… Отпил еще немного из бутылки с надписью… и вдруг понял, что после предполагаемой смерти участника У, он – фактически единственный, кто должен продолжить дело. Или операцию. Он еще не решил, как это лучше назвать, но сообразил, что самым удачным выходом из нее будет исход. И никто не сможет упрекнуть. Тонкие материи – такие тонкие, но плотные. Сквозь них не рассмотреть, что он по сути делает. Чтобы не видеть, не чувствовать. Правдивых в этом мире не любят. Это несовершенный мир, как он успел заметить в свои 42 года. «Пришел – замучился – ушел», так он собирался описать это место, куда попал, как всегда, совершенно случайно. Притом, каждый раз стерты воспоминания, - очухиваешься примерно в середине жизни и офигеваешь от того, что так долго пребывал в анабиозе.
Отторжение живого начала, разлад с бессознательным – стандартный диагноз. Сколько раз так было? Все правдивые попадаются в эту ловушку, уж пора бы запомнить: наше призвание – несчастливый вход. Не бывает счастливых в этом мире, так заведено. Если гладко вошел – повод насторожиться, до совершеннолетия не дотянешь. Ухо востро, но все равно бесполезно. Мать-природа сильнее, она не допустит, для нее это слишком. Ну, один-два в столетие, куда ни шло. Но если таковой уже случился, то знай: ты не дотянешь! И нечего стараться. Насладись недолгим счастьем. Сколько тебе отмеряно? Самым отчаянным – год-два. Менее буйным три, четыре, пять. Если дотянул до совершеннолетия – ты не тот, кем себя возомнил, дисквалификация. Ты слаб, признай это. Не то что мир перевернуть – себя собрать не в состоянии. Ну а если дожил до 42, - то, совершенно точно: тяжелое детство, нарушены границы, много травм. Пока не разберешь, себя не осознаешь.
Сейчас лучше – психологи могут помочь. А раньше только самому как-то, читать по кругам на воде либо бродить в тумане… Искать выход, и понятно который ближе. «Начни сначала» называется. Эх, сколько уже раз так? Душа старая, опытная. Значит, раз сто, не меньше.
Задача, как всегда, одна – показать правду, открыть глаза. Это никому не нравится, заканчивается плохо. Значит, душа в курсе, что придется страдать, и уже готова – вон, слезы на подходе. А еще ж и полбутылки не уговорил. Так что ж теперь? Ага, невинная смерть. Неизвестно, по чьему решению, неизвестно еще и не объявлено, значит, боятся. Значит, чувствуют, черти. Значит, вот теперь его черед настал: встать, объявить, и принять эстафету. Если это можно так назвать.
Нас мало, вас много. И откуда вы все беретесь? Полчища проданных душ. Я понимаю, что это легче всего: засунуть морду под ковер, сказать «я с краю», но ведь это не все, вы ж понимаете? Продать душу вам придется. Тому, этому самому. Вам придется! И это несмываемо, это на многие поколения дальше вас. Это проклятие, которое вы сами себе ставите на лоб, на грудь, на все, - отпечаток, по которому и душу вашу и вашу плоть можно будет отличить спустя столетия! И ни разу ведь не было так, чтобы отказались. Ни разу те, приговоренные, не отказывались от подлости! Это он вывел за много веков, общаясь, надеясь. Это приговор – и тот, и этот.
Численность, все же, колебалась, в зависимости от времени и территории. То нас побольше, то их поменьше. Он пока не понял оптимальное соотношение, но твердо знал что нужно делать, знал каким-то шестым, а, может, седьмым чувством, которое в последнее время обострилось. «Каждый раз как последний, и он же первый, но иначе нельзя – так положено», - думал он, вытащив пробку и допивая остатки мандаринового ликера. Он не был алкоголиком, но какая-то скрытая пружина самосохранения постоянно требовала смазки – гарантии, что долго он не протянет. Уж слишком мучительно умирать здоровым.
Он допил последние пятьдесят грамм светло-золотой жидкости с резким ароматом и заказал билет на самолет. Детей и супругу решил не беспокоить – за ними наверняка присмотрят. Тем более, что они к его делу совершенно не относились. «Они тут ни при чем, это предрассудки» - подумал он. Билет был оплачен, и стало понятно, учитывая опыт предыдущего, что жить оставалось от силы три года, может пять, если повезет, но может и меньше. «Возможно, в следующий раз я окажусь в лучшем мире», сказал он себе, пакуя чемодан. «Не надейся, - ответило его отражение в зеркале у входной двери, - Твое предназначение не допускает полного счастья».