Таких дур, как я, поискать. Ну, скажите на милость, какого хрена мне надо было усыновлять этого Эдика? Мало мне детей и кошек, по собаке соскучилась. Звонит Токарева, дескать, отдали на усыпление красавца-мастино неаполетано, надо спасать. Владельца застрелили, он был какой-то крутой бандит, пёс выдрессирован идеально, правда, сожрал кого-то, когда его от хозяина, снятого из снайперской винтовки, пытались оторвать … Романтика девяностых. Мало мне было своих проблем, однако с Димкой я в очередной раз рассталась навеки, а детям нужен был защитник хотя бы в лице собаки. И поехали мы в питомник куда-то на Коровинское шоссе.
Эдик встретил нас радушно. Был это истощённый мордатый собак голубой масти, он пускал слюни и смотрел на нас с надеждой обречённого. Мы привезли ему кусок говядины и пакетик сушек. Взяли за шалоболку и пошли гулять в поля. Я не боюсь собак, как-то не случилось мне их бояться. Когда-то давно в гостях я подошла к цепному кобелю и долго с ним целовалась, а было мне лет пять. У хозяйки чуть не случился инфаркт, так как этот овчар рвал на части всех, кто к нему приближался. К эпохе Эдика побывали у меня две московские сторожевые – мама и дочка, эти умом не отличались, любили мужиков и кидались на чужих детей, какие из них охранники, одна досада. Я ведь вначале кормлю весь свой скотный двор, потом ем сама то, что осталось, хорошо похудела, пока эти шавки меня объедали...
Погуляли мы хорошо, Эдик все команды выполнял безукоризненно, он и впрямь был выдрессирован на славу. В следующий раз мы приехали с Пашей Качаровым, это мой приятель-ветеринар, доставшийся мне от помощницы депутата Рукиной. Пашка – человек дела, доктор от Бога, он не раз помогал мне в сложных ситуациях, но, если слышал по телефону проблему, с которой я могла справиться, так и говорил: «Мать, шприцы в руки, обойдёшься без меня!» Операции там, или вот, как сейчас, - таблетки дать от глистов боевой единице, это он сам. Короче, осмотрел Павел кобеля спереди и сзади, засунул ему в пасть таблетки «дрантала» и укатил. А мы остались приручать собаку под присмотром девочек из питомника.
Эдик не вызывал у нас подозрений, сомнений или каких-то негативных моментов, мы полюбили его сразу, а теперь получали удовольствие от общения. После глистогонного пёс прокакался длинной верёвкой, которую неизвестно где успел сожрать. Зубы у него были сколоты, скорее всего, его били, пока он ходил по рукам и пытался сопротивляться каким-то добрым людям. Говорят, некоторое время он пробыл на автомобильной стоянке, а там работают очень серьёзные люди: они могут засосать по литрухе и при этом прекрасно себя чувствовать, видимо, они-то и пытались воспитывать мастино в духе социалистического реализма.
На третий раз мы забрали Эдика, приехав в питомник на такси. Пёс смирно сидел на заднем сидении, девочки обнимали его, а он развесил брыли и выглядел вполне по-домашнему. Был март месяц, снег начинал таять, но до тепла было ещё далеко. Мы определили Эдику лежбище во втором холле перед кухней, заранее приготовив для него подстилку, миски, красивый ошейник и разматывающуюся шлейку с фиксатором. Хоть Токарева и говорила, что собаку надо только передержать, а потом найдётся ему достойное обиталище, мы решили, что оставим Эдика себе. Думаю, она не просто так это говорила, какие-то соображения у неё были, что-то она знала уже тогда, но я отпустила все свои сомнения гулять по крышам.
Теперь главной задачей было восстановить собаку до нормальной кондиции. Мне привезли мешок американского корма, и мы окружили Эдика вниманием и заботой. Надо сказать, что он не обращал внимания на наших кошек от слова «совсем», хотя мы особо не старались их знакомить, кошкам была предоставлена маленькая комната с домиками, плетёными из корня сосны, и они довольно редко изъявляли желание прогуляться по всей квартире. Только кот Зайчик породы персидская шиншилла, необыкновенный зеленоглазый красавец, любил завалиться в самом неожиданном месте, пока кто-нибудь не сядет на него или не ляжет поверх покрывала, под которым он нашёл себе место.
Однажды моя приятельница привезла мне деньги взаймы. Жила она неподалёку, на старом Арбате, ездила на чёрном мерседесе и обычно забирала меня на кошачьи выставки прямо от подъезда под любопытные взоры нашей дворничихи, снимающей использованные презервативы с тополя, растущего под окнами дома. Но тут мы встретились в сквере на Девичке, она хотела взглянуть на моего нового домочадца. Эдик не дал Наташе подойти ко мне, показав ей осколки клыков.
- Ну, и как я тебе деньги отдам?
- Положи их под тот ком снега!
Я подошла к месту, где лежали купюры, но Эдик перегородил мне дорогу. Он приблизился к снежному кому, понюхал его и отодвинулся в сторону, мол, теперь можешь взять, опасности нет. Мы обалдели. Вот это да! Золото, а не собака.
Через несколько дней мне позвонили насчёт котёнка, приехали две тётки, которые пытали меня часа три, в результате, я не успела приготовить обед и решила отвести детей в заведение. Эдик остался за старшего.
Ресторан располагался в самом начале Старого Арбата, по которому мы любили гулять и попутно лакомиться водами лагидзе. Не знаю, сохранилось ли сейчас это место и помнит ли кто-то грузинский ресторан за МИДом. Но тогда мы здорово повеселились с лобио и газировкой, я даже выпила бокал своего любимого киндзмараули. Это вино напоминало мне Сухуми, где я провела много счастливых дней когда-то в прошлой жизни. И вот мы двинулись в сторону дома, в наступающих сумерках Москва принимала загадочный вид, грязные лужи превращались в сияющие водные глади, серые дома сглаживали тенями облупленные бока первых этажей, асфальт гулко отзывался на дробные шаги и звонкие голоса девчонок. Мы вошли в квартиру…
Всё было вверх дном. Эдик здорово повоевал в гостиной. Он перевернул тумбочку, передвинул кресло, под которым обнаружился офигевший кот Зайчик, - как он под него подлез, просто уму непостижимо, зазор был слишком мал даже для кота, но, видимо, Заяц спасал свою песцовую шкуру. Эдик нервничал, порыкивал, но держался молодцом, наверное, он расстроился из-за нашего подлого двухчасового отсутствия. Я ещё подумала, что теперь придётся повсюду брать его с собой.
Мы привели гостиную в порядок и занялись своими делами: я устроилась на диване с вязанием, сидя по-турецки, а дети расположились на полу с выкройками для кукольных платьев. Эдик подошёл к дивану и положил голову подле моих ног, я обняла его за шею. И тут…
Пёс открыл пасть и буквально взял меня за лицо осколками зубов, я отпрянула и инстинктивно отпихнула его рукой, ладонь поместилась у него во рту, кобель сжал челюсти. Я выдернула руку, ободрав кожу, и тогда Эдик начал жрать мои ноги, кровь брызнула фонтаном. Катя завизжала, я крикнула ей: «Замолчи! Уходите отсюда немедленно!», схватила диванную подушку и сунула собаке в пасть. Девочки выбежали из комнаты, я медленно сползла на пол, обливаясь кровью и оставляя её полосы на голубой велюровой обивке, вышла из гостиной и затворила двойные двери, предоставив собаке доедать поролон. Что-то надо было делать. Во-первых, сосредоточиться. Я отправила Катю на восьмой этаж к медсестре, с которой мы приятельствовали, с просьбой спуститься к нам.
- Ни фига себе! – Ольга смотрела на мои ноги, вытаращив глаза. Где у тебя телефон?
- Остался в комнате. Может быть, ты сама меня зашьёшь?
- Ты идиотка! Здесь сосуды порваны. Девочки, принесите таз с холодной водой. Суй ноги. Пойду звонить в скорую.
Я сидела на пуфике перед дверью в гостиную, ноги остывали в воде, кровь помаленьку переставала сочиться. Катя изображала вселенскую скорбь, не забывая отдавать Жене ненужные команды. Когда надо, она даже умела дрожать лицом, хотя я давно научилась распознавать её актёрские поползновения.
Ольга вернулась с телефоном и сказала, что скорая ехать отказалась. На дворе наступил комендантский час, надо было принимать какое-то решение, и я позвонила Димке. Он появился буквально через сорок минут, такси ждало внизу. Я кое-как замотала ноги кухонными полотенцами, имитируя портянки, и с трудом запихнула их в сапоги. Ольга осталась с детьми. Впрочем, даже если бы Эдик разбил стеклянные двери, между холлами была ещё одна дверь, деревянная арка, стилизованная под теремную, её он вряд ли открыл бы, и, тем не менее.
В Боткинской больнице было весьма оживлённо. Мы стали ждать своей очереди, меня трясло от потери крови. Холод заползал в кафельный коридор из то и дело открываемых дверей. Молодые медбратья травили анекдоты и косились на меня.
- Ребята, у вас спирт есть? Налейте грамм пятьдесят фронтовых, у меня зуб на зуб не попадает!
- Мы скоро сменимся, можем взять пол литра и поехать к тебе домой!
- Не, ко мне не надо, вы лучше поговорите с той путанкой с отвёрткой в животе, - я оценила их больничный юмор, однако мне было совсем не до смеха. Ноги начали болеть так, как будто их продолжали кромсать собачьи зубы.
Когда меня позвали в операционную, встать на них я уже не смогла, и Димке пришлось нести меня на руках, так как все каталки были заняты. Зашивал мои раны пожилой доктор с умным усталым лицом. Попутно он расспрашивал, что за война прошлась по моим венам, думаю, он прекрасно понимал, чего мне стоит не скулить от боли, и по возможности старался отвлечь от портновских принадлежностей. У него дома тоже были породистые кошки, а потому к концу экзекуции мы с ним совсем подружились.
Я с трудом засунула забинтованные конечности в сапоги и заковыляла к выходу, но, оглянувшись и увидев, что доктор стоит, прислонившись к дверному косяку операционной с цигаркой на держателе в руке и этак с хитрецой смотрит мне во след, выпрямила спину и со словами: «А вообще-то у меня летящая походка!» гордо зашагала восвояси. Просто русалочка, блин горелый, больно-то как!
- И что я, как дурак, попёрся ночью через всю Москву, тебя бы эти медбратья на руках до дома донесли, - обиженно ворчал Димка где-то сбоку, - давай, рассказывай, как тебя угораздило вляпаться в очередную кровавую трагедию. На минуту невозможно отвернуться!
Эдик выл. Он выл всё то время, пока нас не было, и мне пришлось ночевать на креслах в холле у гостиной, - только тогда он молчал. Стоило отойти вглубь квартиры, как он принимался за свой отчаянный плач. Я думаю, собак понимал, что был неправ. Но и я была неправа. Выпила вина и обняла его за шею. После мне сказали, что подобные чудеса дрессировки достигаются с помощью электро ошейника. Эдика избивали пьяные смотрители автостоянки, и он ненавидел запах спиртного, к тому же, я замкнула руки вокруг его шеи. Конечно, виновата, надо было думать головой.
Утром я позвонила в питомник и сказала, что не могу держать собаку у себя. Дело даже не в том, что кобель меня сожрал, я не имела права рисковать детьми.
- Вызовите ментов, пусть они его застрелят! – услышала я в ответ.
- Ну уж нет, не бывать этому! Собаку переклинило по вполне очевидным причинам, я с себя ответственности не снимаю. Но и вы обязаны были предупредить меня о возможных инцидентах, я не такая опытная собачница, как вы! Приезжайте за ним, он осознал свой поступок, однако из комнаты я его не выпущу.
Девицы приехали только на третий день. Когда они уводили Эдика, он плакал. По его огромной морде градом катились слёзы. Хотя я задвинула к нему в комнату миски с едой и питьём, они оказались нетронутыми. Мало того, он нигде не написал и не наложил ни одной кучи, и это было самым удивительным.
Токарева ни разу не приехала меня навестить, хотя я пролежала больше месяца, раны гноились и выглядели отвратительно, как будто ступни мои вот-вот отвалятся. Ни о какой летящей походке речи быть не могло, я с трудом наступала на ноги и коротала время всё на том же диване, где настигли меня зубы Эдика. Приезжала маман, долго меня отчитывала, дескать, только с такими недоумками, как я, вечно случаются подобные истории, как будто по городу ходят одни покусанные, ведь по статистике на сто дураков приходится только двое умных…
С Димкой мы помирились и, пока я валялась, он таскал девчонок в школу и разруливал их проблемы с мальчишками. Особенно старалась Катя, которой было приятно, что есть кому пожаловаться. Швы я снимала сама. Натренировалась на кошках. А Эдуарда отдали в Высшую школу милиции и посадили на цепь охранять милиционеров. Как говорится, ирония судьбы. Одного мента он всё же порвал, однако остальные были довольны тем, что он не напрасно ест свой хлеб...