Фото из кабинета писателя.
Я ведь завещал, не ходить лишний раз, не беспокоить. А-а, это ты, читатель…
Пришёл? Тогда слушай...
Иногда читатель просит меня… Верни нам нашего героя. Не убивай его. Пусть Борис из «Пастуха и Пастушки» останется жить!»
Останется жить как все? Уцелеть, дойти до Берлина и жить… Получить какие-то награды, а потом каждые пять лет получать юбилейные медали к очередной годовщине Победы… Принести из побеждённой Германии упаковку швейных иголок или трофейный фонарик… С которым он будет всю жизнь ходить в уличный сортир, а потом и его дети будут ходить с этим же фонариком…
А я ведь не убивал его. Его убила война. Такие не доживают до победы.
Но он живёт в читателе, в чувствах, которые пытаются оживить человек. Вот, что самое дорогое для писателя. Читатель – соавтор.
Нельзя писать черным по-чёрному, или белым по белому. Получается негатив… Приходится писать чёрным по белому… И что здесь чёрное, что – белое, приходится выбирать читателю… И вот от читателя готов был принять любую брань – только не равнодушие… Но до читателя нужно дойти и не до каждого читателя ты дорос. Но нужно ли стремиться к этому поиску? Надо оставаться при этом самим собой…
Всё равно теперь не уснуть, ведь столько ещё хочется вспомнить... Затесей много… В человеке, как в тайге, на охотничьем путике...
Идёт охотник и пальмой делает себе зарубки, затеси, чтобы легче было потом неоднократно по этому путику пройти… Очень удобное орудие, а когда нужно – оружие. Пальма, её с ножом не сравнишь, и даже с топором… Топор за спиной, нож – в ножнах на поясе, если будешь зарубки ножом делать, потеряешь, утопишь в снегу, не найдёшь… Поэтому в руках постоянно пальма… Иногда с темляком делают, чтобы на весу чувствовать рукоять в ладони, как и нож…
Но пальму делают на заказ, по весу, по длине, по рукоятке, и плотному и гибкому обушку… Требований, пожалуй, больше, чем к ножу. Пальма должна одним махом с оттягом и под острым углом перерубать деревце толщиной в руку – ножом такого не сделаешь. И без проблем пластать мягкий пихтовый стланик для постели…
Охотники делают зарубки одни махом, особо лишний раз не разбираясь, какое дерево ударить… Лишь бы приметно было. Но это только на первый взгляд. Вот идёшь потом по тайге и отмечаешь все эти чужие затеси. Когда прошёл здесь человек? Иногда погладишь такой неприметный рубец, посчитаешь по ветвям, которые отмечают годовой прирост… Да, уж не менее десяти лет назад прошел здесь человек, а то и больше… А дерево помнит…
Помнят по-разному… Сосна – дерево податливое, быстро рану смолой залечит, корой затянет, но след всё равно угадать не сложно… Пихта стлаником ложится, она тоже податливая, даже более мягкая, но вся соком изольётся, как слезой. Так до самых корней смола ручьем и застывает – очень приметно. Лиственница сама по себе приметное дерево в хвойном лесу. И даже летом её сразу выделяешь среди елей и сосен, а уж зимой, потеряв хвою-листву – выше всех и стройней. Ну, а осенью, особый цвет… Лиственница – дерево твёрдое, смолу дает только на срезе, скупо, но навсегда отметину сохранит. И древесину для костра даёт не только стабильно жаркую, но и без ненужного в лесу пламени.
Вот так и человек... Может жить на ненависти, а может жить на любви. Можно, конечно, без любви и ненависти. Ни зарубки не сохранит, ни смолы лечебной не выделит. И в костре от него только пшик, пламя до небес, а тепла нет… И жизнь мимо такого человека проходит. Как в тайге: охотник не делает затесей на том дереве, которое их не сохранит.
Пишу для себя, сказал я тебе тогда, в девяносто четвёртом...
Писать только из внутренних потребностей? И при этом не видеть перед собой читателя? Держать, так сказать, кукиш в кармане? Полнейшая чушь! Писательство – это моё ремесло! Как у плотника, который рубит дом для кого-то, как у столяра, который строгает доски для стула или того же стола, за которым сидел я.
Для кого пишу? Каков он этот путь к читателю? Не хочу повторять этих избитых слов: тернистый, ухабистый… Могут упрекнуть в отсутствии гражданственности… Иногда редактор вроде ласково и уважительно намекает: «Проявляйте гражданственность, Виктор Петрович!» Начинаю искать… Но всё покупное, заимствованное… С годами должен был привыкнуть к этому… Пойду ли на рыбалку, сяду ль я на крутой бережок… Нет бы наслаждаться тишиной, размышлять, любоваться хотя бы этими водомерками… Ан нет! В уме всё крутится какой-нибудь критик Тучков да редактор Сучков… Который твою рукопись крутит уж какой месяц… И ведь ему, этому Сучкову, не напомнишь заказным письмом… Видел как-то в редакции, как эту заказную корреспонденцию уборщица шваброй разгоняет по углам…
И самое страшное, что в такие дни не работается. Хорошо хоть созерцательность какая-то остаётся. Пусть даже и куцая… Пытаешься что-то осмыслить, заметить, запомнить…
Вылёживается вещь, и правок там нет в этом вылёживании… Значит, и правды нет…
Литература не учит. Поэтому пророка из себя не стоить корчить. Счастье за счёт несчастья других? У меня этого нет… Ищешь прообраз? Зачем удваивать реальность? Зачем искать похожесть? Так, что же тогда? Что собой представляет герой? Литературоведение не должно изучать само произведение. Надо бы начать с этого… С углублённого изучения психологии…
То есть с изучения души писателя… Можно ли изучить и понять автора, изучить его душевную структуру, изучив перед этим предложенный вам образ героя его произведения? Вряд ли…
Так, что делает писателя художником… Ну, если не боишься высокопарных слов – творцом? Природа. В первую очередь природа его – человека. Если не дано от природы, то и не пиши… Я многим людям, которые пытались всучить мне свои рукописи, сразу так и отвечал: «Я ещё не читал, но ты не пиши!» Не пиши! Но, если ты, почувствовав в себе эту искру, начал писать, то ты рано или поздно заработаешь ту самую «занозу в сердце»… И с этой сердечной занозой ты уже не сможешь нормально жить! Нормально! Как-то мне один товарищ – он строитель по основной профессии, сказал, что «нормаль» – это перпендикуляр… Значит, не сможешь жить перпендикулярно… Будешь жить не нормально, а под углом и с оттягом, как в тайге, когда пальмой пихтовый стланик кромсаешь…
Я никогда не воспринимал жизнь как праздник или пушистое облако некой эйфории… Окутавшей наш быт, неустроенный до того, а потом внезапно разрушенный… Не чувствовал себя на своём месте, когда награды получал, когда по заграницам ездил, когда в Доме творчества писателей в Дубултах отдыхал. Тоже творил… Правда, там у меня от творчества ничего не осталось. Творец – живи один.
До определённого момента жива была во мне вера, что редактор – помощник писателя. Он де улучшит рукопись… Иногда думал, что требовать будут нового «Корчагина», а я, каюсь, не создал, не могу… Будут требовать, что портрет нового человека, новой формации, не создал. А у меня не получается. Значит, я не такой талантливый, как некоторые выдающиеся… Всё, что написал, улеглось… Не всё, но многое не лыком в строку, как говорили мне…
Но тем не менее я был счастлив… Как рассуждал? Много ли мне надо? Я не лишён избирательных прав. Я не лишён права трудиться вместе со всеми, а значит, создавать не призрачные, а вполне реальные материальные ценности… Могу замесить правильный раствор и помочь печнику, когда он новую печь ладит… Когда-то мог вязать невода, садить кибасья и наплава… Управлюсь с лодкой, знаю, как заводить невод – и как конечный продукт деятельности – ловить рыбу…
И опять маета, опять не на своём месте! Бежать, куда? В Быковку, в Овсянку? К себе или от себя? В свою Овсянку с этой родной рекой? Но река уже не та, и в одну реку дважды не войдёшь… А главное, люди уже другие… Ищешь аналогию, похожесть… И вдруг почему-то с большой теплотой вспоминаешь деревянную ручку со вставным пером «Союз» и чернильницу-непроливайку…
Помнится, Марья Семёновна, провожая меня в Быковку, аккуратненько толкала в рюкзак чекушку с чернилами… Она где-то умудрялась доставать особые, тёмно-фиолетовые… Ложились ровно, густо, не роняли с пера кляксы… И вот опять? Что же мне нужно? Тогда же прочитал у Владимира Крупина… Много ли нужно писателю? Ведро картошки на месяц, да бутылка постного масла… Ну, вятские – они мужики хватские, хоть и неприхватские, а тоже ко всему привыкли… Но я-то был не одинок, была семья, и существовали насущные для жены и детей обязательства…
Иногда вспомнится прошлое, начинаешь перебирать, а самым светлым пятном в нашей жизни видится та самая чекушка с чернилами да поездка в эту Быковку с предвкушением встречи со своим героем…
А здесь нет звуков... Звуки, слова живут во мне... Теперь всё это с помощью словесных оборотов, с помощью знаков препинания нужно превратить в немоту... Но так, чтобы эту немоту мог услышать ты, читатель...