Станислав Андреевич Скворцов относился к созерцательным натурам: людям, которые смотрят, наслаждаются увиденным, при этом впадая в состояние щенячьего восторга от увиденного, но толком ничего не видят, потому что занимаются лишь любованием природы и восприятием душевного тепла, которого в нашем мире остались лишь малые следы, и те уже начали улетучиваться на безумно жарком солнце, совершающем каждонедельные выбросы протуберанцев; а чего уж говорить о поиске чего-либо, когда необходимо определить значимость того или иного предмета или события? Подобная нагрузка для Станислава Андреевича была довольно утомительной, чтобы концентрировать на этом своё внимание. Он сильно нервничал, когда помимо его воли приходилось заниматься подобным.
Скорее всего, он особо и не заморачивался в этом направлении. Станислав витал в облаках и спускался оттуда в очень редких случаях. В основном, когда своим криком или просто возмущением жена напоминала ему, что он ещё ходит по земле, а она, эта земля, не всегда представляет из себя зелёный луг с ромашками и порхающими вокруг него бабочками.
Дожив до своих сорока, он оставался наивным ребёнком, а безвременье 80-х годов прошлого века с небольшим ускорением в конце вполне способствовали этому. Достаточно было просто ходить на работу и ничего не делать, чтобы получать тот минимум, на который можно было отовариться в магазинах, купив всё необходимое, что лежало на полках, но в подсобки и служебные помещения вход был заказан. Хотя этого товара там было куда больше, и относился он уже к дефицитным, но чтобы получить туда доступ, необходимы были знакомства и лишние деньги, которых в их семье никогда не водилось. Поэтому: живи, созерцай, философствуй, изучай практики тибетских отшельников. В крайнем случае познавай карму по Лазареву. Тебе никто не запрещает этого делать… Главное: не опаздывай на работу, а по звонку покидай помещение… и всё… В обратном случае получишь нагоняй и лишишься прогрессивки. Сейчас подобного персонажа тут же бы окрестили лузером…
Каждый приезд на дачу начинался всегда одинаково — с суеты и вечного ворчания жены. Вместо того чтобы побросать сумки и посидеть на свежем воздухе, она, не успев помыть руки, тут же приступала к готовке. Всё начиналось с чистки плиты. Как же, зимой мыши здесь свои игрища устраивали, а мне, прикажешь, в этой грязи еду готовить? Потом с кухни несётся стук тарелок, грохот кастрюлями, журчание вилок и ложек в столе. Вся эта какофония явно играла ей на руку. Сразу было видно, кто здесь хозяин! Кто всегда в работе, а кто баклуши бьёт, не зная, куда себя деть. И это, представьте себе, научный сотрудник какого-то там НИИ... Да что он в жизни знал, кроме своих пробирок и микроскопов, амёб всяких и инфузорий.
Жена по-другому не могла. Всех накормить надо — они с «голодного края» приехали, на хлебе и воде сидели, отощали в дороге. Город он такой — человека заживо съедает. Только здесь, на лоне природы, можно свободно дышать и полноценно питаться, хотя и продукты все из того же города, но перевариваются они здесь по-другому, а потом и туалет на свежем воздухе способствует планомерному очищению желудка.
А тут не успела спину разогнуть, как муж перед ней топчется, словно виноград мнёт. Отсюда появляется желание сбагрить его куда-нибудь... Лишь бы перед глазами не маячил.
— Стас, помнишь, как мы каждый июнь из года в год собирали ягоды?
— Когда это было? — потянулся в зевоте муж. — Сейчас не лес, а помойка сплошная. Под каждой ёлкой банка консервная или бутылка пивная валяется.
— А ты сходи тогда за «брошенные» дачи. Туда вообще никто не ходит. Почему, трудно сказать, боятся, наверное, там поляна была превосходная! Даже когда дачи построили, ягоды не переводились... Ну надо же как-то отметиться, чтобы было о чём зимой вспоминать.
— Так оно и есть. Кому там собирать? — поддержал её муж. — На тех дачах толком и не жил никто. Сразу признали незаконной постройкой. У них на участках теперь уже, наверное, подлесок вымахал за это время?! Гуще, чем в лесу стало... Сам я там не был — люди говорят.
Жена, протирая тарелки, приготовилась слушать мужа, но, как назло, тот замолк. Станислав Андреевич, сев за стол, стал умильно разглядывать рисунок на клеёнке, будто та представляла собой музейный экспонат. В комнате воцарилось хрупкое молчание. Каждый из присутствующих ждал принятия решений от своего оппонента.
— Ладно, ладно, — уговорила. Чего бы ты ни задумала, а своего всё равно добьёшься. Лучше уж согласиться, чем твои упрёки выслушивать...
Бросив в сумку пластмассовую баночку из-под импортных конфет, пару бутербродов и бутылку газировки, Станислав Андреевич выдвинулся на исходные позиции, если так можно назвать расхлябанную бетонку, ведущую в сторону леса. Он хорошо знал, что сейчас лучше исчезнуть. Это самое лучшее, что можно сделать в данной ситуации. Пока жена не приготовит еду и не приведёт всё в надлежащий порядок, пожалуй, ей лучше не мешать.
Лето неуклонно набирало свои обороты. Впереди уже мерещились дни летнего солнцестояния. Живи, наслаждайся жизнью! Казалось бы, всё должно гудеть и двигаться, как в улье в жаркую пору. Тут и солнце почти перпендикулярно светит на землю, а улицы пусты. Дома смотрят унылыми глазницами окон. Кое-где за ними может проскользнуть бесплотная тень, при этом ни дуновения ветерка. Всё замерло в ожидании. Правда, кое-где розовеет запоздалая сирень, то тут, то там белеет, разбросанный по палисадникам, чубушник. Запах чарующий! Вот только любоваться этой красотой некому. Впереди скрипнула калитка, а потом хлопнула входная дверь, но людей не видно…
Кажется, что бездомная собака, мирно лежавшая на дороге, и то превратилась в изваяние, но, завидев массивную фигуру Скворцова, лениво встала, отряхнула с себя пыль и, жалко повиливая хвостом, заковыляла прочь. Удивительно, но птицы тоже затаились — хоть бы кто чирикнул ради приличия, ан нет. Будто всё вымерло.
Эй, люди, где вы? Пусто, хоть шаром покати... Изредка слышен шум спускаемого ведра в колодец... и тишина. Никого... Может, и прошлым летом здесь наблюдалось подобное, но разве он мог это заметить, а тем более — запомнить? Скворцов и сейчас прошёл бы мимо, не обратив на это никакого внимания, но, решив подсчитать количество встреченных на своём пути прохожих, убедился в полном их отсутствии.
Его даже бездомные собаки не кусают. Они не обращают на него никакого внимания — будто его и нет. Словно он ничего не излучает. Скворцов не замечает их, они — его. Но зато он может сорвать ромашку и с большим вниманием разглядывать её, при этом стараясь подсчитывать количество лепестков на ней, не срывая их, а так, только разглядывая...
Куда все исчезли? Может, двинули на юг? Каждая козявка теперь спешит погреться на солнце — набраться сил перед грядущей осенью: с её дождями, первыми заморозками и вечной хандрой. А новое время со своими ускорениями и перестройками способствует подобному раскрепощению личности.
Люди стали другими: что ещё вчера многие считали нормой, сегодня для них — отстой. Появились новые слова: кооператор, частный предприниматель... Станислав Андреевич их даже выговаривал с трудом, а понять и принять нечто такое ему было не по силам. Вот так они жили-не тужили, а сейчас, как тараканы на старой кухне, расплодились и ползают, мешая работать по-старому. Не к добру это.
Время, когда каждое лето посёлок наполнялся дачниками всех мастей, заливался детским визгом, звучал голосами споривших о чём-то на перекрёстках женщин, прошло. Пусто. Все куда-то попрятались, будто выжидая чего. Уж очень всё хрупко и непредсказуемо. Рушится привычный уклад жизни: сколько ты ничего не делаешь — столько тебе и платят.
Заканчивается эта сторона посёлка, а за ним сразу лес. Он, наконец, защитит от палящей жары. Хорошо, была бы просто жара, а то душно, как в бане — быть дождю, но на белом выцветшем небе ни облачка. Узкая, ставшая уже зарастать тропинка прячется в ближнем кустарнике. А от крайнего дома к бетонке выстланы еловые ветви — значит, хоронили недавно... А Скворцов и не в курсе... За всеми не уследишь.
Народ мрёт. Не как мухи, конечно, такого не скажешь, у каждого из них свой черёд, но одно поколение безропотно сменяет другое. И это хорошо, когда кто-то впереди шествует, и ты понимаешь, что у тебя ещё есть время на раздумье, а потом, когда «авангард» исчерпает свои людские ресурсы и на смену придёт «скворцовское» поколение, уже они пойдут первыми, а все остальные за ними, но это всё потом, а сейчас настоящая жизнь только начинается, и надо получать от неё всё, что она может дать. Вот только ему, Скворцову Станиславу Андреевичу, особо ничего и не требуется. Главное, чтобы никто не трогал его и чтобы всё было, как есть, без всяких изменений. Это только дураки рвут себя в поисках чего-то нового, а для него главное — это стабильность. Любое новшество — это всегда стресс. А ему это надо?
Лес не дал той живительной прохлады, о которой он так мечтал. Куда там? Здесь стояла та же духота. Казалось, что воздух стал вязким, липким, в общем, не продохнёшь. Единственный положительный момент состоял в том, что прямые лучи солнца, застревая в густой кроне деревьев, не падали сразу вниз, а оставались там наверху. Остальные, прорываясь к земле, мелким солнечным дождём покрывали траву жёлтыми пятнышками, и то в небольшом количестве.
Тропинка изрядно петляла, и несведущий человек давно бы отчаялся идти по ней, думая о том, что такая еле видимая «змейка» вряд ли сможет привести к чему-нибудь путному, но Станислав знал, что делал, и не спеша двигался к своей цели: через километр-полтора она должна была вывести его на старую проезжую дорогу, которая уже непосредственно выводила к дачам, а следовательно, и к земляничной поляне.
Эта дорога, засыпанная щебёнкой, представляла собой довольно печальное зрелище. Как по ней ездили машины — это вопрос, а когда по ней проезжала последняя — неизвестно. Её поверхность — это съеденная землёй щебёнка и сплошные рытвины, превратившие когда-то ровную поверхность в скульптурный рельеф. Сейчас в сухую погоду можно свободно перемещаться по ней и то, обходя особо глубокие лунки, но что здесь творится осенью и весной, нетрудно себе представить.
«И куда тебя понесло?» — с нескрываемым раздражением думал Скворцов. — «И кому это надо?»
Но появившаяся впереди дачная ограда настроила его на весёлый лад. Теперь и вздохнуть можно свободно. Отсюда рукой подать до заветной поляны, были бы только ягоды, но и это не обязательно. В данном случае важен процесс, а не результат. Тем более, кому они нужны, эти ягоды? Если только жену потешить, чтобы потом подругам рассказывала, как ходила с мужем в лес и как страшно было. Отчего? Да просто страшно. Она много чего придумать может — на то она и женщина, на то и подруги её — тоже женщины, чтобы улыбаться и делать вид, что принимают всё за чистую монету, а ты всего лишь курьер на побегушках и больше никто. Ты с этим заданием хотя бы справься, а поблагодарить тебя или нагоняй устроить — от твоего результата будет зависеть, но на особые дифирамбы рассчитывать не приходится.
Давненько он здесь не был. Лет десять, наверное, а всё на том же месте стоит…
(продолжение следует)
Февраль 24г.)