Глава 250
После похищения Филиппа из Бастилии я должен был убедиться, что Филипп готов принять мой план для того, чтобы вернуть себе неотъемлемое право любого человека, не совершившего никакого преступления, право жить свободно, любить и быть любимым. Одновременно с этим я предлагал ему получить то, что ему принадлежит по праву рождения: Корону Франции и право повелевать своими поданными. Из самого обездоленного человека в королевстве он должен был единым шагом преобразоваться в самого могущественного гражданина королевства, в его владельца и повелителя. Я должен был убедиться, что у юного Филиппа достаточно на это не только сил, но и решимости, не только энтузиазма, но и терпения, готовности терпеть многие неудобства, порождаемые необходимостью выдавать себя за другого человека. Способен ли был он на всё это? Всё это я ещё раз объяснил ему, и убедился, что он полон решимости и не отступит от желания выполнить разработанный мной план.
— Ваша решимость воплотить мой план гораздо важней всех приготовлений, сколь бы тщательными они ни были, — сказал ему я. — В любом случае если вы будете всем демонстрировать, что вы – Король, никто не осмелится арестовать вас или даже противоречить вам. Если же вы дрогнете, даже в той ситуации, которая вам ничем не угрожает, ваша нерешительность может оказаться гибельной. С той минуты, как вы займёте место своего брата, вы должны решительно отбросить всё, что связано с вашей личностью, стать им с ног до головы, не только быть им внешне, но также и научиться думать, как он. Разумеется, с одной немаловажной поправкой.
— Я понимаю, — Ответил Филипп. — Я должен буду слушаться вас, монсеньор.
— Не совсем так, — возразил я. — Вы будете Королём, а Королю никто не может указывать в его собственном королевстве. Никто, кроме Господа. Ваш брат не слышит глас божий, и в этом его ошибка и даже преступление не только перед вами, но перед Богом. А я, как генерал Ордена Иисуса, как первый слуга Папы, буду передавать вам, мой Принц, то, что Господь посчитает нужным сообщить вам через меня.
— Позвольте спросить, монсеньор, каким образом вам становятся известны желания Господа? — спросил Филипп.
— Сын мой, вы не готовы к той миссии, которую я, несчастный, собирался возложить на вас, — сказал я, притворившись, что моё решение окончательное. — Светским людям не дано понять пути, по которым Господь сообщает свою волю служителям божьим. Чем выше в церковной иерархии стоит служитель Господень, тем ближе он к Господу. Ни один истинно верующий никогда не усомнится в том, что его старшие братья по вере передают ему слова Божьи, что они читают мысли Божьи в священных писаниях, не только в строках его, но и между строк, ибо таково их предназначение, таков их путь, таково их единственное, но наиважнейшее на грешной Земле умение. Без доверия к служителям Господа нет истинной веры.
— Простите меня, Ваше Преосвященство, — поспешно сказал Филипп. — Я проявил ненужное любопытство. Больше это не повторится. Я верю вам всемерно.
— Спрашиваете ли вы у кого-либо, откуда на Земле появились плоды? — спросил я Филиппа. — Знаете ли вы, как из простой земли, орошённой влагой и освещённой Солнцем, произрастают самые разнообразные и самые нежные на вкус плоды – ягоды и фрукты? Спрашиваете ли вы себя, как из той еды, которую едят животные, получается их мясо и жир, столь питательные для нас, людей? Спрашиваете ли вы, как съедаемая нами еда превращается в нашу плоть, а то, что ей непотребно, превращается в отбросы, от которых наш организм избавляется помимо нашей воли? Всё это устроено так волей Господа и его повелением. Мы не знаем и не можем знать того, как всё это происходит, но мы верим, что это устроено Им. Я неверно выразился. Мы не верим, мы знаем наверняка. От кого мы это знаем, как не от Него самого? Разумеется, мы знаем. Вера здесь не при чём. Вера наша в том, что мы верим, что служители Господа сообщают нам Его волю и Его слово. Без этой веры мы не знали бы нашего Спасителя. Итак, я сказал вам, что мы знаем наверняка, и во что мы верим. Если священник лжёт, его ждёт в конце жизни вечное мучение в геенне огненной. Станет ли он принимать на свою совесть столь тяжёлый грех, как искажение Слова Божия?
—Я вас понял, Ваше Преосвященство, — сказал Филипп и склонился к моей руке для поцелуя.
— Если вы будете Королём, то запомните, что Король не целует руку епископу, — Ответил я. — Генерал Ордена иезуитов выше любого кардинала, ибо между ним и Папой нет никого и ничего. Но светские обычаи не выделяют генерала Ордена от обычных людей. Так устроено, и так будет устроено всегда. Кардиналы и епископы – это ширма, сцена, маски. Орден иезуитов – это самая суть Католической церкви, её скелет и плоть, а официальная церковь – лишь кожа и наряды. Кожу и платье видно всем, костяк и плоть никто не видит, но именно кости и плоть поддерживают тело. Мы, Орден – это сила католичества. Вы будете слушать меня, но не будете оказывать мне внешнего почтения больше, чем это следует в отношении епископа. Если вы сочтёте это неудобным, вы напишете ходатайство Папе о том, чтобы мне была предоставлена первая же освободившаяся кардинальская шапка. Но с этим можно подождать. Сейчас же самое важное – довершить тот путь, который я почти в одиночку проделал для вас, и который вы за эти несколько недель проделали, читая книги и мои записки, изучая жизнь вашего брата и становясь им. Итак, я последний раз спрашиваю, насколько вы полны решимости идти до конца и не отступать?
— Идем за короной Франции, — резко произнес Филипп.
— Это ваше решение, Принц? — спросил я.
— Да, и непреклонное, — ответил Филипп.
— Вы будете великим монархом, монсеньор! — сказал я. — С этой минуты я буду называть вас Ваше Величество, и очень скоро вся Франция будет называть вас также. Узнаете ли вы тех людей, которые будут окружать вас, и готовы ли вы назавтра обращаться к ним так, будто видели их сегодня?
— Вы снабдили меня описаниями всех этих лиц и великолепно нарисованными портретами, — ответил Филипп. — Я храню в памяти эти лица и информацию о тех, кому они принадлежат.
— Превосходно, Ваше Величество! — сказал я. — В таком случае вы готовы! Обсудим кратко самых близких ваших родственников и друзей.
— Во-первых, моя мать, Королева Анна Австрийская, во-вторых, Месье, мой младший брат, его супругу, Генриетта, которая со мной флиртует, и с которой я также флиртовал, но она мне надоела. Моя супруга, Мария-Терезия, весьма недурна, но я уже пресытился её любовью. В настоящее время я влюблён в мадемуазель де Ла Вальер, фрейлину Принцессы, которую я, если пожелаю, могу сделать герцогиней, и с которой встречаюсь уже почти открыто. Ещё министры, среди которых суперинтендант Фуке – самый влиятельный.
— Вам следует остерегаться мадемуазель де Ла Вальер, ибо у влюблённых острый взгляд, они видят своего возлюбленного не только глазами, но и сердцем, — сказал я. — Лучше всего будет постепенно изобразить охлаждение к ней и прекратить этот флирт. Если вы решите завести новую любовницу, она с самого начала будет с вами, так что
— Я приложу все старания, чтобы сначала она меня приняла за Людовика, найду повод для расстройства, мы расстанемся как можно скорей, — ответил Филипп.
— У неё был жених, виконт де Бражелон, вы сможете высказать ревность и предложить ей на выбор вернуться к нему, или же отправиться в монастырь, к чему она, кстати, и сама имеет склонность. Что вы полагаете осуществить в отношении своих министров?
— Самые влиятельные – это Кольбер и Фуке, — ответил Филипп.
— Фуке и Кольбер. Фуке – первый и мы хотим, чтобы он им оставался. Кольбер – лишь жалкая тень, —ответил я. — Кольбер должен быть отправлен в отставку. Фуке стремится стать первым министром. Пообещайте ему это, но не спешите с выполнением своего обещания.
— Моим главным советником останетесь вы, Ваше Преосвященство, — ответил Филипп.
— Не я, Ваше Величество, а сам Господь, который будет говорить с вами моими устами, — поправил я.
— Именно так, — согласился Филипп, и мне показалось, что в нём ещё недостаточно того фанатизма, который ему следовало бы вкладывать в этот ответ.
«Ничего, — подумал я. — Я буду рядом, а он ещё долго не сможет обрести ту самостоятельность, чтобы отвергнуть мои советы и отказаться от моей помощи».
— Итак, Кольбер отправится в изгнание, — напомнил я. — Господь этого хочет.
— Кольбер смертельный враг господина Фуке, и, следовательно, Франции, — ответил Филипп. — Для него и для Франции будет лучше, если он отправится его в изгнание, но не сразу, а постепенно, чтобы не волновать лишний раз его влиятельных друзей. Его даже можно наградить какой-нибудь пустяковой побрякушкой. Верно ли я понимаю свою задачу?
— Именно так! —ответил я. — Вы будете великим монархом, Ваше Величество.
— С вашей и с Божьей помощью, я надеюсь, — ответил Филипп.
— Больше всего, Ваше Величество, Ваше Величество, следует остерегаться господина д’Артаньяна, капитана королевских мушкетеров, — сказал я.
— Он будет отправлен в Бастилию, — холодно сказал Филипп.
— Ни в коем случае! — воскликнул я. — Он мой ближайший друг и ни один волос не должен упасть с его головы, а также с головы господина барона дю Валона и господина графа де Ла Фер!
— Да, вы правы! — согласился Филипп. — Об этом было в ваших записках. Я запамятовал. Вот видите! Вы нужны мне для того, чтобы удерживать меня от ошибок!
—Да, я нужен вам, — согласился я. — Как и благословение Господне. Что вы знаете о господине д’Артаньяне?
— Он взял в плен генерала Монка и повлиял на реставрацию монархии в Англии, — ответил Филипп. — Кроме того, он великолепно служил моей матери и даже оказал ей какую-то особую услугу, не без вашей помощи, насколько мне известно? Но если он – ваш друг, почему я должен его опасаться?
— Иные тайны приходится скрывать даже от лучшего друга, Ваше Величество, —ответил я. — Мне порой кажется, что я даже с самим собой не бываю слишком откровенным. Д’Артаньян не поддержит наше с вами предприятие, если узнает о нём. Понятие дружбы не распространяется на понятия чести. То, что мы с вами считаем богоугодным делом, господин капитан королевских мушкетёров сочтёт обычным государственным преступлением.
— И в этом случае он не пощадит вас для того, чтобы вернуть Людовика на трон? — спросил Филипп.
— Я не знаю, — искренне ответил я. — Мне думается, что он пощадит меня, но не пощадит мой план. И он не пощадит вас.
— Я вам верю, господин Епископ, и теперь я понимаю, почему вы не привлекли на свою сторону вашего лучшего друга, — ответил Филипп. — Ваши другие два друга таковы же, как и господин д’Артаньян?
После этого вопроса холодок пробежал по моей спине. Я осознал, что ни Атос, ни Портос не поддержали бы меня в этом деле, как и д’Артаньян. Я был один!
«Что ж, зато господин Фуке, безусловно, поддержал бы меня! — сказал я себе. — Ведь я спасаю его! Фактически я вытаскиваю его из Бастилии, или даже спасаю от Гревской площади».
— Возможно, когда всё устоится, даже если д’Артаньян поймёт, что произошло, он смирится с этим, и, главное, уже ничего не сможет сделать, — сказал я.
— Вы собираетесь убить Людовика? — спросил Филипп.
Я пристально посмотрел в глаза Филиппа и не увидел, чтобы эта мысль сильно пугала его, или же, быть может, он искусно скрывал свои чувства.
—Ни в коем случае, Ваше Величество, — ответил я. — Жизнь особы королевских кровей священна. Но он заслужил то, что осуществил против вас, пусть даже не сам. Его свобода не священна, он лишится её. И будет помещён туда, оттуда его не извлекут и десять д’Артаньянов.
Чёрт меня подери, если я знал такое место, откуда бы его не смог извлечь даже один д’Артаньян, но сейчас не следовало делиться этими мыслями с Филиппом.
— В этом вопросе я вам полностью доверяю, господин генерал Ордена, — сказал Филипп.
— В этом вопросе, прежде всего, но и в остальных вопросах, я надеюсь, также, — согласился я, — но не называйте меня генералом Ордена. Просто монсеньор, или господин Епископ, будет достаточно.
— Слушать ли мне советы господина Фуке в случае вашего отсутствия? — спросил Филипп.
— Ни в коем случае, Ваше Величество, — ответил я. — Он суперинтендант финансов, это его вершина, пусть в этой должности и останется, хотя метит он, безусловно, выше.
— Куда уж выше? Неужели он также метит в Короли? — удивился Филипп.
— Как знать, Ваше Величество? — ответил я. — Его девиз «Куда только ни взберусь!» разве не говорит сам за себя?
— Но ведь и положение Короля – не самое высокое положение под Луной. Не скажу, что Папа Римский важнее, но в определенной степени…
— Существуют люди, Ваше Величество, которые планируют стать Папой, даже не будучи кардиналами в настоящее время, — сказал я, — Но мы не будем сейчас обсуждать эту тему.
— Хорошо! Итак, господин Фуке, суперинтендант финансов… Но разве он не первый министр?
— Не совсем. Должность первого министра в настоящее время вакантна.
— Столь неопытному Королю, каким буду я, необходим, конечно же, первый министр.
— Дело не в названии должности, а в истинном положении человека. Должность выставляет человека на всеобщее обозрение, тогда как истинный добрый друг, наставник и советник может быть не виден посторонним, и это даёт ему некоторые преимущества, вы не находите? Нужен ли будет Вашему Величеству истинный друг?
— Мой единственный и истинный друг — вы, других не требуется. Если я говорил о должности, то лишь для рутинных дел, — ответил Филипп.
— Не бывает рутинных дел у Короля, как не бывает их у первого министра. Есть лишь дела, которые он может в крайнем случае доверить другим, и есть дела, которые необходимо делать лично, и их, таких дел, намного больше.
— Постараюсь запомнить и этот урок, господин епископ.
— У вас появятся, разумеется, многие люди, которые – все они – будут уверять вас в своей преданности. Целая Франция! Но столь же преданного, как я, полагаю, среди них не найдётся.
— Вполне достаточно вас. Итак, моим первым министром будете вы, д’Эрбле.
— Это было бы неплохо, но это насторожит д’Артаньяна, — ответил я. — Любую тайну он непременно хочет раскрыть, и уж если он в неё вцепится… Да, впрочем, и при дворе такой стремительный взлет малоизвестного епископа породил бы излишние толки и подозрения.
— Ришелье, ведь тоже был епископом, — напомнил Филипп.
— Ришелье был кардиналом, — напомнил я.
— Значит, сначала я должен сделать вас кардиналом, — сказал Филипп.
— Пожалуй, и вправду будет намного лучше соблюдать проверенную временем последовательность, — ответил я. — Если я стану первым министром лишь после того, как вы сделаете меня кардиналом.
— Через два месяца шапка кардинала будет вашей, — решительно ответил Филипп. —Через неделю после этого вы будете первым министром, и я надеюсь, что у вас есть что-то ещё, о чём вы забыли попросить, или отложили на более удобное время. Лучше будет, если вы попросите это сейчас, поскольку так будет спокойнее и мне, и вам. Вы не оскорбите меня, если попросите больше, но если ограничитесь лишь тем, что уже сказано, вы крайне огорчите меня.
— Мы будем помогать друг другу возвышаться, Ваше Величество, — ответил я.
Молодой человек резко поднял голову и посмотрел в упор на своего собеседника.
— Так вы претендуете на престол святого Петра, — сказал он и я содрогнулся при мысли, насколько проницательным оказался этот юноша, привыкший размышлять в одиночестве.
— Пожалуй, я высказался не вполне ясно, — возразил я, но, похоже, что Филипп уловил в моём голосе фальшь.
— Яснее некуда, и это вполне меня устраивает, господин епископ. Почему бы нет? Я не знаю никого, более достойного этого престола, нежели вы, и поэтому ничто не помешает мне приложить для этого все усилия. Только достаточно ли будет усилий Короля Франции?
— Франции сегодняшней, может быть и недостаточно, но той Франции, которую мы с вами, Ваше Величество, сделаем завтра будет достаточно, — ответил я. – Поверьте мне, та будущая Франция легко решит этот вопрос. А поскольку Франция – это и есть вы, Ваше Величество, то я полагаю, что у меня весьма неплохие шансы.
— Так и есть, господин епископ, — согласился Филипп.
Я почувствовал, что этот разговор стал слишком приятным для меня. А я опасаюсь приятных разговоров, если они происходят не с дамами. Приятные разговоры тешут самолюбие, и тем сильнее будет горечь разочарования, если обсуждаемые планы не сбудутся. Кроме того, во время приятных разговоров собеседники теряют бдительность, а время было вовсе не то, когда я мог себе позволить подобную роскошь.
— Итак, мы уже подъезжаем к Во-ле-Виконт, где нынче ночует Людовик, ваш брат, — сказал я. — Ещё не поздно развернуть карету, но через пять минут отступление будет невозможным.
— Тогда пусть скорее пролетят эти пять минут! — воскликнул Филипп.
(Продолжение следует)