Предыдущая глава 11. http://proza.ru/2024/02/14/1035
Глава 12. СЕСТРА
Первый серьезный спор между ними произошел еще в середине марта, когда Женя начал показывать в ноутбуке варианты сельских особняков Подмосковья с размахом архитектурных излишеств, с резким удорожанием стройки в угоду желающим выставиться перед другими своим амбиционным жильем.
Это был не спор, а скорее диалог заинтересованных лиц, который, по меркам Саши, мог бы перейти и в скандал, если бы они были моложе и не столь сдержаны в выражении эмоций.
— Давай я построю трехэтажный дом вот такого плана, — Женя показал изображение шикарного кирпичного особняка.
— И обязательно с лифтом, — съехидничала Саша, — и еще башню добавить, и будет вторая кирха.
Она накрывала на стол к ужину.
— Но какой обзор сверху! — Женя притянул ее, усадил на стул. — Давай внимательно все посмотрим и выберем свой вариант. Дом — это место проживания семьи, наша визитная карточка.
— Согласна. Смотрите, — вот какой я крутой и обеспеченный! А рядом заваливается дореволюционная саманная хатка, обитая маленькими дощечками от деревянных водочных ящиков из-за недостатка денег у простого селянина.
Женя кивнул:
— Конечно, социальное расслоение общества, в первую очередь, заметно по жилью, но дом-то ты строишь один раз в жизни для себя, а не на продажу.
— Женечка, но второй и третий этажи — это солнцепек, невозможность открыть окно и посмотреть на белый свет, особенно летом. А зимой — пронизывающий ветер, крепкие морозы! А с возрастом — проблема ступенек. Ты же знаешь нашу квартиру, где живут сейчас мои родители? В подъезде — всего две ступеньки, а они для дедушки с его инвалидной коляской и бабушки с заболеваниями ног стали к концу их жизни препятствиями. Без посторонней помощи родных они не могли выйти
и посидеть на лавочке, чтобы подышать свежим воздухом. Смотри сам! Тебе решать!
Последние доводы стали для Жени решающими Он выбрал двухэтажный коттедж без особых выкрутасов, из красного кирпича.
Обычный домик, огромный особняк в престижном районе, — как важно, чтобы в его стенах жили понимание, радость, тепло, чтобы не было каменных лиц, отгородившихся обидами, беспочвенной злостью. И отсутствующих глаз, не готовых посмотреть на глупую размолвку с другой, противоположной стороны, не с упрямой линии, а с поверхности, поля взаимопонимания, юмора, нежности прожитых неповторимых лет. Когда чувства были включены, не погашены безликими днями, бездушными словами.
Саша взяла отпуск за свой счет до первого мая, до предполагаемого декретного отпуска и видела, с каким нескрываемым любопытством, интересом встретили известие об отъезде в Саратов ее коллеги в школе.
А некоторые — с плохо скрываемой завистью.
Саше попалось среди математических формул и теорем неожиданное философское высказывание известного немецкого математика, философа Готфрида Лейбница:
"Зависть есть беспокойство (неудовольствие) души, вытекающее из того, что желательным нам благом обладает другой человек, которого мы не считаем более нас достойным владеть им".
И не нужно думать о различии белой и черной зависти. Страшно, когда зависть рядом, и живет это чувство, развиваясь незаметно, исподтишка, год за годом у самого родного человека — у твоей сводной сестры. И прорывается внезапно, ударяя в самое сердце.
На улице запахло весной. И с каждым днем этот особый запах, настоянный на холоде пока замерзающих ночью лужиц, просыпающейся земли, свежем теплом ветерке с Волги, звоне сваливающихся с крыш огромных сосулек, — будил чувства, радовал.
Неожиданно растянувшийся после зимней стужи и угрюмости день, еще сонные, но уже готовящиеся к взрыву просыпания деревья с нахохлившимися почками, — все это вместе с постоянными толчками, движением внутри тебя будущей жизни освещало особым светом суть жизни.
Особенно, когда рядом близкий человек, чье присутствие необходимо. И думаешь, как ты могла существовать без его внимательного взгляда, тепла его рук, его энергии, спокойствия, уверенности, силы?
Сестра Настя приехала в середине марта. Она не была на похоронах ни дедушки, ни бабушки. Отговорилась болезнью детей, страшной жарой. По телефону извинялась перед матерью, обещала приехать, как только удастся. Но эти обещания уже ничего не значили, потому что сердца всех были в те минуты обожжены болью.
Отец, словно пригнувшийся от тяжести беды, неожиданно сказал маме через неделю после похорон бабушки:
— Это я виноват, что не пригрел по-настоящему свою старшую дочку. Где-то мы с тобой проглядели, мать! Почему она от нас так отдалилась? Я понимаю, что у нее еще есть бабушки и дедушка в Подмосковье. Мы всегда были рады, что Настенька у них отдыхала летом. Но ведь мои родители любили ее так же, как и Сашу. Никогда не делали различия между ними. Саше даже больше доставалось наказаний за ее вечные шалости. Теперь уже ничего не вернешь. Жаль!
Настя сразу предупредила, что у нее вечером поезд до Москвы. Ее семья жила в новом районе в Раменском, недавно купили квартиру. Никто не болеет, все прекрасно.
И уже с первых минут встречи и сообщения этих телеграфных новостей, пока обнялись и расцеловались на пороге, прошлись по просторным комнатам, уселись за накрытым столом в кухне, Саша почувствовала холодок и некоторое отчуждение, словно рядом была не родная сестра.
— Где твой миллионер? Деньги делает? — Настя с любопытством рассматривала широкие подоконники с цветущими комнатными растениями. — И охота тебе возиться с землей в доме. Столько грязи от них! Никогда я тебя, Сашка, не понимала. Вечно у тебя все не так, как у людей. Выделывалась всю жизнь. И у тебя все всегда получалось! Просто везет больше, чем другим! В таком шикарном доме обитаешь! Увезет тебя твой немец за границу, про нас и не вспомнишь!
Эти слова оглушили, и Саша вспомнила, как Настя выкладывала в детстве на столе все свои сокровища — цепочки, кулоны, сережки, колечки — и говорила: «А у меня, смотри, вот сколько всего, хотя тебя бабушка больше меня любит. А моя бабушка в Москве мне настоящую золотую цепочку подарила и сережки, а у тебя такого нет и не будет никогда».
А Саша смеялась. Ей было не до колечек и цепочек с ее незаживающими ссадинами на руках, когда с вечера копаешь в прибрежном иле банку червей, а потом часами ныряешь и загораешь на реке.
Настя рвалась из дома во взрослую жизнь. Она поступила в медицинское училище, окончив неполную среднюю школу. Вышла рано замуж, была счастлива, но приезжая домой, часто повторяла: «И чего вы все на высшем образовании помешались? Девчонки с красными дипломами простыми продавщицами за прилавками стоят в Москве! Толку от этого высшего образования!
И Саша видела, как низко наклонял голову отец, понимая, что где-то не доглядели, просмотрели, не объяснили вовремя. А, может быть, действительно, слишком много времени уделяли Саше, как младшей, считая старшую дочь образцом понимания и послушности.
Когда расположились после обеда в зале, Настя сказала, отвернувшись к окну:
— Ты не подумай, я не завидую. Но почему одним все, а другим нужно корячиться, напрягаться всю жизнь, когда другие жируют, плывут по волнам роскошной жизни? Чем я хуже тебя? У тебя с одним была неземная любовь, носил тебя на руках, пылиночки сдувал. Каждый год разъезжали вы с ним и с учениками по стране, не сиделось вам дома. И все на свои нищенские учительские зарплаты. А, может быть, на папины с мамой деньги? Или бабушка с дедушкой любимой Сашеньке все пенсии отдавали? Ты же у них была единственная любимая внучка! А теперь второй муж, неизвестно откуда свалился? Ты же говорила, что сохнешь по своему Косте, ни на кого не глядишь! И вдруг — новая жизнь, новая любовь! Теперь уже точно работать не будешь! Королевна ты наша!
И Саше вдруг стало грустно до слез от невозможности укрыться от этого проявления откровенной зависти, скопившейся недоброжелательности, всех проблем взаимоотношений с людьми, которым все чего-то не хватает.
Она перевела разговор в другое русло, расспрашивала о бабушке, детях, муже, стараясь подавить навязчивое чувство появившейся обиды от несправедливых обвинений и суждений, боясь не сдержаться и в запале, как это обычно бывает, наговорить множество лишних ненужных слов.
Настя так и не дождалась Жени, с которым она очень хотела познакомиться. На прощание она сказала:
— Не обижайся на правду, сестричка! Давно хотела с тобой по душам поговорить, без отца с матерью рядом. Нам нужно держаться друг за дружку. Соберешься в Москву — звони!
Настя уехала на вокзал спокойная, неторопливая, уверенная в себе, довольная состоявшимся разговором, нормальным видом располневшей сестры, и уже на перроне перед посадкой в скорый поезд позвонила матери и доложила, что с сестрой в Саратове все в порядке.
А Саша стояла у окна на кухне, мучительно потирая виски от невыносимой головной боли, которая завинтилась, опоясала лоб, давила на виски, видимо, от долгого пребывания в помещении. И вспомнила слова Иоганна Гете: «Ненависть — активное чувство недовольства, зависть — пассивное. Нечего удивляться тому, что зависть быстро переходит в ненависть».
Женя по ее виду понял, что Саша расстроена, и, не снимая куртку, подал в прихожей шубу и шапку, заметил:
— Гуляем ровно час! Смотри, как воздух за день нагрелся! Весна, Сашка, пришла, а ты все вздыхаешь! Это же наша с тобой вместе первая весна! Как тридцать весен со мной встретишь, тогда, может быть, я тебе разрешу немножко повздыхать, а пока терпи! Надеюсь, я тебе еще не надоел?
И, стоя обнявшись, на берегу могучей русской реки, пока закованной в панцирь зимней неволи, они понимали, что еще многое в жизни им придется принимать, терпеть, может быть, даже терять. Но все равно будет наступать момент, когда ночью или ранним утром вздрогнет, нагревшись за весенние светлые дни, вся эта махина многометровой толщи льда, вздыбится неукротимо, и, сметая все на своем пути, помчится к далекому морю, напоминая о наступлении весны.
(продолжение следует)
Следующая глава 13. http://proza.ru/2024/02/15/1150