Просветлённая Монька, познавшая Свет Истинны в зубастом мраке поглотившего её пса, сделала ещё пару открытий, приступив к предназначенной свыше работе. Приятных, очень приятных, и даже весёлых.
Оказалось, что охрана Сиятельной Особы, делает её присутствие на кухне, мечте любого служивого, не только желательным, но и обязательным. Что приятно, перепадавшими, время от времени, разными вкусностями.
Так же оказалось, что процесс охраны не тяжёлый, а опять же приятный и даже весёлый. Потому как состоял, после недолгих наблюдений, в охране Особы от мух. От этих, безусловно зловредных, надоедливых, доводящих до истерики, и даже! Даже до порчи блюд! Приготовляемой Особой, ввиду их, мух, зловредности. Скажем, Особа замахнётся мухобойкой на муху, а она -шмыг! И так спрячется, что только Монькины, видящие всё, огромные глаза и видели. Где затаилась это, особо опасное для Особы существо.
Подбежит, рычит, визжит, гавкает, лапами кафель гребёт, но добьётся! Уничтожения Особой опасности, посредством мухобойки.
Нагавкавшись, нарычавшись, наевшись вкусностей, с чувством глубокой удовлетворённости, от исполненного долга, Монька падала под ноги, и прижавшись к ним, не оставляя предмет охраны, засыпала. Не оставляя пост!
Оно конечно, наша благодарность за Монькины старания была безграничной. Но утомительной. Для головы. Та очень уставала, крутясь, выглядывая Моньку, чтобы не наступить на неё и не раздавить.
Как же нам стало хорошо, когда на каникулы привезли младшего внука! Ясно же, что Наследный Принц, по малости лет, имеет особые права и должен иметь особый надзор? И веселить его надо, чтобы не заскучал. Вот тут-то они и спелись! Это они и вытворяли! Веселили. Нет, Монькины, не маленькие уши не оторвали, но больше их сделали. Даже на вид. Ладно уши. Они умудрились из попы внука ёжика сделать!
В доме всегда есть что строить, не говоря за ремонт. Потому в саду, под навесом лежал штабель досок, с лесопилки, не струганный. И вот, эти засранцы, устроили там горки и гонки, на них самых.. Внук и съехал, голой попой, прямо по ним, не струганным. Отчего она, его ещё не загрубевшая от жизни, стала похожа на ежа, от заноз.
Перегнул я внука через колено, и самым не нежным образом стал выковыривать их иголкой, большой и тупой. Так не пискнул!
Кряхтел только — дескать подрасту, попомню тебе, дед.
Вот характер! Кремень!
Так и веселились, изо всех сил. Наших. Время-от-времени таки устраивая сафари на мух. На летней веранде. Открытые двери, огромные окна, в самый раз, для любимого мухами занятия — биться о стёкла окон головой. И быть лёгкой добычей для охотников. Монька рычала, гавкала, даже визжала — ругалась
на дружка, даже пару раз куснула, за попу, безрукого. Ну, по малолетству, у того руки не успевали за шустро убегавшей добычей. Ведь и язык ещё плохо слушался, только смеялся. На укусы. Характер!
Потому наши сердца упали до самого дна, когда с веранды раздался крик. Даже не крик — вопль.
Полный ужаса, обиды, боли. А когда увидели, что Монька лежит на спине, поджав ножки, с закрытыми глазами, высунув язык… а внук орёт, иногда вскрикивая: Муха кусила!!! - то сердца пробили и дно. Ну а уж когда под потолком зажужжал огромный, с воробья, чёрный-пречёрный шмель… Жена обмякла, повисла на моих руках, а во мне воскресли детские ужасы. Огромный — жало! Чёрный — траур. Траур — смерть! Оййй…
Хорошо, сноха забежала. С мазями какими-то. Смеётся! Дескать, мух гонять начали, но те шустрые. Улепётывают. А вот оса! Та не стала. И когда внук, радостно её прихлопнул, наконец-то! Ужалила его. Вот он и орёт. Как так-то, муха укусила?
А Монька? Так шмель залетел, она и грохнулась в обморок. От страха.
Сердца наши, кряхтя и спотыкаясь, поднялись из глубины глубин на место. Голова заработала, вспомнила — ведь это шмель-плотник! Местного разлива, то есть подвида. Не кусучий, вроде даже и жала нет.
Сноха успокоила внука, помазав где надо, предварительно поцеловав, где надо.
И зацелованного бабушкой, где не надо. Я шмеля выгнал, заметив! Монька внимательно, приоткрыв один глаз наблюдала, как я это делаю. Хитрюга!
Настала и её очередь, отодвинутой в сторонку ногами, чтобы не затоптать.
Пощупав — тёплая, женщины начали вымещать на ней весь свой пережитый страх. Монька не слышала упрёков! Она без сознания! Вот! Только язык подрагивал да с него слюна капала. Пришлось вмешаться, в упоительный процесс — обличать виновного. Как старому вояке. Хоть и давным-давно.
- Молчать! Не сметь! Монька героиня! Сдохла, но пост не бросила! Ей памятник положен! Вот!
Похороним — и поставим!
Приоткрыв, слегка, правый глаз, Монька даже язык спрятала на героиню. А памятник Моньке явно не понравился. Застонала, приоткрыла, слегка, уже оба глаза. Дождалась, когда на руки возьмут, облизала, обильно обмочив слюной, всё, до куда дотянулась. Неожиданно длинным, на зависть хамелеонам языком, вырвалась на свободу и!
Произвела меня в Боги! А как иначе? Чёрный ужас изгнал, в герои произвёл. Точно — Бог!
Ой, как же это трудно — быть Богом! Она ведь чуть что, бежала ко мне. За защитой. Чтобы я соседского кобеля облаял. Или игрушку вытащил из места, куда она её закинула. Или… Мало ли обязанностей у Бога?
Которые меня утомили до крайности, может и довели бы и до крайностей совсем не божественных, если бы….
Не случилась страшная, очень престрашная история.