-1-
Эта трагическая, но поучительная история берет свое начало в Корнуэльсе, одном из маленьких королевств древней Британии. Правил тогда король Марк, и, как видно из титула, должность у него была невыборная, а власть, как и любая, кроме советской, - антинародная по своей сути. Вопросы государственного значения решал он единолично, сообразуясь лишь со своей волей и прихотью. Но если и думали корнуэльцы, что лучше чем на троне, король будет смотреться на виселице или на вилах, то вида тому не давали, в мятежах и демонстрациях не участвовали, а буржуазных революционеров, нарождавшихся тут и там словно плесень, били нещадно.
Характер у короля был тишайший. При заморских гостях корнуэльцы величали своего сюзерена почтительно - Марком Блаженным, но вслед добавляли, что блаженный он не по убеждениям или по вере, а просто таким уродился.
И шло бы все своим чередом, лето сменялось бы осенью, а корнуэльцы продолжали бы жить-не тужить, делая свой маленький гешефт и всякий день полагая потерянным, если не удалось в этот день надуть короля хотя бы и в малом.
Да только злые соседи глядели на цветущий Корнуэльс своими жадными, а то и раскосыми глазами, и черная зависть снедала сердца их, и алчность жгла землю у них под ногами.
А была этих соседей тьма-тьмущая: и чопорные англы и разбитные наглы, и коротковолосые бритты и стильные стрижены, и развеселые саксы и депрессивные драггзы, и рогатые викинги и муфлоны безрогие, и велеречивые скотты-вальтеры и немногословные товарищи-маузеры... да разве упомнишь всех, охотников до чужого добра! Вот только седмицы больше не проходило, чтоб не обрушилась на Корнуэльс какая-нибудь сволочь. Даже эбонитово-кожие туземцы племени Мбонги навострили свои узкие лодки к берегам Корнуэльса, но с ними-то быстро сладили. Как ни размахивали они дубинками, как ни кричали, что жизни чёрных важны, супротив кольчужных доспехов и полуторных мечей не сдюжили, да и вернулись к себе на родину, заметно, прямо скажем, сократившись в числе.
А вот с другими грабителями дело шло не так гладко. Оставляли они после себя разруху и запустение, душу мотали да только деньги клянчили.
Жить и работать честно в таких обстоятельствах становилось решительно невозможно. Тут даже король Марк пригорюнился и, встав однажды утром с кровати, сунул ноги в довоенные ещё бриджи и провозгласил:
- Эпполе-эт!
И хотя не было никого с таким именем, все бросились к королю.
- Сегодня я видел сон, - продолжал король почему-то с французским прононсом. - Мне снилась белая толстенькая лисичка.
Немедленно кликнули толкователей, звездочетов, друидов и прочую волшебную дрянь, каковой честному коммунисту и руки подавать не стоит. Начертили они на полу схему небесных светил нынешней ночи, приведя уборщиц в крайнюю степень негодования. Пошушукались в уголке, в процессе дискуссии хватили кого-то за бороду, и, наконец, выдали: с научной точки зрения то была не совсем чтобы лисичка, вернее, конечно, лисичка, но полярная, иначе говоря, песец. И не толстый, а полный. Сие, рекли они, есть проклятье королевского рода. Что-то вроде собаки Баскервиллей, только посимпатичней.
От этого королю Марку сбледнулось. Рискует он войти в историю королём без королевства, а то и вовсе без головы, если не примет самых решительных мер…
Наскоро разослал он своим верным вассалам воззвание: елико возможно быстро явиться в замок Тинтагель, да не как обычно пьяными и небритыми, а в полной боевой готовности, то есть конно, людно, оружно.
Не откликнулись на это вассалы. Послали они взамен себя малявы позорные, оправдательные, мол, не серчай, государь, мы и сами тут зашиваемся, спасу нет. А и аргументы такие приводили, такие причины у всех уважительные выяснились, что и захочешь - не придерешься. Одного жена в поход не пустила, у другого хомячок занедюжил, а третий и вовсе мизинцем о тумбочку стукнулся, ажно до хруста, так что пишет сие с больничной койки.
Закручинился король Марк. Пошёл он на берег морской, верёвку прихватил с собой, камень увесистый - на рыбалку наверное. Встал он у моря и исполнился такой великой печали, что даже взгляд его помутился. Ибо почудилось, что там, где море сливается с небом, приветливо машет ему белым хвостом толстый, пушистый песец.
Да только не песец это, а самый что ни на есть парус!..
И верно - вдалеке, то исчезая, то снова вздымаясь над волнами, белел одинокий парус.
Возрадовался король Марк, но и досада кольнула сердце. Выходит, беден его вассал, до того беден, что нет у него ни жены, ни хомячка, ни даже самой задрипанной тумбочки. Велика же помощь с такого!..
Однако вида тому не подал, и когда корабль причалил, встретил вассала с восторгом и лобызаниями.
Ривален, король Лиона, не смотри, что из Франции, был человеком лихим, но при этом обладавшим той крайней степенью последовательности, какая бывает у набравшего ход кабана. Коль он сподобился воевать, так воевать собирается от души. А даже если и воевать не с кем — так это вовсе не трудности. Была бы честь, враги найдутся. Сказав так, Ривален вскочил на коня, дал шпоры - и был таков.
Воротясь через полгода, весь в друзьях и шелках, он доложил, что противник разгромлен по всей линии фронта и что в вагончике в Компьенском лесу подписана его полная и безоговорочная капитуляция. А чтоб два раза не вставать, велел Ривален перевешать всех вражьих художников, каковые только попадались ему по пути.
- За твою верную службу, храбрейший из храбрых, - сияя, провозгласил король Марк, - жалую тебе шубу с моего плеча, жеребца из моей конюшни, а также руку моей сестры, прекрасной Бланшефлер.
Король Марк ни в чем не соврал. Шуба и правда имела признаки некоторой поношенности, жеребец, чтобы не было сомнений, чьих он, звался Давидом Марковичем, а прекрасная Бланшефлер особенно прекрасна стала после упоминания о приданом. С каждой отсчитанной и уложенной в трюм монетой в сердце трепещущего Ривалена росла и крепла любовь, запуская так глубоко в него свои корни, что скоро и самой жизни он не мог бы помыслить без своей милой принцессы.
- 2 -
Наконец, когда новобрачные расписались, во двор замка выкатили дубовые бочки, во всю его ширь сколотили скамьи и выставили столы; начался пир по случаю свадьбы отважного Ривалена с прекрасной Бланшефлёр. Да так бойко и весело, так щедро и с выдумкой пировали корнуэльцы, что за первые только дни поменяли пятерых тамад и всех - по причине испорченности, да баянов с десяток порвали. А прекрасная Бланшефлёр, которая по обыкновению своему от второй кружки делалась еще и веселой, проявляла такую фантазию и живость ума, что, глядя на ее милые выходки, даже самые жестокосердные кабатчики пускали слезу — какое сокровище мы теряем!..
На исходе шестого дня заметно уставший, но бодрый король ненавязчиво обронил:
-Ну, вы еще не уходите?
Ривален заверил, что нет.
-Свадьба - дело серьезное, - с известной мудростью сказал он, впиваясь зубами в свиной окорок. - Без свадьбы только мухи женятся.
Подтверждая его слова, пошла колесом между столами все так же прекрасная, но уже очень веселая Бланшефлёр.
Ещё через три дня король Марк опять говорил Ривалену:
-Что, и теперь не уходите?
И вновь Ривален его успокаивал, отвечая, что нет, не уходят.
-Делу время, потехе — час, - говорил он, щедрой рукой накладывая в тарелку верченые заячьи почки.
А ветер доносил до них звонкий голос прекрасной Бланшефлёр — задорно смеялась, она требовала огня, чтобы поджечь овин.
А между тем поговаривали, будто злейший враг Ривалена, маркиз Жиробас, замыслил против него войну.
На пятнадцатый день праздника доставили в Тинтагель секретный пакет; адресом отправителя значился город Марсель, улица Карла Маркса, монастырь священного ордена Боевого Красного Знамени, помещение 9-Н.
Ривален хорошо знал этот адрес. Именно там, у монахов-крестоносцев, укрылся маркиз Жиробас, когда войско лионского короля сравняло его замок с землей. В письме было всего три слова:
"Иду на вы". И почерк такой, мелкий, противный.
Ривален догадался, что маркиз Жиробас пошёл охотиться на выхухоль, а может - на выпь, а ещё - что у него кончились чернила.
"Хорошей охоты, дружище", ответил он, и праздник возобновился с прежним угаром.
Однако не только лихостью жил Ривален, но, случалось, и разумом. Как странно, размышлял он, что смертельный враг, который спит и видит его извести, делится с ним планами на выходные.
Подобно не только лишь всем, Ривален старался смотреть в завтрашний день. Выбрав удобный момент, он как будто бы невзначай осведомился у короля Марка на предмет военной помощи.
-Я бы и рад, - отвечал король Марк надтреснутым голосом, а глаза его наполнялись слезами, - но третьего дня я так стукнулся мизинцем о тумбочку, что теперь мне один путь - в поликлинику по месту прописки.
Вскоре доставили Ривалену новый пакет, но уже с другим адресом: 357378, ВЧ 788990, полевая почта.
"Леопольд, выходи, подлый трус", писал маркиз Жиробас, и эти слова, точно бомба, взорвали сердце Ривалена.
Он вскочил. Объятый нечеловеческим гневом, грохнул оземь праздничный стол. Повелел он спешно грузиться на корабль и даже от чарки на ход ноги отказался.
И только посреди синего моря до него дошло озарение: да ведь он же не Леопольд!
Но уже было поздно, и, прибыв в свой замок, Ривален сдал молодую супругу на попечение верному барону Роальду, а сам пошел воевать. Роальд Красное словцо своё прозвание получил от умения мастерски применить букву "ять" хоть на письме, хоть и в речи; на прощание барон уверял Ривалена:
-Не извольте, ять, сомневаться, ваше величество. Я с неё, ять, глаз не спущу.
-Береги её пуще жизни, - отвечал Ривален, садясь на коня. - Она теперь на сносях, а как разродится, пошли мне об этом весть. И давай-как без твоих шуточек про неведому зверушку, а то помнишь, как нехорошо в прошлый раз получилось.
Ушёл - и пропал, будто не было. Одни только слухи доходили до прекрасной Бланшефлер, а были они - один хуже другого, отчего впала она в черную меланхолию.
-3-
Напрасно Роальд увещевал королеву, напрасно объяснял ей, что от такой тоски и ребёнок может родиться с отклонениями, как например, у мельниковой жены, которая за один только раз родила коучку, энерготерапевтку, креаторку, инфлюенсерку, контемпорари и нейрографичку, за что, конечно, была утоплена в ближайшем пруду.
"Наплевать на колхоз, тьфу и на завод" - цитировала Бланшефлер рубаи Хайяма, и ничего другого от неё не могли добиться.
И ведь не столь от того она убивалась, что, как говорили одни добрые граждане, упал Ривален пьяный с моста, да так неудачно, что насмерть, а более от того, что будто видели его третьего дня в замке какой-то феи, и был он здоров, доволен, и шли они с этой феей под ручку.
Ах, если бы знала прекрасная Бланшефлёр! Если бы знала, что не стоит ей горевать, что не с обворожительной феей гуляет Ривален под ручку, а строго напротив, лежит, зарубленный в жестокой битве. Ведай она об этом, возможно её несчастное сердце и нашло бы покой, но вместо проверенных фактов у неё были домыслы и фантазии, и до того довела она себя ревностью, до того поперёк горла ей было, что мужику хорошо, что вскоре она уже и есть не могла, и только горькие слезы, не переставая, текли из её прекрасных глаз.
С каждым всхлипом молодой королевы Роальд все отчетливей вспоминал те счастливые дни, какие он проводил в лагере для юных инквизиторов; все верней в его памяти воскресал их девиз, выбитый на камне при входе. "Взвейтесь кострами, синие ночи", пели они, и эти нехитрые строки отражали всю суть постигаемой ими науки.
"От всех женских проблем", учили его наставники, "есть только одно средство с ярко выраженным, а, главное, подтвержденным терапевтическим эффектом; средство сколь действенное, столь и категорическое. Ибо ничто не утолит женскую жажду создавать проблемы на ровном месте, не насытит их страсть до переживаний, инсинуаций и другой негативщины, ничто не заставит свернуть со столь естественного для них пути деструктивизма и разрушения. Ничто, конечно, кроме аутодафе".
Памятуя эти премудрые наставления, Роальд повелел складывать во дворе замка хворост, какой только найдут, тряпки и всякую мебель, какую не жалко. Что же до объяснений с Риваленом, если тот все же вернётся, то Роальд об этом не беспокоился - ему он вмиг растолкует, что, так мол и так, ведьмой твоя баба оказалась, поступил согласно инструкции. В такие случаи Ривален обычно сухо смеялся и говорил: "Эка ж меня опять угораздило!", потом награждал Роальда значком "Почётный инквизитор Туркмении", и шёл с ним в кабак, по пути рассуждая о гнилой женской сущности.
Природа, однако, упредила Роальда; не успели накидать ещё достаточно хвороста, как королеве подошёл срок, и она родила сына.
Взглянув на младенца единственный раз, Бланшефлер промолвила:
-Рождённый ползать летать не может. Засим нарекаю тебя Тристаном.
-Да за что же Тристаном? - в сердцах воскликнул Роальд. - Ведь это означает "рождённый в печали".
-Да что-то настроение не особо, - холодно ответила Бланшефлер, и, по классификации гробовых дел мастера Безенчука, тут же дала дуба.
Её тело отнесли в королевскую усыпальницу, на похоронах все плакали и только Роальд бормотал, не в силах усмирить бурю на сердце:
-И чего только не удумают, лишь бы с дитем не сидеть! Ох и сволочной же народец!..
Вот так, одного дня отроду, Тристан осиротел на обоих родителей. С этого момента он не мог уже попенять им, что это они взрастили в нем комплексы и пристрастия пагубные, что все его проблемы из детства и от нехватки любви - а он как бы и не при делах вовсе.
Между тем к замку подошёл маркиз Жиробас с войском и взял его в плотную осаду.
Глядя на их число, Роальд Красное Словцо поник, погрустнел и принялся проверять наличные силы.
Наличные силы были в составе двух стариков, одного с усами, как у Максима Горького, а другого без усов, но зато лысого, пятерых собак и девяти кошек, три из которых спали.
Открывая военный совет по обороне замка, Роальд сказал:
-Господа офицеры... собаки и кошки... какие будут предложения?
Последние из названных скромно молчали, и тогда слово взял старик с усами, как у Максима Горького.
-Пущай атакуют, - сказал он, уже явно доживший до пенсии. - Мы как мученики попадём в рай, а они просто сдохнут.
Эффекта его речь не возымела.
-Похабный мир лучше доброй войны, - возразил ему лысый.
Роальд же отчаянно бросал взгляды на кошек с собаками, но те молчали по-прежнему.
-Гм, - проговорил, наконец, он, приглаживая усы. - Я думаю вот что. На миру, как говорится и смерть красна, двум смертям не бывать, а одной не миновать, мёртвые сраму не имут, блаженны нищие духом, ибо наследуют они царствие небесное. Но однако ж, не ждите чуда, чудите сами, требуйте долива после отстоя пены, в этой жизни помереть не трудно, сделать жизнь значительно трудней.
Все молчали, склоняясь перед его мудростью, и Роальд продолжал:
-Всякий сверчок знай свой шесток, есть время разбрасывать камни, а есть время собирать камни, у природы нет плохой погоды, о, тепленькая пошла, хорошие сапоги, надо брать. Я вот что думаю...
Однако закончить ему не удалось - одна из кошек вступила с захватчиками в сепаратные переговоры, лапками показывая размер рыбов, за которые она готова была открыть ворота. Промедление стало смерти подобно.
-Выкинуть белый флаг! - скомандовал Роальд. - Тише, товарищ маузер, ваше слово ораторы. Мы будем договариваться. Впустить дипломатов недружественных нам стран!
Переговоры прошли на самом высоком уровне, как отметил потом хронист. Лейтмотивом стало выдвинутое Роальдом предложение мира без аннексий и контрибуций. Маркиз Жиробас выдвинул встречное предложение, которое содержало примерно те же условия, только наоборот. Будучи учеником блестящей дипломатической школы, маркиз усилил свою позицию обещанием спустить со всех шкуру, если договор не ратифицируют в его редакции. На этом стороны пожали друг другу руки. Завершилась встреча торжественным ужином.
Поднимая кубок с вином, чтобы сказать тост по случаю своей славной победы, маркиз Жиробас вдруг насторожился.
-Что это? Мне почудился детский плач. Что за ребёнок, откуда ребёнок? Уж не злейшего ли моего врага, убиенного короля Ривалена?
-О, - густо краснея, как всегда, когда обстоятельства вынуждали его врать, сказал Роальд. - Это моё, ять. Народилось.
-Так вас стоит поздравить? Я немедля отправлю вашей супруге корзину фруктов и наилучшие пожелания.
-О, - снова сказал Роальд, ещё пуще краснея. - Она пока не в курсе. Я ей не говорил.
Маркиз посмотрел на него с удивлением, а потом рассмеялся:
-Я понимаю! Старый добрый адюльтер. Понимаю! Да вы, батенька, ходок!
-Ходоки у Ленина, - парировал Роальд, - а я так, просто погулять вышел.
-Что же! - воскликнул маркиз. - Если это не ребёнок короля Ривалена, который вырастет и станет мне мстить за убитого, - тогда я спокоен. На этом я покидаю ваш гостеприимный замок. Деньги можете отправлять мне онлайн, а подарки на день рождения и именины оставляйте под дверью. До встречи, барон.
И Роальд, так избежав гибели, и вправду стал воспитывать Тристана, как если бы тот был ему сыном - то есть по выходным, но не более двух часов в день.
-4-
В девять лет отдали Тристана в обучение к дядьке. Тот хоть и был далеко не Макаренко, однако расположить к себе умел с первого слова.
- Ты - подонок! – сказал он вместо приветствия. – Я запомню как тебя зовут! Ты не будешь смеяться, ты не будешь плакать, ты будешь учиться от и до, я буду тебя учить!
Справедливости ради надо сказать, что дядька так и не запомнил как Тристана зовут. Однако дело свое знал крепко; скоро Тристан лучше всех в королевстве умел ходить лошадью, махать шашкой, плавать в доспехах и играть на арфе сто один вариант «В траве сидел кузнечик».
Видя, каким красивым и статным растет юноша, некоторым образом контрастируя с затрапезным видом самого барона, который и в лучшие-то годы был форменным чучелом, у всех обитателей замка с окрестностями начали закрадываться черные подозрения. Все чаще и чаще припоминали они народную мудрость о том неразрешимом противоречии, какое бывает между осинками и апельсинками.
Антагонизм этот дошел до того, что вскорости, не без легкой руки бабушек на скамейках, баронессу начали величать вовсе не баронессой, а каким-то другим словом, хоть и на ту же букву. Сие приводило ее в крайнее возмущение.
Вот почему, когда пришла беда в дом, она единственная этому веселилась, хлопала в ладоши и фиги крутила, что аж до мозолей.
А случилось вот что. В разгар жаркого лета причалила к берегу крутобокая лодка, нос и корма которой были увенчаны драконами, а вдоль бортов тянулись ряды щитов. Высыпали оттуда здоровенные детины, один мрачнее другого, сказав про себя, будто купцы они из торгового морского союза Алиэкспресс. Местные же, хоть и слыхом не слыхивали про такой торговый союз, ввиду приближавшейся ярмарки препроводили купцов под ясные очи Роальда, который встретил их тепло и радушно.
- Я – Роальд Красное Словцо, - сказал заморских гостям Роальд. – Барон здешних мест. Это мои близкие. – Он указал на собак и кошек, что в великой праздности лежали у камина. – Жена, дети, слуги и прочая сволочь, – махнул он в сторону темного угла залы. – Тристан! Мальчик мой, сыграй нам что-нибудь.
Тристан взял арфу.
- Я сыграю «В траве сидел кузнечик», но так, как если бы его сочинили разные композиторы.
Он коснулся струн и залу наполнила чудесная мелодия с легатными переливами и безупречной гармонией. Всем стало понятно, что в этом варианте Тристан подражает Моцарту.
- А кто будет говорить от вас, добрые люди? – спросил между тем барон.
Викинги переглянулись.
- Ах, это вы нам, - кашлянул один. – Мы с товарищами как-то сразу не поняли, особенно про добрых людей. Говорить буду я – Сетон, сын Томпа. Иначе говоря, Сетон Томпсон. Известный натуралист.
- Нудист, что ли? – не понял барон.
Эти слова встретили одобрительный гул среди викингов.
- Еще какой!.. – раздался чей-то выкрик. – Нудит и нудит целыми днями!..
- Да я вообще-то больше про должность спрашиваю, - продолжал барон. – Али ты князь?
- Я? – сказал Томпсон. – Пожалуй, князь. Хотя по трудовой я ВРИО конунга.
Роальд нахмурился.
- А что же сам конунг? Я желаю говорить только с конунгом.
- Можно не надо, барон, - попросил Томпсон. – Мы ведь и правда торговать пришли. Наш драккар полон мёда и воска, что взяли мы в восточных землях. Пятый месяц по морю мотаемся, да только везде как-то нехорошо получается.
Но барон и слышать ничего не хотел. Доставили тогда конунга. Под героические и летящие звуки «В траве сидел кузнечик» в обработке Вагнера его внесли в залу и кое-как усадили за стол. Был он тощ, плюгав и мертвецки пьян.
Немного очухавшись и обведя залу сумрачным взглядом, конунг моментально принял управленческое решение:
-Этих грабить, этих насиловать. Хату сжечь.
На этом он посчитал свой командирский долг выполненным и рухнул под лавку.
…Когда он снова открыл глаза, над ним возвышалось бесконечное голубое небо, по сторонам слышались всплески волн, скрип весел в уключинах и крики чаек.
-Опять в море, а? - поднимаясь, огляделся он. - Что вчера было? Как поторговали?
-Поторговали, - мрачно отозвался Томпсон и сплюнул за борт. На его щеке алели четыре свежих ещё царапины, как будто проведённые миниатюрными граблями. - Никак не поторговали. Еле ноги унесли.
-О Господи!.. - воскликнул конунг. - Ведь предупреждали меня умные люди: не бери на это дело идиотов! Я вам сколько раз говорил, сколько раз я вам объяснял, что мы торговцы! Пришли по-тихому, товар скинули и отвалили! А вы, как последние бараны, опять скатились в мордобой с поножовщиной!
-Да мы... Да ты... - от такого Томпсон даже стал заикаться. - Да ты же все начал!..
-Кто начал? Я начал?! Да, я начал!.. А они на меня как зыркнули!.. В меня аж Один вселился! Я же берсерк, берсерк, понимаешь?!
-Мудак ты, а не берсерк, - без злобы ответил Томпсон и снова сплюнул за борт. - Хотя поначалу казалось, что победа в наших руках. А потом они начали кидаться кошками.
-Какими кошками? Морскими?
-Сухопутными, - Томпсон провел пальцами по свежим царапинам и дёрнул щекой. - Аж вспоминать страшно.
Воцарилось молчание. И только сейчас конунг заметил Тристана, который сидел в цепях на скамье поодаль и волком смотрел на них.
-Господи! А этого-то вы зачем притащили?
-Да, понимаешь, - отвечал Томпсон, - там ведь такая суматоха началась... Вот, видать, просочился.
-И что нам с ним делать?
-Что делать? - вздохнул Томпсон. - Не знаю, что делать. Вообще, он мальчонка ничего, смышленый. Может оставим, а?
-Куда? Мы и так под завязку! Слушай мою команду: сдать балласт на первой же пристани.
-Но, конунг...
-Я сказал, мазуты - на берег! Без разговоров!
На первой стоянке волю конунга исполнили. Тристана ссадили на берег, а викинги, не задерживаясь, отправились от этого места подальше, поскольку торговали здесь двумя неделями ранее.
Вот так, на свою беду, Тристан и оказался в Корнуэльсе, королевстве своего дяди, о котором он знать ничего не знал и ведать не ведал.
-5-
На опушке леса, скорбно склонившись над бездыханным телом коровы, стояли три королевских охотника. В воздухе витало напряжение.
- Так... - зловеще проговорил один из скорбящих. - И чей выстрел был последним?..
Остальные переминались с ноги на ногу, но продолжали молчать.
- Спрошу по-другому. Что теперь делать будем?
- А что тут думать? - отозвался другой охотник. - Брать надо. Глупо бросать столько мяса. В ней же килограмм двести будет.
- Да? И как мы её возьмем? - сердитым шёпотом возражал ему первый. - У неё буква "К" на борту! Она из королевского стада!
- Ну и пускай, что из королевского! Мы ее под оленя загримируем. Вон, ветки к рогам привяжем, король и не отличит.
- И ты бы не отличил?
- Ну, я - дело другое, - почесав шею, ответил второй охотник. - У меня глаз наметанный. Я за версту белку по морде различаю, кто она - мальчик или девочка.
- Что же ты за пять метров корову от лося не отличил?!
- Кто не отличил, я не отличил? А кто первый орал: "Валите зверя, не дайте в чащу уйти!"
- Так я ж и вправду думал, что это лось!..
Ситуация накалялась. Чтобы не допустить рукопашной, третий охотник гаркнул на спорщиков, да так, что птицы с деревьев попадали.
- Цыц!.. - сказал он. - Вы ещё подеритесь, горячие финские парни. - Он помолчал и продолжил уже спокойно. - Мы должны сохранять трезвость рассудка. Ясность ума. Ситуация, конечно, непростая, но однако решаемая. Идея мне нравится. Мы однажды на стрельбищах катапульту так замаскировали, что после всем полком искали, так и не нашли. А посему к делу. Ну... - звучно объявил он, - за маскировку!
Повинуясь этой нехитрой команде, остальные бросились срезать ветки и вязать их к рогам безвинно убиенной коровы.
- А листья счищать или так привязывать?.. - нервно спросил второй охотник у первого, - Как думаешь?
- Так привязывай! Все равно дотемна провозимся.
Кончив, они осмотрели творение рук своих. Путь от возможного к реальному, увы, оказался слишком извилист, если не сказать, непроходим. Нагромождение веток с начавшими увядать уже листьями не придали корове не искомого сходства с благородным оленем, а сделали ее больше похожей на римского триумфатора, который зашёл, не снимая лаврового венка, в русскую баню и хорошенько попарился.
- Гм, - резюмировал третий охотник, который был тут явно за главного. - Это, конечно же, полумера, но однако Inter caecos luscus rex. Что в нашем вульгарном переводе значит "на безрыбье и рак - щука". Да... Что же до нашего короля, так не беспокойтесь, поверит. Этот поверит.
- А то! - весело отозвался один из охотников. - Не зря ведь в народе говорят - второго такого дурака во всей Британии не сыскать!
Их внезапное веселье оборвал молодой голос, раздавшийся за спиной.
- Скажите, добрые люди, что за страна открывается моему взору?
Охотники обернулись.
- Корнуэльс.
- Так я, стало быть, в Англии?
- Нет, в Чехословакии. Сам-то как думаешь?
Тристан (а это был он) помедлил.
- Я думаю, что вас можно поздравить с удачей. Добыть такого прекрасного оленя может лишь настоящий мастер. Какое благородное животное!.. Какие рога!.. Какие копыта... стройные.
Повисла неловкая пауза.
- Слушай, - сказал, наконец, один из егерей, - а ты нашему королю, часом, не родственник?..