Вера смотрела на меня долгим скорбным взглядом обиженной женщины.
Сейчас спросит?
Или даже спрашивать не будет?
Уже всё знает и всё решила?
Хорошо это или плохо?
Плохо или хорошо?
Для кого?
Не о том, не о том!
Так-так-так, вот сейчас она скажет: «Митя, нам давно пора поговорить».
Вера отодвинула пустую тарелку, вздохнула и вымолвила, глядя мне прямо в глаза:
– Митя, нам давно пора поговорить.
У меня из рук выпала вилка. Я судорожно заработал челюстями, дожевывая бутерброд. Вера опустила глаза и тяжело вздохнула. Большая горькая слеза медленно поползла вниз, оставляя серый след на напудренной щеке. Внезапно длинный розовый язык метнулся и слизнул слезу со щеки, словно ящерица муху.
Мне стало страшно.
Что она знает?
Знает или только догадывается?
Доложили или обычные сомнения и подозрения?
Сейчас она скажет: «Митя, ты ничего не хочешь мне сказать?»
Пытаясь взять себя в руки, супруга нервно катала по столу хлебный шарик. Я затаил дыхание – сейчас мелькнет ее язык и шарик улетит вслед за слезой.
Страшно.
Страшно!
Нет - Вера сплющила катышек в лепешку и оттолкнула его от себя. Решилась:
– Митя, ты ничего не хочешь мне сказать? – снова этот невыносимо синий взгляд!
Я взял чашку, в которой оставался только черный кофейный осадок, стал его цедить сквозь зубы, закрываясь чашкой словно щитом от сверлящего Вериного взгляда.
– Митя, будет лучше, если ты всё скажешь мне сам.
Ну уж нет! Только не это. Что угодно, но только не это. Нет, не дождетесь!
Представляю – я ей говорю: «Вера, видишь ли, я увлекся - она так молода, так свежа. Это сильнее меня, пойми, это мне неподвластно. Я мужчина, я раб своей страсти! Ну как это можно объяснить? Знаешь, когда она меня целует, я задыхаюсь, мне страшно, темнеет в глазах, становится щекотно в ладонях, даже мурашки по позвоночнику бегут. Это зов плоти!» Тут Вера зарыдает, подскочит, опрокинет стул…
А если я скажу, что ничего не было, что это все сплетни, что я по-прежнему люблю только ее, ладошки с другими не чешутся, мурашки не бегут?
Тогда Вера всё равно зарыдает: «Опять ты врешь, опять ты выкручиваешься, изворачиваешься». Она подскочит, опрокинет стул…
Я опустил чашку.
Вера покачала головой:
– Молчишь? Опять молчишь. Думаешь отмолчаться, отсидеться, сохранить свои нервы. А то, что я вымотана до предела твоим молчанием, всеми этими недомолвками, недосказками, всеми этими подозрениями…
Разгоняясь, она говорила все быстрее и громче, но я вдруг перестал что-либо слышать.
Я увидел - ровно над ее макушкой завис огромный паук с крестом на вспученной спине. Длинная паутина, посверкивая на солнце, спускалась с потолочных перекрытий, и паук, словно примериваясь к Вериной макушке, медленно вращался вокруг своей оси.
Надо сказать, Вера страшно боится пауков. Просто панически. Стоит этой невинной букашке появиться в поле ее видимости, она верещит, трясется и мечется, словно муха. Поэтому я каждый вечер здесь, на даче, опрыскиваю дезинсектором туалет, чердак и кладовку, где пауки обычно плетут свои сети. Но, как говорится, всех не передушите.
Наконец паук замер на своей длинной паутине, завороженный барабанной ритмикой обличительной речи жены.
Я тоже замер.
Как долго тянулось это мгновенье!
Неустойчивое равновесие времени, когда судьба ещё не определилась куда её качнёт, по какому сценарию пойдёт дальше жизнь.
Всё замерло.
Все ждали – и настороженный паук, и золотая нить паутины, и застывшие в солнечном луче пылинки, и я, растерянный и грешный.
Только Вера все говорила, говорила, говорила, не догадываясь о дамокловом мече, нависшем над ее головой.
Что делать, что делать?
Судьба ждет, судьба дает мне шанс!
Этот паук – это же неспроста, это подсказка.
Если я сейчас скажу – у тебя над головой висит паук – что будет?
Она закричит, подскочит, опрокинет стул…
Если не скажу – паук продолжит спуск, сядет ей на голову, побежит по волосам, по лбу, по носу. Вера уставится на него окосевшими глазами, заорет, подскочит, опрокинет стул…
А если просто молча встать, подойти, схватить паука в кулак и выбросить в окно? Может, тогда всего этого ора и стульев не случится?
Сквозь пелену тумана в моей голове прорвался Верин голос:
– … постоянно молчишь. Я не понимаю тебя, и это самое мучительное. Вот о чем ты сейчас думаешь, почему снова молчишь, почему не говоришь мне правду? Я же вижу, ты хочешь что-то сказать. Ну же!
Я осторожно поднялся из-за стола.
Медленно, стараясь не шелохнуть воздух, сделал шаг к жене.
Паук все же почуял движение и ринулся вниз. Я успел схватить его, скользнув ладонью по Вериным волосам. Жена поняла мой жест по-своему.
– Митенька, – всхлипнула она, вскочила, опрокинув стул. Обхватила мою шею руками, прильнула жадными губами к моим.
Поцелуй получился долгим и страстным.
Сначала от прикосновения плотоядного Вериного языка стало страшно.
Потом потемнело в глазах. Что-то защекотало в ладони.
Задыхаясь, я с трудом разжал Верины руки на моей шее.
И вдруг абсолютно явственно почувствовал, как, скользнув за шиворот и быстро-быстро семеня ножками, вдоль позвоночника побежали мурашки.
Меня аж передёрнуло!
Вот оно - зов плоти.
О, это сильнее меня!
Я мужчина!
Я раб своей страсти…