Онтология определенности как крайний реализм не приемлет абстракций. Такое понятие как "чистое бытие" у Гегеля здесь невозможно. Вершина всего в онтологии определенности не только имеет признаки и свойства, она обязана их иметь, как реальность. Определенность прекрасно себя чувствует себя как в мире вечных истин, так и в материальном мире преходящего. А вот "чистое бытие" в мире преходящего невозможно.
Возникает вопрос как удается вершине быть на вершине, имея признаки. Ведь если мы скажем, что вершина есть бытие, то она тут же становится бытием, если скажем, что она есть "единое", то она тут же становится единым. И абстракционисты тут же задаются вопросом - а что же на вершине? Бытие или единое?
На вершине - целое. Именно двойственная природа целого позволяет определенности находиться на вершине и иметь признаки. Признаки она имеет как части, оставаясь при этом одним на вершине. Это и позволяет ей быть на вершине и не скатываться вниз вслед за своими частями-признаками. И такое целое - пустота, точнее наполненная пустота, так как в пустой пустоте очень сложно заметить целое, так же как в полной полноте Парменид не увидел пустоты, которая пряталась за полнотой (Гегель как абстракционист - увидел). А "наша" пустота почти одна и та же, что в идеальном мире, что в материальном.
Да! Она имеет море свойств и признаков, но, тем не менее, остается на вершине как абстрактного (вспоминаем Гегеля с его чистым бытием, которое есть пустота), так и реального мира - выгляните в космос и убедитесь!
Именно поэтому "бытие" у Парменида не просто "одно", оно еще и статично в противоположность динамическому небытию мнений. То есть бытие у Парменида не является абстракцией, каковой она стала у Платона, а затем еще больше у Гегеля. В онтологии определенности уникальность статична, а обособленность динамична, когда они "вылазят" из абстракции. Происходит это по естественной причине, так как целое никак не может быть абсолютной абстракцией, потому что оно изначально слишком сложно устроено.