Облепило Таню либидо
Паутиной ее облибидило
(фрейденыш)
Еще раз о Тане, Жене и либидо …
Наименее кровожадно, но достаточно кровопускательно механизм либидизации дев и доведения их до патологии нимфомании на пике полового (естественного физиологического) и сексуального (естественного по желанию, влечению и стремлению к дефлорации, несмотря на все потуги Церкви И.Х. объявить целомудрие (девственность) высшей ценностью культа) перезревания на грани переспелости (как у девиц Харликовых) описан Корнеем Чуковским (ур. Корнейчуковым) в его знаменитой Мухе-Цокотухе:
Вдруг какой-то старичок
Паучок
Нашу Муху в уголок
Поволок, —
Хочет бедную убить,
Цокотуху погубить!
А злодей-то не шутит,
Руки-ноги он Мухе верёвками крутит,
Зубы острые в самое сердце вонзает
И кровь у нее выпивает.
Муха криком кричит,
Надрывается,
А злодей молчит,
Ухмыляется.
(так вот этот самый «паучок» это и есть либидо в зооморфической форме (как горбун-мужичок Анны Карениной, отловивший ее меж колес второго вагона на ст. Обираловка, – доведенной до ума Тани Лариной у Льва Толстого))
Пушкин помаялся-помаялся со своим сатириазисом — патологически повышенным либидо – да и выдал Татьяну с головой СС ее мозгами 13-летней в 17-летнем возрасте: в Главе Третьей (с эппграфом «Elle ;tait fille, elle ;tait amoureuse» (Она была девочкой и она была влюблена) из Malfil[;tre (Мальфилатра) в строфе VII:
Татьяна слушала с досадой
Такие сплетни; но тайком
С неизъяснимою отрадой
Невольно думала о том;
И в сердце дума заронилась;
Пора пришла, она влюбилась.
Так в землю падшее зерно
Весны огнем оживлено.
Давно ее воображенье,
Сгорая негой и тоской,
Алкало пищи роковой;
Давно сердечное томленье
Теснило ей младую грудь;
Душа ждала... кого-нибудь
(исток: < Евгений Онегин (Пушкин); | ПСС 1977))
Душа ждала... кого-нибудь
Кого-нибудь!
Думал я, грешный, что это пародия на грани издевательства … А это превосходное описание гиперсексуальности готовой переспеть Татьяны!
Это, фра, означает следующее:
1) Таня, напичкав себя по всей триаде (дух-душа-плоть) лит. образами любовных романов из библиотеки маман Пашетт, уже была влюблена и истомой задушенной души и придушенной плоти мечтала как Юлия-Клариса-Дельфина об одном чтоб явился Он
2) Этим "Он" не мог быть кто-то из тех мужчин, кого Пушкин пародийно представил «скотным двором» - Петушковым, Буяновым или Скотиныным. Им не мог быть и гей-драматург Агафон, подсунутый Пушкиным в конце гаданий в святочную ночь. Этим "Он" стал невинно пострадавший богатый столичный бонвиван хандрящий Женя Онегин
3) Таня не любила Женю – он стал жертвой либидо Тани и ее нимфомания — патологического эротизма у женщин
4) Фрейд - доктор психиатрии и автор психоаналитики, построенной на исследовании сексуальности, механики желаний, влечений к половой связи и затем влечению к смерти (как у богомолов), был абс-но невыносимо откровенен и прав: "То, что мы привыкли считать любовью, – это не любовь, а либидо"
5) Вспомните теперь Сон Татьяны в самом центре романа = это эротический сон от начала и до скамьи, на которую Онегин – Хозяин шабаша и вакханалии, уложил Таею по ее желанию и влечению … Апокалипсис этого сна – Таня хочет мужика (Женя - его персонификация и не более того … на его месте мог оказаться иной …). Фрейд и тут нам пособил:
«Сны – это дорога к бессознательному».
А что у Тани в бессознательном ОНО? = да все тоже = хочу мужика и замуж!
6) И, фра, никаких гвоздей для «Распни его!»
И не надо ля-ля (Слава не Жижек, а гунн Гунин)
***
Прим.
0/ 3-я глава «Евгений Онегин» написана между 8 февр. и 2 окт. 1824. Опубл. 10—11 окт. 1827 в СПб (*)
1/ Эпиграф - стихи из поэмы «Нарцисс или Остров Венеры» [Narcisse dans l'isle de V;nus] (1768)) Жака Шарля Луи Кленшана де Мальфилатра - Jacques Charles Louis Clinchamp de Malfil;tre = доступ в сети:
2/ МАЛЬФИЛАТР (1733—1767) — французский поэт, умерший в бедности, автор меланхолической поэмы «Нарцисс на острове Венеры», содержание которой заимствовано у Овидия. П. цитирует конец второй песни, где говорится про нимфу Эхо, влюбленную в Нарцисса. Это место считалось лучшим в поэме; его приводит Лагарп в своем «Лицее» (ист. ФЭБ)
3/ Пример толка или толкового комментария = Андрей Рачин:
Смысл эпиграфа достаточно прозрачен. Вот как его описывает В. В. Набоков, приводящий более пространную, чем Пушкин, цитату, из поэмы: “«Она [нимфа Эхо] была девушка [и следовательно — любопытна, как это свойственно им всем]; [более того], она была влюблена… Я её прощаю [как это должно быть прощено моей Татьяне]; любовь её сделала виновной <…>. О если бы судьба её извинила также!» Согласно греческой мифологии, нимфа Эхо, зачахнувшая от любви к Нарциссу (который, в свою очередь, изнемог от безответной страсти к собственному отражению), превратилась в лесной голос, подобно Татьяне в гл. 7, XXVIII, когда образ Онегина проступает перед ней на полях читанной им книги (гл. 7, XXII–XXIV). Однако соотношение эпиграфа и текста третьей главы всё же более сложно. Пробуждение в Татьяне любви к Онегину истолковывается в тексте романа и как следствие природного закона (“Пришла пора, она влюбилась. // Так в землю падшее зерно // Весны огнём оживлено” — глава третья, строфа VII), и как воплощение фантазий, игры воображения, навеянной прочитанными чувствительными романами (“Счастливой силою мечтанья // Одушевлённые созданья, // Любовник Юлии Вольмар, // Малек-Адель и де Линар, // И Вертер, мученик мятежный, // И бесподобный Грандисон <…> Все для мечтательницы нежной // В единый образ облеклись, // В одном Онегине слились” — глава третья, строфа IX).
Эпиграф из Мальфилатра, казалось бы, говорит только о всевластии природного закона — закона любви. Но на самом деле об этом говорят процитированные Пушкиным строки в самой поэме Мальфилатра. В соотношении с пушкинским текстом их смысл несколько меняется. О власти любви над сердцем юной девы сказано строками из литературного произведения, причём созданного в ту же самую эпоху (в XVIII столетии), что и питавшие воображение Татьяны романы. Так любовное пробуждение Татьяны превращается из явления “природного” в “литературное”, становится свидетельством магнетического воздействия словесности на мир чувств провинциальной барышни. С нарциссизмом Евгения всё тоже не так просто. Конечно, мифологический образ Нарцисса просится на роль “зеркала” для Онегина: самовлюблённый красавец отверг несчастную нимфу, Онегин отвернулся от влюблённой Татьяны. В четвёртой главе, отвечая на тронувшее его признание Татьяны, Евгений признаётся в собственном эгоизме. Но самовлюблённость Нарцисса ему всё-таки чужда, он не полюбил Татьяну не оттого, что любил лишь себя самого.
Отсюда: https://lit.1sept.ru/article.php?ID=200500512 = Андрей Михайлович Ранчин (1964) [— литературовед, историк русской литературы; доктор филологических наук, преподаёт на филологическом факультете МГУ] = @В поисках сокрытого смысла: о поэтике эпиграфов в «Евгении Онегине»@
Иллюстрация: А. Н. Самохвалов, набросок к «Евгению Онегину», бумага, карандаш графитный, Тверская областная картинная галерея
(*)
3-я глава романа «Евгений Онегин» написана между 8 февр. и 2 окт. 1824. Опубл. 10—11 окт. 1827 в СПб. Это примечание о времени создания главы о либидо Тани и ее нимфомании эротоманки имеет значение
Итак февраль … Пушкин в Одессе. Начинается к марту «весеннее обострение». Эротомания доводит его до сатириазиса — патологически повышенного либидо. Воронцова ему не дает, используя как ширму в романе с Раевским. А игр с кн.Верой Вяземской (ур. Гагариной) на хуторе под Одессой пыльной ему мало. Пушкин, в итоге, перекладывает свое либидо на Таню.
Вот и вся потенция …
Таня бурно что-то скачет
Уронила в лужу … мячик
Тише, дурочка, не плачь
Подержи в руках … калач