Вроде бы не плохо училась в советской школе, в том числе и по истории, но, как ни странно, впервые узнала о депортированных народах в 80-ые годы, во времена моей аспирантской жизни в Москве. Мой коллега-аспирант рассказал о судьбе своего карачаевского народа, когда перед войной, людей без предупреждения насильно на грузовиках свозили на вокзал, а затем в товарных вагонах привезли осваивать казахстанские степи. И только в 60-ые годы им разрешили вернуться на родину конечно обратный возврат происходил непросто, кто-то остался прижился в ссылке, обзавелся семьей, а кто-то стал воевать за свой дом, за своих родственников, потому что их прежние дома были заняты, якобы сталинская власть определила какие народы Кавказа могут проживать в оставленных жилищах. Старшее поколение карачаевцев проклинало Сталина, посылала ему самые страшные проклятия, а день смерти Сталина – стал праздник для людей. Я узнала про существование такого сталинского портрета, в который люди от ненависти в изображение втыкали ножи.
Другую историю, связанную с портретом Сталина, я узнала от своего научного руководителя Нешумова Бориса Васильевича, доктора искусствоведения, профессора, заведующего кафедрой дизайна и декоративно-прикладного искусства. Он, фронтовик ВОВ сразу после войны поступил учиться в Московское высшее художественно-промышленное училище («Строгановку»), там же защитил кандидатскую и докторскую диссертации по искусствоведению и очень гордился тем, что диплом о присуждении ученой степени у него был за номером «1».
Нешумов Б.В. был «строгачём», входил в круг того поколения художников, архитекторов, которые стояли у истоков создания советской школы дизайна. Это были такие времена, когда иностранное слово «дизайн» произносить нельзя, а данную область художественной деятельности почему-то считалась вредной для советского человека. Но все-таки дизайн в нашей стране постепенно развивался, только под другими названиями: «техническая эстетика», «художественное проектирование», «художественное конструирование», «художественное оформление».
Про Нешумова можно отдельный рассказ писать, мы, аспиранты его называли «Дед», потому что он носил бороду и к нам относился как к детям и внукам. Он был дизайнером во всём, начиная от внешнего вида, ходил в джинсах, свободных свитерах, со своей дизайнерской сумкой через плечо, и красивой курительной трубкой. У него был авторский, им разработанный и изготовленный из кожи дизайнерский альбом, служивший ему много лет «верой и правдой» Он представлял из себя раскладную конструкцию, состоящую из нескольких отделений, там и карманы для документов и для специально нарезанной бумаги по модульным размерам, а также в комплект входили: нож, ручки, карандаши, ластик, туба с трубкой, пачка табака, зажигалка, а в сложенном виде ровно монтировался в специальную сумку.
Нам, его аспирантам нравилось собираться у него в гостях, столько всяких увлекательных историй узнавали про московских художников, архитекторов и архитектуру Москвы. В его домашнем интерьере многое удивляло, сразу бросались в глаза необычные светильники, сделанные из бутылок красивых форм. Нешумов почти всегда свои рассказы дополнял движениями рукой в своём знаменитом альбоме, это и авторские рисунки, какие-то схемы, чертежи, с фамилиями, телефонами и всякая деловая и личная информация. Его поколение и, называемые им имена своих друзей, коллег, известных художников, архитекторов и «великих» преподавателей, для нас уже существовали только по учебникам «История советского искусств».
«Дед» гордился знаменитом учебном заведении ВХПУ им. Строганова и с большой любовью вспоминал свои годы учебы и работы. По его словам, их, молодых «строгачей» тогда называли «формалистами» и даже обзывали «производственниками», ведь в конце 50-ых – начале 60-ых годов шла жесткая борьба с украшательством, так называемым «советским ампиром» или "сталинским стилем", наступала эпоха конструктивизма, которая имела свои крепкие основы раннего авангардного искусства. Я на всю жизнь запомнила его простое и мудрое высказывание, что хороший дизайн никогда не нуждается в украшении и украшательстве.
В подтверждение рассказа о «Строгановке» «Дед» пошел в комнату и принес свой архивный альбом, где промелькнул один интересный карандашный набросок с изображением Сталина и еще несколько композиционных фрагментов, зарисовок. Нешумов, привычным жестом потеребил свою бороду, хотел убрать эти рисунки, но, как бы невзначай, произнес, что рисовал «Его» не с натуры, а по памяти.
И как-то очень осторожно и задумчиво он поведал нам об одном событии: «После окончания Строгановки, я остался работать преподавателем, мы в то время создавали новый факультет интерьера, под руководством известного архитектора Леонида Михайловича Полякова. Этот профиль в училище еще не был продуман и, поэтому у меня дома, вместе И. Гильтером коллегой-«мебельщиком», архитектором по образованию, мы сочиняли учебные программы. Неожиданно вечером ко мне в дом пришли люди и попросили нас быстро одеться и спустится во двор. От страха в голове прокручивались мысли: «За что? Что не так сказали или не так сделали? Ведь я был убежденным марксистом и возглавлял студенческую партийную организацию».
И далее Б.В. Нешумов продолжил: «…В машине находилось несколько наших преподавателей и директор Строгановки, профессор Сергей Васильевич Герасимов. Нас привезли к Колонному залу Дома Союзов. Зал был уже украшен портретами Сталина, на колоннах развешаны на бархатных полотнищах гербы шестнадцати союзных республик. Нами руководили: Сергей Герасимов, главный художник Большого театра Федор Рындин, архитектор Беспалов, Волков и другие.
Когда привезли «Его», стало понятным, что из этого невысокого человека с рябым лицом, нужно было создать иллюзию большого, красивого, важного, значительного вождя, соответствующего его портретам. Гроб установили в центре зала. Все молчали, но друг друга понимали взглядами и тихими словами. Руки у меня дрожали, да и у других тоже. Мы долго подбирали высоту и подняли постамент необычно высоко, и вместе с гробом получилось до уровня груди среднего человека, чтобы у людей не было возможности рассматривать «Его» близко и сверху. Изголовье было приподнято, создавая иллюзию портрета. Черной кисейной тканью задрапировали яркие люстры, создавая приглушенное освещение. Рядом установили красное знамя Советского Союза, на которое направили свет, таким образом розовые блики изменяли мертвый цвет лица. Одна рука была укороченная, поэтому посоветовали под нее незаметно подложить ткань, так, чтобы обе кисти рук получились на одном уровне. Постамент, покрытый красной тканью, украсили ритмическим бордюром из черной ткани. Всю композицию утопили в цветах, эффектно блестели золотые пуговицы, отвлекая от главного. Перед гробом на атласной ткани поместили награды.
От повышенной ответственности у всех людей чувствовалось напряжение. В зале находились известные люди, были приглашены художники: Ф. Модоров, живописец, директор художественного института имени Сурикова; Александр Герасимов, придворный портретист, президент Академии художеств, лауреат сталинских премий; Владимир Серов, прославленный художник по картинам о Ленине, лауреат сталинских премий и другие творческие личности. Пока двери были закрыты, художникам разрешили делать наброски с натуры. Их картины потом изъяли из мастерских, но хорошо, что всем этим художникам заплатили деньги по договорам, чтобы они молчали… И мне тоже нужно было бы молчать про дизайн оформления похорон…».
Нешумов Б.В. не уточнил, во сколько они освободились, только заметил, что открытие траурной церемонии ожидало очень много людей, и идти ему против людской толпы не представлялось возможным, и, вспомнив, о том, что он в прошлом был московской «шпаной, то ли сухаревской, то ли сретенской», и поэтому хорошо знал этот район, и с большим трудом и сложностями уходил по крышам и заборам.
Некоторые детали похорон профессор искусствоведения не стал раскрывать, но продолжил философствовать на тему изображения «вечно живого» правителя в мировом искусстве. Тема «бессмертия» противоречит божественному пониманию смерти, ведь на протяжении многих веков художники показывали Христа измученным и мертвым так, чтобы верующие сопереживали акту смерти, надеялись на Воскрешение Бога. А в советской «похоронной живописи», изображение правителя (Ленина, Сталина) на смертном ложе должно было передавать любовь к вождю, которая побеждает смерть. Поэтому сложилась революционная традиция – приглашать на ритуальное прощание художников, чтобы отобразить идею - вождь умер, но дело его живет.
Давидова Тамара, 2021
(Продолжение следует)