В крещенский вечер конца 90-х годов прошлого века, гневно бушевала и металась зимняя вьюга... Острый, пронзительный ветер кружил и развевал повсюду целые массы беспомощных снежинок. Белым пухом стремительно-быстро влетали они по временам в освещенные тусклыми уличными фонарями пространства, и так-же быстро снова поглощала их непроглядная бездна тёмной ночи.
Казалось, будто жизнь прекратилась, будто её поглотил неразгаданный хаос первых дней мирозданья, не оставивши камня на камне, уничтожив все слёзы и радости мира...
Именно, в этот день, одна из музыкальных знаменитостей того времени, заявилась домой, с увеселительной вечеринки... Муж её, по неопределённой мною причине, на этом мероприятии не присутствовал и, покончив свои заботы, по примерки новых платьев и всевозможных костюмов, спал, как затухшая Свечка. Появление в ночи жены, с шумом что-то уронившей при входе, внезапно разбудило его.
— Чёрт! Что там на дороге поставлено! А ты, мудозвон — это видишь и не мог убрать! — произнесла жена, скинув с плеч соболью шубу на пол. — Фу, как я устала сегодня! Ну-ка, мой Зайчик-Пальчик, подними свой задик и помоги мне, своей красавице Баньке без Ваньки, раздеться!
Муж довольно робковато сполз с кровати и стал исполнять приказание своей грозной половинки. Расстегнул крючки и кнопки, но так, как его Рыбка сидела на растопырку, то снять платье с неё было практически невозможно.
Но, она, вытянув кривую ножку, довольно красивую, для фиктивного мужа, повертела ею туда-сюда и монотонно произнесла:
— Чего моя нога сегодня хочет?
— Да уж я знаю, чего она хочет! — пробормотал муж и, опустившись на колени, стал постепенно расстёгивать многочисленные пуговицы на её лиловом, высоком ботинке. Скоро оба ботинка были сняты. Затем, муж медленно стащил и один чулок.
— Зачем, придурок, ты чулок снял? Разве я тебе велела? Надеть сейчас же снова его! — приказала жена.
— Да зачем-же это тебе надо, Рыбка моя? Ведь, сейчас уже поздно и ты спать будешь ложиться!..
— Женские ноги в чулках гораздо грациознее, чем без них, даже и для сна. Это всегда производит особый эффект! — и она прищелкнула пальцем.
— Да кому-же он нужен этот какой-то пект, тьфу, блин, этот эффект?
— Как? Что? Кому нужен? Ты ко мне что начинаешь относиться уже так пренебрежительно? Я для тебя, мой Лучик, значит уже потеряла всю свою обаятельную прелесть? Да-а? Это та-ак? — прохрипела своим прокуренным голосом бывшая ресторанная певичка, с трудом шевеля одеревенелым, заплетающимся языком. — Вот оно мужское постоянство и мужская любовь! Пошёл вон, Пестик недотыканный, от меня подальше и не прикасайся своим Пальчиком ко мне...
— Встань, мой Стебелёк, пожалуйста, я с тебя платьице хоть сниму. Зачем же ты его так безжалостно мнёшь!
— Если хочешь, мой Нолик без палочки, я даже разорву его! На что мне эти дорогие наряды, когда ты, никчёмный Вагон, которого я безумно вроде бы и любила, которому отдала свою невинность и даже молодость...
— Какую там невинность, когда я на тебе женился, то буквально всем телом ощущал, что, как будто у соломенной вдовы под боком лежу всё гляжу и гляжу, потому что я тебя люблю и ночами плохо сплю...
— Так зачем-же ты женился? Зачем? Чтобы теперь меня упрекать? А ведь я предупреждала тебя и говорила тебе, что я вдова по жизни, а не Фитилёк...
— Ничего ты не говорила! Да я и сам это знал, так к чему говорить?
— Что? Так, по-твоему, мой Ключик, Дверцы души моей, значит я вру? Вррру?!.. Ах ты Вагон шмуток из Китая!.. Я!.. Я тебя!..
— Милая, ты сегодня, как Удав могучий, а я твой Кролик невезучий, давай-ка побыстрее, ложись-ка, спать! Хватить тебе барабошиться!
— Уйди, исчезни ты пентюх, как Речка затхлая с болота! Я потеряла свой лучший идеал, который всегда видела в твоей нарциссической личности! Пошёл прочь, петух Гамбургский! — сказала Солнце, испустив лучи ненависти и быстро поднялась с кушетки, но тотчас-же так качнулась, что чуть не упала.
Муженёк невольно подхватил её, спустил с неё расстёгнутое платье и помог жене высвободить из него ноги.
— Ложись-ка, Зайка Моя, время позднее! Не бунтуй, не возмущайся, а главное — не брыкайся! Ложись, на нашу большую кровать и…, спать!..
Он помог «молодой старушке» приблизится к кровати; она, с трудом подойдя к ней, стоя уткнулась в пуховые подушки лицом.
— Так любить этого Павлина, как человека всю жизнь и видеть такое разочарование! — гнусила жена…
— Да ляг ты, наконец, как Бережок, на кровать-то, иль как Паровоз! Успокойся и не гуди, и не пыхти!..
— А ну-ка, скажи мне откровенно, цыганский сын, чем это я — Генерал эстрады не угодила тебе? Я отдала тебе возможность стать первым певуном в СССР, открывающим только рот на сцене, подарив тебе мою невинность и свою молодость, я видела в тебе идеального рыцаря в Погонах...
— Ну, и прекрасно! Только ложись, не беснуйся, Рыбка Моя!
— А чего моя нога хочет, что это она всё дёргается и почему?..
— Почему и отчего дёргается, хрен его знает, а я нет, чего она, ножка твоя, еще хочет тоже... Ботинки я тебе уже снял...
— Ты что забыл, как раньше переносил меня на руках на кровать?
— Ах, ты, сучара, какое наказание выдумала! — произнес муж почти про себя и обхватив жену за несуществующую талию, приподняв пошёл...
Но, он хоть и был здоровый с виду, но тюфяк есть тюфяк, как нежная девица из столицы был слабосилен, а жена — довольно грузна. Пытаясь поднять её, чтобы закинуть на кровать, муженёк собрал все свои силы. Но, ковёр у кровати поехал по скользкому паркетному полу, Зайка Тазиком скользнула, муж не смог удержаться и грохнулся на пол вместе с супругой.
— Негодяй! Издеватель! Голубок недоразвитый! — заорала жена, забыв свои ласкательные слова к мужу, медленно выкарабкиваясь из-под сломанного журнального столика.
Она сидела теперь на полу, а муженёк, приподнявшись, стоял на коленях.
— Зайка Моя, успокойся, ради Бога! Я же это не нарочно...
— Пш-шёл вон, проныра! Ты что, хотел убить меня, изуродовать?
— Хорошая ты женщина, как Крестик на шее! Но, только вот, когда много выпьешь... И зачем ты только пьешь, а?..
Что-о? Я—пьяна?! И ты ещё смеешь, паскудник, так меня оскорблять?!
Трах!! Под руку Зайки Моей, попался ботинок, валявшийся на полу и его подошвой она шлепнула мужа по залысиной голове.
Муж отскочил в сторону, и она стала самостоятельно карабкаться вперёд, чтобы влезть на кровать.
— Погоди, Дверца Моя в новую жизнь, я тебе помогу своей Ручкой…
Благодаря собственным усилиям и помощи мужа пьяная «Зайка», «Банька», «Крестик» и «Удав» водружена была на кровать.
А ну, «Паровоз», как «Фитилёк», повернись на спину, я тебе корсет скину... Слышишь, мой «Бережок»! Тебе тяжело?.. Признайся!..
— Пусть меня лучше задушит корсет, чем собственный муж, которому я отдала невинность и молодость!
— Но я же, Зайка Моя, на тебе женился, когда ты уже была и считала себя одинокой вдовой, а вернее женщиной первородкой, т.е. Примадонной!
— Всё равно... Первый-ли муж, второй или десятый, вы все одинаковы мужчины! Видишь, я благороднее тебя! Я не твержу всем постоянно, что ты — мой двухсотый или трёхсотый муж, а ты только всё время и твердишь про вдову, да ещё и не вдованную... Тьфу ты… — диванную! Я люблю тебя точно также, как и своего первого, и последнего! Для меня нет различия — будь ты хоть пятисотый, лишь бы был молодой и активный!
— Ну, прости меня, Солнце моё!
— Чего моя нога хочет?
— Опять ты, Зайка Моя, со своей ногой? Право, теперь уж я совсем не знаю, чего она от тебя хочет! Что ей надо, мне чебурашка, скажи, я исполню всё, чего твоя нога хочет!
— Нет, я не то хотела сказать! Не нога, а рука... Поцелуй мою ручку!
— Ну, изволь!.. Вот... вот... вот еще! Только ляг ты на спинку, покажи мне ветчинку, дай я тебе корсет расстегну и за сисю ущипну!
— Поверни меня сам, глазами к небесам!
Кряхтя и напрягая слабые силы, муж наконец, перевернул жену на спину и стал расстёгивать ей крючки у планшетки.
Корсет был, наконец, снят.
— Уж дай я тебе и шиньон пристёгнутый, Зайка моя, сниму...
— Ну, снимай... мой придворный само-назначенный стилистёнок, а вернее страусёнок!
Привычною рукою не в первый раз, снял муж её растрепавшийся шиньон.
— Ну, а теперь одень меня одеялом, а сам иди спать... на кушетку...
— За что же, наказываешь? Ты же простила меня...
— Об этом мы еще завтра поговорим! Фьють отсюда! Быстро пошёл вон и давай не разговаривай!
Муж покорно отправился на кушетку, где должен был неловко свернуться в комочек, а жена долго еще бормотала:
— Я требую уважения к себе, как к женщине и.… к жене! К собственной законной жене-е и-и… пе-ви… хр-ррр
И только, когда, Зайка Моя, громко захрапела, муж осторожно, полез, дрожа от страха, к ней на кровать...
А за окном, в тот вечер, морозный ветер выл злорадно и вызывающе рвал, и кидал во мрак всё новые и новые стаи пушистых снежинок. В этом вихре терялось всё; не видно было ни ясного звёздного неба, ни того, что таится там, внизу, на земле...
А через некоторое время они развелись, но..., не расстались, ведь деньги для них решали всё!..
Примечание:
В основе этого сюжета присутствуют ласкательные слова из песни Сергея Касторского «Зайка моя» и обычный семейный разговор наших звездунов, правда с вырезанными словами мата.