ПРАВИЛА
Терминал аэропорта, под сводами которого мог бы вполне летать и разворачиваться небольшой легкомоторный самолёт. Зимняя ночь. Терминал пустеет, если можно назвать запустением некоторое снижение количества суетящихся посетителей. В местах отдыха появляются кое- где свободные места. Даже неустанно вещающий голос, кажется, отправляется на отдых,- прибывающих рейсов нет, а те что убывают, уже давно зарегистрировались и прошли на посадку.
Можно мечтательно прогуляться, рискуя заблудиться, если есть кому посторожить вещи или вы вовсе без вещей. Кафе, бары. Стойки регистрации. Лица спящих, лица скучающих, лица мечтающих… Мечущихся уже не встретить- ночь.
Одна из Российских компаний регистрирует на порядочном удалении от выхода на посадку, в другом, международном секторе. Поэтому здесь вы не встретите уже ставшие обязательными «пиксели» и камуфляж военнослужащих, убывающих или прибывающих из отпуска. Да- выпивают. Для кого- то это первое столкновение с воздушным транспортом, кто- то впервые в этом городе.
Некое непонимание возникает у стойки регистрации. Не пьяный, как сказал бы пьющий, но выпивший высокий стройный солдат лет сорока, мобилизованный или доброволец, с недоумением узнаёт, что посадка на его рейс окончена. Понять это невозможно, ведь вылет через тридцать или тридцать пять минут. Понять невозможно и то, что у самолётов нет «последнего вагона», в который можно было бы успеть вскочить. Каменные лица персонала- тоже вне понимания. Доводы солдата их ничуть не интересуют. И этому поверить тоже невозможно. Слышится уже возвышенный голос. Солдат отчаянно жестикулирует, он протестует. Он не может понять, что происходит.
Если бы это было в другом крыле, наводнённом коллегами, ему объяснили бы, и он поверил. Когда выпивали, здесь же или где- то ранее, тоже никто не заострил внимание на непреодолимых правилах воздушного транспорта… Они все просто не понимают! Солдат уже кричит и требует.
Подходит полицейский, невысокий паренёк, лет тридцати. Пытается довести правила. Но они, кажется, уже не достигают слуха отпускника.
Чуть поодаль, метрах в десяти притихла очередь в турецкую сторону, кто- то, не смотря на зиму, в шортах и сланцах.
Подходят ещё два полицейских, начинают объяснять, что билет на самолёт уже пропал, что есть правила.
Голос солдата необычен тем, что он не привык ругаться, он не любит ругаться и никогда ничего ни у кого не требовал для себя. Это не тот угрожающий голос нетрезвого отпускника, желающего блеснуть своей удалью. И солдат знает об этой своей «слабой стороне». Он требует так, будто жалуется. И начинает, естественно, с самого главного:
- Меня сын дома ждёт!- Выпаливает он в отчаянии, и это «сын» рикошетит и высоко и долго ещё вибрирует в воздухе.
После каких- то ещё разговоров у него остаётся последний аргумент, здесь в заграничном секторе, где все какие- то чужие и непонятливые:
- Я Родину защищал!- кидает он в лица полицейским и пинает кого- то из них в грудь.
Ловко, с двух сторон молодые люди валят распустившего руки. Характерный грохот падающего лицом вниз тела, загнутые назад руки, защёлкиваются браслеты. Правонарушение закончено, закончено и пресечение. Превышения нет, всё в записи видеорегистратора.
Слышен только плач. Плачет солдат, упёршись лицом в турецкую плитку. Очередь поодаль ёжится и будто мёрзнет отчего- то. Тем, кто ближе к этому месту, хочется углубиться и исчезнуть в толпе.
В памяти так и стоит картинка с поверженным плачущим солдатом и стоящими над ним полицейскими.
Через какое- то время его уводят под руки, плачущего, с влажным лицом, повторяющего: «мне надо домой…» А на серой отполированной производителем и неустанными мойщиками со своими удивительными машинами плитке остаётся лужа влаги.
Мы стоим у парапета.
- Бедный парень,- выдавливаю я из себя.
- Пить не надо,- отвечают мне.
18.02.24