Вот, согласно новым веяниям, начали было праздновать в Новых Власюках День Большой Светлой Любви и Верности восьмого июля на Cвятых Петра и Февронию Муромских. Да только настоящим таким престольным праздником среди честного народа очень скоро стал день восемнадцатого июля. Назывался праздник “Коля и Саша”. Потому как в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое чудесным образом обрелась на лукоморском утёсе эта приснопамятная статуя. Вот не было-не было, да появилась. Без всякого шараш-монтажа, строительного мусора да матюгов.
Ну, продвинутые-то власюковцы, конечно, догадывались, что это изваяние ночью приволокли по воздуху из Москвы на мощном военном вертолёте. Только перепутали самодержца с чьим-то другим заказом. Случайно похожим на тех приезжих молодых скульпторов. Нашлись даже конспирологи, слышавшие шум двигателей этого вертолёта. А как иначе?
Но более простодушные односельчане, конечно, верили в чудо. Тем более, было чудом то, что ни дождь не стекал по мрамору, ни снег на него не ложился. В ночное время Коля-И-Саша чудесным образом светились, что их видно было даже из Комсомольска-Заволжского.
Власти по первоначалу находились в глубоком смущении и непонимании ситуации со статуей. Были попытки связаться с подрядчиком, “Монументальной пропагандой”. Но оттуда никто не приехал и ответом райсовет не удостоил.
Самостоятельно статую, как было сказано выше, пытались снести. Но подъездные пути к лукоморскому утёсу, которые и без того были никудышными, смыло вместе с его доброй половиной в реку. Даже пешеходной тропки не осталось. Статуей любовались только с дальних подступов да на плавсредствах с Волги-матушки. Продвинутые запускали над ней дроны.
Несмотря на недоступность, пара попыток прорваться к монументу были предприняты. Но, как уже известно, они окончились печально. Хорошо, обошлось без жертв. Посланцы на слом успели вовремя выпрыгнуть из кабин автокранов.
После неудачных инцидентов начальство мудро решило возглавить процесс по становлению Власюковского чуда, если уж не удалось его замять в зародыше.
Проект “Императорский Тракт” решили временно похерить, и развивать некий новый культурный маркер под названием “Коля и Саша Власюковские” как символ Большой Светлой Любви и Верности. Официально, правда, пришлось переименовать народное название на “Коля и Аля Власюковские ”. По мнению культурного губернского начальства, для тех, кто не шибко в курсе, сочетание “Коля и Саша” веяло некой нетрадиционностью светлых отношений и раскачивало скрепы представления о нормальной любви между мужчиной и женщиной. Это частично было правдой. Кто ж из будущих потенциальных паломников знает, что это девушку звали Сашей, от Александра? Подстраховаться было не лишним в таких чувствительных нюансах, поэтому – Коля и Аля. Так будет надёжнее в любом случае.
Но простые люди это явление всё равно называли “Коля и Саша”. Они эти хитрые детали без маскировки видели насквозь, и поэтому так глубоко не заморачивались.
Что касается трагической части произошедшего ночью с восемнадцатого на девятнадцатое, Третьякова Николая Александровича и Штельмах Александру Мироновну посчитали погибшими в результате несчастного случая. Были найдены кое-какие предметы одежды погибших, гвоздодёр, обрывки каких-то проводов. Останков их не нашли, ни в реке, ни на оставшемся кусочке берега. Считалось, что их безгрешные тела покоятся под огромной глыбой, сорвавшейся в реку.
Коля Третьяков был детдомовским, родителей своих не знал. Беспокоиться о нём было некому.
У Шурочки остался в Петербурге отец. Мать её проживала в США с новой семьёй и судьбой дочери не интересовалась. Отец, Мирон Яковлевич, был слеп. Говорят, он приезжал к “Коле и Саше”, но не мог видеть, в каком виде там его дочь. Сопровождающая его сестра, Роза Яковлевна, даже с дальних подступов видела замечательно. Но брату ничего говорить не стала. Сказала только, что очень красиво и – “как живая”. Таки теперь ты здесь у меня, Сашенька, – произнёс тихо отец. Это Волга там имеет волны свои, Роза? Значит, на Волге… – и невнятно прошептал какую-то молитву.
Столетний лукоморский дуб также был полностью завален тем, что сыпалось сверху, кроме небольшой части верхушки кроны, некоторое время выступавшей над поверхностью воды. Да и та со временем скрылась, поглощённая водной стихией.