островки, островочки
атоллы, рифы
и прочие куски и кусочки земли,
на которые можно иногда поставить ногу,
чтобы не уйти с головой в трясину, топь, воду
в то, что не имеет дна
.
Лечу.
Мутная дымка перед глазами светлеет, становится прозрачной, искристой, расходится клубами. Рассеивается и растворяется совсем.
И плотное взбитое серо-сизое месиво облаков внизу рвется и как будто иссыхает тоже. И снова видно далеко-далеко. Туда, куда добирается не зрение, куда добирается сознание.
Хотя ему, сознанию, кажется, никакая дымка и так мешать не должна. Тем не менее. Без нее оно добирается дальше. Туда, где вещественное, осязаемое становится нематериальным. Туда я и двигаюсь. Конечно, для движения т у д а вовсе не обязательно двигаться в прямом смысле. Но у каждого свой путь. Мой – таков.
Лечу.
Дни, как заведено, рассыпаются хрустальными алмазинками тающих льдинок – растворяющихся в небытии часов и минут. Секунд и мгновений.
Впрочем, есть ли время, если свидетель его движения и отсчета только я сам? Старый вечный вопрос.
Но все-таки дни исчезают. Дробятся. Биениями сердца. Дрожанием век. Вдохами и выдохами, оставляющими светлую изморозь на пепельных шерстинках свитера у подбородка.
А я всё лечу.
Дни кончаются.
Перетекают в ночи. Иногда медленно и тягуче. Иногда обвалом и неожиданно.
И небо пылает вокруг пестрым маревом звездных скоплений дальних галактик, оставляемых по сторонам. И безбрежный океан внизу почти неразличим, но порою вдруг замирает как будто мраморной, точеной, застывшей гладью Великого Бескрайнего Вневременного Штиля. И тогда в нем видны отражения этих бесчисленных звезд, и легко сбиться с пути, если летишь, ориентируясь только по ним, по этим звездам, и поясу Небесной Сферы Зодиака.
Потому что и сила притяжения как будто исчезает, и становится непонятно где верх и где низ.
Помнится, что-то похожее видел Камышовый Кот. Правда, он шел пешком.
А я лечу.
Ориентируясь по зову своего сердца и разума.
Но вот проходят и ночи.
И весело гудят ветры.
И редкие легкие каравеллы, пузырясь парусами и кренясь, далеко внизу уходят вбок, пеня и взрезая темную океанскую воду, и тяжелые галеоны, разворачиваясь кливерами по ветру, салютуют им вспышками и хлопками орудий, и так же пропадают навсегда.
Клипер. Трехмачтовый, как обычно и бывает. Что-то знакомое… Или показалось…
«Катти Сарк»! - «Короткая Рубашка», прозвище шотландской ведьмы, красующейся на носу голой грудью, торчащей из этой самой рубашки, и с оторванным в погоне за кем-то конским хвостом в левой руке.
Прозвище ведьмы, а также название корабля.
Знаменитая гонка с «Фермопилами»… Что-то я читал когда-то в юности… И вот она сама. Лёгкая, быстрая. Куда она сейчас? В Китай за чаем? За шерстью в Австралию?
Земля для нее круглая.
Для меня нет.
Катти Сарк исчезает.
А с другой стороны, почти у горизонта и от солнца, с прямых и ровных, или, наоборот, загнутых вверх, как клюв кулика-шилоклювки трамплинов авианосцев, взревев турбинами на форсаже, срываются хищномордые истребители, и делают круг над крейсерами и миноносцами сопровождения.
Над ворчащими пропеллерами и моторами, одутловатыми вытянутыми серебристыми дирижаблями, и безмолвными пузатыми стратостатами. Шарахающимися прочь однокрылыми древними моранами-парасолями и многокрылыми этажерками фарманов...
Они все вместе здесь. Из разных веков и эпох.
Ревущие истребители изрыгают пламя из турбин, чуть покачивают крыльями на прощанье, идут, увеличивая скорость, в искрящейся солнечной дорожке прямо на восходящее солнце, потом поворачивают на меня, в мою сторону, и взмывают вертикально вверх. Они проносятся рядом, смуглые пилоты выпучивают глаза, увидев меня, и мой покрытый инеем шарф, и растворяются в высоте.
Я смеюсь, и машу вслед ошарашенным пилотам рукой.
Я лечу.
И снова дни, недели, месяцы и неизвестно сколько мгновений или лет нет никого.
И музыка то тихая, небесная, то рваная, угловатая, незнакомая, наплывает с разных сторон и отступает в тишину.
Альбатрос, невесомый, полусонный, бездвижный, проплывет ниже, да далеко внизу, в полуденную пору, вдруг стайка неведомых морских чудищ засверкает над бурунами волн гигантскими плавниками, и уйдет в глубину.
Мне кажется, я узнаю и его. Это Энди. Я назвал его так. Возможно, сам он называет себя по-другому.
Однажды я наткнулся на его гнездо, глядя в монитор и о чем-то задумавшись, и переключая камеры на сайте, где они собраны из разных мест мира.
На водопое в Африке.
У кормушек зубров Беловежской пущи.
У птичьего базара на Камчатке.
Эта была в Новой Зеландии. Почему-то я на ней остановился. Мать Энди высиживала его. Долго, несколько месяцев. Я уходил, занимался своими делами. Потом возвращался, иногда через несколько дней. Она всё сидела.
Альбатросы живут долго, как фламинго, около шестидесяти лет. А значит, тот, кто родится, точно переживет меня. Если, конечно, вдруг с ним что-то не случится. Но у них мало врагов. Крылья альбатроса устроены так, что он может очень долго держаться в воздухе, используя только силу ветра и не тратя свою собственную, и потому может пролететь за день чуть не сотню километров.
Альбатросиха, как и фламинго откладывает обычно только одно яйцо. А подросший птенец никогда не учится летать.
Он просто однажды, когда приходит ветер, расправляет крылья, и всё. Летит.
Он летит, и несколько лет не возвращается. Он может облететь земной шар. Что тянет его лететь так далеко, никто не знает. Но через семь-восемь лет он возвращается и ищет себе возлюбленную. Одну на всю жизнь. Они выводят птенца, и разлетаются тоже, чтобы вернуться через два года, встретиться и родить нового птенца…
Время от времени прилетал отец-альбатрос, и сменял мать, она улетала на несколько недель. И возвращалась. Улетал он.
За их гнездом на высоком берегу был виден залив и полоса земли вдали с еле различимыми домиками.
Иногда, ночью, вдруг по заливу очень близко проходил огромный круизный лайнер. В полнейшей тишине, почти полнейшей - чуть задувал ветер в микрофон камеры, он двигался тоже беззвучно, и сверкал тысячами огней верхних палуб. Нижние были не видны.
Альбатросиха смотрела на него равнодушно.
Иногда, тоже ночью, к гнезду вдруг подходил заяц. Он садился напротив и они просто долго разглядывали друг друга. Потом он уходил.
Мне все время было интересно, как гнездо остается чистым – может, альбатросиха на время отходит и оставляет яйцо? И однажды я увидел. Она встала на ноги, задрала зад, как какую-то средневековую мортиру, и неожиданно выстрелила далеко в сторону все, ненужное организму…
Но вот Энди вылупился, и они по очереди кормили его.
Какое-то время мы с Энди летим почти рядом. Он ниже, я выше. Потом он снижается, уходит в сторону и исчезает. Может быть, это был и не он.
И снова дожди, ураганы. И снова жара. И снова облака. И снова тишь и безмолвие. И пустота. И звездные россыпи.
Иногда неожиданно усталость вдруг сведет судорогой тело и потянет вниз. И кажется – вот, всё, сейчас упадешь, свалишься, и это уже навсегда.
Но нет.
Вздохнешь, потом еще… Держишься. Держишься…
Тогда надо чуть передохнуть. Остановиться.
Для этого они и есть.
Острова.
Можно спуститься. Сесть. Лечь. Попрыгать и потянуться.
Потом набрать в рюкзачок бочонок свежей прохладной воды из ручья неподалеку. Напиться не спеша, ощущая, как каждый глоток расходится прохладой в каждую клеточку.
И снова распластаться под солнцем и легким ветерком на песке или ракушнике, чувствуя спиной мощь и силу земли. И впитать телом дрожащие вибрации ее глубин. И дошедшее из глубин тепло ее раскаленного нутра. И, упершись взглядом в облака, которые только что были рядом, заглянуть на самом деле в самого себя. И в очередной раз обрадоваться, что ты не один на этом Пути.
И у кого-то так же были свои проблем и сложности, века назад, зачастую гораздо большие, чем твои. Они, твои далекие и ушедшие с о п у т н и к и, давние или современники, это не имеет значения, здесь нет времени - также, порой, боролись с угнетающим разрушительным одиночеством. И не всегда побеждали.
Но накопленную и выстраданную жизнью, или наоборот, вдруг неожиданно и мгновенно, как откровение, открывшуюся мудрость, или просто веселое настроение и улыбку, они вложили, сформулировали в фразы.
Длинные и короткие.
Ясные и замудренные…
В эти самые острова.
Островки.
Островочки.
Их много. Этих фраз-островов. И сейчас я, конечно, не вспомню все. Они как-то вспоминаются сами по себе. Вдруг. И пропадают снова. Они живут параллельно со мной и моим разумом.
Важные для меня.
Которые люблю.
К которым возвращаюсь раз за разом.
Чтобы потом снова в п у т ь.
Есть красивые, вычурные, литературные. Но, тем не менее, помогающие держаться в трудную минуту. Есть совсем не великие, простые, но которые как-то притерлись и которые повторяю, когда есть необходимость. Есть из моих пьес.
Разные.
.
- Лев не станет есть собачье дерьмо. Даже если умрёт от голода в своём логове.
Шейх Саади Ширази.
«Несколько дервишей, доведённых до крайности голодом, решили принять еду из рук злого, но щедрого человека. Саади обратился к ним со словами: — Лев не станет есть собачье дерьмо, даже если умрёт от голода в своём логове. Пусть ваши тела голодают, но не просите ни у кого покровительства».
Я включил эту фразу в свою пьесу-притчу о Ходже...
Саади, между прочим, лет пятнадцать провел в плену. Знал, о чем писал…
.
Есть просто красивые. Их просто почему-то повторяешь время от времени.
- Довлеет дневи злоба его.
Это на церковнославянском. Из Евангелия от Матфея. И значит – довольно для каждого дня своей заботы.
А полный смысл - не заботьтесь о завтрашнем дне, потому что завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы…
.
Есть и такая. Ее можно увидеть в каждой церкви. Над Христом. Или под.
- Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас…
Это тоже из Матфея.
Я вспоминаю эти слова и думаю о том, что многим-многим бывает и есть гораздо тяжелее… Болезни, бедствия, безысходность. Как бы тебе ни было плохо, есть много тех, кому хуже…
.
- И тигр, испытывая отвращение ко всему живому, сомкнул челюсти...
Так говорю себе я, видя какую-то вынужденно обреченную ситуацию...
Это из Сарояна. О его дяде, силаче и цирковом артисте...
«My poor uncle Misak placed his head into the yawning mouth of the tiger, in Teheran, and he was about to take his head out of the tiger's mouth when the tiger, full of the ugliness of things living on the earth, clapped its yaws together».
Мой бедный дядя Мисак засунул голову в распахнутую пасть тигра, в Тегеране, и уже собирался вытащить ее обратно, когда тигр, полный отвращения ко всему живому на земле, сомкнул челюсти…
Я почему-то думаю всегда не о несчастном герое прекрасного и печального рассказа Сарояна. Я думаю о стареющем туранском тигре, когда-то тигренком выловленном где-то во влажных лесах Северного Ирана, у побережья Табаристанского моря. Где на отмелях, среди тростника, длинноногие фламинго засовывали головы в ил и ловили кривыми клювами креветок и мелких красных рачков, от которых их перья становились розовыми. Они высиживали яйцо, всегда только одно, и кормили птенца птичьим молоком розового цвета…
Многие тамошние жители считали, что тигры никогда не нападают на людей вблизи могил мусульманских святых, но, как люди, совершают паломничества к гробницам, трижды обходят могилу и прикладываются мордой к порогу постройки …
Я думаю об этом тигре. Гуляющие по отмелям фламинго - единственное его светлое воспоминание из детства. Светло-розовое. Вся жизнь его прожита в цирковой клетке, в грязи и вони собственных испражнений. И послушно каждый раз на арене он разевал пасть под вздохи и изумленно-испуганный шепот праздной публики… Из года в год...
И люди, цари этого мира, добились своего. Он стал ненавидеть этот мир и своя собственная жизнь, как и мир вокруг, вызывала лишь отвращение.
И он решил разом прекратить всё это…
.
Есть много веселых. Островочков. На них можно улыбнуться, отвлечься. Или вставить в разговор в подходящей ситуации.
Они зачастую хороши не сами по себе, а вместе, например, с интонацией, голосом актера, произносящим этот текст. Если это талантливый актер.
- Это не ерунда. Это совсем даже не ерунда, дружище Биттнер… (В книге Шольц). В замечательном исполнении Броневого-Мюллера.
«Шольц позвонил на радиоквартиру к Мюллеру и сказал:
- Обергруппенфюрер, Штирлиц просил передать вам, что он все вспомнил.
- Да? - оживился Мюллер и сделал знак рукой сыщикам, чтобы они не так громко смеялись. - Когда?
- Только что.
- Хорошо. Скажите, что я еду. Ничего нового?
- Ничего существенного.
- Об этом охраннике ничего не собрали?
- Нет, всякая ерунда...
- Какая именно? - спросил Мюллер машинально, скорее для порядка, стягивая при этом с соседнего стула свое пальто.
- Сведения о жене, о детях и родных.
- Ничего себе ерунда! - рассердился Мюллер. - Это не ерунда. Это совсем даже не ерунда в таком деле, дружище Шольц. Сейчас приеду, и разберемся в этой ерунде... К жене послали людей?
- Жена два месяца назад ушла от него. Он лежал в госпитале после контузии, а она ушла. Уехала с каким-то торговцем в Мюнхен.
- А дети?
- Сейчас, - ответил Шольц, пролистывая дело, - сейчас посмотрю, где его дети... Ага, вот... У него один ребенок трех месяцев. Она его сдала в приют.
"У русской грудной сын! - вдруг высветило Мюллера. - Ему нужна кормилица! А Рольф, наверное, переусердствовал с ребенком!"
И далее. Тоже хорошая фраза:
- Все настолько глупо и непрофессионально, что работать практически совершенно невозможно.
.
- Это какой-то позор.
Просто фраза. Но как она звучит в чудном исполнении Романа Карцева.
На мой взгляд, великого нашего артиста, а уж из эстрадных, наверное, самого великого. К сожалению, реализованного очень мало и односторонне.
Все говорят о Райкине, например. Но вспомните его кинороли, скажем… И кинороли Карцева… Помимо даже блистательного Швондера...
Я, как режиссер, его и Лиром вижу. Не орущим и воющим. Тихим, незаслуженно обманутым…
Ну, я как всегда отвлекся.
« - Передайте трубку… Швондеру.
(уверенно) Да, я слушаю! Председатель домкома Швондер! (после ответа, потрясённо оглядев товарищей) Так! Так… мы же действовали по п-правилам… так! У профессора и так исключительное положение!.. Мы знаем об его работах! Целых пять комнат хотели оставить!.. Это какой-то… позор!..»
.
- Выпейте горного дубнячку.
Это тоже из Булгакова. Тоже люблю эту фразу.
Из пьесы «Иван Васильевич».
«Тимофеев. Вы водку пьете?
Иоанн. О горе мне!.. Анисовую.
Тимофеев. Нет анисовой у меня. Выпейте горного дубнячку, вы подкрепитесь и придете в себя. Я тоже. (Вынимает водку, закуску.) Пейте».
«Горный дубняк» делался (настаивался) на желудях, с добавлением много еще чего. Но в советские 20-е это «много чего» не добавлялось, а остались одни желуди. Именно поэтому Иоанн недовольно морщится: «Ключница делала»…
В фильме «дубняк», поскольку нынешний зритель его не знает, заменили на хорошую водку «Столичную», а потому непонятно, чего кривится царь…
.
- Он, как мне кажется, вовсе не был недоброжелательным, скорее, я бы сказал, наоборот, но просто он не выносил дураков.
Прекрасная фраза.
В некоторой степени, наверное, я мог бы что-то подобное сказать про себя. И рассмеяться. Наверное, поэтому я эту фразу так люблю.
Она из предисловия Бернарда Шоу к своему «Пигмалиону», и посвящена Генри Суиту, выдающемуся английскому филологу, специалисту по германским языкам и фонетике, которой увлекался, кстати, и сам Шоу, прототипу доктора Хиггинса из знаменитой пьесы. Что-то похожее говорит и Фома Опискин в «Селе Степанчикове» Достоевского, который юмор очень хорошо понимал, умел писать смешно и сам хорошо играл комические роли в любительских спектаклях. Это было за полвека до «Пигмалиона».
.
- Ты, говорит... да я, говорит... умрем, говорит…
Ну, как тут не улыбнуться? Хорошо, по-доброму…
Это из «Леса»… Великая пьеса. Одна из наших лучших. И на этой фразе для тех, кто занимается театром – вроде и смех свозь слезы и не смех, да и много чего еще – можно задержаться очень надолго. Размышляя о театре вообще и о русском театре в частности… Да и сама встреча двух актеров... "Посреди России"... Пешком идут. Один аж из Вологды. В Керчь. Другой из Керчи. Аж в Вологду... Идут, ради того, чтобы играть на сцене... В этом жизнь... Как это по-русски... И фантастично, и верно, и пронзительно, и трудно понимаемо кем-то другим... Боже мой, как хорошо... Да и сами характеры...
"Счастливцев. Ведь и у родных-то тоже не велика радость нам, Геннадий Демьяныч. Мы народ вольный, гулящий, - нам трактир дороже всего. Я у родных-то пожил, знаю. У меня есть дяденька, лавочник в уездном городе, верст за пятьсот отсюда, погостил я у него, да кабы не бежал, так...
Несчастливцев. Что же?
Счастливцев. Нехорошо-с. Да вот я вам расскажу-с. Шлялся я без дела месяца три, надоело; дай, думаю, дяденьку навещу. Ну и пришел-с. Долго меня в дом не пущали, все разные лица на крыльцо выглядывали. Наконец выходит сам. "Ты, говорит, зачем?" - "Навестить, говорю, вас, дяденька". - "Значит, ты свои художества бросил?" - "Бросил", - говорю. "Ну, что ж, говорит, вот тебе каморка, поживи у меня, только прежде в баню сходи". Стал я у них жить. Встают в четыре часа, обедают в десять; спать ложатся в восьмом часу; за обедом и за ужином водки пей сколько хочешь, после обеда спать. И все в доме молчат, Геннадий Демьяныч, точно вымерли. Дядя с утра уйдет в лавку, а тетка весь день чай пьет и вздыхает. Взглянет на меня, ахнет и промолвит: "Бессчастный ты человек, душе своей ты погубитель!" Только у нас и разговору. "Не пора ли тебе, душе своей погубитель, ужинать; да шел бы ты спать".
Несчастливцев. Чего ж тебе лучше?
Счастливцев. Оно точно-с, я было поправился и толстеть уже стал, да вдруг как-то за обедом приходит в голову мысль: не удавиться ли мне? Я, знаете ли, тряхнул головой, чтоб она вышла, погодя немного опять эта мысль, вечером опять. Нет, вижу, дело плохо, да ночью и бежал из окошка..."
Так оно вот...
«Несчастливцев. Да так-то хорошо, что... Да что с тобой толковать! Что ты понимаешь! В последний раз в Лебедяни играл я Велизария, сам Николай Хрисанфыч Рыбаков смотрел. Кончил я последнюю сцену, выхожу за кулисы, Николай Рыбаков тут. Положил он мне так руку на плечо... (С силою опускает руку на плечо Счастливцеву.)
Счастливцев (приседая от удара). Ой! Геннадий Демьяныч, батюшка, помилосердуйте! Не убивайте! Ей-богу, боюсь.
Несчастливцев. Ничего, ничего, брат; я легонько, только пример... (Опять кладет руку.)
Счастливцев. Ей-богу, боюсь! Пустите! Меня ведь уж раз так-то убили совсем до смерти.
Несчастливцев (берет его за ворот и держит). Кто? Как?
Счастливцев (жмется). Бичевкин. Он Ляпунова играл, а я Фидлера-с. Еще на репетиции он все примеривался. "Я, говорит, Аркаша, тебя вот как в окно выкину: этой рукой за ворот подниму, а этой поддержу, так и высажу. Так, говорит, Каратыгин делал". Уж я его молил, молил, и на коленях стоял. "Дяденька, говорю, не убейте меня!" - "Не бойся, говорит, Аркаша, не бойся!" Пришел спектакль, подходит наша сцена; публика его принимает; гляжу: губы у него трясутся, щеки трясутся, глаза налились кровью. "Постелите, говорит, этому дураку под окном что-нибудь, чтоб я в самом деле его не убил". Ну, вижу, конец мой приходит. Как я пробормотал сцену - уж не помню; подходит он ко мне, лица человеческого нет, зверь зверем; взял меня левою рукой за ворот, поднял на воздух; а правой как размахнется, да кулаком меня по затылку как хватит... Света я невзвидел, Геннадий Демьяныч, сажени три от окна-то летел, в женскую уборную дверь прошиб. Хорошо трагикам-то! Его тридцать раз за эту сцену вызвали; публика чуть театр не разломала, а я на всю жизнь калекой мог быть, немножко Бог помиловал... Пустите, Геннадий Демьяныч!
Несчастливцев (держит его за ворот). Эффектно! Надо это запомнить. (Подумав.) Постой-ка! Как ты говоришь? Я попробую.
Счастливцев (падая на колени). Батюшка, Геннадий Демьяныч!..
Несчастливцев (выпускает его). Ну, не надо, убирайся! В другой раз... Так вот положил он мне руку на плечо. "Ты, говорит... да я, говорит... умрем, говорит"... (Закрывает лицо и плачет. Отирая слезы.) Лестно. (Совершенно равнодушно.) У тебя табак есть?»
Аркашка, между прочим, когда-то был герой-любовник. В смысле амплуа... Режиссеры, как правило, на это не обращают внимания... Да и сами актеры...
А Лебедянь - симпатичный городок в полуста километрах от Липецка, на реке Дон, между Ельцом, о котором говорит Заречная...
Нина. ...Вы писатель, я - актриса... Попали и мы с вами в круговорот... Жила я радостно, по-детски - проснешься утром и запоешь; любила вас, мечтала о славе, а теперь? Завтра рано утром ехать в Елец в третьем классе... с мужиками, а в Ельце образованные купцы будут приставать с любезностями. Груба жизнь!
Треплев. Зачем в Елец?
Нина. Взяла ангажемент на всю зиму. Пора ехать...
и Астапово, где умер Лев Толстой...
У Тургенева есть рассказ «Лебедянь». О поездке писателя на конную ярмарку в Лебедяни, во время которой он останавливался «в нумерах» при трактире Голева. Здание трактира сохранилось до наших дней...
Сейчас в Лебедяни живет около двадцати тысяч, а во время действия пьесы, наверное, было тысяч десять, а то и меньше...
А Николай Хрисанфович Рыбаков был знаменитым актером-трагиком, игравшем в провиции...
"Однажды, в Харькове великий Мочалов поссорился с антрепренёром и отказался играть роль Гамлета. Отказ был прислан после того, как афиши были уже напечатаны... В это время Рыбаков был в Харькове, и узнав об отказе первого трагика от роли Гамлета, он сейчас же отправился к антрепренёру и начал просить того, чтобы эта роль была поручена ему. Будучи в безвыходном положении и в то же время зная Рыбакова как порядочного артиста, антрепренёр согласился, — роль Гамлета была отдана молодому артисту, и он в ней дебютировал пред харьковской публикой. Дебют прошёл необыкновенно удачно, так что ни публика, ни антрепренёр не жалели о замене старого трагика Рыбаковым.
Артист не только не затаил злобу на заменившего его дебютанта, но взял его под своё покровительство. По настоянию Мочалова Рыбаков получал ответственные роли... Мочалов оказал огромное профессиональное влияние на всё последующее творчество Николая Рыбакова. Под влиянием искусства Мочалова он в 1839 году создал образ Гамлета — одну из своих лучших ранних ролей..."
Мочалов, великий русский трагический актер, прожил недолго, сорок семь лет.
"...Возвращаясь в 1848 году из гастролей в Воронеже, артист простудился — его карета провалилась под лёд. В дороге артист много пил и закусывал водку снегом. Приехав в Москву, через несколько дней, 16 (28) марта 1848 года, скончался. Провожать Мочалова в последний путь собралось несколько тысяч человек. Купцы закрыли свои лавки на той улице, по которой проходила траурная карета, и присоединились к процессии..."
А бить в затылок... Убить можно... Сломать основание черепа... Потому и запрещено. Даже в ММА, современном бойцовском извращении...
С детства я занимался самбо, потом кекусинкай и рукопашным боем, и то, что могло случится с Аркашкой понимаю очень хорошо... И это не забавная штука... И отсюда - комикование в этой сцене решение поверхностное и глупое. Здесь другой юмор...
.
- Откройте мене двер.
Запомнилась, и сделала актрису знаменитой другая фраза. Тоже хорошо сказанная.
- Исаак, не валяй дурака, им нужен Федотов.
Но я люблю первую. В одной этой фразе, в том, как она сказана, всё про персонаж, про его историю, жизнь, характер и далее...
Это абсолютный актерский шедевр. Абсолютный.
Другого такого, так сыгранного, и столько говорящего одной фразой я не встречал.
Это из "Адъютанта его превосходительства", замечательного фильма Е.Ташкова с запутанной предысторией.
Когда-то, в конце 20-х, появилась книга воспоминаний "Адъютант генерала Май-Маевского" П.Макарова, написанная слабо и беспомощно, но ставшая популярной - за пару лет выдержала пять изданий. Макаров и был этим адъютантом. Никакой такой фразы там не было и быть не могло.
Потом человек, хорошо знавший Макарова, Г.Северский, сделал о нем радиопередачу, и к нему обратилась редакция одной газеты с просьбой написать по этому сюжету повесть вместе с кем-то из этой самой редакции. И он пошел к писателю-фантасту И.Росоховатскому, сотруднику этой самой редакции.
Так появилась повесть за их авторством "И все-таки это было", 1966 г.
Макаров, то есть, был послан в известном направлении, как, впрочем, впоследствии и Росоховатский.
Оба по этому поводу очень возмущались, но безуспешно.
А Северский отправился на телевидение, и предложил повесть уже для экранизации, причем по слухам, утверждал, что это он и есть прототип главного героя.
Была ли эта фраза в повести, не знаю, но похоже, что тоже не была.
Северского свели со сценаристом И.Болгариным, и он стал уже его соавтором, а текст сценария "Адъютант его превосходительства" - уже по-настоящему очень достойной литературой.
На основе сценария, Болгарин потом выпустил роман с аналогичным названием, где уже только он один был автором, что, наверное, в некоторй степени справедливо - именно он поднял "предварительный рабочий материал" на нужную высоту...
Но и в романе этой фразы нет. Как и нет сценки с мышеловкой, которую Софа, жена ювелира Либерзона выносит из комнаты.
Возможно, это родилось прямо на площадке, или, и скорее всего, предложил Ташков. Который сценарий ругал и переделывал.
Вся эта сцена замечательна. От начала и до конца.
Рязанец русский Б.Новиков и москвичка немка-украинка Е.Ауэрбах изумительно точно, драматично, скупо и с каким-то печальным, но светлым юмором сыграли киевскую еврейскую семью.
Потерявшую убитого петлюровцами сына...
И живущую теперь неизвестно чем.
В смысле для чего...
.
- Нет, отец мой, это не грех, а спасение.
Тут я комментировать не буду, а просто улыбнусь.
Это из «Казаков» Льва Николаевича. Которого, между прочим, звали не Лев, а Лёв, как утверждают некоторые исследователи.
«- Ни-ни! - проговорил старик. - Эту сватают за Лукашку. Лука - казак молодец, джигит, намеднись абрека убил. Я тебе лучше найду. Такую добуду, что вся в шелку да в серебре ходить будет. Уж сказал - сделаю; красавицу достану.
- Старик, а что говоришь! - сказал Оленин. - Ведь это грех!
- Грех? Где грех? - решительно отвечал старик. - На хорошую девку поглядеть грех? Погулять с ней грех? Али любить ее грех? Это у вас так? Нет, отец мой, это не грех, а спасенье. Бог тебя сделал, Бог и девку сделал. Все он, батюшка, сделал. Так на хорошую девку смотреть не грех. На то она сделана, чтоб ее любить да на нее радоваться. Так-то я сужу, добрый человек».
.
Вот тоже фраза, которую люблю. И сказана вовсе не с иронией, а наоборот, серьезно. Оттого и вызывает добрую улыбку.
- Как учил раби Йоханан : «Молящийся на арамейском языке не получит помощи от небесных ангелов, так как ангелы не понимают арамейского языка».
"...раби Йоханан (I век до н. э. - 70-е (или 279), стал во главе синедриона после разрушения Иерусалимского храма римлянами в 70 году н. э. и гибели предыдущего главы синедриона. ...Раби Йоханан и Реш Лакиш, главы поколения мудрецов, заложивших основы Иерусалимского Талмуда. И хотя этот Талмуд был создан в знаменитых ешивах Тверии, Ципори и Лода, он получил имя разрушенного города, лишь раз в году, 9 ава, доступного для евреев — в этот день римские власти позволяли им приходить к уцелевшей стене Храма и оплакивать свою святыню (национальный день траура еврейского народа — день, когда были разрушены Первый и Второй Иерусалимские храмы). Ав, пятый по счету месяц приходится на июль-август".
«Йоханан» как имя, кстати, – первообраз нашего «Иван».
.
Нет, не под чуждым небосклоном
И не под защитой чуждых крыл,
Я была тогда с моим народом
Там, где мой народ, к несчастью, был.
Ахматова, 1961
.
- Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих.
Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости;
а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие.
Ап.Павел
.
- Настораживает отсутствие сигналов...
Тоже, вроде, фраза как фраза.
Простая.
И целый остров...
Это вот о чем. Это из тв-беседы с одним питерским профессором-астрономом в Пулковской обсерватории. К сожалению, на фамилию сначала не обратил внимания, а потом уже ее не упоминали. Речь была о том, что до сих пор н и к а к и х сигналов из космоса, свидетельствующих о других разумных обитателях галактик получено не было. Если, конечно, говорить серьезно, без глупых псевдосенсаций и видеороликов с выстриженными на газонах кругами - именно для того надо было лететь расстояние в сотни световых лет...
Он не пояснял, но смысл как бы недоговоренной этой фразы был в том, что если где-то кто-то когда-то и был, то они, видимо, не доразвились до степени возможности посыла таких сигналов. То есть попросту погибли. А значит, скорее всего, это ждет и нас... Задолго до того, как погаснет солнце... В общем-то, довольно скоро...
.
- Много видел я…
Эта фраза иногда приходит в голову на некоторых спектаклях. И вслух я никогда ее не говорю. Но сказать иногда хочется. Именно вслух.
Это из мемуаров Гнедича.
«…В числе новых пьес была посредственная пьеса Найденова «Стены». …На одно из представлений приехал великий князь Владимир Александрович, аккуратнее всех других князей посещавший драматический театр. Теляковский в этот день должен был быть в Мариинском театре (чуть ли не на бенефисе Шаляпина) и предложил мне остаться до конца спектакля, на случай если князь захочет меня видеть. Но дело ограничилось разговором его с полицеймейстером театра, полковником Клечковским, который провожал его от ложи до подъезда. Клечковский пришел ко мне смущенный и заявил:
— Его высочество то просил меня передать директору, чего я не решаюсь… Он при великой княгине так выразился…
— Скажите мне, — завтра утром я передам директору, когда у него буду, — предложил я.
— Он сказал: передайте Теляковскому, что я много … видел в жизни, а такого еще не видал…»
.
Иногда в театрах вспоминается и другая фраза.
- «…Он (знаменитый впоследствии артист Варламов Константин Александрович, 1848-1915, заслуженный артист Императорских театров) поступил на сцену в Кронштадт. Тогда держала театр А. М. Читау, бывшая талантливая артистка. Она чутко угадала будущий талант в Косте. Но начало его сценической карьеры было усеяно терниями и шипами. Когда выходил он на сцену, в публике раздавались голоса: «Опять этого скота выпустили!».
.
Еще про театр.
- Шекспир здесь играется как в Чухломе.
Так обескураженный Комиссаржевский оценил уровень театра в Англии при первом ее посещении.
Хотя, чего он приплел Чухлому? Симпатичный маленький городок. Там и театра, наверное, профессионального никогда не было… При чем там Шекспир?..
Хотя, конечно, мысль понятна, как и образ.
И, зачастую, могу и сам сказать примерно то же, посмотрев на протяжении многих лет театр во многих странах.
Мы сильно преувеличиваем в наших представлениях и ожиданиях качество спектаклей даже в самых традиционно театральных странах, и сильно недооцениваем свой театр.
Даже в условной Чухломе.
Наш уровень очень высок и достоен.
Кроме, конечно, тоже зачастую, глупого бездарного нынешнего псевдоавангарда, пошловатого и убогого юмора - нарочито на "кассу", а потому и для как бы непритязательного зрителя, ну, и ныне так популярных на театре вольно-развязных режиссерских "интерпретаций" и квазиэротических увеселений, в виде добавок и довесков к известным пьесам и текстам.
Эротика хорошая штука. И нужная. И много одиноких. И несчастливых, и просто несчастных. И для которых, возможно, она единственное радующее в жизни.
Но не надо ею спекулировать и пихать везде, где можно, коряча автора.
Напиши свое. И поставь.
Что же касается Комиссаржевского, в дальнейшем он стал очень крупным и известным европейским режиссером, и, кстати, по сути, по-настоящему открыл для европейцев Чехова. Который с тех пор стал вровень с Шекспиром.
.
- Каждое воскресенье приходит ангел Господень и причащает всех пустынников.
"Свидетельство аввы Пафнутия о житии великого пустынника преподобного Онуфрия Египетского, которого он сподобился увидеть перед его блаженной кончиной по Промыслу Божьему и похоронить".
"Как же ты причащался Божественных Таин? - спросил я его (преподобный много лет подвизался в пустыне, не видя людей).
- Каждое воскресенье приходит ангел Господень и причащает всех пустынников. Мы получаем такое духовное утешение, что не испытываем ни голода, ни печали, ни боли весь тот день. И если кто-нибудь из нас хочет увидеть человека, ангелы возносят его в рай..."
Онуфрий - египетский пустынник IV века, святой. Пафнутий встретился с ним в пустыне перед его кончиной и похоронил его. К моменту встречи с Пафнутием Онуфрий прожил в пустыне в полном одиночестве 60 лет.
.
- Здесь ухаживали, ляпая по спине ладонью и толкаясь, как на базаре.
Это из Грина. Из "Алых парусов". Как-то с детства запомнилось. И вот еще оттуда же:
- Ты врешь, - неожиданно сказал угольщик. - Ты врешь так гнусно и ненатурально, что я протрезвел.
.
- Господь посетил меня тяжелой болезнью.
Это как-то сказал о. Павел, наместник Киево-Печерской Лавры. И над этой фразой можно размышлять тоже очень долго...
.
- Мне не важно, как поступают они. Мне важно, как поступаю я.
Это из моей пьесы про Ходжу. Повторяю иногда, как некий постулат.
«Джинн. Как говорит, у меня даже слезы полились… (вытирает глаза, всхлипывает) А ведь так, Бахира… (Ходже) Почему ты хочешь помочь этим мерзавцам? Они ведь все равно мерзавцы.
Ходжа. Мне не важно, как поступают они. Мне важно, как поступаю я».
.
- Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо, ибо так поступали с лжепророками отцы их.
Из Евангелия от Луки.
.
- Потому, думаю, что я могу представить верного свидетеля того, что я говорю правду, - мою бедность.
Из речи Сократа на суде в пересказе Платона. Он был приговорен к смерти.
«Сократ повинен в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за то — смерть»
Он должен был выпить чашу – до сих пор спорят с чем. И перед смертью ему рассказали, что он будет чувствовать, умирая. Сначала окоченеют ноги, потом живот, когда холод доберется до сердца, он умрет.
.
– Что теперь Софья Андреевна? Жалко ее.
На этой фразе можно задержаться на месяцы…
Это когда он ушел из дома. В восемьдесят с лишним лет. По сути, в никуда.
В этой фразе и «Анна Каренина», и «Крейцерова соната», и «Смерть Ивана Ильича», «Война и мир», «Воскресение»… Всё…
«Доехали до станции Горбачево. Лев Николаевич молчалив, очень утомлен, говорил мало. Маковицкий ушел. Когда он через полтора часа вошел в купе, Толстой дремал. Доктор согрел кофе на спиртовке. Выпили вместе. Толстой сказал:
– Что теперь Софья Андреевна? Жалко ее».
Это и есть настоящая трагикомедия. Не пустая театрально-киношная. Как бы. И больше комедия.
Нет, настоящая. Трагическая комедия. Комическая высокая трагедия.
Он думал, что никто не знает. А об его уходе уже знал весь мир. Дотошные шпионы при доме постарались. И пассажиры в вагоне заходили посмотреть на него, как на артиста в спектакле. Как это он едет, ушел, сам Толстой…
Мобильников, слава богу еще не было…
Но всё равно. Он бродил по станции, думая о своем, а все глазели, хихикали и шушукались… А Софья Андреевна бросилась топиться… Он ничего этого, конечно, не знал... Ноябрь… Как была, в платье, не накинув и пальто… Хотя какое тут пальто... Поскользнулась на мокрых мостках, упала, ее вытаскивали, она рыдала… Старая женщина…
Я спросил как-то у Никиты Ильича Толстого, академика, потомка, что он думает о духовных поисках его предка. Никита Ильич задумчиво посмотрел на меня, немного помолчал и сказал: «Достоевский был религиозным… Толстой был верующим…»
.
- Каждый лист дерева становится страницей Священного Писания, если однажды душа научилась читать.
Это тоже Саади из Шираза. Великий поэт. Великий суфий.
.
- Жизнь-то прошла, словно и не жил…
"Фирс (подходит к двери, трогает за ручку). Заперто. Уехали... (Садится на диван.) Про меня забыли... Ничего... я тут посижу... А Леонид Андреич, небось, шубы не надел, в пальто поехал... (Озабоченно вздыхает.) Я-то не поглядел... Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.) Жизнь-то прошла, словно и не жил... (Ложится.) Я полежу... Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего... Эх ты... недотёпа!.. (Лежит неподвижно.)
Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву.
Занавес"
.
Спи, дитинко, засинай,
Баю-бай, баю-бай,
Світлі очки закривай,
Баю-бай-бай.
Киця спить, коник спить,
І маленька бджілка,
Горобця-стрибунця
Колихає гілка.
Бай-ду-ду-ду,
Бай-ду-ду-ду,
Ще не спить сопілка
Горобця-стрибунця
Колихає гілка.
Эту чудесную колыбельную когда-то давным-давно, уже в прошлом тысячелетии, крутили каждый вечер по телевизору в украинской версии передачи «Спокойной ночи малыши» - "На добранiч, дiти"
Кто бы тогда мог представить, что поднимутся там однажды поднабравшие с западной помощью жирка нацисты, и зальют всё кровью?.. По самую глотку.
.
- И подошли звери. И смотрели на него. И пошли прочь…
Это из Гильгамеша. То есть, из шумеро-аккадского эпоса о Гильгамеше. Дошедшего до нас сквозь чудовищную для человеческой жизни бездну времени. 27 век до нашей эры.
Я использовал эту историю в своей пьесе про Ахматову.
Гильгамеш был царем в Уруке. И никто не мог его победить в спортивном поединке. Возможно, потому что боялись. Он искал достойного соперника. И однажды ему сказали, что где-то далеко есть такой силач. Его зовут Энкиду. Он живет среди зверей, и звери считают его своим царем и братом. И ему не интересен ни Урук, ни царские почести гостя, ни поединок с Гильгамешем.
Тогда царь позвал красивейшую из женщин, жрицу любви при храме богини Иштар, Шамхат. И приказал ей привести Энкиду. Шамхат пошла. Она добралась до Энкиду и обнажилась перед ним. И он не смог устоять перед ее красотой. И они любили друг друга десять дней и ночей, пока Энкиду не упал обессиленный.
Вот тогда подошли к нему звери.
И смотрели на него.
И пошли прочь…
Наверное, слезы были в их глазах. Энкиду предал их, бросил, и больше не с ними…
А Шамхат привела Энкиду к Гильгамешу. И был поединок. И никто не победил. И они стали друзьями.
.
- «Много происходит вокруг нас страданий, нам неизвестных. Часто в одном и том же месте, в одной и той же улице, в одном и том же с нами доме изнывает человек, сокрушенный весь тяжким игом нужды и ею порожденного сурового внутреннего горя, которого вся участь, может быть, зависела от одного нашего пристального на него взгляда, — но взгляда на него мы не обратили;
Ради самого Христа, умоляю не пренебрегать разговорами с теми, которые молчаливы и неразговорчивы, которые скорбят тихо, претерпевают тихо и умирают тихо, — так что даже редко и по смерти их узнается, что они умерли от невыносимого бремени своего горя».
Удивительно, но это из «Приложения к «Ревизору», комедии, в очередной и последний раз отредактированного в 1846 г. Гоголю остается жить недолго, он умрет в 1852-м…
Эту пьесу никто и никогда не поставил. Возможно, она вообще самая сложная в мире.
Очень легко свалиться в водевиль и арлекинаду, что часто и делают. Что было и на премьере, и Гоголь бежал, бежал, раздавленный…
Часто начинают, наоборот, тяжелить, уходит простой и ясный юмор…
Мейерхольд ставил в 1926-м как бы всего Гоголя сразу, с кусками других его текстов, с добавленными персонажами.
В конце роковой удар Судьбы, «немая сцена» – все окаменевали в буквальном смысле: на темноте актеры подменялись их скульптурами, свет понемногу набирался…
Гоголь предвосхитил, почувствовал, каким будет русский театр только через несколько десятилетий… И тогда, в 1836-м его никто не понимал. Почти никто.
И сначала он, Гоголь, пытался косноязычно пояснить, донести, досказать... И это не получалось.
Косноязычно, потому что режиссер другая профессия, и тогда, в нынешнем понимании, ее не было вовсе. А литературно актеру многое не пояснишь. Он не поймет. У режиссуры свой птичий язык.
Потом он начал писать мудреные пояснения. Что это-де метафоры, символы того, сего… Они, пояснения, становились всё более и более непонятны и запутанны.
«Приложение» в окончательном виде это 1846 год.
Десять лет он пытался что-то пояснить!
В октябре 1835-го Пушкин подсказал сюжет, через пару месяцев пьеса была готова.
В январе 1836-го он читал ее Пушкину, Жуковскому, молодому Тургеневу, Вяземскому… Пушкин катался от смеха…
Уже в апреле была премьера в Александринском, а через пару недель в Москве, в Малом. Не помню, почему на премьере Пушкина не было. Но был, как известно, царь. С наследником. А ведь, похоже, смелее этой пьесы ни до, ни после тоже не было в русской и потом советской драматургии. Были бездарные пасквили. Это да. Особенно в перестроечные и последние годы… Это другое…
«Самоубийца» еще, конечно, блистательная и смелая пьеса. Но и она, конечно, не «Ревизор» ни по масштабу своему, ни по глубине.
Возможно, Щепкин, единственный, что-то понял. И еще через много лет М.Чехов, Хлестаков…
Гоголь на премьере в Москве не был, только написал Щепкину несколько писем.
Щепкин играл Городничего очень смешно.
Но в конце неожиданно вдруг по-настоящему трагически.
«Городничий (вытянувшись и дрожа всем телом). Помилуйте, не погубите! Жена, дети маленькие... не сделайте несчастным человека».
И его вдруг становилось жалко до слез. Этого, по сути, негодяя и пройдоху…
Сам Гоголь тогда на вечере у Жуковского, в 1836-м, по воспоминаниям Тургенева «читал… превосходно…, поразил меня чрезвычайной простотой и сдержанностью манеры, какой-то важной и в то же время наивной искренностью, которой словно и дела нет — есть ли тут слушатели и что они думают. Казалось, Гоголь только и заботился о том, как бы вникнуть в предмет, для него самого новый, и как бы вернее передать собственное впечатление. Эффект выходил необычайный»
Но ни у кого этот спектакль, мне кажется, так и не случился. До сих пор.
Попробовал бы ли я поставить? Да. Была б возможность, конечно. Кто знает, может такая возможность еще будет.
.
- И я не осуждаю… Иди и больше не греши.
Потрясающая сцена. Ни в художественной литературе, ни в драматургии, подобной по силе и красоте, пожалуй, нет.
Мы не знаем ее начала. Мы не знаем, что было после. Куда она теперь могла деться, куда пойти, как жить и общаться… Эта женщина… Об этом можно размышлять вечно.
Это из Евангелия от Иоанна. Мы все помним – кто без греха, пусть первым бросит камень…
Как она жила, эта женщина? Кем была? Изменила ли мужу, или безоглядно и доверчиво полюбив, потеряла невинность с женатым… Почему не привели и его?..
Такая страшная казнь ей грозила. И она всегда, с детства знала об этом.
Но любовь.
Вечная всесильная любовь оказалась сильнее страха смерти.
И вот она одна, эта женщина.
Бедная несчастная женщина. Пожелавшая чуточку счастья. Одна перед толпой…
По закону, обвинение должны были подтвердить минимум два свидетеля. Значит, они были. Выследили… Тащили с криками, собирая толпу, через весь город к храму...
В таких случаях делалась постройка, «скила» (так же называлась и сама казнь побивания камнями), в «шесть локтей» высотой. То есть около трех метров.
Сдирали одежду (правда, некоторые мудрецы возражали, и просили прикрывать некоторые части тела, дабы не смущать зрителей), связывали за спиной руки, и с этой «скилы» сталкивали на камни.
Если смерть не наступала сразу, тогда на постройку затаскивали валун, который могли поднять, и сбрасывали сверху.
Если смерть всё же не наступала – тогда все, каждый, бывшие соседи, друзья, родственники должны были добить, кидая камни…
И вот привели ее, кричали Христу… А он что-то молча чертил на песке…
«Иисус же пошел на гору Елеонскую.
А утром опять пришел в храм, и весь народ шел к Нему. Он сел и учил их.
Тут книжники и фарисеи привели к Нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставив ее посреди, сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии;
а Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь?
Говорили же это, искушая Его, чтобы найти что-нибудь к обвинению Его. Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания.
Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись (распрямившись, И.Д.), сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень.
И опять, наклонившись низко, писал на земле.
Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних;
и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди.
Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей:
женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя?
Она отвечала: никто, Господи.
Иисус сказал ей:
и Я не осуждаю тебя;
иди и больше не греши».
.
- Был Куза…
На этом острове я тоже притормаживаю… Когда надо принять решение. И деньги нужны, и предложение заманчивое в этом, денежном, смысле. Но… Но… Но…
Так, конечно, ничего не понятно.
«Был Куза с нелепым предложением переделать «Нана» и “Bel Ami” в пьесу. Я было поколебался, но, перечтя романы, пришел в себя».
Это из письма Булгакова Ермолинскому, июнь 1937 г.
Куза (с ударением на первом слоге) – это артист Вахтанговского театра, через несколько лет, в начале войны он погибнет, когда немецкая бомба попадет в театр.
В это время у Булгакова было очень сложно. Ничего нигде не шло. Запрет следовал за запретом. Недавно, в 1936-м, после пяти лет репетиций, шести генеральных прогонов и семи спектаклей, был снят "Мольер"…
Он был хорошим врачом. Суровая практика полевых условий гражданской войны… Работа земским доктором… Работа венерологом в Киеве… Всегда востребованная специальность…
Но он не сдался. Не бросил свое дело и призвание… Хотя было тяжко, и искушение было велико, и сделать такую пьесу, развлекательную, с клубничкой, он бы мог очень хорошо, и народ бы, конечно, ломился, исходя уже из предложенных названий… И пошли бы деньги валом…
Но он не сдался. Он отказался.
Ермолинский, его друг (между прочим, он сценарист первых «Неуловимых», что удивительно, зная его биографию) несколько раз арестовывался. Даже после смерти Булгакова его допрашивали. В том числе и о взглядах Булгакова. Некоторые стенограммы опубликованы. В сильном, видимо, сокращении, поскольку помечено «допрос начат-допрос окончен» с 5-ти вечера до 4-х утра. А текста только пара страничек…
Он вел себя достойно.
Сцену с валютчиками в «Мастере» Булгаков писал, основываясь как раз на рассказах Ермолинского. И тот сильно обижался, читая сцену в достаточно комичной фантазийной интерпретации Булгакова – «там на самом деле народ умирал от инфарктов… там было страшно…»
То есть Булгаков все знал и понимал достаточно реально, в отличие от многих. Да и сам прошел обыски и допросы еще в 20-х. Но мог смеяться, иронизировать над страшными по сути вещами. Возможно, это тоже была защита.
И он не изменил себе.
И когда даже в самые трудные времена мне, бывало, предлагали поставить какую-нибудь сомнительную клубничную антрепризу, я говорил себе: «Был Куза…»
.
- Кому бы ты ни поклонялся, ты поклоняешься Мне.
Бхагавадгита.
Ну, это тоже можно не комментировать. Тоже остров для размышлений.
.
- Держаться, Антуан, держаться!
Это говорю себе, когда надо поднапрячься, или в спортзале, когда делать уже ничего неохота. Это из пьесы про Дерикота.
«Антуан. Почему-то голова болит… Надо тренировать сосуды. Знаете как? Выпьешь – сосуды расширяются. Покуришь – сосуды сужаются. Вот так их и гоняешь – туда-сюда, туда-сюда…
Варвара . Что вы несете, Антуан?
Дерикот. Ну, судя по всему, к съемке он готов. Все готовы? Маэстро, начали! Прошу!
Музыка.
Дерикот. Отлично. Я чувствую дикое вдохновение. (ставит камеру) Антуан, идите сюда.
Антуан. (идет) Что-то ноги меня не слушаются.
Дерикот. Держаться, Антуан, держаться!
Антуан. Мои предки жили в Тунисе. Я - лев, я - барс, я - гепард. Р-ррррр…
Варвара. Он свихнулся!»
.
- Если есть «Троица» Рублева – значит, есть Бог.
П.Флоренский.
Тут можно очень надолго влезть в размышления. Я долго не буду.
Например, Ньютон, великий Ньютон перед смертью признался, что не принимает догмат о Троице. Он был очень религиозен, написал несколько серьезных и глубоких теологических трактатов, и специально изучил древние языки (помимо латыни, которую, понятно, и так знал), чтобы читать библейские тексты в оригинале.
Но по сути, оказался ближе к заклейменному Вселенским собором арианству... Это противоречие, видно, разрывало его долгие годы... И он был честен в своих попытках докопаться до самой сути... И, возможно, понимал, что есть вещи, которые осознаются каким-то другим способом. За границами привычной логики и причинно-следственных связей...
О Троице писал один из основоположников советской космонавтики, физик, академик Б. Раушенбах. Он, кстати, пришел к православию в 83 года.
Ну, и Флоренский. Окончил физ.-мат. ф-т московского университета, был прекрасно образован. То есть за этим его утверждением много чего помимо просто веры и естественного следования религиозной догматике.
"Из всех философских доказательств бытия Божия наиболее убедительно звучит именно то, о котором даже не упоминается в учебниках; примерно оно может быть построено умозаключением: “Есть Троица Рублева, следовательно, есть Бог”.
.
- Во всем мире, духовном и вещественном, я вижу только два слова: Иисус Христос.
Иларион Домрачев «На горах Кавказа».
Была бы просто фраза и фраза. Одна из многих такого рода. Но совершенно по-другому и в другом объеме она открывается тем, кто знаком с этой великой книгой.
.
- Изображением зла зло не лечится.
Я не помню, кто это сказал.
Предполагаю, что Филарет Дроздов, митрополит московский, причисленный не так давно к лику святых.
Об этой фразе я думаю всю свою жизнь. Особенно, когда вижу фильмы, читаю книги, где так или иначе авторы в это "зло" погружаются. И вроде как с благой целью, и мораль в финале обычно внятна. И "злодей" зачастую либо гибнет, либо саморазрушается, либо "осознает" и "кается"... И вроде это о его внутренней пустоте...
Нет. Это романтизация зла. Совершенно определенно.
И как тут быть - со одной стороны надо писать (снимать, ставить) обо всем, и вместе с тем автор эту дьявольскую цепь продолжает и укрепляет... И особенно если он талантлив.
"Крестный отец", скажем, или "Однажды в Америке", или "Бег"...
Вот, к примеру, тема. Из сотен таких же других.
Один, видимо, очень неглупый дипломат, служащий где-то в Южной Америке как-то много лет назад сказал, имея в виду главарей наркокартелей: "Они сделали ужасную вещь. Они сделали наркотики частью культуры. Как что-то совершенно повседневное".
Он говорил о том, что эти главари сознательно и целенаправленно финансировали создание фильмов, спектаклей, романов... И концовка у всех этих фильмов-спектаклей-романов была, конечно, "правильная", и порицалось то, что должно быть порицаемо... Но эти ребята, главари, тоже, ох, как негупы...
.
- Они хочут свою образованность показать…
Просто веселая фраза, которая, бывает, приходит на ум. Это из чеховской «Свадьбы».
«Ять. Если бы вы видели электрическую батарею, из чего она составлена, то иначе бы рассуждали.
Жигалов. И не желаю видеть. Жульничество. Народ простой надувают... Соки последние выжимают... Знаем их, этих самых... А вы, господин молодой человек, чем за жульничество заступаться, лучше бы выпили и другим налили. Да право!
Апломбов. Я с вами, папаша, вполне согласен. К чему заводить ученые разговоры? Я не прочь и сам поговорить о всевозможных открытиях в научном смысле, но ведь на это есть другое время! (Дашеньке.) Ты какого мнения, машер?
Дашенька. Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном».
.
Кульманджи. Так что ты так не говори – умру-не умру. Это Аллах решать будет.
Анна. Вкручивай лампочку.
Из пьесы Энума Элиш. Анна.
Ну, что ж. Пора. Дальше в путь.
Лечу.
2024 г.
-