У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может.
(Жан-Поль Сартр)
– Игорь, – приветственно кивнув, улыбнулся одними глазами седовласый скромно, но аккуратно одетый мужчина.
– Привет, Витька! – пожал протянутую руку серьезный, слегка нахмуренный, крепкий, коротко стриженный бородатый мужик с сигаретой в зубах. Левой рукой он придерживал висевшую на плече видавшую виды сумку.
Оба повернулись и, не глядя по сторонам, уверенно зашагали по узкому тротуару. По левую руку шумел моторами и шинами заставленный автомобилями широкий проспект, по другую разноцветной вереницей тянулись стоящие плечом к плечу дома старого города. Заметно было, что место и ситуация привычны настолько, что уже въелись в подсознание обоих. Не пройдя и квартала и не прерывая беседы, решительно открыли дверь знакомого кафе, уселись за свободный столик и продолжили обмен нехитрыми новостями. Выходящего за рамки скучных и однообразных производственно-бытовых забот не случилось, но первый важный этап каждой встречи они проходили в обязательном порядке, чтобы настроиться друг на друга и нащупать тему, которая сможет составить канву разговора о вещах необычных, дающих возможность приоткрыть кусочек души или поделиться тайными размышлениями, посещающими порой любого человека, хоть на минуту вырвавшегося из навязчивого потока инфопомоев.
С подошедшей официанткой, как всегда, разговаривал Витька.
– Какое пиво самое свежее?
– Вас интересует темное или светлое?
– И то, и другое.
Девушка показывала в меню, уверенно выговаривая названия, которые мужчины даже не пытались повторить, а тыкали пальцем в карту. Выросшие на «Жигулевском» и «Балтике» ветераны, не прилагали усилий для поддержания коммерческой игры клипового поколения в красивые бренды и вычурные наименования.
– Что желаете к пиву?
– Ничего. У нас все есть.
Официантка смущенно замямлила про правила заведения, но Витька ее оборвал:
– Всё – это мы. Ничего больше не нужно.
– Что теперь о нас подумают, пра-тивный, – передразнил сладким голосом Игорь, когда девушка выскользнула в другой зал.
– Какая нам разница что. Думать полезно. Пусть поупражняется. А мы интересовать можем только корчевателей…
– Старые пни. Все меньше мечты, все больше воспоминаний. Воспоминаний о мечте…
– Мечты о воспоминаниях во второй четверти жизни немногим лучше.
– Увы, – согласился Игорь и продолжил рассказ о своих скитаниях по казенным учреждениям за справкой неясного назначения. Он горячился: – У меня и так пол дня выходных в неделю, утром встал – школа, потом ученики. А тут тащиться в жопу мира. И уже в третий раз. Вечером сил хватает на пиво открыть, да чуток футбол глянуть. И то, бывает, засыпаю до конца матча.
За сим рассказом принесли заказ. Приятели без тоста символически чокнулись и продолжили разговор. Полные бокалы издали глухой, погашенный пеной звук, обозначив открытие вечера воспоминаний. Минут за пятьдесят разговора отпочковались несколько отвлеченных тем, но ни одна не разрослась в что-либо стоящее внимания. Старым приятелем часто и обсудить нечего, но в неспешной медитативной болтовне и кроется притягательная тайна пустого на вид общения. Девочки с детства привыкают к подобной форме эмоционального обмена, к мужчинам она приходит много позже. Заполняя очередную паузу Витька задал вопрос, который поднимал раз в несколько месяцев уже много лет, хотя давно привык к типовому отрицательному ответу: «Мишка не проявлялся?» И к своему удивлению услышал:
– Нет. Но я с Пашкой столкнулся в городе. Он про Майкла рассказал.
Поворот оказался неожиданным. Мишка – добродушный полноватый улыбчивый, слегка наивный паренек. Три десятилетия назад он оказался человеком, познакомившим приятелей. Хотя очень быстро исчез с радаров, Витька оставался в душе ему благодарен, не ведая за что, и часто интересовался его житьем-бытьем у Игоря, который еще долгие годы изредка перезванивался со своим однокашником, пока тот не потерялся совсем.
Пашка же, кометой пролетевший через пеструю веселую компанию, мало интересовал друзей. Он строил головокружительную карьеру, заполняя редкие часы досуга неприлично красивыми барышнями. Причиной отчуждения явился он сам. Приятели вовсе не завидовали и даже готовы были искренне восхищаться его трудолюбием, находчивостью и обаянием. Но Пашка посчитал ниже своего достоинства тратить время на отставших. Надменности ему не простили.
– И что? – Витька отставил в сторону бокал и облокотился на стол оторвавшись от уютной спинки дивана.
– С чего ты не ровно дышишь к Майклу? Вроде, вы знакомы были не больше года. Чем он тебя так очаровал? – Игорь дразнил приятеля, но не без любопытства.
– Не знаю даже. Может, Мишка тут и не при чем. Воспоминания цепляются больше за личные переживания, чем за события. Веришь, совсем не помню, как и где мы с тобой познакомились…
– Зато я помню. Майкл тебя на танцы к нам затащил. Пашка тогда еще с Ксюхой крутил. Ох и, знатная была деваха! Улетно красивая! Но он ее иначе как прошмандовкой за глаза не называл.
– А я вот никогда не забуду, как получил твой телефон. Как раз был тогда в гостях у подруги на Пушкинской. Только слез с нее, смотрю – почти полночь. Я Мишке названивать, узнать, когда и куда ваша компашка собирается назавтра. Стою у аппарата в коридоре тихой коммуналки, аки шпион, изъясняюсь намеками. А он мрачный какой-то или сонный. Говорит: «Звони Игорю». И твой телефон диктует. Я уже все позабывал, но тот короткий разговор отчего-то навсегда в память врезался.
– Помню, помню. Пашка тогда уже с нами редко тусовался. Все больше за своей студенточкой, будущей женой, волочился. Разок ее видел: как модель с обложки. Да только капризная донельзя. А Пашка тогда вляпался и вторую жену среди аспиранток уже выбирал. С ней срослось надолго. Видать, не дура.
– Оригинальные маркеры временной шкалы, – рассмеялся Витька. – Аспирантка тоже симпатичная?
– Вроде… Я и видел ее один раз. В начале нулевых. И то через стекло. Пашку из ресторана забирала на его «Мерседесе». Когда они уехали, я к Майклу пристал: «Почему обожраться черной икрой противно, а ездить на авто, в котором три четверти цены – понты, считается крутым?» И он здорово ответил: «Да потому, что дорогое бухло и деликатесы придуманы для совместного поглощения. Чтобы сближать людей. А машины, похоже, для обратного.» Как в воду глядел – встреча втроем последней оказалась.
– Автомобили в те годы пацанам служили третичным мужским половым признаком. Женщин на дорогах мало было. И многие судили по тачке о хозяине.
– А сейчас?
– Не пойми что. Всё смешалось. Для мужиков, если не для работы, то как косметика индивидуальности: подчеркнуть, но чаще скрыть. А как женщины выбирают, я понять не в силах. Похоже, просто тележка с моторчиком для шоппинга и теплый зонтик в плохую погоду. Лишь бы цвет не раздражал.
– Пашка всегда любил шикануть. Интересно, машину под зазнобу подбирал или наоборот? – В никуда задал вопрос Игорь. Не будучи автомобилистом он, скорее, завидовал способности очаровывать красавиц, нежели груде железа на колесах. – Хотя я его понимаю. Красивая, ухоженная, по моде одетая женщина, избалованная вниманием мужчин, добавляет значимости своему спутнику, ибо смотрится величественной и счастливой.
– В том-то и дело, что смотрится… По-настоящему счастливая женщина выглядит растрепанной, вспотевший и беспечно улыбающейся вопиющему беспорядку во внешности. Шоу для одного зрителя, которого прима выбирает сама.
– Забываю, – по лицу Игоря пробежала тень улыбки тут же сменившись грустной озабоченностью. – Киношная картинка вытесняет реальность.
– Ну-ну! У тебя тоже знатные подруги были, грех жаловаться. Но так и не выбрал… Как сейчас, перед глазами ночной промерзший разваливающийся «Икарус»-гармошка, где ты на полном серьезе заявил, что вопрос женитьбы пора решать. Я тогда еще вполне категорично считал: рано. Да и, вообще, под венец только девицы рвутся, а мы жертвы. От парня услышал такое впервые. А поскольку никогда в твоей откровенности не сомневался, со мной случился, как бы сейчас сказали, когнитивный диссонанс. Короче, я тихо охренел. Но промолчал. Веришь, даже сейчас помню в каком месте ехали.
– Когда это было?
– За пару месяцев до твоего тридцатника. В тему и разговор вели.
– Не помню. Разговор не помню, но действительно тогда так думал. Видно, нельзя планировать вещи, которыми судьбе править положено. Ты вон оказывается не хотел, а всё срослось как нельзя лучше.
– Лучше всегда можно. Не всегда нужно. К идеалу ничего не прибавить, не убавить. Технически он мертв. Женятся для жизни, а не для недвижной вечности… В те годы от нас, мужиков, много и не требовалось для совершения таинства – один раз сказать «да» при свидетелях, – Витька хихикнул.
– Похоже, Вить, жених я незавидный. Даже когда сам уходил, не удерживали.
– Ты слишком честный, а женщины предпочитают правду припудрить инфо-косметикой.
– Брось! Все проще – любовь не встретил.
– Да не поверю, чтобы ты вот так без чувств! Ну в двадцать еще можно из любопытства или из-за перегрева, но после тридцатника без интереса к женщине более одного раза никак. Все равно что с проституткой. Не твой случай. Представить, чтобы ты крутил с бабой из-за ее денег, я тоже, извини, не могу. Остается любовь. Я ж помню, как ты о подругах тепло отзывался.
– Это не то. Любовь – памятник, который привычка возводит влюбленности. А я привыкаю долго, а остываю быстро. Не успел.
– Не понимаю. Мы любим вовсе не человека, а его образ, созданный нашим воображением. Так сказать, по мотивам происходящего снаружи. А ты всегда умом был боек. Какое уж тут долгое привыкание. Раз хотел, почему не оженился пока ходил влюбленный?
– Влюбленным вообще противопоказано принимать ответственные решения. Они в смещенной реальности существуют.
– У кого реальность смещенная – это еще вопрос. Природа придумала особую и единственную точку пересечения двух ортогональных миров, где мужик полагает, что хочет провести с подругой всю жизнь, а женщина в ответ готова принимать его каков есть…
– А потом дурман проходит, и возвращается реальность.
– Ну, хорошо. И когда же по-твоему самое время?
– Нашел у кого спросить! – Оба рассмеялись. Игорь продолжил. – Я, честно сказать, женщин никогда не мог понять. Они со своими закидонами чересчур сложны для меня.
– Ты путаешь сложность с непредсказуемостью. А понять-то их вовсе не сложно. Экзистенциально женщина каждую минуту стремится быть частью пары. Если не получается в назначенном природой естественном союзе, начинаются поиски суррогата: навязчивая забота о детях, о всяких там сирых и убогих. На худой конец, о котиках. Или в другую сторону шатнет: стервозная карьеристка, подчиняющая несамостоятельных и слабых. Совсем отчаявшиеся в боге пару ищут.
– Это в основном овдовевшие бабули. Последний их шанс испытать счастье. Жалко их.
– А мне нет. Иногда кажется – специально так жизнь устроена, чтобы женщины, всю жизнь мужем помыкавшие, прочувствовали потерю. Взгляд со стороны всегда счастливую женщину отметит. И среди богомолок я таких не замечал.
– Влюбленная женщина красива, не поспоришь, – внезапно свернул с темы Игорь. – А пылкая страсть, как и холодность, ее уродует.
– Угу. Страсть и холодность по сути отклонения, – в секунду приноровившись к повороту разговора заключил Витька. – Мне более всего нравился краткий период в отношениях, когда настороженность и сомнения уже проходят, а привычка и страх потери еще не наступили. Блаженная невесомость эмоций и свобода души. Но слишком уж неуловим и краток миг парения.
Игорь вздохнул. – Знаешь, у меня с годами только друзья и женщины в памяти остаются. Всё остальное никчемным мусором оказалось. Или не запомнилось, или вспоминать смешно… Так бы и дети еще. Временами жалею.
– Не жалей. Дети вырастают и уходят. Друзья надежнее, а c женщиной слишком плотно переплетаться опасно. Для обоих. Я имею в виду не только и не столько близость тел.
– Да я понял. Одно это и помогает свыкнуться с мыслью, что бобылем доживать, – вздохнул Игорь. – Хотя ностальгия нет-нет и накатит.
– После любого выбора рано или поздно приходит тоска по отвергнутым вариантам. Иногда сразу, а, бывает, спустя годы. Но о каждой победе пожалеть придется. И проигрыш возблагодарить. Но с поражением заметить сложнее и связать с последствием. Двойное отрицание не совсем утверждение.
– Это точно! Жадность к упущенному неистребима.
– Я не то имел в виду. Дело в уместности и своевременности. Всё в жизни течет волнами. Если слишком удачно сыграл на гребне, в другой фазе этим же усложнишь ситуацию. Тогда-то и приходит ностальгия по ценностям умеренных альтернатив.
– Выбирать – самая трудная задачка на свете. Каждый вариант чем-то хорош и приходится поступаться частью, чтобы не потерять всё. Ненавижу!
– Зато, выбор – плата за свободу. А кто ж любит платить? Пусть даже не деньгами. Но если ничем не пожертвовать, то это уже не выбор, а жесткая предопределенность. Мне, честно говоря, не сам выбор неприятен, а его долгое обдумывание. От него болезненней делается. А результат отнюдь не всегда лучше.
– Может и так… Иногда кажется: с тем же успехом можно монетку бросать.
– Так люди в основном и занимаются этим, сами не замечая. Хотя в серьезном деле поразмыслить не лишним бывает. Исключительно чтоб время потянуть. А там глядишь – интуиция, избавленная от навязчивых и бестолковых советов утомленного спекуляциями разума, сделает свое дело. Но, как и во всем в жизни, по итогу перестараться не лучше, чем недоработать.
– Вот потому я и спешу принять решение, пока сомнения не накрыли. Все одно – сожалеть придется. А «потом» случится позже. Тогда и буду разбираться.
– Скажи, если бы сейчас вернулся лет на тридцать назад, что бы изменил?
– Ничего, – без раздумий и твердо ответил Игорь. – Я не раз представлял себе такое. И неизменно решал, что поступил бы как поступил. Путь наш извилист, никто не обещал ковровую дорожку, иногда приходится наступать в дерьмо. Если выбрался из него, продолжай идти. А ковыряние в прошлом – слабость, от которой бежать без оглядки. К тому же всё в жизни перепутано между собой – чуть подправь под желаемое, и весь мир перевернется. Никой надежды что правильно понимаешь устройство этой адски сложной машины.
– Детские фантазии, действительно, опасны. Для того растем и учимся, чтобы толково изменять мир вокруг.
– И зря. Отвратительно лишаться детства и молодости ради взрослой жизни, еще глупее заботиться о собственной старости, до которой не известно доживешь ли.
– Некоторые к старости еще с детства готовятся.
– А вот это не лишено смысла. Единственно полезным в начале и конце является умение наслаждаться жизнью, не пытаясь прогнуть окружающий мир под собственные фантазии.
– Такое всегда и каждому полезно… Ну, так с Мишкой что? – вспомнил Витька о волнующей новости.
– А… Сначала крепко пил. Ну, это ты помнишь. Работы хорошие терял через это, – Игорь щелкнул себе по шее пальцем. – А может и наоборот с причиной-следствием дело обстояло. Он неохотно рассказывал. А теперь в богоискательство ударился.
– В смысле?
– В церковь ходит, посты соблюдает.
– А-а. «Широкой дорогой» пошел. Я было подумал, что специальность вспомнил или к философам подался.
– Ты ж помнишь Майкла. Где он, а где философия! Я с пашкиных слов передаю.
– Уф. Напугал… Нет ничего глупее богоискательства.
– Я тоже против, но ситуации разные бывают. Всё лучше, чем от «белочки» сгинуть.
– Я не про Мишку, а вообще. Про само занятие.
– ? – Игорь с интересом воззрился на приятеля, подозревая, что сейчас услышит неортодоксальный взгляд на привычное.
– Заведомо глупое и греховное дело.
– Греховное?
– Смотри сам. Бог един, и нет ничего кроме бога. В христианской теософии это бесспорная основополагающая истина. И не только в христианской. А поиск подразумевает, что искатель – нечто отдельное от бога. Как можно быть отдельным от всего? Где логика? А вспомни, кто первый себя, типа, отделил?
– Люцифер.
– То-то и оно! За благими намерениями кроется самое настоящее богоотступничество. Причем такое сознательное, добровольное, циничное и априорное. Еще и с гордыней.
– Блестяще! Но бога ищут в себе.
– Какая, хрен, разница. Внутри, снаружи. Я еще могу понять деревенскую бабку, высматривающую на облаке доброго старичка с нимбом. Женщины всю жизнь с кем-нибудь рады познакомиться, но скоро убеждаются, что на земле принцев нет.
– Бабуля бога судьей и заступником мыслит.
– Тогда это не бог, а надзиратель какой-то.
– Не удивительно. Таким его, вообще, большинство воспринимает. Народный бог.
– На подобном уровне понимания вполне можно представить путь к нему. Ибо бабка, кроме наглядной агитации в церкви ничего не видела, и ей стоящие за верой концепции никто не растолковывал.
– Так бабуля и не занимается богоискательством. Она просто верит, не думая, – парировал Игорь.
– И правильно делает! Вера – понятие смутное. Как все туманное не делит мир на части. Бабка никому ничего объяснить не может, но сама уже бога нашла. Ибо от него никогда и не уходила. А всякие умники придумывают слова и ищут что не теряли. Слова хороши для делопроизводителей и ученых. И ладно бы сами искали, так еще и на доверчивости окружающих зарабатывают. В Штатах, вон, целая индустрия проповедников неплохо поживает. Надеюсь, Мишка не к таким попался.
– Зря ты так. Не самое дурное занятие. Мы тоже, может статься, за Майклом свернем. Это пока сил много такие смелые.
– В этом мире всё – «пока». Поживем – увидим. Многие атеистами умирают… Хотя, может быть, просто не признаются. А может и не осознают. В старости не разум правит человеком.
– Во-во! Потому не стоит ли, пока мозги на месте, ломать капсулу привычек в которую окуклились.
– Был у меня один знакомый искатель, – задумчиво глядя в окно, вспоминал Витька. – Наблюдал за его стараниями. Сизифов труд. Как сломает он эту оболочку, казалось бы, всё – нашел. А там оказывается еще следующая есть.
– Матрешка?
– Типа того… Нет! Там хуже было. Он, разрушив одну, спешно выстраивал новую. Похоже, боялся, что если найдет, то сам исчезнет или нечего искать станет.
– Таким манером и до дурки недалече.
– Не поверишь…
– И ты ему помочь не смог?
– Я тогда вообще не в теме был. Если бы я был таким умным «до», как моя жена «после». Уже позже понял, вспоминая его рассуждения.
– Да-а… Не зря говорят: постепенно бога не сыщешь. Или сразу, как у Толстого, или никогда. А марксистская спираль познания хороша для ученых. Для поддержания потока финансирования.
– С чего я и начал! Искатель мечтает остаться собой и бога в потном кулачке зажать, как джина в бутылке или трешку на водку. А оно не выходит. Вот за Мишку и обеспокоился.
– Ничего, разберется. Он советский гуманитарий, не через такое проходил, – весело подмигнул Игорь.
– Хе-хе. Знаешь, у меня всю жизнь в приятелях или друзьях один гуманитарий и один еврей. Ровно по одному. Может оттого и Мишка вывалился из моей жизни, как с тобой сдружились. А евреи менялись.
– Ты умный, вот к тебе евреи и прибивались.
– Не думаю. Конкурентов никто не любит, а у меня с ними хорошие отношения. И вообще, люди тянутся не к противоположности даже, а к тому чего не хватает. То есть прилепляются по своему недостатку, а не по излишку. У нас, мужиков, в социальном плане больше возможностей, у женщин – желаний...
– Не перестаю удивляться, как с замашками шовиниста ты умудрялся нравиться женщинам.
– Потому что женщины лишь вид делают, что любят, когда им уши массируют. А на самом деле на поступки смотрят. Судят не по одной фразе и, бывает, дослушивают до конца, – отбился Витька.
– Тебе всегда по жизни везло.
– Возможно… У них избыток заботливости, который мы с удовольствием и принимаем, хотя на публике нарочито нос воротим. Полагаю, что и стяжательствуют инстинктивно. Не для себя, а для детей. Как бы. Только, иногда увлекаются и теряют из вида цель.
– Не иногда, – Игорь помрачнел.
– Опять ты обобщаешь! Человек не сознает собственных перекосов, но чутьем безошибочно вычисляет носителя избытка желанного качества… А про евреев я и сам не понимаю, – пожал плечами Витька.
– Значит, не жмот и делишься.
– Приятно слышать, но все мы, увы, жертвы заката совка. Прижимистые, поскольку всегда готовимся к очередной заднице. Так что, гипотеза не канает…
– Ну уж! А когда в «святые» девяностые я без работы год маялся, кто мне помогал?
– Сравнил! Помочь другу в затруднении – никакая не щедрость, а человеческий минимум.
– Вот нас, вроде, пионерия воспитывала, и то лучше получились, чем нынешние крещеные…
– Не знаю. У них еще все впереди. Рано судить… Да и не нам. Мы тоже эгоисты еще те.
– Мы уже инвалиды привычек, – Игорь глубоко над чем-то задумался, медленно потягивая пиво. – А знаешь, пусть ищут. Может по дороге разумного поведения наберутся. Заповеди и все такое.
– Пусть. Мужик, вообще, должен быть при деле. Ты, вон, скольким детишкам мозги вправил. Заодно и свои настроил. Крепко тебя уважаю за это. Я тоже, вроде, постоянно занят, но не пойми чем. Суечусь, а ни хрена толком не достиг. Вот уж судьба наградила… или наказала. Вечно хочется сделать больше, чем получается. Всё интересно. Возьмусь, но с полпути бросаю – новым увлекаюсь.
– Это ты так думаешь, что не достиг. С тобой интересно. А прагматичное говно, что ничего дальше своей тарелки не знает и знать не желает, лучше?
– По крайней мере они своей жизнью довольны. А я вечно в виртуальной дороге. Как там в духоподъемной советской песне? «Старость меня дома не застанет.» Блин, да меня никто дома не застает! И потом, не профессия это – быть интересным. За чтение книг денег не платят… Эх, Игорек. Устал я. Только с тобой и посидеть, отдохнуть от вечного бега, – Витька поднял бокал в сторону приятеля и кивнул в знак уважения.
– Сам же полчаса назад объяснил про тоску по отвергнутому. Мы с тобой почти одновременно попали в этот «город». Только я пошел по проспекту в надеже добраться до сияющего центра, а ты – переулками, изучая разнообразие жизни горожан. Ирония в том, что город оказался бескрайним и за отпущенное время оба метода дали одинаковый результат: никакого. Зато каждый по-своему оттянулся.
– Ага. А Мишка решил соскочить и на вертолете добраться. Только куда? Может он прав и богоискательство не лишено смысла?
– Не парься! Ты уже нашел своего бога. И давно. Теперь у него доверенным курьером.
– Славное утешение, – не сдержал улыбки Витька. – Надо запомнить. Сам придумал или из копилки человечества?
– Сам… Вроде. За столько лет чего только в голову не напихал. Ай, не важно: по-настоящему ценные мысли, они всегда без автора. Поэтому думай, как тебе приятнее.
– Мне приятнее от тебя.
Теперь уже Игорь благодарно салютовал бокалом и заключил:
– Моя тетушка любит повторять: «Нашедший блаженен, а ищущий растет.» Наверно, неспроста…
– Вот мы нашли друг друга, хоть и не искали. Кому-то и такой удачи не выпадает. Не зря по «городу» блуждали.
– Это правда.
– Во всяком случае не ложь.
– Считаешь, есть разница? Это же антонимы.
– Отнюдь! Правд много.
– «Правда всегда одна. Это сказал фараон», – в шутку процитировал Игорь популярную некогда песню.
– Дурак был бутусовский фараон. Точнее, сволочь хитрая – под свою правду всех греб.
– Ты в самом деле веришь, что у каждого своя правда? А не личные заблуждения и ошибочные представления.
– Не верю, а знаю. Ложь – дитя хитрости. А правда – срез реальности. Любое явление многомерно, и правд столько, сколько взглядов на него. Вот порыв ветра раскидывает мусор по тротуару. Для дворника это работа, для прохожего – пыль в лицо. Для ворчуна – бардак. Для поэта, может статься, и вдохновение. И ведь никто не врет, а так видит. Ложь только в отчете мэрии о чистом городе.
– Сейчас ты противоречишь научному подходу. Фиксация научного факта объективна.
– Ничему я не противоречу, – лениво отмахнулся рукой Витька. – Научный подход фиксирует не факт, а лишь интересующий ученого аспект его. А факт есть всего один – вселенная целиком. С начала времен и до конца их, если таковые вообще существуют. Мир устроен не как нам рассказывают, но и не противоположно. Точнее, и так, и противоположно одновременно. Парадокс, который умом не вместить… Можешь называть меня агностиком.
– Не буду. Ярлыки надоели еще в первой половине жизни, – Игорь неожиданно широко и дружелюбно улыбнулся. Его суровая угрюмость мгновенно уступила место почти неуловимой озорной мальчишеской непосредственности. – Пусть будет – сколько людей столько правд.
– Больше. Ложь неисчислима, значит и правды тоже. Вселенная не терпит асимметрии. Еще есть правды коллективов, цеховые, государственные, религиозные. Не счесть.
– Ой, опасный взгляд. Передерутся все, возомнив себя единственным носителем истины. В девяностые уже проходили: каждый – неповторимая снежинка.
– Уникальный – не значит ценный. Мятые фантики неповторимей конфет в коробке. С другой стороны, понимание что у каждого своя стезя гасит желание всех вокруг под себя перековывать.
– Никогда и никого это не останавливало. История вся об одном: я правильный, а остальные – говно заблудшее.
– Увы. Заставь дурака богу молиться…
– Но твой взгляд любопытен. Только «правда» – неподходящее слово. Нужно что-нибудь нейтральнее.
Витька медлил с ответом, вероятно, подыскивая другой термин, но в конце концов заключил:
– Любое слово порождает массу пониманий. Потому и говорится, что изреченное слово есть ложь. В каждом слове заключено все: и масса лжи, и множество правд. Софисты это блестяще еще когда доказали. К чему всё это? Все неурядицы жизни, за которую так цепляемся… Что же такое за порогом, что люди готовы ужом виться, лишь бы не попасть туда до времени?
– Умные люди говорят: суд и воздаяние. Каждая культура и религия по-своему описывает, но все согласны в одном. Расходятся лишь в представлении о законах, по которым судят.
– Что судить-то, если и тело здесь оставим, и память.
– А память-то с чего?
– Сам погляди: ни одного вменяемого случая воспоминаний о возможных прошлых жизнях. Хоть я в переселение душ и не верю. Может зря. Жить проще, не отвлекаясь на страх конца.
– Я тоже не особо верю. Но, знаешь, индусам умирать еще страшнее. В авраамических религиях смерь дарует окончательную определенность, точку ставит. А на востоке не так страшен уход, сколько непредсказуемость последующего рождения. Только здесь обустроился и попривык, а тебя в другое время и страну закинет. И начинай по новой: сопли, синяки, школа, ипотека. А пол у тушки сменится – тогда вообще сливай воду.
– Ну это как себя ведешь. Не обижаешь ли девочек, – весело хмыкнул Витька. – Определенность в виде сковородки тоже не очень радует. Лучше уж атеистом. Свет выключается и всё.
– Ну-у, – протянул Игорь и подумав добавил. – Наверно, это моя профдеформация, но считаю: все есть урок. И жизнь тоже. Если ворон считал и хулиганил на задней парте – просрал его. А узнал чутка нового – уже успех. А кто ученик? Может душа? Если душа подсудна, то по тому же принципу.
– Что есть душа? Спекуляция и неопределенное понятие. Чтобы народ в узде и страхе держать. У Мишки бы спросить, но и он пургу казенную нести станет. Может нет ее вообще.
– Есть! Понятие в высшей степени мутное. С этим спорить не стану. Каждый по-своему ощущает. Зато каждый! – Игорь смолк.
Не пытаясь продолжить разговор, Витька долго смотрел в окно на беззвучно проносящиеся под темнеющим небом автомобили. Лицо его оставалось неподвижно, но по глазам читалось, что всерьез обдумывает обсуждаемое. Наконец он очнулся.
– Да. Пожалуй, единственный весомый аргумент. Ничего не доказывающий, но и не позволяющий опровергнуть. Есть что-то за гранью ума и памяти, но не факт, что и оно не умирает…
– Плюнь! Давай-ка лучше выпьем за путешествие по «городу», пока мы здесь. Оно-то уж бесспорно есть, – перебил Игорь. – Еще по пивку закажем, и продолжим погружение в непознаваемое. А то Майкл, того и гляди, нас обскачет и первым до сути доберется.
EuMo. Июнь 2023.