1
Казалось, этому пути в лабиринте не будет конца. Испытания, давшие Глебу Игоревичу новое понимание себя и всего того, что некогда с ним происходило, остались где-то позади. А впереди была темнота, которая – Глеб Игоревич теперь это хорошо знал – могла в любой момент вспыхнуть очередным уроком. Да все, что было в его жизни, - все это его было уроком, испытывало его. Тяжелые болезни в детстве, оставившие неизлечимые следы… Принимаемые решения… Суровая мать… Отношения с женщинами… Но какая-то спасительная сила все время вела, берегла и поддерживала. Тяжелые события она оборачивала благоприятными возможностями, она же обеспечивала встречи с добрыми, светлыми людьми, которые поддерживали его и надежно опекали («Дай вам Бог, дорогие мои!»), эта сила открывала глаза на жизнь, готовила к трудностям… Вот и Старец в лабиринте… Сначала выглядел грозным, страшным, а потом оказалось, что без него – никак!
- Тебе не кажется, что наш лабиринт как-то меняется? – за спиной Глеба Игоревича прозвучал спокойный голос Старца. – Кажется, наша цель близка. Но и главное твое испытание в этом лабиринте тоже близко. А к нему нужно подготовиться.
- Вот как! На этот раз ты меня предупреждаешь! – удивленный Глеб Игоревич не мог скрыть иронии. – Что-то серьезное?
- Да, – просто отозвался Старец. – Это как у тебя в университете дипломная работа. Не защитил – весь курс обучения насмарку. Но ты справишься. Должен справиться…
И в том, как Старец поправился, каким тоном сказал это, Глеб Игоревич услышал далекую нотку беспокойства. «Видать, и в самом деле будет серьезное испытание. Ведь раньше он не беспокоился», - подумал он, но виду не показал. А вслух деловито спросил:
- Как я должен подготовиться? И как меняется этот лабиринт? Я что-то ничего не замечаю.
- Заметишь, погоди немного, – Старец ободряюще положил руку Глебу Игоревичу на плечо, и они зашагали рядом нога-в-ногу. – А подготовиться… Я скажу так: к этому испытанию ты должен подойти свободным и чистым. Запомни это: свободным и чистым! Тогда никакая сила тебя не одолеет.
- Свободным и чистым… – повторил Глеб Игоревич.
- Именно! А если тебе нужны разъяснения, спрашивай свой внутренний голос. Ты ведь знаешь, он всегда дает мудрые советы.
- Да, я в этом убеждался не раз… – начал было Глеб Игоревич, но тут же осекся. – У меня под ногами что-то хрустнуло. Вот еще! Я на что-то наступаю!
Он низко нагнулся, чтобы лучше разглядеть в окружающих его языках пламени, что это хрустит у него под ногами. Старец тоже вытянул шею, вглядываясь в пространство в низу, – и понимающе распрямился. Глеб Игоревич, разглядев что-то на полу лабиринта, от неожиданности даже отпрянул назад.
- Это же… тараканы какие-то! Смотри, их здесь много! Откуда они?
- Ну да, вижу.
Из темноты коридора, живо перебирая лапками, один за другим выползали огромные блестящие тараканы. Их становилось все больше, они терлись друг о друга, толкались, издавая зловещий шелест, задние лезли на спины передних, падали, переворачиваясь, вновь вставали на лапы и ползли… И эта волна росла, становясь все более грозной.
- Что стоишь? – забеспокоился Глеб Игоревич, отступая на несколько шагов назад и прячась за спину Старца. – Ты знаешь, что делать?
- Прежде всего, взять себя в руки! И обратиться к своему внутреннему голосу. Вспомни: здесь, в лабиринте ничего случайного не бывает. В том, как тебе предлагается испытание, содержится и подсказка.
- Какая еще подсказка? Надо действовать! – Глеб Игоревич никак не мог успокоиться. Он очень не любил тараканов! Ему вспомнилось, как однажды, войдя утром на кухню, он увидел на столе вот такого же огромного таракана, пришедшего невесть откуда. Схватив первую попавшуюся под руку книгу, Глеб Игоревич с размаху шлепнул ею по непрошеному гостю. Тот звучно треснул, широко брызнул по столу своим мутным содержимым… Потом Глеб Игоревич без сожаления выбросил в мусорку и книгу с мокрым пятном на ней, и полотенце, которым оттирал стол от тараканьих останков. А днем в университете как-то сам собой рассосался старый конфликт с коллегой: оба сделали вид, что его вовсе и не было.
- Ну что? О чем ты задумался? – вернул Глеба Игоревича к реальности Старец.
- О тараканах, конечно, – горько пошутил Глеб Игоревич. – А я не знаю, что делать!
- Ладно! – в голосе старца зазвучала суровая уверенность. – Слюни распускать некогда… Это твои демоны хотят испытать тебя – твою мудрость.
Глеб Игоревич оживился, уверенность Старца передались и ему.
- Так подсказка или демоны?
Голос Старца зазвучал еще суровее.
- И испытание тоже. Ты должен понять: это твои демоны. Ты их породил, а теперь они нападают на тебя. Вон их сколько! Но то, что они вылезли, - хороший знак. Наша цель близка. То, что их нужно победить, - твое очередное испытание. Вот и побеждай!
- Как? И чем? У меня ведь, кроме этой клюшки, и нет ничего!
- Какая клюшка? – Старец уже начал злиться не на шутку. – Объясняю еще раз: эти демоны – проекции твоих дурных душевных состояний. Это силы, которые ты исторг из себя и которые теперь угрожают тебе самому. Думай, как их уничтожить. Но помни, что в лабиринте нельзя двигаться назад. Только вперед!
Тем временем тараканы заполонили все видимое пространство лабиринта. Видно было, что они готовятся к самой главной атаке.
Глеб Игоревич лихорадочно рассуждал, думая вслух:
- Так! Мои проекции… Какой-то негатив… Я кого-то обидел, сделал плохо…
Неожиданно он успокоился, его лихорадочность прошла. Он распрямился и торжественно обратился в темноту лабиринта – туда, откуда тараканы пришли.
- Все вы, обиженные когда-то мной, оскорбленные, может быть, обманутые. Я обращаюсь к вам с просьбой о прощении. Эта просьба честна, она исходит из самой глубины моего сердца. Простите меня! Освободите меня от моего зла и сами обретите свободу в этом прощении!
И тут произошло нечто необычное. Сначала лавина тараканов остановилась, стала абсолютно неподвижной. Абсолютно! А сами они вдруг начали лопаться один за другим, как лопаются пузыри на лужах во время теплого летнего дождя. И каждый лопнувший таракан оставлял после себя маленькую голубую искорку. Этих искорок становилось все больше, и вот весь лабиринт загорелся ослепительным голубоватым фейерверком.
А потом наступила тишина. И темнота. Только языки пламени вокруг Глеба Игоревича загорелись еще более ярко и сильно.
2
- Ну, что ты вынес из всего этого?
Старец сидел среди цветущих луговых трав в своей любимой позе – скрестив ноги – и внимательно глядел на Глеба Игоревича. А тот лежал рядом на боку, подперев голову рукой, и беспечно покусывал какой-то сладкий сочный стебелек. Все в этом мире вновь казалось ему простым и понятным. Высоко над головой синело бескрайнее июньское небо с редкими белыми облаками. Внизу расстилался такой же бескрайний луг с пробегающими по нему волнами темно блестевших трав. Вдалеке внизу извивалась полоска ольховых зарослей, под которыми угадывалась какая-то речка. За ней – опять луг полого поднимался к далекому синему лесу. И все пространство между небом и лугами было наполнено густым пьянящим ароматом цветущих трав. а лабиринт с его опасностями казался далеким и нереальным.
- Не впадай в соблазн, мы все еще в лабиринте, – улыбнулся Глебу Игоревичу Старец. – Скажи лучше, какой урок ты извлек из этого испытания?
- Урок? – отозвался Глеб Игоревич. – Я как раз об этом сейчас думаю. И мне кажется, что демонов у нас на пути рождает наша вина перед кем-то другим… Попросил прощения, получил его – уничтожил демонов. Получается, что прощение – это оружие против злых сил, рожденных нами же.
- Ты, конечно, прав, – согласно кивнул головой Старец. – Но тут есть еще одно обстоятельство. Оно, вроде бы, доступно простому человеческому пониманию, но на самом деле уходит в глубины человеческого бытия…
Старец мыслями ушел в себя, замолчал. А Глеб Игоревич, наоборот, заинтересованно посмотрел на него, оживился.
- Объясни, о чем ты. Боюсь, я сам не сумею докопаться до истин, которые ты сейчас имеешь в виду. И мой внутренний голос в них меня не посвятит – он только говорит о нужности или ненужности поступков, которые я готов совершить.
- Ну хорошо, – согласился Старец. Но я начну издалека. Вот скажи, почему чернила или белье так называются?
- Простой вопрос. Потому что чернила когда-то были черными, а белье – белым. Это сейчас они могут быть любого цвета. И «липа» – потому что летом у нее листья липкие, «крапива» – потому что она оставляет на теле крапинки, пузырьки от ожогов.
- Верно. А теперь вопрос чуть посложнее. Почему мы говорим «петух», «обруч»?
- Это тоже понятно. Петух – птица, которая поет, как считалось раньше. Обруч – это то, что носят вокруг руки. Просто со временем этот предмет изменился. Смотри, «ожерелье» – это то, что вокруг горла, «жерла», «горе» связано с представлением о горении – это «горение» где-то внутри человека, которому плохо.
- Смотри, вдумываясь в слово, мы можем найти те смыслы, которые оно несло первоначально и которые некогда составляли для него безусловную истину. При этом важно иметь в виду и другие слова, которые находятся рядом с исходным. Они очень многое проясняют. К примеру, слово «стыд» связано с близкими ему «остудить», «стужа», и это означает, что стыд мы понимаем как своеобразное переживание холода. Ты успеваешь следить за моей мыслью?
- Да-да… Говори.
- Противоположный пример – «печаль». Это слово связано со словами, имеющими значение высокой температуры – «печь», «припекать», «пекло»… Получается, что печаль исходно мыслилась как внутреннее переживание жара. Это все понятно?
- Ну да, все достаточно просто.
- А теперь главный вопрос: что такое «прощать»? Чтобы понять это, нужно выяснить, какие другие слова находятся с этим словом в близком родстве, поддерживая и проясняя его первоначальный смысл. Ты готов?
- Конечно. И какие это слова?
- Ну вот смотри. В словаре Даля, помнится мне, есть такой пример, я приведу его по памяти: «прОстить» – извинить, отпустить кому-либо провинность, примириться сердцем, не питать вражды за обиду. Вроде бы, то же самое, что «простИть», «прощАть». Но совсем рядом с ними находятся слова «простАть», «опрАстывать» – делать свободным от содержимого. Ты понимаешь?
- Да! – неуверенно откликнулся Глеб Игоревич. – Вина и обида – это то, от чего прощение избавляет человека.
- Верно, – поддержал его Старец. – Но здесь есть и другие слова, которые делают эту картину более четкой и понятной. Вот «простоволосая» женщина – это какая? С непокрытой головой, и волосы ее свободны. Речь вновь идет о свободе, но понимаемой как отсутствие чего-то сдерживающего.
- Понимаю, – закивал головой Глеб Игоревич.
- Идем дальше, – продолжил Старец. – У того же Даля есть такие слова: «прОстить» - освободить от мук, страданий, исцелить либо успокоить. Здесь же приводятся очень важные для нас примеры: «простать», «опрастывать» - опорожнять, готовить для чего-либо место.
- Вот! – Глеб Игоревич оживился. – Готовить место! В церкви во время литургии священник восклицает: «Премудрость! Прости!». Так он призывает прихожан стоять прямо и внутренне свободно, чтобы иметь возможность принять эту премудрость в себя.
Старец улыбнулся.
- Да, это так. Но мы должны вернуться к словам «простить» и «прощать». Надеюсь, ты понял, что прощение – это освобождение другого от долга, вины и греха. Чтобы на это место могло вступить нечто иное – светлое и чистое.
- Это нетрудно понять, – тут же отозвался Глеб Игоревич. – Как кажется, сложнее уяснить для себя то, что в таком прощении скрыто. Ведь простить – это освободить от груза виновности не только другого, но и себя тоже. Прощение – это свобода и благо для двоих.
Старец посмотрел на Глеба Игоревича с уважением.
- Все так! Совсем недавно ты в этом имел возможность убедиться.
И вновь, как это уже не раз бывало, тьма лабиринта поглотила и луга вокруг с их травами, и небо в вышине, и далекий лес… Глеб Игоревич и Старец увидели, что они сидят на знакомых каменных плитах лабиринта. Только сладкий густой аромат луговых трав волной пробежал по коридору и растворился в темноте у них за спиной.
3
- Почему мы не идем дальше?
Глеб Игоревич вопросительно смотрел на Старца, который неподвижно сидел на полу лабиринта в своей любимой позе, и взгляд его, тоже неподвижный, уходил куда-то далеко-далеко в невидимые духовные сферы.
- Ну почему же не идем? – наконец, откликнулся он, и голос его был странно глух.
– Внешняя неподвижность не означает остановки на пути… – он замолчал, почему-то тяжело переводя дыхание. – На самом деле мы идем, движемся, и наша цель все ближе. К тому же… твой божественный гость… он уже близко… Тебе оказана великая честь… Но и ответственность твоя тоже велика!
Не успел он договорить, как произошло нечто потрясшее сознание Глеба Игоревича. Коридор лабиринта вспыхнул ослепительным светом – как будто пылающее солнце упало с небес в эти стены. Свет исходил из сияющего кокона, в центре которого виднелся окруженный ослепительными языками пламени человек. «Нет, это не человек – это же… Гермес Трисмегист, – где-то далеко в сознании Глеба Игоревича утвердилась спокойная и уверенная мысль, – воплощение мудрости на земле! Но как? И для чего?» Старец стоял рядом на коленях в благоговейном молчании, низко склонив голову. Глеб Игоревич решился посмотреть на пылающего огнем гостя прямо, но его вид почему-то не обжигал глаза, не ослеплял. «Не пугайся, – услышал он внутри себя знакомый голос, совсем недавно открывавший ему в храме сокровенные истины. – Свет не может навредить свету!»
- Да, люди называют меня Гермесом, – теперь Глеб Игоревич слышал этот же голос в реальности. – Ты меня узнал, хотя никогда и не видел. Но я следил за тобой от самого сотворения мира. Да-да, это так! И ты мне нравишься.
При этих словах Глеб Игоревич тоже поклонился Гермесу в знак благодарности за эти слова, внутренне открывая навстречу ему свое сердце – как жертвенный дар.
- Я принимаю то, что ты сейчас отдаешь мне, – продолжил Гермес, – потому что знаю: дороже дара нет. Ты честен перед собой, а теперь и свободен от вины перед кем-либо. Ты – истинный человек! И за это я тоже хочу одарить тебя. Чего ты хочешь?
Глеб Игоревич стоял свободно и прямо, глядя в глаза Гермеса и получая от этого какое-то странное, звенящее наслаждение.
- Когда-то Пифагор, еще будучи твоим сыном Эфалидом, принял от тебя в дар память о предшествующих жизнях. Но я попрошу иное. Дай мне то, что открывает человеку смыслы Истинной Реальности, что делает его голос слышимым Господом и позволяет услышать Его голос, что дает мощь и непобедимость…
Глеб Игоревич на мгновение умолк, испытующе глядя в лицо Гермеса. Тот стоял неподвижно, и в глазах его не было видно ни несогласия, ни возражения.
- У народов, живущих в Полинезии, – продолжил Глеб Игоревич более уверенно, – это сокровище называется мана, у мусульман – барака, у славян – спорина, у христиан – благодать Божья, у американских индейцев – оренда или Великий Маниту, у африканских народов – еки; я думаю, что огонь, похищенный Прометеем у богов и подаренный людям, – это то же самое.
Гермес улыбнулся, и было видно, что и слова эти, и уверенность Глеба Игоревича ему по душе.
- Хорошо. Пусть так и будет. Но прежде чем дать тебе то, что ты просишь, я открою тебе три важных истины и оставлю три завета. И еще раз испытаю твою мудрость. Но после этого ты станешь другим. Первая истина, которую я хочу тебе открыть, такова. Душа бессмертна. Она переселяется в разные существа – все рожденное вновь рождается через промежуток времени. Так совершается «круг неизбежности» для души. И одушевленным является все на свете – все мироздание. Эту истину ты принимаешь?
- Да, я давно уже ношу ее в своем сердце, – просто ответил Глеб Игоревич. – И за нее я благодарен вот ему, – он указал на Старца, все еще стоявшего на коленях.
- Вторая истина такова – продолжил Гермес, как бы не замечая реплики Глеба Игоревича. - Мир двоственнен. В нем равносильны свет и тьма, холод и жар, сухость и влажность, добро и зло. Ты понимаешь? И только в человеке эти качества представлены вместе. От него самого зависит движение вверх или вниз.
- И третья истина. То, что внизу, то и вверху. Так два мира – земной и небесный – связаны друг с другом. И творящий на земле созидает также на небесах, и наоборот. Творчество космично.
Гермес вновь замолчал, как будто давая возможность Глебу Игоревичу осмыслить то, что он только что поведал Глебу Игоревичу. Тот тоже безмолвствовал, показывая, что для осмысления того, что он услышал, ему потребуется время наедине с собой и особые духовные усилия.
- Теперь мои заветы тебе, – невозмутимо продолжил Гермес, и сияние пламени вокруг него стало мягче, добрее. – Их исполнение поможет тебе дойти до намеченной цели. На самом деле это тоже истины, но – земные.
- И прежде всего, беги от всякой хитрости, отсекай огнем, железом и любым орудием от тела – болезнь, от души – невежество, от утробы – роскошество, от семьи – ссору, от всего, что есть, - неумеренность.
- А еще избегай корыстолюбия и тщеславия, ибо корысть и слава больше всего возбуждают зависть, избегать также и многолюдных сборищ.
- И последнее: заставляй свой врожденный разум бодрствовать, освобождай его от всяких оков и цепей. Это он познает в тебе все истинное. Ты спросишь: как этого достичь? Внешне все просто. Утром, проснувшись, реши, что ты сделаешь в этот день, а вечером, отходя ко сну, ответь себе на три вопроса: что я сделал? чего я не сделал и почему? что мне осталось сделать?
Вновь в лабиринте воцарилась тишина. Сияние пламени вокруг Гермеса стало еще чуть мягче, отчего на него стало легче смотреть. Старец тоже поднял голову и, по-прежнему оставаясь на коленях, взирал на пламенеющего Гермеса, благоговейно сложив руки на груди.
- А теперь загадки, – ободряюще улыбнулся тот Глебу Игоревичу. – Так уж полагается при посвящении. Я тебя еще раз испытаю, а ты покажешь остроту своего ума, проницательность, но главное – способность в обыденном видеть высокое, духовное. Эти загадки будут иметь вид житейских правил, которые на самом деле имеют значение, которое у вас, ученых мужей, принято называть нравственным. Ну вот, к примеру, «Уходя, не оглядывайся».
- О, я знаю это правило, – с готовностью отозвался Глеб Игоревич. – Оно означает, что не надо сожалеть о каком бы то ни было прошлом. Иначе это прошлое превратит человека в соляной столб, как было с женой Лота в Библии. И умирая, не надо хвататься за жизнь.
- Хорошо, – удовлетворенно кивнул головой Гермес. – А вот это: «По торным тропам не ходи»?
- Это правило учит: не следуй существующим мнениям, иди по жизни своим путем, –воодушевляясь ответил Глеб Игоревич. – Это тоже просто.
- Еще: «Не ешь сердца»…
- Оно учит: не терзай себя, свою душу тяжелыми раздумьями.
- Да. А вот это правило: «Будь с теми, кто ношу взваливает, не будь с теми, кто ношу сваливает». О чем оно?
- Я думаю так… – Глеб Игоревич на мгновение замолчал. – Будь с теми, кто… готов взвалить на себя какое-то бремя. Любое: труд, миссию, ответственность… Это правило учит человека самого быть таким.
- Ты меня радуешь, ни я, ни твой… друг и учитель в тебе не ошиблись! – Гермес одобрительно кивнул головой, и языки пламени взметнулись вокруг него радостным вихрем. – Ну давай еще: «Огня ножом не вороши». О чем это?
- Мне кажется, я где-то это слышал, – Глеб Игоревич прищурился, как будто всматриваясь в какие-то далекие воспоминания. – Странно… Это правило давно живет во мне, и я знаю его истинный смысл: человека злобного, гневливого резкими словами задевать не следует.
Гермес проницательно посмотрел в глаза Глеба Игоревича:
- И вновь твой ответ верен. А откуда у тебя память об этих правилах, ты и сам поймешь чуть позже. Давай ты объяснишь последнее правило: «Не разламывай хлеба надвое».
Глеб Игоревич растерялся. До сих пор все правила были понятны, их образы сами объясняли себя. А тут… Хлеб… То, что соединяет людей… Его разделение на части… Был единым целым, но его разделили… Он растерянно посмотрел на Гермеса. Казалось бы, ничего сложного… Было единым целым, а стало отдельным, врозь. И хлеб мы делим с кем? С близкими друзьями, конечно. Глебу Игоревичу вспомнилось слово «однокашники» – это старые друзья, с которыми когда-то одну кашу ел. Каша… Хлеб…
- Я так думаю, – наконец, произнес он. – Разламывать хлеб надвое – это терять друга. Ему отдавать его хлеб, себе оставлять свой.
- Верно! – Гермес почему-то облегченно вздохнул. – Правило «Не разламывай хлеба надвое» – это предостережение: не ломай дружбы. Ведь друзья – это самое ценное, что у нас есть, друг – это наше второе «я». Любите друзей!
При этих словах языки пламени, окружавшие Гермеса, вновь взметнулись сияющим вихрем вверх, к потолку лабиринта, и потерялись где-то в его сводах.
- А теперь главное! – Гермес возвысил голос, и заговорил веско, торжественно. – Преклони колени вот здесь, передо мной, и ты получишь то, о чем просил меня. Ты выбрал самое ценное, что человек может получить от небес. Ты познаешь языки разных народов и сможешь говорить на них, тебе откроются языки животных, птиц и растений, ты сможешь узнавать болезни и врачевать их, все тайны мироздания откроются тебе и ты создашь новые миры, простое сможешь делаешь благородным. Но это будет лишь путь – не цель. В сражении ты будешь неодолим, и твои победы сотрясут мир. Ты станешь истинным человеком!
Глеб Игоревич встал на колени перед Гермесом, склонив голову.
Гермес положил ему на голову руки…
Огненный смерч обрушился на Глеба Игоревича, закружил, стремительно понес куда-то к центру Вселенной, потом вернул назад, на Землю, в этот лабиринт… И Глеб Игоревич потерял сознание.
А когда он очнулся, то увидел, что лежит на полу лабиринта и кругом по-прежнему темно и тихо. Только языки пламени, окружавшие его, стали еще сильнее и ярче. От каменных плит тянуло холодом, но на душе было тепло и празднично. Склонившийся над ним Старец удовлетворенно вздохнул.
- Слава богу, ты вернулся, не потерялся среди неисчислимых зваездных миров. А ведь мог бы…
- Да, я опять с тобой, друг мой, – отозвался Глеб Игоревич. – Наш с тобой хлеб не разломит никто. И кстати, - он беззаботно рассмеялся. – Почему ты с самого начала опустился перед Гермесом на колени, когда я оставался стоять, да еще прямо смотрел на него?
- Потому что ты пока не постиг всей глубины и величия его мудрости.
4
После встречи с Гермесом лабиринт преобразился в сознании Глеба Игоревича. Его стены то и дело терялись в образах, приходивших из той – прошлой, земной жизни. Песчаный берег моря… Залитая солнцем лесная дорога… Далекие луга под синим куполом неба… Скучные научные конференции… Знакомая до мельчайших деталей аудитория, в которой Глеб Игоревич много лет подряд читал свои лекции… Шумные группы студентов в перерывах между лекционными парами…
Изменилось и само сознание Глеба Игоревича – он это понимал совершенно отчетливо. Ему стали представляться какие-то незнакомые сцены, и в них он всегда играл какую-то важную роль. Так, он увидел себя хранителем огня, горящего под сводами большой темной пещеры. Этот огонь должен был гореть постоянно, потому что именно в нем содержалась вся жизненная сила его племени. Угасание огня расценивалось как несчастье, а тот, при ком огонь угасал, считался носителем этого несчастья и его нужно было убить.
В другой раз Глеб Игоревич осознал себя какой-то большой птицей, парящей высоко над незнакомой долиной. Далеко справа и слева виднелись склоны зеленых гор, уходящих вверх, за облака, к небу. А самого его переполняло невероятное чувство свободы и полета.
Временами же Глеб Игоревич осознавал себя мельчайшей, но очень важной частицей мироздания. В эти мгновения он понимал, что от его чувств и мыслей зависит бытие всего сущего. «Весь мир – это я», – переполнялся он тогда чувством полноты.
Эти видения повторялись с гипнотической размерностью. Глебу Игоревичу даже представилось, что он находится на каких-то гигантских качелях. Вот они взлетают в небеса – и он чувствует свое единство с Космосом, вот качели летят к земле – и ему открываются сцены земной жизни.
Так, он увидел себя египетским жрецом, возносящим свежие, еще влажные цветы лотоса богине Исиде в ее храме на острове Филе в излучине Нила. Было жарко и душно, хотелось пить, но на душе было светло и радостно от сознания того, что Исида здесь, рядом с ним.
В другой раз, стремительно, пролетев на этих качелях от звездных миров к земле, Глеб Игоревич увидел себя совсем юным в числе таких же молодых людей. Все сидели на лужайке в оливковой роще, и высокий красивый учитель, расхаживая перед ними, наставлял:
- Я не учу мудрости, я лишь исцеляю вас от невежества. Ваша мудрость уже живет в вас. Вот правило: «Через весы не шагай». Что оно значит?
- Действуй взвешенно, не преступай меры ни в чем, – прошептал какой-то юноша, но учитель услышал.
- Ты правильно мыслишь. Однако ты нарушил обет молчания. А потому это испытание начнется для тебя вновь… с середины срока. Хорошо, другое правило: «Огня ножом не вороши».
Все ученики молчали. Учитель обвел их глазами.
- Молчите? Правильно. Умение хранить тайну должно стать для вас главным качеством. А вы думайте и злобного человека резкими словами не задевайте.
Еще один такой же полет с небес к земле – и Глеб Игоревич увидел себя одним из жрецов, служащих большим, развесистым деревьям в далеком северном краю. Эти деревья наделили его своим могучим духом, тем самым открыв многие тайны мироздания. «Друиды…» – почему-то мелькнула в голове далекая короткая мысль.
Впервые за все время пути по лабиринту Глеб Игоревич и Старец шагали быстро –почти бежали. Почему так было, Глеб Игоревич не задумывался. Все происходило как-то само собой. Просто так было нужно. Чтобы успеть…
- Ты прав, – переводя дыхание, заметил Старец. – Лабиринт сам подсказывает, куда идти дальше, когда торопиться, а когда можно и сделать остановку – он еще раз глубоко вздохнул. – И ты принял верное решение, когда попросил всех обиженных тобой простить тебя. Благодаря этому перед тобой открылись многие двери. Ты встретился с Учителем… Получил от него великий дар… Видишь, одно событие предопределяет другое…
- Но я все еще не знаю, куда мы идем. И почему мы так торопимся. Может быть, ты объяснишь мне все это, наконец? Как раньше.
- Как раньше уже не получится. Другие мысли, другие иллюзии… А сейчас – новые истины… Да тебе это теперь и не нужно. На все вопросы ты можешь ответить тебе сам. Просто ты должен понять это.
Старец на мгновение остановился, опять глубоко вздохнул, набираясь сил для пути. А Глеб Игоревич почувствовал, что реальность лабиринта опять уходит от него, и он оказался на вершине какой-то ступенчатой пирамиды, возвышающейся над незнакомым городом. Он – жрец, приносящий божественному солнцу жертву – сердце, вырванное из груди пленника. Так было надо. Так поступали все жрецы и до него. Этой жертвой сохранялось движение солнца по небесам и существование мира под ним. Великая, космическая миссия ацтеков!
- …в этом лабиринте нет ничего случайного, – донеслись до него слова Старца. – Все в нем предопределено от твоего космического рождения. Но его образы у каждого свои. И каждый проходит по нему по-своему. Вот ты боролся с тараканами. А на другого напали бы летучие мыши. Или змеи…
- Это все демоны, я это уже хорошо понял! – уверенно произнес Глеб Игоревич. – А вот если мы сталкиваемся с ними там, за стенами лабиринта – в нашей обычной жизни? Это тоже демоны или просто тараканы?
- Я уже не раз говорил тебе, что «там» и «в лабиринте» нельзя разделять. Это одно и то же, – как-то устало проговорил Старец. – Мы всегда в лабиринте. И демоны тоже везде одни и те же.
Старец опять замолчал, стал вглядываться куда-то вперед, в темноту…
- Кажется, скоро дойдем. Я вижу знак: скоро.
- Куда мы должны дойти? Ты так и не сказал мне! И какой знак ты здесь увидел?
- А вон посмотри… - Старец остановился и придержал за плечо Глеба Игоревича.
Где-то очень далеко в густой темноте как будто бы прорезался слабый зеленоватый огонек. Погас… Вновь загорелся, но уже чуть ярче… Глеб Игоревич изо всех сил всматривался в зеленоватую искорку, стараясь понять, что это такое. Точно так же он когда-то всматривался в горизонт, сидя в корзине высоко на мачте каравеллы «Санта-Мария». Ему был дан приказ: увидеть в океане землю. Но существовала ли та земля? Одни матросы считали, что они плывут прямо в преисподнюю. Другие поговаривали, что у капитана Колона есть какая-то очень старая карта и он знает, куда плывет. Каравеллу качало на волнах, корзину на мачте широко бросало из стороны в сторону, отчего тошнило и кружилась голова. Глеб Игоревич даже схватился за Старца, чтобы не упасть.
- Что это за огонек?
- Я думаю, что это… место, в которое ведут все лабиринты. Но до него нужно еще дойти.
Оба, не сговариваясь, ускорили шаг. Свет становился все ярче, все ближе. Казалось, еще немного, и до него можно будет дотронуться рукой. Но вдруг он стал вновь удаляться, меркнуть… И вот уже темнота лабиринта полностью поглотила его.
- Вот еще один урок, – поразмыслил вслух Глеб Игоревич, но в его голосе не было слышно разочарования. – В лабиринте близкое не значит доступное.
- Да, на этот раз я соблазнился иллюзией, – отозвался Старец. – Просто очень хотелось, чтобы поскорее…
Они устало побрели по лабиринту в облаке мерцающих языков пламени туда, где совсем недавно виднелся манящий их зеленоватый огонек. Почему-то Глеб Игоревич оглянулся. Странно, но теперь этот огонек светил в темноте лабиринта далеко позади.
- Смотри, теперь он у нас за спиной! Ты думаешь, нам следует развернуться? –поинтересовался у Старца Глеб Игоревич.
- Нет. В лабиринте можно идти только вперед. Только так можно дойти до цели.
- А почему же память обращает меня к прошлым жизням?
- В этих жизнях смысл твоего будущего. Они открывают твое предназначение и дают опыт пути. Только этим прошлое и ценно.