- Ирка, расскажи, что ты испытала, услышав новость о гибели Нав...го?
- Самая первая мысль была – вы подписали себе смертный приговор.
- Кто "вы"?
- Когда человек долгие годы находится в информационном пространстве общественного сознания, он, помимо нашего желания, становиться частью нашего эга, личности, мировоззрения настолько, что мы часто даже не понимаем насколько. И только потеряв, лишившись, можем почувствовать, что произошло.
Например, когда труп в холодильнике сдох, честно скажу, я ничего не почувствовала, даже радости. Не было ни злорадства, ни мести торжества. Ничего. Во мне не было ни капли той мерзости, той лжи и подлости, ни капли отравы и убийств, что наполняли десятилетия наше общество, отравляя его разум, сознание и душу. Даже, когда уже около миллиона убитых и покалеченных в этой войне – у меня нет к ним никакого сострадания и сочувствия, как и злорадства, когда я вижу куцые одинокие выцветшие флаги, реющие на кладбище.
Разве что, иногда, случайная мимолетная жалость, когда видишь скрытую боль матери за своего покалеченного на всю оставшуюся жизнь ребенка-убийцы. Я понимаю, что они были обмануты, понимаю, что не у всех была мотивация идти и заработать, когда они уходили навсегда - радостные, весело улыбаясь, думая, что идут спасать человечество. Мне тягостно видеть боль в глазах матери, боль, которая никогда не пройдет. Боль в глазах действительно хороших обманутых простых людей. И они никогда не станут ненавидеть за это тех, кто это сделал с их детьми. Плохие станут хуже, хорошие станут лучше.
Хорошо жить и бороться, когда часть нашей борьбы – грязную, тяжелую и неприятную выполняет кто-то другой. Мы лукаво считаем, что каждый находится на своем месте – один за решеткой, другой за границей, третий на ютубе, четвертый с кукишем в кармане, пятый, десятый...
Он взял на себя самую трудную, смертельную часть... И пока он был жив, мы просыпались с улыбкой на лице – все в порядке. Жили с кучей успокаивающих самооправданий – с ним никогда ничего не случится, не все так однозначно, он агент кремля, сидит за бабло, нет дыма без огня, органы не ошибаются, скоро Новый год... Нам было так удобно. Воздух свободы упоителен, когда знаешь, что кто-то томится за решеткой. Никаких укоров совести. И вот он ушел. И вместе с ним ушла часть нашего сознания. Не выдержал, не смог дотерпеть... А что было бы, дождись он свободы? – Ничего. Еще большая куча обвинений.
Он бросил нас, потому что мы его предали? Или только своей смертью он мог нас чему-то научить? Научить жизнью оказалось бесполезно? Кто больше мертв – он или мы? На сколько дней, часов, минут нам хватит этого урока?
И осталась пустота. И не хочется поскорее заполнить ее словами, заговорить, оправдаться... Это конец эпохи подонков и мерзавцев, воров и жуликов? Или начало конца?
Давным-давно я была проездом в том маленьком смешном поселке Лабытнанги. Четвертое ноября. Нас остановили на улице молодые девчонки, снимавшие новости для местного телевидения. Что-то спрашивали про воспитание детей и странный праздник. Обь еще не встала. Потом было смешно смотреть на себя в телевизоре в местных вечерних новостях.
Я знала, что его убьют, но надеялась, что не успеют. Страха нет, и никогда не было. Закрылась еще одна значимая страница в нашей многострадальной истории. Кого-то грядущее утянет в бездну, кому-то удастся выплыть. И придет очищение... И всё забудется... Как всегда.
В душе я чувствую некую безвозвратную утрату, щемящую грусть и немного чего-то светлого. Словно он, наконец, обрел свободу и на прощание передал нам, мне ощущение, крупицу этой свободы... И надежду. Не бойтесь.