А всё начиналось довольно весело.
* * *
Оглушительный свист в два пальца.
– Ребята, смотрите!
Бастер сделал «ласточку» на шаткой пирамидке из камней на самом краю утёса. И засмеялся, покачиваясь над обрывом, дразня гравитацию.
Над ним раскинулось внушительным цирковым куполом недвижное жёлтое небо Соноры. Внизу, у подножья скалы, расстилались живописные декорации будущей двухчастёвки «Герой пустыни» – ползучие волны песчаных барханов, причудливо искривлённые кактусы ростом с дерево, холмы с какой-то редкой колючей порослью. Идеальное место действия для крутого вестерна! Сколько возможностей! Где-то там, за холмами остались автомобили актёров, прикативших сюда «искать натуру» и с первого взгляда влюбившихся в эти места. Вот уже несколько часов знаменитая троица изучала здешние красоты, распугивая мелких пташек и ящериц и устраивая привалы-пикники при каждой возможности.
Жаркий воздух, напоенный особенным ароматом, с трудом помещался в груди. Лёгкий, но уже вымокший от пота пиджак прилипал к спине. Снова вдруг запершило и закололо в горле. Бастер бросил взгляд вниз. Пока он карабкался на скалу, товарищи успели расстелить в слабой тени склона клетчатый платок, достать из корзин бутылки и бутерброды.
Пора!
Он качнулся немного сильнее. Верхний камешек чуть крупнее теннисного мяча выскользнул из-под ноги в точно рассчитанном направлении.
Мир весело закружился перед глазами. Вот мелькнул крутой склон – цепкий взгляд успел охватить все камни и выступы – нужные мышцы мгновенно расслабились – потом жёлтое небо – затем последовал ощутимый удар всем телом. И снова склон – где-то внизу восторженно вопили и улюлюкали по-индейски друзья – свободный полёт, свист жаркого воздуха в ушах – и вновь сотрясающий удар, цирковой купол неба перед глазами. Осталось сгруппироваться и перекатиться… Господи, как забавно всё кружится!
Бастер остановился у самых ботинок товарищей, смешно задрал кверху ноги, уронил их и раскинул руки в стороны, словно хотел обнять эти небеса.
Перед глазами возникли довольные физиономии друзей. Покружились, расплылись, слились в одно, покачались немного – и начали обретать резкость.
– А перед камерой повторить слабо? – подмигнул Роско.
– Спорим? – выдохнул Бастер, садясь. – А что, понравилось? Пить хочу!
– Не то слово, – покачал головой Арбакль, – Даже я так не смог бы, – тихо прибавил он.
У товарищей недоверчиво вытянулись лица.
– Нет, правда. В этой сцене ты будешь моим дублёром.
– Не вопрос, – кивнул Бастер. – Соберём все одеяла в «Кумики», обмотаюсь – нас даже мамы родные не отличат!
Арбакль прыснул, протягивая откупоренный лимонад.
– Пей уже, и пойдём к машине.
Бастер промочил горло, счастливо выдохнул и с сожалением огляделся вокруг.
– Да ладно, давайте ещё погуляем?
* * *
– …Не понимаю! Роско, ты ведь можешь снимать сложнее! Ты умный, глубокий режиссёр, ты мог бы…
Разгорячившись, Бастер так размахивал руками, что спугнул канюка, усевшегося на кактусе. Эл Сен-Джон плёлся чуть поодаль, с недоумением слушая столь редкий спор между закадычными друзьями-коллегами.
– Зрители — те же дети, — мягко улыбнулся Арбакль. — По уровню развития им всем — от силы двенадцать лет. Вот на этот возраст и надо рассчитывать.
Бастер замотал головой:
— Почему это?
— Брось, разве ты не видишь? Им подавай, чтобы всё было просто, разжёвано, чтобы не напрягаться. В синема идут за острыми ощущениями, за смехом до колик…
— Но для этого достаточно обыкновенной щекотки! — возмутился Бастер. — По-моему, смех неотделим от работы мысли. Смех рождается оттого, что мир меняет привычные очертания, когда в голове разрушаются предрассудки, догмы...
— Ага, только наше дело – развлекать, а не разрушать.
— Погоди, я не договорил! В этом есть исцеление и свобода!
— Любой смех целебен, Бастер. Иначе люди давно разучились бы хохотать над упавшим в лужу.
— …Возможно. Даже если всё так, как ты говоришь, разве фильмы не помогают человеку подняться над собой, над рутиной? Думаю, зритель уже дозрел до того, чтобы хохотать не только над упавшим, но и над разводами, пожарами, наводнениями, голодом, нищетой, болезнями… Надо всем, что его страшит в обычной жизни! Хоть бы и над смертью!
Роско повернул голову, пристально посмотрел на товарища и тихо, серьёзно спросил:
— С чего ты взял?
Бастер вдруг тоже понизил голос:
— Разве не очевидно? Взять хотя бы «Нетерпимость» Гриффита. Люди валом валили в кинотеатры! А это значит: им нравится, когда с ними говорят наравне, как со взрослыми…
— Ребята… — попытался встрять Эл.
— Что значит «нравится»? — распалился Роско, невольно ускорив шаг и всплеснув руками. — Половина из них только притворилась, будто бы что-то поняла. Половина пошла только потому, что «модно». Люди неисправимы, Бастер! Они никогда не перерастут свои коротенькие штанишки! Им так удобнее, понимаешь…
— Парни… — в голове Эла появились обеспокоенные нотки.
— Ты хочешь призвать их думать, переживать, расти над собой? Зачем? Кому это нужно?
— Я думаю, многим, — отрезал уверенно Бастер.
И замолчал, погрузившись в себя. Глаза его лихорадочно блестели в стремительно наступающих сумерках.
…Сумерках?!
Арбакль резко остановился и посмотрел на небо.
— Кажется, мы увлеклись, — растерянно произнёс он.
— Я вам об этом и говорю! — воскликнул Сен-Джон. — Автомобиль-то остался там! — Он махнул рукой в сторону бархана, оставшегося далеко позади.
— Нет, погоди, — вмешался Бастер. — Мы останавливались вон там, я точно помню, — указал он куда-то влево. — Видите, кактус кривой, как турецкая сабля?
— Кривой, но какой-то худенький, — возразил Арбакль. — Наш потолще был. И холм пониже…
Друзья переглянулись, начиная осознавать произошедшее.
— Давайте разделимся и проверим? — предложил Сен-Джон.
Арбакль мотнул головой.
— Можем совсем потерять друг друга.
Точно подтверждая прозвучавшую в его словах угрозу, солнце стремительно скатилось ещё ниже и почти зацепило краешком горизонт.
— Мы будем перекрикиваться.
— Не выйдет, — мрачно изрёк Арбакль. — Песок заглушит любые вопли, хоть надорвись.
Сен-Джон тихонько присвистнул и задумчиво опустил глаза.
— Ну так, куда пойдём? — бодро спросил Бастер.
* * *
Час спустя.
Трое совершенно вымотанных мужчин сидели на вершине холма спинами друг к другу, прижимая к себе колени и опустив головы. Молчать было страшно, говорить — не о чем.
Бастер огляделся и даже головой помотал в изумлении: серый песок с искривлёнными чернеющими тенями уж очень напоминал морскую зыбь. троица словно мгновенно перенеслась из одного места в другое. Такое бывает – в кино… Над линией горизонта тянулась еле заметная полоса прощального света, небо потяжелело, налившись тёмной синевой, да кое-где чернели причудливые колючие силуэты кактусов, напоминающие что угодно, только не растения (казалось, они даже шевелились, особенно если отвести взгляд или отвернуться) — вот и всё, что видел глаз. Холод прокрадывался под воротник и манжеты, пускал по рукам мурашки. Небо и земля с каждым мгновением темнели, стремясь слиться воедино, от этого зрелища становилось дурно и тревожно – как от чего-то, не предназначенного для человеческих глаз. Тоскливое одиночество сжимало сердце железным обручем, гнало прижаться к себе подобным. Тёмное небо вгрызалось в тёмный песок, перемешивалось с ним, выедая глаза. И ни единого огонька вокруг!
– Напомните мне, — мрачно произнёс Роско, — чья это была идея — снять пародийный вестерн, и он будет уволен. Даже если это был я!
– Нат предложила, – сипло ответил Бастер и поперхнулся. – Парни… – слабым голосом вымолвил он, – что-то у меня перед глазами темно.
– Эй, ты что, друг? – всполошился Роско, хватая его за плечи.
– Да… – простонал он. – А у вас, ребята, светло?
Роско замер на миг, а потом:
– Нашёл время! Как дам по уху!
Но вот во мраке начали прорезаться первые звёзды. Словно кто-то там зажигал свечи, по одной, — пусть тоже холодные, но всё-таки утешительные, избавляющие от головокружения. Стало хотя бы ясно, где верх, а где низ.
Пустыня, ночь, бесконечные волны песчаных барханов, облитых светом взошедшей луны, и головокружительная опрокинутая чаша неба над головой. Эти звёзды, звёзды… Озноб, от которого сводит зубы. Тошнотворное чувство отрезанности от мира. И ощущение соскальзывания в небытие…
Где-то протяжно завыли койоты.
Наконец Роско, понимая, что он тут главный, заставил себя подняться, отряхнул одежду и посмотрел сверху вниз на товарищей.
— Знаете, что хорошо в этой С-соноре? — задушевно спросил он.
Бастер прочистил горло.
– Здесь не хочется писать, – откликнулся он. – Я бы ни за какие деньги от вас не отошёл.
– Места для парковки полно, – буркнул Эл Сент-Джон, не поднимая головы.
– Да не. Здесь много сухих растений. Сейчас костёр разведём!.. Только вы осторожнее: в сене могут прятаться разные гады. Видите, во-он следы скорпионов. А там гадюка ползёт.
Парни разом вскочили на ноги.
* * *
Они не умели долго предаваться унынию. Тем более, что были по-прежнему вместе.
Вскоре парни подбрасывали сухую траву в костёр, протягивали к нему дрожащие руки – и обсуждали работу, набрасывали идеи для будущих фильмов, отгоняя от себя мыслишки о том, что никаких «будущих фильмов» может уже и не быть.
– М-да, из этой Нат ничего путного не выйдет, - философски заметил Роско, - не дотягивает она до своих сестёр.
– Зато хорошо танцует, – тихо вздохнул Бастер.
– Элис Лейк – вот кто в этом спец! Помните, мы с ней выиграли танцевальный конкурс? Вся площадка нам аплодировала!
– Конечно, помним, ещё бы не помнить! – хмыкнул Эл. – Шенк даже подарил ей с утра целый час «отсыпного». Только боюсь, чтобы дать раскрыться её темпераменту, ей придётся дать роль обитательницы наркопритона.
– Или пациентки дурдома, – подмигнул Арбакль.
– И ты бы помог ей оттуда сбежать, – мечтательно протянул Сен-Джон.
– Это ещё зачем?
– Ну, ты же у нас рыцарь, любишь помогать девушкам.
– Зная Элис, – вмешался Бастер, – я бы не удивился, если бы сразу после побега она заскучала и попросилась обратно!
Все расхохотались, но тут же судорожно раскашлялись.
Роско, много знавший о жизни индейцев, предложил друзьям сосать камушки, чтобы не так мучила жажда.
От холода и наползающего страха это не помогло.
– О чём вы мечтаете, парни? – спросил Арбакль, чтобы прервать молчание.
– Чего мне желать? – протянул Сен-Джон. – Всё и так лучше некуда.
– А ты, Бас?
Тот сверкнул зубами:
– Чтобы по концовке девушка хоть раз досталась моему персонажу.
Арбакль сощурился, похлопал друга по плечу.
– Жениться тебе пора… А я вот мечтаю, парни, поставить вас на ноги и наконец заняться полнометражками, как давно обещает Шенк. Там – кино, за которым будущее!
– Но это будут комедии? – осторожно уточнил Эл.
Арбакль ухмыльнулся.
– Заставить людей рыдать может каждый дурак. Вызвать смех –
работёнка не для слабаков.
– Точно, – поддакнул Бастер. – Пусть эти романтики-герои попытаются быть смешными двадцать минут подряд – небось, несладко придётся!
– Знаешь, Бастер, – серьёзно, даже торжественно произнёс Арбакль, – обещай мне жить долго-долго и не умирать.
– Обещаю, – легко согласился тот, – а что?
Роско подышал на пальцы.
– Ты сам любишь повторять, что техника не стоит на месте. Когда однажды в синема появится звук…
– И цвет… – шутя подхватил Сен-Джон.
– Вы ещё скажите: объём и запах! – подначил Бастер.
– …Словом, – закончил Роско, даже не улыбнувшись, – если кто и будет знать, что со всем этим делать, так это ты.
– Да? – Китон растерянно опустил глаза и задумался. – Вообще… Иногда у меня бывают такие чудные идеи… Но ведь всё можно выразить и так, правда?
Тут Эл Сен-Джон вскочил с места. Ему померещились два пылающих глаза.
– Смотрите!
Арбакль от неожиданности выплюнул камешек.
– Фары?!
- Нас ищут! Ура!
Эл Сен-Джон сделал сальто.
Лёгкий Бастер запрыгнул на руки к Роско, хихикнул – и потерял сознание.