отдыхала в прошлом году, ей там очень понравилось, и её совету можно было доверять.
В русскоязычном турбюро, которых в Кёльне было навалом, они купили путёвки на две недели с полу-пансионом в гостинице „Дон Жуан”. Автобус с той же Бреслауэр Платц отправился в 8 часов вечера, держа путь на юг; миновали Бонн, Кобленц, в Мангейме и Карлсруэ взяли три пары туристов, после Фрайбурга круто повернули на запад. Французскую границу пересекли незаметно, гида в автобусе не было, два водителя делали объявления только на остановках – сколько минут длится стоянка.
Егор с Дианой комфортно сидели в первом ряду, сразу за водителем, Мирошники расположились сзади. В широкое лобовое стекло было всё замечательно видно, но немного донимал кондиционер, нагонявший холодный воздух почти без передышки. Егор собрал все свои познания и соорудил такую фразу:
- Man kann die Klimaanlage vermindern? [74].
Водители его поняли и отрегулировали работу охлаждающей установки, теперь можно было не бояться, что на тёплое море приедешь с простудой. Люда их в пути покормила заготовленными дома бутербродами, водители активно торговали охлаждёнными напитками, весь автобус дружно подкреплялся на ночь. По мелькавшим за окном дорожным указателям стало видно, что они выбрались на территорию Франции, вот объехали Безансон.
Ночью проехали через Лион, и проснувшийся Егор удивился большой реке в центре города. Оказалось, что это его старая знакомая, река Рона, примчавшаяся из Женевы, сливается в городе с рекой Сона, чтобы не было так скучно нести свои воды к Лионскому заливу в Средиземном море.
Они проспали последний французский город Перпиньян и встретили утро в испанском Фигерасе. Здесь сошла одна русская пара – они ехали посмотреть дом-музей экстравагантного сюрреалиста Сальватора Дали. Наконец автобус прикатил в город Ллорет-де-Мар, и Егору показалось, что они попали в большой пионерский лагерь, а из-за обилия многоэтажных домов просто не верилось, что тут где-то можно отыскать море.
Как оказалось, они очутились в одном из известных туристических центров на испанском побережье. На автовокзале толпы молодёжи или высаживались из автобусов, либо садились в них, бренчали гитары, бродили пёстрые толпы полуодетых девиц и парней с немыслимыми причёсками.
Здесь Резчиковых с Мирошниками с десятком других пассажиров пересадили в другой автобус, который попетляв четверть часа между зелёными холмами, привёз их в уютный городок Тосса-де-Мар.
Гостиница „Дон Жуан” оказалась вполне приличной, построена она была, наверно, лет 30 тому назад, поэтому среди своих стильных соседей воспринималась так, как в бывшем Союзе воспринимается послевоенная „сталинка” в окружении панельных „хрущёвок”: с широкими коридорами. высокими потолками, просторными комнатами с массивной мебелью, Комнаты им достались на 2-м этаже и оказались соседними, балконы их, с каменными солидными балясинами, почти соприкасались друг с другом. Во всяком случае, это нисколько не мешало на свежем воздухе совместно распивать в обед пузатую бутылку местного фруктового вина „Sangria”.
Улица, на которой стояла гостиница, вела к морю, но, не доходя до него, резко сворачивала вправо, отсекая высокими домами путь ветру, дующему с моря на сушу. В месте поворота располагался супермаркет с большим выбором продуктов. От гостиницы до моря было всего метров100, не больше. Пляж был просторный, слева он ограничивался скалами, выступающими прямо из воды, вправо тянулся до старинной крепости Вила Велла, устроившейся на холме.
Запасливый Сеня привёз с собой 2 больших пляжных зонта и соломенные циновки, на которых они удобно размещались, прячась от беспощадного солнца. Народ вокруг был интернациональным, звучала немецкая и французская речь, в углу пляжа загорали две московские дамы бальзаковского возраста, успешно демонстрируя свои фигуры в стиле „топлес”.
Сам городок утопал в зелени, таинственные бухточки и живописные скалы вдохновляли на художественные подвиги поэтов и пейзажистов, здесь даже имелся бронзовый памятник американской актрисе Аве Гарднер, влюбившейся в этот городок, и во многом способствовавшей его популяризации среди состоятельной публики. Путеводитель в гостинице сообщал, что в прошлом Тосса-де-Мар был известным производителем пробок для бутылок, в которых разливали престижные вина. На холме возле крепости Вила Велла росли серо-белые деревья с морщинистой корой, которые назывались пробковыми деревьями, но это была, очевидно, молодая поросль, которой до винных пробок ещё предстояло дорасти.
Диана вспомнила, что недалеко отсюда, в районе Жироны, на лето снимают дом супруги Каминские. Об этом Тамара написала ей письмо, которое пришло в Киев перед отъездом за границу. Там же был указан номер телефона.
Вечером после ужина они с Егором, разобравшись в испанских телефонных кодах, позвонили бывшим киевлянам, и к своему удивлению застали своих знакомых дома. Из телефонной трубки первую минуту слышались только вопросы и восклицания:
- Это ты, Диана? А где вы сейчас? В Испании? Да ещё и в Тосса-де-Мар? Не может быть! Это же рядом с нами! Приезжайте к нам обязательно! Вы с друзьями? Мы к вам? Тоже неплохая мысль! Наверно, послезавтра, не раньше… В любом варианте, до скорой встречи!
Аркадий и Тамара прикатили на своём автомобиле „Ауди” через день. Годы их практически не тронули: как истинные американцы, они теперь тщательно следили за своим здоровьем и выглядели так, словно уехали совсем недавно.
Оказалось, что закончив свою коммерческую деятельность в Риге, Аркадий вышел на пенсию, и видимо, уже успел скопить кое-какие деньги. Тамара поработала в одной фирме, где хорошо освоила персоналку, и часто вспоминала свой интернациональный коллектив, особенно одного маленького вьетнамца, который периодически бегал „капать” на неё старшему менеджеру.
Теперь она чувствовала себя свободной, и они с мужем подумывали над тем, как осесть в Европе в какой-нибудь стране с приятным климатом. Резкий, дергающийся климат Вашингтона в округе Колумбия, им совсем не походил. Поэтому они с удовольствием выбирались на лето в Европу, в Испании им нравилось, а Тосса-де-Мар привела их в полный восторг. В гостинице, к счастью, был свободный номер, но только на одни сутки, но Каминских это устроило.
Теперь вся компания 2 дня сидела на пляже вшестером и не могла наговориться, ведь было и о чём рассказать, было и о чём спросить…
- Все документы, - рассказывал Аркадий историю их бегства в Америку, - я оформлял через американское посольство в Москве. Я уговорил их не делать никакие запросы в Киев, чтобы КГБ не взяло меня в оборот, поэтому все бумаги направлялись моей дочери Ире в Прагу, где они тогда жили, готовясь переехать в Штаты. В посольстве к этому отнеслись с пониманием. Когда всё было готово, я прилетел в Прагу в командировку на конференцию, и мы отправились в Штаты, вслед за семьёй дочери. В Париже, в аэропорту Орли, у нас была пересадка. Я иду по залу аэропорта и вдруг встречаю приятеля из своего института. Начинаем разговаривать, всякие там тары-бары, и я вижу, что он догадывается, что я сбегаю. Мы с ним так нейтрально расстались, а я отошёл и думаю: „Он вернётся в Киев и сразу же побежит к директору института с этой новостью”. А мне перед директором до сих пор неудобно, что я его, по сути дела, бросил, не решившись поставить в известность, что я отчаливаю.
Он замолчал, видно, мысленно представив себе шефа, оставшегося в здании НИИ на Теличке, и потом продолжил:
- Наверно, ему здорово за меня досталось!
- А ты когда уезжал, Аркадий, до или после 1991 года?
- После, конечно!
- Ну, так не переживай понапрасну! – сказал Резчиков. - Той стране, из которой ты уехал, не до науки! Там учёные мужи теперь челноками снуют, то в Китай, то в Турцию, шмотки секонд-хэнд таскают. Им денег не платят, а жить надо…
- А ты своему директору института не звонил и не писал? – спросил Сеня.
- Нет, - кратко ответил Аркадий.
Видя, что разговор на эту тему Аркадию неприятен, Егор спросил его:
- Ну, а языком-то английским ты уже овладел?
- Сейчас – да, а вот раньше….
Тут вмешалась Тамара и, смеясь, сказала:
- А раньше всякое было. Однажды Аркадий перед поездкой в Москву решил себя подобрать дублёнку на Брайтон-Бич. Зашёл он в одну лавочку и стал там расспрашивать мужика на входе, кажется, это был хозяин. И тот по-русски кричит в другой конец зала: „Маня! Обслужите иностранца!”.
- Да, на первых порах в Штатах было тоскливо, - вздохнул Аркадий. - Сидели на вэлфере, бегали в поисках работы. Я везде писал, что я – доктор наук, а потом смекнул, что им это – не надо! Везде получал стандартные ответы, мол, извините, но у нас работы для такой вашей высокой квалификации - нет. Хорошо, что зять Серёжа тогда уже удачно корни пустил, так он меня направил по финансовой части. Сначала мы в Москву подались, а уж потом в Риге очутились…Но не будем о грустном, надо что-нибудь повеселей вспомнить!
Теперь настало самое время вспоминать анекдоты. И они посыпались, как горох из дырявого кармана:
Урок русского языка в одесской школе. Учитель говорит классу:
- Сегодня мы изучим степени сравнения прилагательных. Чтоби било ясно, я сразу приведу примеры. Берём слово „хорошо”. Сравнительная степень - „лучшЕе”, превосходная степень - „очень хорошо”, и степень, которая ни с чем не сравнится - „шоб я так жил”. ПонЯли? Тогда возьми, Моня, слово „плохо” и сделай с ним то же самое!
- ХужЕе.
- Прекрасно! Давай превосходную степень.
- Очень плохо.
- Великолепно. Ну, и последняя степень?
- Шоб Ви так жили!
Изя! Ты идёшь к врачу? Возьми с собой мелкие деньги: врач сдачи не даёт!...
Сынок! Вымой после Интернета руки и садись обедать!
Цыгане подрядились покрасить пароход. Подошёл срок сдачи работы, и комиссия видит, что покрашен только один борт. Поднялся крик о нарушении трудового соглашения, но цыгане утверждали, что они всё сделали правильно: ведь на бумаге что написано? Мы, цыгане, с одной стороны, а Черноморское пароходство – с другой стороны… Какие же к нам претензии?
Новый русский заходит в книжный магазин и спрашивает: - А у вас есть эта книга, забыл, как она называется! А, вспомнил: про дистрофиков, точно: „Унесённые ветром”?
К старому еврею приходит новый русский и говорит: Папа, дай денег до ближайшего гешефта!
- Рабинович! Вас же ударили! Почему вы не реагируете!
- Это я не реагирую?! А кто жеш тогда упал?!
Гаишник останавливает мотоциклиста:
- А вы почему едите без шлёма?
- Так Шлёма сказал, что он сегодня кататься не может, у него кое-где вскочил чирей!
Объявление в газете: во вчерашнем номере были допущены досадные опечатки. Редакция приносит читателям свои извинения и сообщает, что вместо слов «качественно - протух ты» следует читать: «качественно - продукты», а вместо слов «кот сдох – теперь и в нашем городе» следует читать: «хот-дог – теперь и в нашем городе».
Каминские уехали, довольные встречей с бывшими земляками, и попросили Сеню дать им знать, где на следующий год они собираются отдыхать. После этого вся киевская четвёрка и на пляже належалась, и загорела, и обгорела, и в море наплавалась, и выставкой цветов на площади перед церковью Святого Винсента полюбовалась, и нагулялась среди местных вилл, и облазила все магазины.
Это кончилось тем, что, несмотря на слабые протесты мужской половины, подругами были куплены бусы из местного жемчуга. Диана и Люда убедили своих мужей, что 100 марок за бусы – это почти даром, но Сеня и Егор этим доводам почему-то верили слабо, хотя и признавали, что бусы – красивые, а их жёны в них – стали ещё краше.
После всего этого было решено поехать на экскурсию в Барселону, ведь 90 километров для таких бывалых путешественников, как они – это почти рядом. От поездки остались самые приятные воспоминания и существенное расширение испанского кругозора. Они узнали, что Барселона – это столица Каталонии, а каталонцы мечтают создать своё независимое государство. Пока что непримиримые противоречия проявляются лишь в матчах футбольных команд, мадридского „Реала” и местной „Барселоны”.
Гид экскурсионного автобуса, говоривший на английском и немецком языках, уверял своих подопечных, что этот город – главная туристическая жемчужина Испании. Здесь жил и творил великий архитектор Антонио Гауди, венец творенья которого – храм „Сагарада Фамилия” известен всему миру и стал символом Барселоны.
Храм, конечно, выглядел необычно, и отчётливо напоминал гигантский многоголовый кактус, возвысившийся чуть ли не до небес. К большому удивлению киевской четвёрки, выяснилось, что храм строится и по сей день, Красив был Гуэль с домом-музеем Гауди, приводила в восхищение главная улица Барселоны - бульвар Ла Рамбла. Она начиналась на площади Каталонии и выходила к Старому Порту, где возвышался величественный памятник Христофору Колумбу.
Автобус затем привёз их к Олимпийскому стадиону, где восемь лет тому назад состоялись летние Олимпийские игры, а когда они полюбовались этой огромной спортивной ареной, гид настоятельно рекомендовала им приехать на вечернее шоу на горе Монтжуик, которое русские прозвали „Поющими фонтанами”, а испанцы - . „Магическими фонтанами”. И немудрено – ведь там игра воды, света всех оттенков радуги и чарующей музыки создают волшебные картины.
Гид уверяла, что Барселону иногда называют Парижем на Пиренеях, но киевская четвёрка единодушно пришла к выводу, что этот жизнерадостный южный город больше напоминает Одессу.
Они возвращались в Германию в двухэтажном автобусе, успев при посадке в Ллорет-де-Мар занять места в первом ряду. Позади их почти до самой ночи веселилась молодёжь, влетевшая в автобус чуть ли не в купальных костюмах. Ближе к вечеру, когда автобус остановился в Перпиньяне, молодые путешественники обступили багажный отсек автобуса, повытаскивали свои чемоданы и натянули на себя тёплые вещи. Ночью, слава Богу, уже не было желающих распевать песни или рассказывать весёлые истории, весь второй этаж автобуса дрых, как убитый.
58
В бывшей столице нашей бывшей Родины тем временем произошли малоприятные события. В первой декаде августа вечером взорвалась самодельная бомба в подземном переходе на Пушкинской площади. Набитая винтами и шурупами, она убила 13 и ранила 60 человек. Виновные, кажется, так и не были найдены.
Спустя 4 дня произошла трагедия в Баренцовом море: во время плановых учений на глубине 100 метров затонула атомная подводная лодка „Курск”. Лодка рекламировалась как непотопляемая (аналогия с „Титаником”), а тут сразу всё отказало, и электричество, и связь, спасательные работы были организованы из рук вон плохо, погибли 118 человек. Причины катастрофы для широкой публики так и осталась неизвестными.
Через 2 недели случился сильнейший пожар на Останкинской телебашне, который не могли потушить в течение двух дней. Ходили слухи, что в огне перегорело около 50% стальных канатов башни. Поистине, август для России становился роковым месяцем.
В Киеве 16 сентября таинственным образом исчез журналист Георгий Гонгадзе, организовавший на американский грант интернет-издание „Киевская правда”. Поздним вечером главный редактор покинул квартиру Алёны Притулы, своей заместительницы и любовницы, а домой так и не вернулся. Поиски журналиста ни к чему не привели, но никто не мог и подумать, что страна очутилась на пороге резонансного дела с далеко идущими последствиями.
Резчикова тем временем в отделе кадров порадовали известием, что на него получено разрешение Госслужбы о продлении контракта ещё на один год, до декабря следующего года. Теперь можно было без лишних хлопот и волнений готовиться к очередной командировке в Швейцарию.
В этот раз в Женеве Резчиков опять очутился в большой, но разношёрстной компании. Вечером 13 ноября, когда они все собрались за ужином в ресторане гостиницы „Rex”, столы сдвигать не было необходимости: за каждым столом был свой клуб по интересам. Тут были бывший первый зампред Госкомитета Виктор Д-ра, ныне большая „фигура” в компании „Киевстар”, действующий зампред по экономике Николай Д-ий, проректор одесской альма-матер Пётр Горобенко, заместитель директора киевского НИИ Евгений Ключицкий. К ним присоединился и Виктор Барток, руководитель научно-исследовательского центра линейно-кабельных сооружений, участвующий в работе собрания ИК-5. Из всей этой компании на собрание ИК-13 с Егором приехал только Виктор Д-ра.
Разговор тянулся вяло, собеседники старались выбирать нейтральные темы, Ключицкий долго убеждал собеседника в волшебных свойствах мази фторокорт, которую он обязательно берёт в каждую командировку; Виктор Д-ра и Николай Д-ий обсуждали перспективы компании „Голден Телеком” в развитии сети мобильной связи в стране:
- Ну, и ничего не значит, что в запуске сети GSM-1800 они из кожи вон лезут, чтобы стать первыми. Как говорил один юморист: - И какой тупик не мечтает быть проспектом [75]. - Кажется, это действо запланировано на январь следующего года? – с оттенком сомнения в голосе спросил своего собеседника Виктор Д-ра.
- Да всё у них получится! Они же так эффектно стартовали! – возразил тот.
- А вот Пабло Пикассо твёрдо уверен: „Нет ничего хуже, чем великолепное начало”. Аппетиты у компании, конечно, зверские, прут, как на буфет, мол, у нас за спиной не кто-нибудь, а международная фирма „Global TeleSystems Group”. Но одной рукой за два места не ухватишь! А они разинули рот и на услуги местной, междугородной и международной телефонной связи и передачи данных.
- „Голден” хочет, - дополнил Николай Д-ий, - под торговой маркой „Свiт Онлайн” ещё и услуги доступа в Интернет предоставлять…
- А всё лишнее не имеет значения, - это ещё Талейран говорил. И так уже в качестве оператора международной связи „Голден” работает во всех крупных городах Украины, мешая вашему „Укртелекому”, - констатировал Виктор Д-ра.
За соседним столом Барток втолковывал Ключицкому:
- Да бросьте вы всё время нажимать на тезис „Наше в высшей степени среднее образование”. Я же хорошо знаю, что из наших эмигрантов с высшим образованием ни в Америке, ни в Израиле, ни в Германии, никто не пропал, все прилично устроились в жизни. И не надо мне приводить в пример эту ЧМогилянскую академию, руководство которой, толком ещё не разобравшись, хватается за Болонскую систему под предлогом сближения и гармонизации систем высшего образования европейских стран. У нас в Союзе существовала прекрасная система образования, кстати, многое взявшая от немцев, особенно, до революции, и ей в подмётки не годится та система, которую у нас не без основания называют „Болванской”.
И чуть помолчав, он продолжил:
- А вот то, что вы говорите о необходимости интеллектуальной поддержки наших чиновников, то могу вам сказать одно: смешно говорить об этом, если из Госкомитета убрали научно-техническую библиотеку! И кому она в двух комнатах шестого этажа мешала?
- Это правда? – спросил у Резчикова проректор Горобенко, услышав дискуссию представителей отраслевой науки. – А куда же она делась? Ведь там же и книг, и журналов было навалом!
- К сожалению, да, - с горечью подтвердил Егор и, понизив голос, продолжил, – новые вожачки решили, что научно-технические журналы и книги нам читать вредно, мол, транжирим драгоценное рабочее время, предназначенное для переписки служебных бумажек. А ведь сейчас некоторые издания к своим журналам даже диски CD-ROM прикладывают, масса информации появляется, успевай её выхватывать. Помню, как Юрий Алексеевич на аттестации сотрудников министерства всегда спрашивал: „А что Вам в последнем номере журнала «Электросвязь» больше всего понравилось?” Неужели у почтамта 2 лишние комнаты не могли арендовать? Вон для фирмы „Обрiй” помещение на почтамте нашли! Ведь это же детище Олега Борисовича! А тут какая-то научно-техническая библиотека! Слон и Моська!
Он посмотрел на двух заместителей председателя Госкомитета, бывшего и действующего, не слышат ли они его, и продолжил:
- И выперли библиотеку не куда-нибудь рядом, а на территорию своего вычислительного центра, в Дарницу… И кто ж туда потащится ума набираться да с новинками ознакомиться? Это ведь не меньше часов трёх потерять надо. Обещали, правда, даже дни информации устраивать, и чуть ли не специально автобус под это дело давать, да позабыли сразу. У нас ведь обязательность исполнения в этих делах стала уже делом факультативным!
- А я вот прямо здесь, в Международной организации, - продолжил проректор прерванный разговор, - хочу ознакомиться со всеми материалами, относящимися к Модели взаимодействия открытых систем...
- Да, есть такая модель под названием ВОС, - не упустил возможности блеснуть своей эрудицией Егор, всегда ревниво реагирующий на разговоры о деятельности Международной организации. – Её разрабатывала ИК-7, а Рекомендации содержатся в серии Х.200. Модель эта определяет общие требования для построения сетей, реализуемых как программными, так и аппаратными средствами, и состоит из семи иерархических уровней, ну, и так далее…
- Так-то оно так, но, на мой взгляд, - сразу встрепенулся проректор, - эта модель нуждается в доработке, из плоской она должна превратиться в объёмную, за счёт ввода третьей координаты…
- Но это невозможно пробить без уймы вкладов в ИК-7, - возразил Резчиков, - а от нашей страны сюда на заседания ИК-7 ещё ни разу никто не ездил!
- Я думаю, что это удастся уладить, а пока я все эти вопросы прорабатываю в общем плане, - ответил проректор и внезапно остановился, словно он боялся сказать что-то лишнее.
О причинах его внезапной остановки Резчиков уже стал догадываться. Ему в одесском институте радио и телевидения говорили, что к.т.н. Горобенко собирается на следующем конкурсе на должность ректора выдвинуть свою кандидатуру, но требовалось, чтобы он, в случае победы, в течение, кажется, двух лет, должен был представить и защитить докторскую диссертацию.
„Неужели он свою диссертацию собирается писать по теме усовершенствования модели взаимодействия открытых систем?” – удивился Резчиков. – Но ведь это будет просто „безваттная” работа, если её результаты нельзя будет обкатать на таких экспертах, как делегаты ИК-7! Но это, впрочем, уже не моё дело…”
- Вы с Виктором Д-рой приехали на ИК-13? Да? А какое у неё сейчас главное направление в исследовательской программе? – спросил проректор.
- На данный момент ИК-13 вплотную занялась реализацией идей Глобальной Информационной Инфраструктуры, т.е. проработкой такого вопроса, как „Сети будущего поколения”, или по-английски так: „Next Generation Network”, аббревиатура – NGN.
- Да, очень интересное направление работ, - промолвил проректор и принялся доедать мороженое в блюдце на высокой ножке. Хвалёный итальянский десерт за время разговора успел растаять и превратился в разноцветную лужицу. - Ну, ладно, спасибо за компанию, пойду, посмотрю по телевизору, чем там, наконец, закончились в Штатах самые скандальные президентские выборы!
В этот раз они работали в „бункере”. Пленарное собрание ИК-13 открылось вступительным словом мистера Чжао, старого знакомого Резчикова, который, как всегда, с ним приветливо поздоровался за руку и перебросился традиционными фразами. На коллег Резчикова это произвело должное впечатление, а Володя Млинкин, руководитель российской делегации, шутливо намекнул:
- Егор! При таких солидных знакомствах тебе уже давно пора изучать китайские иероглифы и подаваться в секретари какой-нибудь приличной ИК, но желательно - не этой!
А дальше всё шло по рутинной процедуре: работа в РГ, рассмотрение белых и задержанных вкладов, ознакомление с так называемыми „liaison statements” - материалами других ИК, которые были заинтересованы в результатах работы ИК-13. Проблема NGN постепенно начала раскручиваться…
Во вторник утром в номере Резчикова неожиданно раздался звонок, и Егор с удивлением услышал в телефонной трубке голос Аркадия Каминского. Тот объяснил, что они приехали к дочери в Лозанну, позвонили Диане в Киев, и от неё узнали, что Егор находится в Женеве, в гостинице „Rex”.
Егор договорился с Аркадием о встрече вечером и помчался на собрание. В пять часов Каминские подъехали к гостинице в своём тёмно-зелёном „Ауди” и вытащили Резчикова в ближайшее кафе, где, несмотря на все возражения и протесты, накормили его креветками во французском соусе.
В ходе неторопливой беседы Резчиков узнал, что Каминские досидели в Жироне до середины сентября и приняли, наконец, главное решение – обосноваться в Чехии. Климат там им вроде бы подходит, он почти такой, как в Киеве. К тому же Чехия - центр Европы, в какую страну ни поедешь – всё рядом.
Сейчас они строят кооперативную квартиру в Праге, а пока временно сняли двухэтажную квартиру в Брно, места у них много, и они приглашают Диану с Егором приехать к ним в гости весной следующего года. Если им это подходит, то Аркадий пришлёт приглашение для оформления виз, у него в Праге есть пара знакомых по совместной работе по проблемам прочности, они ему не откажут в такой простой просьбе.
Каминские приглашали в пятницу вечером приехать к ним в Лозанну, но Егор решил не рисковать – утром в субботу он уже улетал в Киев. И распрощавшись с бывшими киевлянами, Резчиков отправился на ужин, руководствуясь жизненным правилом своей бабушки Мани: „пусть уж лучше пузо лопнет, чем добру пропадать”. Как ни вкусны были толстые белые креветки, а от ужина в компании соотечественников отказываться было глупо, тем более, что за всё уже было уплачено.
В среду вечером случился небольшой переполох: в ресторане вдруг плохо почувствовал себя Виктор Барток, у него прихватило живот, ему пришлось сделать несколько срочных ходок в туалет, еда изысканной французской кухни рвалась наружу одновременно и сверху, и снизу. Резчиков мобилизовал имеющиеся у коллег лекарства, в ход пошли нош-па, фталазол, карсил. Сутки Виктор страдал, подозревая, что у него – обострение хронического панкреатита. Хорошо, что у кого-то из киевлян отыскался панкреатин; он помог, но оставшиеся до отлёта дни Виктор просидел на жёсткой диете и пил только крепкий чай.
Утром в четверг у дверей гостиницы Резчиков помахал ручкой Горобенко и Ключицкому, улетающим на родину, вернулся в номер, включил ноутбук, на котором уже была подготовлена половина отчёта о собрании, и увидел, что светится только половина экрана. Пришлось срочно звонить Владиславу и с милль-пардонами (т.е. с тысячами извинений) выпытывать, где в Женеве можно найти мастерскую, ремонтирующую ноутбуки фирмы „Acer”.
Старичев заехал за ним в гостиницу через полчаса, и они, захватив заскучавшего Виктора Д-ру, покатили в пригород в районе аэропорта.
В мастерской работал какой-то знакомый Владислава, который сразу же начал разбираться с ноутбуком. Неуловимым движением руки он раскрыл откидную крышку ноутбука, и Егор увидел цветную россыпь миниатюрных проводков, подведенных к матрице TFT монитора. Осмотрев матрицу и подёргав два разъёма, мастер пришёл к выводу, что требуется замена всей крышки ноутбука, это обойдётся в 200 франков, а готово будет только через 3 дня.
- Очень жаль, но мы в субботу уже улетаем, - сказал Егор Владиславу, чтобы тот перевёл его слова мастеру.
Мастер развёл руками и стал приводить ноутбук в прежнее состояние. Когда захлопнув крышку, он, на всякий случай, включил ноутбук, то, к большому удивлению и восторгу всей компании, экран засветился, как ни в чём ни бывало; очевидно, какие-то отказавшие контакты заработали после передёргивания разъёмов. Владислав поговорил с мастером и торжественно объявил:
- Мсье Этьен сам удивлён случившимся, и никаких денег с нас не берёт!
По этому поводу в обед Резчиков с Виктором Д-рой в буфете „бункера” выпили по банке пива, и Виктор рассказал, как ему теперь работается в компании „Киевстар”.
Резчиков узнал, что председателем совета директоров „Киевстар GSM”. является Юрий Туманов, свояк президента, брат Людмилы Кучмы, он всем делом и заправляет; Елена Франчук, дочь первой леди Украины, возглавляет службу маркетинга компании. Тут же подвизается и дочка Туманова - Светлана Юрьевна. В общем, вытанцовывался дружный такой семейный междусобойчик, ухвативший самый выгодный бизнес в стране.
Егор вспомнил слухи, бродившие в коридоре на пятом этаже министерства, что своим „неожиданным” успехом фирма „Киевстар GSM” обязана тесным связям с руководством страны. Многие удивились тому, что мартовский тендер на частоты выиграли не 2 оператора мобильной связи, а 3, а то, что среди них оказался и „Киевстар GSM”, этого никто вообще не ожидал.
Да, видно, из Днепропетровска недаром осенью выдернули в Киев некого пана Гн-кого, которого срочно сделали председателем межведомственной государственной комиссии по лицензированию радиочастот и одновременно первым заместителем председателя Госкомитета. Чересчур большим был скачок для человека, который до этого был всего-то начальником городской телефонной сети Днепропетровска. Впрочем, уже летом его возвратили на прежнее место (как говорится, „в целостности и сохранности”), после проведения тендера по частотам….
Киев встретил Резчикова грандиозным скандалом: 28 ноября лидер Соцпартии Александр Мороз обнародовал в Верховной Раде аудиозаписи майора государственной службы охраны Николая Мельниченко, сделанные, по его словам, с помощью цифрового магнитофона в кабинете президента Леонида Кучмы. Утверждалось, что магнитофон находился под диваном для посетителей.
На основании этих записей майор-правдолюбец обвинил Леонида Кучму в уничтожении журналиста Георгия Гонгадзе, которого тот так ненавидел, что якобы сказал в одном из фрагментов записи:
„Ты давай мне этого самого по «Украинской Правде» и... будем решать, что с ним делать. Он просто оборзел уже”, - слышен голос, который приписывают Кучме.
„Дело завели”, - докладывает кто-то с голосом, похожим на голос В.М.Литвина, бывшего тогда руководителем Администрации Президента.
„Ні, мені справа не обов'язкова, - отвечает якобы Кучма. – «Украинская Правда», ну это совсем уже, б**.дь, оборзели. Подонок, б*я. Грузин, грузин, блин”.
„Депортировать його, б**ть, в Грузію і викинуть там на х**... Отвезти єго в Грузію і кинуть там, чеченцы надо чтоб украли его”, - завершает диалог голос, похожий на голос президента.
И таких эпизодов на плёнках была уйма, люди, слышавшие их, были просто шокированы.
Но „делом Гонгадзе” мятежный майор не ограничился, на основании своих „записей” он утверждал, что высшие должностные лица государства причастны к продаже в Ирак радаров „Кольчуга”. Так на один скандал накладывался на другой, уже международный, который рассорил Вашингтон и Киев. Ведь радар „Кольчуга”, разработанный и выпускаемый на Украине, представлял собой эффективный комплекс дальнего обнаружения и распознавания любых целей.
После встречи с мятежным майором в аэропорту „Борисполь” был учинён обыск народных депутатов Верховной Рады Головатого, Жира и Шишкина, якобы пытавшихся вывезти плёнки за границу, после чего в парламенте разразилась настоящая буря. Так возник острый политический кризис, известный как „кассетный скандал”. Первой его жертвой стал глава Службы безопасности Украины Леонид Деркач, которого 10 февраля отправили в отставку.
На кого „работал” любопытный майор государственной охраны, и какие технические средства он использовал, для широкой публики так и осталось нераскрытым.
Резчиков был согласен с теми экспертами, которые утверждали, что записать такой объём информации магнитофоном, засунутым под диван – это детский лепет. Здесь применялась более изощрённая техника. Если и шпионил майор по чьему-то заданию, то уж точно не из России: сам-то он таинственным образом исчез ещё до того, как грянул скандал, и вскоре объявился в США, где попросил политического убежища. Вскоре страна, считающая себя несокрушимым оплотом демократии и справедливости во всём мире, предоставила политическое убежище, как беглому майору Мельниченко, так и жене Гонгадзе – Мирославе.
Но, как говорится, „мавр сделал своё дело”... Антипрезидентская оппозиция создала комитет защиты Конституции „За Украину без Кучмы”, в середине декабря комитет инспирировал демонстрации и массовые антиправительственные митинги с установкой первых (но не последних!) палаток на Майдане Незалэжности, а позднее – и на Крещатике. Митинговали люди и в связи с остановкой – среди зимы – Чернобыльской АЭС, в результате которой без работы осталось свыше 6 тысяч человек.
…К концу года гривна, спустя 4 года после своего рождения, скатилась с 1,7 до 5,5 за доллар – вот уж, действительно, „достойный подарок” в канун 21-го столетия!
59
Вздрогнув от неожиданного удара барабанов под стенами почтамта, бывшая сослуживица по институту Луиза Розинская спросила Егора, своего экс-начальника отдела:
- У тебя тут каждый день, что ли, бьют в бубен и хороводы водят?
Новый год и наступление нового столетия не сбили накала антиправительственных выступлений в Киеве, которые продолжались весь январь и февраль. Приходя на работу, Резчиков на пятом этаже почтамта через плотно закрытые окна слышал рокотание барабанов, бормотание звукоусилительной установки на низких частотах и громкие выкрики митингующих через так называемые „матюгальники”. Эти посторонние звуки изрядно действовали на нервы и отвлекали от работы.
- Да мы тут все уже привыкли к этому тарараму. Это акция „Украина – без Кучмы” всё колотится, обещает перейти к активным действиям. А ты как здесь у нас очутилась?
- Иду сражаться с вашим управлением стандартизации, и вот решила к тебе на минутку зайти, поглядеть, как ты тут трудишься на ниве планирования научных исследований. К твоим соседям ещё успею, там ругаться придётся… Прислали нам замечания по второй редакции стандарта, а мы с ними согласиться не можем! И самое интересное, что объясняться надо с Толей Штанько, зятем покойного Пруценко, что был начальником нашего конструкторского отдела...
- Странно, у них замначальника управления, Сергей Ефимович – очень разумный человек...
Шум на майдане усиливался, и Луиза, подойдя к окну и посмотрев вниз, заметила:
- Я представляю, как они на день рождения Тараса Григорьевича будут подпрыгивать, и полностью согласна с газетой „2000”, что в этот день от этих крикунов можно ждать чего угодно!
- А ты что, эту газету выписываешь? Или покупаешь? – спросил Резчиков. – Это еженедельник? Каждую пятницу покупаешь в киоске? Ну, и как тебе эти „2000”?
Эту газету с хвостатой цифрой „2” и зеленоватым глобусом вместо первого „нуля” Резчиков несколько раз видел в киоске на почтамте, но ни разу не читал, опасаясь нарваться на что-то такое, подобное „Зеркалу недели” „Обозревателю” или „Вечерним вестям”, которые были не в его вкусе.
- Газета „2000” стала выходить недавно, с ноября прошлого года. И знаешь, мне она очень нравится. – принялась рассказывать Луиза. - Вещи пишут разумные, авторы – интеллигентные, грамотные, не жлобы, как кое-где. Тут тебе и новости за неделю, и очень разумная аналитика, и полемика, и экскурсы в историю, и переписка с читателями, есть отдельная страница, где приводятся их лучшие реплики и замечания по опубликованным материалам. Странно, что ты такую газету не знаешь. Ты, вообще-то, какую газету читаешь?
- Ну, раньше я, как член партии, „Правду” выписывал, - начал вспоминать Егор, - по своему желанию - „Известия”, и конечно, „Литературную газету”. Как перестройка разбушевалась, и наша почта стала свои коленца выбрасывать по стоимости доставки, я перестал на газеты подписываться, тем более, что их из почтового ящика нещадно воровать стали. Переключился на „Московские новости” и „Комсомолку”, потом осталась одна „Комсомолка”, покупаю в нашем киоске на почтамте. Надо мне теперь эту „2000” почитать, раз ты её так нахваливаешь!
Позже известный российский диссидент, историк и аналитик Рой Медведев так оценит газету: „Самой качественной, наиболее информированной и объективной газетой является, на мой взгляд, еженедельник «2000»... В Москве таких... качественных газет нет”.
Скандалы в высоких сферах власти продолжались. Тринадцатого февраля по статьям „дача взятки” и „повторная дача взятки” бывшему премьеру Павлу Лазаренко была арестована Юлия Тимошенко, ранее уволенная с должности вице-премьера. Для Тимошенко это был уже второй арест: 6 лет тому назад, она, будучи одним из руководителей „Корпорации Украинский бензин”, была арестована за попытку контрабанды 26 тысяч долларов в Россию. Она просидит под арестом в следственном изоляторе Лукьяновской тюрьмы до 27 марта, и будет освобождена по решению суда, в том числе, и Верховного Суда Украины.
А газета „2000” не ошиблась в своих прогнозах. Политический кризис на Украине продолжал углубляться, кое-где уже заговорили о „бархатной революции”, появились лозунги: „Украине – украинский президент!”.
Первого марта был снесён палаточный городок на Крещатике, а шестого марта – перед университетом. Восьмого марта, в праздничный Женский день, оппозиционерами был организован поход к Лукьяновской тюрьме с требованием - освободить всех политзаключённых. Женщины бальзаковского возраста в платках и шерстяных шапочках, связанных своими руками, несли плакаты „Юле – волю!”.
Но кульминацией акции „Украина – без Кучмы” стали события 9-го марта, когда отмечалась 187-я годовщина со дня рождения Т.Г.Шевченко. По традиции к памятнику поэта в парке его имени возлагали венки руководители страны. Накануне в городе стали циркулировать слухи, что оппозиция намерена помешать президенту возложить венок к обелиску поэта, поэтому 9-го марта парк был оцеплен милицией. Оппозиция завязала с ней драку, активисты развязанной потасовки были арестованы.
Резчиков наблюдал за этими событиями по телевизору. Сначала он наскочил на канал российского телевидения, на котором Александр Барыкин исполнял свою знаменитую песенку:
Здравствуйте товарищи,
Начинаем программу телепередач
На завтра, на завтра
Завтра вы увидите, то, что никогда не видели,
Это будет завтра, завтра.
В девять часов «Золотой ключик»
Короткометражный сюжет,
О том, как спланировать лучше
Семейный бюджет,
От великого до смешного - один шах,
Шах-Мат-ную школу собирает Авербах…
А на его объявление нервно реагировали мордатые куклы и танцующая публика:
Нет, нет, нет, нет мы хотим сегодня,
Нет, нет, нет, нет мы хотим сейчас,
Нет, нет, нет, нет мы хотим сегодня,
Нет, нет, нет, нет мы хотим сейчас!
Понажимав кнопки на пульте управления телевизором, Резчиков нашёл программу первого украинского канала. Вот, наконец, прибыл Леонид Кучма в окружении своего синклита, возложил венок и отбыл. Теперь к памятнику был открыт свободный проход, и собравшиеся в парке демонстранты ринулись к нему. Началось столпотворение, телекамера выхватила крупным планом лицо Валентины Семенюк, и Резчиков с удивлением увидел и услышал, как эта симпатичная женщина, выпускница Национальной юридической академии Украины имени Ярослава Мудрого, депутат Верховной Рады Украины (избранная по объединенному избирательному списку Социалистической и Селянской партий Украины, № 33 в списке), член Комитета по вопросам аграрной политики и земельных отношений, набросилась на венок, возложенный президентом Украины, и истошным голосом закричала:
- Це від президента! Топчiть його!
Расправившись с ни в чём не повинным венком с жовто-блакiтними лентами, оппозиционеры ринулись к президентской резиденции, по пути задирая и провоцируя милицию. Как говорится, аппетит приходит во время еды, и вот уже „мирные” демонстранты пустили в ход железные прутья, бейсбольные биты, камни, увесистые решётки ограждения, подхваченные где-то по дороге.
- Диана, иди посмотри, что у здания президентской администрации творится! И что милиция вытворяет… Как тут не вспомнить хохму из Клуба ДС - Новые песни:
Сводный хор дивизии внутренних войск МВД обновил свой репертуар, разучив старинную песню „Эй, дубинушка, ухнем!”. Вот она и загуляла, эта милицейская дубинка…
Возле здания бывшего ЦК КПУ развернулись ожесточённые схватки, просто настоящие уличные бои, в которых пострадало свыше 50 человек. Многим тогда казалось, что страна стоит на пороге гражданской войны. Милиции удалось задержать особо яростных „активистов”, оказавшихся членами организации УНА-УНСО, шедших в разбушевавшейся колонне демонстрантов, включая и её лидера Андрея Шкиля; за организацию этого побоища он отсидит в тюрьме свыше одного года.
В тот же памятный день подал в отставку министр внутренних дел Украины Юрий Кравченко, а „Русская служба Би-Би-Си” упивалась сообщениями некоего правозащитника о том, что на оппозицию первой напала милиция.
Четырнадцатого марта состоялась новая демонстрация правых сил, за ней, на следующий день, свои колонны демонстрантов провели по Киеву левые силы. В парламенте вспыхнула получасовая драка из-за вывешенного на балконе гостевой ложи красного полотнища с изображением зубра и лозунгом „За союз Украины, России и Белоруссии”.
В конце марта на Крещатике прошла „профессиональная” антиправительственная демонстрация, но она была немногочисленной; поговаривали, что у её устроителей просто нехватило денег на более внушительное зрелище.
- Ну, вот и мы дожили до безудержной активности масс, о которой юморист А. Рас в Хронике недели писал на заре перестройки! – констатировал Резчиков, наблюдая на экране телевизора очередное многоцветье флагов и транспарантов. – Ведь сколько ещё ворон мечтают отдать свой кусочек сыра за возможность каркнуть во всё горло [76].
- И как же он это себе представлял? – поинтересовалась Диана. – какие действия, чисто конкретно?
- А вот так:
- В пятницу на центральном стадионе состоялся массовый митинг протеста против массового митинга протеста, проведенного в среду, против массового митинга в понедельник под знаком борьбы против массовых митингов в рабочее время [77].
- И все участники – при деле!
Ни для кого теперь не было секретом, что в условиях нарастающей безработицы и такой сложной ситуации в стране появилась новая „профессия” – демонстрант, не требующая ни образования, ни опыта, ни членства в какой-либо партии. Тут годились и студенты с нищенской стипендией, которая, при этом, и выплачивалась-то нерегулярно, и пенсионеры, отощавшие на мизерных пенсиях, и домохозяйки, желающие с выгодой использовать своё свободное время, и разные бомжеватые личности, радующиеся возможности перехватить деньжат на очередную бутылку.
Уже сложились и негласные „прейскуранты” на проявление политической „активности” и выражения „народного” негодования: простоять 4 часа при любой погоде - 20 гривен, потаскать тяжеленный плакат – 35 гривен, поразмахивать флагом - 50 гривен. Появились и свои уличные масс-менеджеры, которые вербовали добровольцев для выражения недовольства „широких народных масс”, сбивали людей в организованные шайки, проводили перекличку „бойцов”, а позже в заплёванных подворотнях раздавали им деньги. У них появилась свои любимчики, которым они сообщали, где, кем, когда и по какому случаю будет проводиться наиболее выгодная халява.
Перед майскими праздниками, в преддверии Дня Победы, движение „Украина – без Кучмы” постепенно сползло на „нет”, Верховная Рада подсуетилась и отправила в отставку правительство Виктора Ющенко, обвинив его в растущей инфляции, спаде экономики и обнищании народа Украины. Покидая трибуну Рады в день отставки, бывший колхозный счетовод из Хоружевки Ющенко закончил своё выступление словами:
- Я ухожу, чтобы вернуться!
Оппозиция сразу же стала рассматривать изгнанника как нового „мессию”, который вернётся и наведёт порядок в Украине.
Новым премьер-министром был поставлен Анатолий Кинах, президент Украинского союза промышленников и предпринимателей.
Волны правительственного кризиса докатились и до Госкомитета на Крещатике. В июле его руководитель, уже будучи и кандидатом экономических наук, и лауреатом Государственной премии, был снят с должности с формулировкой „за серьёзные недостатки в работе”. Его сменил карьерный чиновник, окончивший Киевский университет им. Т.Шевченко, по специальности „Механика, инженер-механик”, успевший поработать министром по делам науки и технологий, председателем Госкомитета по вопросам науки и интеллектуальной собственности и председателем правления ОАО „Укртелеком”.
И уже через 2 недели все 4 зама, включая Горленко, бывшие при кандидате и лауреате, подали в отставку. На пятом этаже утверждали, что их попросту „ушли”, чтобы освободить места для более достойных, с точки зрения нового руководителя. Начальник управления Груздяк приходил на работу, и поздоровавшись со своими сотрудниками, мрачно шутил:
- Вы не знаете, меня ещё не сняли с работы?
Вскоре в его кабинете уже сидел настоящий полковник, правда, в штатском, пришедший из военного училища на Московской улице, где Резчиков, как старший лейтенант запаса, несколько раз проходил учебные сборы. Теперь наступала очередь и начальников отделов, и Егор, которому на государственной службе осталось проработать лишь 130 дней, боялся, что с пятого этажа на (безусловно) заслуженную пенсию он может вылететь гораздо раньше. Но прошли 2 недели, и он благополучно отправился в летний отпуск.
Слетели со своих постов и ректор одесской альма-матер Памфилов, и директор отраслевого проектного института Борзун, и ректор киевского учебного института Стрелков, не уцелел даже директор колледжа связи Комаров – уж больно у него здание было хорошее: на улице Леонтовича, в центре Киеве, перед самым Владимирским собором, грех на такое не покуситься, оно ведь могло более полезным людям пригодиться!
Директором киевского научно-исследовательского института сделали Владимира Гиленко, этого даже варягом не назовёшь: он уже тут работал в отделе оконечной аппаратуры, потом ушёл в политехнический институт и вот теперь вернулся в знакомые края, уже будучи доктором технаук.
Он тоже стал говорить Резчикову комплименты о том, как эффективно работал отдел под руководством Егора. Ну, это и понятно – ведь соседями были, на одном этаже работали.
Начал Гиленко с эффектного хода: раздал двум своим замам, Михайловцеву и Закревскому мобильные телефоны, довольно редкие штуки по тем временам - это для того, чтобы всё время „быть на связи”. В институте он бывал эпизодически, всё остальное время у доктора технаук отбирали лекции, которые он продолжал читать в политехе, как будто ничего не произошло.
- Всё правильно! – прокомментировал эти институтские известия Егор. – Кажется, в Клубе ДС так говорили о такой гримасе жизни: Зачем обезьяне трудиться, если она уже стала человеком [78].
Подход к тем руководителям, которых собирались турнуть с должности, был стандартным: вызывали такого красна-молодца на „ковёр”, заботливо усаживали в кресло и ласково говорили:
- Уважаемый Иван Иванович! (или кто-то там ещё, из не менее уважаемых). У меня к работе Вашей „конторы” нет никаких претензий. Но Вы меня поймите, дорогой Иван Иванович (или кто-то там ещё, из не менее дорогих), что я пришёл сюда со своей командой, и этим людям я доверяю. Так что давайте, ну, Вы меня понимаете, по собственному желанию, а? Вам ведь совсем не нужна, через неделю, лишняя комплексная проверка работы вашего заведения? Вы меня поняли? Ну, и чудненько!
Поруководив отраслью ровно 9 месяцев новый керiвник зашагает дальше. Четыре года он послужит „во благо страны” народным депутатом Верховной Рады Украины IV созыва от блока «За єдину Україну!», будучи номером 33 в списке, станет 1-м заместителем председателя Комитета по вопросам строительства, транспорта, жилищно-коммунального хозяйства и связи. Позже продолжит быть „слугой народа” в Верховной Раде V созыва, но уже от Блока «Наша Украина», став 19-м номером в списке. Теперь он пробьётся в члены Комитета по вопросам бюджета. Просунется он и в народные депутаты Верховной Рады Украины VI созыва от блока «Наша Украина - Народная Самооборона», получив номер 55 в списке, сохранив своё присутствие в Комитете по вопросам бюджета. Его сын Олесь надолго засядет секретарём в Киевском горсовете.
60
В это лето Мирошники уговорили своих киевских друзей съездить в Грецию. Их сватье, матери Виталика, в прошлом году удалось побывать на берегу Эгейского моря в пансионате „Олимпийский залив”, и она его очень нахваливала, уверяла, что жила у подножья легендарной горы Олимп.
В турбюро „Insel-Reisen” заблаговременно были куплены путёвки, и самолёт компании „Air Berlin” привёз их в Салоники. Самого города они, конечно, не видели, фирменный автобус, выполнявший трансфер, прошмыгнул пригородами на автостраду и направился на юг.
Пейзаж по ходу следования автобуса нисколько не был похож на курортный: маленькие серые домишки, правда, крыши некоторых из них были покрыты панелями солнечных батарей, чахлые изогнутые оливковые деревья, заросли кукурузы у дороги, мелкие канавы, подбегающие к шоссе, почти полусухие. Море мелькнуло и исчезло за рекламными плакатами „Coca Cola” и коньяка „Metaxa”. Потянулось серое бетонное полотно автострады, пейзаж оставался таким же невзрачным.
Вскоре слева опять замелькала полоска море, и автобус, попетляв по узкой асфальтовой дороге, свернул в зелёный оазис, вырулил на затенённую аллею, по обеим сторонам которой были разбросаны разноцветные перенумерованные бунгало с террасами. И уже через полчаса Мирошники и Резчиковы наслаждались приятной прохладой, шлёпая босыми ногами по каменным полам своих жилищ со всеми современными удобствами. Море было рядом, за белым гостиничным корпусом и бассейном, на берегу под деревьями спасались от жары две автомашины – бежевый „Москвич” и бирюзовая „Тойота”.
Лично Егор был разочарован: и куда их занесло? Здесь, после Тосса-де-Мар, бурлящей своей красочной жизнью, было просто скучно.
Нет, море было хорошее, тёплое, дно – чистый песок, пляж – выше всяческих похвал, Народу же на пляже было мало, почему-то все предпочитали тусоваться возле бассейна, где весь день гремела музыка, и между белыми лежаками сновали с разноцветными коктейлями проворные официанты.
На пляж народ набегал, в основном, в субботу и в воскресенье, это жители окрестных деревушек выезжали на море целыми семьями, и тогда берег покрывался разноцветными пляжными зонтами, среди которых терялись два полосатых зонта, прилетевших сюда из далёкого дождливого Кёльна. А так, на берегу никакие пальмы не водились. Даже в пионерском лагере, в далёком детстве, было веселей…
А что - тут? Ну, позавтракали, покупались, навестили соседнюю Лептокарию, протопав к ней по берегу через пляж для военнослужащих НАТО, купили в городке арбуз и вино, отдышались в тени православного греческого храма, побродили по лавочкам, и назад домой – прикорнуть на часок перед ужином.
На ужин шли в ресторан гостиничного комплекса и удивлялись – отчего здесь, на берегу моря, им ни разу ещё не удалось отведать его щедрых даров? Всё выпечка да выпечка, её даже по пляжу таскают дочерна загорелые мальчишки-разносчики. Вот и все дела за день…
Следуя своему правилу, что в любой стране надо, из уважения, знать самые важные слова, Егор разузнал у местных гидов, заучил сам и сообщил своим друзьям, что здесь желательно запомнить такие слова и сочетания: - доброе утро – калимЭра, добрый вечер – калиспЭра, до свидания – андИо, спасибо – эфкаристО, пожалуйста – паракалО, извините – сигнОми, да – Нэ, нет – Охи.
Конечно, съездили и на экскурсию, в археологическом музее в Дионе повидали погребальные памятники, античные горшки и амфоры, мраморные колонны; обнаруженные при раскопках. Отсюда направились в горы, чтобы к Олимпу поближе подобраться, прогулялись по горному селу, накупили разных сувениров...
Вскоре собрались и подались в Афины, всю ночь тряслись в битком набитом поезде, где не было ни местечка, чтобы прикорнуть. Словно все в эвакуацию подались! Уже только после Фив стало немного свободнее и, наконец-то, удалось чуть-чуть поспать.
Вылезли из поезда, для восстановления сил выпили по две чашки крепкого чёрного кофе, немного встряхнулись – и 2 часа походили по Акрополю, восхищаясь мраморными творениями древних греков. Спустившись с Акрополя, побродили на греческом Арбате – Плаке. Люда и Диана, к своему восторгу, узрели лавки, где при сумасшедшей жаре продавались меховые шубы, и от примеряющих не было отбоя.
Киевляне прокатились в метро и очутились в Пирее, тут среди множества разнокалиберных судов они почувствовали себя так, словно очутились в одесском порту. Затем они возвратились в Афины, разыскали Парламентский дворец, расположенный на проспекте Василиссис Софиас, и полюбовались жёлтым внушительным зданием с классическими греческими колоннами.
Там их ожидало красочное зрелище: смена почётного караула - знаменитых греческих эвзонов. В красных шапочках-фесках, с карабинами на плечах, солдаты, одетые в белые рубашки и юбочки со складками, в чёрных жилетах, в двух парах шерстяных белых чулок с чёрными подвязками, вышагивали, выбрасывая вперёд ноги в пятикилограммовых округлых ботинках с помпонами.
Как выяснилось позже, ботинки были подбиты 60 стальными гвоздями; чтобы посильнее цокать на каменной мостовой. Эвзоны при парадной ходьбе так высоко задирали ноги, что казалось, они собираются разгоняться для тройного прыжка, чтобы обязательно победить с рекордным результатом. Сбежавшаяся на это действо туристическая публика просто млела от восторга и лихорадочно щёлкала японскими фотоаппаратами.
После поездки в Афины оставалось только купить знаменитые греческие иконы в серебряном окладе и возвращаться домой. На обратном пути им даже удалось посмотреть на Салоники – в этот раз автобус вёз их в аэропорт через весь город…
Домой они успели к 10-летней годовщине Незалэжности, отмечать которую в числе иностранных гостей приехал даже российский президент Путин. По этому случаю в Киеве состоялся военный парад на фоне монумента Независимости, открытого на Майдане Незалэжности.
Но общие итоги страны были не очень впечатляющими: свежие результаты социологических опросов показали, что 84% респондентов дали отрицательную оценку всему тому, что было сделано за десятилетие.
В сентябре на традиционной встрече выпускников в Одессе по случаю 40-летия окончания института, бывшие сокурсники, теперь узнававшие друг друга только по висевшему на груди плакатику с надписью „Привет! Ты меня знал по фамилии …”, ныне дедушки и бабушки, убелённые сединами, но больше – с розовыми лысинами, с лицами, изрытыми морщинами, вспомнили свои безмятежные годы учёбы и труда, радовались встрече и с горечью говорили о настоящем. Когда после очередного тоста речь зашла о „высоких материях”, почти все согласились с репликой, брошенной Геной Терентьевым:
- Да, говорил когда-то поэт про души прекрасные порывы, посвящённые Отчизне. Да вот только Отчизны у нас уже не стало!
Одиннадцатого сентября мир был потрясён атакой террористов, захвативших пассажирские лайнеры „Боинг-767” и направивших их на небоскрёбы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, атакой, унёсшей жизни 260 пассажиров и тысяч жителей Нью-Йорка. И когда на следующий день газеты вышли с кричащими заголовками „Мир изменился навсегда!”, и впервые прозвучало ранее незнакомое имя саудовского миллионера Усамы бен Ладена, вождя организации „Аль-Каида”, у сотен миллионов людей по всей планете болезненно сжалось сердце: предстояла самая страшная война – война с террористами, которые не остановятся ни перед чем.
4-го октября ракета украинских ПВО, запущенная на учениях в Крыму, по ошибке сбила в небе над Чёрным морем российский самолет Ту-154, летевший по маршруту Тель-Авив - Новосибирск с 78 пассажирами на борту. Это уже был не первый случай, когда подчинённые министра обороны страны А. И. Кузьмука „отличались” своими боевыми „успехами”: полтора года назад, 20 апреля, ракета класса „земля-земля”, запущенная с полигона в Черниговской области, поразила жилой дом в Броварах под Киевом, убив болванкой трёх человек и ранив пятерых.
Министр обороны долго не признавал ошибки своих подчинённых, что породило в быту поговорку: „Врёт, как Кузьмук”, но, в конце концов, и ему, и командующему войсками ПВО пришлось подать в отставку.
26-го ноября на ПМЖ в Германию уехал Юра Тарханов. Своими планами он поделился с Егором ещё в июле, когда впервые пригласил семейство Резчиковых на свой день рождения. Юра жил недалеко от телецентра в четырёхкомнатной квартире, вместе с дочерью, зятем и двумя внуками. Младший внук к гостям проникся доверием, сразу же показал Диане книгу Григория Остера „Вредные советы” и сказал, что она ему очень нравится.
Диана полистала щедро раскрашенную книгу и прочитала вслух один абзац, особенно привлёкший её внимание
Родился девочкой – терпи,
Насмешки и толчки
И подставляй косички всем,
Кто дернуть их не прочь.
Зато, как вырастешь большой,
Покажешь кукиш им
И скажешь: - Фигушки! За вас
Я замуж не пойду.
- Рифма здесь просто отдыхает! – понизив голос, сказала она Егору. – Даже Некрасов со своими „белыми” стихами из поэмы „Кому на Руси жить хорошо” был бы тут бессилен помочь…Может быть, это и хорошо: зачем всякую чушь запоминать. Это что-то вроде старого анекдота - а теперь дети запомним те слова, которые вы никогда не должны говорить!
- Да, у поэта - горлопана, Маяковского, всё было значительно яснее, и словно в бронзе отлито! – согласился Егор. - Никаких сомнений в том, что – хорошо, а что – плохо! И всё – с отличной рифмой!
- Как всё-таки удачно, что мы выросли в эпоху „Дяди Стёпы”, - вздохнула Диана, - и до сих пор помним, как уронили мишку на пол!
- А твой Вася уже знает, что ты собрался „за бугор”? – спросил Резчиков своего экс-начальника лаборатории и внештатного зама начальника отдела, когда за здоровье именинника выпили по первой рюмке. – Да? Ну, и как он к этому отнёсся?
- Вполне спокойно, - ответил Юра, - только приказал смену подготовить. Я ему Серёжу Турбаева порекомендовал, хватит ему по всяким НьюБриджам и ДатаКомам околачиваться, у нас всё-таки фирма солидная, как говорится - веников не вяжет…Кроме того, и Вадим там остаётся…
- Я рад за Серёжу, что он с твоей подачи, наконец, попадёт в приличную фирму! Верно говорят в народе, что
Не всё достаётся трудом, кое-что - с трудом [79].
- Для нас сейчас основная головная боль - это продажа квартиры, - рассказывала тем временем Диане жена Юры, Женя. – Район у нас, ты видишь, какой, народ косяком ходит жильё смотреть, но настоящую цену не даёт...
- Да, это мне всё знакомо, я хорошо намаялась, когда свою квартиру на Печерске продавала! – вздохнула Диана. - Тут надо хорошие и выдержку, и нервы иметь, чтобы не продешевить…
- Мы, по совету Инны, нашей дочери, - продолжила Женя, - решили, что как только с продажей этой квартирой закончим, купим, на всякий случай, однокомнатную квартиру, кто знает, как жизнь обернётся! Мы с Юрой едем первые, а за нами уже поедет семья Инны. Нам в немецком посольстве сказали, что такого ещё не было, чтобы вслед за полутора евреями выезжал целый эшелон примкнувших! У нас ведь зять – украинец…
Вскоре на автобусе фирмы „Евровояж” Юра с Женей покинули Киев и вскоре очутились в лагере недалеко от Ганновера, где жили далёкие родственники со стороны жены, потом к ним присоединилась остальная часть семейства. Они добились того, что им в Ганновере дали 2 смежные квартиры на одной площадке.
Юра пару раз звонил Егору, иронизируя, что он продолжает работать по специальности – временами разносит по квартирам рекламные проспекты и буклеты. Он ушёл из новой заграничной жизни через полтора года после отъезда, умер от инфаркта задней стенки желудочка, который хвалёные немецкие врачи не сумели разглядеть, заставив Юру сделать кардиограмму под нагрузкой – нужно было до полного изнеможения крутить педали на медицинском велосипеде...
Старший внук Юры уже через год вернулся в Киев, Германия ему не подошла, и купленная перед отъездом однокомнатная квартира как раз и пригодилась. Насколько было известно Егору, возвратившийся внук устроился на работу в одну фирму, предоставляющую услуги Интернет.
Младший внук закончил школу и поступил в университет, кажется, в том же Ганновере. С женой Тарханова Резчиков время от времени общается в сеансах видеосвязи по системе Skype.
Резчиков, проводив Тарханова в дальнюю дорогу, в рабочем кабинете начальника-полковника провёл заседания комиссий по приёмке трёх НИР, связанных с тематикой эффективного использования радиочастотного ресурса, познакомился с членом комиссии, с адмиралом, руководившим такой важной организацией, как центр радиочастот (ЦРЧ) и договорился с ним о месте своей будущей работы после ухода на пенсию.
10-го декабря ему был присвоен 6-ой ранг госслужащего; это, по старому исчислению, уже был коллежский советник, так что до статского советника с его 5-м рангом Егор Речников не дотянул.
В своей комнате он „накрыл поляну” для сослуживцев и отправился в отпуск, чтобы через 2 недели начать работу в должности ведущего инженера ЦРЧ.
Примечания
[1] Второй этаж ниже уровня пола (франц.).
[2] Читатель „Литературки” В. Кафанов (прим. автора).
[3] Пока! (нем.).
[4] Не прикасайтесь ко мне! (англ.).
[5] Знакомая (нем.),
[6] Nordic Mobile Telephone - Стандарт аналоговой сотовой системы мобильной радиосвязи в диапазоне частот 450 МГц, совместно разработанный Администрациями связи Дании, Финляндии, Норвегии и Швеции (прим. автора).
[7] Простое неопределённое время, Будущее в прошедшем времени (англ.)
[8] Боже мой! От неё пахнет как от пепельницы! (англ.).
[9] Позиции спутников на геостационарной орбите в космосе (прим. автора).
[10] Во всяком случае, за 30 лет, т.е. до 2021 года – точно нет (прим. автора).
[11] Павло Петрович Скоропадський - СПОГАДИ, кiнець 1917-грудень 1918р.1995, с.233- 234.).
[12] Рынки будущего (нем.).
[13] Решено! (нем.).
[14] Этот люк находится слева, за спиной Дюка, на мостовой, и его поиски могут служить своеобразным тестом на сообразительность гостей города и понимание ими юмора вышеуказанной хохмы (прим. автора).
[15] Читатель „Литературки” Валерий Маруга, г.Луцк (прим. автора) .
[16] Денежная купюра достоинством в 100 немецких марок (прим. автора).
[17] ATM - Asynchronous transfer mode - Асинхронный способ переноса информации и по цифровым сетям связи (англ.).
[18] Намёк на известную фразу в известной книге И.Ильфа и Е.Петрова (прим. автора).
[19] Немецкий для всех (нем.).
[20] Так что имейте в виду, уважаемые покупатели! (укр.).
[21] Читатель „Литературки” Борис Нисонов (прим. амвтора).
[22] Сокращённый ответ на приветствие „доброе утро” (нем.).
[23] Красный крест (нем.).
[24] Свиная рулька с тушёной кислой капустой, с добавлением пива (нем.).
[25] Фарш из телятины или говядины, сырой, с добавлением лука, яйца, чёрного молотого перца и соли (нем.).
[26] Извините (entschuldigen - нем.).
[27] К сожалению, как стало известно автору, кудесник – профессор скончался в 2009 году.
[28] Чтобы всё было в порядке (укр.).
[29] Golden Star - „Золотая звезда” (англ.) – южнокорейская фирма по электронике, которая вскоре сменила своё название на „LG”. У пользователей в Интернете она проходила как „лыжи” (Прим. автора).
[30] Все эти делегаты интересуются Рекомендациями G.821 и G.826, не так ли? Очень приятно! (англ.).
[31] По имени Мешкова, бывшего президентом АРК ((Прим. автора ).
[32] Читатель „Литературки” С. Белоусов (прим. автора).
[33] Читатель „Литературки” Б. Пилипенко, г. Сумы (прим. автора).
[34] DSTN (Dual-scan supertwisted nematic) - Экран с 2-м сканированием на скрученных нематических элементах. TFT (Thin-film transistor) - Активная матрица на тонкоплёночном транзисторе (англ.) (прим. автора).
[35] Рigeon-hole - Персональная ячейка, выделенная каждому участнику собрания, где работники секретариата раскладывают документы, появляющиеся в ходе работы собрания (англ.) (прим. автора).
[36] Так обычно называют людей, ещё не знакомых с компьютерной техникой (прим. автора).
[37] Искажённое слово Pferd – лошадь (нем.).
[38] Вам не холодно? (нем.).
[39] Работать, работать, и будет тепло! (нем.).
[40] Краткое описание жизни и профессиональных навыков, резюме (латин.).
[41] Да, Ким - это очень распространённое имя в Корее. Почти, как Иванов в России (англ.).
[42] Да, я знаю. В Северной Корее вождём был сначала Ким Ир Сен, а теперь - Ким Чен Ир (англ.).
[43] Я не уверен за противоположное отверстие моего тела! (англ.).
[44] Мультимедиа - одновременное предоставление текстовой, звуковой, графической, цифровой и видео информации) (прим. автора ).
[45] Всемирная конференция по стандартизации телекоммуникаций (англ.).
[46] Желая остановить обратный вызов (англ.).
[47] Читатель „Литературки” А. Самойленко (прим. автора). [48] Налог на добавленную стоимость (нем.).
[49] Отсидевшему в тюрьме (жарг.).
[50] Настоящий рецепт борща по-одесски, или по-гречески (прим. автора).
[51] Не бойтесь! Мы мясо собак уже давно не едим! (англ.).
[52] Чикатило - маньяк, совершивший в Союзе с 1978 по 1990 годы 53 убийства с особой жестокостью. Получил кличку „ростовского потрошителя” (прим. автора).
[53] Игра слов: имеются в виду премьер - ПУСТОвойтенко, министр - ХУДОлей, генеральный директор „Укртелекома” - НЕТУДЫхата, действующие в то время (прим. автора).
[54] CDMA (Code-division multiple access) – Многократный доступ с кодовым разделением. GSM (Global system for mobile communications) – Всемирная система для подвижной электросвязи, получившая широкое распространение в виде GSM-900/1800 (англ.) (прим автора).
[55] Я слышал, что наше первое предложение Вам не подошло? Вас устраивает та работа, которую Вы делаете? Да? А как Вы смотрите на то, чтобы сотрудничать с нашей фирмой? (англ.).
[56] Я надеюсь, что это не вербовка меня в Моссад? (англ.).
[57] „Литературная газета”, Клуб ДС (прим. автора).
[58] Л. Леонидов, „Литературная газета” (прим. автора).
[59] Подробности этой позорной истории поведал впоследствии посол в Ирландии Н.И.Козырев в журнала „Международная жизнь”, 2007 год, № 6. (прим. автора).
[60] А у вас на Кавказе есть такие водопады? (англ.).
[61] Таких, как этот, я не видел. - Но у нас про этот водопад есть один анекдот: (англ.).
[62] Гид подводит к водопаду группу женщин, обсуждающих последние покупки, и говорит: „Если дамы на минутку замолчат, то мы услышим, как вниз с ужасным рёвом устремляются мощные потоки Ниагарского водопада” (англ.).
[63] Читатель „Литературки” В. Колечицкий (прим. автора).
[64] См. рассказ автора „Сам себе Ле Корбюзье”.
[65] Уехать, несколько дней (франц.).
[66] Имя и фамилии изменены (прим. автора).
[67] Читатель „Литературки” В. Власов, Москва (прим. автора).
[68] это уже из жизни госслужащих (укр.).
[69] И пока ещё не гражданин? (укр.).
[70] Читатель „Литературки” Л. Соколов (прим. автора).
[71] Читатель „Литературки” Е. Обухов (прим. автора).
[72] Читатель „Литературки” С. Фокин, г. Новокузнецк (прим. автора).
[73] Имеем то, что имеем (укр.).
[74] Можно немного убавить кондиционер? (нем).
[75] Читатель „Литературки” Вл. Прудовский, г.Запорожье (прим. автора).
[76] 16-я страница „Литературной газеты” (прим. автора).
[77] Там же (прим. автора).
[78] Читатель „Литературки” Б. Рябенький, г. Минск (прим. автора).
[79] „Литературная газета” эпохи перестройки (прим. автора).
Приложение 1
Каналы тональной чакстоты (ТЧ) с полосой пропускания частот 0,3-3,4 кГц, предназначенные для телефонной связи, теперь эффективно использовались для передачи данных (цифровой информации). Скорость передачи была доведена до фантастического значения - 50 кбит/с. Параллельно, специалистам по сжатию речи (что требовалось для построения эффективных систем мобильной связи) удалось создать речевые кодеки, работающие с отличным качеством на скорости порядка 10-12 кбит/с.
Оставшиеся 38-40 кбит/с пропускной способности тракта можно было использовать для передачи текста, среднескоростной передачи данных, фотографий, факсимильных сигналов, медленно меняющихся изображений и др. Тем самым, удивительным образом замыкался круг предоставляемых услуг: начали с речи, к ней же и вернулись, прихватив с собой ещё множество полезных услуг.
Конец третей части
Переформатировано