Глава 16. Мягкий и неловкий реформатор - Александр II
Ну, ладно… ошибся, батюшка-царь Павел с воспитанием Николая, назначив ему в наставники для «пущей закалки» боевого генерала. Получилось – что получилось: волевой управитель страны, но с креном в сторону подавления свобод и жёсткого самоуправства. Получился царь, который запомнился потомкам не как Николай Павлович, а – Николай Палкин.
А вот сам Николай понимал (всё ж таки он был далеко неглупым человеком), что образование его оказалось явно однобоким. Вот потому-то воспитание своего старшего сына, которому была уготована роль наследника, он берёт под личный контроль.
… Так получилось, что первенец Николая, названный родителями Александром, родился не в Петрограде, а в Москве, куда царская семья приехала для встречи праздника Пасхи. Москвичи долгое время не могли понять по какому случаю в тот день с утра до вечера палили пушки.
С 9 лет Сашу начинают воспитывать такие серьезные люди, как генерал-адъютант П. Ушаков и генерал-адъютант Х. Ливен. Среди преподавателей выделялись протоирей Г. Павский (Закон Божий), М. Сперанский (законодательство), К. Арсеньев (история), Е. Канкрин (финансы), Ф. Бруннов (внешняя политика), Э. Коллинз (физико-математика), К. Триниус (естественная история), Г. Гесс (технология и химия). Александр изучал военные науки, рисование и языки (английский, французский и немецкий – одновременно). И всем воспитательным процессом руководил не кто иной, как знаменитый российский литератор – В. Жуковский.
Но и военное образование наследник всё же получил (а как же русскому царю без него?). И к своим 18 годам успешно «продвинулся по службе», получив звание генерал-майора (?!). В 26 лет – он уже полный генерал, входивший в состав Главного штаба страны.
Женился будущий император по любви: в одной из зарубежных поездок в 1841 году (ему стукнуло – 23) он познакомился с прусской принцессой Марией Гессен-Дармштадской и сделал ей предложение.
И правильно сделал, что сделал. Выбор, как потом оказалось, получился удачным. А ведь как металась его влюбчивая натура между прелестными девушками, попадавшимися ему на пути. То он без ума влюбляется в фрейлину Бороздину, которую родителям пришлось срочно выдавать замуж за какого-то первого встречного чиновника, то вступает в связь с Марией Трубецкой, которую тоже срочно отдаляют от двора. Фрейлина Софья Давыдова из-за ветреного царевича вообще вынуждена была уйти в монастырь.
Прыткий Саша даже пытался флиртовать с королевой Викторией. Она, говорят, тоже была к нему небезразлична. Вот получился бы союз!
Но… что-то у них там не склеилось.
Брак с Марией, которая перейдя в православие, стала Марией Александровной, был долговечным (он длился почти 40 лет) и внешне вполне счастливым. В этом браке родилось 8 детей. Однако, по словам графа Шереметева, Александру всё же «было душно" с женою. После вступления на престол император стал заводить фавориток, от которых, по слухам, имел внебрачных детей. Одной из самых любимых им стала 18-летняя княжна Екатерина Долгорукова, которая со временем была поселена в Зимнем дворце и родила императору внебрачных детей.
*
Восшествие Александра II на престол состоялось в апреле 1855 года, на следующий день после того, как умирающий отец передал ему свое завещание. Оно прошло в разгар Крымской войны, когда русские войска, обливаясь кровью, защищали Севастополь. Только в конце августа, после подписания Парижского мира в Москве прошло торжественное коронование.
Это была очень непростая полоса в жизни России. Неудачи в Крымской войне ставили под угрозу само существование страны. Англичане уже на полном серьёзе вынашивали планы продолжать войну до полного разгрома России с последующим расчленением её (вот она заветная мечта Запада) на удельные княжества. И Парижский мир, каким бы он ни был кабальным, стал для нашей страны спасением.
Александр II вошел в историю как реформатор и освободитель. Мы все со школьной скамьи знаем, что он отменил крепостное право, ограничил цензуру. Да что там мы… На одном из телевизионных ток-шоу один псевдоисторик по фамилии Гозман заявил, что этот царь, проведя реформы, резко оживил экономику, а в железнодорожную инфраструктуру внёс такой вклад, какой даже в советские годы не был превзойдён.
А на самом деле экономическое положение страны с приходом Александра II катастрофически ухудшалось: промышленность поразила затяжная депрессия, в деревнях участились случаи массового голода. Огромных размеров достиг государственный внешний долг, приведший к расстройству денежного обращения и госфинансов. Немудрено, что это способствовало социальным обострениям.
Историкам, типа Гозмана, неплохо было бы знать, что на самом деле оценки даже современников царя были противоречивы. Да, либеральная пресса называла (и называет) его реформы «великими». А вот значительная часть журналистов и ряд государственных деятелей того времени отрицательно оценивали те реформы. Они даже называли их преступными, потому что действительного освобождения крестьян не произошло (был лишь создан механизм, причём, - несправедливый), учреждение земств привело к дискриминации низших сословий, а судебная реформа не смогла воспрепятствовать судебному и полицейскому произволу.
Несмотря на ощутимые военные поражения, император всё же (это по-видимому закладывалось в будущих правителей Руси с воспитанием) постоянно «держал в уме» расширение государственных границ. При нём к России были присоединены Северный Кавказ, Дальний Восток, Бессарабия, Батуми и Средняя Азия. Смысл присоединения некоторых новых территорий, в особенности Средней Азии, был не совсем понятен части российского общества. Так, М. Салтыков-Щедрин критиковал поведение генералов и чиновников, использовавших "среднеазиатскую войну" для личного обогащения, а М. Н. Покровский указывал на бессмысленность завоевания Средней Азии для России, поскольку «это завоевание обернулось большими людскими потерями и материальными затратами».
В 1867 году Александр II за 7,2 миллиона рублей продал Соединенным Штатам Аляску (сделка до сих пор окутана непонятными тайнами, а деньги до России, скорее всего, так и не дошли), а Японии передал все Курильские острова в обмен на Сахалин. Позволю себе оставить эту информацию без комментариев, поскольку нормальных слов для этого найти, наверное, не смогу.
… Так что же представлял из себя этот человек, которого вместо того, чтобы полюбить за его «заботу о народе», так люто ненавидели те, кто на самом деле боролся за свободу страны. Почему к концу его царствования протестные настроения были так широко распространены? До чего же он довёл страну, если при нём в деревнях не затухал огонь пожарищ крестьянских восстаний, а на заводах ширилось массовое стачечное движение? (Глава правительства П. Валуев писал в 1879 г.: «Вообще во всех слоях населения проявляется какое-то неопределенное, обуявшее всех неудовольствие. Все на что-то жалуются и как будто желают и ждут перемены».
«Его слабость, - вспоминает в своих мемуарах фрейлина Тютчева, - делала его столь непоследовательным и двойственным во всех его делах, что в глазах всей России дискредитировало саму власть… Его реформы, мягкость и великодушие должны были бы обеспечить восторженную любовь народа, а между тем, он не был государем, популярным в истинном смысле слова; народ не чувствовал притяжения к нему, потому что в нём самом отсутствовала национальная и народная струна… По своему характеру и уму он был ниже тех дел, которые совершил». Народ действительно чувствовал, что за всеми громкими реформами стоят всё те же алчные и бездушные чиновники, что ничего по сути не меняется в его бесправном существовании.
По мнению историков, рост протестных настроений и взрыв террористической деятельности вызвали «страх и растерянность» в правительственных кругах. Современники вспоминали: «Только во время уже разгоревшегося вооружённого восстания бывает такая паника, какая овладела всеми в России в конце 70-х годов и в 80-м".
*
А государь и сам уже не знал, что делать. У него – больная жена, которую постоянно надо вывозить в Крым. Опять же – любовница с маленькими детьми…
Он в последние годы жизни находился в длительном и устойчивом состоянии нервного расстройства. Тот же глава правительства П. Валуев пишет в своём дневнике (от 3 июня 1879 г.): «Государь имеет вид усталый… коронованная полуразвалина». А, судя по всему, наверное, уже и – полная. Да и какой человек будет чувствовать себя адекватно после нескольких покушений на него? В апреле 1866 года в него стрелял Д. Каракозов. В мае 1867 попал из пистолета в императорову лошадь польский эмигрант А. Березовский. Пять раз выстрелил в императора, но промахнулся в апреле 1879 года А. Соловьёв. В ноябре 1879 года террористы взорвали вагон свитского поезда, думая, что там едет царь. В феврале 1880 года С. Халтурин взорвал бомбу на первом этаже Зимнего дворца (погибли 11 человек охраны, а царь не пострадал).
Но судьбу ведь не обманешь. И он, конечно, понимал это. И что ему оставалось делать? Укрыться в глухой келье и не показываться на людях? Или бежать, как, например, в наши дни Янукович – куда-нибудь в другую страну?
… Когда Александр II в начале марта 1881 года поехал на какой-то очередной (и совсем необязательный) развод войск, его бывшая любовница княгиня Юрьевская, ставшая законной супругой после смерти Марии Александровны, попросила его, как чувствуя, «поостеречься от покушений». «А мне гадалка сказала, что я умру при покушении седьмом, а теперь, если и будет, то только шестое», - невесело пошутил император.
… Первая бомба, брошенная неким Рысаковым, разорвалась рядом с каретой. Упали замертво вместе с лошадьми несколько черкесов из сопровождения государя, а сам он не пострадал. И что он делает в эту последнюю свою минуту жизни? Как истинный военный, как российский христианин, - выходит из кареты и идёт ободрить стонущих раненых. Вторая бомба, брошенная И. Гриневицким, цели своей достигла.
7 марта тело императора торжественно было перенесено в Петропавловский собор. Он чуть-чуть не дотянул до 63 лет, пробыв не троне 26 лет.
Российская общественность по-разному отнеслась к гибели Александра II. Монархисты, конечно, вопили: «Позор, позор нашей стране!», а политические деятели правого толка рассудительно спрашивали: «А процарствуй он ещё год или два, катастрофа России разве бы не стала неизбежностью?». И вопрос их был риторическим, ибо ответа не него не было.