Брось о вечности слушать басни.
Всё проходит – куда вернее.
Этой истины что прекрасней?
Что её, Соломон, страшнее?
Наталия Резник
Я вдруг поймала себя на мысли, что ни у одного мужчины не была первой. Все, кто наслаждался моей близостью, до нашей встречи уже прошли не одной тропинкой романтических приключений. Мои обожатели щедро делились со мной опытом, смакуя даже интимные подробности. Я печально выслушивала их воспоминания о первой любви... не ко мне.
И если мечта быть единственной в нашем циничном мире уже не актуальна, то оставалась лишь прихоть – быть первой.
Поделившись своим наваждением с близкой подругой, я встретила удивлённый взгляд её кошачьих зеленовато-голубых глаз. Вздёрнув точёный носик, она вместе с сигаретным дымом выпустила мне в лицо едкое замечание:
– Забудь! Хочешь сказать, что ищешь девственника, чтобы быть у него первой... Так что ли? Тебе уже тридцать пять, ты зрелая женщина, которой нужна интрига, игра. Что может дать тебе какой-то пацан, у которого ты будешь первой? Да и где его взять? В школе?
– Ну почему сразу в школе?
– А где же? Молодёжь сейчас этим... с шестнадцати занимается. Не получается у нас попробовать всё, что хотим. Вот я никогда не прыгала с парашюта и в подводной лодке не прокатилась , хотя и мечтала... Ну ведь можно радоваться и чему-то другому! – бросила Милочка и задумчиво продолжала: – В Японии есть философский сад храма Рёан-дзи. В нём пятнадцать камней расположены группами так, что с какого бы места на них ни смотреть, видно лишь четырнадцать. Ведь нельзя всё узнать и полностью получить желаемое – что-то всегда от нас скрыто...
Эти рассуждения несколько умерили мою блажь. Мила – мы называли её просто Милашка – была старше всех в нашей компании, однако хорошо в неё вписывалась. С фигурой модели-подростка, весёлая и обаятельная, она казалась женщиной без возраста, и только её двадцатипятилетний сын мог напомнить о нём.
Я знала Милку около восьми лет. От неё всегда пахло лёгким девичьим ароматом, чем-то огуречным и фиалковым. И каждый раз в свой день рождения, встречая меня на пороге уютной квартиры, она кокетливо вздыхала: "Ну вот, я уже вступила в бальзаковский возраст!" Зная, что так говорят о женщинах между тридцатью и сорока, я недоумевала: куда же она "вступила".
В Милкиных глазах постоянно присутствовало соблазнительное обещание. Умелая рассказчица, она артистично декламировала, блистая словесной бижутерией. В каждый свой жест Мила вкладывала страсть. Вот даже взять стакан воды – для многих это простое движение. Она же взмахивала рукой, как в танце, и, небрежно звякнув кольцами о край стакана, обнимала его всей ладонью. А потом медленно подносила к лицу и касалась приоткрытыми губами, словно целуя...
Через несколько дней после моего тайного признания, Мила, чувствуя, что я всё ещё не рассталась со своей сумасшедшей прихотью, вдруг выдала:
– Ну уж если тебя так заело... есть у моего сына приятель. Ему двадцать два, а он всё учится, занят – не до девушек. Очень способный парень, программист. Мой Славик уже переживает, что тот останется без опыта... с женщинами. Вот и попробуй его в себя влюбить. Разница в возрасте у вас гораздо меньше, чем у нашей примадонны с её мужьями. Значит так... пошлю я его к тебе установить программы на твой новый комп, а там – дело техники.
Виталик оказался симпатичным парнем и при всей занудности программиста даже пытался шутить. Изображая интерес и кивая в нужный момент, я выслушала лекцию о современных технологиях. Пока "компьютерный гений" колдовал над проводами и кнопками, я сварила кофе и, подавая Виталику чашку, наклонилась совсем близко к его русой макушке. От её пахло чем-то детским, мне захотелось прижать этого парня и тискать, как младенца. После распитой бутылки вина, под томную музыку и его бубнящий голос я напрягла фантазию, представляя нас с ним в откровенных сценах. Однако даже воображаемые эротические картинки не смогли разжечь во мне и искру желания.
Я пыталась вставить образ Виталика в один из шаблонов. Мужчина-загадка: такой непредсказуем, убегает и появляется внезапно с подарками, поездками и развлечениями. Или... мужчина- самец: всегда голодный и жадный до секса, изобретательный в постели и ревниво доказывающий свою любовь. И, наконец, третий по шкале моих скромных познаний в области мужского поведения, мужчина-муж: домашний, надёжный и свой, как говорят, пока смерть не разлучит... Однако мужчина-девственник не вписывался в этот скудный каталог, и потому, вскоре моя навязчивая идея улетучилась. Вспомнив Милку, я решила, что с "парашюта прыгать не буду и в подводную лодку тоже не хочу".
Но часто надуманное нами случается наяву, ведь не даром сказано: "Будь осторожен в желаниях своих, ибо могут они свершиться!"
Дела в бизнесе шли неплохо. Я наконец-то купила квартиру и, собираясь переезжать, ликовала, что у моего сына будет отдельная комната, а родители больше не смогут досаждать мне поучениями.
После окончания затянувшегося ремонта я пригласила Милку взглянуть на мой новый "дворец". Подруга оценила шикарный вид из окон и современную планировку, однако, не стесняясь в выражениях, раскритиковала работу строителей. Но всё же осталась довольна общим впечатлением и заключила:
– Новоселье, конечно, обязательно. Все наши придут, ну и нужные люди, как всегда. А ещё, я настаиваю, квартиру надо освятить, очистить – мало ли с какой энергетикой здесь люди жили. Я приведу своего друга-священника. Это мой духовник. Он всё сделает как надо!
Оцепенев, я уставилась на подругу: она, Мила-Милашка, и духовник – понятия не смешиваемые, как вино и воск для свечей. Но, устав от ремонта и домашней кутерьмы, я тут же согласилась и добавила, что буду рада хоть Папе Римскому.
На новоселье собралась компания из пятнадцати гостей. Мама и тетка, гремя кастрюлями, с утра стояли у плиты. По квартире бодро гулял аромат деликатесов.
Шурша праздными разговорами, мы сели за ломившийся от вкуснятины стол. Вот тогда, по своему обыкновению опоздав, появилась Милка в сопровождении священника.
Мои представления о каком-то дьячке с горбатым носом и острой бородкой были напрочь развеяны. Отец Алексей выглядел лет на сорок. Его глубокий взгляд серо-голубых глаз будто лился, как с картины Рериха "Возлюби ближнего своего". Вовсе не красавец, Алексей привлекал особой статью, такая бывает у людей с яркой харизмой или неординарными физическими качествами. Они обычно, при любом росте, кажутся на голову выше других.
Алексей очень легко вписался в нашу компанию, где все любили поесть и выпить. Он умел поддержать любой разговор, удивляя знаниями в истории, политике и бизнесе. Когда же мой новый гость окончательно пленил нас своей эрудицией, Милочка с гордостью сообщила, что он недавно защитил диссертацию по религиоведению. Сейчас теология признана государством научной специальностью, вот моя подруга и предложила тост за успехи отца Алексея в исследовательской работе.
Я про себя ухмыльнулась:"Священник - учёный – не очень-то вяжется. Ведь наука с религией враждуют ещё со времён инквизиции. Однако мир стремительно меняется, а значит и возможно соединение некоторых академических предметов."
Вытащив Милку на балкон покурить, я с нетерпением ждала подробностей. Но, всегда разговорчивая, моя подруга на этот раз удивляла сдержанностью и неохотно протянула:
– Когда мама умерла на моих руках, мне было совсем плохо. Вот... его и порекомендовали. Он очень образован, преподаёт в семинарии. Я не разбираюсь в иерархии, вроде он из посвящённых – тех, кто отказывается от всего ради служения Богу.
– Ты хочешь сказать, что он... – пробормотала я.
– Не знаю, девственник ли он, но это не то, что тебе надо. Он особенный. Не твой тип! – резко бросила Милка.
Проглотив досаду, я пристально взглянула в лицо подруги, любуясь зрелой красотой женской осени. "Да, – пронеслось у меня внутри, – она постарше меня, но всё ещё очень лакомый кусочек. Может ревнует, оберегая его святость от таких вот, как я, ведьмочек!".
Я знала о всех Милочкиных романах. Она со своим Борюсей лет пять как нежилась в любви и гармонии, но при этом постоянно с кем-то флиртовала. Как она сама выражалась, "чтобы быть в тонусе", типа охотничьей собаки: "сохранить нюх и блеск шерсти", ведь "сколько волка ни корми..."
Вечер удался на славу. Алексей прочитал молитву и благословил всех нас. Прощаясь, я с благодарностью вложила в его руку купюру, но он не принял денег.
– Вы можете сделать благотворительный взнос на счёт реабилитационного центра для детей, больных церебральным параличом. Я там работаю куратором и бываю каждый день. Приходите к нам, мы приглашаем бизнесменов для спонсорской помощи, – кувнул он на прощание.
Изнывая от любопытства, я на следующий же день помчалась в тот центр. Мой новый знакомый встретил меня так естественно, будто точно знал, что я приду.
Я заезжала туда раз в неделю и постепенно начала помогать Алексею во многих вопросах – от доставки медицинского оборудования до отправки некоторых детей на лечение за границу.
Наши беседы с Алексеем звучали для меня почти магически. Я жадно ловила каждое слово и с интересом расспрашивала о темах его научных статей и диссертации.
Последние несколько лет крутясь в бизнесе и подчиняясь его жёстким законам, я привыкла к определенному типу мужчин, которые были слишком грубы и заняты для нежных чувств. Не выпуская из одной руки мобильник и давая распоряжения о переводах и поставках, другой рукой они расстёгивали ремень брюк... и задирали мне юбку. Те мужчины видели во мне делового партнёра, самку или продажную девку, готовую на всё ради выгодного контракта.
А рядом с Алексеем я словно парила в неведомой раньше эйфории. Он помог мне возвыситься над суетой и оттаять, будто поменяв ледяной ветер зимы на тёплое летнее дуновение.
Мы беседовали о Библии, о Ветхом и Новом Завете. И в наших дискуссиях регилия, органично сливаясь с наукой, открылась мне совсем по-другому.
Отец Алексей рассказал, что ещё в детстве после трагической смерти родителей решил посвятить себя служению Богу полностью и без остатка. Осмелев, я спросила, почему же он отказался от права иметь семью и детей, почему отказался от любви?
– Все существа – дети мои, и я люблю их всех. Недостойных люблю так, чтобы были они достойны любви, а достойных – чтобы были ещё достойнее, – так прозвучал его спокойный ответ.
– Но это не та любовь! – вырвалось у меня.
– Любовь – всегда любовь, если это любовь истинная!
И всё же мне хотелось уловить в глазах Алексея особый блеск, который загорается у мужчин рядом с желанной подругой. Однажды в нашем разговоре о вопросах мироздания и о том, почему так несправедливо, что рождаются дети-инвалиды, всегда очень сдержанный Алексей, вдруг заметил:
– Однако иногда Создатель достигает совершенства... Вот как в тебе... и ум, и красота, и женственность.
Кровь бросилась мне в лицо, и я судорожно искала ответ, принимать ли сказанное за надежду на взаимность или это лишь очередной философский вывод.
В полумраке летней ночи ко мне приходили видения: Он бесшумно вошёл и снял с себя чёрную рубашку. Завороженным взглядом я следила за ним, боясь пошевелиться и спугнуть "птицу счастья". И обнимая, растворилась в нём, словно Ева, сделанная из его ребра...
Я жадно схватила родной запах и выдохнула ему в губы свою женскую тоску и одиночество: "Единственный..!"
И он, совсем не робкий для нашей первой ночи, так легко слился с мной, шепча песни Соломоновы: "Положи меня, как печать, на сердце твоём, как перстень на руке твоей, ибо сильна, как смерть, любовь..."
Волнующе пели венчальные колокола! И обручальное кольцо сверкало на моём пальце. А звон всё сильнее, сильнее!
Я выскочила из ватной дрёмы, сбросив липкую простыню. Всё мне лишь снилось! А звуки колокола? Это настойчиво голосил мой телефон.
В предрассветном сумраке я схватила мобильник и услышала любимый голос: "Извини, что разбудил. Меня срочно направляют в Иерусалим со специальной миссией. Там сейчас неспокойно... Вылетаю через три часа. По дороге в аэропорт хочу зайти на минутку".
Встретив Алексея, я с трудом сдерживала слезы и, сжав его крепкую ладонь, шепнула:
– Хочу поехать с тобой!
Так когда-то я говорила собиравшимся в путешествие родителям. "Конечно, доченька," – обычно сверкали их улыбки. Но детство давно закончилось, и меня ждал другой ответ:
– К сожалению, невозможно. Разрешено только представителям духовенства, – качнул головой Алексей.
Наши мучительные взгляды срослись. Он ритуально снял серебряный крест и надел мне на шею – моё пылающее тело обжёг холод прильнувшего металла. Я замерла, словно вода превращённая в лёд, услышав на прощание:
– То, что мы чувствуем друг к другу, милая, дано нам Богом, но им же предназначены нам две разные дороги, которые суждено пройти каждому свою. И помни мудрость царя Соломона: "Всё проходит..."