Микрорайон мой лежит у подножия очень странного холма. Когда по склону поднимаешься, все время кажется, что метров через тридцать – равнина. Вон там, где вправо уходит асфальтовая дорожка, или вон там, у заполненной потоками машин улицы… На самом деле, холм тянется больше чем на километр. Просто он пологий. Издревле на нем сделан каскад прудов. Верхний – Черепаший, затем Серая Шейка, потом Маленький и, наконец, прямо у моего дома – Нижний. Все эти названия дали жители неофициально. Пруды соединены огромными трубами, над каждой из которых превращенные то в улицы, то в тротуары плотины, и длинными ущельями, берега которых покрыты настоящими ботаническими садами.
Три последних года ловить рыбу я начинал в мае, на Нижнем пруду. Выходил из дома в три утра и в сумерках ждал поклевок линя, о котором хорошо писал Паустовский: «Удилище согнулось в дугу, леска со свистом врезалась в воду. Невидимая рыба туго и медленно водила леску по кругам. Солнечный свет упал на воду сквозь заросли ветлы, и я увидел под водой яркий бронзовый блеск: это изгибалась и пятилась в глубину пойманная рыба. Мы вытащили ее только через несколько минут». Но у Паустовского – открытая вода, на Нижнем же моем пруду – небольшие заводи с густым камышом по бокам, а у линя скорость, наверное, сто километров в час. Нельзя дать ему удрать в камыши и замотать и оборвать леску, но нельзя дать и обломить согнувшееся под углом в 90 градусов недешевое удилище. Несколько минут я и Бога молил о помощи, и инстинкт охотника испытывал, и внимание свое и координацию движений концентрировал небывало. Скажем, в 22 году я поймал 27 больших, свыше килограмма, линей, в 23-м – 38, но весом чуть меньше. Адреналина от каждого хватало на три-четыре дня. Ну, и увесистых карасей выудил много.
Увы, на Нижнем пруду клев прерывался традиционно в середине июля. А Маленький, что рядом, с ночи облеплен живущими около него в высотках пенсионерами и молодыми отпускниками. Я перебирался на Серую Шейку. Это длинный и мелкий пруд. В 2021 году осенью его почистили, и караси, редко вырастающие больше 300 граммов от недостатка корма, клевали летом жадно, как пираньи. Я рыбачил здесь два года – до того, как на пруду не начался новый этап благоустройства, не пришла техника, не зашумели строители…
Почему верхний пруд жители Дашково-Песочни неофициально назвали Черепашьим? Там года два плавали несколько автопокрышек. Черепахи сидели на них, как дети на карусели, и грелись на солнце. Они есть и на других прудах. Черепахи везде клюют на червя жадно. Вытаскиваешь каждую – как кирпич. Трудно потом вынуть крючок из губы: черепаха, которую держишь на весу за панцирь, втягивает губы в себя, смотрит на тебя черненькими глазками неотрывно и умоляюще и, извините, мочится от страха. Она – как человек. Наконец, я приноровился: попадался такой «кирпич» – я его подтаскивал к берегу, затем ослаблял леску – и черепаха бежала в глубину. Так я повторял подтаскивания раз шесть-семь, пока черепаха не освобождалась от крючка в воде в этом процессе сама.
(Опубликовано в "Рязанских ведомостях")