Баба Паня совсем к весне ослабла. С трудом встала с кровати, добрела до веранды, распахнула тяжёлую дубовую дверь. Чтобы не упасть ненароком, припёрлась спиной к дверному косяку. Руки прижала к груди, к сердцу, которое бешено колотилось, словно хотело вырваться наружу.
Беленький ситцевый платочек завязан тугим узелком под подбородком. Синяя вязаная кофта прикрывает исхудавшее, высохшее тело. Тёмная ситцевая юбка, прихваченная резинкой на поясе, свисает почти до пят. На ногах - прошедшие немало дорог, растоптанные тапочки...
Глаза, давно обесцветившиеся от прожитых лет и пролитых слёз, повлажнели - от яркого солнца?
А, может - от переполнявших душу чувств?
Или - от аромата сирени, куст которой старается порадовать хозяйку буйным цветением?
Но, погрузившись в свои мысли, она не замечает этой красоты.
Лицо светится теплом и чем-то особенным, нежным.
Жизнь не щадила Паню, бросала из огня да в полымя, закаляла. Хлебнула она сполна своего горюшка. Знала, что страшнее того, что пережила, быть не может. Не пугало и не удивляло уже ничего - ни жизнь, ни смерть. Душа закаменела. Так она сама часто говорила о себе. Да видно ошибалась.
- Слава Богу, дождалась, - шептали потрескавшиеся, сухие, бледные губы. А слёзы прочертили влажные дорожки на морщинистых щеках, на подбородке, капали на мозолистые пальцы рук, скрюченные от времени и тяжёлой работы.
Когда-то не было Пане равных ни на колхозных полях, ни на своём огороде. По размашистой стремительной походке её ни с кем невозможно было спутать за версту. Да видно отработалась, отбегалась. Ушло всё. Сильно сдала за минувшую зиму...
...Солнечный луч скользнул по лицу старушки, юркнул в дальний угол, высветил собравшуюся там пыль и паутину, чего прежде хозяйка в своём доме никогда не допускала. Сегодня ничего не замечала, это её уже не волновало. Напряжённо вглядывалась вдаль, на дорогу. Собрав свои последние силы, направила их на ожидание, стараясь унять дрожь в коленях и предательскую слабость. ..
Время тянулось медленно, ожидание всегда нелегко и тревожно. Некоторое время старушка стояла не шелохнувших, погрузившись в себя.
И вдруг - морщинки непривычно передёрнулись, подобие улыбки появилось на лице. Паня сделала шаг вперёд - навстречу Чуду! Но пошатнулась и, чтобы вернуть равновесие, снова упёрлась спиной в дверной косяк. Праправнучка приехала!
- Слава Богу! Дождалась, - повторяла Паня.
Едва слышен был её слабый, угасающий голос. Руки потянулись навстречу маленькому человечку, который только-только пришло в этот мир.
- Бабуль, знакомься, это Евгения, твоя праправнучка, - сказала, улыбаясь, Панина правнучка Елена. И только тут заметила, как слаба стала прабабушка. - Ой, да ты садись на лавку, скорее. Ну зачем ты встала, не упади.
Елена усадила бабушку поудобнее, сама рядышком присела, маленькая Евгения наблюдала эту сцену молча, пытливо вглядываясь в лицо Пани. Одной рукой она обхватила шею своей молодой мамы, а вторую протянула навстречу прапрабабушкиной морщинистой ладони.
Так встретились две родные жизни - одна из которых уже угасала, а другая совсем недавно пришла в этот мир...
Весь день улыбка не сходила с лица Пани, радовалась она своим самым дорогим гостям. А как пришло время их провожать, сказала:
- Прощевайте, миленькие. Дайте обниму вас.
И добавила - светло так, спокойно, как о чём-то совершенно решённом, понятном ей, ожидаемом и принимаемом с радостью:
- Теперь всё, пора мне. Видела папку с мамкой во сне, зовут. Машут мне, улыбаются. И сын с дочкой, и муж мой - все ждут меня ТАМ. Прощевайте, миленькие. Живите...
Наутро, тихо отошла в мир иной баба Паня... Присматривает теперь за своими потомками оттуда, откуда земному люду неведомо.
...Прошли годы. Праправнучка Евгения выросла, народились ещё праправнуки. Разлетелись все по разным городам и странам. И только дом бабы Пани стоит всё на том же месте, словно замер в ожидании своей участи, зарастает бурьяном, стареет, как когда-то его хозяйка, потихоньку рушится...
А куст сирени всё также радует по весне буйным цветом всех проходящих мимо...