Пушкин и мiр с царями. Книга первая. Раскрытие.
Часть первая. Восход. Глава девятая.
Всему конец есть – Богу слава!
Лицею тоже есть конец!
Наступил 1817 год – год завершения лицейского обучения Пушкина. Поэт уже просто не мог спокойно дождаться той желанной поры, когда с него будет снята обязанность быть кому-либо подотчётным в своём времяпровождении. Учёбе он уделял минимальное внимание, не особо утруждая себя даже в занятии теми предметами, которые давались ему относительно легко, поэзия как была, так и оставалась у него основным занятием, а основным досугом надёжно и прочно стал досуг в окружении лейб-гвардейских гусар.
Пушкин серьёзнейшим образом задумывался о том, чтобы сразу после окончания лицея записаться в гусары. Его к этому активно поощряли многие лейб-гвардейцы, признавая в молодом поэте немалую смелость и лихость, важную для военной профессии, и также провидя в нём живого соучастника будущих весёлых кутежей. Пушкин даже написал стихотворение, обращённое к своему дяде Василию Львовичу, в котором он спрашивал:
«Скажи, парнасский мой отец,
Неужто верных муз любовник
Не может нежный быть певец
И вместе гвардии полковник?»
Мысль о возможной воинской службе звучит ещё в нескольких стихах Пушкина,
и звучит не зря – он чувствовал в себе способность к воинской службе, в первую очередь – в части проявления мужества в трудных обстоятельствах, на которое он, по всеобщему признанию, был безусловно способен, ну, и конечно, его привлекал свободный образ жизни гвардейских офицеров в мирное время.
Пушкин даже обратился к отцу с просьбой о помощи в причислении его к лейб-гусарскому полку по окончании лицея, но тут он получил категорический отказ. Сергей Львович мотивировал отказ финансовыми обстоятельствами. Лейб-гвардейский офицер того времени не мог жить на одном уровне с товарищами по полку только за счёт жалованья – неизбежные расходы по жизни и службе были весьма высоки и за право называться гвардейцем надо было доплачивать из собственного кармана, и немало.
Имея в виду необходимость устройства подраставшего двенадцатилетнего любимого сына Льва, и имея и дочь Ольгу на выданье, Сергей Львович позволить себе ещё и сына лейб-гусара не мог. Он уверенно отказал Александру в поддержке его гусарского намерения, предложив взамен определиться на службу в гвардейский же, но пехотный полк, то есть, в один из тех полков, в которых он служил и сам – там содержание обходилось гораздо дешевле. Но тут уже заартачился Пушкин-сын – поставленная ранее перед друзьями-гусарами планка не позволяла ему отступать - из очевидных опасений быть осмеянным в гусарском кругу. Заметим также, что кроме очевидной причины в отказе Сергея Львовича была и вторая, не всем понятная. Все мы хорошо знаем своих детей, и Сергей Львович прекрасно представлял себе, что его ждёт, имей он сына-гусара, вот и решил он не усложнять себе жизни, которая и так не должна была течь слишком уж безоблачно.
Не знаю, долго ли грустил Пушкин по неудавшимся гусарским планам, но до него как-то быстро дошло, что война и кутежи будут не всегда, а извечные вахт-парады и караулы великой радости доставлять ему никак не будут - и молодой поэт принял мысль о статской службе, как неизбежную.
Гусары к тому времени стали не только участниками его легкомысленного досуга. Среди них нашлось несколько интересных для поэта собеседников. Взять к примеру Каверина – бретёра, щёголя, записного гуляку, дамского волокиту и сердцееда – всё это было про него, но Каверин также был и отважным воином, заслужившим награды в сражениях, и масоном, вступившим в ложу едва ли не в восемнадцатилетнем возрасте во время не слишком долгой учёбы в Геттингене. Пушкин не мог не находиться под очарованием этого вольнодумствующего яркого острослова. и с удовольствием не только пил с ним за столом и отправлялся к девицам, но и рассуждал о текущих порядках в стране, и о необходимости их изменения.
Далеко не все гусары проводили свой досуг за вином, карточным столом и в поисках хорошеньких и не очень задумчивых женщин. Пушкин в то время очень крепко и на долгие годы вперёд сдружился с Николаем Раевским, сыном бородинского героя, будущим основателем Новороссийска. Раевский в ту пору был шестнадцатилетним гусаром и практически никогда не принимал участия ни в каких внутриполковых загулах, но что-то привлекло его к Пушкину, а Пушкина – к нему, а в итоге этой симпатии родилась крепкая мужская многолетняя дружба.
Но меж гвардейских гусар был один человек, который вёл себя совершенно не так, как многие остальные и этот человек сильнейшим образом привлёк к себе внимание юного Пушкина. Человека этого звали Пётр Яковлевич Чаадаев, на момент знакомства бывший корнетом лейб-гусарского полка. До этого Чаадаев служил в Ахтырском гусарском полку, а ещё раньше – в лейб-гвардейском
Семёновском. Во время войны 1812 года он участвовал в Бородинском сражении, сражался под Малоярославцем и под Тарутино, прошёл весь заграничный поход и брал вместе с однополчанами Париж.
У Чаадаева были блестящие светские манеры, он умел и любил безукоризненно одеваться, чем всегда привлекал к себе внимание, но главными его свойствами были острая наблюдательность и глубокий философский ум. Ещё в 1814 году, в двадцатилетнем возрасте, во время нахождения русских войск в Кракове он был принят в масоны, где довольно быстро сумел пройти первые этапы посвящения и подняться в ложе до важных руководительских степеней, пусть и не самого высокого уровня.
В гусарских попойках Чаадаев практически не участвовал – в жизни его интересовали другие ценности, Он бывал у Карамзина, и там не мог не обратить внимание на Пушкина, а Пушкин, конечно же, не мог не обратить внимание на Чаадаева, поскольку тот воплощал в себе многие его тогдашние идеалы.
Чаадаев, как и многие тогдашние передовые офицеры, побывавшие во время заграничных походов в различных европейских странах, вернулся оттуда с множеством вопросов голове по поводу устроения современного ему российского общества. Сам вид отлично организованных европейских пространств в сравнении с грустными русскими бытовыми видами наводил неравнодушно мыслящих людей на необходимость коренных преобразований, из которых основными мыслились освобождение крестьян от крепостной зависимости и перемена самой системы управления в стране, с расширением свобод всех сословий с конечной целью высвобождения их творческих сил. Дальнейший логический ход этих мыслей приводил к тому, что монархия в её теперешнем виде не способна к перестройке, а потому должна быть либо ограничена конституцией, либо упразднена.
Чаадаев пробовал искать ответы на свои вопросы в масонстве – для того он туда и вступил, но переходя из ложи в ложу, молодой офицер оставался не удовлетворённым. Благодушное доброделание масонов низших степеней по большому счёту ничего не могло изменить в обществе – это не вызывало у Чаадаева никаких сомнений. Мы не знаем, насколько Чаадаев был посвящён в мистические масонские ритуалы, но мистика, замешанная на основах христианского вероучения одновременно и привлекала и отталкивала его. Впоследствии он сам называл масонское мировоззрение «леденящим душу «деизмом», не идущим дальше сомнений», но в то время внутренняя холодность масонских построений ещё не была им точно осознана, и Чаадаев пытался в рациональном поклонении Высшему Существу найти главные смыслы бытия. При этом его логический ум всё время возвращал своего хозяина к реалиям жизни, требующей перемен. Чаадаев принадлежал к людям, стремящимся в конечном итоге к построению Царствия Божия на земле и от того чисто церковный подход к вере, как средству спасения души его до конца не устраивал.
Пушкин с величайшим удовольствием пытался вести с Чаадаевым умные беседы. Если разговоры с гусарами о царе в основном сводились к насмешкам удалых вояк над воинскими достоинствами монарха и простецким разговором о том, что в «Европах» всё устроено иначе, и ничего не мешает как-то иначе устроить жизнь и у нас, то у Чаадаева Пушкин сталкивался с глубочайшим анализом происходящего. Анализ этот на глазах поэта делал двадцатитрёхлетний человек, сам ещё не пришедший к каким-то определённым выводам, но Пушкину-то было – неполных восемнадцать! Он, раскрыв рот, слушал Чаадаева, и пытался уловить ход его мысли – то поверхностное бурление, то насмешливое недовольство происходящим вокруг, которое поэт улавливал в речах многих
окружавших его людей, в речах Чаадаева приобретало глубину и тревожную силу.
Правда, чаадаевское влияние не захватило Пушкина целиком, как того желал сам Чаадаев – Чаадаева слушал задумчивый мальчик Пушкин, который никуда не делся, но уже давно существовал в потаённых комнатах пушкинских ума и души, а его живой и темпераментный близнец не собирался всю жизнь сидеть у раскрытого окна и думать об общечеловеческой пользе в то время, когда в этом мире есть красавицы, которыми можно любоваться, темпераментные женщины, с которыми можно развлекаться и живые компании, в которых можно веселиться, а ещё в этом мире есть поэзия, его, пушкинская поэзия, которая пока что никак не может поселиться на одних страницах с чаадаевскими мыслями. Таким образом Чаадаев с сожалением для себя рано или поздно вынужден был признать, что умница-поэт не сможет стать для него тем равным партнёром по поиску истин, о котором мечтает каждый глубокомысленный философ, а Чаадаев был именно таким философом.
Немного отвлекаясь от Чаадаева, напомним нашему читателю, что такими же как он неравнодушными людьми, гвардейскими офицерами, в 1816 году был создан тайный «Союз спасения», преобразованный в 1817 году в «Общество истинных и верных сынов отечества». Думаю, не стоит здесь обращать внимание читателя на то, что почти все члены союза первоначально были масонами, а первоначальной целью союз провозглашал желание поддерживать все позитивные начинания правительства, препятствование всякому общественному злу, установление справедливой судебной системы, борьбу с казнокрадством и взяточничеством, максимальное преодоление всевозможных социальных пороков, ограничение иностранного влияния на жизнь страны, облегчение положения крестьян и солдат, сокращение срока службы в армии, обещал поддерживать частную предпринимательскую и общественно-позитивную инициативу и прочее, прочее, прочее.
Всё это Вам ничего не напоминает, дорогой читатель? Борьба за всё хорошее против всего плохого – не видели ли Вы это же своими глазами в другое время и в другом месте? Куда эта борьба приводила своих борцов и тех, кто за ними последовал? Вы не помните?
Но мы немного отвлеклись. Члены «Общества сынов отечества» довольно быстро поняли, что на масонском коне они не скоро достигнут каких-то реальных перемен, и для этого нужны другие механизмы, реализации которых мешала, кроме всего прочего, крайняя малочисленность самого общества – в нём сначала состояло всего около тридцати человек. Среди такого небольшого числа людей почти мгновенно нашлись и радикалы, главным из которых был Якушкин, готовый лично пойти на цареубийство ради достижения цели освобождения трона - для облегчения грядущих реформ. С идеей Якушкина большинство членов общества не согласилось, общество осенью 1817 года порешили на общем собрании распустить, но только для того, чтобы вскоре организовать новое, более массовое общество с более конкретными политическими целями.
Естественно, Пушкин об этом ничего знать не мог, Чаадаев в ту пору тоже об этом, вполне возможно, ничего не знал и дела в Царском Селе шли своим чередом – лицеисты, как и прежде, осваивали учебный курс, но в последние полгода многие делали это без особого напряжения, ходили по вечерам к Энгельгардту, к Тепперам, к Вельо (да-да, в дом той самой Вельо) и весело проводили там время.
С Пушкиным в это время произошла одна история, о которой пусть каждый из читателей составит своё собственное мнение.
В доме у Энгельгардта жила его родственница, Мария Смит, урождённая
Шарон-Лароз. Это была милая, симпатичная весьма живая особа, привлекавшая внимание многих лицеистов, и не только лицеистов, но бывшая к тому времени уже замужем. Очень симпатизировал ей и Пушкин, он даже написал пару стихотворений, обращённых к молодой француженке. Стихотворения эти были обычными лирическим обращениями к красивой девушке, и не более того, но после того, как довольно неожиданно у Марии вскоре после свадьбы умер муж, и она осталась вдовой, Пушкин тогда адресовал ей ещё одно стихотворение, которое называлось «К молодой вдове». Стихотворение в чистейшем виде соответствует духу обращения Дон Гуана из пушкинского же «Каменного гостя». В нём поэт предлагает молодой женщине, только недавно потерявшей спутника жизни, не печалиться сильно долго, а предаться земным утехам, поскольку умерший супруг не вернётся из назначенных ему далей, и не сможет помешать ей забыть о горе в объятиях нового любовника.
Мария восприняла обращение поэта, как оскорбление и передала его Энгельгардту. Энгельгардт был возмущён, и не смог не выразить своего отношения к происходящему, но сумел в очередной раз повести себя сдержанно. Далось это ему, впрочем, нелегко, возможно, именно тогда в записках директора лицея появились теперь известные многим его строки о лицейском Пушкине: "Его высшая и конечная цель - блистать, и именно поэзией. Он основывает все на поэзии и с любовью занимается всем, что с этим непосредственно связано. Пушкину никогда не удастся дать своим стихам прочную основу, так как он боится всяких серьезных занятий, и его ум, не имея ни проницательности, ни глубины, совершенно поверхностный, французский ум. Это еще лучшее, что можно сказать о Пушкине. Его сердце холодно и пусто: в нем нет ни любви, ни религии: может быть, оно так пусто, как никогда еще не бывало юношеское сердце. Нежные и юношеские чувства унижены в нем воображением, оскверненным всеми эротическими произведениями французской литературы, которые он, когда поступил в лицей, знал частно, а то и совершенно наизусть, как достойное приобретение первоначального воспитания".
Таким увидел Пушкина в то время Энгельгардт, сколько в этой оценке сухости, сколько – беспристрастности, сколько – справедливости, сколько – раздражённости, вызванной педагогической неудачей – трудно оценить. Единственное, чего точно нет в этой оценке – любви. Но Энгельгардт не обязан был любить Пушкина, от обязан был относиться к нему терпеливо и справедливо, он так и делал, за что заслуживает глубокого уважения. Мы, однако, обязаны отметить, что в его локально справедливой оценке Пушкина нет перспективы, а истинную перспективу даёт только истинная любовь – так уж устроен этот мир.
Понятно, Пушкина за это стихотворение не выпороли, и вслух слишком сильно даже не порицали, но история получила огласку, и уже одного этого было достаточно. О том, чтобы поэт приносил после этого кому-то какие-то извинения, нам не известно – Пушкин вообще очень не любил перед кем-либо за что-то извиняться. Он мог мучиться по поводу совершённой им несправедливости – об этом хорошо сказано в воспоминаниях Пущина, но просить прощения у кого-либо было для него мучительно тяжело, а общение с гусарами привило ему понятие сохранения и защиты собственной чести, что в конечном итоге дополнительно осложнило для него дорогу к извинениям. А вот извинения других людей, так или иначе провинившихся пред ним, он принимал охотно и в немалом большинстве случаев прощал людей легко.
Поэтическая стезя его крепла и расширялась. Как поэт он был уже очень неплохо известен в обоих столицах, и ему теперь оставалось лишь дождаться желанного выхода на свободу для того, чтобы окончательно утвердиться в
общественном мнении в избранном для себя качестве.
Лицейские выпускные экзамены были перенесены на немного более ранний срок, преподаватели и лицеисты чуток нервничали по этому поводу, причём преподаватели – может быть и больше лицеистов, поскольку провал выпускников на экзамене мог больно ударить по их авторитету – на экзаменах предполагалось присутствие императора. Чтобы этого не случилось, к экзамену шла закулисная подготовка, при которой каждому лицеисту было известно, по какому предмету и что именно он должен будет отвечать. Всё закончилось, как обычно заканчивается в таких случаях – император не приехал, и дело, и так настроенное, прошло почти без сучка и без задоринки.
Для экзамена по русской словесности Энгельгардт предложил Пушкину написать стихотворение, и Пушкин принял предложение как вызов. На лицейском выпускном экзамене по русской словесности 17 мая 1817 года он читал своё стихотворение «Безверие».
В начале стихотворения есть завуалированное обращение к самому Энгельгардту, но Пушкин сделал эту работу не для того, чтобы в последний раз попикироваться с почти уже бывшим руководителем. Автор в стихотворении размышляет о вере и безверии, и вдумчивому читателю сразу становится понятно, что безверие он описывает не чьё-то, а своё. Поэт признаёт, что мерилом веры и безверия, его пробным камнем, является момент смерти, и соглашается с тем, что верующему человеку легче умирать, чем неверующему – у него есть утешение и надежда, но в оправдание неверующего человека он говорит о его поисках духовных истин, и формулирует их так: «Ум ищет божества, а сердце не находит».
Пушкин в этом стихотворении проявляет лучшие свои качества, первое из них – открытость и честность перед читателем. Этому качеству поэт впоследствии никогда не изменял. Он мог ошибаться в чём-то, но в момент написания конкретного стихотворения на бумагу ложилось только то, что в эту минуту было на сердце и в уме стихотворца.
Что же в этом стихотворении не так? Чего в нём не могут понять не знающие Бога люди, и что в нём сразу понимает всякий верующий человек? Где в «Безверии» коренная ошибка молодого поэта, написавшего отличные, в общем-то, стихи? Ошибка в том, что главное доказательство веры всегда находится в сердце человеческом, и ум получает аргументы бытия Божия только после того, как человек уверует в Бога сердцем. Ум человеческий гибок и изменчив, прямы и тверды только сердечные установления.
Конечно же, Пушкин получил на экзамене за своё стихотворение высший балл – иначе и быть не могло. А каковы были его остальные оценки за предметы, выученные им в лицейском курсе? Пожалуйста, вот они:
Предмет Характеристика по предмету
В законе божием Все слушали прилежно, охотно и внимательно
В русском и латинском языках Более понятливости и вкуса, нежели прилежания, но есть соревнование. Успехи хороши довольно.
Во французском языке Стал прилежнее и успехи постоянные. 2-й ученик.
В немецком языке При всей остроте и памяти нимало не успевает.
У адъюнкт-профессора д. Рененкампфа (по немецкой и французской словесности) Худые успехи, без способностей, без прилежания и охоты, испорченного воспитания.
В логике и нравственности Весьма понятен, замысловат и остроумен, но не прилежен вовсе и успехи не значущие.
В математике Острота, но для пустословия, очень ленив и в классе нескромен, успехи посредственны.
В географии и истории Более дарования, нежели прилежания, рассеян. Успехи довольно хороши.
В рисовании
Отличных дарований, но тороплив и неосмотрителен, успехи не ощутительны.
В чистописании Способен и прилежен
В фехтовании Довольно хорошо
По нравственной части Мало постоянства и твердости, словоохотен, остроумен, приметно и добродушие, но вспыльчив с гневом и легкомыслен
Обратим здесь Ваше внимание на критичность преподавателей французского языка по отношению к нашему герою, но главное – в этом табеле совсем нет
оценок, но зато есть весьма интересные личностные характеристики. Таких
характеристик не давали в школах, в которых обучались мы с Вами, согласитесь – жаль! Что же касается оценок Пушкина по тем же самым предметам, то они более чётко выставлены в другом документе, который по нашем меркам можно назвать аттестатом об образовании. Вот он:
СВИДЕТЕЛЬСТВО
Воспитанник Импер. Царскосельского Лицея Александр Пушкин в течение шестилетнего курса обучался в сем заведении и оказал успехи: в Законе Божием, в Логике и Нравственной Философии, в Праве Естественном, Частном и Публичном, в Российском или Гражданском и Уголовном праве хорошие; в Латинской Словесности, в Государственной Экономии и Финансов весьма хорошие; в Российской и Французской Словесности также в Фехтовании превосходные; сверх того занимался Историею, Географиею, Статистикою, Математикою и Немецким языком. Во уверение чего и дано ему от Конференции Имп. Царскосельского Лицея сие свидетельство с приложением печати. Царское Село. Июня 9 дня 1817 года. Директор Лицея Егор Энгельгардт. Конференц-секретарь профессор Александр Куницын.
В аттестате интересен перечень предметов, по которым оценки не выставлены, и особенно интересно, что в этом перечне находятся история и география. Не будем никак комментировать этого факта, но оба эти предмета ещё очень пригодятся нашему герою в жизни, и если бы он их изначально познавал поглубже, то в конечном итоге только бы выиграл.
9 июня 1817 года на лицейский выпуск прибыл император Александр Первый в сопровождении нового министра народного просвещения, князя Александра Николаевича Голицына, недавно назначенного на эту должность вместо графа Разумовского. При этом император освободил Голицына от обязанностей обер-прокурора Святейшего Синода.
Долговязый император и маленький росточком Голицын поприсутствовали на довольно скромной выпускной церемонии, потом император заглянул к лицеистам в комнаты и попрощался с ними. В течение пары следующих дней все бывшие соученики разъехались по домам.