- Получила?! Лера, ну зачем ты так?! – Борис сжал пальцы в кулак и потер ушибленные костяшки. – Теперь рука болеть будет… И у тебя щека опухла! Ну почему нельзя держать свой язык за зубами?
Он протянул руку, чтобы помочь жене подняться, но Валерия, забившись в угол, помотала головой.
- Как хочешь!
Борис пожал плечами, и отвернулся, а Лера потерла щеку.
Что ж… Может, он и прав? Сама виновата? Сколько раз он говорил ей, чтобы в доме чужих не было. А она? Опять впустила в дом его мать… Свекровь так просила, что Лера не смогла отказать. Да и Митя с Лизой были рады видеть бабушку. Им-то она ничего плохого не делала!
Лера посмотрела вслед удалившемуся на кухню мужу, поднялась с пола, поморщившись от нарастающей ноющей боли, и пошла в ванную.
Так, что теперь? Надо что-то холодное приложить! Иначе, завтра на работу можно не появляться! Даже девчонки уже заметили, что с ней что-то не так. Присматриваются, шепчутся за спиной… А что тут судачить? И так все понятно…
В коридоре громко хлопнула дверь, и Лера устало опустилась на бортик ванной.
Боря ушел… Он всегда так поступал после размолвок и скандалов. Теперь будет час-полтора гулять по улицам, успокаиваясь. Может быть, зайдет в какой-нибудь бар, и вернется домой чуть навеселе. Тогда придется быть втройне осторожнее. Нельзя, чтобы он заметил, что ее обида не прошла. Никаких следов, никакого недовольства. Тогда есть шанс, что на этом все и закончится.
Лера приоткрыла дверь ванной и прислушалась.
Нет, все хорошо… Дети спят. А значит, не слышали ни ссоры, ни злого, надрывного, но приглушенного, крика Бориса. Не нужно это все им. Пусть думают, что папа у них самый лучший на свете. Пусть не будет у них такого детства, как у нее…
Темная кухня встретила Леру тишиной и едва уловимым ароматом ванили. Шарлотка сегодня Тамаре Михайловне удалась, но Борис ее так и не попробовал…
Лера открыла морозилку и достала пакет с замороженной вишней.
Вот так… Холод словно ударил наотмашь по разболевшейся щеке, и она заныла еще больше. И, наконец, пришли слезы…
Лера вообще редко плакала. Привыкшая хранить свои эмоции под сотней замков и запоров, она почти никогда не давала им вырваться наружу.
Нельзя!
Мать учила ее, что сопли и вопли нужно держать при себе…
- Никому они не нужны и неинтересны, поняла?! Не сметь! Раз покажешь слабость, и пиши пропало! Разнюнишься, рассиропишься, и дашь понять, что тебя можно уничтожить!
Все это говорилось с непонятной Лере яростью. Поначалу она даже думала, что мама злится на нее. И лишь став старше, разобралась, что причины этой злости были совсем иными.
Отца своего Лера не знала. И лет до пятнадцати понятия не имела откуда она взялась и почему мать воспитывает ее одна. Через месяц после своего дня рождения, которое, по обыкновению, никто и не думал отмечать, Лера ехала в автобусе, возвращаясь из бассейна, и к ней пристал какой-то странный тип. Сначала он пристроился рядом, сжав поручень тонкими нервными пальцами, и касаясь, будто невзначай, ее руки. Лера попыталась отодвинуться, но он сделал вид, что не заметил этого. Автобус от остановки к остановке набирал все больше пассажиров, и скоро Лера оказалась стиснута со всех сторон людьми. Час пик. Ничего не поделаешь. Транспорт ходил с перебоями, а мама настаивала, что бассейн для Леры необходим. Проблемы с осанкой нужно было убирать.
Легкая летняя юбка, которую мать купила Лере не так давно, уже успела стать для девочки любимой вещью в довольно скудном гардеробе. Легкий шифон, длина, которая Лере показалось слишком смелой, и нежный рисунок из мелких цветочков, такой романтично-прекрасный, что Лера поддалась на уговоры мамы и все-таки согласилась примерить это розовое чудо. Пока она крутилась перед зеркалом, мать отдала соседке, которая предложила им эту юбку, почти половину своей зарплаты.
- Носи, дочка. Пусть хоть у тебя будут красивые вещи…
И Лера носила юбку с удовольствием, ловя на себя восторженные взгляды, и придерживая легкий подол. Было в этой вещице что-то такое… Летящее, воздушное, наполняющее Леру каким-то странным ожиданием… Чего? Она и сама не знала. Просто старалась, по возможности, снова и снова дать себе ощутить это ощущение полета и радости. И ей это удавалось, ведь лето выдалось затяжным и даже в сентябре было еще совсем тепло, несмотря на календарь.
Но в тот день Лера очень пожалела, что не выбрала другую одежду.
Жадные, странно холодные, и как будто даже чуть липкие, руки зашарили сначала по ее талии, а потом спустились на бедра, и Лера отчаянно крутанулась на месте, тоненько взвизгнув от испуга и отвращения. На нее сначала зашикали, а потом закричали.
- Стой спокойно! Ишь, королева выискалась! Всем неудобно!
Чей-то тихий голос над ухом с усмешкой подхватил нарастающее возмущение:
- Стой спокойно, маленькая! Я больно не сделаю…
Это было так противно и гадко, что Лера даже растерялась на какое-то мгновение. Этой минуты хватило, чтобы липкие пальцы прошлись еще раз по ее телу, а потом незнакомец выскользнул из автобуса вместе с другими, выходящими на своей остановке, пассажирами. И Лера глотала злые слезы, глядя, как он издевательски смеется, маша рукой вслед отъезжающему автобусу. Он прижал ладонь к губам, посылая ей воздушный поцелуй, и Лера почувствовала, как тошнота подкатила, грозя ей остановкой автобуса. Не придумав ничего лучше, девочка изо всех сил укусила себя за руку, боясь оскандалиться.
Как в тот день она добралась до дома, Лера не помнила. Она словно очнулась уже в ванной, где отчаянно терла себя мочалкой, пытаясь смыть память о том, что случилось.
Там и застала ее мать, когда вернулась с работы. Лера сидела на бортике ванной, завернувшись в большое банное полотенце, и держала в руках злополучную юбку.
- Что это? – мать сполоснула руки, схватила Леру за запястье, разглядывая укус.
И Лера разревелась. Пыталась что-то объяснить, рассказать, но слова путались и получалось что-то невнятное, неудобоваримое, а потому, совершенно непонятное.
- Что ты сказала?! – мать растерянно покрутила в руках юбку, которую отобрала у Леры, когда увидела, что тонкий подол порван. Лера сама не заметила, как в клочья растерзала тонкую ткань, пытаясь справиться со своими эмоциями. – Повтори! Господи, кого я воспитала?! Да тебе же только пятнадцать! А дальше что будет? По рукам пойдешь?!
Мать хлестала Леру порванной юбкой по щекам, а сама ревела, напрочь забыв о своих запретах на слезы.
- Приятно тебе было? Понравилось?! Пропади ты пропадом! Я знала, что так и будет!
Она еще что-то говорила, ругалась, но ее уже слова не трогали Леру. Она словно замерла в моменте, словно муха в янтаре, чувствуя, как обволакивает ее вырвавшаяся, наконец, на свободу, мамина ненависть, о которой Лера, конечно, догадывалась, но почувствовала вот так, отчетливо и без купюр, только сейчас. Ей казалось, что вокруг этого неровного, мутного кусочка янтаря, словно создается какая-то уродливая оправа из темного металла. Угловатая, неотшлифованная, она была не только отчаянно некрасивой, но и, по-своему, опасной. Брать ее в руки точно не стоило. Ведь незачищенный этот металл вопьется в кожу острыми краями, и точно оставит царапины, а то и раны…
Отлупив Леру и разодрав на части уже и так ни на что не похожую юбку, мать швырнула остатки ткани на пол ванной, и хлопнула дверью. Загремела посудой на кухне, продолжая что-то говорить и плакать, а Лера медленно развернулась на бортике, опустив ноги в ванную, и снова открыла воду. Она сидела, сгорбившись, и не почти не чувствуя холода от ледяной воды, струящейся по ногам, и думала о том, что, наверное, мать в чем-то права. И она, Лера, сама виновата в том, что случилось. Не будь юбка настолько короткой и не надень она ее именно сегодня, когда на улице чуть похолодало и пришлось ехать на автобусе, хотя можно было пробежать пешком несколько остановок, все могло бы быть иначе. Она пролетела бы по улицам свободная и счастливая, робко познавая свою красоту, и никогда не услышала бы тех жестких, страшных слов, которые говорила ей мама. Не было бы этого страшного человека, который так многообещающе махал ей вслед. И не было бы этого страха, что все может повториться вновь. Ведь послезавтра у нее опять тренировка…
Просидев в ванной больше часа, Лера с трудом добралась до своей кровати. И долго еще лежала без сна, благословляя тишину в квартире. Чем была занята мама, она не знала, да и знать не хотела. Ей хотелось сейчас только одного – чтобы та не вошла в комнату и не устроила еще один скандал.
Удивительно, но на том все и закончилось. Утром они сделали вид, что размолвки не было. Мать приготовила Лере завтрак, сама вынесла мусор, и уже на пороге, повязывая на шею нарядный легкий шарфик, совершенно будничным тоном спросила:
- Пойдешь еще в бассейн?
Лера вскинула на нее глаза и, помедлив от изумления всего мгновение, покачала головой:
- Нет!
- Хорошо.
Мать кивнула, и выпроводила Леру из дома, по привычке чмокнув в щеку и даже не обратив внимания на то, что девочка отстранилась от нее, принимая эту непрошенную ласку.
Больше они о том случае не вспоминали до тех самых пор, пока мать Леры не слегла. Лера писала диплом, а параллельно варила бульон и перетирала фрукты, мотаясь между университетом и больницей, хотя мама почти ничего не ела и гнала ее от себя, не желая видеть.
- Иди! У тебя дел полно! Не сиди рядом со мной! Не надо! Меня и сестры-то терпят едва-едва, а тебе мои нервы и вовсе ни к чему!
Лера делала вид, что не слышит и отбывала повинность в виде протокольных десяти минут, которых, как оказалось, было достаточно для того, чтобы мать не устраивала скандалов персоналу и спокойно терпела все процедуры.
Перед самым своим уходом мама сама позвонила Лере и попросила приехать сразу после очередного экзамена, освободив остаток дня.
- Поговорить с тобой хочу…
Лера сдала экзамен одной из первых. Пожала плечами в ответ на удивленный взгляд декана, пораженного ее сбивчивым ответом. И помчалась к матери, уже понимая, что этот разговор, скорее всего будет последним. Надежду на то, что мама встанет, она уже потеряла.
- Сядь. Не маячь. Голова болит…
Мать встретила ее неласково, но Лера решила не обращать на это внимания. Мало ли… Кто может быть ласковым и хорошим, когда больно?
- Выслушай меня. Только не перебивай! Говорить сложно. Но я должна. Долго тянула с этим, а надо было бы раньше все тебе рассказать.
- Что рассказать, мам?
- Я же сказала! Не перебивай меня! Почему ты никогда не слышишь то, что тебе говорят? – мать отвернулась к окну, а Лера вздохнула.
Сама виновата. Сказано же было!
- Ты… Я даже не знаю, с чего начать… - мать снова заговорила, и Лера придвинулась ближе, боясь упустить хоть слово. – Мне всегда было с тобой сложно… Тяжело, почти невыносимо… Но ты должна знать! Ты в этом совершенно не виновата!
Последние слова мать почти отчеканила, и Лера удивленно моргнула.
Ничего себе новости! Всю свою, короткую пока, жизнь, она считала, что виновата всегда и во всем.
- Молчи! И слушай! Я родила тебя вопреки воле родителей и своему собственному желанию. Просто побоялась прервать беременность. Бабушка моя была гинекологом и подробно объяснила, чем это может грозить мне. Рисковать я не стала. Ты была моей ошибкой. Глупостью, на которую я, выросшая в семье врачей, просто не имела права. Минутная слабость в объятиях того, кого я считала лучшим из мужчин, и получилась ты. Ненужная, непрошенная… Лишняя… С твоим отцом я познакомилась, когда еще училась в школе. Он был каким-то мелким чиновником на тот момент. Приезжал к нам в школу с проверками и всякими комиссиями. Проходил школьными коридорами, наповал сражая своей красотой старшеклассниц, которые тут же принимались млеть по углам, и никогда даже не смотрел в мою сторону. А потом мы как-то встретились с ним случайно на юбилее у друга твоего деда. Он был там с женой и родителями. А я была сопливой девчонкой, боявшейся даже поднять глаза на него. Когда праздник закончился и все прощались с хозяевами, он, проходя мимо меня, маявшейся у ворот дома в ожидании родителей, сунул мне в руку записку с номером телефона. Я даже не поняла, что случилось. Просто сжала эту бумажку так, что ногти впились в ладонь до крови. А на следующий день позвонила ему… Вот и вся прелюдия. Мы стали любовниками… Все было не так и неправильно, но мне было все равно, Лера. Я любила его. Так, как никогда не любила в своей жизни больше никого. Наш роман продлился всего ничего – около двух месяцев. Все это время он боялся, потел, оглядываясь миллион раз по сторонам, выходя из подъезда того дома, где снимал комнату, в которой мы встречались. Это был старый-старый дом, в самом центре города. Двор-колодец, коммунальные квартиры, где никому не было ни до кого дела, потому, что настоящих хозяев там почти не осталось. Все сдавали жилье кому попало. Там нельзя было пользоваться ванной и кухней, и он варил мне кофе на старой плитке, каждый раз охая, что вот-вот может получиться пожар из-за того, что та неисправна. Он был трусом, Лерка. Обыкновенным таким, среднестатистическим трусом… Правда, красивым… И красота эта была его единственным достоинством. Я так мало еще знала тогда об этой жизни, но это поняла почему-то довольно быстро. И перестала приходить в эту комнату. Он ждал. Я знала. Но каждый раз, доходя до ворот этого дома, старых, обшарпанных, но все-таки еще красивых, я смотрела на них, думала о своем избраннике, и понимала, что он ничуть не лучше этого измученного временем металла. И ржавчина уже тронула его душу, а потом, разъев ее до конца, сожрет и меня. Я разворачивалась и уходила оттуда. Сначала шагом, а потом бегом. Неслась по улицам, как угорелая, и думала только о том, чтобы не обернуться, не остановиться хотя бы на мгновение, ведь этот миг может мне стоить слишком многого.
Мать перевела дыхание, показав глазами на бутылку с водой, и Лера засуетилась, ища стакан.
- Не мельтеши! И так тошно… Лера, я виновата перед тобой… Очень виновата… Это сейчас я понимаю, что всю жизнь вымещала на тебе ту обиду, которая уничтожала меня тогда, у этих ворот. Обиду на него, такого непутевого и смешного. Обиду на себя – глупую и влюбленную, мечтающую только о том, чтобы он вышел к этим воротам встретить меня, не оглядываясь по сторонам и на чужие окна… Чтобы остановил мой безумный бег, сказав, что любит и сделает все, чтобы я ни о чем не жалела… Да, он был подлец, но и я была ничуть не лучше… А досталась вся эта грязь тебе, моя девочка… И за это я прошу у тебя прощения! Нет! Не говори ничего! Я не хочу ничего слышать! Ты всегда была великодушной, в отличие от меня. Но есть вещи, которые прощать нельзя! Слышишь?! Никогда и ни при каких обстоятельствах! Обещай мне!
- Что, мама?
- Обещай, что когда придет твой предел, ты не станешь терпеть! Ты забудешь о своей доброй душе и о том, как надо, а сделаешь так, как захочешь, даже, если на тот момент тебе покажется это неправильным!
- Обещаю…
- Ты так легко соглашаешься, потому, что пока не знаешь, что ждет тебя впереди.
- А ты знаешь?
- Нет. Но понимаю, как много сделала для того, чтобы тебе этот совет когда-нибудь пригодился… Я – плохая мать, Лера. И ты это знаешь. А теперь – иди. Мне нужен отдых. И позови сестру.
- Мам… Он жив?
- Отец твой?
- Да.
- Нет. Давно уже – нет. Я сама узнала о том, что его больше нет, совсем недавно. Просто думала, как сказать тебе об этом. А теперь – довольно! Иди…
На следующий день к матери ее уже не пустили.
А еще через два дня Лера попрощалась с мамой и решила, что будет жить так, чтобы той не в чем было бы упрекнуть свою не слишком-то путевую дочь.
Она окончила университет, устроилась на работу, а через два года познакомилась с Борисом.
Он был красив, успешен, умел пустить пыль в глаза, и казался воплощением женской мечты о надежном и верном спутнике.
В его надежности и верности, как позже убедилась Лера, сомневаться не приходилось, а вот во всем остальном…
Характер у мужа оказался отнюдь не сахарным.
Вспыльчивый, нетерпимый к чужим промахам, Борис умел держать себя в обществе и все окружающие были совершенно уверены – спокойнее и душевнее человека еще поискать.
Но дома, с Лерой, он становился совершенно другим. Не терпел беспорядка и «приучал» жену к тому, чтобы она «слышала», когда от нее что-то требуют. Способы для этого Борис такие, что Лера всегда терялась, сталкиваясь с очередным «уроком».
- Я же просил, чтобы к моему приходу с работы, стол был накрыт. Разве это сложно? У тебя рабочий день выстроен так, что расписание это позволяет. Тогда почему я должен ждать? – Борис крутил в руках миску с салатом которую Лера не успела поставить на стол. – Что ж… Аппетит у меня уже пропал. Спокойной ночи, милая!
Медленно перевернув миску, Борис вытряхивал салат на пол и швырял следом пустую посуду. Осколки разлетались по кухне, и большую часть вечера Лера оттирала пол от остатков соуса и искала по углам стекло, оставшееся от любимой миски.
А на следующий день Борис приходил с огромным букетом белых роз, ее любимых, и просил прощения за свою несдержанность, приглашая Леру в ресторан.
- Боря, но у меня все готово! Для чего я тогда стояла у плиты?
- Моя жена – самая лучшая хозяйка на свете! Лерочка, прости меня!
Лера, зная, что «качели» мужа – явление временное, прощала снова и снова Бориса лишь потому, что уже ждала ребенка.
На свет появился Митя, потом Лиза и ее жизнь сосредоточилась на этих двух глотках счастья, которое судьба, сжалившись, все-таки отмерила ей, понимая, что иначе эта женщина просто не справится с собой. Дети дали Лере тот смысл, которого так не хватало ей. И если раньше она чувствовала себя былинкой, носимой ветром по его капризной и недоброй воле, то теперь у нее появились сразу два якоря, державших душу и не дававших расслабляться.
Отцом Борис был просто превосходным. Вставал по ночам, купал, пеленал, не гнушаясь никаких обязанностей и ни разу не сморщив нос при виде испачканных пеленок. Он спокойно мог заменить собой Леру во всем, за исключением кормлений. Это был самый спокойный период в их отношениях. Мужа словно подменили, и Лера утратила бдительность, наслаждаясь тишиной в доме и радостью от появления на свет детей.
Борис вникал во все мелочи, возил детей в поликлинику и на занятия в детский центр. Лера словно видела перед собой другого человека и постепенно успокоилась, решив, что все их конфликты до рождения детей– это лишь недопонимание и притирка, которая бывает у всех супругов. Да, она была излишне нервной и жесткой, но теперь-то все наладилось? Так, может быть, стоит отпустить ситуацию, и перестать вспоминать о том, что было? А научиться ценить то, что есть?
Борис купил Лере машину и теперь она могла ездить с детьми в парк, где проводила ни один час, наблюдая, как ее малыши носятся по большой детской площадке или кормят белок, наперебой предлагая хвостатым непоседам орешки и семечки. Эти прогулки наполняли Леру такой тихой радостью, что она совершенно успокоилась и решила, что не стоит ковыряться в прошлом.
А зря. Некоторый экскурс ей не мешало бы совершить. И тогда, возможно, ей не пришлось бы удивляться отношениям своего мужа с родителями и тем проблемам, которые пришли в семью вслед за появлением на пороге их дома матери Бориса – Тамары Михайловны.
С родителями мужа Лера знакома была шапочно. Она ни разу не видела их, а на вопрос, заданный Борису перед свадьбой, получила не слишком любезный, если не сказать больше, ответ:
- Моих родителей на свадьбе не будет!
- Почему, Боря? – Лера недоуменно крутила в руках пригласительный, который собиралась заполнить.
- Потому, что я так сказал! Мы почти не общаемся!
- Как странно…
- Лерочка, радость моя, ну зачем тебе все это? – Борис обнял Леру, заглядывая в глаза. – Давай, просто сделаем так, как я хочу, хорошо? Я потом тебе все объясню. У нас будет молодежная, веселая свадьба. Разве этого мало? К тому же, с твоей стороны из родных тоже почти никого не будет. Так что, мы квиты.
Лера согласилась, пообещав себе расспросить мужа обо всем. Но закрутилась и забыла о данном обещании, вспомнив о нем только тогда, когда женщина, знакомая ей только по редким звонкам и фотографиям, появилась в их жизни, внеся в их едва устоявшийся мирок такой разброд и шатание, что Лера всерьез задумалась о том, чтобы прислушаться к словам мужа.
Нет, Тамара Михайловна не была монстром. Напротив, она была тихой, очень скромной женщиной, которая, потеряв мужа, приехала к единственному человеку, которого любила всем сердцем и с которым рассчитывала провести рядом остаток жизни. Однако, Борису эта затея совсем не понравилась.
- Зачем ты здесь? – он рвал и метал, вернувшись вечером с работы, и застав на кухне что-то готовившую мать. – Я тебя звал? Нет! Что ты самовольничаешь?!
Неделя, которая предшествовала приезду Тамары Михайловны, была очень тяжелой. Дети свалились один за другим с ангиной, и Лера металась между ними, то пытаясь сбить температуру, то ища способ накормить хоть чем-то капризничающих и отказывающихся от еды детей.
Звонок, раздавшийся в тот момент, когда Лиза только-только успокоилась и уснула, спокойствия Лере не добавил.
- Кто там еще?!
Она распахнула дверь, даже не глянув в глазок, и с удивлением уставилась на невысокую полноватую женщину, ласково улыбающуюся ей.
- Здравствуйте, Валерия. Я – Тамара Михайловна. Мама Бори…
В детской заплакала Лиза, и Лере оставалось только кивнуть:
- Здравствуйте! Проходите, пожалуйста. Я сейчас.
А потом случилось то, чему Лера так и не смогла найти объяснения. Эта маленькая, кругленькая, словно колобок, женщина, вошла в дом и через несколько минут изменила в нем буквально все. Ушли куда-то напряжение и раздражительность. Дети перестали капризничать, с удовольствием съев приготовленные бабушкой мягкие гренки и уснули под длинную, какую-то бесконечную, казалось, напевную сказку, которую рассказала им Тамара Михайловна. А потом Лера, лихорадочно пытающаяся навести порядок на кухне к приходу с работы Бориса, была чуть ни силком усажена за стол и перед ней появилась тарелка с оставшимися гренками и чашка с бульоном.
- Поешь! Тебе нужно!
- Откуда вы знаете?
- Сама мамой была. Если дети болеют – на себя времени нет. Они сейчас поспят, отдохнут, и им полегчает. А ты такая уставшая… Лерочка… Я могу тебя так называть? Давай знакомиться, а? Боря считает, что это ни к чему, но у меня на этот счет другое мнение.
Через час Лера узнала о своем муже куда больше, чем за все годы, которые прожила с ним. Тамара Михайловна умело обходила острые углы в своем рассказе об отношениях с сыном и мужем, но кое-что Лера все-таки поняла. Детство Бориса не было безоблачным. И на то, чтобы обижаться на родителей, у него были весьма веские причины.
- Отец Борю очень любил. Воспитывал строго, но любил. Очень боялся избаловать, и потому наказывал. Бореньке это не нравилось. Я старалась сглаживать их отношения, но получалось неважно. Муж мой был военным, Боря, наверное, говорил? Полковник… И этим все сказано. Он очень расстроился, когда Боря не пошел по его стопам. Но гордился сыном, когда узнавал о его успехах. Никому это не показывал, но я-то знала.
Леру подмывало спросить, наказывал ли Борин отец только его, или Тамару Михайловну тоже. Ответ на этот вопрос она уже знала, но любопытство не давало покоя. Правда, спросить она ничего так и не успела. Вернулся с работы Борис и учинил такой скандал, что Лере пришлось успокаивать детей, испугавшихся несущихся из кухни криков.
Тамар Михайловна сыну не возражала. Выслушала все, что он ей высказал, собралась, и уехала, на прощание кивнув Лере. А через день позвонила с просьбой.
- Лерочка, я не хочу вносить разлад в вашу семью. Но очень хочу видеть внуков. Я могу попросить тебя кое о чем?
- Да, Тамара Михайловна, конечно! – Лера не знала, как реагировать на происходящее.
- Я могу видеться с внуками, когда Бори нет дома? Нечасто! Я понимаю, что это будет неуместно. Но хотя бы иногда… Могу?
В ее голосе было столько мольбы, что Лере даже в голову не пришло отказать свекрови.
- Да! Конечно! Вы же их бабушка!
- Только, давай мы договоримся, что это будет наш секрет. Боря очень ругал меня за то, что я приехала. Я знаю, что виновата перед ним. Ведь, кто, как не я, должен был защищать его от отца? А у меня на это сил не хватило… Моя вина, что он вырос таким… сложным… Мать должна всегда защищать своего ребенка, а я этого сделать не смогла… Грош мне цена, как матери… Но, может быть, хотя бы бабушка из меня получится? Как думаешь?
- Думаю, что вы имеете полное право видеться с Митей и Лизой. Они до сих пор мне ваши гренки вспоминают и просят приготовить. А у меня такие не получаются. Секрет какой-то есть?
- Ой, какой там секрет, Лерочка?! Молоко я в яйца добавляю. А потом обжариваю все это безобразие на медленном огне. Вот и весь секрет. Попробуй!
С того разговора минуло уже больше года и все это время Тамара Михайловна приезжала в город, чтобы повидаться с внуками, два-три раза в месяц. Иногда они гуляли в парке. Иногда, ходили в цирк или зоопарк. А иногда Лера просила свекровь что-нибудь приготовить, и та каждый раз придумывала какое-то блюдо, которое можно было бы сделать вместе с детьми. И детвора с удовольствием лепила пирожки или пельмени, хохоча, и рассыпая по всей кухне муку.
И, странное дело, за все это время ни Митя, ни Лиза ни разу не проболтались отцу о том, что к ним приходила бабушка. Лера поначалу не обратила на это внимания, а потом все-таки спросила у сына:
- Митя, а почему вы папе не рассказываете о том, что бабушка была у нас? Обычно же делитесь с ним, как день прошел.
Ответ сына поразил Леру и заставил задуматься:
- Мам, он опять будет ругаться и кричать. А мы не хотим, чтобы бабушка насовсем уехала. Мы ее любим… И тебя тоже любим…
Лера обняла сына, пряча слезы, но кое-что для себя уяснила. Все их скандалы, которые возобновились с новой силой, дети видят. И делают свои выводы. И к выводам этим не мешало бы прислушаться.
Но мысли мыслями, а в жизнь воплотить свои желания оказалось куда сложнее.
Борис снова то кричал на нее, правда, стараясь делать это тогда, когда дети уже спали, то приходил домой с охапками роз и стоял на коленях, вымаливая прощение. Шкатулка Леры ломилась от подарков мужа, а на душе скребли кошки. Она не могла понять, что ей делать дальше. Оставить детей без отца? А они к нему привязаны… Уйти, бросив все, и начать новую жизнь? А сможет ли она? Без помощи, без поддержки? Ведь у нее никого нет… Да, есть квартира, профессия, и даже небольшой счет в банке, оставшийся от экономной мамы, но этого мало для того, чтобы вновь почувствовать себя уверенной и сильной…
Пока она размышляла, судьба уже приняла решение и раскрутила свое колесо, готовя Леру к переменам. Но той об этом было пока неизвестно. Валерия мечтала лишь об одном. Вернуть мир и спокойствие в дом. Хотя уже отчетливо понимала, что вернуть то, чего никогда не было, не под силу даже хорошему волшебнику, а уж ей-то и подавно.
В тот день, когда наступил переломный момент, Лера забрала детей с занятий в детском центре, и поспешила домой. Должна была приехать Тамара Михайловна и дети радостно хлопали в ладоши на заднем сиденье, предвкушая встречу с бабушкой.
На перекрестке, уже у самого дома, машину Леры подрезал какой-то лихач, и она едва успела среагировать, почти выскочив на встречную, чтобы избежать столкновения. Дети отчаянно завизжали, а Лера выровняла машину, впервые в жизни повысив голос на них.
- Тихо! Ничего не случилось! Все в порядке! Мы уже почти приехали! Успокойтесь! Вас бабушка ждет!
Последние слова произвели нужный эффект, и дети постепенно утихли, а Лера свернула во двор, отчаянно пытаясь удержать руль трясущимися руками.
Тамара Михайловна все поняла мгновенно, едва поднялась с лавочки у подъезда, где ждала, приехав чуть раньше обещанного.
- Тише, Лерочка! Не пугай детей! – сжала она руку Леры, успокаивая и даря опору. – Цыплятки мои любимые! Смотрите, что я вам привезла! Ну-ка! Кто первый подарочки получать?
Детвора занялась ее сумкой, а Тамара Михайловна обняла Леру.
- Что ты? Что?! Лерочка, успокойся!
Едва они поднялись в квартиру, Тамара Михайловна напоила Леру валерьянкой и отправила немного отдохнуть.
- Полежи! Я детей сама покормлю. А потом тебе что-нибудь вкусненькое приготовлю.
- Боря…
- И ему останется! Не переживай!
Лера прилегла в гостиной на диван, глядя, как скачут довольные подарками дети, и сама не заметила, как уснула, напрочь забыв о времени.
Проснулась же она от криков мужа, который ругался с матерью.
- Я не хочу тебя видеть! Неужели, это непонятно?! Чтобы ноги твоей больше не было в моем доме!
- Нет! – Лера сама себе удивилась, когда вскочила с дивана и вылетела в коридор, желая только одного – погасить эту ссору.
- А, вот ты где! – Борис шевельнул плечом, загораживая Лере проход в кухню. – С тобой потом поговорим. Сейчас у меня есть другие дела!
- Я сказала – нет! Тамара Михайловна будет приезжать тогда, когда захочет. Это и мой дом тоже. А наши дети – это ее внуки. Боря, почему ты так жесток со своей матерью? Разве это правильно? А если Митя будет так же вести себя со мной?
- Пусть попробует! Я научу его уважению! И тебя заодно! Совсем от рук отбились!
Борис еще что-то говорил, но Лера его уже не слушала. Она смотрела на Тамару Михайловну.
А та сидела на стуле в коридоре, пытаясь натянуть на ногу сапог, и плакала так горько, что из-за слез не видела, что перепутала обувь и пытается надеть Лерины зимние ботинки.
Оттолкнув мужа, Лера кинулась к ней, опустилась на колени, и помогла обуться, прося прощения за поведение Бориса.
- Я потом позвоню вам, и мы поговорим, хорошо? Простите…
Тамара Михайловна притянула к себе невестку, поцеловала ее в лоб, и, перекрестив, вышла из квартиры.
А Борис развернулся и наотмашь ударил Леру так, что она отлетела к стене.
- Я научу тебя слушаться!
А потом стало страшно…
И Лера поняла, что это – предел. За которым уже нет ничего. Ни любви, ни радости, ни счастья… Есть только беда. И этой беде нельзя давать дальше вмешиваться в жизнь ее и детей. И мамины слова, сказанные ею когда-то в пылу покаянной молитвы перед уходом, вдруг обрели смысл. И стали тем толчком, который помог Лере подняться.
В тот вечер Борис, вернувшись домой, не застал ни Леру, ни детей. Они уехали к Тамаре Михайловне, чтобы переждать бурю и собраться с силами, перед тем, как начать все с чистого листа.
И пусть далеко не сразу и большим трудом, но это у них получится. И эти женщины, такие разные, и в то же время в чем-то очень похожие, найдут то, что так давно искали. Одна – мать, другая – дочь. И обретя друг друга, уже не расстанутся, понимая, что в одиночку им не выстоять.
Они дадут друг другу силы и способность идти дальше, не оглядываясь. И это поможет. И дети, которые будут встречаться по выходным со странно притихшим отцом, поймут, что в мире есть сила куда большая, чем злость и ярость. И овладеть этой силой может любой – было бы желание. Это просто и не стоит ровным счетом ничего. Достаточно просто понять – того, кто тебе дорог, нужно любить.
А любовь с кулаками не бывает.
У нее нет предела или ограничений. Она способна терпеть, но даже мыслить зла, не говоря уже о том, чтобы его делать, не станет никогда.
И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – такая любовь всегда взаимна. А если это игра в одни ворота, то в такую игру лучше вовсе не играть, потому, что радости от этого не будет никому и никогда.
Поймет ли это Борис?
Как знать. Возможно, когда-нибудь, со временем, и в его душе что-то сдвинется, задышит, оживет, просыпаясь и даря надежду тем, кто так этого ждет.
Лера все еще на это надеется.
А еще она знает, что за спиной у нее есть та, кто в трудный момент положит руку на плечо, даря поддержку и опору, и спросит:
- Что ты, милая? Сложно тебе? Грустно? Страшно? Ничего не бойся! Я рядом. Мы справимся.
И пусть дорога жизни уводит Леру все дальше от Бориса и ее прошлого. Хороший это путь. На нем нет места сомнениям, страху и слабости. Ведь по этой дороге она идет не одна.
И две маленькие ладошки, которые она крепко сжимает, боясь отпустить хоть на мгновение, не дадут ей забыть о том, что было, и свернуть туда, где все это может повториться.
И Лера теперь точно знает, что дорога эта выбрана ею правильно. Ведь никто ей не подсказывал куда и как свернуть. Она решила это сама. Может быть впервые в жизни разобравшись, наконец, в том, чего на самом деле хочет.