Портрет вождя. Часть 2. Событие в нашей квартире

Тамара Давидова
     Наша семья проживала в коммунальной квартире деревянного двухэтажного дома. В послевоенные годы у людей все было одинаковое и простое, богатство ещё не нажили, и двери во всех квартирах не закрывались. Наш двор – это детвора, почти все одного возраста, с младшими сестрёнками и братишками, которые «таскались» вместе с нами. Нет, мы малышей любили, воспитывали их всем двором, играли целыми днями в «войнушку» с соседними дворами, тогда становились единым и дружным коллективом, были и «казаки разбойника», лапта, прятки, но особой любовью у девчонок пользовались скакалки «с заходом, а какое удовольствие, попрыгать в классики, даже имели своя «битка».

      Их самых ярких, моих ранних детских воспоминаний = это появление в квартире моего новорожденного младшего брата (1951 год). Помню, за окном была серая, пасмурная погода, кружились снежинки, зашла радостная мама,  и положила на мою кроватку, замотанного в одеяло ребенка, вначале я потрогала за щеку, настоящий ли или кукольный, и почему-то мне он не понравился.  Через какое-то время он сильно плакал, и я положила на него подушку, за что надолго «получила угол», может быть, поэтому и запомнилось.

      Когда я стала немного постарше произошло другое памятное событие, которое было связано с приезд бабушки, папиной мамы, она курила, пила крепкий чай, просила туда добавить соль и молоко. Но главная для меня ценная достопримечательность заключалась в большом и тяжелом, деревянном чемодане, который лежал под кроватью и, в котором ничего интересного не было. Баб Маша я редко его выдвигала, поэтому я додумалась из бабушкиных пожитков нарезать ножницами лоскутки, на мой взгляд, они ей всё равно не очень нужны, и она ничего не заметит. Ох, и досталось мне тогда, зато у моих кукол была постелька.

      Вскоре бабушки не стало, вспоминанию, как моя часто мама заходила в эту комнату со шприцами, и постоянно закрывала дверь, поэтому и не подсмотришь, а потом сказала: «Всё, отмучилась…».  Мне было страшно, когда её закапывали, на всю жизнь запомнился ужасный, «твёрдый» звук, когда меня попросили бросить кусочек мёрзлой земли, а я подумала, что бабушке было больно.

      Сколько себя помню, я с детства была самостоятельной, или мне так казалось, но у меня был мой мир, который существовал отдельно от взрослой жизни, и находился он под круглым столом, прикрытый спускающейся скатертью. В моей чемодане хранились разные нарисованные куклы, в коробках были их комнаты с кроватками, постелями, и шкафами, полные нарядов, и даже столы с едой. Для меня эти бумажные куклы были «живыми», я с ними разговаривала, но больше всего мне нравилось рисовать и вырезать одежду, которые делались из разноцветных бумажек, особо ценных «золотинок», конфетных фантиков, и даже в ход шла вата, из которой получалась шуба, а из медицинского бинта – бальное платье.  У меня были свои ножницы, наверное, мама их принесла их со своей поликлиники, где работала детским врачом.

      Однажды в нашей квартире появился дядя Алексей, средний брат моего папы, он разместился на койке, где недавно спала бабушка. Жил он у нас, по-моему, долго, что очень не нравилось моей маме. С собой привёз и подарил родителям деревянную шкатулку с вырезанными узорами и небольшое зеркало, вставленное в резную раму с тремя выдвижными ящичками. Эти поделки якобы выполнены им, ведь он всегда считал себя художником. Помню, что эти художественные предметы у нас стояли на комоде, позже они все вместе переехали на дачу. Конечно, сегодня я понимаю, это были произведения «зэковского» творчества.
 
      Дядя Алексей со мной особо не разговаривал, как будто не замечал.  Я случайно, играя под столом в свои куклы, оказалась свидетелем какого-то очень страшного события: увидела, как дядя Алексей, с папироской во рту, снял портрет, который висел в нашей комнате, и стал его рвать на мелкие кусочки, и по частям сжигать, обращаясь к нему: «Усатый!». Он сказал, что все рады, что Сталин сдох …
Как плакала мама, как она меня просила никому и никогда не говорить об этом, что я видела: «Запомни, доченька, ты ничего не видела, ничего не было, кто бы тебя ни спрашивал, запомни, если кому ни будь расскажешь по секрету, у тебя может не стать мамы, запомни мои слова!». Даже сейчас, пишу об этом с содроганием и сомнениями, может быть, зря я сейчас об этом говорю.
 
      Позднее про это событие с портретом я узнавала постепенно из маминых рассказов. По её словам, у неё плохая биография, потому что она из семьи раскулаченных, её называли «дочь врагов народа»:  «Родилась в голодные 20-ые годы на Волге, была последним, «ненужным» ребенком в большой крестьянской семье, отец вернулся без ноги с Первой мировой войны, поставили новый дом, но «тройка революционеров» постановила признать всю семью и родственников кулаками и отправили всю семью с маленькими детьми в тюрьму, потом сослали на спецпоселение, в  глухую тайну Читинской области.

      Всю жизнь я боялась, нигде не говорила про себя, ни на каких собраниях, врачебных конференциях не выступала, когда выходила замуж, оставила свою фамилию, чтобы не портить жизнь и карьеру мужу, понимая, что у него могут быть неприятности. Но кто-то, мз недобрых людей, сообщил в партийную организацию воинской части, где служил твой отец, хотя он вступил в ряды коммунистов ещё на фронте, что его  жена – дочь кулака, она ссыльная.  И на заседании парткома рассматривали его персональное дело, осуждали его политическую близорукость, партийную недальновидность и постановили, чтобы он развёлся со своей женой, как с неблагонадёжным элементом, несмотря на двоих детей».

      Я узнала, что этот портрет Сталина мой папа подарил его моей маме, пообещав в своей партийной организации, перевоспитать свою жену. Мама, немного улыбаясь, рассказала, что ничего странного в этом подарке нет, раньше он дарил ей портрет Ленина, потому что всегда хотел отвести от семью беду, старался показать всех нас преданными продолжателями дел Ленина, да он итак искренне верил в партию, считал себя коммунистом.

      Мой папа младший из трёх братьев. Старшим был Гаврил Иванович, который воспитывал в детском возрасте моего папу, вместо рано ушедшего из жизни отца, который с ранениями, вернулся с японской войны, защищая крепость Порт-Артура. Все братья прошли Великую Отечественную войну, Гаврил Иванович, несмотря на то, что вернулся с фронта без ноги (оставил её в Польше), они с Домной Матвеевной воспитали девятерых детей, четверо из которых родились после войны. А Алексей после войны работал бухгалтером, и за недостачу, то ли в документах, то ли на самом деле, его осудили на большой срок, но отсидел он немного, в связи со смертью Сталина, вроде дело пересмотрели, выпустили, но статья судимости у него была. Он считал, что жизнь ему испортил Сталин.
 
      Было видно, что маме неприятно говорить про дядю Алексея. Как-то на даче я узнала про эти резные, деревянные предметы, что он не резал ни шкатулку, ни желал это зеркало, неизвестно, где их взял, и не дарил, а продал, якобы ему деньги нужны были на дорогу к семье, но так он и не доехал до Уссурийска, хотя у него жена и двое детей. А сколько он в Хабаровске долгов наделал, пока у нас проживал, даже пропил парадный китель отца, заложил его в ресторане.

       А про порванный портрет Сталина, вспоминая, мама говорила, что сильно тогда переживала, учитывая свою биографию с отметкой о «неблагонадежности, она ожидала своей тяжёлой участи, и разлуки с детьми, которых отправят в детский дом, но спасли всех хрущевские времена. А еще эта история с портретом стала повод избавиться от этого «бессовестного проходимца», которого ей надоело кормить, а отец стеснялся сказать ему об этом.  Так Алексей по жизни и «таскался», то у одной женщины поживет, то у другой, писал отцу красивые письма с фотокарточками, что наконец-то он нашел счастье, а потом другое и третье.

       Справку о реабилитации моя мама получила в 73 года (1993 г), Для меня было удивительным, что из-за какой-то бумажки, в которой написано: Балантаеву Варвару Ивановну считать невиновно пострадавшей. Неужели, эти написанные слова на половинке листка, что-то значат, ведь все знают, что ты всю жизнь работала, лечила детей, что ты ни какой не враг. Мама ответила мне, что я не понимаю, что для нее значит этот важный документ, за которым стоит страх на протяжении всей её жизни.
 
     Тамара Давидова, 2021
     (Продолжение следует)