Отягощённый прилипшей мигренью Андрей Петрович смерился в последние недели с зачастившими сменами настроения. Бодрое, пламенное, играющее нотками джазовых композиций мажорное состояние и минорную отрешенность разделяли какие-то несколько взмахов ресниц. Вот и сейчас, с мелом в руках, пылко раскидывая формулы по доске, рассказывал аудитории о квантовой механике, как вдруг глаза его замигали, а лицо покрылось туманной белизной. Андрей Петрович медленно перевёл своё болезненное состояние на стул, растворился среди незаданных студентами вопросов. Спешно собрал записи со стола в дипломат и, не прикончив оставшиеся полчаса лекции, молча вышел из кабинета.
Мелкий дождь. Десятки осенних, спешащих куда-то пальто и их владельцев сталкивались с протёртой, изношенной замшевой курткой Неонова, бредущего по тротуару. Андрею Петровичу, казалось, не интересны были лица, он вообще забыл о тех эмоциях, что сосуществовали с ним в мире. Соприкосновения с прохожими сопровождались негласными взаимными упрёками о разности в ценности времени.
- Если допустить, что времени не существует, как говорил Штейн, то разве имеет смысл куда-либо спешить? – Неонов ощутил легкий удар в плечо, услышал порхающие за спиной извинения. – Что, если пока не родился человек, который смог бы опровергнуть имеющиеся формулы, вписать своё имя, как человек, математически убивший время? А если и так, то, что бы он доказал этим? И как это экспериментально проверить?
Карман его куртки задрожал, послышались торжественные ноты. Кинув пальцем осень Вивальди в сторону обгоняющего его очередного пальто, услышал голос дочери.
Взаимно справившись о самочувствии друг друга, Андрей Петрович и Анна Андреевна договорились встретиться в условленном месте, где как утверждала дочь: любимого отца ждёт приятнейшее откровение.
При всем своём размеренном, даже несколько флегматичном нраве профессор любил разного рода загадки и интересные внезапности. Обогнав пальто, окрашенное несколькими мгновениями ранее творчеством известного итальянца, юркнул в метро.
Аня, закутанная в бежевый тренчкот, стояла перед огромной высоткой, пряталась под зелёным зонтом, извивалась на ветру, точно маленькая куколка шелкопряда на листке, готовая разродится в бабочку. Неонов обнял почти идеальную копию своей давно погибшей жены, нежно провёл по худой шее, по тёмным кудрям, разливающимся как спелый каберне-совиньон на тоненьком стебле.
- Опять в маминой куртке! Купи уже нормальное пальто, пап!
- Мне нравится…
- Загрустил? Отставить! А у меня хорошие новости для тебя!
- Какие?
- С тебя ужин в дорогом ресторане для самой любимой и креативной. Сегодня же!
- Всегда рад компании с хорошим человеком. По какому случаю?
- Я знаю, что ты следил за творчеством одного художника, - дочь улыбнулась, - прямо за моей спиной гостиница, и угадай что там?
- Он выставляется там?
- И не просто выставляется, он лично будет присутствовать всю неделю и общаться с поклонниками! Представляешь? А у меня уже есть билеты. Вот… Почему ты так смотришь? Я думала - ты без ума от работ Штейна?
- Не то чтобы…
- Он никогда не появлялся на публике… и теперь здесь!
- Что, прости? Его же все знают… - вспоминая неприятную компанию с художником в его доме, Неонов почесал затылок.
- Опять голова болит? Может тогда в другой раз? Мы так редко встречаемся, можем провести время у тебя дома.
- Нет, всё хорошо, - увидев разочарование на разглаженных от улыбки серьезных щеках дочери, Неонов собрал свои мрачные мысли и, смахнув рукой в сторону, оставил их в ближайшей луже, подхватил Аню под руку и направился ко входу.
Лифт заполнился людьми: постояльцами, только въезжающими с сумками и некоторыми, судя по количеству произносимых «Штейнов», посетителями выставки на последнем этаже. Фойе медленно начало сужаться, пока не осталась небольшая сквозящая светом щель.
После отметки на десятом этаже, остались четверо. Неонов с Аней и двое парней, один с фотоаппаратом на шее, другой с видеокамерой в руках.
- Почему сейчас?
- Что: почему сейчас?
- Штейн решил показать своё лицо? Почему сейчас? – журналисты заговорили.
- Не знаю, говорят его личность раскрыли.
- Не может быть. Бэнкси не раскрыли, а Штейна тем более не смогут.
- Может решил оставить свой след в истории?
- Под настоящем именем? Ерунда.
- Почему?
- Такие знают цену творчеству.
- Как Зодиак?
- Ага.
- И то верно.
- Может из-за денег?
- Извините, что вмешиваюсь, – встрял в разговор Неонов, – но о чём вы говорите? Штейна все и так знают. Бывший физик, у меня на кафедре работал когда-то, после автокатастрофы начал писать картины. Я его уже видел с месяц назад у него в особняке, он меня сам пригласил.
Наступило неловкое молчание, к нему добавились тихие:
- Свидетель Иегова!
- Избранный! – послышались смешки.
- Пап, пап, хватит, - одёрнула за рукав Аня, - о чём ты говоришь?
Створки раскрылись на сороковом этаже. Пентхаус.
Светлое просторное помещение, очерченное мраморными плитками, сморщенное в пространстве присутствующими людьми.
Неонов рассматривал картины, но не видел того, что видел прежде в картинах Штейна. Не видел многомерности, не замечал движения, лишь статичные замысловатые картинки.
- Говорят, это Штейн!
- А вдруг не он? – опять зашумели журналисты.
- Заверяют, что супрематический гений собственной персоной…
Андрей Петрович увидел человека в окружении десятков вспышек.
Собравшись, как падальщики к трупу, чиркая из фотоаппаратов, словно пытаясь возжечь костёр под знаменитым художником, журналисты пытались подогреть будущее мясо, чтобы от того пахло, как от приготовленной в печи всеми любимой индейке.
- Ну что же пора рассказать о моем супрематическом минимализме. Я давно готовил ответ, идея проста – совершить рывок от Малевича к…
Лицо Неонова покрылось мелкой испариной, как бывает по утру из-за разницы температур.
Перед вспышками камер стоял не тот человек, с которым в особняке повзодрил Неонов. Молодой, пышущий самодовольством.
- Аня, этот человек - не Штейн. Не он…
- Пап?
- Я лично знаком со Штейном…
- Моё имя – Николай Алексеевич Сребцов, - продолжил человек, представившийся Штейном, - всю жизнь я занимался искусством, окончил художественный институт имени Сурикова, долгое время рисовал, как говорится в стол.
- Многие говорят, что ваши картины написаны со знанием постулатов квантовой физики, вы также обучались и на физика?
- Любое направление: будь то естественные науки или гуманитарные, математика – это своего рода искусство. Только работают в разных плоскостях. Но нет, о физике я лишь помню, что если одному человеку упало на голову яблоко, то это может изменить весь мир. Как его звали?
- Ньютон!
- Вот и славно…
Неонов схватил Аню за руку и потащил прочь от такого откровения.
Извинившись за испорченный вечер, Неонов усадил дочь в такси и украдкой провожая взглядом вопросительное недоумение на лице дочери, слушал очередной ответ:
«Набранный вами номер не существует».
Следующим утром, Неонов отправился в особняк Штейна, но по приезду не нашёл ни художника, ни его дом. Несколько бесславных рыбаков у озера в окружении из частокола елей.