Зал в Третьяковской галерее. Самый большой в музее. Это зал картин Ильи Репина. На стенах картины всем известные. Я пришёл в этот зал не один. Я привел в зал группу французов. Это экскурсия. Иностранцы за редчайшим исключением не знают почти ни одного живописного изображения на стенах. Всё в первый раз. Нужно все объяснять простыми словами, внятно и доходчиво. А это все портреты, то есть Россия в лицах, вершивших нашу историю и культуру. Если они хотят знать Россию, надо знать прежде всего имена её великих сынов. Как скажем и во Франции мы тоже не можем представить её историю и культуру без всех известных имён.
Но не только портреты, но и живописные изображения разных эпох нашей истории, иногда самых напряженных и трагических её эпизодах. Первая картина, которая бросается в глаза, как только ваша нога вступила в зал, это «Иван Грозный и сын его Иван». И невозможно пройти мимо. И я по глазам вижу, о чем они думают при взгляде на весь этот ужас, представленный на большом полотне. Кстати, Иван Грозный по-французски звучит совсем не так, как в русском языке. Ivan le Terrible звучит. То есть, Иван Ужасный. Да ужасный. И о чём здесь говорить! Вот оно подтверждение перед глазами. Да вся страна и по сей день остается ужасной. Мне это не говорят, но глаза не соврут. Знаю, о чём они думают.
Да ведь как им объяснить. Ужас, представленный на картине, это всего лишь версия. Напротив, сегодня всё больше фактов, говорящих в пользу того, что не убивал он сына. И правильно было бы перевести на французский имя царя , да и не только на французский, как Le Redoutale. А это не тоже самое, что ужасный. Да и сам царь говорил: «Государство без грозы, всё равно, что конь без узды». Пропала узда – и рассыпалось государство. И Россия пережила несколько таких несчастий. Последнее – так называемая «перестройка». Но это другая тема. Я стараюсь её обходить в этом зале.
А прямо перед нами другое огромное полотно. У неё длинное название «Прием волостных старшин императором Александром III. Французы не знают нашего царя. Как и нам тоже трудно разобраться во всех королях, императорах и даже президентах французских. Хотя имя Александра третьего должно им что-то сказать. Самый красивый мост в Париже носит имя Александра третьего.
Есть в этом зале и замечательный портрет Льва Толстого. Один из лучших. Мощный старик. Мощный интеллектуал. Огромная сила ума и духа. Он держит в руке книгу. Скорее всего это одно из Евангелий. Хотя в это время он создал и свое собственное Евангелие, свое учение. Вот его-то наши гости не могут не знать. Хотя бы потому, что «Война и мир» касается лично каждого из них. Когда я был в Париже, на одном из домов я увидел мемориальную доску. В этом доме в такие-то сроки жил Л. Толстой. Дань памяти.
Напротив в том же зале находится ещё одно изображение Толстого. Маленькая картинка, похожая на этюд. Мы видим мужика с седой бородой крепко держащий ручки плуга. Он пашет землю. Это Лев Николаевич Толстой При этом я вспоминаю слова Ленина, сказанные им о нём: « «Какая глыба, а? Какой матерый человечище! Вот это, батенька, художник... И — знаете, что еще изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было.» Да, не было. Прав был Ильич.
И еще одна картина в этом зале, на которую надо обратить внимание. «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Большой оригинал этой известной картины находится в Русском музее в Петербурге. У нас в Москве – уменьшенная копия, почти этюд. Но композиция и все действующие лица те же самые. Легко узнаваемые. Вот тут надо объяснять иностранцам, что казаки, это не отдельный народ. Это всё те же русские, но имеющие некоторые своеобразные черты. В одежде, в своей кухне, в историческом происхождении и даже в ментальности, как скажут сегодня. Парижу они должны быть знакомы. В 1814 году казаки Платова вошли в Париж и расположились бивуаком на Елисейских полях. А парижане ждали, что ужасные Kozaks в раже мщения за сожжённую Москву, снесут полгорода. Только ничего такого не было. И вели себя казаки в Париже куда как прилично, чем немцы и англичане. Правда был момент, который напряг парижан. В тот год
1814 католическая и православная Пасха совпали в одном дне. Так вот православные казаки отметили пасху своеобразно. Они установили алтарь ровно на том месте, где была отрублена голова Людовика 16 а потом и его супруги. Вот и всё.
*****
А потом мы все вместе перемещаемся ещё к одному портрету. Портрет совсем не парадный в отличии от многих портретов Третьяковской галереи. Здесь нет горделивой осанки, приличествующего одеяния или глубокой задумчивости во взоре. Одет человек как-то странно. Старенький перестиранный халат. Вокруг обстановка как бы соответствующая положению и настроению на картине. И весь вид у человека неряшливый. Волосы всклокоченные. Борода неухоженная и непричёсанная. А в глазах предсмертная тоска. Предчувствие конца жизненного пути. Ему не до внешнего вида. У него мысли о другом. О вечном. В глазах боль и мольба, обращённая к нам. Его зовут Мусоргский, или Модя для самых близких. Репин был из самых близких.
Я не буду говорить о музыке. Это отдельная и большая тема. Надо поговорить об истории создания портрета и трагической судьбе композитора.
Да, человеческая трагедия. А он уже при жизни классик. Он уже не малая часть русского мира. Без него невозможно представить всю духовную составляющую этого мира. Это последний и единственный портрет великого композитора.
Здесь мы видим глубоко больного человека. Он выглядит старше своих лет. А ему чуть больше сорока. Он поражен тяжелой формой алкоголизма. Он в больничной палате, в которую его поместили в припадке белой горячки.
Болезнь, если так можно выразиться, рукотворная. Она возникает не вдруг и не сразу. Это не случайное отравление. Нет. Алкоголизм – это медленное самоубийство. По мне – это следствие слабости и неспособности взять себя в руки. Вот Модя и не сумел взять себя в руки, всем своим сознанием не сумел преодолеть тягу к зелёному змию.
*****
А как хорошо всё начиналось. Отец Мусоргского, коллежский секретарь Пётр Алексеевич Мусоргский. Он происходил из старинного дворянского рода. Этот род восходил к смоленской ветви Рюриковичей. До 10-летнего возраста Модест и его старший брат Филарет получали домашнее образование. Его семья переехала в Петербург. Братья поступили в гимназию. В 1852 году, не окончив училища, Модест поступил в Школу гвардейских прапорщиков. Благодаря законоучителю отцу Крупскому глубоко проник в самую суть греческой, католической и протестантской церковной музыки. После Школы Мусоргский недолго служил в лейб-гвардейском Преображенском полку. А это был элитный полк.
Осталась фотография этих времён. Стройный молодой человек в эполетах и с саблей на боку. Он был великолепно образованный и эрудированный русский офицер. Он свободно читал и изъяснялся на французском и немецком языках. Он серьёзно занимался теорией и историей музыки.
Он стал хорошим пианистом. От природы у него был красивый баритон и он охотно пел на вечерах в частных музыкальных собраниях. В роду Мусоргских все мужчины связаны с армией. Но Модест прослужил всего пару лет, и когда ему исполнилось девятнадцать, он бросил военное дело ради музыки, которой, к слову сказать, никогда профессионально не занимался. Удивительно. Классик русской музыки не получил классического музыкального образования.
Ему в молодости много и легко удавалось. Он мог очаровать, обаять, влюбить в себя. Дам пленял красивым баритоном и витиеватыми комплиментами, мужчин восхищал эрудированностью, удачным каламбуром, тонкой остротой. Это был великосветский бонвиван. Душа любой компании.
А вот к практической жизни был совсем не способен. Как известно, в 1861 году отменили крепостное право. А он был дворянин и помещик. Модесту и его брату, как и всем российским помещикам, пришлось заняться крайне непростым делом — получать с бывших крепостных откуп за землю, разбираться с арендой и наймом теперь свободной рабочей силы.
А он не понимал в хозяйстве абсолютно ничего, и если брался за какой-нибудь земельно-денежный вопрос, в лучшем случае оказывался без прибыли, а чаще — в убытке. Он всю жизнь скитался по съемным квартирам, порой существовал в долг. Экономить не умел. Жил , как жилось. И начал пить уже молодым. И чем старше становился — тем больше пил. «Да уж, пьянство — порок разорительный. А в моем случае — наверное, и смертельный», — говорил он сам к концу жизни.
Один современник говорил: "Интенсивное поклонение Бахусу считалось почти обязательным для людей его круга того периода. Это была показуха, "поза" для лучших людей шестидесятых годов. Талантливые люди в России, которые любят простой люд, не могут не пить". Интересное суждение.
Мусоргский проводил день и ночь в санкт-петербургской таверне с низкой репутацией "Малый Ярославец" в сопровождении других богемных бездельников. Он и его собратья по выпивке идеализировали свой алкоголизм, возможно, рассматривая его как этическую и эстетическую часть их существования.
Он впервые соприкасается с алкоголем, когда ещё учился в Школе гвардейских подпрапорщиков. Шампанское было неотъемлемой частью богемной жизни. Бравада, такое гусарство, кайф, как сказали бы сегодня. По духу его отношение к жизни вполне соответствовали известным строчкам:
Пускай погибну безвозвратно,
Навек друзья, навек друзья,
Но всё ж покамест аккуратно
Пить буду я, пить буду я.
Пока я пьян, а пьян всегда я,
Ничто меня не сокрушит,
И никакая сила ада
Моё блаженство не смутит.
Пить аккуратно не получилось. Змей зелёный притягивал его всё больше и больше. В этом был ещё один притягательный момент, знакомый многим творческим личностям. Как ему казалось, он находил вдохновение лишь на дне бокала шампанского. Трезвое состояние пресно и лишало возможности погрузиться в сладостную нирвану, уносящую в небесную высь. В область , в которой происходит обострение всех чувств. Другой мир и другие возвышенные возможности. Может быть так оно есть, но в этой области и опаснейшая угроза гибельного конца. Приступы белой горячки начались , когда ему не было ещё и 30.
Один композитор, знавший Мусорского, выразился о нём так:
«Одаренный от природы кроме музыкального таланта большим умом, смёткой, он сторонился всегда от систематического изучения предмета. Музыкальную школою служила для него сама жизнь искусства. Он был ленив и беспечен как русский мужик, никогда не думал о завтрашнем дне».
А Репин, бывший близким другом композитора, и услаждавший его слух игрой на рояле, вспоминал так: «Особенно хорошо мне было писать картины под «Хованщину». А сколько вина выпивалось после таких музыкально-художественных сеансов! Как упоительно во время этих встреч было беседовать о людях и чувствах, о смешном и трагическом, о странных и прекрасных формах искусства».
А вот накануне кончины композитора, когда он пришел к нему в военный госпиталь для написания того самого портрета , который мы видим над текстом, он выразился уже по-другоому: «Невероятно, во что превратился этот превосходно воспитанный гвардейский офицер, остроумный собеседник и неисчерпаемый каламбурист. Где тот по-детски веселый бутуз с красным носиком картошкой, одетый с иголочки бонвиван — раздушенный, изысканный, брезгливый? Неужели это он?».
*****
А жизнь продолжалась. Мусоргский творил и пил. По мере того, как болезнь прогрессировала, Мусоргский становился все невыносимее в общении. Он начинал пить уже с утра, все помыслы были о рюмочке, он становился неряшлив, рассеян.
Отношение к Мусоргскому у его современников, композиторов и критиков было неоднозначно. Вот какую странную и жесткую характеристику дал Чайковский Мусоргскому. Это он пишет в письме фон Мекк:
«Мусоргского Вы очень верно называете отпетым. По таланту он, может быть, выше всех предыдущих, но это натура узкая, лишенная потребности в самосовершенствовании, слепо уверовавшая в нелепые теории своего кружка (Могучая кучка) и в свою гениальность. Кроме того, это какая-то низменная натура, любящая грубость, неотесанность, шероховатость. Он прямая противоположность своего друга Кюи, всегда мелко плавающего, но всегда приличного и изящного. Этот кокетничает, наоборот, своей безграмотностью, гордится своим невежеством, валяет как попало, слепо веруя в непогрешимость своего гения. А бывают у него-вспышки в самом деле талантливые и притом не лишенные самобытности. У него громадный талант, погибший вследствие каких-то роковых обстоятельств, сделавших из него святошу, после того как он долго кичился полным неверием. Он теперь не выходит из церкви, постится, говеет, кланяется мощам, и больше ничего. Несмотря на свою громадную даровитость, он сделал много зла. Например, он погубил Корсакова, уверив его, что учиться вредно. Вообще он - изобретатель всех теорий этого-странного кружка, соединяющего в себе столько нетронутых, не туда направленных или преждевременно разрушившихся сил.» Я думаю, что в конечном итоге Чайковский был неправ.
*****
Во время сеанса художник и композитор сидели один напротив другого в больничной палате. Репин не избегал темы тяжелого состояния Мусоргского. Они не молчали. Они разговаривали. И оба они знали, что конец близок. Они оба как бы взглянули в глаза бездны вечности.
Художнику удалось передать «красноречивый» взгляд Мусоргского, словно вопрошающий о внезапном конце жизни. Скоро он переступит порог в вечность. Не умозрительно. Он это чувствовал всем своим сознанием и плотью.
В этих самых халате и рубашке Репин усадил Мусоргского в кресло к окну позировать. Погода тогда, да и в последующие три дня, что художник приходил в больницу на сеансы, стояла прекрасная погода, свет падал идеально. Поскольку мольберта Илья Ефимович не захватил, то сам пристроился с холстом на больничном столике и весь первый час немилосердно мучил Модю: повернись, замри, смотри сюда. А потом позволил просто сидеть и думать о своем. Именно тогда Репин и уловил тот самый взгляд Мусоргского, одновременно детский, наивный, доверчивый и какой-то отрешенный. Товарищ словно знал, что случится с ним очень скоро, прощался и прощал себя и свою странную жизнь, в которой так неразумно распорядился своим талантом, где было столько разочарований и одиночества.
«Неужели все кончено? Как странно прожита жизнь!» — ему хотелось рыдать, пронзительно кричать во весь голос, чтобы проклятые мысли исчезли из головы. Но он лишь прикрыл глаза и попросил художника продолжить завтра.
Как было сказано, Репин провёл четыре сеанса, и портрет был практически готов. Приехав на пятый день, он застал Модеста Петровича в очень плохом состоянии. По слухам, Мусоргский уговорил сторожа принести ему выпивку, тот согласился и принёс из ближайшего трактира. Лечение сорвалось . Врачи разводили руками и пожимали плечами: "нет никакой надежды".
У Репина была странная, даже мрачная репутация. После окончания портрета человек, которого изображал Репин, умирал. «Жертвами» его кисти уже стали большинство мужиков, позировавших для «Бурлаков на Волге», и писатель Алексей Писемский. Впоследствии закономерность не раз подтверждалась: хирург Пирогов, писатель Гаршин, премьер-министр Столыпин — все они скончались вскоре после того, как появились на холсте Репина. В этот список мистически был вписан и Мусоргский.
*****
Композитор скончался 16 марта 1881 года. Его портрет кисти Репина сразу же доставили на IX передвижную выставку, открывшуюся 1 марта в доме Юсупова на Невском проспекте.. Павел Третьяков приобрел работу для своей галереи портретов «лучших людей России» сразу. Он его даже ещё и не видел, но купил не медля. Деньги, полученные за портрет, Репин пожертвовал на памятник Мусоргскому. Живописное изображение Мусоргского на выставке было задрапировано черным материалом.
Репин с горечью писал Стасову: "Как жаль эту гениальную силу, так глупо с собой распорядившуюся физически!"
Композитора похоронили на Тихвинском кладбище, воздвигли памятник, но в результате реконструкции и устройства "Аллеи композиторов", памятник был передвинут, а сама могила сначала оказалась под пешеходной дорожкой, а потом и вовсе была утеряна.
Так что от выдающегося русского композитора остались лишь памятник на кладбище, его бессмертная музыка и портрет работы И.Е. Репина.